СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЛАКТАНЦИЙ

О СМЕРТЯХ ПРЕСЛЕДОВАНИЙ

DE MORTIBUS PERSECUTORUM

Лактанций к исповеднику Донату о смертях преследователей

I

1. Услышал Господь молитвы твои, Донат ¹ дражайший, которые беспрерывно произносишь ты пред очами Его в продолжении дней наших, и мольбу дражайших братьев наших, которые похвалы достойным исповеданием [109] заслужили по вере своей венец вечный. ² 2. И вот, когда все противники низвержены, восстановленная в круге спокойствия, сокрушенная прежде церковь ³ вновь оправляется [110] от потрясений, и великая слава Божьего храма, ⁴ ниспровергнутого некогда нечестивцами, вызывает умиление Господа.

3. Ведь Бог возвысил принцепсов, ⁵ которые сокрушили [111] безбожное и кровавое господство тиранов, ⁶ проявили заботу о роде человеческом, чтобы, подобно тому как был уничтожен мрак горчайшего времени, мир, полный веселья и света, озарил радостью души всех. 4. И ныне, после беспросветного периода неистовых бурь, воссияла спокойная аура и желанный свет. ⁷ Теперь же смягченный мольбами рабов своих Бог поддерживает обессиленных и несчастных небесной помощью. Теперь утирает слезы [112] горюющих, уничтожив заговор нечестивых. 5. Те, что были противниками веры, нисповергнуты Богом, ⁸ те, что храм святой разрушили бесчисленными гонениями, пали, те, что праведных казнили, дух свой преступный испустили под небесными ударами и в достойных их проступков муках. 6. Хотя и поздно они наказаны, ⁹ но строго и [113] по заслугам. Бог же оттягивал их наказание, чтобы явить в них великие и дивные примеры, на которых потомки будут учиться, ¹⁰ и показать, что Бог один, и я утверждаю, [114] что Он наложил, безусловно, достойную кару на безбожников и преследователей.

7. Мне бы хотелось своим сочинением свидетельствовать о конце их жизни, чтобы все, кто были далеко либо еще только будут жить, узнали, как Бог, полный мужества и величия, явил свыше уничтожение врагов имени Своего. А значит уместно будет, если наряду с принцепсом, приведшим церковь в порядок, я опишу и тех правителей, кто были ее преследователями, и как в наказании их проявилась строгость Небесного Судьи.

II

1. В последние годы правления Тиберия Цезаря, ¹¹ как мы читали Писание, ¹² Господь наш Иисус Христос был распят иудеями за десять дней до апрельских [115] календ ¹³ в год двух консулов Геминов. ¹⁴ 2. После того как третьего дня воскрес, Он собрал учеников, которых обратил [116] в бегство страх Его ареста; сорок дней Он, открывая сердца пребывающим с Ним, истолковывал Писания, ¹⁵ которые именно до этого времени были непонятны, а вернее, покрыты мраком. И привел их в порядок и наставил к прославлению истины и учения Своего, установив священное правило Нового Завета.

3. После того как Он все исполнил, вокруг Него завертелась непроглядная буря, и этот вихрь на глазах у [117] людей унес Его в небеса. ¹⁶ 4. И тогда ученики, которых было одиннадцать, приняв на место предателя Иуды Матфея и Павла, ¹⁷ разошлись по всей земле, прославляя Евангелие, как то повелел Учитель-Господь, ¹⁸ и в течение двадцати пяти лет, вплоть до начала правления Нерона, ¹⁹ во всех провинциях и городах заложили фундамент церкви. ²⁰ [118]

5. Когда уже правил Нерон, Петр пришел в Рим и многими выдающимися чудесами, совершаемыми с искусством самого Бога, получив ту способность от власти Его, обратил многих людей к истине и воздвиг тем самым вечный и нерушимый храм Бога. 6. Положение изменилось при Нероне, после того как он обнаружил, что великое множество людей не только в Риме, но и повсюду, ежедневно изменяет культу идолов и присоединяется к новой религии, осужденной древностью; ²¹ казалось, что ненавистный, достойный проклятия тиран возник вдруг именно для разрушения небесного храма и истребления [119] справедливости, и был первым из всех, кто преследовал рабов Бога, ²² распял Петра и убил Павла. ²³ [120]

7. Но все-таки не осталось это безнаказанным, ибо Бог увидел мучения народа Своего. Тогда презренная гордость низвергла властелина, и свергнутый с высот человеческих бессильный тиран нигде больше не появился, так что неизвестно на земле и место погребения ²⁴ столь [121] страшного зверя. 8. От этого всякие сумасбродцы верят, что тот был перенесен и сохранен живым, ²⁵ – поскольку, как предсказано Сивиллой: ²⁶ [122]

С края земли человек придет, что на мать покусился ²⁷, ²⁸

чтобы тот же, кто был первым преследователем, напоследок еще раз исполнился силой и предвосхитил приход Антихриста. 9. Вследствие чего не должно верить, что подобно тому, как два живых пророка были перенесены в позднейшие времена, а именно когда сошла святая и вечная первосущность Христа, ²⁹ точно так же считают, и Сивиллы предсказывают такое будущее, что Нерон вернется, чтобы быть проводником дьявола и предшественником идущего сатаны для опустошения земли и уничтожения рода человеческого. ³⁰ [123]

III

1. Несколько лет спустя появился другой, не меньший тиран – Домициан, ³¹ который, когда измучил всех несправедливым господством своих приближенных, был все-таки повержен; причем он довольно долго правил, не подвергаясь опасности, пока не устремил нечестивых рук своих против Господа. ³² 2. Именно после того, как подстрекаемый демоном он был возбужден к преследованию праведного народа, претерпел он наказание, преданный [124] в руки врагов. ³³ Но недостаточно было для мщения того, что он был убит: на родине была стерта и память об имени его. 3. Ведь поскольку он воздвиг в Капитолии и других местах известные монументы, ³⁴ созданные с огромным, достойным уважения трудом, то сенат так уничтожал память об имени его, что ни от изображений, ни от надписей его не оставил никаких следов, и уже мертвого заклеймил навечно суровыми постановлениями, лишив честного имени. ³⁵ 4. Церковь же, разрушенная деяниями тирана, была не только возвращена в прежнее состояние, [125] но расцвела и засияла великим блеском, ³⁶ и в безмятежные времена, ³⁷ когда кормило государства удерживали великие и добродетельные принцепсы Римской империи, ³⁸ не допускавшие никаких вражеских происков [126] против нее, руки свои простерла и на восток, и на запад. ³⁹ 5. Поэтому уже не было никакого, самого отдаленного уголка земли, куда бы ни проникло почитание Бога, и не было никакого, живущего дикими обычаями народа, что не смягчился бы для дел праведных, устремленный к поклонению Богу. И все же после этого продолжительный мир был прерван. [127]

IV

1. В самом деле, спустя много лет явилась достойная проклятия тварь – Деций, ⁴⁰ который притеснял церковь. Ведь кто может преследовать справедливость, если не негодяй? 2. И казалось, что благодаря такому личному качеству, он был поднят на ту первостепенную высоту и начал бесноваться против Бога, чтоб тотчас пасть. 3. Так, отправленный против карпов, ⁴¹ которые в то время овладели [128] областью даков, ⁴² он, тотчас же окруженный варварами и принявший смерть ⁴³ с большей частью своего войска, не мог быть удостоен хоть какого-то погребения; но брошенный и лишенный одежд оказался пищей зверей и птиц, чего враг Божий и достоин.

V

1. Несколько позже Валериан, ⁴⁴ также охваченный подобной яростью, поднял руку нечестивую на Бога ⁴⁵ и за короткое время пролил много крови праведной. Но Бог [129] поразил его новым и исключительным видом наказания, чтоб был урок будущим врагам Бога в том, что они всегда получат возмездие, соответствующее их злодеяниям. 2. Он, плененный персами, ⁴⁶ не только навсегда лишился власти, от чего и так была необычайная польза, но также и свободы, которую сам отнимал у других – жил-то в позорнейшем рабстве.

3. Дело в том, что пленивший его царь персов Сапор, ⁴⁷ когда ему было угодно подняться либо на повозку, либо на коня, приказывал римлянину наклоняться и подставлять свою спину, ⁴⁸ и, опираясь о спину того посохом, [130] что было справедливо, говорил, со смехом повторяя тому, что подобного еще не запечатлели картины и стены римские. 4. И этот, достойный триумфа принцепс, еще долго жил подобным образом, так что еще долго имя римское служило варварам игрушкой и предметом издевок. 5. То еще присоединилось к его наказанию, что, хотя император имел сына, ⁴⁹ он не находил, однако, в нем мстителя за свой плен и унизительное рабство, и вообще никем не испрашивался назад. 6. После того как он закончил действительно презренную жизнь в этом позоре, с него содрали кожу и извлеченными внутренностями окрасили ее в красный цвет, чтобы помещенная в святилище варварских богов в память о ярчайшей победе она всегда была показываема нашим послам, с тем чтоб римляне не слишком доверяли своим силам, когда лицезрели у богов тех содранную кожу плененного принцепса. 7. После того как Бог подверг безбожников столь великим карам, неужели неудивительно, что кто-то потом осмелился не только делать, но даже помышлять против величия единственного Бога, управляющего всем и составляющего сущность всего. [131]

VI

1. Аврелиан, ⁵⁰ от природы сумасбродный и неистовый, как бы ни помнил плен Валериана, забыл-таки его злодеяния и наказание и жестокими злодействами своими. прогневил Бога. Однако ему не было позволено сделать то, что он замыслил, но погиб он прямо среди начинаний своего бешенства. ⁵¹ 2. Еще не дошли кровавые письменные распоряжения его до отдаленных провинций, как уже в Кенофруре, ⁵² находящемся во Фракии, ⁵³ он, окровавленный, лежал на земле, убитый своими друзьями по какому-то необоснованному подозрению. ⁵⁴ 3. Следовало [132] бы, чтоб последующие тираны сдерживались такими ужасными и столь многими примерами, но они не только их не напугали, но вновь исполнили дерзновенной наглости против Бога.

VII

1. Диоклетиан, ⁵⁵ этот мастер злодеяний и виновник несчастий, после того как привел все к краху, не смог, [133] конечно, удержать рук и от Бога. ⁵⁶ 2. Всю землю он как алчностью, так и боязнью своей довел до погибели. Он назначил трех соучастников своего правления, ⁵⁷ разделив [134] страну на четыре части ⁵⁸ и умножив войска; ⁵⁹ при этом каждый из соправителей стремился иметь гораздо больше войск, чем прежние принцепсы, управлявшие [135] государством в одиночку. 3. Число взимающих [налоги] стало столь же огромно, как и число дающих, так что колонами, ⁶⁰ поскольку силы их были истощены чрезвычайными поборами, оставлялись земли, и некогда ухоженные пашни превращались в леса. 4. И чтобы никого не покидал страх, провинции были рассечены на куски, ⁶¹

бесчисленные наместники и чиновники, ⁶² в каждом округе и без того уже управлявшие государством, были умножены бесчисленными казначеями, магистрами и [136] викариями префектур, ⁶³ которые гражданской деятельностью занимались весьма редко, часто производили лишь обвинения и осуждения; судебные процессы стали не просто часты, но беспрерывны, во взимании налогов царила невыносимая несправедливость. 5. И не всякий мог выдержать, глядя на приходящих к нему солдат. При этом ненасытная жадность императора никогда не спешила уменьшать сокровищницу, напротив, постоянно собирались экстраординарные средства и принимались щедрые дары, чтобы то, что уже было сокрыто в казне, сохранялось безукоризненно и неприкосновенно.

6. К тому же Диоклетиан, когда вызвал различными ухищрениями огромную дороговизну в государстве, попытался установить жесткие цены на все продаваемое; ⁶⁴ 7. в результате чего из-за всеобщей скудости и нищеты [137] произошло множество необоснованных убийств, и даже ничего не продававшие люди были охвачены страхом, а дороговизна тем временем все увеличивалась, пока закон тот, принес я массу смертей, поневоле не исчез сам собой.

8. К тому же воспламенилась в нем неуемная страсть к строительству, значительно возросло обложение провинций на предмет присылки [в столицу] работников, мастеров и телег, какие могли бы понадобиться для возведения зданий. ⁶⁵ 9. Это и базилики, и цирк, и монетный двор, и оружейная мастерская, дом супруги и дом дочери. Ни с того, ни с сего он разрушил большую часть города; все переселялись вместе с детьми и женами, словно город был захвачен врагами. 10. И несмотря на то, что эти здания возводились, разоряя провинции, он говорил вдруг, что они не так построены, и вскоре их воздвигали в другом месте. Необходимо было сносить и вновь отстраивать, и так могло повторяться многократно. Так вот и безумствовал, стараясь Никомедию сделать равной Риму.

11. Я уже не упоминаю того, что многие погибли из-за своих имений и богатств. Я не говорю здесь также о заурядных, почти дозволенных современной жизнью [138] злодеяниях. 12. А необычен этот Диоклетиан был в том, что где бы ни увидел ухоженное имение или изящное строение, тотчас их владельцу были готовы козни и ужасные наказания, будто не мог он заполучить чужого добра без пролития крови.

VIII

1. Что же друг его Максимиан, ⁶⁶ прозванный Геркулием? ⁶⁷ Он такой же, да и не могли бы они быть связаны столь крепкой дружбой, если бы не было у обоих одного [139] образа мыслей, одного круга идей, равного желания и стремления. 2. Различались они лишь тем, что в одном было больше жадности, но и робости больше, в другом же жадности было меньше, зато сильнее был пыл, правда, на свершение не доброго, но дурного. 3. Поскольку он имел местопребыванием своим Италию, ⁶⁸ а также ему были подчинены богатейшие провинции Африка и Испания, ⁶⁹ то он не ограничивал себя в числе охранявших его войск, как это позволяли средства. 4. Когда же появлялась [140] нужда в деньгах, на то были богатейшие сенаторы, которые на основании доносов объявлялись покушавшимися на власть, так что цвет сената подвергался постоянным конфискациям. Кровожадная казна пополнялась способами отвратительнейшими. 5. В этом пагубном человеке была, кроме всего прочего, страсть не только к совращению мужчин, что уже противно и мерзко, так еще – к осквернению дочерей лучших граждан. И какой бы он ни совершал поход, насильно отнятые от родительского взора девушки постоянно были в его распоряжении. 6. По той причине он полагал себя блаженным; оттого считал, что благополучие его власти будет неизменным, если ничто не будет мешать его распутству и дурной страсти.

7. Я обхожу в повествовании Констанция, ⁷⁰ поскольку он не был похож на других и был достоин того, чтобы одному лишь владеть всей землей. [141]

IX

1. Другой же Максимиан, ⁷¹ которого Диоклетиан сделал своим зятем, ⁷² не только этих двух, известных в наши времена, но и всех, когда бы не существовавших злодеев, превзошел пороками своими. 2. Была в нем природная жестокость зверя и дикость, чуждая римской крови. И неудивительно это, поскольку мать его родом из племени, жившего за Дунаем; она в свое время бежала, перейдя реку, от преследовавших ее народ карпов в Новую Дакию. ⁷³ 3. Даже тело его соответствовало его [142] нраву; поза надменная, торс огромный, ужасно раздавшийся и раздувшийся вширь. 4. Наконец, и голосом, и жестами, и взором своим он всех ужасал и приводил в трепет. ⁷⁴ Тесть его боялся также чрезвычайно. Страху его была следующая причина.

5. Нарсес, ⁷⁵ царь персов, вдохновленный прославившими весь род его примерами отваги предка своего [143] Сапора, возмечтал захватить с многочисленным войском восточные земли империи. 6. Тогда Диоклетиан, будучи от страха в полном смятении ⁷⁶ и пав духом, к тому же напуганный участью Валериана, не осмелился выступить навстречу врагу: он направил Галерия через Армению, ⁷⁷ сам же остался в Азии и ждал исхода событий. 7. Тот варвар с помощью своего коварства застиг врасплох персов, которые, по обычаю своему, отправлялись на войну со всем своим скарбом беспорядочной толпой с обозами захваченного добра; и, обратив в бегство царя Нарсеса, вернувшись с колоссальной добычей и военными трофеями, добавил себе надменности, Диоклетиану же – страха. 8. Настолько возросла спесь его после победы той, что уже имя цезаря презирал в отношении [144] себя. ⁷⁸ И когда в адресованных ему посланиях слышал это имя, с диким взором восклицал ужасным голосом: «Доколе цезарь?» 9. Затем начал всем досаждать, желая, чтобы его и видели, и именовали рожденным от Марса, как второго Ромула; ⁷⁹ и готов был покрыть позором мать свою Ромулу, ⁸⁰ лишь бы себя видеть происходящим от бога.

10. Однако прекращаю я говорить о деяниях его, не желая смешивать времена. После того как он принял имя императора, ⁸¹ отстранив тестя, и начал он безумствовать и стал презирать всех. [145]

11. Диоклес ⁸² – а именно так прежде звался правитель – хотя разорил государство подобными мерами и такими сотоварищами, за злодеяния свои ничего не получая, счастливо правил все же лишь до тех пор, ⁸³ пока руки свои не запятнал кровью праведников. 12. Я покажу, какую же он имел причину ⁸⁴ для преследования христиан. [146]

X

1. Когда он пребывал в областях Востока, ⁸⁵ из-за страха своего постоянно стремясь предвидеть будущее, закалывал животных и по печени их пытался предугадать гряду-щее. ⁸⁶ 2. Вместе с приносящими жертву при этом присутствовали некоторые из истинных служителей Господа, которые освящали чело свое животворящим знамением. Тем действием, обращавшим демонов в бегство, ⁸⁷ [147] таинства нарушались. Гаруспики ⁸⁸ волновались и не видели во внутренностях жертв обычных при гадании знаков, и еще раз закалывали очередное животное. 3. Однако закланные жертвы вновь ничего не являли, пока вдруг верховный прорицатель Тагис, ⁸⁹ или по догадкам, или увидев что-то подозрительное, не сказал, что жертвы по [148] той причине молчат, что нечестивцы присутствуют при свершении дел, богами вдохновленных. 4. Тогда полный безумного гнева Диоклетиан и приказал, чтобы не только те, кто присутствовали при священном обряде, но и все, кто были во дворце, принесли жертвы богам, а если кто откажется – наказать плетьми; и письменным распоряжением, данным командирам, приказал и солдат принудить к нечестивым жертвоприношениям, и если кто из них не подчинится – выгонять с военной службы. 5. Лишь такой степени достигли ярость его и гнев, ⁹⁰ и едва ли он сделал тогда больше ⁹¹ против закона Божьего и служения Ему. [149]

6. Спустя некоторое время после этого он отправился на зимовку в Вифинию, ⁹² куда также вскоре прибыл цезарь Максимиан, исполненный коварным желанием возбудить слабого старца к преследованию христиан, начало которым уже было положено. Я рассмотрю, какова была причина ярости его.

XI

1. Его мать была почитательницей богов гор ⁹³ и женщиной весьма суеверной. Когда она была жива, чуть ли не ежедневно устраивала она сакральные пиршества, а также слуг своих угощала яствами. Христиане [150] воздерживались от них; и когда она пировала с единоверцами, христиане те предавались постам и молитвам. 2. Оттого она впитала в себя ненависть к ним, ⁹⁴ а также сына своего, не менее суеверного, постоянно побуждала жалобами женскими к уничтожению этих людей.

3. Когда зимой проводилось совещание между двумя соправителями, все сочли, что, поскольку на него никто больше не допускался, ими обсуждается вопрос об опасном положении государства; в течение долгого времени старец противился ярости Галерия, заявляя, что было бы опасно тревожить государство и проливать кровь многих, к тому же христиане имеют обыкновение умирать с радостью, ⁹⁵ и достаточно будет того, если он оградит от той религии лишь царедворцев и солдат. 4. Но все-таки Диоклетиан не смог умерить безумия этого неистового человека. ⁹⁶ Поэтому он решил, что приговор должен быть [151] обоюдным. 5. Ведь Диоклетиан был настолько лукав, что всякий раз, когда совершал нечто благое, уединялся и делал все это без чужого совета, чтобы прославиться самому; когда же творил зло, зная, что оно достойно порицания, призывал в советчики многих людей, чтобы злодеяние было отнесено на счет проступка других, а сам как бы оставался невиновен.

6. Перед свершением преступления были призваны для совета немногие судьи и некоторые военные, что положением превосходили остальных. Некоторые по собственной неприязни к христианам – ненавистникам богов и противникам официальной религии – полагали, что те должны быть уничтожены; кто же думал иначе, узнав о симпатиях собеседника, соглашался с его взглядом либо боясь за себя, либо желая угодить товарищу. 7. Но император, разумеется, был сломлен советниками не настолько, чтобы тут же дать согласие, но решил, что лучше всего спросить богов, и отправил гаруспика к Аполлону Милетскому. ⁹⁷ Тот ответил как враг [152] божественной религии. 8. Итак, все было проведено так, как затевалось. И поскольку Диоклетиан уже не мог противиться ни друзьям, ни цезарю, ни Аполлону, он попытался хотя бы несколько ограничить задуманное, чтобы все провести без кровопролития, в то время как цезарь хотел живьем сжигать тех, кто противился жертвоприношениям.

XII

1. Для осуществления планов искали удобный и удачный день; как наилучшие были выбраны Терминалии, ⁹⁸ что за семь дней до мартовских календ, ⁹⁹ словно чтобы положить предел той религии.

День тот погибели первый стал первой причиной несчастий ¹⁰⁰. ¹⁰¹ [153]

которые привели к падению и их самих и к упадку всю землю. ¹⁰² 2. Как только наступил тот день в восьмое и [154] седьмое консульство обоих старцев, ¹⁰³ внезапно, еще на рассвете, к церкви пришел в сопровождении военачальников, трибунов и казначеев префект ¹⁰⁴ и, отворив двери, начал искать образ Бога. Найденные Писания были сожжены, все становилось добычей пришедших. Царили грабеж, суета, смятение. 3. Сами же зачинщики, наблюдая (а церковь, расположенная на возвышенности, была видна из дворца), долго спорили между собой, с какой стороны было бы лучше подвести огонь. 4. Одержал верх Диоклетиан, остерегаясь, как бы не сгорела часть города, если произойдет большой пожар. Дело в том, что многие и [155] притом большие дома опоясывали церковь со всех сторон. 5. Тогда подошли выстроенные в боевую линию преторианцы ¹⁰⁵ с топорами и другими орудиями и, приступая с различных сторон, за короткое время сравняли тот величественный храм с землей.

XIII

1. На следующий день был объявлен эдикт, ¹⁰⁶ которым предписывалось лишить людей той религии всякой чести и достоинства и подвергнуть пыткам; из какого бы они не происходили слоя и какому бы не принадлежали званию, против них возбуждалось судебное дело, сами же они не могли говорить ни о притеснении, ни о подлоге, ни об ограблении их; наконец, они лишались свободы и [156] права голоса. 2. Один человек ¹⁰⁷ этот эдикт, хотя это было небезопасно, с достойной восхищения смелостью сорвал со стены и разорвал на куски, осмеивая при этом воображаемые победы ¹⁰⁸ готов и сарматов. ¹⁰⁹ 3. И тотчас схваченный, он не только был истязаем, но и, согласно закону, подвергся пыткам огнем и, в конце концов, с поразительной стойкостью принял смерть на костре.

XIV

1. Но цезарь не удовлетворился условиями эдикта и собирался склонить Диоклетиана к преследованию уже иным способом. 2. И чтобы подтолкнуть его к открытию жесточайших гонений, он подложил с помощью [157] таинственных сподручных огонь под дворец. И когда часть дворца сгорела, ¹¹⁰ в поджоге были обвинены, словно враги государства, христиане, и в результате этого великого навета имя христианское пылало вместе с дворцом: якобы те, имея сговор с евнухам ¹¹¹ об умерщвлении принцепсов, чуть не сожгли обоих императоров заживо в собственном дворце. 3. Диоклетиан же, сам всегда желавший быть хитрым и всезнающим, ничего не смог заподозрить, но, воспламененный гневом, тотчас начал истязать всех своих приближенных. 4. Он лично присутствовал при этом и пытал огнем невинных людей. Все судьи, да и вообще все пребывавшие во дворце магистры, наделенные властью, также подвергались пыткам. 5. Были верноподданные, от кого император узнал нечто важное. Но ничего нигде так и не было обнаружено; еще бы, ведь никто не беспокоил людей цезаря. 6. Сам Галерий [158] был тут же, следил за всем и не допускал, чтобы утихла ярость безмозглого старца. И вот, по прошествии пятнадцати дней, был совершен новый поджог. Он был быстро обнаружен, но, несмотря на это, виновник не был установлен. 7. Тогда цезарь, подготовив отъезд, среди зимы бежал из города, заявляя при этом, что уезжает, пока не сгорел здесь заживо.

XV

1. Император же бесновался не только среди приближенных, но уже повсеместно, и заставил первую среди всех дочь Валерию ¹¹² и супругу свою Приску ¹¹³ оскверниться жертвоприношениями. 2. Были убиты влиятельные некогда евнухи, благодаря которым и дворец, и сам император прежде твердо стояли на ногах. Схваченные пресвитеры и священники ¹¹⁴ объявлялись без какого-либо [159] доказательства или признания виновными, и их вели на казнь со всей их паствой. 3. Людей без разбора пола и возраста насильно тащили на сожжение; причем их было такое множество, что предавали огню их не поодиночке, но сбитыми в стадо; прислугу, привязав каждому камень к шее, сбрасывали в море.

4. И не менее жестоко преследование обрушилось на весь прочий люд. И судьи, разосланные по всем областям, ¹¹⁵ [160] принуждали к жертвоприношениям ¹¹⁶ всех и вся. 5. Темницы были полны. Выдумывались неслыханные способы пыток; и чтобы кому случайно не был определен справедливый приговор, в особых местах, а также перед судилищем, были установлены жертвенники, чтобы состязающиеся стороны совершали прежде жертвоприношения, а затем уж излагали обстоятельства своего дела; вследствие этого к судьям приходили, словно к богам.

6. Кроме того были отправлены приказы Максимиану и Констанцию, чтобы они поступали подобным же образом, причем мнение их о столь важных вещах рассмотрено не было. И старец Максимиан, человек не столь кроткий, со своей стороны все охотно исполнил в Италии. ¹¹⁷ 7. Констанций же, стремясь не противоречить [161] предписанию более старших, допустил разрушение мест собраний, ¹¹⁸ то есть стен, которые могли быть восстановлены; однако же храм Божий, что в людях пребывает, оставался невредимым.

XVI

1. Стенания охватили всю землю за исключением Галлии; ¹¹⁹ от востока до запада бесновались три свирепые твари. [162]

2. Если бы сто языков и столько же уст я имела,
Если бы голос мой был из железа, – я и тогда бы
Все преступленья назвать не могла и кары исчислить ¹²⁰. ¹²¹

которые совершали судьи по всем провинциям в отношении праведных и честных людей. 3. Но к чему обо всем этом рассказывать, особенно тебе, Донат дражайший, тебе, испытавшему, помимо прочих несчастий, это неистовое преследование?

4. Поистине, когда попал ты к префекту Флакцину, ¹²² ужасному человекоубийце, затем к Иероклу, ¹²³ прежнему помощнику наместника, что был инициатором и советчиком в свершении гонений, наконец, к [163] Присциллиану, ¹²⁴ преемнику его, то явил всем образец стойкости. 5. Ведь, девятикратно подвергаемый различным пыткам и истязаниям, девять раз ты одерживал славной исповедью верх над противником. В девяти битвах ты укротил дьявола с его сообщниками, девятью победами ты торжествовал над веком с его ужасами. 6. Как то зрелище было мило Богу, когда Он взирал на победу твою, когда в колесницу твою были впряжены ни кони белые или слоны огромные, ¹²⁵ но сами великие победители! 7. Это и есть истинный триумф, когда влачатся властители. ¹²⁶ Ведь они твоей непоколебимостью были повержены и покорены, когда, презрев нечестивые предписания, ты стойкостью и твердостью души низверг все приготовления и устрашения тиранической власти.

8. Ничего не имело против тебя силы: ни плети, ни когти, ¹²⁷ ни огонь, ни железо, ни пытки разного рода. [164] Никакая сила не могла лишить тебя веры и благочестия. 9. Это значит, что ты последователь Бога, воин Христов, которого никакой враг не победит, никакой волк не уведет ¹²⁸ из ограды небесной, никакой силок не обманет, никакая боль не одолеет, никакая пытка не сломит.

10. Наконец, после того девятого достославного поединка, когда тобой дьявол был повержен, он не осмелился более встречаться с тобой, испытав которого в столь многих единоборствах, он не смог превзойти. 11. И когда тебе был готов венец победителя, он не стал никого больше подстрекать против тебя, ¹²⁹ чтобы ты не принял этот венец уже сейчас. Пусть не обрел ты его в [165] настоящем, но за твои добродетели и поступки твои сохраняется он для тебя незыблемым в царстве Господнем. ¹³⁰

Однако вернемся к веренице событий.

XVII

1. Итак, когда Диоклетиан совершил те злодеяния, и когда счастье уже покидало его, он отправился в Рим, чтобы отпраздновать там двадцатилетие своего правления, которое приходилось на двенадцатый день до декабрьских календ. ¹³¹ 2. Оно отмечалось очень торжественно, но поскольку Диоклетиан не мог терпеть вольность римского народа, то подавленный и отрешенный он покинул город еще до наступления январских календ, ¹³² когда ему было предоставлено консульство в девятый раз. ¹³³ 3. Будучи не в состоянии вынести и тринадцати дней, консул, покинув Рим, чрезвычайно быстро достиг [166] Равенны. ¹³⁴ Продвигающегося промозглой зимой, когда стужа сменялась дождями, его поразил не тяжелый, однако неисцелимый недуг; на протяжении всего пути его, хворавшего, по большей части несли в паланкине. ¹³⁵ 4. С наступлением лета, следуя вдоль берегов Истра, ¹³⁶ он прибыл в Никомедию, ¹³⁷ охваченный к тому времени уже тяжкой болезнью. Как бы ни замечал он того, что недужит, все же отправился в путь, чтоб взглянуть на цирк, заложенный им, и нашел его через год после своего двадцатилетнего юбилея великолепным. [167]

5. После этого он оказался до такой степени сражен болезнью, что молил за жизнь свою именем всех богов, пока в декабрьские иды ¹³⁸ по дворцу не поползли стенания, и всем городом не овладело безмолвие. 6. Уже шептались, что император не просто при смерти, но даже погребен, как вдруг утром следующего дня прошел слух, что он жив, и лица домочадцев и судей просияли радостью. 7. Было немало таких, кто предполагал, что его смерть скрывают до тех пор, пока не прибудет цезарь, ¹³⁹ который, казалось, не отдыхал от войн. ¹⁴⁰ 8. Такое подозрение означало лишь, что никто не верил в то, что он жив, [168] во всяком случае до тех пор, пока он не появился перед всеми в мартовские календы, ¹⁴¹ едва узнаваемый оттого, что почти целый год он угасал, сжигаемый болезнью. 9. И этот, почти уже усопший в декабрьские иды человек, вновь обрел жизненную силу, правда, не в полной мере. Он стал настоящим глупцом, ¹⁴² так что порой терял рассудок, порой же вновь приходил в себя.

XVIII

1. Спустя несколько дней прибыл цезарь, но не с тем, чтобы выразить почтение отцу, ¹⁴³ а чтобы заставить того уступить власть. ¹⁴⁴ Прежде он уже встретился со старцем [169] Максимианом ¹⁴⁵ и чрезвычайно напугал его, угрожая гражданскими потрясениями. 2. Теперь он обратился к Диоклетиану, говоря, сперва спокойно, по-дружески, что тот уже стар, уже не слишком крепок здоровьем и неспособен управлять государством, что ему следует отдохнуть после трудов. Кроме того, привел пример Нервы, который [170] уступил власть Траяну. ¹⁴⁶ З. Тот же возражал, что будет непристойно, если он сойдет с такой высочайшей и блистательной вершины во мрак бесцветной жизни, к тому же он окажется в большой опасности, ибо в столь огромной империи он нажил себе множество врагов. 4. К тому же и Нерва, правивший всего год, оставил управление государством и возвратился к простой жизни, где и встретил старость, когда не мог уже нести – не то по возрасту, не то по неопытности, – бремя и заботу о таких вещах. Однако, если он жаждет обрести титул императора, нет помех тому, чтобы все августами были наречены.

5. Но тот, в своих упованиях уже владевший всем вокруг, когда почувствовал, что не приобретет себе ничего, кроме титула, а то и того меньше, заявил, что отныне должен сохраняться такой порядок, при котором в государстве было бы два первых лица, обладающих верховной властью, а также двое меньших, которые были бы помощниками: между двумя без труда может сохраниться [171] единодушие, а вот между четырьмя равными – никоим образом. 6. Если же он [Диоклетиан] отказывается уступить, то он [Галерий] о себе позаботится сам, чтобы более не быть меньшим и последним. ¹⁴⁷ Уже минуло пятнадцать лет, как он был сослан в Иллирию, ¹⁴⁸ на берега Дуная, бороться с племенами варваров, в то время как другие безмятежно повелевали на более просторных и более спокойных землях.

7. Слушая это, немощный старец, получивший к тому времени уже шесть посланий от Максимиана, описывавших всякий раз разговор, бывший с Галерием, и узнав, что тот увеличил войско, со слезами начал:

Д.: «Пусть будет так, если ты этого хочешь. 8. Нужно, чтобы цезари выбирались общим совещанием всех соправителей».

Г.: «Зачем совещанием, когда у тех двоих ¹⁴⁹ должно иметь успех все, чтобы мы ни сделали?» [172]

Д.: «Да, конечно. Ведь мы провозгласим цезарями их сыновей».

9. Должен сказать, что у Максимиана был сын Мак-сенций, ¹⁵⁰ зять того самого Максимиана Галерия, человек скверного и дурного характера, настолько надменный и строптивый, что не чтил ни отца, ни тестя. А потому ненавистен он был обоим. 10. У Констанция же был сын Константин, ¹⁵¹ юноша самый добродетельный и достойнейший [173] звания цезаря; благодаря необыкновенности и изяществу облика, воинскому таланту, твердости нравов, личной доброте, он был любим солдатами и был желанным для простых людей. В то время он был рядом, уже давно являясь первым трибуном ¹⁵² у Диоклетиана. [174]

11. Д.: «Итак, кого выберем?»

Г.: «Этого [Максенция] не стоит, он ведь презирает меня, еще никем не будучи, а что станет, когда он получит власть?»

Д.: «Но другой-то питает уважение и может так править, что будет признан более кротким и милостивым, чем его отец».

Г.: «И выбран будет с тем, чтоб я не мог делать, чего хочу! Тех же нужно провозгласить цезарями, кто были бы в моей власти, чтоб боялись, чтоб ничего не делали, если мной не велено!»

12. Д.: «Кого же назначим?»

Г.: «Севера». ¹⁵³

Д.: «Этого что ли плясуна, кутилу и пьяницу, которому ночь за день, а день за ночь?»

Г.: «Он достоин, ибо надлежащим образом управлял солдатами, и я уже отправил его к Максимиану, ¹⁵⁴ чтобы от него получить регалии». [175]

13. Д.: «Допустим. Кого вторым предложишь?»

Г.: «Этого».

И показал на Дайю, ¹⁵⁵ моложавого полуварвара, которого недавно приказал звать своим именем Максимином. Вскоре и Диоклетиан частично изменил ему официальное имя, поскольку Максимин с величайшим благоговением соблюдал римскую веру.

14. Д.: «Кто он, на кого ты мне указываешь?»

Г.: «Мой свойственник».

Д. (вздыхая): «Не лучших ты мне предлагаешь людей, нельзя им поручить попечение о государстве».

Г.: «Я проверил их».

Д.: «Ну, ты еще увидишь, кому намереваешься передать кормило империи. 15. Я изрядно потрудился и постоянно, пока правил, заботился, чтобы государство пребывало в благоденствии. Если же что случится противное тому, в том уже нет моей вины». [176]

XIX

1. Когда те были утверждены, Диоклетиан в майские календы ¹⁵⁶ предстал пред всеми. Взоры всех устремились к Константину, ни у кого не возникало сомнений, что выберут его. Воины, ¹⁵⁷ находящиеся при дворце, а также [177] старшие из воинов, избранные и отозванные из легионов, готовые к тому же самому исходу, радовались, всячески выражая свои желания и стремления.

2. В милях трех от города ¹⁵⁸ было высокое место, на котором Максимиан сам когда-то принял порфиру, ¹⁵⁹ и [178] там была устремленная ввысь колонна с изображением Юпитера. ¹⁶⁰ Там все и началось. 3. Было созвано собрание воинов. Со слезами на глазах старец, обращаясь к собравшимся, сказал, что он слаб, что после трудов ему нужен отдых, что передает власть более сильным и предлагает выбрать других цезарей. Все ждали, кого он предложит. 4. И тут неожиданно он провозглашает цезарями Севера и Максимина. Все оцепенели. Константин во всей красе был подле, на трибунале, и все в недоумении шептались между собой: неужели изменено имя Константину – как вдруг Максимиан Галерий на глазах у всех, отведя руку назад, вывел из-за спины Дайю, оттолкнув Константина, и, сорвав со свойственника одежды [179] простого человека, поставил его в центре. 5. При этом никто не дерзнул возражать, хотя случившееся было неожиданным для всех. Диоклетиан набросил тому на плечи собственную порфиру, сняв ее с себя, и вновь стал Диоклесом. 6. После этого он удалился; провезенный на галльской повозке перед народом, бывший властелин был отправлен на родину. ¹⁶¹

Что же касается Дайи, то он, возвышенный сначала в щитоносцы, затем в телохранители, вскоре в трибуны, а на другой день и в цезари, после зверей и лесных дебрей получил в попрание и изнурение Восток; и разумеется, он – уже не воловий, а солдатский пастух – не знал толк ни в военных, ни в государственных делах.

XX

1. Максимиан, как устранил старцев от власти, делал, что хотел, и счел себя полным властелином земли. Констанция же, хотя и следовало его называть первым, ¹⁶² он ни во что не ставил, оттого что и характером тот мягок, и болезнью обременен. 2. Он полагал, что тот вот-вот умрет, но если даже не умрет, все равно, поскольку тот податлив, вынужден будет отречься от власти. Ибо что бы он делал, когда трое бы принудили его ее сложить? [180]

3. Галерий имел испытанного совместной службой друга Лициния, ¹⁶³ товарища по последней кампании, советами которого он пользовался на протяжении всего правления. Но он не думал делать того цезарем и не нарекал сыном, видимо, чтобы позднее провозгласить его вместо Констанция августом и братом. 4. Тогда бы он сам приобрел императорскую власть, безумствуя по собственному произволу во вселенной, отпраздновал бы двадцатилетний юбилей правления и, назначив новым цезарем своего, тогда еще девятилетнего, сына, сам бы отказался от власти; в итоге, когда верховную власть получили бы Лициний и Север, а вторыми бы цезарями [181] стали Максимин и Кандидиан, ¹⁶⁴ он, окруженный несокрушимым оплотом, проводил бы старость свою мирно и покойно. К этому были направлены замыслы его. Но Бог, которого сам он полагал несуществующим, сокрушил все его мечтания.

XXI

1. Достигнув огромного могущества, Галерий мысли свои устремил на истерзание земли, границы которой раздвинул еще больше. 2. Так, после окончательной победы над персами, имевшими закон и обычай, по которому все они признают себя рабами царей своих, цари же обращаются со своим народом, словно с домашними рабами, злодей хотел этот обычай ¹⁶⁵ ввести в римской земле, без стыда превознося его со времен той победы. [182] 3. А так как он не мог установить его открыто, то поступал так, что сам лично отнимал у людей свободу. Первых граждан он лишал почестей. К нему обращались не только декурионы, ¹⁶⁶ но и знатнейшие жители городов, мужи высокочтимые и совершеннейшие, по вопросам ничтожным, к тому же касающимся города. А если кто казался достойным смерти – всюду стояли кресты, если же заслуживал меньшего – ждали оковы. 4. Благородные и высокочтимые матери семейств насильно приводились в гинекей. ¹⁶⁷ Если кого следовало высечь плетьми, для них в конюшне стояли врытые четыре столба, на которых даже рабов никогда не растягивали для пыток.

5. Что же мне сообщить о развлечениях его и утехах? Он держал медведей, по дикости и величине не уступавших ему самому, которых выискивал на протяжении всего правления. Когда он хотел позабавиться, приказывал кликнуть какого-нибудь из этих зверей. 6. Люди отправлялись им не просто на растерзание, но в качестве простой пищи: когда их тела разрывались медвежьими зубами, он с превеликим удовольствием хохотал; и никогда не совершал он трапезу без лицезрения человеческой крови. [183]

7. Для людей, не имевших достоинства, орудием пыток был огонь; его он использовал прежде всего против христиан, ¹⁶⁸ приняв законы, по которым они, признанные виновными, после различных истязаний подвергались еще пыткам тлеющими углями. 8. В то время как несчастные были привязаны к столбам, под ними весьма долго поддерживали слабый огонь до тех пор, пока кожа, окончательно сморщенная жаром, сама не отделялась от костей. 9. После этого к отдельным частям тела подносили, предварительно сбив пламя, факелы так, чтобы ни одно место на теле не оставалось невредимым, а лица страдающих между тем обливали водой и омывали их уста влагой, чтобы не пересыхало горло, отчего тут же к ним возвращалось сознание. 10. Однако любой в конце концов лишался сил, поскольку спустя несколько дней, когда вся кожа уже сваривалась, сила огня достигала нутра. 11. И на готовом погребальном костре сжигались уже сгоревшие тела; немногие останки, причем размельченные в прах, выбрасывались в реку и море.

XXII

1. Обретя опыт на истязании христиан, Галерий по самоей привычке лишил покоя всех людей. 2. У него не было ни одного ничтожного наказания: ни ссылок на острова, ни тюрем, ни рудников – но обыденнее и [184] доступ нее для него были огонь, крест, дикие звери. 3. Домочадцы ¹⁶⁹ и управляющие приводились к послушанию пикой. В курии отсечение головы и убийство мечом были весьма редки и предоставлялись в виде любезности, и эту благородную смерть получали за старые заслуги. 4. Впрочем, эти факты ничтожны были по сравнению с нижеследующим. Угасло красноречие, ¹⁷⁰ возвысились делопроизводители, сосланы были или убиты правоведы. Литература оказалась в числе пагубных искусств, и кто ее изучал, были изгнаны, подобно чужеземцам, и [185] прокляты, как враги. 5. Во всех делах, поскольку законы оказались расстроены, царил беспорядок, и он использовался судьями. Военные судьи, далекие от изящных искусств, посылались в провинции без асессоров. ¹⁷¹

XXIII

1. Но, разумеется, это было несчастьем и страданием всенародным; поскольку и в провинциях, и в городах проводился ценз, ¹⁷² всюду рыскали цензоры и изводили всех, и это имело ужасающий вид вражеского завоевания и всеобщего смятения. 2. Измерялись земли, участок за [186] участком, пересчитывались виноградные лозы и смоковницы, описывались животные всякого вида, вносился в списки каждый человек, в городах собирался и городской, и сельский плебс, так что все ворота были запружены толпами челяди; каждый человек прибывал в сопровождении детей и рабов; всюду слышны были лязганье оков и удары плетей, сыновей вешали в присутствии отцов, вернейших из рабов мучили против воли хозяев, жен – в присутствии мужей. 3. Если их признаний недоставало, люди сами себя оговаривали, и когда боль одерживала верх, признавались в том, чего не имели. 4. Ни возраст, ни здоровье не служили оправданием. Осуждались больные и слабые; возраст определялся произвольно: детям набавляли годы, старикам сбрасывали. Все было наполнено стенанием и унынием. 5. То, что предки по закону войны совершали в отношении побежденных, Галерий хотел устроить в отношении римлян и римских подданных; все оттого, что родители его подверглись когда-то цензу, который Траян, как победитель, возложил на постоянно восстававших даков ¹⁷³ в качестве наказания.

6. После того была объявлена подушная подать, и вносилась плата за жизнь. Однако не было доверия к одним [187] и тем же цензорам; но одних сменяли другие, словно новые могли получить больше. И они постоянно удваивали налог, поскольку нового уже ничего не находили, но не хотели никому показаться напрасно посланными. 7. Между тем погибал скот и умирали люди, но даже умершие не освобождались от податей, так что уже ни жить, ни умереть нельзя было, не платя при этом.

Одни нищие, с которых нечего было спросить, жили превосходно, их собственное несчастье и горе защищали от всякого рода насилий. 8. Конечно, этот сердобольный человек сожалел о них. Чтобы они более не испытывали нужду, приказал согнать их всех в одно место и, вывезя на лодках в море, утопить. Настолько был сердоболен, что, приказывая это, заботился, чтоб никто не терпел горя. 9. В итоге от его предусмотрительности, чтоб никто не избежал ценза, погибло множество несчастных людей против всякого человеческого права.

XXIV

1. Но уже близился суд Божий, уже наступало время, когда власть его начала рушиться и погибать. 2. Пока он еще не думал о свержении или оттеснении Констанция. Пока он еще был поглощен теми делами, о которых я рассказывал выше, и ожидал его кончину; однако не предполагал, что это произойдет так скоро.

3. Когда Констанций стал совсем слаб, он послал Галерию письмо с требованием, чтобы тот отправил сына его Константина к очам отца, и притом немедленно. [188] 4. Тот же совсем этого не желал. Он устраивал всевозможные козни для юноши, ибо открыто ни на что не осмеливался, боясь вызвать гражданскую войну и – что ближе к истине – ненависть солдат. Под предлогом тренировки и забавы [однажды] толкнул того [в клетку] к зверям. ¹⁷⁴ 5. Но все напрасно, ибо рука Божья защищала того человека и освободила его из лап Галерия в самый решающий момент.

Поскольку в течение долгого времени Галерий не мог лишить Константина жизни, то дал ему как-то на исходе дня печать и приказал, чтобы тот утром следующего дня, после получения приказа, поезжал к отцу, ¹⁷⁵ сам же при этом намеревался либо удержать его под каким-нибудь предлогом, либо выслать вперед письма, чтоб это сделал Север. ¹⁷⁶ 6. Константин, поскольку предвидел подобное, поспешил уехать сразу после вечерней трапезы, когда [189] император отдыхал, и, убивая на станциях всех казенных лошадей, стремительно унесся из дворца.

7. На следующий день император, намеренно проспав до полудня, велел позвать Константина. Ему сообщили, что тот отбыл тотчас после обеда. Галерий принялся яростно кричать и браниться. Требовал казенных лошадей, чтоб вернуть того назад. Тут сообщили, что государственный тракт без лошадей. Он едва сдержал слезы. 8. А Константин, проявив невероятную поспешность, прибыл к уже умирающему отцу, который, препоручив сына войску, передал ему из рук своих власть ¹⁷⁷ и затем обрел отдохновение от жизни ¹⁷⁸ на ложе своем, как того и [190] желал. 9. Приняв империю, Константин Август ¹⁷⁹ ничего не касался прежде, как только того, чтобы вернуть христиан к своему вероисповеданию и Богу. Это был первый нерушимый закон для возрождения священного богослужения.

XXV

1. Спустя несколько дней к злосчастной твари Галерию был отправлен образ Константина, увенчанный лаврами. ¹⁸⁰ Он вопрошал: «Доколе терпеть?» 2. В этом была причина того, что Галерий чуть не сжег того самого посланника, что доставил изображение; лишь друзья отговорили его от подобного проявления гнева, предостерегая от опасности, ибо все воины, которые вынуждены были признать неизвестных им цезарей, собирались поддержать Константина и встретить его всеобщей радостью, [191] если он прибудет с армией. 3. После того, весьма недовольный, он принял портрет и вскоре послал Константину порфиру, чтобы казалось, будто он по собственной воле принимает того в соправители.

4. Мысли его были уже в смятении, он не мог вне порядка провозгласить [августом] другого человека, ¹⁸¹ как хотел. 5. И он решил провозгласить августом Севера, более зрелого годами, ¹⁸² Константина же приказал именовать не императором, несмотря на то, что он им стал, но цезарем вместе с Максимином, так что переместил его со второго места на четвертое.

XXVI

1. Галерию казалось, что все уже почти улажено, как вдруг доставили очередную ужасную новость: его зятя Максенция провозгласили императором Рима. ¹⁸³ 2. Причина того мятежа была следующая.

Когда Галерий решил введенным цензом поглотить всю землю, он дошел до такого безумия, что не желал, [192] чтобы этого рабства избежал народ римский, освобожденный от податей. ¹⁸⁴ Уже были определены цензоры, которые бы, отправившись в Рим, произвели перепись плебса. З. Приблизительно к тому же времени он снял все преторианские лагеря. ¹⁸⁵ Поэтому немногие солдаты, оставшиеся в лагерях у Рима, получили удобный случай и, убив, не без побуждения возмущенного народа, нескольких судей, облекли в порфиру Максенция. ¹⁸⁶

4. Когда пришло известие о случившемся, Галерий был несколько взволнован переменой обстоятельств, хотя и не слишком напуган. Он ненавидел этого человека, к тому же и трех цезарей назначить не мог. И выглядел довольно невозмутимо, поскольку и не собирался ничего подобного делать. 5. Напротив, он призвал Севера и, побуждая к возвращению власти, отправил его с армией Максимиана на подавление Максенция; послал его в Рим, в котором те мятежные воины, абсолютно поглощенные утехами, пожелали не только в целости сохранить город, но и жить там. 6. Максенций, осознавая значимость им свершенного, хотя [193] мог, по праву наследования, привлечь на свою сторону отцовских воинов, ¹⁸⁷ но, возможно, думая, что его тесть Максимиан [Галерий], которого он сам боялся, оставил Севера в Иллирии ¹⁸⁸ и со своей армией отправился на штурм Рима, искал, как оградить себя от нависшей опасности. ¹⁸⁹ 7. Максенций отправляет своему отцу, после отречения от власти пребывавшему в Кампании, ¹⁹⁰ порфиру и вторично объявляет его августом. Тот же, движимый жаждой новых дел и помня, что отрекся против воли, с радостью поспешил принять ее. [194]

8. Север тем временем наступает и подходит с войском к стенам Рима. Но его солдаты тотчас, как прозвучал сигнал к штурму, удаляются от него и переходят в распоряжение того, против кого выступали. 9. Как бы он, брошенный войском, спасся, если не бегством? Но навстречу ему уже надвигался, вновь обретя власть, Максимиан, от встречи с которым Север, в поисках спасения, бежал в Равенну, за стенами которой укрылся с немногими воинами. 10. Он, полагая, что будет выдан Максимиану, первый пошел навстречу и одеяние, покрытое пурпуром, возвратил тому же, от кого получил. Поступив подобным образом, он ничего не добился, лишь обрел легкую кончину. Действительно, когда ему пере резали вены, он тихо окончил жизнь свою. ¹⁹¹

После этого Максимиан начал преследовать свои интересы. [195]

XXVII

1. Однако, испытав однажды ярость Максимиана Галерия, Геркулий начал рассуждать о том, что тот, прознав о гибели Севера, воспламенится гневом и вздумает пойти с войском, присоединив, возможно, еще Максимина, а когда войско противника возрастет вдвое, противостоять ему невозможно будет никоим образом. Тщательно укрепив город и приняв некоторые меры против врагов, Геркулий отправился в Галлию, чтобы лично соединить брачными узами Константина и свою младшую дочь. ¹⁹²

2. Тем временем Галерий, собрав войско, устремляется в Италию ¹⁹³ и подступает к Риму, намереваясь разогнать сенат и перерезать весь народ. Но встретил все закрытым и укрепленным. Упования на взятие города были ничтожны: осада затруднительна, для окружения стен было недостаточно войск – ведь он никогда не видел Рима и считал его немногим больше других известных ему городов. 3. Некоторые легионы проклинали как преступление то, что тесть идет штурмом на зятя, и что римские воины лишились Римской империи, постоянно [196] меняя знамена. ¹⁹⁴ 4. И им уже начали поддакивать остальные воины, как тот, сломив гордость и забыв мужество, а также боясь участи Севера, бросившись в ноги воинам, стал заклинать не отдавать его врагу, пока не изменил мысли некоторых солдат великими обещаниями и, повернув знамена вспять, весь дрожа, бросился в бегство, и его могли бы без труда уничтожить, если бы хоть кто-то с небольшим отрядом его преследовал. ¹⁹⁵

5. Галерий, боясь погони, предоставил солдатам право все грабить и уничтожать на своем пути, чтобы, если кто вздумает преследовать его, не нашел бы провизии. 6. Таким образом была опустошена та часть Италии, где прошло то смертоносное полчище; все было разграблено, более тысячи жителей убито, осквернены девушки, истязаемы были родители и мужья с тем, чтобы отдавали своих дочерей, жен, а также богатства. Угонялся скот и лошади, словно добытые у чужеземцев.

7. Вскоре Галерий возвратился к месту своего постоянного пребывания, после того как он – недавно император, теперь же разоритель Италии, – словно неприятель, опустошил все и вся. 8. И отныне тот, кто когда-то получил имя римского императора, объявил себя [197] ненавистником рода римского, чье славное наименование захотел изменить, чтобы государство называлось не Римской империей, а Дакской.

XXVIII

1. После этого бегства Галерия Максимиан Старший, вернувшись из Галлии, разделил власть вместе с сыном. Однако власть молодого правителя была ощутимее, нежели старого, поскольку авторитет сына был значительнее и выше, в том числе и оттого, что он возвратил власть отцу. 2. Старец, негодуя в душе, жаловался, что не может беспрепятственно совершать то, что хочет, и смотрел на своего сына с нескрываемой ревностью. Поэтому он подумывал о свержении молодого правителя, чтобы вернуть себе свою же власть. Это ему казалось легко выполнимым, ведь при нем находились воины, покинувшие Севера.

3. Максимиан Геркулий созвал народ и воинов, будто бы намереваясь держать речь об имевшихся в государстве пороках. Говоря об этом весьма пространно, он обратил вдруг руку к сыну и, заявив, что именно он виновник несчастий, он творец тех бед, которые обрушились на государство, сорвал с плеч его порфиру. 4. Свергнутый Максенций бросился с трибунала ¹⁹⁶ и был встречен внизу [198] солдатами. Нечестивый старец был просто ошеломлен их гневом и выкриками и, точно второй Тарквиний Гордый, ¹⁹⁷ был изгнан из Рима. ¹⁹⁸

XXIX

1. Возвратившись в Галлию, где оставался довольно долго, Геркулий отправился, наконец, к ненавистнику сына своего Максимиану Галерию, как будто для того, чтобы потолковать об исправлении государственного положения; в действительности же, чтобы, воспользовавшись примирением, убить и захватить его власть, ¹⁹⁹ ведь [199] уже отовсюду он был изгнан, куда бы ни приезжал. 2. Там же был Диоклес, ²⁰⁰ приглашенный не так давно затем, чтобы бывший император чего не совершил, а также чтобы Галерий вручил власть Лицинию в его присутствии, назначив того на место Севера, в результате чего он оказался бы выбранным по обоюдному согласию. Таким образом, в одно и то же время в стране было шесть правителей. ²⁰¹ [200]

3. Когда планы его натолкнулись на преграду, старец Максимиан бросился в бегство в третий раз. Он возвращается в Галлию, преисполненный скверных мыслей и коварного желания с помощью подлой хитрости обмануть императора, зятя своего и сына зятя своего, ²⁰² и чтобы ввести того в заблуждение, слагает с себя царственные одежды. ²⁰³ Тогда же шла война с племенем франков. ²⁰⁴ 4. Ничего не подозревавшего Константина Максимиан побуждает не брать с собой все войско, поскольку варваров можно усмирить и небольшим воинством; убеждает для того, чтобы и самому остаться с войском, которое бы [201] он захватил, и чтобы тот из-за недостатка солдат не смог одержать верх над врагом. 5. Молодой еще Константин доверился ему как более опытному и зрелому годами, послушался его как тестя; он отправляется в поход, оставив большую часть войска ²⁰⁵ с Геркулием. Тот же, выждав несколько дней и решив, что Константин уже принял смерть от варваров, одевает неожиданно порфиру, овладевает сокровищницей и щедро раздает ее, как вообще ему было свойственно; наводит напраслину на Константина, которая тотчас оборачивается против него самого.

6. Все это немедленно стало известно императору. С поразительной скоростью он спешит назад с войском. Максимиан, еще недостаточно готовый к войне, оказывается застигнутым врасплох внезапным появлением соперника, а воины возвращаются к своему императору. 7. Мятежник овладевает Массилией ²⁰⁶ и укрепляет ворота. Император приближается к городу и обращается к стоящему на стене тестю с речью нестрогой, без враждебности; спрашивает, чего тот хочет, чего ему не хватает, для чего совершил он то, что не подобает ему. Тот же посылал лишь проклятия со стены. 8. Тогда за его спиной [202] вдруг открылись ворота и в город вступили воины Константина. Мятежный император, отец нечестивый, тесть вероломный силой был приведен к Константину. Его заставили выслушать обвинения в совершенных им преступлениях, сорвали императорские одеяния, но сохранили, порицая, жизнь.

XXX

1. Поскольку честь императора и тестя была посрамлена до такой степени, он, не перенеся унижения, затеял новое коварство, однажды избежав уже наказания. 2. Он зовет свою дочь Фаусту и, чередуя мольбы и ласки, склоняет ее к предательству мужа, обещает других достойный претендентов в мужья, просит оставить открытой опочивальню и поставить на стражу нерадивых солдат. 3. Та обещает, что все сделает, и тут же направляется к мужу. Во дворце создается видимость, что злодеяние наверняка достигнет цели. На ложе укладывают какого-то ничтожного евнуха, которому суждено погибнуть вместо императора.

4. Максимиан поднимается глубокой ночью, видит: все готово для покушения. Охранников было немного, к тому же они далеко; но он все-таки говорит им, что увидел сон, который хочет поведать сыну. Вступает вооруженный в покои и, изрубив скопца, выбегает, похваляясь, и сообщает всем, что он совершил. 5. Неожиданно в противоположной части дворца с множеством воинов появился Константин. Из опочивальни вынесли мертвое [203] тело несчастного; уличенный в преступлении убийца застыл в недоумении; потеряв дар речи, он стоял

Твердая, словно кремень иль холодный мрамор марпесский ²⁰⁷. ²⁰⁸

Его обвиняют в измене и преступлении и, наконец, дают право самому определить себе вид смерти;

Вяжет к балке сама безобразную смертную петлю ²⁰⁹

6. Итак, император римский, достигавший с великой славой в течение долгого двадцатилетнего срока своих устремлений, когда его чванливое горло было сдавлено и тело обмякло, жизнь гнусную завершил позорной и постыдной смертью. ²¹⁰ [204]

XXXI

1. После этого Бог, защитник благочестия и народа своего, перевел взоры свои на другого Максимиана, зачинщика ужасного гонения, чтобы на судьбе его также продемонстрировать силу своего величия.

2. Галерий думал уже о праздновании собственного юбилея ²¹¹ и, поскольку он уже давно истязал провинции [205] производимыми поборами золота и серебра, каковые, впрочем, всегда обещал вернуть, ²¹² во имя двадцатилетия своего правления начал грабить земли с новой силой. 3. Может ли кто достойно рассказать, как через страдания рода человеческого осуществлялись эти поборы? Воины всех рангов, ²¹³ или, лучше сказать, мучители действовали сами по себе; не ясно было, кому повиноваться: никто не получал снисхождения, каждый терпел бесчисленные муки, если тотчас у него не оказывалось того, чего никогда и не было. 4. Даже тот, кто окружен был многочисленной охраной, не имел никакого шанса к послаблению; ни одно время года не несло ни малейшего покоя; бесчинства над этими людьми как самих судей, так и солдат судей,были беспрерывны; ни одна грядка не оставалась без сборщика податей, ни одна виноградная гроздь без надзирателя, ничего не было оставлено для пропитания страждущих. Хотя положение их было невыносимо – ведь вырывали у людей из уст пищу, трудом добытую, – все же они поддерживали себя различными способами, в том числе упованием на будущее. 5. Что же одежды всякого рода, что же золото, что же серебро? [206] Не приобретается ли это от продажи плодов труда? Так откуда, о безумнейший тиран, я это возьму, если ты отнял все, даже растения все грубо повырывал?

6. Кто только не пострадал из-за имущества своего, чтобы были собраны богатства, по приказу его, для цели, которую он, намеревающийся проводить торжества, так и не достиг. ²¹⁴

ХХХІІ

1. Когда императором наречен был Лициний, разгневался Максимин, не желавший считаться ни цезарем, ни третьим в империи. 2. Поэтому Галерий посылал к нему посла за послом, требуя, чтобы тот ему подчинился, чтобы соблюдал порядок, чтобы уступил более старшему годами и выразил ему уважение. 3. Но тот достиг вершин дерзости, утверждая, что, вопреки велениям времени, первым должен быть тот, кто первый принял порфиру; ²¹⁵ и презрел уговоры и приказы его. 4. Галерий, словно зверь, бросался из стороны в сторону и рычал, ведь он провозгласил никому не известного цезаря, чтобы тот [207] ему уступчив был, Дайя же забыл столь многие его милости и бессовестно противился как повелениям, так и просьбам его.

5. Выведенный из себя упорством Дайи, Галерий уничтожил имя цезаря и объявил себя и Лициния августами, а Максенция и Константина – сыновьями августов. ²¹⁶ Вскоре Максимин написал, ставя всех в известность, что он наречен на Марсовом поле августом ²¹⁷ вслед за прославленным Галерием. Тот получил это сообщение мрачным и недовольным и постановил считать им-ператорами ²¹⁸ всех четверых. [208]

ХХХІІІ

1. Уже шел восемнадцатый год правления Галерия, ²¹⁹ когда Бог поразил его невыносимым страданием. Возник опасный нарыв в нижней части его детородных органов и начал распространяться вширь.

2. Лекари вырезают язву и очищают рану. Но боль бередит уже затянувшуюся рану и, поскольку лопнула вена, началось кровотечение, приближая опасность смерти. С трудом кровь все-таки останавливают. Но возникает новое кровотечение в незатронутом лечением месте. Наконец, и эта рана затягивается в рубец. 3. Его тело теперь, когда он потерял много крови, поражается не слишком тяжелой лихорадкой. Сам он бледнеет и ослабевает, поскольку силы были истощены; тогда-то и прекращается кровотечение. 4. Рана уже перестает воспринимать действия лекарств; повсюду, вокруг язвы, распространяется раковая опухоль; и чем больше ее срезают, тем более она свирепствует; чем более лечится, тем более – растет в размерах.

... и врачи уступили болезни –
Амифаонов Меламп и Хирон, рожденный Филирой. ²²⁰

Отовсюду привозятся прославленные лекари. Но бессильны руки человеческие. 5. Галерий обращается к [209] идолам. Заклинает Аполлона и Асклепия, ²²¹ вымаливает лекарство. Аполлон проявляет свою заботу, и недуг увеличивается еще более. 6. Смерть более не отступала, низ был поражен язвой полностью. Сгнило снаружи мясо, и седалище целиком истлевает в гниющую массу. Однако несчастные врачи не оставляют его, пытаясь поддерживать жизнь, ухаживать, не надеясь, однако, победить хворь. ²²² 7. Организм было оттолкнул недуг, но он вновь возвращается внутрь чрева и там пускает свои корни; внутри появляются черви.

Зловоние от этого распространилось не только по дворцу, но и по всему городу. И это не удивительно, когда смешались выходы кала и мочи. 8. Тело, съеденное червями, в результате гниения умирало с невыносимыми болями. [210]

Только лишь вопли ужасные к звездам небесным возносит,
Словно бы болью терзаемый раненый вол исторгает мычание ²²³. ²²⁴

9. К дряблому седалищу прикладывают отвар и теплых животных, чтобы их жар исторг личинок. Когда животных убирали, на них кишело неимоверное множество червей; но все же еще больше их порождалось неумолимой порчей гниющих внутренностей. 10. Из-за разрастающегося недуга части тела утратили естественный вид. Кверху от язвы все иссохло, из-за ужасной истощенности изжелта-белая кожа вплотную облегла кости. Внизу же тело, лишенное всякого движения, раздулось непомерно.

11. Все это сделалось необратимым через год, после чего измученный, наконец, болезнью он был вынужден признать Бога. Время от времени он восклицал от новой мучительной боли, обещая восстановить храм Бога и [211] прося прощения за злодеяния. И уже угасающий, он принял эдикт следующего содержания: ²²⁵

XXXIV

«1. Среди прочего, что постоянно свершали мы для пользы и блага государства, до сих пор, со своей стороны, желали мы всецело править римлянами в соответствии с законами предков и принципами общественными, а также заботиться о том, чтобы и христиане, которые оставили путь прародителей своих, возвратились к благим мыслям. ²²⁶ 2. Поскольку, вследствие того самого образа [212] мыслей, христиан этих охватило такое безумие и такое неразумное стремление, что они перестали повиноваться древним обычаям, установленным их же прародителями, – по собственному соизволению и по собственной прихоти сами выдумали себе они законы, которые и соблюдали и, распространяя их, объединили неразумием своим различные народы. 3. Наконец, когда последовало наше предписание о том, чтобы они обратились к древним установлениям, многие ему подчинились из-за страха, многие же были наказаны. 4. И поскольку очень многие упорно не оставляли своих убеждений, и к тому же мы видели, что как Не воздается должное почитание и поклонение небесам, так и Не уважается бог христианский, по соображению мягчайшей нашей кротости и согласно постоянной любви, мы готовы оказать всем людям снисхождение, без малейшего колебания простирая великодушие наше, мы постановили, чтобы вновь свободно жили христиане, и пусть устраивают свои собрания, но так, чтобы никто из них не нарушал порядка. ²²⁷ 5. Другим [213] же посланием ²²⁸ к судьям мы намерены указать, что они должны выполнять. Поэтому, по великодушию нашему, пусть молят бога ²²⁹ своего за избавление наше, за государство наше и за себя, чтобы повсюду государство твердо стояло невредимое, и люди безмятежно могли жить в домах своих».

XXXV

1. Этот эдикт был обнародован в Никомедии за день до майских календ в восьмое консульство Галерия и второе Максимина. ²³⁰ 2. Тогда отворились тюрьмы, и ты, [214] Донат дражайший, был освобожден вместе с другими единоверцами из-под стражи, после того как шесть лет тюрьма служила тебе жилищем. 3. Но не получил Галерий деянием подобным снисхождения ²³¹ от Бога за [215] злодеяния свои, напротив, через несколько дней, вверив Лицинию в руки супругу свою и сына, ²³² когда уже обмякло все его тело, он был испепелен ужасным тлением. ²³³ 4. Об этом узнали в Никомедии в иды того же месяца, ²³⁴ когда все ожидали празднования двадцатилетнего юбилея его правления в предстоящие мартовские календы. ²³⁵ [216]

XXXVI

1. Когда известие об этом достигло Максимина, он решил спешно выступить с Востока, ²³⁶ чтобы, пока Лициний медлит, захватить провинции и присвоить себе все, вплоть до Халкедонского пролива; ²³⁷ и, прибыв в Вифинию, которую захватил по собственной прихоти, к огромной всеобщей радости отменил ценз. ²³⁸ [217]

2. Между императорами раздор, почти война. Воины удерживали противоположные берега. Но в результате определенных соглашений заключается мир и дружба, и на самом проливе рождается договор, и императоры соединяют правые руки. ²³⁹ 3. Максимин безмятежно возвращается и становится таким, каким был в Сирии и Египте. ²⁴⁰

В первую очередь своим предписанием он уничтожает прощение, данное общине христиан; он подослал городских легатов, ²⁴¹ которые просили, чтобы он не разрешал [218] образовывать внутри их городов собрания христиан, так чтобы казалось, что его вынуждают и подталкивают, умоляют сделать то, что он намеревался совершить по собственному разумению. 4. Выразив им согласие, Максимин назначил, по новому предписанию, великих жрецов ²⁴² из знатнейших граждан по одному в каждом городе, чтобы они ежедневно совершали жертвоприношения всем богам и, поддерживаемые служением старших жрецов, старались, чтобы христиане не производили собраний и не почитали Бога ни публично, ни частным образом, но схваченные, по приказу жрецов, принуждались к жертвоприношениям или предъявлялись судьям. 5. И недостаточно было этого, он возвысил в провинциях, кроме всего прочего, некоторых чиновников из более достойных, по благородству своему, людей, словно жрецов, и приказал, чтобы каждый из них был облачен в белые хламиды, чем бы выделялся среди прочих. 6. В общем, он собирался делать то, что уже давно делал в восточных провинциях. А ведь поскольку он объявил, для вида, своим делом снисходительность, то запретил убивать рабов Божьих, приказав их увечить. 7. Вследствие этого, исповедникам христианства выкалывали глаза, отсекали руки, отрубали ноги, отрезали носы и уши. [219]

XXXVII

1. Максимин, устроивший все это, был напуган посланиями Константина, ²⁴³ а потому скрыл все. Тем не менее, если кто из христиан попадал к нему, он тайно топил таких в море. Также он не оставил своего обыкновения и каждый день совершал во дворце жертвоприношения. ²⁴⁴ 2. Он выдумал к тому же, чтобы все животные, которых он употреблял в пищу, убивались бы не поварами, а жрецами, на жертвеннике, и чтобы вообще не подавались на стол никакие кушанья, если они не были кем-либо уже испробованы, либо очищены жертвоприношением, либо залиты вином; таким образом, кто бы ни был приглашен [220] к столу, выходил из-за него нечистый и даже оскверненный.

3. В остальном он также был подобием своего учителя. Если что осталось из того, что бросили Диоклес или Максимиан, он забрал себе, похищая все без всякого стыда. 4. По этой причине амбары простых людей находились в запустении, винные погреба были опечатаны, выплата долгов переносилась на отдаленные сроки, оттого была крайняя нужда, когда грабились земли; оттого – неслыханная дороговизна. ²⁴⁵ 5. Стада быков и овец сгонялись с пастбищ для ежедневных жертвоприношений, которыми настолько он испортил своих приближенных, что те не обращали внимания на дороговизну. Расточал богатства всюду без разбора и без меры, ²⁴⁶ и когда награждал всех приближенных – число которых было огромно – дорогими одеждами и золотыми монетами, а [221] рядовых солдат и новобранцев – серебром, и когда удостаивал варваров своей щедростью. 6. Таким образом, имущество у людей он либо похищал, либо отдавал в подарок своим приближенным, но, так или иначе, все равно получал чужое; и разве неведомо настоящее изящество его поступкам, когда по примеру тихих воров он снимал шкуру, не проливая крови.

XXXVIII

1. Самым же ужасным преступлением, достойным смерти, еще хуже перечисленных, являлась его жажда разврата! ²⁴⁷ Я не знаю, как это назвать, если не мерзостью и разнузданностью; да и этими словами не может быть выражено негодование мое. Низость преступления превзошла способности языка. 2. Евнухи обшаривали все, и где бы ни оказывалась девушка достойной красоты, ее отрывали от отца и мужа. С высокородных женщин срывали одежды, да и с девушек тоже, и у каждой осматривали тело, не было ли у него части, недостойной царственного ложа. Если какая сопротивлялась этому, ее топили; казалось, целомудренность тех женщин была преступлением против царского величия. 3. Некоторые мужья, когда обесчестили их жен, – которых они за нравственную чистоту их и верность называли милейшими, – поскольку уже не могли более сносить скорбь, сами лишали себя жизни. 4. Мало того, Максимин ввел такой [222] закон, чтобы никто не женился без его позволения, чтобы он сам наперед отведывал прелести каждого нового брака. 5. Свободнорожденных девушек он преспокойно дарил рабам своим в жены.

И свита его подражала своему властелину, в своих опочивальнях бессовестно совершая насилия: ведь кто их наказывал? Дочерей незнатных граждан кто хотел, тот и умыкал. Знатных девушек, которых не могли похитить, эти разбойники получали в качестве милости; и нельзя было такому противиться, если разрешение на то подписал император – так что следовало либо умереть, либо принять в зятья какого-либо варвара. 6. В самом деле, среди его телохранителей, казалось, не было ни одного не из племени тех, что, будучи изгнанными готами во времена двадцатилетнего юбилея из земель своих, не вручили себя Мак-симиану, ²⁴⁸ этому несчастью рода человеческого, чтобы теперь, избежав порабощения варварского, они сами властвовали над римлянами. 7. Так, окруженный сообщниками и охраной, он, как игрушкой, владел Востоком.

XXXIX

1. Наконец, когда из-за похотей своих он выдумал тот закон, по которому считал дозволенным для себя все то, [223] чего бы страстно не желал, он не мог удержать рук своих также и от августы, ²⁴⁹ которую еще недавно именовал матерью. ²⁵⁰ 2. После кончины Максимиана он преследовал его Валерию, когда та решила задержаться в областях его; именно его, ведь он имел жену. 3. Но это животное тотчас воспламенилось злодеянием.

В ту пору женщина эта носила еще черные одежды, еще не ушло время траура. Через заранее отправленных посланников Максимин требует ее в жены, ²⁵¹ намереваясь изгнать свою супругу, если получит согласие. 4. Та ответила настолько откровенно, насколько могла: во-первых, не должно помышлять о свадьбе в этих поминальных одеяниях, когда не остыл еще прах супруга ее – отца его; во-вторых, он бессовестно поступает, когда гонит прочь преданную ему супругу, и он может также поступить и с ней, с Валерией; наконец, нечестиво женщине такого имени и положения изведывать второго мужа – к тому нет ни обычая, ни примера. ²⁵² [224]

5. Максимину сообщают, на что она дерзнула. Страсть обращается в гнев и ярость. Тотчас он объявляет ту женщину вне закона, имущество ее захватывает, устраняет окружение, скопцов убивает в пытках, саму же ее с матерью отправляет в изгнание; ²⁵³ и не в определенное место отправил, но насильно выгнал, не определив пределов ссылке, и подруг ее осудил за вымышленное прелюбодеяние.

XL

1. Была одна светлейшая женщина, ²⁵⁴ имевшая уже внуков от молодых сыновей. Валерия ее почитала как вторую мать; Максимин подозревал, что по ее совету Валерия отказала ему. Он дал задание наместнику [225] Вифинии, ²⁵⁵ чтобы тот ее, покрыв позором, убил. 2. Ее судьбу разделили две другие женщины, столь же высокородные, одна из которых – подруга бежавшей Валерии – оставила дочь свою весталкой, ²⁵⁶ девственницей Рима. Другая имела мужем сенатора, впрочем, она не слишком была близка августе. Но и та и другая из-за необычайной внешней красоты и целомудрия были лишены жизней. 3. Ни с того, ни с сего женщины были схвачены, но не для судебного разбирательства, а для расправы. Ведь не было никакого обвинителя. Нашли какого-то иудея, ответчика за иные проступки, который, уповая на возможное прощение, готов был клеветать на безвинных. Судью, беспристрастного и справедливого, за городом сопровождала охрана, чтоб того не забросали камнями. Трагедия эта происходила в Никее. ²⁵⁷ 4. Иудею причиняли страдания [226] до тех пор, пока не заставили его, тем самым, говорить. Чтобы присутствующие не возмущались, боевые линии солдат ограждали от них истязателей, невинных отводили к начальнику караула. Скорбел и стенал не только муж, в рыданиях обращавшийся к своей наидостойнейшей супруге, но и все, кто был привлечен этим недостойным и неслыханным событием. 5. И даже натиск народа не вырвал женщин из рук изуверов, их сопровождали шествовавшие подле отряды велитов ²⁵⁸ и стрелков. Так, находясь внутри клина солдат, ²⁵⁹ они шли на казнь. 6. И лежали бы непогребенные – ведь домочадцы их обратились в бегство – если бы не похоронили их тайно друзья, сочувствовавшие им.

И не было дано прощение лжецу; однако пригвожденный к поперечине креста он открыл всю тайну и при последнем издыхании сказал всем, кто его видел в тот момент, клятвенно заверяя, что казнены были невинные.

XLI

1. Августа же, удалившаяся в безлюдные пустыни Сирии, сообщила каким-то образом отцу своему Диоклетиану о личном несчастье. 2. Тот отправляет легатов и просит, чтобы Максимин отпустил к нему дочь. Ничего [227] не добивается. Вновь посылает и еще шесть раз настойчиво просит. Валерия не возвращается. 3. Наконец, он посылает родственника своего – воина и могущественного человека, который упрашивает Максимина, напоминая о милостях к нему Диоклетиана. Но он так же, как и прошлые посланники, просьбы произносит тщетно.

XLII

1. И в то же время, по приказу Константина, разрушались изваяния Максимиана Старшего ²⁶⁰ и уничтожались все картины, на которых он был изображен; а поскольку оба старца, ²⁶¹ по большей части, изображались вместе, то избавлялись от портретов того и другого. 2. Когда же Диоклетиан увидел, что слаб так, как ни один из когда-либо существовавших императоров, он, будучи измученным удвоенным недугом, решил предать себя [228] смерти. Он бросался из стороны в сторону, пылая душой от страданий, не ведая сна и не вкушая пищи; все это сопровождали воздыхания, стоны и обильные слезы, [бывший властелин] беспрестанно метался и на постели, и на земле.

3. Вот так, счастливейший на протяжении двадцати лет император, низверженный до такой низменной жизни, подавленный несправедливостями и доведенный до неприятия жизни, в конце концов был низведен голодом и терзанием сердца. ²⁶² [229]

XLIII

1. Оставался еще один из противников Бога – Максимин, рассказ об исходе и падении которого добавлю ныне к уже сказанному.

2. Поскольку он ревновал к Лицинию, оттого что Максимиан поставил того выше его, хотя [Максимин] и восстановил недавно дружбу с Лицинием, тем не менее, как только услышал, что сестра Константина просватана Лицинию, ²⁶³ счел, что родственный союз двух императоров был направлен против него. ²⁶⁴ 3. И сам тайком отправил легатов в Рим, предлагая Максенцию союз и дружбу. Писал при этом ему также по-дружески. Легаты возвращаются радостные – дружественный союз заключен; в то же время всюду развешиваются их изображения. 4. Максенций охотно принял, словно божественную, помощь. Ведь он уже объявил Константину войну, будто бы намереваясь отмстить за убиение отца [230] своего. ²⁶⁵ 5. От этого возникло подозрение, что тот столь пагубный старец сотворил раздор с сыном, чтобы проложить дорогу себе к дальнейшим переворотам, в результате чего бы он получил для себя и для сына власть над всей империей. ²⁶⁶ 6. Но то было ложью; ведь он имел намерение вновь возвести себя и Диоклетиана в императорское достоинство, когда и сын, и прочие будут уничтожены. [231]

XLIV

1. Между ними уже началась гражданская война. ²⁶⁷ И хотя Максенций находился в Риме ²⁶⁸ – оттого что [232] получил ответ предсказателей, что погибнет, если выступит за городские ворота, – все же руководил военными действиями через надежных полководцев. ²⁶⁹ 2. Войск у Максенция было больше, ибо он и от Севера получил армию отца своего, и свою собственную привел недавно из земель мавров и гетулов. ²⁷⁰ 3. Началось сражение, и воины Максенция имели перевес, как вдруг, окрепнув духом, Константин, готовый уже ко всему, подвел все войска ближе к Городу и расположил их в районе Мульвийского моста. ²⁷¹ 4. Приближался день, в который некогда [233] Максенций обрел императорскую власть, что произошло в шестой день, до ноябрьских календ: теперь подходил к концу пятый год его правления. ²⁷²

5. Константин был предупрежден во сне, чтобы начертал небесный знак Бога на щитах и лишь тогда начинал сражение; он сделал, как предписывалось: когда проснулся, изобразил на щитах скрещенную букву «Х», знак [234] Христа. ²⁷³ 6. Армия, вооруженная таким символом, берется за мечи. Навстречу выступает неприятель без императора и переходит мост. Передовые отряды сталкиваются с равной силой. И те и другие сражаются в полную мощь,

Но никто не мыслит о бегстве ²⁷⁴. ²⁷⁵ [235]

7. В городе назревает бунт, государя обвиняют, будто бы тот презрел благо народное. И тогда весь народ вдруг — Максенций ведь устроил в честь рождения своего цирковые зрелища — восклицает, что Константина невозможно одолеть. 8. Придя в ужас от такого крика, Максенций устремляется прочь и, призвав некоторых сенаторов, повелевает заглянуть в книги Сивилл, ^275a в которых было обнаружено, что в тот день погибнет враг римлян. ^275б 9. Уповая после этого ответа на победу, он выступает из города и прибывает в войско. За его спиной разрушают мост. После его появления битва еще более ожесточается, и десница Божья не покидает сражения. Максенцианцев теснят, сам Максенций, обращенный в бегство, спешит к мосту, который [236] был разрушен, и, теснимый толпой бегущих воинов, низвергается в Тибр. ²⁷⁶

10. Когда наконец это ожесточеннейшее сражение завершилось, император Константин, принятый с огромной радостью сенатом и народом римским, узнал к тому же о вероломстве Максимина, захватил его письма, нашел изваяния его и изображения. 11. Сенат присвоил Константину, в благодарность за его мужество, звание первого в государстве, которое себе требовал Максимин; тот же, когда ему было сообщено о победе свободного Города, принял известие не иначе, как если бы сам был побежден. 12. Когда же вслед за этим он узнал о решении сената, воспламенился гневом так, что открыто заявил о своей вражде, ²⁷⁷ выкрикивая в адрес великого императора ругательства вперемешку с насмешками. [237]

XLV

1. Константин, уладив дела в Городе, ²⁷⁸ с наступлением холодов отправился в Медиолан. ²⁷⁹ Туда же прибыл Лициний для заключения брачного союза.

2. Максимин, узнав, где именно противники его были заняты свадебными торжествами, зимой, свирепствовавшей необычайно, привел войско ²⁸⁰ из Сирии и, совершив два привала, ослабевший от переходов, двинулся в Вифинию. З. Из-за ливней, снегов, грязи, холодов и непомерного труда пали все вьючные животные, падёж чей на протяжении всего пути уже был призраком будущей войны, и, казалось, подобное бедствие ожидало и воинов. 4. Он не стал задерживаться внутри границ своих, но, не делая остановок, переправился через пролив и с армией подступил к вратам Византия. ²⁸¹ Там находились воины [238] гарнизона, оставленные Лицинием как раз на случай подобного рода. Сначала Максимин хотел проникнуть в город с помощью даров и посулов, потом добиться всего силой и штурмом, но ни сила, ни обещания не имели никакого результата. 5. Уже минуло одиннадцать дней – срок, когда были отправлены вестники с письмами к императору, но в то же время солдаты, в верности своей несгибаемые, но числом слабые, сдались.

Отсюда Максимин двинулся на Гераклею ²⁸² и там, остановленный тем же числом оборонявшихся солдат, потерял несколько дней. 6. А Лициний, поспешно продвигаясь, уже достиг с небольшим войском Адрианополя, ²⁸³ в то время как Максимин, овладев сдавшимся Перинфом ²⁸⁴ и значительно задержавшись, появился в восемнадцати милях от города. Ближе он подойти не мог, поскольку уже второй час Лициний удерживал лагерь, отстоящий от города на том же расстоянии. 7. Лициний, собрав, сколько мог, из [239] ближайших областей солдат, двигался навстречу Максимину, скорее чтобы задержать его, нежели чтобы сражаться, надеясь при этом на победу. Это естественно – ведь Максимин вел войско в семьдесят тысяч солдат, Лициний же едва собрал тридцать тысяч. 8. Дело в том, что солдаты его были размещены по разным областям, и собрать их всех не позволяла ограниченность времени.

XLVI

1. Итак, армии приблизились друг к другу, уже чувствовалась надвигающаяся битва. 2. Тогда Максимин дал такой обет Юпитеру, что если он одержит победу, то истребит имя христианское и уничтожит его до основания. ²⁸⁵

3. Лицинию же наступившей ночью во сне явился Ангел Божий, ²⁸⁶ приказывая, чтобы тот немедленно [240] поднимался и молил всевышнего Бога вместе со всей своей армией, и победа, – если он сделает все это, – будет его. 4. После этих речей ему показалось, что он поднимается и встает подле того, кто увещевал, и Ангел учит его, каким образом и какими словами следует молить Бога. 5. Когда наконец рассеялся сон, Лициний велел пригласить писца и продиктовал те слова, словно слышал их даже тогда: «6. Всевышний Боже, Тебя молим. Святой Боже, Тебя молим. Всю справедливость Тебе вверяем, благо наше Тебе вверяем, государство наше Тебе вверяем. По Твоей воле побеждаем и благоденствуем. Всевышний Святой Боже, услышь молитвы наши. Руки свои к Тебе простираем. Услышь, Святой Всевышний Боже». ²⁸⁷

7. Это записывается на многочисленных листах и рассылается через командиров и трибунов, чтобы [241] каждый их воин учил молитву. Все воспряли духом, поскольку уверовали в победу, ниспосылаемую с небес.

8. Император [Максимин] назначил битву на день майских календ, когда исполнялось восемь лет назначению его цезарем, ²⁸⁸ с тем чтобы в день его наречения была одержана величайшая победа, как если бы он получал Рим. 9. Максимин решил выступить раньше; утром предшествующего годовщине дня он построил войско, чтобы день своего наречения отпраздновать уже победителем. В лагере сообщается о планах Максимина. Воины берут в руки оружие и выступают навстречу противнику. Меж ними – пустое и голое поле, которое называли Серены. ²⁸⁹

10. Войска уже видят друг друга. Воины Лициния, по приказу командиров, кладут щиты, поднимают к небесам руки и вслед за императором произносят молитву. Войско, которому суждено погибнуть, слышит шум голосов молящихся. 11. Те, произнеся молитву трижды и [242] преисполнившись мужеством, одевают шлемы и поднимают щиты. На поле выходят императоры для беседы. 12. Максимин не мог согласиться на заключение мира. Ведь он презирал Лициния и полагал, что того оставят солдаты, поскольку Лициний скуп на дары, ²⁹⁰ в то время как сам он – щедр; и сам разжег войну с таким расчетом, чтобы, получив без боя войска Лициния, двинуться дальше на Константина с удвоенной армией. ²⁹¹

XLVII

1. Итак, все вот-вот начнется. Уже загудели трубы, взметнулись знамена.

Лицинианцы, устремившись в атаку, поражают противника. ²⁹² Те же, придя в ужас, не в состоянии ни мечи [243] [из ножен] вынуть, ни копья бросить. 2. Максимин кружит по полю сражения и склоняет солдат Лициния к предательству то уговорами, то дарами. Его нигде не слушают. Напротив, атакуют, и он бежит к своим. Войско его отступает, не нанося потерь противнику, причем такое огромное число легионов, такая мощь побеждалась немногочисленным войском.

3. Никто не помнил ни звания, ни доблести, ни прежних подвигов; как будто пришли они на неминуемую смерть, а не на сражение – вот как обрек Бог всевышний на уничтожение их врагами. Распростертых на земле воинов было уже огромное множество.

4. Максимин понял, что все случилось иначе, нежели он предполагал. Швырнул порфиру и, облачившись в одеяния раба, бежал и переправился через пролив; ²⁹³ в то же время половина его войска была повержена, часть же или сдалась, или пустилась в бегство. Ведь беглец император лишил дезертирство тени стыда. 5. Максимин в майские календы, то есть спустя ночь и день, достиг моря, ²⁹⁴ а на следующую ночь – Никомедии, преодолев от места сражения сто шестьдесят миль; и, взяв с собой [244] детей, жену и немногих из дворцовой свиты, устремился на Восток. 6. Однако в Каппадокии, ²⁹⁵ собрав бежавших солдат и войска с Востока, остановился. Лишь тогда вновь облек себя он в царственные одежды.

XLVIII

1. Лициний же, овладев частью войска противника и разделив его, вскоре после битвы перевел армию в Вифинию и, прибыв в Никомедию, воздал благодарение Богу, с помощью чьей одержал победу; и в июньские иды, в свое и Константина третье консульство, ²⁹⁶ приказал объявить указ, направленный наместнику, о восстановлении церкви следующего содержания: ²⁹⁷

«2. Когда мы, Константин Август и Лициний Август, благополучно встретились при Медиолане и, совместно [245] обратившись к вопросу о пользе и благополучии народа, обсуждали среди прочего то, что сочли полезным для большинства людей, решили, что прежде всего следует рассмотреть интересы тех, кто сохранял богопочитание; согласно чему мы даровали христианам и всем возможность свободно следовать той религии, какую бы кто ни пожелал, ²⁹⁸ так чтобы божественность спокойно и умиротворенно могла существовать как в небесной обители, так и у нас и среди всех, кто под нашей властью находится. 3. Таким образом, в итоге этого благого совещания и здравого размышления мы постановили, что необходимо узаконить то, что полагали необходимым всегда, а именно, что вообще не следует никому отказывать в выборе, если кто-то предал мысли свои богопочитанию христианскому или религии, какую счел для себя наиболее [246] подходящей; чтобы всевышняя божественность, святости чьей мы следовали бы по доброй воле, могла проявлять во всем свое благоговение и милость. 4. А потому Благочестию Твоему ²⁹⁹ следует знать, что после устранения всех без исключения распоряжений в отношении христиан, которые прежде были письменно отданы для исполнения твоего, мы постановляем, чтобы каждый из тех, кто питает стремление к исполнению религии христианской, отныне законно и открыто, без какого бы то ни было беспокойства и тревоги для себя, почитал ее. 5. Мы решили, чтоб ты знал, что тебе следует самым пристальным образом позаботиться о том, чтобы христиане не были лишены возможности свободно и без каких-либо ограничений почитать религию свою. 6. Вместе с тем, насколько ты понимаешь, нами было решено, да знает Твое Благочестие, и другим дать возможность так же открыто и свободно соблюдать свою религию, да успокоится от этого время наше; чтобы каждый имел добрую волю выбрать себе веру, так как мы не желаем, чтобы нами умалялось право почитать любую религию. 7. И, сверх того, мы решили постановить в отношении христиан, что если какие-либо места, где они прежде имели обыкновение собираться, в отношении которых также были даны распоряжения к исполнению твоему, под известным видом были захвачены и в прежние времена были кем-то куплены либо из фиска нашего, либо как-то иначе, тем же христианам без денежной выплаты и без [247] требования какого бы то ни было вознаграждения, основанного на обмане и двусмысленности, возвращались. ³⁰⁰ 8. Также те из земель, что были подарены, следует как можно быстрее вернуть христианам; в отношении тех, кто эти земли приобрел за службу или получил в дар, если они просят о нашем благоволении, пусть обращаются к викарию, с тем чтобы им была оказана помощь милостью нашей. Все это следует передать общине христиан через твое посредничество и без промедления. 9. И поскольку христиане не только теми местами, в которых они имели обыкновение собираться, но и другими владели, по закону собрания их, то есть церкви – не частных лиц, но общества, – то, согласно общему закону, который мы выше изложили, ты прикажешь вернуть их без какого-либо спора и неприязни этим самым христианам, то есть общине и каждому собранию их, соблюдая, разумеется, вышеизложенный порядок, чтобы те, кто будет возвращать землю, не получая выкупа, уповали, как мы сказали, на возмещение убытков от нашей милости. 10. Во всем этом ты обязан оказать необходимое посредничество в отношении вышеуказанного собрания христиан, чтобы предписания наши исполнялись как можно быстрее, чтобы проявлялось в этом, благодаря нашей снисходительности, миролюбие народа. 11. Да пребудет, как было сказано выше, божественное благоговение, испытанное во многих делах наших, подле нас, чтобы на протяжении нашего и потомков наших времени [248]

сохранялся в блаженстве народ наш. 12. А чтобы милость наша в этом нерушимом законе могла дойти до сведения всех, прикажи предписанием своим вывесить всюду эти распоряжения и довести их до всеобщего сведения, чтобы закон, милостью нашей данный, не мог быть неизвестен».

13. Когда был объявлен этот указ, также было повелено, чтобы места собраний были восстановлены в прежнее состояние. Так, от ниспровержения церкви до ее восстановления прошло десять лет и около четырех месяцев.

XLIX

1. Лициний тем временем преследовал с войском тирана; беглец ушел от погони и устремился в теснины Таврских гор; ³⁰¹ воздвигнув там укрепления и башни, он пытался загородить дорогу; и оттуда, когда победители прорвались с правой стороны, бежал в Тарс. ³⁰² 2. Там, теснимый уже и с земли, и с моря и не ожидая никакого спасения, от душевных мук и страха обратился к смерти как средству от несчастий, обрушенных на голову его Богом. 3. Но прежде набил он чрево свое пищей и [249] напился допьяна, чтобы, как он полагал, это сделало его кончину незаметной для него. И после этого он принял зелье. Его действие, ввиду переполненности желудка слабое, не могло быть смертельным, однако ввергло его в ужасные муки такой болезни, что он еще долго, пока все в нем переворачивалось, испытывал страдания. 4. Яд уже принялся в нем свирепствовать; когда от действия его внутренности раздирались, Максимин испытывал нестерпимую боль, доходя до такого исступления, что в продолжении четырех дней, словно истомленный голодом, пожирал он землю, вырытую руками. 5. Наконец, после многих и ужасных мучений, во время которых он бился головой о стены, глаза его вылетели из орбит.

Лишь тогда, когда лишился зрения, ³⁰³ он узрел Бога в окружении слуг, одетых в белое, который осуждал его. 6. И тогда кричал он, подобно тем, кто имеет обыкновение юлить, утверждая, что не он, а другие все совершили. После этого, как будто его вынудили к тому пытки, он признал, рыдая и моля Христа, что раскаивается. 7. Так, среди стонов, которые издавал он, словно его жгли, испустил дух он свой злодейский, приняв ужасную смерть. ³⁰⁴ [250]

L

1. Бог сразил всех преследователей имени своего таким образом, что не осталось ни побега, ни единого корешка их. 2. Действительно, Лициний, достигнув верховной власти, в первую очередь Валерию, – которую еще неистовый Максимин до бегства, когда чувствовал, что погибнет, вздумал убить, – а также Кандидиана, рожденного от наложницы и усыновленного Валерией, приказал казнить. 3. Тем не менее женщина, как только узнала, что тот побежден, сменив одежды, смешалась со свитой своей, чтобы узнать судьбу Кандидиана, который, явившись в Никомедию и не опасаясь ничего такого, – поскольку казалось, что он в чести, – был убит. И, услышав о его кончине, она тотчас бежала.

4. В то же время Лициний уничтожил Севериана, ³⁰⁵ Северова сына, зрелого уже годами, – который к тому же преследовал бежавшего с поля битвы Максимина, – обвинив его в замыслах, достойных смерти: якобы тот желал после падения Максимина принять порфиру. 5. Все, кто прежде предпочитали быть с Максимином, боялись Лициния, как кошмара, но не Валерия, которая ни в [251] чем не собиралась уступать Лицинию, подобно тому как, будучи полноправной наследницей Максимиана, и Максимину прежде отказала. 6. Лициний убил и Максима, сына самого Максимина, которому пошел только восьмой год, и его же семилетнюю дочь, обещанную в жены Кандидиану. Но прежде этого в Оронт ³⁰⁶ была сброшена их мать. Там она часто повелевала топить целомудренных женщин. 7. Так, все нечестивцы получили, согласно суду Божьему, истинному и справедливому, то, что заслужили.

LI

1. Валерия, скитавшаяся по разным провинциям в течение пятнадцати месяцев, облаченная в плебейское одеяние, узнанная, в конце концов, около Фессалоники, ³⁰⁷ была схвачена вместе с матерью и наказана. 2. Женщин вели на казнь при большом скоплении ротозеев и сострадавших происходящему; а когда им были отсечены головы, тела их бросили в море. Так целомудренность их оказалась и основанием их гибели. ³⁰⁸ [252]

LII

1. Все события я решил достоверно ³⁰⁹ – свидетельствую о том, что знаю – изложить в писании именно так, как они происходили, чтобы не умерла память о делах таких, и чтобы тот, кто захочет писать историю, не исказил бы истину и не обошел бы молчанием как прегрешения тех [гонителей] перед Богом, так и суд Бога над ними. 2. Предвечному милосердию Его мы должны воздавать благодарение за то, что, наконец, взглянул Он на землю, что стадо свое, отчасти обескровленное волками [253] хищными, ³¹⁰ отчасти же – разбежавшееся, соизволил восполнить и вновь собрать, ³¹¹ что благоволил тварей злосчастных уничтожить, тех, что пастбище стада Божьего попирали, гнезда Божии разоряли. 3. Где ныне те знаменитые и славные имена из рода Юпитеров и Геркулесов, присвоенные нагло Диоклесом и Максимианом, а затем перешедшие к наследникам их, – имена, прежде процветавшие?

4. Так восславим же с ликованием триумф Божий, возвеличим хвалами победу Господа, восславим Его дневными и всенощными молитвами, восславим, чтобы Он мир, [254] дарованный рабам своим после десяти лет гонений, в веках упрочил. 5. Ты особенно, Донат дражайший, удостоенный быть услышанным Богом, должен молить Господа чтобы Он милостивый и снисходительный милосердие свое предвечное сохранял к рабам своим; чтобы все козни и напасти дьявола отвратил от народа своего; чтобы церковь цветущую в вечном спокойствии берег.