1576
С этими словами она и ушла. Я пребывала взаперти несколько месяцев, и никто, даже самые близкие мои друзья, не осмеливались навещать меня, боясь впасть в немилость. При дворе в своем несчастье вы всегда одиноки, а в благоденствии – окружены толпой, и опала – это котел испытаний для настоящих и верных друзей. Только храбрый Грийон 1, презрев все опасности и возможную опалу, пять или шесть раз наносил мне визит, удивляя до крайности церберов, приставленных к дверям моих апартаментов. [83] Они не решались ни остановить его, ни сказать ему что-либо. Все то время, что я пребывала в Лувре, король мой муж находился в своих владениях в окружении слуг и друзей, которые указывали ему на ошибку, которую он совершил, уехав, не простившись со мной. Они говорили, что у меня достаточно рассудка, чтобы служить его интересам, и что ему следует меня вновь завоевать, поскольку от моей дружбы и присутствия при дворе можно извлечь много пользы, а когда все успокоится – забрать меня к себе. Короля Наваррского нетрудно было в этом убедить, так как он находился далеко от своей Цирцеи, мадам де Сов, чьи чары теряли свою силу на расстоянии. К нему вернулось ясное понимание, что происки наших врагов и наше с ним разобщение принесли ему вреда ничуть не меньше, чем мне. Он написал мне очень трогательное письмо, где просил меня забыть все, что случилось между нами, и заверял, что хочет доказать мне свою любовь более, чем когда бы то ни было. Он просил меня также сообщать ему о состоянии моих дел, моем положении, новостях от моего брата [герцога Алансонского], поскольку они были далеко друг от друга, объединенные, скорее, своими помыслами: мой брат находился на пути в Шампань, а король мой муж – в Гаскони. Я получила это письмо, будучи еще пленницей, и оно доставило мне значительное облегчение и принесло утешение. С этого времени я не упускала возможности часто писать ему письма, прибегая к изобретательности (дочери необходимости), хотя моим стражникам вменялось следить, чтобы я ничего не писала.
Несколько дней спустя после моего ареста мой брат узнал о моем заключении, которое весьма ожесточило его; и если бы не любовь к своему отечеству, настолько укорененная в его сердце, что он не отделял себя ни от государства, ни от его [государственных] интересов, он развязал бы безжалостную войну (а он был в состоянии это сделать, обладая к тому моменту хорошей армией), бремя которой, по вине принца, населению пришлось взять на себя. Однако, сдерживаемый этим естественным чувством и исполненный долга, он написал королеве нашей матери, что если со мной продолжат обращаться подобным образом, он будет крайне раздосадован. Королева, в опасении, что не в силах найти путь к сохранению мира и предвидя горькие последствия этой войны, представила королю, насколько опасны для него военные действия, и убедила его принять ее доводы. Король тогда умерил свой гнев, понимая, в какой ситуации он окажется, если против него выступит одновременно король мой муж, при поддержке гугенотов, которые обладали прекрасными крепостями [84] в Гаскони, Дофине, Лангедоке и Пуату, и мой брат, у которого была большая армия в Шампани, состоящая из самых храбрых и отчаянных дворян Франции. После отбытия моего брата король никого не смог заставить ни мольбами, ни приказами и угрозами сесть на лошадь и отправиться [воевать] против него. Все принцы и сеньоры Франции справедливо опасались оказаться меж двух огней. Приняв во внимание эти обстоятельства, король изъявил готовность прислушаться к доводам королевы моей матери и, желая мира не меньше, чем она, попросил ее вмешаться в это дело и найти способ его урегулировать. Она тотчас решила отправиться к моему брату, представив королю, что есть необходимость взять и меня с собой. Но король не пожелал согласиться с ней, полагая, что я принесу больше пользы, будучи заложницей. Королева так и уехала без меня, ничего мне не сказав 2. В свою очередь мой брат, увидев, что меня с ней нет, выразил ей справедливое неудовольствие, вспомнив об обидах и дурном обращении с ним при дворе, равно как об оскорблении, которое мне нанесли, сделав пленницей, о жестокостях, совершенных в отношении Ториньи, только чтобы досадить мне. Он добавил, что не желает слышать ни о каком мире, пока мое положение не изменится и пока я не получу удовлетворение и обрету свободу.
Королева моя мать с этим ответом возвратилась к королю 3 и передала ему слова брата. Если король желает мира, ей нужно вновь отправиться на переговоры, но если она поедет [к герцогу [85] Алансонскому] одна, без меня, то визит ее будет бесполезен и даже принесет еще большее зло. Наконец, я не могу сопровождать ее, предварительно не получив удовлетворения, иначе это может причинить вред всему делу, а особенно стоит опасаться того, что после моего приезда к брату я потребую отправить меня к мужу. Поэтому нужно освободить меня из-под стражи и заставить забыть все, что со мной случилось. Король одобрил ее совет и выразил ей признательность. Вскоре она послала за мной, сказав, что сделает все, чтобы переговоры закончились миром, во благо государства; что ей известно о нашем желании с братом установить мир, столь похвальный для моего брата, равно как о том, что мы искали случай избавиться от тирании Ле Га (а также от всех других злопыхателей, оказывающих влияние на короля). Кроме того, если бы я приложила усилия к заключению доброго соглашения между королем и моим братом, то избавила бы ее от ужасного горя, которое нависло над ней смертельной опасностью, так как она не сможет пережить новость, когда один из ее сыновей одержит победу над другим. Она просила меня, чтобы я желала не скорой мести из-за оскорбления, которое мне нанесли, а только мира, [добавляя], что король опечален, и она видела, как он плачет; он готов принести мне такое удовлетворение, которым я останусь довольна. Я отвечала ей, что никогда не ставила свои собственные интересы выше интересов моих братьев и нашего государства, и ради их блага и покоя готова принести себя в жертву, поскольку больше всего желаю установления доброго мира, чему буду содействовать всеми своими силами.
В этот момент в кабинет вошел король, который постарался множеством прекрасных слов вернуть мое расположение, призывая меня к дружбе и видя, что моя манера держаться и мои слова ничем не напоминают о причиненном мне оскорблении. Я могла выражать только презрение к опасности, равно как и к мести, проводя время своего заключения за чтением, от которого получала удовольствие. И хотя этим занятием я увлеклась не столько по вине Фортуны, сколько в силу Божественного Провидения, с тех пор оно [чтение] стало для меня настоящим лекарством, облегчающим страдания, которые готовило мне будущее 4. Читая [86] прекрасную всеобъемлющую книгу о чудесах Природы, творимых Создателем, для меня как будто открылся путь к благочестию, когда заново рождается душа, поднимаясь в своем познании до высшей ступени, на которой находится Бог, и, восторженная, наполняется счастьем от этого чудесного сияния и величия этой непостижимой сущности, совершая полный круг и думая только о том, чтобы следовать за цепью Гомера, этой приятной энциклопедией, которая, отправляясь от Бога, к Богу и возвращается, как началу и концу всего в мире 5. И грусть, вопреки радости, уносящей от нас мысли о наших Деяниях, пробуждает саму нашу душу, которая собирает все свои силы, чтобы отбросить Зло в поиске Добра, думая снова и снова, без устали, как достичь этой благой вершины, где, конечно же, ее ожидает спокойствие. Только узнав их [грусти и радости] прекрасные проявления, можно прийти к пониманию и любви Господа 6. Во время своего первого заточения я обрела два блага – грусть и уединение, находя удовольствие в обучении и предаваясь благочестию, поскольку у меня никогда [87] не было возможности приобщиться к этому из-за суеты и щедрот моей счастливой судьбы 7.
Как я уже сказала, король, не видя ни малейшего проявления неудовольствия с моей стороны, сказал мне, что королева наша мать намеревается отправиться к моему брату в Шампань, чтобы заключить мир, и он просит меня сопровождать ее и приложить к этому все возможные усилия, поскольку знает, что мой брат доверяет мне более, чем кому бы то ни было. Если мы сможем добиться успеха, он окажет мне почести и будет весьма обязан. Я обещала ему, что сделаю все, что в моей власти (ибо действую во благо моего брата и нашего государства), и буду действовать так, чтобы он остался доволен.
Вместе с королевой моей матерью я отбыла в Санс на встречу, которая должна была состояться недалеко от этого города в доме одного дворянина. Мы приехали туда на следующий день. Мой брат уже находился в доме, прибыв в сопровождении своих отрядов, главных принцев и сеньоров своей армии, католиков и гугенотов. Среди них были герцог Казимир 8 и полковник Поне, под началом которых находилось шесть сотен рейтаров, присоединившихся к гугенотам и направленных к моему брату по просьбе моего мужа 9. Условия мирного договора обсуждались несколько дней, поскольку статьи, касающиеся гугенотов, вызвали много споров. Исповедующие эту религию выдвинули условия, обеспечивавшие [88] им значительные преимущества, что ранее не оговаривалось, и настаивали на их исполнении 10. Королева моя мать была вынуждена, единственно ради сохранения мира, просить отослать рейтаров и разлучить с ними моего брата (к чему у него не было ни малейшего желания, поскольку, всегда оставаясь ревностным католиком, он по причине одной только необходимости пользовался услугами гугенотов). В результате этого мира моему брату были обещаны земли в соответствии с его рангом 11. Мой брат хотел, чтобы и я потребовала выделить мне удел из земель моего приданого. Господин де Бове 12, делегированный [на переговоры] своей партией, весьма настаивал в мою пользу. Однако королева моя мать упросила меня не разрешать им [поднимать этот вопрос], заверяя, что я получу от короля все, что пожелаю. Для меня это стало основанием просить их войти в мое положение, поскольку я предпочла бы получать милости от короля и королевы моей матери без давления извне, полагая, что так надежнее.
Когда мир был подписан 13, стороны обменялись взаимными уверениями, а королева моя мать делала приготовления к отъезду, я получила письма от короля моего мужа, в которых он выражал [89] большое желание видеть меня, умоляя, как только будет заключен мир, чтобы я испросила разрешение отправиться к нему. Я бросилась к королеве моей матери. Она не дала мне своего согласия и всеми возможными способами попыталась отвлечь от этой идеи, говоря, что после Варфоломеевской ночи я не приняла ее предложение расторгнуть наш брак, и тогда она похвалила меня за это, потому что мой муж принял католичество. Теперь же он отрекся от нашей веры и снова стал гугенотом, поэтому она не может мне позволить к нему уехать 14. Но видя, что я продолжаю настаивать на ее позволении, она сказала со слезами на глазах, что если я не вернусь с ней [в Париж], то погублю ее, потому что король будет убежден, что она сама организовала мой отъезд, в то время как обещала ему, что привезет меня назад и сделает так, чтобы я оставалась [при дворе] до тех пор, пока не вернется мой брат. Когда это произойдет, она сразу же позволит мне уехать.
По возвращении в Париж 15 мы отправились к королю, который принял нас, довольный установленным миром, но вместе с тем нисколько не согласный с теми его условиями, которые давали преимущества гугенотам. Он решил, как только мой брат окажется при дворе, найти повод возобновить военные действия против названных гугенотов с тем, чтобы не позволить им воспользоваться миром, заключенным скрепя сердце под воздействием силы и единственно ради возвращения моего брата. Герцог Алансонский оставался на месте месяц или два, отдавая приказы об отзыве рейтаров и роспуске своей армии. После чего он прибыл ко двору вместе со всеми католическими дворянами своей свиты. Король встретил его с почестями, демонстрируя большое благорасположение и устроив праздничный обед, на котором присутствовал Бюсси. К этому [90] времени Ле Га был уже мертв 16, убитый по Божьему приговору, когда он принимал паровую ванну – словно тело его было наполнено всякими гадостями, которые способствовали язвам, от которых он страдал с давних пор, а его душа принадлежала демонам, которым он служил своей магией и всеми проявлениями злости. Это орудие ненависти и раздора ушло из жизни, и короля отныне занимала только идея сокрушить гугенотов. Желая столкнуть с ними моего брата, чтобы поссорить стороны, но опасаясь, что это станет причиной моего отъезда к королю моему мужу, король выказывал и мне, и брату всяческие знаки внимания и устраивал пиры, чтобы удержать нас при дворе. В это же самое время от короля моего мужа прибыл господин де Дюpa 17, чтобы сопровождать меня, и я начала твердо настаивать на позволении уехать. Видя, что уже нет оснований мне отказывать, король сказал (показывая, что дружеские чувства, которые он ко мне питает, и знание того, что я являюсь украшением его двора, не могут позволить, чтобы я отбыла так скоро, как того хочу), что желает сопроводить меня до Пуатье, и с этим заверением отправил господина де Дюра назад 18. [91]
В ожидании отъезда из Парижа прошло несколько дней, а король по-прежнему тянул с моим разрешением, поскольку [в это время] совершались все приготовления, чтобы объявить войну (как и было задумано) гугенотам, а значит, и королю моему мужу. И чтобы найти предлог для войны, был распущен слух, что католики протестуют против выгодных условий, которые гугенотам были предоставлены по договору в Сансе. Этот шепот и недовольство католиков распространялись так быстро, что, в тайне от короля, они начали объединяться как при дворе, так и в провинциях и городах, вербуя новых сторонников и составляя списки, производя при этом много шума и демонстрируя желание избрать [своими вождями] господ Гизов 19. Об этом говорили и при дворе, и везде – от Парижа до Блуа, где король созвал Генеральные Штаты 20. Перед их открытием он пригласил в свой кабинет моего брата, королеву нашу мать и некоторых господ из своего Совета. Им он представил, какое значение для его авторитета и государства имеет Лига, создаваемая католиками. И так как последние намереваются выбрать себе руководителей из семьи Гизов, он считает, что во главе этого движения должны встать только он сам и мой брат, добавив, что у католиков есть основания для возмущения; его собственные убеждения и королевский долг заставляют его быть недовольным гугенотами более, чем единоверцами. Поэтому он просит и умоляет моего брата как сына Франции и доброго католика, каковым он является, дать ему помощь и совет в этом деле, от которого зависит судьба его короны и католической религии. Помимо этого, король сказал, что ему кажется, что он лично должен встать во главе Лиги, чтобы воспрепятствовать ее опасной деятельности, и одновременно показать всем, насколько он предан нашей религии; и дабы не допустить избрания других [92] руководителей, он первым поставит свою подпись [на документе о создании Лиги] как ее глава, затем бумагу подпишет мой брат, а также все принцы и сеньоры, губернаторы и иные должностные лица его королевства.
В такой ситуации мой брат мог только предложить королю свою помощь, которую он обязан оказывать Его Величеству, во имя сохранения католической религии. Король, принимая уверения в поддержке от моего брата, что и было главной целью всей уловки с Лигой, тотчас пригласил к себе всех принцев и сеньоров двора, приказав принести список [членов] названной Лиги, и первым поставил свою подпись как ее глава. Затем подписи поставили мой брат и все остальные присутствующие лица.
На следующий день, когда открывались Генеральные Штаты, король принял во внимание доводы господ епископов Лионского, Амбренского и Вьеннского 21, а также иных прелатов, находившихся при дворе, которые убеждали его, что после клятвы, которую он дал во время своего помазания на царство, никакая иная клятва в отношении еретиков не имеет силы. Поэтому клятва при помазании освобождает его от всех обещаний, которые были сделаны этим еретикам. Указанные доводы король привел на открытии Генеральных Штатов, где и была объявлена война гугенотам 22. Он послал за Жениссаком 23, гугенотом, прибывшим незадолго до этого от короля моего мужа, чтобы ускорить мой отъезд, и в выражениях, полных угроз и оскорблений, сказал ему, что отдавал свою сестру католику, а не гугеноту, и если король мой муж хочет, чтобы я к нему приехала, он должен изменить свою веру. [93]
Комментарии
1. Луи де Бальб де Бертон, сеньор де Крийон (1543-1615), по прозвищу Грийон, будущий командир гвардейцев Генриха IV.
2. Речь идет о событиях 1575 года. В действительности Екатерина Медичи уехала спустя всего несколько дней после бегства герцога Алансонского – 24 сентября, когда Маргарита еще не была под домашним арестом, а только лишилась права покидать Лувр. Королева-мать отправилась на переговоры с младшим сыном, поскольку существовала опасность вторжения немецких наемников. Она встретилась с герцогом в Шамборе 29 сентября. Екатерина обещала выпустить из Бастилии маршалов Монморанси и Коссе, находившихся в заключении с 1574 года (их освободили уже 2 октября), передать герцогу Алансонскому города Ангулем, Ниор, Сомюр и Ла-Шарите, гарантировать свободу вероисповедания гугенотам во всех занятых ими городах. После октябрьской победы герцога де Гиза, который разбил немецких рейтаров на границе с Францией, ей стало гораздо легче выдвигать мирные условия. В итоге Франсуа согласился подписать временное соглашение в Шампиньи 21 ноября 1575 года. См.: Клула Иван. Екатерина Медичи. С. 473-475.
3. Екатерина Медичи возвратилась в Париж, судя по датам на ее письмах, в самом конце января 1576 года, прежде заехав в Пуатье. Недовольство Франсуа Алансонского было связано главным образом с тем, что Генрих III не согласился с основными условиями перемирия в Шампиньи и отказался их выполнять, сведя на нет все усилия матери.
4. Маргарита де Валуа была одной из самых образованных дам Франции и в этом гораздо превосходила свою мать и сестер. Надо полагать, еще до своего домашнего ареста в 1575-1576 годах она полюбила чтение. Изучению ее библиотеки посвящена статья известной французской архивистки М. Н. Бодуэн-Матюзек, см.: Baudouin-Matuszek M.-N. La bibliothèque de Marguerite de Valois // Henri III mécène des arts, des sciences et des letters / Dir. de Isabelle de Conihout, Jean-François Maillard et Guy Poirier. Paris, 2006.
5. Маргарита славит Бога, рассуждая в духе неоплатоников и подкрепляя свои мысли ссылкой на известные строки из «Илиады» Гомера, где Зевс бросает вызов богам Олимпа: «Или дерзайте, изведайте боги, да все убедитесь: / Цепь золотую теперь же спустив от высокого неба, / Все до последнего бога и все до последней богини / Свестесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю / Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились! / Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, / С самой землею и с самым морем ее повлеку я / И моею десницею окрест вершины Олимпа / Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет ветрах – / Столько превыше богов и столько превыше я смертных!» (VIII, 18-27 / Пер. Н. И. Гнедича).
6. По мнению французского филолога-эрудита Жозефа Копена (1923), этот пассаж очень напоминает строки из сочинения Раймунда Сабундского, испанского теолога (ум. 1432), чье сочинение было переведено на французский язык Мишелем Монтенем в 1569 году и послужило поводом для написания его эссе «Апология Раймунда Сабундского» («Опыты», кн. 2, гл. XII). Более того, продолжая свои догадки. Копен сделал предположение, что таинственная высокопоставленная дама, которой Монтень посвятил свою «Апологию», – это Маргарита де Валуа. Скорее всего, королева прочитала перевод Монтеня уже во время ее пребывания в Юссонском замке, а с самим философом она познакомилась в Нераке в 1578 году, когда он занял должность камер-юнкера Генриха Наваррского. См.; Coppin Joseph. Marguerite de Valois et le «Livre des créatures» de Raymond Sebond // Revue du Seizième siècle. № 10, 1923. P. 57-66.
7. Под вторым заточением, видимо, Маргарита имеет в виду время, проведенное в Юссоне (1587-1605).
8. Иоганн-Казимир Баварский (1543-1592) – немецкий пфальцграф, называемый часто герцогом Казимиром, четвертый сын Фридриха III, герцога Баварского и Марии Бранденбургской. Учился во Франции. Будучи протестантом, активно поддерживал французских гугенотов во время религиозных войн, направляя им на помощь рейтаров и швейцарцев. В 1575-1576 годах, приглашенный принцем де Конде, во главе большой армии начал вторжение во Францию, где соединился с войсками Франсуа Алансонского в Бургундии. Генрих III вынужден был капитулировать и послать на переговоры свою мать в сопровождении свиты знатных дам. В 1576 году после заключения «Мира Месье» получил титул герцога д’Этампа, который у него отобрали год спустя. Таким образом, весной указанного года он еще не был «герцогом Казимиром».
9. О численности иностранных наемников Казимира данные в литературе несколько разнятся. См.; Шевалье Пьер. Генрих III. С. 473 и далее; Jouanna Ariette, Boucher Jacqueline, et als. Histoire et dictionnaire des Guerres de religion. P. 765-766.
10. Гугеноты потребовали себе восемь «городов безопасности» (в 1570 году им было предоставлено четыре), фактически ставших основой протестантской конфедерации на юге Франции. Среди прочих требований была реабилитация жертв Варфоломеевской ночи, включая адмирала Колиньи, объявление событий августа 1572 года «преступлением», избавление от налогов семей погибших протестантов. См. подробнее: Шевалье Пьер. Генрих III. С. 479-483.
11. Речь идет о герцогстве Анжуйском. С 1576 года Франсуа де Валуа стал именоваться герцогом Анжуйским, хотя и сохранил титул герцога Алансонского.
12. Жан де Ла Фен, сеньор де Бовуар, или Бове, (ум. после 1596) – политик и дипломат, сначала принадлежал к дому герцога Алансонского, затем примкнул к Генриху Наваррскому. Участник заговоров 1574 года. В 1590 и 1595 годах – посол в Лондоне. Маргарита в 1590-х годах находилась с ним в активной переписке, надеясь с его помощью заставить Генриха IV вернуть ее в Париж в качестве королевы Франции.
13. После ряда колебаний 5 мая 1576 года король издал очередной эдикт в Болье-ле-Лош, завершающий гражданскую войну, а спустя два дня Екатерина Медичи подписала мирный договор с младшим сыном и гугенотами в Этиньи, возле Санса. Очень скоро этот договор получил название «Мира Месье».
14. Флорентийский посол в своей депеше от 20 мая 1576 года подтверждает слова Маргариты: «Король Наваррский прислал сюда господина де Фервака, чтобы просить короля отправить к нему его жену» // Négotiations de la France avec Toscane, 1311-1610 / Éd. A. Desjardins, vol. IV. P. 68. При дворе ходили слухи, что король Наваррский уже в феврале 1576 года отрекся от католической веры, однако официально он объявил об этом только 13 июня, дождавшись возвращения из Парижа своей сестры Екатерины де Бурбон. См.: Бабелон Жан-Пьер. Генрих IV. С. 159.
15. Судя по переписке королевы-матери, они с Маргаритой вернулись в Париж между 18 и 22 мая 1576 года.
16. Ле Га погиб от рук барона де Витто 31 октября 1575 года. Одно из характерных свидетельств Летуаля на этот счет: «Правосудие Господне [свершилось] над Ле Га. Этот капитан пролил много невинной крови в Варфоломеевскую ночь, и поэтому не нужно удивляться, когда, следуя слову Божьему, пролилась и его собственная кровь. И поскольку убивал он людей в их кроватях (чем хвалился), такую же смерть нашел и сам» // L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III / Éd. M. Lazard et G. Schrenck. T. 1. P. 206. Брантом донес до нас реакцию королевы Наваррской: «В то время, когда ей сообщили об убийстве Ле Га, она была нездорова и произнесла единственно: «Я настолько счастлива, что готова тут же поправиться, чтобы с радостью отпраздновать его смерть» // Brantôme, Pierre de Bourdeille, abbé de. Recueil des Dames, poésies et tombeaux / Éd. E. Vaucheret. Paris, 1991. P. 153.
17. Жан де Дюрфор, виконт де Дюра (после 1538-1587) – сын Сенфорьена де Дюрфора и Барбы Кошон де Мопа, камергер Генриха Наваррского. Во время Варфоломеевской ночи отрекся от кальвинизма, чем спас себе жизнь. Был женат на Маргарите де Грамон, позже ставшей близкой подругой и гофмейстериной королевы Наваррской.
18. Пунктуальный хронист Летуаль отметил, что Дюра прибыл в Париж 20 сентября 1576 года, однако дата его отъезда неизвестна. В одном из своих писем от 7 октября 1576 года Генрих III пишет: «Королева-мать завтра отправляется в Плесси-ле-Тур, где должна встретиться с герцогом Анжуйским и Алансонским. Затем она собирается к королю Наваррскому в Гиень» // Lettres de Henri III / Éd. Michel François et als. Paris, 1959. T. III. P. 47. Очевидно, что Франсуа де Валуа не находился постоянно при короле даже после примирения с ним. На встрече с младшим сыном Екатерине удалось уговорить его вернуться ко двору для участия в работе Генеральных Штатов королевства, собравшихся на первое заседание в начале декабря. Также известно, что до Гиени королева-мать не доехала и остановилась в Шенонсо: король Наваррский не пожелал видеть Екатерину Медичи без Маргариты.
19. Маргарита говорит здесь о рождении так называемой первой католической Лиги, которая возникла под влиянием герцогов Гизов сразу же после заключения «Мира Месье» и первоначально называлась Пероннской лигой, по имени города Перонна – месте, где католические города объединились в союз с целью не допустить уступок гугенотам и провозгласили свою программу, предусматривавшую восстановление католической религии по всей Франции. См.: Констан Ж.-М. Повседневная жизнь французов во времена религиозных войн. М., 2005. С. 211 и далее.
20. Генеральные штаты – основное сословно-представительное собрание во Франции, собиравшееся главным образом в кризисных для короны ситуациях, когда требовалось одобрение всех сословий страны для вотирования чрезвычайных налогов. Генеральные штаты 1576 года были открыты 6 декабря в Блуа и продлились до конца февраля 1577 года. Предыдущие штаты созывались в 1560 году.
21. Речь идет, соответственно, о Пьере д’Эспинаке, Ги д’Авансоне и Веспасьене Гримальди.
22. Королева Наваррская всеми силами пыталась противодействовать очередной войне с гугенотами, поскольку оказывалась в весьма деликатном положении – ведь теперь речь шла о военных действиях против ее мужа. К тому же союз Франсуа Алансонского с католиками ставил под сомнение его авторитет политического посредника в отношениях враждующих сторон. Все миротворческие усилия Екатерины Медичи и ее дочери 1576 года также оказались перечеркнутыми; герцог де Невер свидетельствует (19 января 1577 года); «Королева[-мать] плакала в своем кабинете вместе со своей дочерью королевой [Наваррской] из-за того, что король последовал совету начать войну» // Mémoires du duc de Nevers / Éd. Gomberville. Vol. 1. Paris, 1665. P. 169.
23. Бертран де Пьер-Бюфьер. сеньор де Жениссак, погиб при Сен-Макари в 1577 году.