ПУТЕШЕСТВИЕ В ТАНУ ИОСАФАТО БАРБАРО,

ВЕНЕЦИАНСКОГО ДВОРЯНИНА.

Перевод с Италианского В. С.

DI MESSER JOSAFA BARBARO, GENTIL’HUOMO VENETIANO, IL VIAGGIO DELLA TANA.

=================================================================

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ СОЧИНИТЕЛЯ.

Земля наша (по точному исчислению Геометров) в отношении к целой вселенной есть только малая точка в обширном круге; обитаемое же пространство ее еще менее потому, что значительная часть всей земли покрыта водою, или неудобна для жительства по причине слишком холодной и слишком жаркой температуры. Со всем тем ничтожество человека так велико, что мало найдется людей, которые бы осмотрели значительную часть земного шара и, если не ошибаюсь, не найдется ни одного, кто бы объехал все его пространство. [2]

В настоящее время более других знакомятся с планетою нашею мореплаватели и купцы. В обоих этих ремеслах издавна славятся отцы и сограждане мои Венециане ¹; и можно сказать беспристрастно, что они стяжали в сем отношении первенство пред всеми прочими народами; ибо с тех пор как Римская Империя, прежняя повелительница мира, утратила свое могущество, и племена, населяющие землю, так сказать разрознились между собою различием языка, нравов и вероисповедания, — значительнейшая часть небольшого обитаемого пространства земного шара осталась бы совершенно неизвестною, если бы Венецианские купцы и мореплаватели, по мере сил своих, не потщились открыть ее пред очами мира.

В числе путешественников, посвятивших себя на обозрение стран неизвестных, я без хвастовства смею поставить имя свое; ибо всю юность мою и большую часть преклонных дней провел в местах отдаленных, между варварскими племенами, посреди людей, совершенно незнакомых с нашим просвещением и с нашими обычаями. Там то видел я и испытал многое, что для непривычного слуха и для людей, никогда не выезжавших за черту Венеции, может [3] показаться сущею баснию. Это опасение было главнейшим поводом к тому, что я доселе не заботился об изложении на бумагу наблюдений моих и даже воздерживался от самых рассказов.

Ныне же вынужден будучи просьбами особы, имеющей полное право мне приказывать, и известившись что много, по-видимому невероятного, заключается в творениях Плиния ², Солина ³, Помпония Мелы ⁴ и Геродота ⁵, а между новейшими в повествованиях Марко Поло ⁶ и Николо Конте ⁷ и современных путешественников: Пиетро Квирино ⁸, Алоизия да Мосто ⁹ и Амвросия Контарини ¹⁰, я решился описать все виденное мною во славу Господа, избавившего меня от бесчисленных опасностей, в удовольствие тому, кто понудил меня к этому труду, в наставление потомкам нашим и особенно тем, которые посетят страны, мною осмотренные, в утешение любителей новизны и в пользу нашего отечества, если оно со временем вздумает послать кого либо в описанные мною земли. Рассказ свой намерен я разделить на две части, из коих первая будет посвящена описанию путешествия моего в Тану (Азовскую землю) ¹¹ вторая поездке в [4] Персию (Эта вторая часть, как не относящаяся до России, не войдет в состав пашей Библиотеки. (Прим. Редакт.)); но ни в той, ни в другой части не упомяну я ни разу о трудностях, неудовольствиях и опасностях, мною претерпенных. [5]

ПУТЕШЕСТВИЕ ИОСАФАТО БАРБАРО В ТАНУ.

ГЛАВА I.

О реке Эрдиле ¹², иначе называемой Волгою, о границах Татарии; о реках Элисе ¹³ и Дунае; о провинции Алании и причинах, по которым она называется сим именем; о надгробных памятниках Татар ¹⁴; о горе Контеббе и городе Дербенте; о кладе, скрытом в означенной горе и о том, как Автор, проведав о сем, отправился с некоторыми купцами и рабочими людьми для отыскания его и какие вещи нашел он там.

В 1436 году предпринял я путешествие свое в Тану, на которое посвятил шестнадцать лет моей жизни, обозревая в течение [6] этого времени все земли, к ней прилежащие. Татарская степь граничит с Востока рекою Эрдилем (Erdil), иначе называемым Волгою, с Запада Польшею, с Севера Россиею, а с Южной стороны, обращенной к большему морю (mare maggiore ¹⁵ Аланиею ¹⁶, Куманиею ¹⁷ и Хазариею ¹⁸. Все эти области находятся на берегу Забакского моря ¹⁹ или Меотийских болот.

Определив таким образом границы Татарии, я, для лучшего уразумения читателей моих, начну путешествие свое с описания Черного моря и твердой земли, к нему прилежащей, до реки, именуемой Элис (Elice), отстоящей от Кафы на сорок миль. Переправившись чрез сию реку, достиг я Монкастро ²⁰, где течет знаменитая река Дунай, а оттуда уже пустился в дальнейший путь свой, которого не считаю нужным описывать, ибо эти места довольно всем известны. — Алания заимствовала имя свое от народа Аланского, называвшего себя на своем языке Ас. Народ сей, исповедовавший Христианскую веру, был истреблен и выгнан из жилищ своих Татарами. Страна их покрыта горами, реками и долинами, и в ней встречается весьма много искуственных земляных насыпей, — без сомнения надгробных памятников. На вершине каждой из таковых [7] насыпей положен огромный, насквозь просверленный камень, в отверстие коего вставлен крест, также сделанный из камня. Этого рода курганов, как я уже сказал, — здесь бесчисленное множество, и утверждают, что в одном из них зарыт богатый клад. В бытность Г. Пьетро Ландо Консулом в Тане, прибыл туда из Каира некий человек, по имени Гульбедин и сказывал, что будучи еще в Каире, слышал он от одной Татарской женщины о сокровище, зарытом Аланами в кургане, именуемом Контеббе, и даже получил от нее наставление, каким образом отыскать это сокровище. По прибытии своем в Тану, Гульбедин принялся разрывать курган и продолжал безуспешно эту работу до самой кончины своей, из чего заключили, что у него не достало уменья для отыскания означенного клада.

В 1437 году, в бытность мою в Тане, семеро нас купцов собрались накануне дня Св. Екатерины в доме Венецианского гражданина Бартоломео Россо, а именно: Франческо Корнаро, брат Якова Корнаро (состоящего при Банке), Катерин Контарини, торговавший в последствии в Константинополе, Джиовани Барбариго, сын Андрея Кандийского, Джиовани да Валле, умерший после хозяином [8] фусты ²¹ в Гардском озере ²² (прежде же сего ездил он с некоторыми Венецианами в город Дербент, на Каспийском море, где построил фусту по приглашению тамошнего Государя, и к общему удивлению грабил с нею все суда, идущие из Страыы ²³, Моисей Бон, сын Александра Джиудикского, Бартоломео Россо и я, вместе с Св. Екатериною, которую полагаю осьмою участницею в наших договорах и условиях. И так, собравшись, как я уже выше сказал, в ночь Св. Екатерины к доме Бартоломео Россо в Тане и рассуждая о помянутом кладе (трое из нас уже прежде были в тех странах); мы решились наконец употребить все возможные старания для отыскания сего сокровища и, заключив между собою письменное условие (коего подлинник написан был рукою Катерина Контарини, а копия и доселе еще хранится у меня), наняли, для приведения в действие предприятия нашего, 120 рабочих людей, из которых каждому назначили не менее трех дукатов жалованья в месяц. Чрез восемь дней спустя после сего, все мы семеро, с 120 нашими спутниками, запасшись одеждою, жизненными припасами и орудиями, которые положили на сани (Zena), по примеру Русских, отправились из Таны по льду чрез реку [9] Танаис ²⁴ и на другой день прибыли к месту нашего назначения, находящемуся на берегу реки, в 60 милях от Таны. Курган, к которому стремились желания наши, имеет около 50 шагов в вышину и вершина его образует площадку, посреди которой находится другой небольшой холм с кругловатою маковкою, в виде шапки. Холм сей, имеющий не более 12 шагов в вышину, окружен дорожкою, по которой два человека могут свободно итти рядом; основание же его кругло и как будто сделано по циркулю, а поперечник составляет около 8 шагов.

Розыскания свои начали мы с подошвы большого кургана, служащего основанием меньшему, надеясь таким образом прорыть просторный ход до самой вершины сего последнего и вдоль всей горы. Сначала представился нам грунт земли столь твердый и оледенелый, что нельзя было разбить его ни заступами, ни топорами; но потом, после некоторых усилий, достигли мы мягкого слоя, — и весь этот день работали довольно успешно; прибыв же на следующее утро, нашли, что земля снова замерзла и сделалась еще тверже прежнего, от чего и принуждены были, отложив предприятие свое до весны, возвратиться назад в Тану. [10]

В исходе Марта месяца опять отправились мы к кургану на барках и судах, с 150 работниками, и принявшись немедленно за дело, в течение 22 дней прорыли отверстие в 60 шагов длины, 8 ширины и 10 вышины. Теперь приступаю я к описанию чудес, почти невероятных. Найдя все признаки, о которых нам говорили и убедившись из сего еще более в истине слышанного нами, мы, в полной надежде отыскать обещанное сокровище, удвоили старания свои так, что сами хозяева трудились усерднее рабочих и таскали собственными руками носилки, которые я мастер быль делать. — Сначала к общему удивлению нашему нашли мы слой чернозема, происходящий вероятно от ростущей по кургану травы; потом слой угля, естественное следствие истребления ивовых лесов, которых по близости находилось великое множество; потом слой золы, в четверть толщиною, что можно приписать сожжению камыша, неподалеку от кургана ростущего; потом слой просяной шелухи, также на целую четверть, что легко объяснить большим употреблением в сей стране просяного хлеба, коего шелуху кидали на курган (любопытно впрочем знать, сколько употреблено было проса для наполнения одною шелухою пространства во [11] всю окружность холма и в целую четверть толщиною); и наконец слой рыбьей чешуи, из чего можно заключить, что в Танаисе водилось всегда множество рыбы и что чешую ее выбрасывали на это место. Предоставляю читателям моим верить или не верить рассказу моему; но я с своей стороны полагаю, что тот, кто повелел воздвигнуть этот памятник, называвшийся Индиабу, наполнил его всеми упомянутыми вещами, вероятно по тогдашнему обычаю страны сей, — и конечно заблаговременно трудился над ним, дабы запасти различные слои, из которых он составлен.

Прорыв вышеупомянутый ход и не находя обещанного сокровища, мы решились сделать еще в главной горе два новые отверстия в 4 шага длины и вышины, и приступив немедленно к делу, дорылись до нового слоя белого и столь твердого, что легко могли вырубить в нем ступени, по которым удобнее бы было таскать носилки. Углубившись на 5 шагов в гору, нашли мы наконец несколько каменных сосудов, из коих иные наполнены были пеплом, угольем и рыбьими костями, а другие совершенно пусты, а также 5 или 6 четок, величиною с померанец, из жженой глянцовитой глины, весьма похожих на те, которые [12] приготовляются в Мархии для неводов. Сверх сего нашли мы еще в кургане половинку ручки серебряного сосуда, в виде змеи. С наступлением Светлой недели подул такой сильный восточный ветер, что в порывах своих подымал земляные глыбы, дерн и каменья, и кидая их в лице рабочих, — многих переранил до крови. Это заставило нас в самый Понедельник Пасхи отказаться от предприятия нашего и отправиться в обратный путь. Место, над которым мы трудились, прежде известно было под именем Гульбединовых ям; после же нас сделанные нами углубления, получили название Франкских ям, которое и доселе им сохранилось; ибо в течении нескольких дней мы совершили труд, на который по первому взгляду потребно не менее тысячи человек. Более о помянутом сокровище, если оно когда либо тут находилось, мы ничего не слыхали; но, по рассказам, клад сей был тут зарыт Аланским Государем Индиабу, который услышав о приближении Татарского Хана, повелел приготовить себе по обычаю надгробный памятник и, закопав в нем тайно сокровища свои, набросал на них все вышеописанные мною вещи в виде кургана. [13]

ГЛАВА II.

О Магометанской вере, происхождении ее и принятии ее Татарами; о том, как Наурус, военачальник Татарского Хана Улу-Махмета, отложившись от Государя своего, пошел против него войною; о передовых отрядах Татар и о их обыкновении подносить Государям дары.

Магометанская вера распространилась между Татарами таким же образом, как и в других Государствах ²⁵. За 110 лет пред сим только некоторая часть их следовала закону Магометову; прочие же могли свободно исповедывать всякую другую веру. От сего весьма многие поклонялись деревянным и писанным идолам, которых возили с собою на повозках. К повсеместному же принятию Исламизма Татары вынуждены были во времена Едигея ²⁶ (Hedighi), военачальника Татарского Государя ²⁷ Сиди-Хамет-Хана (Sidihamet Can). Этот Едигей был отец Науруса, о котором я теперь повествовать намерен. С 1438 года царствовал в степях Татарских в продолжении нескольких лет Государь, по имени Улу-Махмет Хан ²⁸ (Ulumahemet Can), т. е. Великий Махмет. Он жительствовал с ордою [14] своею ²⁹ или народом, на равнинах, примыкающих к России и имел военачальником некоего Науруса, сына того самого Едигея, который принудил Татар к принятию Магометанской веры. Поссорившись как то с Государем своим, Наурус покинул его, пригласив желающих следовать за собою и отправился с ними к реке Эрдилю, где жительствовал Кеци-Махмет (Chezi mahemeth), т. е. Махмет малый, из рода Татарских Ханов. Соединив вместе силы свои, Наурус и Кеци-Махмет решились итти войною против Улу-Махмета и выступив из жилищ своих, потянулись мимо Цитрахана ³⁰, чрез Тюменские равнины ³¹, около границ Черкесии ³², к берегам Танаиса и Забакского моря, которое, равно как и самый Танаис, было в это время покрыто льдом. Ведя за собою многочисленные полчища и множество скота, они вынуждены были разделить их на отряды, шедшие в значительном расстоянии один от другого, так, чтобы передние не могли истребить всего корма и всех жизненных припасов, назначенных для прочих отрядов. Одно крыло направлено было к месту, именуемому Паластра, а другое к Танаису, в месте, именуемом Бозагац (Bosagaz). Расстояние между ими составляло около 120 миль, [15] и на этом то пространств двигались эти полчища, из коих многие были вовсе неспособны к походу.

О приближении Татар мы услышали еще за четыре месяца до их прихода; за месяц же до прибытия самого Хана, начали показываться около Таны небольшие толпы молодых людей (по 3 и 4 человека) верхами и с заводными лошадьми. Те, которые приходили в самую Тану, немедленно были представляемы Консулу, который принимал их очень ласково; но на все расспросы о цели их прибытия, они отвечали только, что будучи молоды, — идут куда глаза глядят. Более от них ничего нельзя было выведать. Впрочем они оставались в городе не более одного или двух часов, и потом удалялись опять в степь. Всякий день этого рода случаи возобновлялись, с тою только разницею, что иногда толпы были числом более, а иногда менее. По приближении же Хана на пять или на шесть дней пути к Тане, толпы сии начали усиливаться так, что в каждой из них было от 25 до 50 человек, и не иначе как с оружием; а напоследок они стали уже появляться целыми сотнями.

Наконец прибыл сам Хан и остановился на выстрел от Таны, в одной древней мечети. Консул немедленно решился [16] отправить дары к нему, к матери его и к военачальнику Наурусу. — Дары сии ³³, называвшиеся новеною (novenna), по обычаю страны состояли из девяти различных вещей, как то и шелковых тканей, багряницы и проч. — Будучи назначен Консулом для поднесения их, я отправился немедленно к жилищу Хана с хлебом, медовым вином ³⁴, бузою (напиток в роде пива) ³⁵ и другими вещами, числом до девяти. — По прибытии в мечеть, мы нашли Государя, сидящего на ковре вместе с Наурусом. Первому из них было 22 года, а последнему 25 лет. Поднеся дары, я примолвил, что страна наша со всеми ее жителями находится во власти Хана. На сие он ответствовал мне весьма благосклонно и потом поглядев пристально на нас, засмеялся и захлопал в ладоши, говоря: что это за земля, где у трех человек всего только три глаза? И действительно трое из числа нас были кривы; а именно: Переводчик наш Буран Каменьщик (Taiapietra), один молодой Грек, служивший в свите Консула ³⁶ и тот, кто подносил Хану медовое вино. Откланявшись, мы возвратились домой. [17]

ГЛАВА III.

Образ продовольствия Татарских отрядов; множество скота, при них находящегося; шествие Татарского войска; птицы, называемые драхвами.

Многим, может быть, покажется странным и невероятным: каким образом упомянутые мною Татарские отряды (числом от четырех до десяти, двадцати и даже тридцати человек) отлучаются на десять, пятнадцать и двадцать дней пути от орды своей, — и чем в течении этого времени продовольствуются они в степях. В ответ на сие скажу только, что каждый Татарин, отделяющийся от своей орды, имеет при себе мешок из козлиной кожи, наполненный пшеничною мукою, замешанною на меду, на подобие теста, и деревянную чашку. Сверх того они стреляют по пути дичь, которой в степях водится множество и которую Татары мастера убивать из своих луков. Тесто, выше мною описанное, размешивают они с небольшим количеством воды и таким образом приготовляют себе похлебку, которою и питаются в пути. На вопрос, [18] сделанный мною одному из них, чем кормятся они во время странствования своего, отвечал он: «разве кто либо умирает с голоду?» что другими словами значит: «я довольствуюсь только тем, что необходимо для поддержания моей жизни, а до прочего мне нет дела». Кроме вышепомянутых яств Татары питаются еще в степях кореньями, травами и всем, что только можно употреблять в пищу. Самое необходимое вещество для них есть соль, ибо от недостатка оной зараждаются между ими болезни, как то: опухоль и гниение во рту и кровавый понос, от которого они нередко и умирают.

Но возвратимся к тому, на чем остановилось повествование наше. Вслед за отъездом Хана потянулся весь народ его с своими стадами. Сначала появились табуны лошадей, числом до 60, 100, 200 и более; за сим стада верблюдов и быков, а наконец и мелкий скот. Это продолжалось ровно шесть дней, и, в течении этого времени, все пространство степи, какое только можно было окинуть глазом, было усеяно людьми и животными, беспрестанно двигавшимися взад и вперед. Не надобно забывать, что тут тянулось одно только крыло орды; из сего можно заключить, какова была средина ее. Мы целый день стояли на городских [19] стенах (ибо ворота были заперты), так что к вечеру утомлялись до бессилия от продолжительной стражи. Диаметр пространства, занятого этою многочисленною толпою людей и скота, на подобие паганеи ³⁷, составлял 120 миль. Паганея есть слово Греческое, которое я в первый раз услышал в Морее, когда был на охоте с одним из тамошних владельцев. Он привел с собою до ста человек поселян, расставил их в десяти шагах друг от друга и дал им в руки по дубине; подвигаясь вперед, они с громкими криками ударяли этими дубинами в землю и тем выгоняли дичь из чащи. Охотники, иные верхом, другие пешие, ожидали с птицами и собаками своими в назначенных местах, и при появлении дичи, немедленно спускали на нее собак и птиц. Этот род охоты называется паганеею.

В подобном порядке, как я уже выше сказал, шли Татары. Дичь, которую они ловили по пути, состояла большею частию из куропаток и так называемых драхв. Птица эта имеет короткий хвост, как у курицы, голову держит прямо как петух, величиною с павлина и походит даже на него цветом перьев, за исключением одного хвоста. Так как Тана окружена холмами и рвом, имеющим до 10 миль в [20] окружности (там, где была некогда древняя Тана), то эти холмы и долины, ими образуемые, соделались убежищем всякого рода птицам, которых слетелось туда такое множество, что вокруг стен и во рву куропатки и драхвы разгуливали целыми стадами, как бы на дворе самых домовитых хозяев. Мальчишки без труда подбирали их с земли и продавали по аспру (т. е. по осьми наших богаттин) ³⁸ пару.

ГЛАВА IV.

О том, каким образом один Францисканский монах ловил драхв; о числе народа, составлявшего Татарское воинство; о повозках Татар и о том, как они строят домы свои.

В это время жил к Тане Францисканский монах, по имени Терин. С помощию сетей, в которых из двух маленьких петель, делал он одну большую, и которые прикреплял к колу, вбитому в землю позади стен, ловил он по 10, 20 и 30 птиц разом и продажею их выручил себе так много денег, что мог купить на оные Черкесского мальчика, которому дал имя [21] Pernice (куропатка) и сделал монахом. Ночью, если окна в домах были отперты, птицы, привлеченные светом огня, влетали даже в самые комнаты. Диких зверей, как то оленей и других, сбежалось также бесчисленное множество; но они боялись подходить слишком близко к городу.

Чтобы объяснить сколь велико было число Татар, тянувшихся на всем протяжении обширной степи, достаточно рассказать следующее: Прибыв уже весною, по вскрытии реки, к месту, именуемому Бозагац, в 40 милях от Таны, где у меня была тоня, узнал я от рыбаков, что в течении зимы они наловили и насолили множество рыбы и икры, но Татарские отряды, проходя мимо, забрали всю эту рыбу, (как соленую так и свежую и даже такую, которую не едят у нас) и пожрали ее всю, не исключая и самых голов, а также истребили соль, которой заготовлено было большое количество, так, что по отбытии их, не осталось ее ни одного зерна. Они также разломали суда и у несли с собою доски, вероятно для починки своих повозок, и даже разрушили три бывшие там соляные мельницы, дабы воспользоваться небольшим количеством связывавшего их железа. Впрочем не со мною одним было поступлено таким образом. Еще [22] более меня пострадал Джиовани да Валле, имевший также свою тоню. Услышав о приближении Татар, он велел для предосторожности вырыть большую яму, спустить в нее 30 бочек икры и потом, засыпав сверху землею, сжечь над этим пространством поболее дров, дабы чрез то скрыть самую яму. Не смотря на все эти предосторожности, они отыскали ее и похитили все, в ней находившееся.

Татары имеют в обозе своем бесчисленное множество повозок о двух колесах, которые по строению своему гораздо выше наших ³⁹; их обивают собачьими шкурами, войлоками и сукном, смотря по состоянию хозяев. На некоторых из таковых повозок нагружены Татарские домы, которые строятся следующим образом. Взяв деревянный круг, в полтора шага диаметром, ставят над ним несколько полукругов, связывая их между собою в самой средине. Потом на эти палатки набрасывают собачьи шкуры, которые прикрывают войлоками или сукном, также смотря по состоянию каждого. Избрав для себя место жительства, они снимают эти домы с повозок, ставят на землю и поселяются в них ⁴⁰. [23]

ГЛАВА V.

О том, как Эдельмуг, родственник Татарского Хана, получив дозволение прибыть в Тану, остановился в доме Г. Иосафата Барбаро и подружился с ним; о том как Иосафат отправился вместе с Эдельмугом к Хану и что сделалось с ними на пути; о церемониале, наблюдаемом Татарами при представлении Хану.

Чрез два дня по отбытии Хана, пришли ко мне некоторые из Танских жителей с известием, что за стеною ожидает меня какой то Татарин, имеющий нужду переговорить со мною. Я отправился к назначенному месту, и Татарин объявил мне, что неподалеку оттуда находился некто Эдельмуг, родственник Хана, который крайне желает прибыть в город, если на то последует согласие мое и сделаться моим кунаком (conaco), т. е. гостем. Испросив предварительно позволение Консула, я отправился вторично к городским воротам, которые были заперты и привел нового знакомца моего с тремя его товарищами прямо к себе в дом, где в продолжении двух дней угощал его как можно лучше; в особенности же подчивал [24] вином, которое ему очень нравилось. Перед отъездом своим объявил он мне, что желает, дабы я последовал за ним, — уверяя, что мне опасаться нечего, ибо он, сделавшись братом моим, везде будет неразлучен со мною. Я сообщил предложение его моим товарищам — купцам, которые крайне оному удивились, и мы долго рассуждали между собою: итти ли мне или нет? Наконец я решился, и взяв с собою двух пеших туземных Татар, отправился верхом вместе с моим гостем. Мы выехали из города в три часа по полудни; но товарищ мой был уже так пьян от большого количества выпитого им вина, что у него все время текла носом кровь. Не смотря на все мои убеждения воздержаться от излишнего употребления напитков, он отвечал с ужимкою обезьяны: «не мешай мне пить! где опять я найду столько вина!» Когда мы спустились на реку Танаис, чтобы переехать чрез нее по льду, то я из предосторожности выбрал дорогу поснежнее; Татарин же, отуманенный вином и не замечая, куда везет его лошадь, поехал прямо там, где вовсе не было снегу. Лошадь, которая, по обычаю Татар, не была подкована, ступая по гладкому льду, беспрестанно скользила и попеременно то [25] падала, то вскакивала, возбуждаемая плетью Татарина, употребляемою им вместо шпор. Это продолжалось около 20 минут, пока мы не достигли другого рукава реки, который переехали также с большим трудом и усилиями. Прибыв на противуположный берег и чувствуя себя утомленными, мы пристали к одному отряду Татар, в том месте расположившемуся, и вынуждены были провести с ними всю ночь, не без неприятностей, как и ожидать надлежало. На следующее утро пустились мы далее, но уже не с тою отважностию, как накануне. Перебравшись еще чрез рукав реки, мы выехали на равнину, по которой тянулись Татары и которая была усеяна ими как муравьями, и по двухдневном странствовании приблизились к тому месту, где находился сам Хан. На пути все, встречавшиеся с нами, оказывали моему товарищу всякого рода почести, угощая его всем, что только было у них, как то: мясом, тестом, молоком и другими подобными яствами, так что во все это время мы ни в чем не имели недостатка.

На следующий день изъявил я желание посмотреть искусство Татар в верховой езде и порядок, наблюдаемый в их движениях, и действительно нашел столько необыкновенного и чудесного, что еслиб захотел [26] рассказать все виденное мною, то конечно написал бы целую книгу.

Наконец прибыли мы к месту, где жительствовал Хан и нашли его в шатре, окруженного со всех сторон множеством народа. Те, которые ожидали аудиенции у Хана, стояли на коленах в некотором отдалении один от другого; оружие же их лежало поодаль, на расстоянии пущенного из праща камня. Когда Хан обращался к кому либо из них с вопросом, то давал знак рукою. По знаку сему проситель вставал и подойдя к нему, (не ближе однако осьми шагов) снова падал на колена, спрашивая: что угодно было приказать ему? Этот порядок наблюдался во все время аудиенции ⁴¹.

ГЛАВА VI.

О том, каким образом Татары судятся между собою; об опасностях, коим подвергаются Татарские наездники и о том, как сорок пять человек, напав на сто Черкесских всадников, спрятавшихся в лесу для набега, большую часть их истребили и взяли в плен.

Спорные дела решаются у Татар весьма скоро и следующим образом. Когда два какие либо лица поссорятся между собою, то [27] разменявшись несколькими словами, без всяких впрочем ругательств ⁴² (подобных тем, которые употребляются у нас), обе враждующие стороны, или даже все, замешанные в деле, встают с мест своих, отправляются куда им заблагорассудится и, обратившись к первому встретившемуся человеку, какого бы он звания ни был, говорят ему: «Государь! мы поссорились; рассуди нас!» Тот немедленно останавливается, выслушивает обе стороны и потом произносит приговор по своему уразумению, без всяких бумаг. Противу этого решения нет уже никаких отговорок. Если при сем случатся посторонние лица, то произнесший приговор говорит им: «будьте свидетелями!» Подобного рода разбирательства беспрестанно случаются в стане. Даже и во время похода, тяжбы, между Татарами возникающие, решаются первым встретившимся им человеком.

Однажды, в бытность мою в орде, увидел я опрокинутую деревянную чашку и, подняв ее, нашел разваренное пшено. Обратившись к находившемуся тут Татарину, я спросил у него: чтобы сие значило, и получил в ответ: «пшено сие оставлено Гибут-Персами, т. е. язычниками». На вопрос мой, каким образом попали сюда [28] язычники, отвечал он мне: «О! о! их много между нами; но они скрываются».

Теперь приступлю я к исчислению народа, составлявшего орду, и поелику в точности исполнить сего невозможно, то по крайней мере объясню приблизительно выводы мои. Я полагаю и даже твердо уверен, что когда вся она соберется вместе, то составить около 300,000 душ. Это предположение основываю я на том, что часть ее, как выше уже было сказано, находилась прежде во власти Улу-Махмета.

Воины Татарские так неустрашимы и храбры, что многие из них заслужили в отличие имя Талу-богатырей, что в переводе значит: иступленные храбрецы. Это название присвоивает им народ точно так как у нас название мудрого или красивого (на пр. такой то Петр мудрый, или такой то Павел красивый). Получившие оное пользуются большими преимуществами и все поступки их, хотя в сущности безрассудные, превозносятся похвалами как следствие личной храбрости и совершенного знания дела. Во время сражения многие из них, не ставя ни во что жизнь и презирая явными опасностями, бросаются вперед, подвергаются без нужды неприятельским ударам и примером своим внушают мужество самым даже [29] робким своим товарищам. Прозвание, данное им, по мнению моему весьма прилично, ибо отчаянная храбрость не что иное как безумие. Не безумец ли тот, спрашиваю я, кто один идет противу четырех? Не безумец ли тот, кто с одним ножом бросается на толпу врагов, вооруженных мечами? Кстати расскажу здесь случай, встретившийся со мною в бытность мою еще в Тане. Несколько Татар пришли однажды в город с известием, что в трех милях от Таны, в лесу, спряталось сто Черкесских всадников, в намерении учинить, по своему обыкновению, набег на город. В это время находился я на площади, в лавке продавца стрел, где также быль один Татарский купец, привезший цитварное семя. Услышав о появлении Черкесов, он вскочил с своего места и вскричал. «Почему бы нам не напасть на них! Сколько их всех числом?» Сто, отвечал я. «Нас здесь пятеро», возразил он: «сколько будет вас?» Сорок человек, отвечал я. «Черкесы», примолвил он «бабы, а не мужчины! пойдем на них!» Услышав таковое предложение, я немедленно отправился к Франческо да Валле и смеясь рассказал ему об оном. Он спросил: достанет ли у меня духу на таковое предприятие, и получив [30] утвердительный ответ, решился ехать со мною. Мы сели на коней и приказав некоторым из людей наших прибыть к нам водою, в полдень напали на Черкесов, из которых некоторые отдыхали к тени, а некоторые спали. К несчастию за несколько мгновений до нападения, трубач наш протрубил, от чего многие успели ускакать, а сорок человек легли на месте или попались в плен. Всего же занимательнее было то, что, по совету некоторых отчаянных храбрецов, Татарин, предложивший нам учинить нападение, не довольствуясь удачным окончанием оного, один поскакал в погоню за бежавшими. Напрасно кричали мы ему: воротись! воротись! он ничего не слушал и уже через час прибыл обратно в большем горе, жалуясь на то, что не мог догнать их. Не было ли это явным безумием со стороны его? Весьма легко четверо из бежавших могли вернуться назад и изрубить его в куски. Когда же мы стали представлять ему опасность, которой он подвергался, то на все убеждения наши он отвечал одним смехом. Не излишним почитаю заметить здесь, что еще за долго до прибытия главного Татарского стана, передовые отряды оного, о коих я уже выше сего говорил, шли осьмью отделениями, разведывая по сторонам: не предстоит ли какой либо опасности. [31]

ГЛАВА VII

О Татарской охоте и о множестве находящегося при них скота, как то: лошадей, быков, и двугорбых верблюдов и проч.

Лишь только Хан изберет место для жительства своего, немедленно приступают к устроению базара, наблюдая притом, чтобы улицы были сколь можно шире. Не смотря однако на таковое распоряжение, они зимою, по причине множества скота, нестерпимо грязны, а летом наполнены ужасною пылью. По устроении базара, тот же час начинают делать печи, в которых Татары варят и жарят мясо и приготовляют лакомства свои из молока, масла и творогу. Сверх того у них всегда бывает в запасе дичь, — преимущественно оленья. При орде во всякое время неотлучно находятся сукновалы, кузнецы, оружейники и всякого рода мастеровые. Многие, может быть, заключат из сего, что Татары живут как Цыганы; в опровержение подобного заключения скажу, что стан их представляет вид обширнейшего и красивейшего города, с тою только разницею, что не огорожен стенами. — [32] Однажды, в бытность мою в Тане, где над городскими воротами возвышается прекрасная башня, спросил я у одного стоявшего подле меня Татарского купца, который со вниманием разглядывал эту башню: «нравится ли она тебе?» Посмотрев на меня пристально, он с усмешкою отвечал: «эко диво! башни строить тот, кто трусит». По моему ответ его был совершенно справедлив. Упомянув о купцах, я долгом поставляю объяснить здесь, что их всегда очень много при орде; иные нарочно с разных сторон приезжают в оную с товарами; другие же бывают только проездом.

Татары весьма искусны в стрелянии из лука и любят охотиться с соколами на хамелеонов, которые у нас не употребляются в пищу, на оленей и на других больших зверей. Соколов они носят на одной руке, имея в другой сошку, которую подставляют под руку, когда устанут. Это нисколько ни удивительно, ибо их соколы вдвое больше наших орлов ⁴³. Иногда над станом тянутся целые вереницы гусей, и Татары пускают в них особенные кривые стрелы, толщиною в палец. Стрелы сии, не быв опушены перьями, летят очень высоко и потом перевернувшись в воздухе, падают в прямом направлении вниз, раздробляя [33] все, встречающееся им на пути, как то: лапы, шеи и проч. Не редко стада эти бывают так многочисленны, что затемняют горизонта. Тогда Татары подымают громкий крик, от которого гуси в испуге падают на землю. Говоря о птицах, не излишним почитаю рассказать здесь случившееся со мною весьма занимательное происшествие. Проезжая однажды (в бытность мою в орде) по берегу одной маленькой речки, встретил я Татарина, по виду знатного, беседовавшего с домашними своими. Увидя меня, он подозвал к себе, просил сойти с лошади и стал расспрашивать, куда и зачем я еду. Объяснив ему причину моего странствования, я как то обернулся и увидел вблизи от нас четыре или пят кустов растения, называемого у нас репейником (garzi), на которых сидели несколько щеглов. Татарин приказал бывшему тута слуге своему поймать одного щегла, что сей немедленно исполнил, сделав из двух конских волос петлю, которую набросил на репейник. Потом Татарин велел тому же самому слуге приготовить пойманного щегленка, и тот, общипав его, воткнул на маленькую лучинку, обжарил на огне и подал своему господину. Сей последний, взяв птичку в руки и посмотрев на меня, примолвил: «мы [34] теперь не в таком месте, где бы я мог достойно угостить тебя; но поделимся тем, что у меня есть, и чем наградил меня Господь Бог». За сим он разорвал птичку на три части, из которых одну подал мне, другую оставил себе, а третью, самую меньшую, отдал тому, кто поймал щегленка.

Что сказать о бесчисленном множестве скота, находящегося при орде? — Многие, может быть, не поверят рассказу моему; но совсем тем я не могу умолчать о том, что сам видел. Начну с лошадей. Люди, торгующие оными, покупают их во множестве у Татар и потом отводят на продажу в другие страны. Перед отъездом моим из орды, отправился оттуда в Персию целый караван, в коем было до 4,000 лошадей. Это нисколько не удивительно, ибо в случае, если бы кто захотел в один день купить их тысячу или две, то без всякого труда нашел бы то, что ему надобно. Лошади у Татар пасутся в табунах, как скот. Стоит только пойти в табун и сказать хозяину: мне требуется сто коней, и немедленно он отберет их, сколько нужно, с помощию палки с петлею (аркан), которую носит при себе. Навык их в этом деле столь удивителен, что покупатель смело может указать на ту или другую [35] лошадь; продавец немедленно набрасывает ей на шею петлю и выводит из табуна ⁴⁴. Мне в странствии моем случалось встречать купцов, которые вели с собою такое множество коней, что вся степь была ими усеяна. Лошади Татарские — не отличной породы, малорослы, имеют отвислое брюхо и непривычны к овсу. Когда гонят их в Персию, то лучшею похвалою служит им то, коль они едят овес; ибо без того не могут вынести всех трудностей пути. Другой род скота составляют быки рослые и весьма красивые. Их так много, что они снабжают большую часть наших Италианских бойнь. Для сего гонят их обыкновенно чрез Польшу и Валахию в Трансильванию, а потом чрез Германию прямо в Италию. Татары в случае нужды употребляют быков для перевоза тяжестей. Третий род домашнего скота составляют большие, двугорбые, косматые верблюды. Их отправляют в Персию, где они платятся по 25 дукатов за штуку; ибо восточные верблюды имеют только по одному горбу и весьма малорослы; за то они и стоят не более 10 дукатов. Наконец четвертый род скота составляют бараны необыкновенной величины, с высокими ногами, длинною шерстью и толстым хвостом (курдюком), весящим до 12 фунтов. Мне [36] нередко случалось видеть, как этого рода бараны преспокойно тащат за собою колесо, привязанное для потехи к их хвосту. Жир, добываемый из них, служит приправою ко всем Татарским кушаньям; ибо употребляется ими вместо масла и имеет то достоинство, что не застывает во рту ⁴⁵.

Комментарии

1. Главнейшею причиною начала и быстрых успехов Венецианской торговли было самое Географическое положение этой республики. Первые жители Венеции, — беглецы, принужденные для ограждения независимости своей от диких племен, наводнивших в 5-м столетии Италию, искать убежища на бесплодных островах. составляющих ныне Венецию, видели, что небольшие сокровища, принесенные ими в новое их отечество, не могут на долго обеспечить их существования, и что к поддержанию этого существования единственными средствами остались им: трудолюбие и промышленность. Земледелие не могло служить для них источником благосостояния, ибо земля, доставшаяся им в удел, была вовсе бесплодна. Соль и рыбная ловля составляли все их богатство, и даже пресную воду привозили они от своих соседей. Посему то самая необходимость вынудила Венециан искать в других странах того, что было им нужно в жизни. Вот первоначальная причина основания Венецианской торговли. В последствии то же самое Географическое положение, поставлявшее Венецию так сказать на перепутьи между востоком и западом Европы, было причиною быстрых успехов ее торговли. Прочие Государства, иные по грубому своему невежеству, а другие по изнеженности нравов, в начале не могли, или не хотели обратить деятельного внимания на торговлю, требующую и предприимчивости и некоторой уже умственной образованности. Одна только Генуя вступила в состязание с Венециею и долго оспоривала у нее владычество над морями. Сначала, как мы выше сказали, Венециане вели торг лишь с ближайшими соседями своими; но мало по малу круг деятельности их распространился, а с умножением богатства Республики увеличились и внутренние силы ее. Правительство Венеции обращало всегда преимущественное внимание на ее торговлю, как на главнейший, или, лучше сказать, единственный источник ее могущества. Оружие и договоры доставили ей в Малой Азии а даже в Африке владение различными портами, служившими складочными местами для обширных ее оборотов. Она имела конторы почти во всех приморских городах Европы и, не смотря на соперничество Генуи и на происки Римского двора, завидовавшего ее могуществу, флаг Венецианский развевался на всех морях, свидетельствуя о богатстве и силе Республики. Таково было положение Венеции в XV столетии, когда с одной стороны завоевание Турками Константинополя, а с другой открытия Колумба и Васко де Гамы нанесли гибельный удар Венецианской торговле и вырвали у гордой Царицы морей твердый скиптр ее могущества. С этой эпохи Венеция уже перестает быть первенствующею торговою державою и мало по малу клонится к своему упадку. Желающие почерпнуть подробные сведения о сем предмете могут найти оные в Венецианской Истории Дарю (Livre XIX) и в превосходном творении Геерена, под названием: Geschichte des Europ. Staatensystems und seiner Colonien.

2. Каий Плиний старший, знаменитейший из древних Естествоиспытателей, родился в Коме в 23-м году по Р. Х. Вся жизнь его посвящена была изучению природы, и он даже соделался жертвою ненасытного своего любо знания; ибо в 79 году, во время извержения Везувия, желая рассмотреть вблизи это любопытное явление, был задушен дымом, распространившимся в окрестностях волкана (см. Plin. II. Epist. 6, 16). Плиний оставил нам 7 книг Естественной Истории (Historia naturalis sive Historia mundi), в которых заключается краткая География известного тогда света.

3. Каий Юлий Солин Многоведец (Polihistor), Римский писатель, оставил нам небольшое сочинение о Географии, в котором почти все сведения свои выписал из Плиния. От того многие называют его обезьяною Плиния. Обстоятельства жизни Солина, равно как и место его рождения — неизвестны.

4. Помпоний Мела, родом из Испании и, по мнению некоторых ученых, сын Сенеки, жил в царствование Императора Клавдия, в половине I века по Р. Х. Он оставил весьма хорошее сочинение о Географии, под названием: De situ orbis.

5. Геродот, древнейший из дошедших до нас Греческих Историков и прозванный потому Отцом Истории, родился в Галикарнассе, в 4-м году 75-й Олимпиады (в 484 году до Р. Х.). Он написал историческое сочинение в 9 книгах, носящих имена 9 Муз, которое и доселе служит лучшим источником для Истории древнего мира.

6. Марко Поло, Венецианец, знаменитейший путешественник средних веков, первый познакомил Европу с Азийскими Государствами того времени; ибо жил в продолжении 17-ти лет (с 1275-92) при дворе Монгольского Государя Кублай-Хана, сына Ченгис-Ханова, и был посылаем от него с поручениями в отдаленнейшие области его владений. Путешествие Марко Поло в первый раз вышло в 1496 году; но неизвестно, на каком языке написал он его. Английский Издатель Г. Марсден полагает, что подлинник писан был на древнем Венецианском наречии; Рамузио же утверждает, что на Латинском. От того то и поместил он в начале 2-й части своего сборника (Delle navigationi et viaggi) перевод, сделанный с Латинского издания каким то Генуэзцом. Главный предмет описаний Марко Поло есть Государство Монгольское. Впрочем он сообщает весьма любопытные сведения о Китае, Японии, Тибете, Восточной Индии, Индийском Архипелаги, Абиссинии, Зангвебаре, Мадагаскаре и других землях. Замечательно, что Васко де Гама руководствовался сочинением Марко Поло при открытии им пути в Индию, и что сочинение это переведено на все почти Европейские языки. Желающие почерпнуть подробнейшие сведения о Марко Поло могут найти оные у Форстера в его Gesch. der Entdeck. und Seefahrth. im Nord. p. 151; в сочинении Цурлы, под заглавием: Di Marco Tolo e di altri Viaggiatori Italiani, T. I. p. 13 и у Марсдена: Travels of Marco Polo. p. I-LXXX).

7. Николо Конти, Венецианец, совершил в 1424 году путешествие по Малой Азии, Персии, Восточной Индии и Египту. Описание этого путешествия было сделано в 1449 году, на Латинском языке, Секретарем Папы Евгения IV Поджием; но вышло в первый раз в свет в Португальском переводе в 1500 году. Рамузио поместил его в 1-й части своего Сборника, стр. 338-45. (см. Zurla. Di M. P. et di allri Viag. Venez. T. 2. p. 187).

8. Пьетро Квирино, Венецианец, предпринял в 1431 году путешествие по торговым делам из Кандии во Фландрию; но был занесен бурею на Север и, после долгих бедствий, пристал к берегам Норвежским. Описание путешествия Квирино находится во 2-м томе Рамузиева Сборника (стр. 199), под заглавием: Viaggio del Magnifico Piero Quirino, Gentilhuomo Veneziano, nel quale partito di Candia con Malvaggio per ponente l’anno 1431, incorre in uno horribile et spaventoso naufragio, del quale alia fina con diversi accidenti campato, arriva nella Norvegia et Suetia Regni Settentrionali. (См. Forster: Geschich. der Enldeck. und Seefahr, im. Nord. p. 250 и Zurla: Di M. P. ed altri Viag. Ven. T. II. p. 265).

9. Алоизий да Мосто (Alvise overo Luigi da Ca da Mosto), Венецианец, совершил от 1454 до 1463 путешествие по западному берегу Африки, в котором доходил до 11° 30' Север. широты. Ему обязаны мы открытием островов Зеленого мыса, реки Казамансы, Красного мыса и Рио-гранде и первыми точными сведениями о Нигриции и о реках Сенегале и Гамбии. Сверх своего путешествия Ка да Мосто описал путешествие Педро де Синтры, доходившего до 6° Сев. шир. Оба эти описания вышли в первый раз в свет в 1507 году, в Виченце, на Италианском языке и перепечатаны во 2-м томе Рамузиева Сборника (стр. 96-115). Желающие почерпнуть подробнейшие сведения о Ка да Мосто могут найти оные у Цурлы: Di M. P. ed allri Viag. Venez. T. II. p. 101.

10. Амвросий Контарини был отправлен Венецианскою Республикою послом к Персидскому Государю Узун-Гассану в 1473 году. Путешествие его издано в первый раз в 1487 году. Мы не станем здесь подробно распространяться о нем; ибо вслед за путешествием Барбаро оно будет напечатано в первом Томе Библиотеки Иностр. Пис. о России.

11. См. Предуведомление к И. Барбаро.

12. Эрдиль (в издании 1543 года Ledil), Агель, Итиль, Эдиль. Так называлась у Татар и у Турок Волга, известная в древности под именем Ра. Слово Итиль, по свидетельству некоторых Филологов, значит на одном из Финских наречий реку или воду.

13. Элис — одно из названий нынешнего Днепра, древнего Борисфена или Данаприса. А Контарини именует эту реку Лерессою (см. А. Конт. Г. И. при описании Киева).

14. Земляные насыпи или курганы (от Татарского слова Кюо-Хане, круглая гора) имели в древние времена различное назначение. Иногда они служили алтарями для отправления богослужения; иногда памятниками о битвах; иногда воздвигались для обозрения окрестностей, на случай неприятельского вторжения; всего же чаще служили надгробными памятниками людям знаменитым. О курганах должно выйти в непродолжительном времени любопытное сочинение Г. Кеппена, которое нам удалось пробежать в рукописи. В нем желающие могут почерпнуть подробнейшие сведения о сем предмете.

15. Mare maggiore. Так в средние века Генуэзцы и Венециане называли Черное море, — известное в древности под именем Понта Аксенского (негостеприимного) и Евксинского (гостеприимного). В средние века его также называли Русским морем.

16. Алания, страна Аланов, одного из Варварских народов, опустошивших Римскую Империю. Некоторые писатели относят их к поколению Сарматов, а другие к Скифам. Плиний называет Алан Славенским или Сарматским народом, а Дионисий Харсский и Аммиан Марцелин принимают имя их в собирательном смысл и разумеют под оным: Невров, Будинов, Гелонов, Агафирсов, Азов, Мелапхлеиов, Аорсов и Сирахов. По свидетельству последнего, Аланы были весьма сходны с Гуннами. Сестренцевич почитает их племенем Сарматским и производит имя их от горы Ален (в древности Имаус, ныне Алтайский хребет). Аланы появились в первой раз в Европе в III веке по Р. Х. и заняли сначала пространство между Черным и Каспийским морем, где Рейнегс находить еще их остатки; потом распространились до Днепра и наконец перешли к Дунаю. После тщетных усилии ворваться в Римскую Империю с Востока, устремились они на запад в Германию, которую опустошили вслед за Гуннами; в начале V столетия они проникли в Пиренейский полуостров, а в конце сего столетия появились в полчищах Аттилы. В Северо-западной части Кавказа встречается также народ, именуемый Аланами (ныне Осетинцы) и который Г. Клапрот почитает остатками древних Алан. И. Барбаро того же мнения; ибо говоря о народах, сопредельных с Мингрелиею, упоминает между прочим о племени Ас или Аланах. Народ сей был вытеснен из Тавриды Готтами, но о долговременном пребывании его в южном крае нынешней России еще по сию пору напоминает нам город Азов (по мнению многих Историков древний Асгард), построенный, как полагают, Аланами. Некоторые писатели утверждают, что слово Алан на Лезгинском языке означает собрание народа, или орду. (См. Карам. Ист. Госуд. Рос. Т. I. Г. 1 и пр. 25; I. Barbaro, Cap. 10 и 12; Siestren. Rech. sur l’orig. des Sarm. etc. T. I. Ch. 2, 9 и 15 и T. III, Ch. 30; Klaproth Reise in den Kaul. 1. B. p. 66-70 и Энцикл. Слов. T. I. стр. 404).

17. Кумания, страна Куманов или Команов, известных в Русской Истории под именем Половцев, а земля их под именем земли Половецкой (по Татарски Дешт-Кипчак). По мнению Карамзина народ сей получил название свое от реки Кумы; Сестренцевич же, основываясь на показании Анны Комнен, дает ему Азиатское происхождение и почитает Куманов соплеменниками Гуннов. Имя их в первой раз является в Русской Истории в 966 году по Р. Х. Сначала Куманы вероятно жили на обширных равнинах между Доном и Волгою, но потом распространились в южной части нынешней России, т. е. по Северному берегу Черного моря, — и завладели частию Крымского полуострова. С нашествием Татар имя Половцев совершенно исчезает; но страна, в которой они жили, долго еще сохранила у западных писателей название Кумании, чему доказательством служит самое описание Барбаро. Гаммер в своей сравнительной карте поставляет Куманию на левом берегу Азовского моря, над Черным морем; на карте Пицигати она находится почти там же; а Барбаро в 1-й главе в точности не определяет положения этой страны; за то в 10-й говорит определительно, что она лежит в северовосточной части Таврического полуострова: «Scorrendo la detta Isola (Capha) prima sul mar delle Zabacche e la Cumania gente nominata da Cumani, poi il Capo dell’Isola, dov’e Capha, era Gazaria». (См. Кар. И. Г. P. T. II. прим. 106; Siesеr. Hist. de la Cher. Taur. Livre XIV, p. 306-8; Стр. Изв. Визант. Ист. Ч. IV. стр. 131-64; Лерберг Иссл. к Рус. Ист. стр. 52; Klaproth Reise in den Kauk. 1. B, p. 32-57 и 266; Wiener Jahrb. der Lit. B. 65 и Язык. Путеш. к Татар. пр. 10).

18. Хазария, земля Хазаров или Козаров, соплеменных, по мнению Карамзина и других Историков, с Турками. В первый раз имя их является в Истории в 4-м столетии по Р. Х. Они жили на западном берегу Каспийского моря, где находилась столица их Государей (Хаганов), называвшаяся Атель. (Сестренцевич и Карамзин полагают, что это нынешняя Астрахань), Завоевав пространство между Волгою и Доном, близ коего в IX столетии выстроен был ими город Саркел (в наших летописях Белая Вежа), Хазары долго были страшны для своих соседей; в союзе с Греческим Императором громили Персию; завоевали Тавриду, получившую от их имени название Хазарии; — но потом мало по малу пали под ударами Русских, Греков и Половцев. Положение Хазарии определяет Барбаро в 10 главе своего путешествия; ибо говорит: «il Capo dell’-Isola, dove e Capha, era Gazaria». На карте Пицигани она также поставлена в Крыму. (См. Кар. И. Г. Р. Т. I. гл. 2 и пр. 83 и 87; Siestr. Orig. des Sarm. T. I. Ch. 24 и Hist. de la Chers. Taur. p. 277-289; Лерберга Изыс. к Рус. Истор. стр. 301-350. Стрнт. Извест. Визан. Ист. Ч. IV. стр. 111-150).

19. Забакское или Азовское море (в издании 1543 года mar delle Tabacche), известное Географам под многоразличными наименованиями. Скифы называли его Темериндою; Славяне Сурожским морем; древние то Меотическим болотом (Palus Maeotis) то Сарматским (Palus Sarmatiae), то Скифскими прудами (Scythiae paludes), то Материю Черного моря (Ponti Euxini mater); у Турок оно известно под именем Синего (бар аль азрак) и Азовского моря, а у Татар под именем Гнилого моря или Сиваша (Чабак денгеси). Вероятно от этого последнего слова, испорченного в Италианском произношении, произошло название Забакского моря.

20. Монкастро — ныне Аккерман, уездный город в Бессарабии. Волохи называют его Четат Альба, а Русские Белградом. Барбаро ошибочно ставит Монкастро на берегу Дуная; ибо он находится близ устья Днестра, у впадения сей реки в Черное море (см. Forster. Gech. der Entd. u. Seef. im Nord. p. 209).

21. Фустою называется небольшое гребное судно, употребляемое преимущественно корсарами.

22. Гардское озеро находится в Северной Италии, в нынешнем Ломбардо-Венецианском Королевстве.

23. Страва, испорченное название Астрабада, главного города небольшой Персидской провинции того же имени, прилежащей к Каспийскому морю. Известный наш Ориенталист Г. Френ в сочинении своем: De Numorum Bulharicorum, на стр. 57-й, говорит: «Haec est Strava, Strana, Estrana (nam variis modis corrupta occurrit apud Centurionem, Barbarum, Schildderbergum, Iovium) quam et Sprengel (cujus Gesch. der wicht. Geogr. Entdeck. edit 2 p. 140, 251, 256, 368, 370 adeunda est) et Beckmann (Lit. der aelt. Reisbescli. T. I. p. 189) explicari, quaenam urbs sit, posse negarunt, quam-quam a Reiskio ad Abulfed. Geogr. in Buschings Magaz. T. V p. 33 not. jam discere potuissent». Город Астрабад или Эстерабад находится в 10 милях от Каспийского моря, под 36° 50' Сев. шир. и 54° 35' вост. долг. от Гринвича, и построен, как полагают, в конце первого столетия Эгиры Арабским Полководцем Эзидом-Иби-Маглубом (Энцик. Слов. Т. III. стр. 351). Не должно впрочем смешивать Стравы с Астарою, о которой упоминает Олеарий. (Немец. изд. 1656 года стр. 704) и которая составляет теперь самый южный пункт владений Русских за Кавказом. Она находится в Талышинском Ханстве, на западном берегу Каспийского моря, под 38° 25' Сев. шир.

24. Танаисом назывался у древних Дон, известный у Турок под названием Тен или Тин. Алб. Кампензе уверяет в VII Главе сочинения своего о Московии, что Дон на Русском языке означает Святой, тогда как слово это — Осетинское и, равно как Итель, значит реку. Замечательно, что слог Дон (по уверению — Филологов Сарматский) встречается также в имени Дуная, Днепра и Двины и свидетельствует еще и поныне о существовании этого, некогда могущественного народа. Впрочем не льзя сомневаться, чтобы название всех значительных рек на каком либо языке не означало воду или проток (см. Klapr. Reise i. d. Kauk. B. I. p. 67).

25. Магометанская вера начала распространяться между Татарами при Хане Бургае или Беркае (у Абулгазил Бурга), брате Батыевом; окончательно же ввел ее Хан Узбек (Асбек, Осбек), царствовавший с 1313 по 1336 год. Абулгазий говорит, что подданные сего Государя, в знак благодарности своей, приняли в честь ему имя Узбеков. В Истории Монголов, переведенной с Персидского Г. Григорьевым, принятие Мусульманской веры приписывают Береке-Хану или Беркаю (см. Абулгаз. Родосл. Ист. о Тат. Т. II. ч. 7, стр. 85 и 91; Ист. Монгол. пер. с Перс. ст. 40; Рычков Оп. Казан. Ист. стр. 34 и Лызлов Ист. Скиф. Т. I. стр. 38).

26. Эдигей или Едигей (у Абулгаз. Идиги-Манган), Князь Татарский, известен в Истории как основатель независимого Царства Крымского. Он был сын одного знатного сановника Тамерланова, по имени Кутлук-Кабы, из поколения Ак. Сестра же его была в замужстве за одним из сыновей Тамерлана, от которого и произвела на свет Тимур-Кутлука, бывшего в последствии Ханом Кипчацкой орды. Эдигей, называемый у Карамзина товарищем Тамерлана, вступил сначала, по свидетельству Абулгазия, в службу к Хану Тохтамышу; когда же сей последний изгнан был из орды Ханом Урусом (в наших летописях Наурусом), то Эдигей, вместе с ним, удалился к Тамерлану, и потом, по вторичном овладении Тохтамышем Золотою ордою, опять возвратился в оную (1376). Племянник Эдигея, Темир-Кутлук, достигнув совершеннолетия, прибыл жить в Кипчацкую землю и принял дядю своего под особенное покровительство. Это не понравилось Тохтамышу, который подозревая, что Темир-Кутлук вместе с Эдигеем замышляют свергнуть его с престола, начал изыскивать средства к тайному умерщвлению своего соперника. Юный Князь, сведав о таковом намерении, бежал к Тамерлану, куда вскоре последовал за ним и Эдигей. Когда же Тамерлан пошел в Кипчацкую орду, для наказания неблагодарного Тохтамыша, то и Темир-Кутлук вместе с своим дядею отправился в этот поход. По воцарении Темир-Кутлука, Эдигей остался при нем в большой милости, которую сохранил ему и Хан Булат (Пулад), возведенный им на престол после Шади-бека, преемника Тимур-Кутлука. С племянником своим ходил он в 1399 году войною противу Литовского Князя Витовта, а от Булата посылал был в 1408 году с ратию на Москву. По воцарении же в Кипчацкой орде Зелени Султана (Джалалуднна), сына Тохтамышева, Эдигей, как старинный враг племени сего Хана, должен был удалиться в улусы Черноморских Татар, с помощию коих и основал независимое Царство Крымское (1411-12), столь страшное в последствии для России и Польши. Шильдбергер в своем путешествии также упоминает об Эдигсе и повествует, что он находился вместе с ним в войске Татарского Царевича Зегры (в Ист. Монг. Чегре), которого Эдигей намеревался возвести на престол Кипчацкий. По изгнании же Зегры внуком Темир-Кутлука Махметом, Эдигей бежал к Дешт-Кипчак, т. е. в Куманию. (См. Абулг. ч. VII. гл. 5; Кар. Ист. Г. Р. Т. V. стр. 169, 195, 204 и 234; Ист. Монг. стр. 42; Siestr. Hist., de la Chers. Taur. p. 448 и Forster Gesch. der Entd. u. Seef. p. 193). Лызлов, a за ним и Рычков, упоминают еще о другом Эдигее, Царе Золотой орды, пришедшим яко бы из за Яика в 1431 году и изгнавшим Улу-Махмета; но об нем не сказано ни у Карамзина, ни у Абулгазия, ни у Автора Истории Монголов. (См. Лыз. Ист. Скиф. Ч. I. стр. 50 и Рыч. Он. Каз. Ист. стр. 58). Вот вкратце жизнь Эдигея, одного из знаменитейших Героев Монгольской Истории. Читатель усмотрит из оной, что Барбаро ошибочно приписывает ему распространение Магометанского закона между Татарами; ибо закон сей был уже принят ими при Хане Узбеке, в начале XIV века, как объяснено в предыдущем примечании.

27. Сииди-Ахмет-Хан или Сейд-Ахмет (по свидетельству Карамзина Хан Синей или Ногайской орды, а по уверению Лызлова, Рычкова и Автора Монгольской Истории, Царь Золотой орды) жил гораздо позже той эпохи, о которой упоминает Барбаро. В Царственном летописце назван он Сиди-Ахметом, в Степенной книге Магметом, а в Двинском летописце, по описке, как замечает Сриттер, Ахметом, Ханом Синей орды (Татарове от Синие орды Ахметовой). Эта описка послужила вероятно основанием тому, что Карамзин называет его Ханом Ногайской орды. Во время царствования Сиди-Ахмета, Татары делали двукратные набеги на Россию (в 1451 и 1455), а в 1460 г., по свидетельству Степенной Книги, Сиди-Ахмет «пойде на Русскую землю со всею ордою, и бывше ему на Дону и ту прииде на него Царь Ази-Гирей (Хан Крымский) и победи его и орду его взя и начата воеватися между собою». (Стриковский, а за ним и Сестренцевич утверждают, что Сиди-Ахмет вышел воевать не Россию, а Подолию). Кончина Сиди-Ахмета была самая плачевная. Преследуемый Ханом Крымским, он убежал в Литву, по там был схвачен, заключен в темницу и умер в заточении. Из всего вышеобъясненного нами о Сиди-Ахмете очевидно, что он царствовал во второй половине XV столетия; следовательно Барбаро вовсе напрасно приписывает ему введение Магометанского закона между Татарами. (См. Кар. И. Г. Р. Т. V. стр. 341 и 354; Царств. Летоп. стр. 297, 300 и 360; Степен. Книга Ч. II. стр. 100; Стрит. И. Г. Р. стр. 273, 287 и 296; Ист. Монг. стр. 42; Лызл. Скиф. Ист. Т. I. стр. 55 и 54; Рычк. Оп. Каз. Ист. стр. 59 и Siestr. Hist. de la Chers. Taur. p. 351.)

28. Улу-Махмет, по свидетельству Карамзина, был изгнан из улусов братом его Кичимом и искал убежища в России в 1457 году. В Степенной Книге, при описании Белевской битвы, сказано: «Тогда же слышав Великий Князь, что Царь Махмет бегая от иного Царя, беже к граду к Белеву», а в Царственном летописце значится, что, «осенью (1438), прииде Царь Улуг-Махмет большие орды к граду Белеву и сяде в Белеве, бежав от брата своего Кичи Ахмета, Царя большие орды. (См. Кар. И. Г. Р. Т. V. стр. 271: Степ. Кн. Ч. II. стр. 8 и Царств. летоп. стр. 200).

29. Слово орда (по Татарски урду, или урт) первоначально значило шатер (кибитку), потом преимущественно Ханскую кибитку, а наконец и весь двор (см. Язык. Пут. к Тат. стр. 273. пр. 35).

30. Цитрахань (в изд. 1543 года Githercan), или Азиторокань — нынешняя Астрахань. Сестренцевич полагает, что она находится на том самом месте, где была древняя столица Хазарского Царства: Атель. Зимою 1395 года Астрахань была в конец разорена Тамерланом, не смотря на то, что сверх каменной стены, она, как говорит Карамзин, была укреплена еще ледяною стеною (И. Г. Р. Т. V. стр. 152). От того Контарини, в проезд свой через Астрахань, нашел там одни только мазанки, хотя кое где, по словам его, видны еще были остатки древних зданий, разрушенных в недавнем времени. По уверению Г. Форстера, Калмыки называют Астрахань: Хаджи Айдар Хан, Бальгасун от чего и произошло настоящее наименование Астрахани. Город сей в XIII и XIV веках, т. е. до разрушения его Тамерланом, был важным торговым местом; ибо чрез него шли все товары, отправляемые из Индии в Тану. Нынешняя Астрахань лежит гораздо южнее прежней. (См. Paul. Iovii de Lagat. Bas.; Конт. Гл. VII и Forster. Gesch. der Entd. u. Seef.).

31. Тюменские равнины (нынешняя Калмыцкая степь) получили это название от города Тюмени, о коем в древней Российской Идрографии (стр. 55) сказано: «а из Тюменки реки вытекла река Заплавная, и текла осмьдесят верст, и пала Заплавная опять в Тюменку. А на устьи реки Тюменки город Тюменской. А ниже Тюменки протока Терек, пала река от Тюмени в море тридцать верст; (на стр. 56) от Тюменского града к Астрахани до верха Тереузени, мореного пролива, двести пятьдесят верст; (и на стр. 52) а от Тюменского града до Астрахани четыреста верст». В книге большого чертежа (стр. 242) упоминается также о Тюмени, с присовокуплением, что город сей находится в 180 верстах от Дербента. — Не надобно впрочем смешивать Тюмени, о которой здесь говорится, с другим городом то— гоже имени, находящимся в Тобольской Губернии.

32. Черкессия, страна Черкессов, народа, известного у Плиния и Страбона под именем Цихов или Сихов, и который сам себя называет Адехе. Название же Черкессов дано ему было Татарами, на языке коих слово Черкесс значит разбойник. Нынешняя страна Черкессов, в общепринятом значении, заключает в себе всех горских народов, хотя под этим названием должно разуметь одних только Кабардинцев, Абазинцев и собственно Закубанских Черкессов, состоящих из следующих племен: Натуханцы, Шегаки, Шапсуги, Жане, Гатукаи, Бзедухи, Абедзехи, Темиргойцы, Бисленейцы и Мохоши. Желающие почерпнуть более сведений о сем предмете могут найти оные у Клапрота (Reise in den Kaukas. 1 B. p. 435-84 и 557-93), у Броневского, в сочинении его, под заглавием: Новейшие Геогр. и Статист. из вест. о Кавказе и у Зубова (Карт. Кавк. края Т. III, стр. 7-132). Для объяснения же состояния, в коем находились эти племена около того времени, в которое Барбаро писал путешествие свое, приводим небольшое о них сочинение Генуэзца Георгия Интериано, писанное в 1502 году и помещенное во 2-м томе Рамузиева сборника, под названием: Giorgio Interiano Genovese a M. Aldo Manutio Romano della vita de Zychi, chiamati Circassi.

«Zychi in lingua vulgara, greca et latina cosi chiamati, et Tartari et Turchi dimandati Circassi, in loro proprio linguaggio appellati Adiga, habitano dal fiume della Tana detto Don su l’Asia tulla quelora maritime, verso el Bosphoro Cimerio. hoggidi chiamato Vospero, et bocca di San Giovanni. e bocca del mar Ciabachi, et del mare di Tana. antiquitus palude meotide. Indi poi fora la bocca per costa maritima, fin appresso al cavo di Bussi, per Sirocco verso al flume Phasi. et quivi confinano con Avogasia, cioe parte di Colchide. E tutta loro costiera maritima fra dentro la palude predetta, et fora, puo essere da miglia 500. Penetra fra terra per levante giornale 8. o circa in el piu largho. Habitano tutto questo paese Vicatim senz’ alcuna terra, o loco murato. Et loro maggiore e migliore loco, e una valle mediterranea piccola chiamata Cromuc, meglio situata, et habitata che’l resto. Confinano fra terra con Scythi, cioe Tartari. La lingua e penitus separata da quella di convicini, e molto fra gola. Fanno professione di christiani. et hanno sacerdoti alla greca. Non si battezano, se non adulti d’otto anni in su, e piu numero insieme con simplice asperges d’acqua benedetta a lor modo, et breve benedittione di detti Sacerdoti. Li nobili non intrano in Chiesa se non hanno 60 anni, che vivendo di rapto come fanno tulti, li pare non essere licito, e crederiano profanare la Chiesa. Passato detto tempo o circa, lasciano il robare, et allhora intrano a quelli officii divini, i quali etiam in giuventute ascoltano fora su la porta de la Chiesa, ma a cavallo, et non altramente. Le loro donne parturiscono su la paglia, la quale vogliono sia il primo letto de la creatura. Poi portata al fiume quivi la lavono. nonostante gelo, o freddo alcuno, molto peculiare a quelli regioni. Impongono alla ditta creatura il nome de la prima persona aliena, quale entri dopo lo parto in casa, et se e greco, o latino, o chiamato alla forestiera l’aggiungono sempre a quel nome v. c. a Pietro Petruc, a Paulo Pauluc etc. Essi non hanno, ne usano letterc alcune, ne proprie, ne slranicre. Loro Sacerdoti officiano a suo modo con parole, et cliarattere greche senza intenderle. quando li accade far scrirer ad alcuno, che raro lo costmnano, fanno far l’officio a Judei per la maggior parte, con lettere liebree. ma lo forzo mandano l’uno all’altro Ambasciatori a bocca. Fra loro sono nobili e vasalli, e servi, o schiavi. li nobili tra li altri sono molto reveriti, et la maggior parte del tempo stanno a cavallo. Non patiscono che li sudetti tengono cavalli. e se a easo un vasallo allieva alcun polledro, cresciuto ch’e di subito gli e tolto dal gentilhuomo, et datogli bovi per contra dicendogli: questo t’aspetta et non cavallo. Fra loro sono di detti nobili assai Signori di vasalli, et viveno tutti senza subiettione alcuna l’uno a l’altro, ne vogliono superiore alcuno, se non Dio, ne tengono veruno administratore di justitia, ne alcuna legge scritta, la forza o la sagacita o iterposite persone sono mezi di loro litigii. D’una gran parte di detti nobili l’un parente amazza l’altro, et il piu delli fratelli, et si presto che l’un fratello ha morto l’altro, la prossima notte dorme con la moglie del defunto sua cognata, perche se fanno licito bavere etiam diverse moglie, quale tengono poi tutte per legitime. Subito che’l figlio del nobile ha doi o tre anni lo danno in governo ad uno delli servitori. il qual lo mena ogni di cavalcando con un archetto piccolo in mano, et come vede una gallina, o uccello, o porco, o altro animale, l’insegna a saettare: poi diventando piu grande, esso medemo va a caccia dentro da li loro proprii casali a detti animali. ne il suddito ardiria farli alcun ostaculo. E fatti che sono huomini, la loro vita e continuo a la preda di fiere salvatiche et piu di domestiche, et etiam di creature humane. Loro paese per maggior parte e pallustre molto occupato di cannuccie et calami, de la radice di quali s’accoglie el calamo aromatico, le quali palude procedano dai gran fiumi del Tanai similiter hoggi cosi chiamato, et Rhombite detto Copa, et piu altre grosse et piccole fiumare, quale fanno molte bocche et quasi infinite paludi, come s’e detto, fra le quali sono fatti assai meati, et transiti, et cosi furtivamente per simili passi secreti insultano i poveri villani, et gli animali delli quali con li proprii figluoli ne portano la pena, pero che straportali d’un paese in un’ altro li barattano et vendeno. Et impero che in quel paese non s’usa, ne corre alcuna moneta massime nelli mediterranei, li loro contratti se fanno a boccassini ch’e una pezza di tela da fare una camisa, et cosi ragionano ogni lor vendita, et apprezzano tutta la mercantia a boccassini. La maggior parte di detti popoli venduti, sono condotti al Chairo in Egitto, et cosi la fortuna li transmuta dai piu sudditi villani del mondo a de li maggiori stali et signorie del nostro secolo, come Soldano, Armiragli etc. Loro vestimenti di sopra, sono de feltro a guisa de peviali de chiesa portandolo aperto d’una delle bande per cacciare lo destro brazzo fora. In testa una beretta etiam de feltro in forma d’uno pane di zuccaro. Sotto detto manto portano terrilicci cosi chiamati da seta o tela affaldati et rugati dalla centura in giu, quasi simili alle falde de l’auticha armatura Romana. Portano stivali et stivaletti l’uno sopra l’altro assettati et molto galanti et calzebrache di tela larghe. Portano mostaccini di barba longhissimi. Portano etiam continuo al lato quest’altre artegliarie, cioe fucino da foco in uno polito borsoto di corio fatto et recamato da loro donne. Portano rasoro et cola da pietra da affilarlo, con il quale si radeno l’un l’altro la testa lasciando sul vertice un lineo de capelli longo et intrecciato, ch’alcuni voglion dir sia per lasciar appiglio alla testa, se a loro fussi tagliata, accio non sia imbrattuta la faccia con le mani sanguinenti, et brutte de l’homicida. Si radeno etiam lo pettenale sempre che siano per combattere, dicendo che saria vergogna et peccato esser visto morto con peli in tal loco. Gettano foco a case de nimici, qual tutte sono di paglia, attaccati solfarini accesi a freze. Tengono in case coppe d’oro grande da 300 fin a 500 ducati, dico li potenti, et ancora d’argento, con le quali bevano con grandissima ceremonia in uso piu al bevere, che a moli’ altri loro apparati, bevendo continuo et a nome di Dio, et a nomi di santi, et di parenti, et d’amici morti, commemorando qualche gesti egregii et notabile conditione con grandi honori et riverentie quasi come sacrificio, et con lo capo sempre scoperto per maggiore humilita. Dormeno con la lorica cosi da loro chiamata, ch’e camisa di maglia sotto la testa per guancia], et con l’arme appresso, et levandosi a l’improvisa di subito si vesteno detta panciera, et si drizzano armati. Marito et moglie jaceno al letto capo a piedi et loro letti sono di corio pieni di fiori di calami o junchi. Tengono questa opinione fra loro, che non si debbi reputare alcun di generatione nobile, dalla quale si habbia notitia per alcun tempo essere stata ignobile, se bene havesse poi procreati piu Re: Vogliono che’l gentilhuomo non sappia fare ne conti, ne negotii mercantili, salve per vendere loro prede, dicendo non spettare al nobile se non reggere popoli, et difensarli et agitarsi a caccio, et a essercitii militari. Et assai laudano la liberalita et donano facilissimamente ogni loro utensile: da cavallo et arme in fora. Ma de loro vestimenti sopra tutto ne sono non solum liberali, ma prodighi, et per questo accade ut plurimum siano di vesti peggio in ordine, che sudditi. Et tante fiate l’anno che si fanno veste nove o camise de seta cremesina da loro usitate; de subito li sono richieste in dono da vassalli, et se recusassino di darle o ne demostrassino mala voglia gli ne seguiria grandissima vergogna, et per cio incontinente gli e dimandata et in quel instante proferendola se la spogliano, et per contra pigliano la povera camisa del’ infimo dimandatore per la maggior parte trista et sporca. et cosi quasi sempre li nobili sono peggio vestiti degli altri, stivali, arme et cavallo in fora, che mai non donano, nelle quali cose sopra tutto consista la loro pompa. et piu fiate donano quanto mobili hanno per haver an cavallo, che gli aggrada, ne tengono cosa piu pretiosa d’un ottimo cavallo. Se gli accade aquestare alla preda o in qualch’ altro modo oro o argento, subito lo dispensano in poculi predetti, o in guarnimenti di selle, o per uso d’adornamenti militari, quanto per spendere fra loro non lo costumano, et potissime li mediterranei, che quelli delle marine sono piu avezzati a negotii. Combatteno quotidianamente con Tartari dai quali, d’ogni banda quasi sono cinti. Passano etiam lo Bosphoro su la Taurica Chersoneso, provincia dov’e situata Cafa Colonia conslituta ab anticho da Gcnoesi. et passano volontieri detto freto all’ invernato che’l mare e gelato a preda d’habitanti Scythi. Et poco numero di loro caccia gran gente di quella, perche sono molto piu agili et meglio in ordine d’arme et di cavalli et dimostrano piu animosita. Le loro armature da testa sono proprie a ponto come se vede sopra l’antigaglie con le retenute per le guancie attaccate sotto la gola al modo antico. Tartari sono piu patienti ad ogni necessita tanto ch’e cosa mirabile: et cosi piu fiate vincono, percioche quando se poteno conducere in qualche estreme paludi, o neve, o giacci, o luoghi penuriosi d’ogni bene, dove per constantia et ostentione il piu delle volte vincono. Delti Zychi per la maggior parte sono formosi et belli et al Chairo fra quelli Mamaluehi et Armiragli, che il piu di loro sono di tal stirpe (come s’e detto) si vede gente di grande aspetto. et di loro donne el simile, quali sono nel proprio paese etiam con forestieri domestichissime. Usano l’officio de l’hospitalita generalmente ad ogn’ uno con grande carezze, et l’albergato, et l’albergante chiamano conacco come l’hospite in latino. et alla partenza l’hospite accompagna el conacco forestiero per fin ad un’ altro hospitio et lo defende, et mettegli bisognando la vita fidelissimamente. E benche (come s’e detto) tanto si costuma il depredare in quelle parte, che viene a parere guadagno quasi di justo affanno, tamen a loro conacchi usano molto fidelta et in casa loro et fora con grandissime carezze. Lasciano maneggiare le loro fanciulle vergine dal capo alli piedi precipue in presentia de parenti, salvo sempre l’atto venereo. et riposandosi il forestiero conacco a dormire, o risvegliato che’l sia, dette fanciulle con molti vezzi li cercano le immonditie come cose pecularissime et nature a quelli paesi. Intrano ditte poncelle nude nei fiumi ad occhi veggenti d’ogn’uno, dove si vede numero infinito di formatissime creature et molto bianche. El vitto loro e una gran parte di quelli pesci Anlicei cosi hoggidi da loro chiamati et etiam antiquitus secondo Strabone, che in effetto sono sturioni piu grossi et piu piccoli. et bevalo di quell’ acqua di detti fiumare molto speciale alla digestione. Usano ancora ogn’altra carne domestica et sabatica, frumenti et vini d’uva non hanno. Miglio assai et simili altre semenze delle quali fanno pane et vivande diverse, et bevande chiamate Boza. usano etiam vino di mele d’ape. Le loro stantie tutte sono di paglia, di canne, di legnami. et gran vergogna saria ad uno Signore o gentilhuomo fabricare o fortezza o stantia de muro forte, dicendo che l’huomo si dimostrala vile et pauroso et non bastante ne a guardarsi, ne a defendersi, et cosi tutti habitano in quelle case predette, et a casale, a casale, ne una minima fortezza s’usa o habita in lutto quel paese, et perche si truovano alcune torre, et muraglie antiche, li villani a qualche loro proposito l’adoperano, che i nobili se ne vergognariano. Loro medemo lavorano ogni di le proprie saette etiam a cavallo, delle quale ne fanno perfettissime, et poche saette si trovano di maggiore passata delle loro con spiculi, o ferri d’ottima fattione temperatissimi et di terribil passata. Le loro donne nobili non s’adoperano in altri lavori che in rechami etiam sopra corami, et recamano Borsorti di pelle per focini da foco (come di sopra s’e detto) et centure di corio politissime. Le loro essequie sono molto strane. Poi la morte di gentilhuomini li fanno talami di legnami alti alla campagna, sopra li quali pongono a sedere el corpo morto cavati prima l’inlestini et quivi per otto giorni sono visitati da parenti, amici, et sudditi dai quali sono appresentati variamente come tazze d’argento, archi, freccie, et altro merce. Da li due lati del talamo stanno li due parenti stretti d’eta, in piedi appoggiati ad un bastone per uno, et sul talamo da man mancha sta una poncella con la freccia in mano, sopra la qual ha uno fazzoletto di seta spiegato, col quale li caccia le mosche avenga che sia il tempo gelato com’e la piu parte dell’ anno in quelli paesi. Et in faccia del morto in terra piana sta la prima delle moglie assettata sopra una cathedra mirando continuo il marito morto constantemente et senza piangere, che lachrymando seria vergogna, et questo fanno per un gran pezzo del di fin all’ ottava et poi lo sepeliscono in questo modo, prendono un grossissimo arboro et de la parte piu massiccia o grossa tagliano a sufficientia per la longhezza, et lo sfendono in due parte, et poi lo votano o cavano tanto che li stia il corpo a bastanza con parte delli donarii appresentati ut supra. poi posto il cadavero nel cavato de detti legni, lo pongono al luogo statuito della sepoltura dov’e gran multitudine di gente, li fanno la tombe cosi chiamata, cioe il monte di terra sopra, et quanto e stato maggior maestro et havuto piu sudditi et amici, tanto fanno il monte piu eccelso et maggiore, havendo il piu stretto parente raccolte tutte l’offerte, et fatto continuo le spese a visitanti secondo e stato piu amoroso et honorevole, tanto piu et manco sepeliscono di dette offerte col corpo. Costumano etiam in dette essequie a li gran maestri un’ altro sacrificio barbaro, opera meritoria di spettaculo, prendendo una poncella di 12 in 14 anni, et posta a sedere sopra una pelle d’un Bove, allora amazzato, et distesa col pelo su’l suolo della terra in presentia di tutti circonstati huomini, et donne, et il piu gagliardo et ardito giovane di quelli sotto il manto di feltro si prova a sponcellare detta fanciulla. et rare fiate che quella renitente non ne straccha tre o quattro et tal fiate piu, inanzi ch’ella sia vinta, tandem poi lassa et stanca con mille promissione d’essere tenuta per moglie o altre persuasione el valent’ huomo rompe la porta, et intra in casa. Et poi come vincitore mostra subito a circonstanti le spoglie fedate di sangue, et cosi le donne presenti forse con finta vergogna voltando la faccia fingendo non volere mirare, non polendo pero conlinere il riso etc. Poi la sepoltura, per piu di, allhora del mangiare fanno mettere in ordine el cavallo del defonto, qual mandano a mano con uno di servitori alla sepoltura, onde sino a tre fiate per nome chiamato el morto lo convitano da parte delli parenti, et amici se vuole venire a mangiare. Et visto il servitore non havere alcuna risposta, ritorna col cavallo a riferire che non risponde. Et cosi scusi, parendo haver fatto loro debito, mangiano et beveno a suo honore».

Из сего описания читатели могут усмотреть, что в течение 3-х веков в правах Черкессов произошло весьма мало перемены, и что в образе жизни они почти нисколько не различествуют от своих предков. Сочинение Интериано (в Немецком переводе) помещено в главе 27-й путешествия Г. Клапрота на Кавказ и в Грузию.

33. Так и доселе еще подносятся у Монголов дары людям значительным; но я отнюдь не полагаю, чтобы название новены произошло от слова nove: девять, как очевидно силится доказать Барбаро. Новеною называется ныне в наших Волжских губерниях холстина.

34. Контарини также говорит, что Татары употребляли напиток, сделанный из меда, и даже напивались им до пьяна. (Контар. Г. VII). Плано Карпини равномерно осуждает их в пьянстве; но упоминает притом, что вина, пива и меда у них нет, кроме присылаемого или привозимого в дар другими народами (Язык. Пут. к Тат. стр. 115).

35. Буза известна и у Русских. Еще недавно продавали ее на улицах в Москве. У нынешних Черкессов бузою называется весьма приятный и крепкий напиток, приготовляемый из сарачинского пшена. О сем напитке упоминает еще Георгий Интериано (см. пр. 52). Переводчик Абулгазия называет бузу брагою.

36. В подлиннике сказано: Un giovane Greco bastoniero del Console, т. e. тростеносец. Консулы, посылавшиеся в прежние времена Генуэзцами и Венецианами в разные торговые города, имели у себя, подобно древним Римским Консулам, особенных Ликторов.

37. У нас также есть род охоты, похожий на ту, которую описывает Барбаро и называющийся облавою. Она преимущественно употребляется противу волков, медведей и других крупных зверей и кажется заимствована от Татар, как видно будет из примечания 45-го.

38. По свидетельству Сестренцевича, 444 аслрп составляли червонец (Siestr. Hist, de la Cliers. Taur. p. 42).

39. Повозки этого рода и до сих пор употребляются Татарами и известны под именем аробы или арбы. Кому удавалось проезжать чрез места, заселенные Татарами, тот конечно помнит неприятный скрыл ароб, у которых колеса никогда не мажутся. По свидетельству Марко Поло двуколссные повозки служили только для перевоза жен и детей; те же, на которых ставились шатры, были обыкновенно о четырех колесах (Trav. of Marco Polo, by Marsden p. 204).

40. Вот как Плано Карпини описывает этого рода домы, известные под именем кибиток: «Ставки у Татар — круглые, на подобие шатров, и сделаны искусно из прутьев и палок. Вверху посредине проделано окно, сквозь которое входит свет и выходит дым, потому что огонь у них всегда разложен посреди ставки. Стены и кровля покрываются обыкновенно войлоком, из которого сделаны и двери. Иные ставки — большие; другие не велики, смотря по знатности или скудости человека. Иные скоро разбираются и опять складываются и навьючиваются на скотину; других же разбирать нельзя, а ставят их цельные на повозках. Под небольшие впрягают в повозку одного быка, а под большие трех, четырех и более, смотря по величине. — Куда бы Татары ни ходили: на войну, или с места на место, всегда берут их с собою (Язык. Пут. к Тат. стр. 81). Марко Поло присовокупляет, что при постановке этих ставок или кибиток на землю, строго наблюдают, дабы вход был обращен на юг (Tr. of. М. Р. by Marsden p. 204). То же самое говорит и Рубриквис (Purchase Pilgr. V. III. p. 5).

41. Плано Капини, бывший в 1246 году при дворе Худестзи-Хана, описывает следующим образом Ханскую аудиенцию: «В том месте, где Император возведен был на престол, позвали нас к нему. Чингай, первый Секретарь его, записав паши имена, а также тех, от кого мы присланы, равно Герцогов Соланжского и других, громогласно прочитал их пред Императором и всеми военачальниками. После этого каждый из нас четырежды преклонил левое колено, и нам напомнили, чтобы мы не наступали на порог. Обыскав тщательно, нет ли при нас ножей, и не нашед ничего, ввели нас восточными дверьми; ибо западными никто не смеет входить, кроме Императора (Язык. Пут. к Тат. стр. 49).

42. Плано Карпини хвалит вообще миролюбивый характер Татар. По свидетельству его, они бранятся между собою редко или никогда, а драк совсем у них не бывает, также как вражды, ссор, побоев и убийства. В другом же месте он говорит, что тяжебных дел между ими почти совсем нет (Язык. Пут. к Тат. ст. 101 и 103).

43. В дополнение приводим здесь ту главу из путешествия Марко Поло, в которой он описывает соколиную охоту Кублай Хана: «Пробыв около двух месяцев в столице своей (Камбалу или Пекине), Его Величество в Марте отправляется на Северовосток к морю (отстоящему в двух днях пути от города), чтобы поохотиться по берегу реки (Узури). Ему сопутствуют до 10,000 охотников с ястребами, соколами и кречетами. Они идут не одною толпою; но разделены на несколько небольших отрядов, от ста до двух сот человек и более, дабы удобнее охотиться в разных местах, и большую часть добытой ими дичи приносят Его Величеству. Сверх того при нем находится еще около 10,000 так называемых таскаоль или стражей, которые расставлены небольшими кучками, в два и три человека, в близком расстоянии друг от друга, так что вместе составляют огромный круг. Каждый из них имеет у себя по свистку, для отозвания птиц в случае нужды. По мановению Его Величества, все охотники разом спускают соколов своих; но не следуют за ними в ту сторону, куда они направят свой полет; ибо стража обязана внимательно наблюдать за этим и, в случае нужды или опасности, немедленно отзывать птиц назад. Сокола Его Величества и знатнейших вельмож имеют на ноге небольшую серебряную дощечку, на которой вырезано имя хозяина и охотника, так что, немедленно по поимке птицы, можно узнать, кому она принадлежит и возвратить хозяину. Если же случится, что не смотря на вырезаное имя, поймавший птицу, не зная лично хозяина, не может тот же час доставить ему оную, то в таком случае приносит ее к особенному чиновнику, называемому Булангази, т. е. хранитель неизвестной собственности. Всякий, нашедший лошадь, меч, птицу или другую какую либо вещь, и не знающий, кому она принадлежит, должен непременно представить ее означенному чиновнику, который в свою очередь обязан принять доставленную ему таким образом вещь и тщательно хранить ее. Тот же, кто не исполнит этого постановления и не представит находки своей, почитается вором. Потерявший вещь с своей стороны может прямо отправиться к Булангази и получить от него без всякого затруднения обратно свою собственность. Чиновник этот живет обыкновенно на самом возвышенном месте в стане, и шатер его отличается особенным флагом, дабы имеющие до него нужду могли удобнее отыскать его. Польза этого учреждения очевидна, потому что ни одна вещь не может пропасть без вести».

«Подвигаясь таким образом все ближе и ближе к морю, Его Величество забавляется различного рода охотою, — и смело можно сказать, что нигде в целом свете не встретишь подобного увеселения. В случае тесных проходов, попадающихся кое где на пути, во время охоты, Его Величество едет на двух, а иногда и на одном слоне, смотря по удобству места; обыкновенно же он ездит на четырех слонах, на коих воздвигнут деревянный шатер превосходной работы, обитый внутри парчою, а снаружи покрытый львиными (вероятно тигровыми или барсовыми) кожами. В этом шатре Его Величество проводит неподвижно все время охоты; ибо одержим припадками подагры. При нем находятся всегда 10 или 12 соколов и столько же приближенных сановников, для развлечения и увеселения его. Прочие же вельможи едут возле верхом, и обязаны уведомлять Государя всякий раз, когда завидят журавлей или других каких либо птиц. Он немедленно откидывает полы шатра своего и, при приближении дичи дает знак, по которому охотники спускают соколов. Птицы нападают стремительно на журавлей и, после продолжительного боя, одолевают их. Распростершись на своем ложе, Его Величество, равно как сановники и всадники, его окружающие, чрезвычайно забавляются этою потехою. Поохотившись таким образом в продолжении нескольких часов, Хан отправляется к месту, именуемому Какзар-Модин, где уже разбиты шатры его и ставки его сыновей, вельмож, телохранителей и охотников. Ставки эти простираются до 10,000 и вместе представляют отменно красивый вид. Шатер Его Величества, в котором он обыкновенно дает аудиенцию, так обширен, что может вместить в себе до 10,000 человек, не включая в то число вельмож и других знатных особ. Вход в этот шатер обращен на юг; с восточной же стороны примыкает к нему другой шатер, заключающий в себе большой зал, где обыкновенно пребывает Государь с приближенными своими и где он принимает только тех, с которыми хочет говорить лично. За этим залом находится другой, также прекрасный и просторный покой, назначенный для спальни Его Величества. Сверх того возле главного шатра разбито еще множество других меньших шатров и покоев для служителей Ханских, но они не в одной связи с главною ставкою. Все эти залы и покои устроены следующим образом. Каждый из них поддерживается тремя позолоченными столбами превосходной отделки. Снаружи шатры покрыты львиными кожами, раскрашенными белыми, черными и красными полосами и так плотно сшитыми, что ни дождь, ни ветер не может проникнуть сквозь них. Внутри же они обиты горностаями и соболями, драгоценнейшим из всех мехов; ибо лучшая соболья шуба стоит до 2000 золотых монет (бизонтов), а обыкновенная не менее 1000 монет. От того то Татары называют соболий мех царем всех мехов, а самого животного, которое величиною с крота — рондес. Этими то двумя мехами шатры Его Величества отделаны внутри с необыкновенным искусством и вкусом; веревки же, которыми они притянуты к земле, сплетены все из шелка. Неподалеку от шатра Его Величества разбиты ставки его жен, также великолепно и красиво убранные. Жены Ханские имеют при себе своих соколов, ястребов и других птиц, с коими принимают участие в общем увеселении. Число народа, стекающегося в стан, со всех концов Государства, так велико, что можно подумать, будто находится посреди самого многолюдного города. При Его Величестве неотлучно пребывают все его служители, как то: врачи, астрономы, ловчие и другие сановники».

«Тут остается он до первых Вигилий нашей Пасхи и, в продолжение всего этого времени, беспрестанно охотится по берегам озер и рек за журавлями, лебедями, аистами и другими птицами. Охотники, рассеянные по разным направлениям, доставляют ему множество всякого рода дичи. Таким образом, во время всей этой потехи, он наслаждается беспрерывно различными забавами и удовольствиями, понятными только для тех, кто были свидетелями всех этих забав; ибо великолепие и огромность их превосходит всякое описание. Ни один купец, ремесленник и поселянин не вправь держать у себя соколов или других птиц, годных к охоте, а также охотничей собаки. Вельможам же и дворянам воспрещено охотиться в окрестностях тех мест, где находится Государь (т. е. в расстоянии 5 миль в одну сторону, 10 в другую и 15 в третью), если имена их не вписаны в список главного Сокольничего, или если они не имеют на то особенного позволения. В других же местах охота им не возбраняется. Еще существует другой закон, воспрещающий Князьям и вельможам, равно как и простым поселянам травить зайцев, диких коз, оленей и других подобных животных от Марта до Октября, в том предположении, что они в это время ростут и плодятся. Преступивший таковой закон подвергается строгому наказанию, и от того дичь распложается у них в неимоверном количестве. По прошествии положенного времени, Его Величество тем же порядком возвращается в столицу, не переставая охотиться во все продолжение своего путешествия (Tr. of. Marco Polo by Marsden. B. II. Ch. 16. p. 342-45)».

Русской Переводчик Абулгазия описывает следующим образом Татарскую охоту: «Татары от всех времен полагали главное свое упражнение в охоте. Еще и ныне большая часть сего народа питается токмо своим скотом и охотою. Татары идолопоклонники не употребляют никаких собак, ходя за охотою; но отправляют оную охоту множеством людей следующим образом. Хан, или Принц, который хочет ехать на охоту, собирает столько своих подданных, сколько время и случай позволяет, что иногда доходить от 10 до 12 тысяч человек, смотря потому, коль он силен. Сии люди по прибытии на место, разделяются по разным местам кругом того места, где будет охота. Когда же все сие будет учреждено к удовольствию Принца, то начинают с каждого места распространяться с правой руки на левую, пока сойдутся с людьми ближних мест, наблюдая притом сие, чтобы человек от человека стоял на 10 или на 20 шагов; а сие делает совершенный круг около того места, которое назначено в центр охоты. Когда сие так будет расположено, то по данному знаку, все пойдут к центру круга, и что больше круг будет приходить в узкость, то больше люди приближаются друг к другу, пока все не станут весьма тисниться. Тогда все слезут с лошадей и идучи все равным шагом к центру, сделают круг столь велик, коль надобен будет, сдваивая и строивая шеренги, ежели много людей. Звери, которые увидевши людей, бегут сперва к центру; но видя, что и там место весьма узко, стараются где нибудь пробежать. Но в которую бы сторону они ни кинулись, то отвсюду слышат крик, стук в бубны, и звук в рога и в другие инструменты, каковы употребляются на войне у того народа. Напоследок сие так оглушит зверей, что они уже сами отдаются людям, не делая ни малого сопротивления. Таким способом ловят они всех зверей будто бы сетьми, сколько бы их не могло быть в окружности оной, которая иногда бывает на 4 и на 5 миль в диаметре с самого начала, где они часто ловят многие тысячи всяких зверей (см. Абулг. Истор. Родосл. Татар Т. II. стр. 330)». Марко Поло также упоминает об охоте этого рода (Tr. of. Mar. Polo by Marsden B. II. Ch. 15. p. 557).

44. Этот способ ловить в табуне лошадей употребляется и до сих еще пор Казаками, Калмыками и горскими народами. Когда на дикую лошадь накидывают аркан, она сначала храпит и бьется; но искусный всадник скоро усмиряет ее и делает ручною.

45. Бараний жир и по сие время употребляется на востоке, как необходимая приправа ко всем кушаньям. Мне самому случалось есть у Шамхала Тарковского пирожное, сделанное из миндаля с шафраном и бараньем жиром. Для Европейца оно покажется весьма невкусным.

(пер. В. И. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Библиотека иностранных писателей о России, Том 1. СПб. 1836

© текст - Семенов В. И. 1836
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001