Путешествие в Тану Иосафата Барбаро в 1436 году.

(Продолжение.)

Жил в то время в Тане священник Францисканского ордена, по имени Термо, который, сделавши из двух обручей, одного большого, а другого малого, сеть, и прикрепив их к вкопанному в землю деревянному столбу, ловил за стенами города по 10 и по 20 куропаток разом, и продавая их каждый день, выручил столько денег, что купил себе Черкесского невольника, [281] которого и назвал Перниге (куропаткою). В последствии он постриг его в священники.

Там разной дичи было столько, что иногда олени, увидев ночью свет в каком нибудь доме, приходили туда стадами; — а когда в нем было растворено окно, то и птицы разного рода влетали в оное большими стаями.

По месту, какое занимал народ сей, можно было заключить и о количестве его: ибо в одном месте, именуемом Бозагац, где был мой рыбный завод, (место сие отдалено от Таны на 40 миль), рыбаки мои жаловались мне на опустошение, причиненное моему рыбному заводу; и недовольно того, что они взяли с собою рыбу, как посоленную, так и не посоленную, но даже икру и соль, которая там оставалась. Кроме сего они разорили три мельнички, сделанные мною для помолу соли; взяли с собою все железо, которое там было; пуще сего они разломали еще бочки, и унесли с собою клетки, которые они употребляют в строении своих возов. — Но что было сделано мне, то было сделано и всем. — Некто Дзуан делла-Валле, имевший также там рыбный завод, услышав о приходе их Императора, приказал выкопать глубокий ров, в который он закопал около тридцати [282] бочонков свежей икры. Накрыв же все сие землею, велел разложить огонь, и сверху засыпал тот ров золою, думая, что они пройдут сие место без внимания. Напротив того, они, пришедши туда, тотчас раскопали ров тот, и ни чего в нем не оставили.

Народ сей ездит на повозках о двух колесах, которые бывают накрыты войлоком, или рогожами, или сукном, смотря по состоянию. Некоторые даже и живут в них; но те повозки или кибитки делаются следующим образом: они берут деревянный обруч, имеющий в поперечнике полтора аршина, и на оном укрепляют еще несколько обручей, которые бывают пересечены в середине; после сего накрывают все сие или рогожами, или сукном, или войлоком, как выше сего сказано было. Когда же они хотят где либо на время основать жилище свое, то, сняв с колес кибитки сии, ставят их на землю — и там живут.

Спустя несколько дней по отъезде их Императора, пришли ко мне некоторые из жителей Таны, сказав, что меня ожидает какой-то Татарин у стен городских, и что он желает говорить со мною. Пришедши туда, я узнал, что неподалеку от Таны находится некто по имени Еделмуг, который [283] охотно вошел бы к нам в город, (если бы это не было мне противно) и сделался бы моим племянником, т. е. гостем.

Получив на сие позволение от Консула, я ввел Еделмуга, с тремя еще людьми, и повел его к себе в дом, где угощал его чем только мог, в особенности подчивал его вином, которое ему очень понравилось; — и он гостил у меня два дня. — Желая наконец со мной расстаться, он уговаривал меня ехать с ним вместе, уверяя, что мне нечего опасаться, и что я с ним смело могу быть везде. Я это рассказал некоторым купцам, моим соотечественникам, — и они все были поражены удивлением.

Решившись наконец ехать с ним, я велел двум Татарам из города Таны итти за нами пешком, а сам сел на лошадь, и мы в три часа утра выехали из города. Еделмуг был так пьян, что у него из носу и из ушей шла кровь; и когда я его уговаривал, чтобы он не пил так много вина, то он, делая разные кривляния, подобно обезьяне, говорил мне: «оставь меня в покое, ведь я в целую жизнь не надеюсь пить больше вина». — По дороге мы встретили реку (Дон.), которая была покрыта льдом, [284] — и мы с немалою трудностию перешли чрез оную. Утомившись от долгого пути, мы решились отдохнуть у неизвестного нам народа, где и провели ночь, беспокоясь, чего нам должно было ожидать.

На следующее утро, мы начали опять свое путешествие, и перешли по льду через другой рукав реки, однако с гораздо меньшею трудностию и опасностию, как в прошедший день: — мы старались итти по той дороге, по которой шел тот народ, похожий (по множеству своему) на муравьев. — Но наконец достигли мы места, где находился их Император; там Еделмугу отдана была должная честь, и принесли ему хлеба, молока, и тому подобных вещей, — так, что мы ни в чем не имели нужды. — На другой день, желали видеть, как народ сей ездит верхом, и какому порядку следует он в разных воинских упражнениях; я увидел очень много любопытного и достойного внимания, так, что если бы предпринял описать одно за другим, то я думаю, что составил бы большую и весьма занимательную книгу.

Мы приблизились к месту, где обитал их Император, которого я застал лежавшим под балдахином, а вокруг него бесчисленное множество народа. Те же, которые желали [285] предстать пред него, стояли на коленях, на большом расстоянии один от другого, и в отдаленности оставляли оружие свое.

Когда же с кем нибудь из них Император или говорил, или требовал изъяснения причины, заставившей его прийти к нему, то проситель, подошедши к нему ближе, становился по прежнему на колени, и Император в другой раз делал ему разные вопросы, и эта церемония продолжается до тех пор, покуда он дает аудиенцию.

По целой Орде споры и обиды решаются без всякого приуготовления, и это происходит следующим образом. Когда кто нибудь из них имеет с кем либо о некотором деле спор, будучи обижен или словами, или иным образом, то они оба, а если их много, то все, идут на ту дорогу, которая им кажется лучшею, и первому, попавшемуся к ним на встречу человеку, какого бы он звания ни был, говорят так: «господин, выслушай нас, потому что мы поспорили»; и он тотчас останавливается и слушает то, что они ему говорят, а потом решает спорное дело без всяких бумаг, и о решении его никто более не говорит. Когда же на сие стекается много посторонних людей, то он, обратившись к ним, говорит: «вы [286] будете свидетелями моего решения». Подобный порядок употребляется всегда во всех их спорах.

Проходя некогда по сей Орде, подошедши к одному, увидел я опрокинутую деревянную чашку; поднявши же ее, я нашел в ней несколько вареного проса, и обратившись к подле меня стоявшему Татарину, спросил его, что бы это значило? — Он отвечал мне: что это положено гибу перес, т. е. язычниками. «Как!» возразил я: «неужели между вами есть язычники?» Он же со вздохом отвечал мне: «Ах и сколько их! — но они скрываются».

Перечесть народ сей, как я сказал выше сего, невозможно; но я скажу о сем то, что думаю. — Я знаю положительно, что во всей Орде, когда она бывает собрана в одно место, находится 300,000 душ. — Сие я говорю потому, что частию Орды сей начальствовал Улу-Магумет-Хан, о чем сказано было выше сего.

Народ сей храбр и неустрашим, так, что некоторые из них по превосходству своему пред прочими именуются Талабагатор, т. е. храбрые дураки (Не лучше ли перевесть: Исступленные Богатыри, или безрассудные храбрецы.). Молва о [287] сем странном для нас названии носится по всему народу, и значение оного соответствует словам: умный, красивый, и проч.

Храбрые дураки имеют предпочтение пред всеми, и все, что они ни делают (хотя впрочем они поступают очень безрассудно) бывает похваляемо; ибо как все ими делаемое бывает следствием храбрости, то другим и кажется, что они делают свое дело. Из них многие, во время войны, считают ни во что жизнь, не страшатся ничего: напротив того, стремятся всегда вперед, и подвергаются явной опасности, без всякой причины, от чего трусы иногда ободряются и делаются храбрыми.

Мне кажется, что им это прозвище очень пристало; ибо (по моему мнению) никто не может быть храбрым человеком, если он не безрассуден. По истине, не глупость ли это, когда один хочет итти противу четырех? — Не дурачество ли это, когда кто нибудь готов драться с ножом в руках с теми, которые имеют у себя шпаги? — Кстати, расскажу вам, что случилось однажды со мною в Тане.

Однажды пришли на городскую площадь Татары, и сказали, что сто конных Черкес кроются в лесу, отстоящем от Таны на три мили, и хотят, по [288] обыкновению своему, сделать набег. — Я находился тогда, по случаю, в лавке, где продавали стрелы; со мною был там какой-то купец, родом Татарин, который лишь только что услышал об этом, вскочивши, сказал: зачем нам не отважиться поймать их? Сколько там Черкес? — Я ему отвечал: — Сто! — Хорошо, возразил он, — Нас пятеро; сколько же ты их поймать можешь? — Сорок, отвечал он, присовокупивши: ведь Черкесы более походят на женщин, нежели на мужчин. Говоря сие, он беспрерывно кричал «пойдем и поймаем их». — Услышавши сие, я тотчас пошел к Мессер Франческо и рассказал ему о случившемся. — Франческо, рассмеявшись, спросил меня, достанет ли у меня смелости итти туда. Я ему ответствовал, что я ничего не опасаюсь.

Спустя несколько часов, согласившись ехать туда, мы сели на лошадей, приказав нашим людям прийти к нам по воде. — В полдень напали мы на Черкесов; стоявших в тени. — Некоторые из них спали. — Судьбе угодно было, чтоб гораздо прежде нас прибыл туда трубач наш, который, затрубив, заставил многих из них бежать. — Однако же между умершими и взятыми в плен было сорок человек [289] Черкес. — Любопытно было смотреть на храбрых дураков тогда, когда Татарин сей хотел непременно, чтобы они настигли бежавших Черкес. — Увидевши же, что никто из них не двигался с места, он сам погнался за Черкесами, крича им в след, чтобы они воротились. — Возвратившись чрез час, и прибывши к нам, он крепко жалел о том, что не мог их настичь. — Представьте же, какова была его безрассудность, гоняться за таким множеством людей: и что бы он сделал, когда бы они поворотили к нему? — Верно заплатил бы он жизнию за безрассудную отважность. — Но не смотря на сие, он еще издевался над нами, когда мы ему выговаривали, что он поступил очень неблагоразумно.

Малые отряды сего войска, (о котором я упоминал выше сего), пришедшие прежде в Тану, были отправлены для рекогносцировки мест, и для того, чтобы предостеречь войско от предстоявшей может быть опасности. — По водворении их Императора на каком либо месте, народ поспешно устроивает базар, ставя балаганы в линию, и оставляя широкую улицу. Однако же многочисленность скота зимой производит большую грязь, а летом ужасную [290] пыль. — По устроении базаря, они строят печки, жарят и варят в них мясо, делают разные лакомства из молока, масла и сыру. — Они ловят искусно всякую дичь, в особенности оленей.

У них в Орде находятся суконные фабриканты, слесаря, кузнецы и всякие мастера. — Но ежели ты спросишь меня, зачем же он кочуют, как Цыганы; то я тебе скажу в ответ, что ты в этом ошибаешься, ибо занимаемые ими степи походят на прекрасные и огромные города, не окруженные только стенами.

Однажды, подъезжая к Тане, на воротах которой была построена прекрасная башня, я, указав оную бывшему тогда со мной Татарину, смотревшему на оную пристально, спросил у него, нравится ли она ему; он же, посмотрев на меня и рассмеявшись, отвечал: одни трусы только строят башни. Мне кажется, что он в этом прав.

В сей Орде находятся купцы, которые развозят товары всякого роду по разным местам.

(Продолжение впредь.)

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Тану Иосафата Барбаро в 1436 году // Сын отечества и Северный архив, Часть 146. № 49. 1831