СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЖИТИЕ ЦАРЯ НАШЕГО ЧЕСТНОГО ИМЕНЕМ ИЯСУ,

ПРЕЗРЕВШЕГО ЦАРСТВО И СТАВШЕГО МУЧЕНИКОМ

КРОВИЮ ЧЕСТНЫМ 5-го [ДНЯ] МЕСЯЦА ТЭКЭМТА

В МИРЕ БОЖИЕМ, АМИНЬ И АМИНЬ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Включение «Жития» царя Иясу І в круг памятников эфиопской историографии вызвано обстоятельствами как исторического, так и литературного порядка. В отношении историческом оно интересно потому, что официальная «История» этого царя прекращает свое повествование за два с половиной года до его трагической гибели, а «Житие» как раз специально останавливается на этом немаловажном событии, описывая его как «мученичество святого царя». В литературном отношении этот памятник также занимает особое место: формально принадлежа к жанру житийному, обусловившему некоторые особенности eгo стиля и композиции, он все же больше тяготеет к произведениям официальной царской историографии.

Разумеется, житийный жанр (в особенности же жития национальных святых) не отделен непроходимой стеной от произведений национальной историографии. Эфиопская агиография как исторический источник была разобрана в специальном большом труде Б.А. Тураева, который писал: «Не будучи всегда точны и достоверны в передаче фактов, агиологические памятники шире захватывают, глубже обнимают и ярче передают историческую жизнь своего народа, чем летописи» [11, с. 288]. Однако и различие между этими жанрами велико, главным образом в авторском подходе и к описываемым событиям, и к герою повествования. Как и повсюду, житийный жанр в Эфиопии появился и развился прежде всего в связи с церковными потребностями. Появление национальных святых и помещение их в церковный календарь под определенным днем их памяти создавало потребность в житиях, которые следовало читать в эти дни на всенощной. Писались жития, как правило, в тех монастырях, где подвизался описываемый святой, что зачастую ограничивало круг интересов автора монастырскими стенами и из-за неумеренного «монастырского патриотизма» автора вело [256] к безмерному превозношению собственной обители. В любом случае в житиях мы видим «взгляд из монастыря» на эфиопскую историю. Это естественно, потому что их авторами были, как правило, монахи. Авторами произведений официальной царской историографии были также духовные лица, однако совсем другого толка: это были представители придворного духовенства, и здесь мы сталкиваемся уже с придворной точкой зрения.

В этом отношении «Житие царя нашего честного именем Иясу» резко выпадает из однородного ряда памятников эфиопской агиографии и относится к житийному жанру только формально. Его автор явно принадлежит к придворному кругу. Его описания торжественной коронации Иясу, его благотворительности церквам и духовенству, храмового строительства и военных походов больше напоминают стиль официального хрониста, нежели монастырского агиографа. Издатель «Жития» К. Конти Россини предполагает, что его автором мог быть Синода – официальный историограф царей Иясу и Бакаффы [33, с. 66-67]. Это весьма правдоподобно, тем более что описание похода на Гибе, в котором Синода участвовал, очень похоже на описание очевидца, а упоминанием в тексте царя Иоанна IV, жившего во второй половине XIX в., можно пренебречь как позднейшей вставкой переписчиков. «Житие» Иясу резко отличается от произведений эфиопской агиографии и своим объемом. Оно слишком велико для краткого синаксарного сказания, но очень мало для пространного самостоятельного жития. Вполне очевидно, что это произведение появилось не обычным путем, т.е. в ответ на монастырские и сугубо церковные нужды, а было составлено по прямому указанию царя Феофила для учрежденного им праздника успения своего брата, царя Иясу, и инициатива здесь исходила не из церковных, а из придворных кругов.

Автор, получив этот срочный заказ (а суд над убийцами Иясу и его церковное чествование состоялись на 4-й месяц царствования Феофила), оказался в довольно сложном положении: мало того, что у него было очень немного времени и сам он по своим литературным навыкам был все же историографом, а не агиографом, но и вся жизнь энергичного, женолюбивого и вполне земного Иясу плохо укладывалась в жесткий трафарет святого подвижника. Более того, все это была очень недавняя история, и здесь волю своей фантазии следовало давать с большой осторожностью. Однако, надо сказать, автор со своей задачей справился. Конечно, он не позабыл выпятить такие традиционные добродетели любого «боголюбивого царя», как храмовое строительство и благодеяния церкви и духовенству, но главное – он умело воспользовался тем потрясением, которое испытали люди при известии о совершенном двойном преступлении: цареубийстве и отцеубийстве, так как все знали, что убийство Иясу было совершено по наущению его сына Такла [257] Хайманота и жены – государыни Малакотавит. Как свидетельствует «Краткая хроника», «такого злодеяния, которое совершили над ним Дармэн, и Павел, и Малакотавит, и Машазет, не бывало из поколения в поколение в роду [царском]... так что говорили после смерти царя: уж лучше быть крестьянином малым!» [36, с. 80]. Поэтому представить Иясу мучеником было нетрудно. Гораздо труднее было обосновать то обязательное для канонизации царя положение, что он был святым. И здесь автор «Жития» в полной мере проявил свою дипломатическую ловкость, столь необходимую официальному дееписателю царя, и нашел-таки царю тот религиозный подвиг, который превращает его в святого подвижника. Воспользовавшись тем реальным фактом, что больной Иясу, узнав о самовольном воцарении своего сына Такла Хайманота, сначала выступил было против него в поход, а потом, почувствовав себя совсем плохо, смирился и отрекся от престола, автор превратил его в давнее и святое намерение царя «презреть царство» и выбрать для себя вместо «царствия земного» – «небесное». И здесь он обходится с большим тактом и осторожностью, выставляя главным свидетелем этого давнего намерения царя святую троицу, которая обусловливает и свою «плату» за достижение искомой святости – грядущую мученическую смерть царя, весьма резонно объясняя это «скудостью изрядств» его.

Как бы то ни было, автор «Жития» не только справился со своей задачей, поставленной перед ним царем Феофилом, но создал произведение, которое можно рассматривать и в ряду памятников официальной историографии. Перевод сделан по изданию [33, с. 67-95].