Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ КАЙТАКОВ

(В настоящей статье воспроизводится, в значительно дополненном виде, доклад, сделанный автором на заседании подсекции этнографии XII съезда русских естествоиспытателей и врачей в Москве 1909-1910 гг. <См. также наст, изд., т. III, стр. 411- 413.>)

Несмотря на успехи, сделанные в последние десятилетия кавказоведением, лингвистические и этнографические вопросы, связанные с изучением Кавказа, еще далеко не достаточно выяснены и материал, которым располагают ученые, остается крайне скудным. Особенный интерес возбудили в научном мире попытки сблизить кавказские языки с языками древних неарийских и несемитических культурных народов Передней Азии, между прочим — с языком так называемой второй системы ахеменидских клинообразных надписей. К сожалению, ученые в этом случае вынуждены сближать формы современных языков с языком памятников, из которых наиболее поздние относятся к IV в. до н. э.; между тем мы знаем из слов арабских географов, что этот язык, на котором говорило древнее население Хузистана, в качестве живого языка сохранялся в той же области еще в X в. н. э. (Ср. слова географа Истахри (91): «Что касается языка их (жителей Хузистана), то простой народ их говорит по-персидски и по-арабски, но у них есть другой язык, хузийский, не тожественный ни с еврейским, ни с сирийским, ни с персидским»). Тем же отсутствием лингвистических записей затрудняется выяснение другого вопроса по исторической этнографии Кавказа: насколько представители трех обширных лингвистических групп, подходившие к Кавказу в историческое время как с севера, так и с юга,— иранцы, турки и монголы — оказали влияние на кавказские языки или сами подчинились влиянию последних. В настоящее время, как известно, один из турецких языков, азербайджанский, все более и более приобретает значение lingua franca для значительного числа кавказских народностей; вполне возможно, что в прежние века были также примеры обратного явления, именно, что пришлые элементы, затерянные среди кавказских народностей, подчинялись лингвистическому влиянию своих соседей. К сожалению, до начала европейских научных экспедиций, т. е. до второй половины XVIII в., путешественники, посещавшие Кавказ, не сообщают нам, за самыми ничтожными исключениями, никаких сведений о лексическом составе [370] кавказских языков. Одним из таких редких исключений является османский путешественник XVII в. Эвлия Челеби, включавший в описание своих путешествий по Малой Азии и Кавказу довольно значительные списки слов на нескольких наречиях и таким образом дающий нам драгоценный лингвистический материал, еще недостаточно использованный учеными (Труд Эвлия Челеби носит название Сийахат-наме (букв. «Описание путешествия»). Сведения о судьбе этого труда и о характере единственного существующего издания (константинопольского) приведены в предисловии к хрестоматии В. Д. Смирнова (Образцовые произведения, стр. VII и сл.)

Одним из народов, обративших на себя внимание османского путешественника, были кайтаки, которых он видел в 1647 г. на пути из города Шекки (ныне Нуха) в Шемаху и о которых сообщает следующие сведения (См.: Эвлия Челеби, Сиййахат-наме, II, 291 и сл.; Смирнов, Образцовые произведения, стр. 95 и сл).


«Описание племени кайтаков.— В этой области есть племя, называемое кайтаками; число их доходит до 20 000. Их страну составляют пределы Дагестана; от времени до времени они приходят для торговли в города Арас (Описывается у Эвлия Челеби несколько выше, при описании пути из Эривани в Шекки (Нуху), причем говорится (Сийахат-наме, II, 288), что «имя города произносится Арас, но персидские туркмены и дагестанские туркмены говорят Араш». Отсюда, конечно, название нынешнего Арешского уезда, Елисаветпольской губернии {ныне — Агдашский район Азербайджанской ССР>.) и Шекки. По наружности они крайне удивительные люди; голова у них большая, как котел, волосы как мешок, брови широкие в два пальца; плечи настолько широкие, что на них может поместиться человек; грудь широкая, стан тонкий, лядвеи жирные, подошвы широкие, глаза круглые, цвет лица красный, лицо круглое. В религиозном отношении они считаются шафиитами. Они — грузные люди; когда они приходят на базар в Арас или Шекки, они спускаются на равнину пешком и в Шекки садятся на арбы, так как ни лошади, ни мулы не могут нести их слоноподобные тела. [Иногда] они садятся верхом на буйволов, нарочно приученных к арбам. На голове у них чалмы. Усы они бреют, подобно казням, со своими длинными бородами они [при встречах] с важностью кланяются на обе стороны. Это — удивительный по наружности, варварский (Букв, «огузский»., Огузы — название турецкой народности, из среды которой вышли туркмены и османы; слово огуз, наравне со словом тюрк, употреблялось у османов в качестве символа отдаленной древности и героической эпохи турецкого народа. Ср. Китаб-и Деде Коркут, изд. Бартольда, I, 203 и сл) род людей; для жителей Гиляна, Ширвана и Шемахи они служат предметом насмешки».


Вслед за тем автор приводит список «слов и терминов кайтаков, составляющих ветвь монгольского народа», и оканчивает главу о кайтаках следующим замечанием: «Есть еще у них много терминов, но этим числом мы довольствовались; для знающего достаточно намека (Арабская поговорка). По [371] происхождению они — монголы, пришедшие из области Махан (?); сами они — турки, говорят по-монгольски; языки монгольский и турецкий — одно и то же (!). Мы видели это племя в округе Махмудабад».

Что касается списка слов, то пользование им значительно затрудняется свойствами арабского алфавита, тем более что константинопольское издание в корректурном отношении отнюдь не является надежным, не говоря уже о каком-либо соблюдении требований филологической критики. Всего в списке 41 слово, из них 36 названий животных. До 16 названий оказываются чисто монгольскими (Не зная монгольского языка, я мог разобраться в этом списке слов только благодаря любезному содействию моего бывшего слушателя Б. Я. Владимирцова), именно следующие:

1) Мори — лошадь.

2) Аджирга — жеребец.

3) Гювен — кобыла.

4) Кулун — жеребенок.

5) Нохай — собака.

6) Таулай — заяц.

7) Гаха — свинья.

8) Керемун — беличий мех (белка).

9) Булаган — соболь.

10) Чиноа — волк.

11) Темеген — верблюд.

12) Лооша — мул.

13) Хуер — бык.

14) Тэгэу — курица (в письменном языке теперь тахия).

15) Итавун — куропатка {итогу).

16) Бюдюкчин — перепел.

Среди остальных слов есть турецкие (джиран — антилопа, сыкырча — сверчок, алачин — сокол), есть и совершенно необъяснимые; очень вероятно, что значительная часть этих слов искажена переписчиками (Монгольские названия животных приводит, также в арабской транскрипции, персидский автор XIV в. Хамдаллах Казвини в своем географическом труде. Сравнение правописания Хамдаллаха Казвини и Эвлия Челеби показывает, что, кроме перечисленных животных, еще «паук» и «крокодил» обозначались у кайтаков теми же словами, как у персидских монголов XIV в.; но установить произношение этих слов, по арабской транскрипции, едва ли возможно). Кроме названий животных, приводятся следующие слова: джакджай (или чакчай) — широкая степь (?), сурхан — имя царя (м. б., монгольское сюрхен — устрашающий), шенб — кладбище, шенбтай — кладбищенские сторожа, джад — враг. Особенно любопытно слово шенб, теперь в монгольском языке совершенно неизвестное, но в средние века несомненно существовавшее; Шенб-и Газан-хан называлось селение [372] в Азербайджане (Об этом селении см. Бартольд, Историко-географический обзор Ирана, стр. 146), где находилась гробница знаменитого монгольского владетеля Персии Газан-хана (1295-1304).

Сведения Эвлия Челеби о языке кайтаков представляли бы еще больший интерес, если бы он и в данном случае, как в некоторых других (Таковы приведенные в том же томе списки слов грузинских и мингрельских (Эвлия Челеби, Сийахат-наме, II, 319, 359), включил в свой список слов хотя бы местоимения и числительные; но и то число монгольских слов, которое мы находим в этом списке, представляет довольно веский довод в пользу монгольского происхождения кайтаков, тем более что эти слова не могли быть придуманы автором, не знавшим монгольского языка и даже не отличавшим его от турецкого. Эти монголы были мусульманами, следовательно не могли выйти из среды калмыков, которых в половине XVII в. к тому же еще не было в местности, прилегающей к главному хребту Кавказа. Дагестанские монголы, очевидно, могли быть потомками только выходцев из Золотой Орды или из государства персидских ильханов. Какая местность имеется в виду в нашем тексте под названием «Махан» (Очевидно, здесь не может быть речи об известном Махане в Южной Персии, в области Керман), для меня непонятно. Дербент в монгольскую эпоху, по-видимому, чаще принадлежал золотоордынским ханам, чем ильханам Персии; вследствие этого более правдоподобно, что монгольские предки кайтаков пришли в Дагестан с севера, тем более что первое историческое известие о кайтаках называет их сторонниками золотоордынского хана.

Впервые, насколько мне известно, кайтаки упоминаются в рассказе о борьбе между Тимуром (Тамерланом) и Тохтамышем в 1395 г. (Об этом эпизоде упоминается как в первой редакции официальной истории, принадлежащей Низам ад-дину Шами и составленной при жизни самого Тимура (рук. Брит. муз. Ad. 23980, л. 1136), тай и в более известном труде Шереф ад-дина Йезди (I, 742). Пройдя через Дербент, Тимур у подошвы гор Эльбурз (т. е. Кавказского хребта) (В таком же значении слово Эльбурз употребляется и у Эвлия Челеби (Сийахат-наме, II, 293). У Низам ад-дина Шами прибавлено еще: «на расстоянии 5 фарсахов (т. е; 30—40 верст) от берега моря») встретил кайтаков, сторонников Тохтамыша. По приказанию Тимура его воины произвели неожиданное нападение на этих людей «без веры» и подвергли их поголовному избиению; спасся один из тысячи; все кайтацкие деревни были сожжены.

Из слов историка, называющего кайтаков людьми «без веры» (би дин) или «с дурной верой» (бад киш), можно заключить, что кайтаки в то время еще не считались мусульманами. Еще во второй половине XV в. венецианец Барбаро писал о кайтаках, что среди них много христиан греческого, армянского и католического вероисповедания (Ramusio, Viaggi, II, 109а. Известие Барбаро приводится также в книге Е. Вейденбаума Путеводитель по Кавказу; стр. 113). Однако из [373] рассказа современника Барбаро, русского купца Афанасия Никитина (Приводится в книге Е. И. Козубского (История Дербента, стр. 51), видно, что по крайней мере глава кайтаков (Халиль-бек) носил мусульманское имя и был шурином ширваншаха. Когда русское судно на пути из Астрахани в Дербент около Тарков было выброшено на берег, то экипаж был захвачен в плен кайтаками, но потом Халиль-бек, по просьбе ширваншаха, добровольно отпустил всех пленных в Дербент.

У самих кайтаков не сохранилось древних преданий о происхождении кайтацкого народа. Рассказ о принятии кайтаками ислама еще при Абу Муслиме (VIII в. н. э.), о происхождении кайтацких владетелей — уцмиев — от арабского эмира Хамзы, поставленного Абу Муслимом (Все это рассказывается уже в Дербенд-наме Мухаммеда Аваби (91). Время составления этого труда в той редакции, которая дошла до нас, не установлено, но, во всяком случае, он составлен не позже XVII в., так как рукопись Имп. Публ. б-ки Dorn 541 датирована 1099/1687-88 г), и о происхождении титула уцмиев от арабского слова исми 'именитый' (исм «имя» (Об этом, например, Дагестани, Китаб-и Асар-и Дагистан, 34 (см. след. прим)) носит на себе все признаки очень позднего книжного вымысла. Первым уцмием, о котором говорят исторические известия (Мы пользуемся книгой Асар-и Дагистан («Следы прошлого в Дагестане»), составленной кюринцем Мирзой Хасаном-эфенди на азербайджанском наречии и напечатанной в Петербурге в 1312/1894-95 г. на средства бакинского миллионера Тагиева (однако цензурное разрешение имеет дату 5 августа 1902 г.). Главным источником Хасана-эфенди была книга Гулистан-и ирам («Райский цветник») чиновника русской службы Аббас-кули Бакинского, составленная в 1841 г. на персидском языке и переведенная в 1844 г. на русский язык. Экземпляров персидского подлинника я не встречал; русский перевод сохранился в одной рукописи Тифлисской публичной библиотеки. (Русский перевод издан в 1926 г.; см. Бакиханов, Гюлистан-Ирам. О Китаб-и Асар-и Дагистан и ее авторе см. наст, изд., т. III, стр. 418), должен быть признан, по-видимому, Султан-Ахмед, умерший в 996/1587- 88 г. Ему приписывается основание селения Маджалис (арабское множ. число от слова маджлис «заседание», «собрание»), куда приходили жители окрестных деревень для совещания о своих делах; им же был составлен и предложен к руководству казиям свод постановлений местного обычного права, в чем дагестанский историк видит «большую дерзость» (Дагестани, Китаб-и Асар-и Дагистан, 64-66. В русских источниках составление такого свода приписывается уцмию Рустему, который относится к XII в. х.; ср. Вейденбаум, Путеводитель по Кавказу, стр. 110). Султан-Ахмеду наследовал его сын Мухаммед; в начале XVII в. уцмием был уже сын Мухаммеда Рустем; в рассказе о военных действиях между персами и турками уцмий Рустем упоминается как ревностный союзник шаха Аббаса, щедро вознагражденный шахом за помощь, оказанную при взятии персами Дербента (Дагестани, Китаб-и Асар-и Дагистан, 75. О роли уцмия говорит и современник события, персидский историк Искендер Мунши, однако не упоминающий имени Рустема, но называющий кайтацкого владетеля только Уцмий-ханом. Рассказом Искендера Мунши явно пользовался дагестанский историк. См. этот рассказ у Дорна Beitrage, Bd II, S. 50) (1606 г.). Рустем правил долго; в 1638 г., [374] уже при шахе Сефи, он изменил шаху и вступил в сношения с султаном; шах тогда выдвинул против него шамхала Сурхай-Мирзу. Тогда же (по словам историка, в половине XI в. х., т. е. около 1640 г.) произошли смуты среди самих кайтаков; одному из представителей побежденной стороны, Хусейн-хану, удалось бежать в Сальяны и сделаться ханом Сальян и Кубы; он подчинился персидскому правительству и принял шиитство. В 1688 г. он начал войну с уцмием Али-Султаном и овладел кайтацкой областью, но потом Али-Султану с помощью шамхала удалось возвратить себе свои владения. Хусейн бежал в Кубу, где и умер (Дагестани, Китаб-и Асар-и Дагистан, 81-83).

Эти исторические известия, кажется, дают возможность удовлетворительно объяснить факт, что Эвлия Челеби встретил кайтаков значительно южнее той области, где они живут теперь и где они жили в XIV и XV вв. Но даже если предположить, что Эвлия Челеби описывает под названием кайтаков представителей какой-то другой народности, то и тогда остается любопытный факт, что в половине XVII в. в одной из местностей Закавказья среди мусульманского населения был народ, в языке которого сохранялись чисто монгольские слова для обозначения домашних животных (собака, лошадь, мул, бык, верблюд, свинья, курица) и животных, бывших предметом охоты (волк, заяц, белка, соболь, куропатка, перепел). В настоящее время таких следов монгольского языка среди кавказских наречий, насколько известно, уже нет.

В связи с этим фактом хотелось бы обратить внимание представителей этнографической науки на необходимость скорейшего изучения последних остатков тех монголов, которые в эпоху монгольских завоеваний отделились от главной массы народа и остались вне влияния буддизма» наложившего свой отпечаток на весь уклад жизни обитателей Монголии. Обширные завоевания Чингиз-хана и его преемников не привели, как известно, к расширению территории, где монголы получили этнографическое господство; вне пределов собственно Монголии, где большинство населения, по всем признакам, говорило на монгольском языке еще до Чингиз-хана, монголы довольно быстро подчинились лингвистическому и этнографическому влиянию более культурных народов. Из потомков монголов, завоевавших в XIII в. Переднюю Азию и в конце того же столетия принявших ислам, в настоящее время говорит по-монгольски только небольшое племя в Афганистане (Монгольский характер этого языка доказал в 1866 г. Г. Габеленц (Ueber die Sprache der Hazaras) на основании словаря, составленного еще в 1838 г. лейтенантом Личем), представителей которого в 1903 г. видел в Кушке финляндский ученый Г. Рамстедт, успевший записать [375] только отдельные слова их языка (Рамстедт, Отчет. Из статьи не видно, сопоставил ли Г. Рамстедт свои записи с данными словаря Лича. <См. выше, стр. 211, прим. 1>). Посещение этих мусульманских монголов на их родине пока еще невозможно по политическим условиям; но в Кушке, наверное, и теперь можно было бы получить более подробные сведения о их языке и быте. В Восточной Азии, именно в Кукунорской области, сохранился, по-видимому, тоже небольшой народец (толмукгун), исповедующий ислам и говорящий по-монгольски. Об этом более двадцати лет тому назад писал по слухам американский исследователь Рокхилл; и тогда этот народец, как рассказывали Рокхиллу, заключал в себе всего от 300 до 400 семейств (Rockhill, The Land of the Lamas, p. 44). Кукунорская область и в других отношениях, как известно, представляет большой научный интерес; было бы крайне желательно, чтобы при будущих научных экспедициях в эту область было обращено внимание и на толмукгунов.

(Напечатано: Этнографическое обозрение, 1910, № 1-2, стр. 37-45; № 3-4, стр. 283-284)

(пер. В. В. Бартольда)
Текст воспроизведен по изданию: К вопросу о происхождении кайтаков // Академик В. В. Бартольд. Сочинения, Том V. Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов. М. Наука. 1968

© текст - Бартольд В. В. 1910
© текст - Кляшторный С. Г. 1968
© сетевая версия - Тhietmar. 2012
© OCR - Парунин А. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1968