МАЧЕЙ СТРЫЙКОВСКИЙ

ХРОНИКА

ПОЛЬСКАЯ, ЛИТОВСКАЯ, ЖМУДСКАЯ И ВСЕЙ РУСИ

МАЧЕЯ СТРЫЙКОВСКОГО

____________________________________________

По изданию 1582 года

ТОМ II

Варшава, 1846

____________________________________________

КНИГА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Глава 1. Об Александре Казимировиче, великом князе Литовском, коронованном на королевство Польское.

Глава 2. Об отъезде Александра в Литву, о его посольстве к Московскому [князю] и о примирении с ним,

о воевании русских краев татарами и о их поражении за Бобруйском Семеном Олельковичем, князем Слуцким.

Глава 3. О сейме в Бресте Литовском и неправедном гневе короля Александра на литовских панов по обвинению князя Глинского.

Глава 4. О смерти великого Ивана Васильевича, Московского князя, и о Радомском сейме.

Глава 5. О жестоком разорении литовских владений татарами около Слуцка, Новогрудка, Минска, Витебска, Полоцка, Лоевой Горы и обнесении города Вильно каменной стеной.

Глава 6. О приезде короля Александра в Вильно, поселении царя Сахмата в Ковно, болезни и смерти короля и о фальшивом лекаре, о разорении литовского княжества татарами и о поражении их литовцами у Клёцка при гетманстве Глинского.

Глава 7. Славная битва с татарами под Клёцком.

Глава 8. О внешности, обычаях и погребении Александра в Вильне, и о поднесении на великое княжение литовское его брата Сигизмунда, князя Глогувского и Опавского.

Глава первая

Об Александре Казимировиче, великом князе Литовском, коронованном на королевство Польское

в 1501 году

Вскоре после смерти короля Ольбрахта архиепископ и кардинал Фредерик, брат Ольбрахта, для избрания нового короля, по обычаю, сразу созвал в Петркуве сейм, на котором сенаторы и коронное рыцарство в своих пожеланиях и голосах не могли прийти к согласию.

Различные голоса избирателей. Ибо одни, со своей стороны, советовали Владислава, короля Венгерского и Чешского, и уже было послали за ним в Буду (Budzyn) коронного маршалка Петра Кмиту просить, чтобы приезжал [править] в королевстве дедов и отцов. Владислав был очень рад на это согласиться и расписал (rospisal) письма и к императору Максимилиану, и к французскому королю Людовику, и к другим христианским государям, что ему предназначено Господом Богом взойти не только на [престолы] чешского и венгерского королевств, но и на отчий [престол] Короны Польской. Другие держали сторону Сигизмунда, князя Опавского и Глогувского. Но правы оказались (przewiedly) те, которые симпатизировали Александру, великому князю Литовскому, так как они убедительными доводами и примерами показали, что сильный Владислав со своими королевствами Венгерским и Чешским не должен быть [еще и королем] Польским, напомнив о беспорядках и упадке собственного [королевства] при Людовике, который владел двумя королевствами, но жил в Венгрии, а Польшу превратил воистину в ничто. И только литвин Ягелло на своих плечах вытянул ее из упадка.

Преимущества объединения Литовского княжества с Короной. Тогда же Ягелло с Витольдом связали Литовское великое княжество с Короной Польской вечным мирным союзом, объединив в одно целое и подружив так, что если их разлучить, у Короны возникнут великие беды. И приводили [пример], как пишет Кромер: Omnibus bellis priscis juxta ac recentioribus Litvanos multum momenti Polonorum viribus attulisse etc. (Во всех войнах, как древних, так и позднейших, литовцы всегда предоставляли полякам очень значительную помощь).То есть во всех военных нуждах, как стародавних, так и свежей памяти, литовцы всегда оказывали полякам великую и значительную помощь. И как поляки без них, так и они без поляков, будучи раздвоены, поодиночке мало чего славного могли показать, как это недавно проявилось в валашских делах, где король Ольбрахт упрямо действовал без литовцев, и Буковина ³ будет вечным тому свидетелем. А если бы польским королем, помимо Александра, станет кто-либо иной, Литва разорвала бы союз с Польшей, а такого не могло бы быть без великого взаимного кровопролития, ибо, как пишет Ваповский, Александр с литовским войском уже собирался силой добиваться права на отчую корону, если бы его не отговорила от этого его старая мать, королева Эльжбета. Литовские послы [прибыли] на элекцию. Почти в то же самое время приехали литовские паны: виленский епископ Войцех Табор, великий маршалок Ян Заберезинский и подчаший великого княжества Миколай Радзивилл. О двух других литовских панах, не ведая их имен, Кромер пишет: et alii quidam duo.

Речь литовских послов. Эти паны по приказу и по наущению великого князя Александра и всего сената литовского вели с коронными панами долгие переговоры относительно избрания короля в соответствии со списками союзного договора обоих государств. И убедительной и пространной речью доказывали им великие преимущества единства Литвы с Польшей, а также великие беды и упадки от объединения польской и венгерской корон, означающего также и полное разъединение великого княжества Литовского и Польши. Ведь если Польша объединится с Венгрией, вы, паны поляки, пренебрегши нами, захотите ввести и унаследовать венгерские обычаи, что причинило бы нам великую неприязнь. Вероятно, потом вы об этом пожалеете, но поздно. А с этими венгерскими обычаями ваши предки уже познакомились при короле Людовике и при Владиславе, которые не только ваше добро из Польши повытянули, но и вас самих держали в великом удручении, терзаниях и смертоубийствах (mordowaniu).

Эти упомянутые литовские паны также пустили слух, что за ними следует Александр с войском и предъявили грамоту относительно обновления старого союза с Короной с печатями Александра и двадцати пяти литовских панов. В этой грамоте были сделаны некоторые поправки, чтобы Литва и Польша стали потом одним народом, под властью единого пана, а король чтобы избирался и короновался в Польше. И на этом съезде чтобы и литовские паны в сенаторском кругу каждый в соответствии со своим местом голосовали и могли высказывать свое мнение. Чтобы одна рада у обоих народов была и полное товарищество как в счастье, так и в несчастье; лишь суды чтобы проводились по старому обычаю как в Литве, так и в Польше.

Коронные послы к Александру. Итак, записав и утвердив эти и другие необходимые статьи, упомянутые коронные паны тут же единодушно и единогласно объявили великого князя Литовского Александра польским королем. И сразу же отправили к нему в Брест виднейших панов из Сената: львовского архиепископа Анджея Розу (Rozego) ⁴, познанского епископа Яна Лубраньского, позанского воеводу Анджея из Шамотул и люблинского [воеводу] Яна Тарновского по прозвищу Шрам (Srama) ⁵. И, взяв с Александра и литовских панов присягу относительно сохранения [их] прав и существующих списков [грамот о] союзе Литвы и Польши, они вручили ему королевство.

Великодушие (sczerosc) Владислава. Итак, Александр со свитой в тысячу четыреста конных немедленно приехал в Краков, ибо опасался, как бы его брат Владислав, король чешский и венгерский, избранный польским королем некоторой частью [сенаторов], ему не воспрепятствовал. Но тот не только не разгневался на это (nie tylko zeby se mial), но и похвалил поляков, что те таким образом снова привязали к себе литовцев, народ великий и воинственный.

Послы с жалобой от Сахмата. А в это время от заволжского царя Сахмата ⁶, стоявшего в киевских полях, в Краков приехали послы, которые перед всем сенатом жаловались как на поляков, так и на литовцев. Мол, они призвали себе на помощь против перекопских татар их царя Сахмата с огромным войском в столь далекую и трудную дорогу, а сами вопреки союзу и уговору так долго оттягивают соединение с ними своих сил. И этим своих союзников доводят до гибели от холода, непогоды и голода в бесплодных полях. На это им отвечали: как только король Александр закончит с коронацией, он сразу поспешит на помощь Сахмату с польскими и литовскими войсками. И король постарается, чтобы царю Сахмату не пришлось жаловаться на столь дальнюю дорогу. С тем и отослали посольство бедных татар, отправив с ними подарки, которые они отнесли своему царю.

Предательство жены царя Сахмата. И почти в то же самое время жена царя Сахмата, которой надоели нужда, голод и зимняя непогода в полях, вместе с большей половиной его рыцарей бежала к перекопскому царю Менгли-Гирею.

Сахмат поражен. Осмелев с ее прибытием, перекопский царь Менгли-Гирей, собрав свои войска, внезапно ударил на заволжского царя Сахмата и поразил его наголову, захватив всю его орду ⁷. А сам царь заволжский Сахмат со своим братом Газак (Hazak) или Козак-Солтаном ⁸ и с некоторыми князьми и уланами бежал к Киеву (согласно Летописцу). И, остановившись неподалеку от Киева, послал к киевскому воеводе князю Дмитру Путятичу ⁹, сообщая ему о своем приключении (przygodzie). Киевский воевода много дней его чтил и дары великие давал. А потом царь Сахмат с тремя сотнями конных, как пишет Меховский, без предупреждения уехал из Киева в Белгород. Потом [он] хотел бежать к турецкому цезарю Баязету, пойти под его руку и просить помощи против польского короля, желая мстить за свои кривды полякам и литовцам, из-за которых все потерял ¹⁰.

Бедный Сахмат посажен [в заключение] в Вильне. Но когда он узнал, что турецкий султан ради перекопского царя Менгли-Гирея велел белгородскому санджак[бею] захватить его и прислать к нему в Константинополь, то вскачь прибежал к Киеву. А киевский воевода, окружив его, препроводил в Вильно, где он пробыл в заключении до самого Брестского сейма, как о том будет ниже.

А Александр, великий князь Литовский, помазанный [на царство собственным] братом Фредериком, архиепископом Гнезненским и кардиналом, двенадцатого декабря [1501 года] в Краковском костёле с обычными церемониями был коронован на королевство Польское в присутствии коронных епископов и [епископа] виленского Войцеха Табора, [а также] своей матери королевы Эльжбеты и князя Конрада Мазовецкого. Cо стороны Литвы присутствовали князь Можайский, [князья] Михаил Глинский и Юрий Гродненский, [а также] множество других панов и иноземных послов. Сразу после этого, 13 декабря, из Венгрии приехал брат Александра Сигизмунд, князь Глогувский и Опавский, а за ним и венецианский посол Ян Бадуарий (Baduarius), поздравив нового короля [и пожелав ему] счастливого царствования.

Елена не коронована. Потом в начале следующего 1502 года, 4 февраля, из Литвы в Краков приехала королева Александра Елена, дочь великого князя Московского Ивана Васильевича, но королевской короной не была коронована из-за того, что держалась греческого закона и брезговала (brzydzyla) католической верой.

Глава вторая

На масленицу 1502 года король Александр с королевой Еленой сразу же отправился в Литву, узнав о том, что его шурин Дмитрий Жилка ¹¹, сын великого князя Московского, воевал смоленские волости. И приехал в Вильно, оставив губернатором королевства Польского кардинала Фредерика, [своего] брата.

Москва второй раз отбита от Смоленска. А в это время Станислав Кишка и его наместник Сологуб второй раз отбили Москву от смоленского замка. Но, как пишет Меховский (кн. 4, гл. 81, стр. 364), к тому времени из-за недосмотра Александра московский [князь] захватил много литовских волостей.

Той же зимой, как свидетельствует Летописец, король Александр послал к своему тестю (do ccia), великому князю Московскому, своих послов: от Короны пана Петра Мышковского, воеводу Лещицкого, и Яна Бучацкого, воеводича Подольского, а от Литвы пана Станислава Глебовича, воеводу Полоцкого, и пана Ивана Сапегу, наместника Брацлавского, маршалка и писаря королевы Елены. Мир с Москвой. Они заключили с московским князем мир на шесть лет, а отнятые замки и пленные, захваченные на Ведроши, остались за Москвой, хотя Кромер и пишет, что условием мира должно было быть возвращение пленных. Князь Константин Острожский бежал из Москвы. А Герберштейн свидетельствует ¹², что перед заключением этого мира князь Константин Острожский нарочно присягнул хранить веру московскому [князю], получил пожалование с большими земельными владениями на Москве и в нескольких битвах одержал победы над татарами. А потом, улучив момент, бежал в Литву.

Московские послы. В том же году 1503, а не втором, как указал летописец, к королю Александру пришли послы от московского князя: Петр Плещеев, Константин Замицкий (Zamycki) или Семечка, его зять Михайло Клапист и дьяк Микита Голубин ¹³ и утвердили мир, который должен сохраняться шесть лет.

Татары поражены. Той же осенью пришла к королю Александру новость, что татары, перейдя реку Припять, опустошают литовские волости. И король послал против них князя Михайловича Олельковича Слуцкого и подольского воеводича пана Яна Бучацкого, а при них литовских дворян и рашков (Racow) ¹⁴ немало, которые в то время за литовские деньги по-гусарски служили солдатскую службу. С ними князь Семен Слуцкий ¹⁵, догнав татар в шести милях за Бобруйском на реке Узе (Uzie), поразил их наголову и, отобрав всю добычу, а также обилие пленников, с победой вернулся к королю.

Литовцы поражены татарами. Той же осенью на реке Уши (Ussy) ¹⁶ князь Федор Иванович Ярославович, князь Юрий Иванович Дубровицкий и князь Григорий (Hregori) Глинский ¹⁷, староста Овручский, завязали битву с перекопскими татарами. И там с божьего соизволения поражено было войско литовское от татар, и убили князя Григория Глинского и при нем Горностая.

Татары у Слуцка. В том же 1503 году, тридцатого августа, перекопский царевич Бити-Гирей Солтан, сын царя Менгли-Гирея, внезапно вторгся в литовские владения, имея с собой шесть тысяч человек. И пришел сначала к Слуцку, а князь слуцкий Семен Михайлович был в то время в Слуцке. И много злого около Слуцка учинили эти татары. И от Слуцка часть их двинулась до Копыля, а князь Слуцкий не имел при себе людей и заперся в замке. А сам царевич расположился лагерем под Слуцком в поле за Умлем (Umlem), где Юрий, внук князя Слуцкого, ныне построил Новодворцы (Nowy dwor). Оттуда царевич распустил татар в загоны, и те воевали около Клёцка и Несвижа, и замок Клёцк сожгли. И в шести милях от Новогрудка от урочища Кореличи (Kolczy) повернули, пролив много христианской крови, и без отпора ушли с полоном в орду.

Татары воюют Польшу. Незадолго до этого перекопские татары, повоевав подольские, русские и сандомирские края, разорили также Жешув (Rzessow), Ярослав, Радзымин (Radzimin) и Белз. Переправившись через Вислу, разорили и сожгли города Опатов, Лагов и Кунов. Ваповский. Потом без отпора прошли до самого Пацанова (Piacianow), где Ян Ваповский ¹⁸, собрав сколько мог стрельцов, смело преградил им дорогу перед этим городом Пацановым. Но татары, будучи обременены всеми видами добычи, вернулись в орду, а при переправе через Вислу потопили до тысячи наших пленников.

Мир с турками. В то же самое время король Александр через люблинского старосту Миколая Фирлея из Домбровице подтвердил мир с турецким царем Баязетом.

Татары под Слуцком. В том же 1503 году три тысячи татар неожиданно вышли к Слуцку, воевали до самого Новогрудка, а назад пошли через Гричинское болото. Слуцкий князь Семен, а при нем литовские паны: Станислав Петрович Кишка, Ольбрахт Гаштольт и Ежи (Jerzy) Немирович сразу же собрались на них и догнали их за рекой Припятью в миле за Городком ¹⁹. И там с Божьей помощью наголову их поразили, полону несколько тысяч отбили и с победой воротились назад. В этой битве были убиты королевские дворяне Рак или Рачко Маскевич и Жинев (Zynew) из Волковыйского повята.

Умер Семен, князь Слуцкий. Воротившись с этой битвы, в том же году умер слуцкий князь Семен ²⁰, счастливый победитель татар.

Той же осенью казанский царь Махмет-Гирей перерезал всех московских купцов в Казани ²¹.

Смерть кардинала Фредерика и его никчемность. В том же 1503 году, измученный долгой французской болезнью ²², умер королевич Фредерик, брат Александра, коронный губернатор, кардинал tituli sanctae Luciae in septem soliis ²³ и архиепископ Гнезненский, и похоронен в Краковском замке перед большим алтарем в латунном гробу. Фредерик был высокого роста, выглядел как [человек] благородный и полный достоинств, но разума [был] никчемного. В зловонном дыму (dimie) праздности он растратил свою жизнь на постоянное пьянство с подобными себе приятелями, как пишет Меховский в книге 4.

Постановление о Мазовии. В то же самое время умер и мазовецкий князь Конрад ²⁴, а после него остались сыновья Ян и Станислав, княжичи детского возраста. И король Александр до их [совершенно]летия управлять мазовецким княжеством дозволил их матери княгине Анне, вдове после князя Конрада, а потом править должны они сами. А если оба умрут без мужского потомства, то все княжество Мазовецкое должно быть переписано на польского короля. Если же будут дочери княжны, их [следует] выдать замуж с приданым согласно их княжескому званию. Таково было тогдашнее решение о мазовецком княжестве на Петркувском сейме.

В том же году померли киевский воевода князь Дмитрий Путятич и луцкий староста князь Семен Дмитриевич Гольшанский. И воеводство Киевское король дал Юрию Монтовтовичу ²⁵ или Монтултовичу, а Луцк дал князю Михайлу Ивановичу Острожскому, который вскоре помер, и потом Луцк дали писарю Федору Янушовичу.

Татары поражены. В том же году на Святого Мартина (11 ноября) татары вторглись в Подолию, где набрали очень много добра (korzysci), а когда шли с полоном, выпал великий снег. И собралось там на них рыцарство с Земелькой Галицким и с другими, и пошли за ними протоптанным ими шляхом. А те брели по брюхо в снегу, их настигли и легко поразили, так что ни один не ушел, и полон отняли. Земелька убит. Но и гетман Земелька был тогда убит: застрелен из лука татарином, который уже лежал на земле.

Потом валашский воевода Стефан, послав свое войско, без отпора повоевал все русские края ²⁶, прилегающие к Валахии и лежащие между Днестром и Сарматскими горами или Татрами, которые зовутся Покутскими (Pokuckimi) [землями]. И подчинил их своей власти, говоря, что эти края поляки неправедно отняли у валахов. Поэтому в 1503 году король Александр, приехав из Литвы, на день Святых Симона и Иуды (28 октября) созвал в Люблине вальный сейм рыцарства польской короны, на котором советовались о Покутье (Pokucia) ²⁷, захваченном валашским воеводой Стефаном. Поляки в отместку разоряют Валахию. Наняли тогда наемников (sluzebne) с копьями и тарчами по сербскому либо гусарскому обычаю, а следующей весной, в 1504 году, король Александр послал этих солдат в Валахию. И те, в свою очередь (wzajem), так долго воевали Валашскую землю, что валашский воевода Стефан был вынужден отступить из покутских замков, которые он занял было своими людьми. К тому же сам он в то время хворал ногами [из-за] подагры, и от этой болезни в том же году умер ²⁸. Этот Стефан, воевода Валашский, был хитер и удачлив, ибо один раз поразил полтораста тысяч турок, не считая других частых и значительных схваток с ними. Также он выгнал из Валашской и Секейской ²⁹ земель воинственного венгерского короля Матьяша, поразив с ним большое венгерское войско и самого его ранив тремя стрелами в городе Бани (Bani). Кромер считал, что венгерского войска было сорок тысяч. Стефан ударил на него ночью, запалив местечко, в котором они расположились. И там 10 000 их полегло на плацу, не считая раненых и захваченных в плен. И все обозы с добычей захватил, так что раненый король Матьяш едва убежал сам-друг ³⁰. После этой победы он отобрал у него Секейскую (Czakielska) землю. Много раз поражал и татар, также и польского короля Ольбрахта на Буковине разгромил вопреки всем нашим чаяниям. За такие великие удачи в столь малом государстве его воистину должен прославлять каждый историк. Валахи и мултяне, играя на сербских скрипочках, на каждом пиру (biesedzie) постоянно распевают об этом на своем языке: «Стефан, Стефан, воевода! Стефан, Стефан, воевода! Бей турок! Бей татар! Бей венгров, русь и поляков!» Когда я ехал к туркам, в столичном городе Бухаресте, при дворе господаря Мултянского, у которого мы были в гостях, я сам видел портрет (obraz) этого Стефана, намалеванный на стене светлицы господарских покоев: высокого роста, в королевской короне, со старинным посохом.

Кара Богдан Стефан. Валахи также зовут его Кара Богдан (Kara Bochdan), то есть «дорогой Богдан Стефан», а из-за его неслыханной доблести почитают его как святого. По-латински Carus, а по-валашски Cara [означает] дорогой. Оставил после себя сына Богдана Одноглазого ³¹.

Прусский магистр уклонился от присяги. В том же 1504 году король Александр, перезимовав в Кракове, весной поехал в Пруссию, где принял присягу от прусских городов. А новый прусский магистр Фридрих, не желая присягать, чтобы иметь подходящую отговорку, уехал в Германию, в отцовское Саксонское княжество ³².

Глава третья

О сейме в Бресте Литовском и неправедном гневе короля Александра на литовских панов по навету князя Глинского.

В году 1505, а не 4, как считал летописец, король Александр созвал в Бресте Литовском сейм, на который приехал из Кракова одиннадцатого января, в четверг ³³, имея на литовских панов беспричинный гнев. Дело было в том, что по совету князя Михаила Глинского Александр дал некому Анджею Дрозду ³⁴, служившего тому же Михаилу Глинскому, [город] Лиду, отняв его у Ильинича ³⁵. Ильинич согнан с лидского староства. Ильинич обратился с этим к литовским панам радным, а прежде всего к виленскому епископу Войцеху Табору, виленскому воеводе Миколаю Радзивиллу, трокскому воеводе Яну Заберезинскому, жмудскому старосте Станиславу Яновичу, которого Кромер и Меховский зовут Жарновцем ³⁶, полоцкому воеводе Станиславу Глебовичу и к смоленскому наместнику Станиславу Петровичу Кишке. Литовские паны ради правого дела осмелились противиться королю. И эти паны, как свидетельствует летописец, взяли королевский привилей, который он им выдал, когда его возводили на великое княжение Литовское. А в этом привилее значилось так: никто не может быть лишен должности (urzedu), если только за свои поступки не заслуживает лишения чести и жизни ³⁷. Поэтому согласно этому привилею паны не допустили Дрозда на староство Лидское, а вернули Лиду Ильиничу.

А король, будучи в Кракове, прослышал о том и разгневался на панов. Глинский тоже постоянно подбивал короля, чтобы мстил за это литовским панам, а особенно Заберезинскому. У Заберезинского отобрали Троки. И на сейме в Бресте Глинский, будучи в милости у короля, довел до того, что у Заберезинского отобрали Троки и отдали Миколаю Миколаевичу Радзивиллу, сыну воеводы Виленского, который был подчашим у короля Александра и наместником бельским. Ильинич беззаконно схвачен. А лидского старосту Ильинича приказал схватить и посадить в тюрьму, а панам радным не велел показываться ему на глаза. Так пока что рассказывает Летописец.

Но Меховский (кн. 4, гл. 81, стр. 364), при жизни которого это происходило, а также Кромер (кн. 30, стр. 66 первого издания и стр. 441 второго), Герборт (кн. 19, гл. 5), Бельский (стр. 285) и другие достоверно пишут, что перечисленным панам король приказал на сейме явиться пред собой, разгневавшись на них по причине, о которой свидетельствует Летописец, что не допустили на Лидское староство упомянутого Дрозда. А князь Михаил Глинский, дворный маршалок литовский, был человеком, бывавшим в чужих странах: в Италии, в Испании и при дворе императора Максмилиана, а также в его войсках; сведущим в рыцарских делах и высоко ценимым соседними монархами. Будучи русского закону, обладал большими имениями и замками, [владея] почти половиной государства Литовского. Благодаря всему этому он привлек на свою сторону много шляхты, особенно русской. Вражда Глинского с литовскими панами. Поэтому литовские паны опасались, как бы он, улучив момент, не завладел великим княжеством Литовским и не перенес столицу на Русь, пренебрегши Александром, ибо тот не имел потомства. И распускали слухи (powiadano pospolicie), что он собирается сесть на великое княжение и изменнически угрожает жизни Александра. И был он в великой ненависти у литовских панов. Но Глинский, будучи любимцем короля Александра, не обращал никакого внимания на все их наветы и открыто враждовал с литовскими панами, негодуя на них за то, что не дали Лиду Дрозду. И жаловался на них королю, что они непослушны и противятся его величеству. И, постоянно нашептывая ему в ухо, довел его до того, что король стал грозить смертью Заберезинскому, Станиславу Кишке, Глебовичу и Жарновскому. Плетя для этого хитрые сети, говорил королю, что пока на Литве этих панов (как минимум трех) не казнить, в этом княжестве будут смуты. К чему ведут предательские советы. Глинский давал эти предательские советы потому, что, истребив главных врагов, он тем легче мог вместе с русью завладеть великим княжеством литовским, на которое метил.

Литовские паны едва не попали в смертельную опасность в Бресте. Но так как король Александр не мог посреди Литвы, как пишет Кромер, поступить так, как ему советовал Глинский, из-за великого могущества и силы этих панов и народного сочувствия им всей Литвы, поэтому он вызвал их на тот сейм в Бресте, желая запереть их там в замке и покарать. Великодушие коронного канцлера кс[ендза] Лаского к литовским панам. И так бы и случилась эта беда с их жизнями, имениями и честью, если бы, как пишет Меховский, их не предостерег коронный канцлер Ян Лаский ³⁸. Предостереженные литовские паны не пожелали поэтому входить в замок. Тогда же канцлер Лаский с краковским каноником Яном из Освенцима, королевским исповедником, отговорили короля Александра от его намерения, а коронный канцлер Лаский заявил: «Я лучше вернусь в Польшу, чем буду [присутствовать] при этой недостойной ссоре». И король стал поскромнее в своей запальчивости против литовских панов, только забрал у Заберезинского Трокское воеводство. У Заберезинского отобрали Трокское воеводство.

Почести царю Сахмату. И сразу же из Бреста король Александр послал за заволжским царем Сахматом, который, пораженный перекопским царем, в то время, бедняга, содержался под стражей в Вильно. А когда царь Сахмат приехал в Брест, король Александр с пышной свитой коронных панов и своих придворных встретил его в пяти милях перед городом. И разбил в поле шатер, и велел постелить много сукна там, где царь должен был сойти с коня. И [тот] шел по [постеленному] сукну до самого королевского шатра, а король, встретив, ввел его с собой в шатер и посадил по правую сторону как [лучшего] друга. И, сидя там, король Александр и царь Заволжский посвятили в рыцари многих поляков, литовцев и татар. Потом король взял его в Польшу на сейм — Радомский, а не Сандомирский, как считает Летописец ³⁹.

Глава четвертая

В году 1505, как свидетельствуют Ваповский, Меховский (кн. 4, гл. 85, стр. 376) и Кромер, хотя Летописец с ошибкой на два года считает 1503, в конце месяца ноября (Novembra) умер Иван Васильевич, великий князь Московский ⁴⁰. Доблесть и успехи Ивана Васильевича Московского. После Владимира это был наисчастливейший русский монарх, ибо доблестью своей вырвался из татарской неволи, которую издавна терпели его предки, и самих татар несколько орд себе подчинил. Казанские, Пермские (Permijskie), Лапландские (Laponskie) ⁴¹, Сибирские, Угорские, откуда венгры вышли, Булгарские, Астраханские и Заволжские края в Азии на восток до самого Каспийского, а по-московскому Хвалынского, моря, частью заставил платить дань, а частью подчинил своей власти. Со шведами, лифляндцами и финнами (Filandy) вел счастливые войны, а у Литовского княжества отнял 70 замков и городов с Новгородом Великим. И страшен был всем соседним народам. Пьянство в Москве запретил и заказал. Породил пять сыновей: Василя, Юрия, Димитра, Семиона и Андрея, и дочку Елену, которую дал в жены Александру, великому князю Литовскому, а потом и королю Польскому.

Димитр назначен и поставлен Великим Князем Московским. А в Москве есть обычай по праву наследования вступать на отцовский престол старшему сыну. Но так тот, как пишет Герберштейн, умер еще при его жизни, Иван Васильевич назначил [наследником] его сына и своего внука Димитрия ⁴² и с обычными церемониями постановил ему быть Великим Князем Московским после своей смерти. А потом по совету второй жены гречанки прежнее свое постановление отменил и поставил на великое княжение после своей смерти сына от той гречанки Габриеля (Gabriela), который потом звался Василием, а внука Димитрия послал в заключение в Углич. Челом [бил] и честь [воздал]. Уже умирая, Иван Васильевич призвал к себе из заключения внука Димитрия, помирился с ним и вернул ему первенство царствовать на московском престоле после своей смерти ⁴³.

Но как только Московский [князь] умер, сразу же его собственный сын Василь посадил Димитрия в тюрьму и сам завладел отцовским Великим Княжеством. Его сын, нынешний Иван Васильевич, того же имени, как и его дед, правит до нынешнего времени, следуя его путем. Ибо и он завладел было немалой частью литовского государства и также преградил дорогу в свои владения перекопским татарам. А к 1577 году [Иван IV] занял и большую часть Лифляндии (которая при магистрах простиралась от Жмуди до Финляндии на 90 миль вдоль и на 40 вширь) ⁴⁴.

Сахмат открыто выступает в кругу сенаторов. В том же 1505 году король Александр в день Всех Святых (1 ноября) приехал с Брест-Литовского сейма на сейм в Радом. И взял с собой заволжского царя Сахмата и сначала оставил его в Новом Мясте ⁴⁵ в Мазовии под стражей. Потом, когда польские и литовские паны съехались, в сенаторский круг был призван заволжский царь Сахмат, который в долгой речи смело, убедительно, серьезно и с большим достоинством жаловался на короля Александра и польских и литовских панов. Их напрасными обещаниями он был призван на помощь против перекопского царя из далеких скифских стран Заволжской орды от самого Каспийского или Персидского моря, а потом, когда с войском прибыл им на помощь, брошенный и воистину отданный на съедение и из-за них пораженный перекопским царем, потерял огромное войско и всю рыцарскую утварь и ценности. В конце концов, когда он бежал к ним, как к друзьям и присягнувшим товарищам, участия получил не больше, чем от самых главных врагов, ибо вопреки священной присяге был ими схвачен, ввергнут под стражу и почти до этого самого времени пробыл в темнице. Нарекания султана Сахмата. «Но Бог (жалобно говорил он, воздев руки к небу), воздающий за все добрые и все злые дела, рассудит в этом деле и меня, и короля, когда мы оба предстанем перед ним, а за мои несчастья, утраты и измену присяге сам по справедливости отомстит королю Александру, нарушителю своих клятв и обещаний». Просил только свободы. А в конце попросил, чтобы ему разрешили свободно уехать и вернуться в свою Заволжскую орду. Ответ царю Сахмату. На это от польской и литовской рады он получил ответ: ты не можешь возлагать вины ни на Бога, ни на короля, а лишь сам на себя, потому что сам не соблюдал ни уговора, ни слова, ни присяги своей. Когда ты стоял у Киева, твои люди вместо защиты или помощи чинили беды нашим подданным около Киева, будто враги. Ведь киевские горожане и мы просили, чтобы ты со своими людьми расположился на московской границе под Стародубом и там добывал себе прибыток из земель неприятеля нашего, а не здесь, поблизости от Перекопа, где всегда держит за горло перекопский царь Менгли-Гирей. Будучи там, ты был бы намного успешнее, не потерял бы ни людей, ни имущества и не подвел бы ни своих, ни королевских и великого княжества Литовского рыцарей, которых лишился из-за своего упрямства. А третье, что еще горше, что поехал было к туркам без нашей воли, причем неизвестно для чего, а это указывает на умысел против нас.

Просьба Сахмата. Тут Сахмат повесил голову и не просил уже ни о чем другом, только чтобы ему помогли забрать свое имущество (statku) у перекопского [хана], либо чтобы ему разрешили послать своего брата в татарскую землю за помощью к братии ногайских царей, на [родственную] близость которых он может рассчитывать. В этом его утешили, [сказав], что король так и поступит, если только сможет быстро собрать для этого людей. Слова Сахмата [по поводу] сбора людей. Тогда тот посмотрел на людей, которых около короля было полно, как на сейме, показал на них рукой и сказал: «А эти разве не годятся, если нужно? На что их держать?». Ему ответили, что здесь не как у татар, у нас не все ходят на войну: одних держат для пахоты, других для ремесла, другие служат Богу, другие для судебных дел, другие для охраны замков. Потом ему разрешили послать брата Козака ⁴⁶ к его братии ногайским царям за Волгу реку, как и просил, чтобы братья его выручали и помогли ему вернуть его имущество и людей от перекопского царя. Ибо он вполне надеялся на своих татар, что как только увидят его шапку, то сразу пристанут к нему. И по этой причине был весел от такого хорошего начинания.

Шляхтичи-разбойники казнены. На том же сейме коронные паны с королем приняли решения по поводу обороны против татар, а некоторых шляхтичей казнили за разбои и грабежи. Обезглавили (scieto) Осуховского и Мысовского (Mysowskiego), а не Мышковского (Myskowskiego), достойного шляхтича из старинного рода, как ошибочно [напечатал] типограф в первом издании Бельского. А сельскую шляхтянку (zemianke) Русиновскую, которую поймали в мужской одежде, в кожаных [сапогах] со шпорами и с мечом, повесили ⁴⁷. Налог по 12 грошей. А для защиты народа Малой Польши шляхтичи постановили [платить] на [содержание] солдат по 12 грошей с влоки, но великополяне не хотели на это соглашаться.

На том же сейме в Радоме литовские паны, стремясь доказать свою невиновность и не желая и далее подвергаться незаслуженному гневу короля Александра из-за жалобы коварного Михаила Глинского, просили польских панов похлопотать за них перед королем. И так как паны поляки просили за них Александра, чтобы отпустил им свой гнев, то король по просьбе польских панов пообещал вернуть им свою милость, как только вернется в Литву, их родную землю. Слова епископа Табора согласно Летописцу. Там виленский епископ Войцех Табор, как свидетельствует Летописец, стал говорить королю такие слова: «Милостивый король, без вины на нас был твой королевский гнев, а причиной тому некоторые люди, ибо мы против тебя, своего пана, не стояли и не смели противиться, а лишь защищали наши права и привилегии, чтобы они оставались при нас. И потому, милостивый король, я, как пастырь литовского государства и твой, как великого князя и господина нашего, должен и тебя, господина своего, от этого отговаривать, чтобы ты, господин наш, в полной мере соблюдал наши права и свои грамоты и привилегии. А если бы кто захотел это поломать, каждому такому мстителем будь, о Боже!». И как только епископ это произнес, в тот же миг короля разбил паралич, как свидетельствует тот же Летописец ⁴⁸. Король Александр поражен параличом.

Сахмат [отправлен] в Троки. Потом разбитый параличом и хворый король Александр уехал из Радома в Краков лечиться. А литовские паны, будучи обнадежены в отношении королевской милости, по приказу короля проводили царя Сахмата в Литву, где учтиво и достойно оставили его в Троках до королевского приезда. Также и других его мурз и слуг распределили на постой, где указал сам Сахмат, соглашаясь ждать короля. Потом в Вильно приехали послы от ногайских царьков: восемьдесят конных татар. Это посольство было свободно допущено для переговоров с Сахматом. [Ногайские послы] долго с ним общались на охоте и в поездках, будучи все достойно приняты литовскими панами и снабжены ими деньгами и одеждой.

Царь Сахмат бежал из Трок и был пойман Олехно Монивидом. Улучив момент, Сахмат вопреки обещаниям и клятвам тайно бежал из Трок вместе со всеми своими татарами, которых только мог собрать. Но у Киева [был схвачен] трокским наместником Олехно Монивидовичем ⁴⁹ и другими королевскими литовскими дворянами, гнавшимися за ним ночью и днем, связан и отвезен в Троки, где взят под усиленную стражу.

Послы от царя перекопского в Литву. А в то время, когда король Александр хворал в Польше, от перекопского царя Менгли-Гирея к литовским панам приехали послы, убеждая, что Сахмата лучше держать в тюрьме так же, как их литовские предки прежде поступили с дядей (stryjowi) этого Менгли-Гирея. И если поддержат в этом Менгли-Гирея, тот обещает им мир и против любого их врага вечную помощь, которую как порубежный (przylegly) сосед со своей близкой ордой может оказать им гораздо быстрее, чем Сахмат со своей далекой ордой. Литовские паны поверили этим предательским словам, однако [окончательное] соглашение и посольство к Менгли-Гирею отложили до приезда короля Александра. Бедняга (chudzina) Сахмат пророчествует. А несчастный Сахмат, царь Заволжский, будучи в плену у литовцев и видя творящееся с ним несчастье, убеждал литовских панов, чтобы не верили коварному перекопскому Менгли-Гирею, говоря, что он не удовольствуется (nie uskromi) моим невинным пленением и не прекратит посылать [свои войска] для разорения ваших краев. А вскоре Сахматово пророчество исполнилось.

Глава пятая

О жестоком разорении литовских владений татарами около Слуцка, Новогрудка, Минска, Витебска, Полоцка, Лоевой Горы и об обнесении города Вильно каменной стеной.

В 1506 году, как свидетельствует Летописец, а, может быть, в 1505, согласно Кромеру, Меховскому и другим, пришел сын перекопского царя Менгли-Гирея перекопский царевич Махмет-Гирей Солтан ⁵² со своми братьями Бити-Гирей Солтаном, Бурнаш Солтаном и со всеми татарскими силами к Днепру на Лоеву гору и там переправились через Днепр. Сам Махмет-Гирей пришел под замок Менск (Miensk), в центр Литвы, а под Слуцк послал двух своих братьев: Бити-Гирей Солтана и Бурнаш Солтана.

Татары отбиты от Слуцка. И в святой день успения Девы Марии ⁵³ в пятницу пришли под Слуцк, в котором затворилась княгиня Анастасия ⁵⁴ с дитятей Юрией Семеновичем, предком нынешних князей Слуцких. Зная, что в замке была только княгиня, [татары] разоряли вокруг Слуцка и штурмовали замок, делая подметы и подкладывая огонь. Но случане, которых княгиня Анастасия связала клятвой и [своими] просьбами, храбро и стойко оборонялись, чтобы защитить своего единственного наследника от языческого насилия. И множество татар полегло под замком, ибо в то время многие другие шляхтичи и князья служили у той княгини Анастасии в Слуцке ⁵⁵.

А сам старший царь Мехмет-Гирей тогда же встал лагерем под Менском и пустил [татар] в загоны под Вильно, в Завилийскую сторону, также к Витебску, Полоцку, к Друцку (Odrucku) и на все литовские и русские стороны, а те два его брата, царевичи, минуя Слуцк, пошли к Новогрудку. А в то время все литовские паны были в Новогрудке, обсуждая меж собой, что им делать с тем, что король гневается на них из-за Глинского. И что на Радомском сейме он обещал вернуть им свою милость, как только приедет в Литву. И сговаривались, как бы им отомстить Глинскому. Татары чуть не захватили в Новогрудке литовских панов. А татары, узнав о панах в Новогрудке, скорее поспешили к Новогрудку, чтобы сорвать эту раду, затеянную не ради обороны Речи Посполитой, а ради приватных дел. Паны, видя беду, уехали из Новогрудка за Неман. Татары, придя к Новогрудку, никого не нашли, погнались за панами до Немана и далее и, перейдя Неман, великие беды причинили Литовской земле и воротились назад с пленниками и добычей. Но Новогрудскому замку ничего не смогли сделать, ибо воеводой в Новогрудке был тогда Альбрехт Мартинович Гаштольт ⁵⁶, который, будучи в Новогрудке, сам хорошо укрепил замок. При нем были городничий (horodniczy) Маскевич, Иван Тризна, Немира и другая новогрудская шляхта. Ежедневно выезжая из замка и сражаясь с татарами, они не давали им вредить замку и городу, к тому же многих татар перебили сильной стрельбой из замка. Татары, видя, что ничего не могут сделать замку и городу, отошли прочь.

Татарская жестокость. А царевич Мехмет-Гирей, который стоял лагерем под Менским замком, все окрестные волости разорил, город Менск опустошил, только замок с другими устоял, монастыри и церкви огнем выжег. В литовской земле, в Полоцке, в Витебске и в Друцке (Odrucku) в то время учинил многие беды и жестокое кровопролитие над народом христианским и воротился назад, не понеся потерь среди своих людей.

5 000 татар захватили 100 000 христианских пленников. Его брат Бити-Гирей Солтан и Бурнаш Солтан тоже вернулись от Новогрудка (Nowogroda) с огромным полоном и с добычей. Из Руси и из Литвы, как пишут Меховский (кн. 4, гл. 82, стр. 368), Ваповский, Бельский и Кромер (кн. 30. стр. 669 первого и 444 второго издания), они вывели свыше 100 000 человек, так что каждому татарину досталось по двадцать пять христиан-невольников, кроме тех, которые сгинули. Но перечисленные польские историки не указывают число татарского войска в Польше, только quinque milia expeditorum Tartarorum, пять тысяч снаряженных (przebranych) татар, хотя Летописец свидетельствует, что на троих кош имели ⁵⁷. И пошли мимо Слуцка в орду, потеряв мало своих людей. А после отхода татар было поветрие в Менске и в иных литовских городах.

Москва [идет в поход] на Казань. Той же осенью великий князь Василий Иванович Московский послал своего брата князя Дмитрия Жилку, а с ним своего наивысшего воеводу князя Федора Ивановича Бельского и много других воевод со всеми силами московскими, конными и пешими людьми, на вицинах (wicinach) ⁵⁸ по Волге (Wolha) на Махмет-Гирея (Machmetcieleja) ⁵⁹, царя Казанского. И, придя к Казани, обступили и штурмовали замок со всех сторон, землей и водой. Москва поражена у Казани. Потом вооруженные люди вышли с воды на берег, из вицин под замок. Татары ударили на них и всех перебили, а другие, убегая, потонули в Поганом (Pochanym) озере и в Волге реке. А на тех, которые оставались на воде в вицинах, налетела сильная буря, так что они едва ли не все утонули; только князь Дмитрий, брат великого князя Московского, с воеводой князем Федором едва убежали в малом числе. А конных московитов, которые пришли к замку по берегу, татары тоже чуть ли не всех перебили, так что мало их ушло. И из-за этого великий князь Московский в то время понес от татар огромные потери в людях и военном снаряжении ⁶⁰.

Умерла королева Эльжбета. В том же году заплатила последний телесный долг смерти [вдова] Казимира королева Эльжбета ⁶¹, пани святой и благочестивой жизни, которая своим просвещенным (oswieconym) потомством народам (rzeczipospolitej) Польши и Литвы сделала очень много доброго. И там же в Кракове сыном Александром, королем Польским и Великим князем Литовским, с почестями похоронена в замке, в той же часовне, где лежит ее супруг, славной памяти король Казимир.

Вильно обмуровано. И в этом 1506 году жители Вильно и литовские паны, устрашенные татарами, как свидетельствуют Кромер и Меховский, начали окружать Вильно стеной и приводить в порядок замки.

В том же году валашский воевода Богдан Кривой (jednooki) послал сватов к королю Александру, прося, чтобы тот отдал ему в жены свою сестру королевну Эльжбету, обещая за это вернуть повяты Чешибеси (Cieschybiesy) и Тысменице, которые силой захватил его отец. А король отдал это на усмотрение королевны, которая ни за что не хотела позволить, чтобы [ее супруг] был другой веры, и к тому же одноглазый. Помешало и то, что в это время умерла ее мать, [вдова] Казимира королева Эльжбета.

Спор о местах в сенате. А король Александр, полностью излеченный лекарями от болезни, в ноябре месяце 1506 года приехал из Кракова на сейм в Люблин. И на этом сейме между светскими и духовными панами вышел спор по поводу способа и порядка сидения в сенаторском кругу, ибо светские паны домогались, чтобы епископы выбрали себе одну сторону от короля, например, правую, а им разрешили бы другую. А также чтобы от своих имений и доходов церковных, которых получали больше, чем король со шляхтой, отчисляли на военные походы. Духовные [лица] оставлены при своих привилегиях. И там после долгих споров король высказался за духовенство, чтобы они оставались при всех своих привилегиях и вольностях.

Монета полугрош. Там же одобрена чеканка новой монеты на оборону страны и начата чеканка полугрошей.

Поход на Валахию. Духовенству также установили налог (pobor) на солдат, которых король отправил против валашского воеводы Богдана, сына Стефана. И там они оказали большую услугу, когда отобрали у валахов некоторые замки над Днестром (Niestrem).

Доблесть Струсовичей. В то время двое юношей, Щесный (Szesny) и Юрек, урожденные Струсовичи, с пятьюдесятью конниками отлучились от войска и пошли в козачество на Валахию. И там наскочили на множество валахов, могли бежать, но сошлись с ними [в бою]. Побежденный их множеством, Щесный был там сразу убит, а Юрек мог убежать, но не захотел, сказав: «Не дай Боже, чтобы я не погиб рядом со своим милым братом». И бился с ними так долго, пока его не схватили, а потом зарубили. Весь польский народ долгое время скорбел о них; однако служивые отомстили за них валахам, когда на том же самом месте Каменецкий тоже велел зарубить пятьдесят валашских бояр (поразив два их полка).

Валахи поражены. В той же битве убит староста или барколаб (Barkolab) ⁶² хотинский, а гетман Копач еле убежал, так что потом Богдан был вынужден просить мира, который и получил на [определенных] условиях. Хотя Меховский и Ваповский, а также Бельский не сообщают о последствиях этой битвы, но Кромер (кн. 30. стр. 668 первого издания и 445 второго) пишет, что эта война закончилась перемирием, подтверждая это грамотами того же Богдана, которые видел в коронной сокровищнице.

В 1506 году, а согласно Летописцу, в [150]7, прямо с Люблинского сейма король Александр в день С[вятого] Григория (12 марта) приехал в Литву, ибо там его, как пишет Кромер, ждали послы от перекопского царя и другие от ногайских царьков. Узнав, что в прошлом году расстался со светом московский князь Иван Васильевич, Александр готовился после его смерти вернуть те замки и княжества, которые [тот] оторвал было у великого княжества Литовского, его отца Казимира и у него самого. Ибо в то время, как говорилось выше, были великие раздоры между его сыном Bасилием и внуком Дмитрием относительно престола Великого княжества Московского и великие несогласия между московскими боярами и простыми людьми. Но когда Александр узнал, что великим князем стал Василий, отец нынешнего [великого князя], то не захотел его дразнить (как говорится: «милый ежик, не колись!»), а, напротив, быстро умерив свой запальчивый гнев, отложил походы против Москвы на другое время. Собираясь поступить по желанию перекопского царя и угодить его посольству, собрал в Вильно всех литовских панов и приказал доставить к себе из Троков заволжского царя Сахмата, который разбил шатры и встал перед Вильно со своими татарами и с теми, что были к нему посланы от ногайских царьков. И там король Александр сразу объявил его нарушителем перемирия и изменником [за то], что хотел бежать из Литвы, и за то, что перед этим, будучи союзником, причинил великие беды Литовскому государству около Киева. И за это по приговору панов литовских и русских был схвачен князем Михаилом Глинским и отослан в заключение в Ковно, где потом и умер. Царь Сахмат умер в нищете. А другие его татары были разосланы по другим замкам.

Татары второй раз увели 100 000 христиан. Вскоре после этого пять тысяч перекопских татар жестоко повоевали Подолию, Русь и Литовские края и второй раз беспрепятственно увели в орду в жалкую неволю свыше ста тысяч христианских пленных, не считая стариков и молодых пленников, которых множество зарубили и умертвили.

Обманщик доктор Балинский. А король Александр, находясь в Вильно, чем дальше, тем больше разболевался, зараженный параличовой болезнью. И тогда вызвался один лекарь, а точнее, шарлатан (matacz), некий Балинский, которого так стали называть по жене, когда под Илькушем (Ilkuszem) он взял в жены дочку некоего Балинского. Этот обманщик, хотя и был урожденным поляком, по происхождению и по языку звал себя греком из рода Ласкарей, видимо, припомнив слова Христа, что нет пророка в своем отечестве. Ласкари и Палеологи — виднейшие греческие фамилии. И так прославился своим жульничеством, что к нему потянулись со всего королевства, особенно мещане из Кракова. И там в Балине, в крестьянском жилище, исполненные надежды на исцеление, принимали его бесполезные лекарства и чары (czarow). С богатых брал не [менее чем] по сто червоных злотых, из-за чего некоторые медики называли его Сотником (Setnikiem). А в Краков, как пишет Меховский, никогда показаться не смел, как сова на свет, боясь других докторов.

Шарлатан Балинский лечит короля. Поэтому король Александр, почувствовав приступ болезни, послал из Вильна за этим Балинским, введенный [в заблуждение] его фальшивой славой. Но тот не хотел двигаться с места, пока ему вперед не выдали триста червоных злотых, и, взяв с собой королевскую аптеку ⁶³, поехал в Вильно. Там он прописал королю баню (возможно, в сговоре с Михаилом Глинским), в которой сильное размолотое зелье положил в котелок, а другое в горшочек, а сверху над паром уложил короля, пристроив так, чтобы тот пропотел. К тому же велел ему пить мальвазию (malmazia) и вина покрепче, что противоречит [мнению] всех врачей. А когда от обильного потения король сомлел, другой королевский врач из Блони (z Blonia) стал уговаривать канцлера Лаского, чтобы [короля] силой увели от этого смертельного лечения. Но когда по доброй воле не захотел (ибо в этом его защищал князь Глинский), канцлер Лаский, видя короля на полу [как бы] умершего, своей властью велел схватить лекаря, посадить под стражу и стеречь его до приезда Сигизмунда из Силезии. Однако с помощью Михаила Глинского этот шарлатан бежал и через Прусскую землю пришел в Краков, где жил аж на Звержинце (na Zwierzyncu) в монастыре при жене Балинской, потом у монахов на Скальце, пока его оттуда не забрал писарь из канцелярии Медзилеский и не посадил [под стражу] на епископском дворе. Однако после долгого заключения был отпущен, чтобы не умер. Тайно занимался алхимией и, задолжав на этом краковским мещанам, как пишут о нем Ваповский и Бельский, бежал прочь от жены. Только его и видели.

Король Александр расхворался сильнее. А король Александр, лежа в Вильне, чем дольше, тем сильнее хворал, страдая от паралича отчасти и по Божьему соизволению, в соответствии с теми словами виленского епископа Табора на Радомском сейме, а отчасти из-за предательского и фальшивого [лечения] шарлатана лекаря. А литовские паны, как пишет Кромер, полные взаимной ненависти, особенно против Глинского, и к тому же удрученные королевским гневом, внутри страны грызлись между собой. Каждый из них заботился о приватных делах и о своей собственной [выгоде], и не имел никакого старания о делах государственных.

Татары снова [идут] на Литву. Перекопские татары, видя их раздоры, сразу сложили [у себя] недавно захваченную добычу и, немного передохнув, в августе месяце с огромными силами снова вторглись в литовские владения.

Король [едет] в Лиду. В то время король Александр из Вильно поехал в Лиду, в двенадцати милях от Вильно ⁶⁴. Кромер сомневается в причине [этого поступка], ибо Меховский пишет, что король, узнав о том татарском вторжении, приказал всему литовскому рыцарству выступить против них. Но когда литовцы не пожелали этого делать из-за упорства Глинского, который вел к тому, чтобы сам король, пусть и хворый, собственной особой состоял при войске, Александр приказал доставить себя в Лиду на носилках, а Кромер пишет, что на возу, желая показать, что он и перед кончиной готов быть со своими подданными. Сопоставление историков. Ваповский в своей хронике, так и не вышедшей в свет ⁶⁵, тоже пишет, что он умышленно двигался в сторону Польши, желая там передать управление и отдать власть в Польше и Литве [своему] брату Сигизмунду, князю Глоговскому, чтобы самому в покое провести остаток своих дней из-за неизлечимой болезни, которая чем дальше, тем больше усиливалась.

Литовские же летописцы свидетельствуют, что в 1507 или, может быть, в [150]6 году король Александр, как только приехал из Польши в Вильно, будучи немощен и сильно парализован болезнью, тут же учинил сейм в Лиде. А великая княгиня Елена, видя смертельно [больного], приехала за ним.

Внезапное известие о татарах. А когда были в Лиде, как пишет Кромер, приехал какой-то шляхтич, рассказывая, что татары крушат и разоряют едва в одном дне езды от Лиды. И показывал рану: мол, татары подстрелили его стрелой в лицо, так что он едва ушел из их рук [благодаря] прыткости [своего] коня. Пришла и другая новость, что перекопские царевичи Битигирей Солтан и Бурнаш Солтан, которые шли к Новогрудку, пришли под Слуцк с двадцатью тысячами человек, а Кромер и Меховский считают, что их было тысяч тридцать числом. Но паны еще не до конца этому верили. Более полное известие о татарах от Рашков. Поэтому пребывавший при короле князь Михаил Глинский послал нескольких своих Рашков ⁶⁶, храбрых солдат, чтобы они как следует все разузнали. Рашки, недалеко отъехав, наскочили прямо на татарский отрядик (ufiec) и завязали с погаными смелую битву, девятерых их убили, остальных разгромили, а отрубленные головы убитых, насаженные на копья, принесли своему пану.

Король из Лиды перевезен в Вильно. В Лиде сильно испугались за хворого короля, и потом все решили, что из-за тряски на неподходящей каменистой дороге короля надо отнести в Вильно на носилках. Вся шляхта, видя, что дело плохо (gwalt), тоже съехалась к королю в Лиду. И там король, гневаясь сам на себя, что не может сидеть на коне, передал великому гетману Станиславу Кишке и Михаилу Глинскому все командование над литовским войском, которого, по Летописцам, собралось десять, а по Кромеру, Меховскому и другим семь тысяч. Послал также к брату Сигизмунду, чтобы как можно скорей приезжал в Литву, ибо велика в тот час была потребность в его присутствии [независимо от того], жив ли король или умер, выиграли литовцы [битву] или проиграли. И постоянно приходили вести за вестями, что татары, отобрав двадцать тысяч храбрецов, упорно движутся к Лиде. Поэтому до Вильно полумертвого короля днем и ночью сопровождали виленский епископ Войцех Табор, Ян Заберезинский, канцлер Ян Лаский и королева Елена, а несли его на носилках между двумя конями, часто их сменяя. Знатные возницы. А вместо возниц на них сидели Миколай Русовский, который потом был паном Беховским, и Ян Соботка, друг канцлера Лаского.

Первый успех против татар. А татары, придя к Новогрудку, переправились через Неман и расположились в миле от замка Лиды, а другие в полумиле. И жгли там церкви, дворы и села, а литовские паны, видя это, очень сожалели от такой великой жестокости. И собралось их десять тысяч в одно место, так как в столь короткое время там не могло быть больше. Послали людей взять языка, и те в миле от Лиды нашли несколько сот татар, поджигавших в загонах. И там их наголову поразили и немало живыми взяли, а головы других приносили в тайстрах ⁶⁷, особенно Рашки. Татары, видя, что их уже одолевают, повернули назад. А литовские паны пошли за ними к Новогрудку, собираясь ударить на лагерь, где под Клёцким замком стояли сами царевичи. От татарских пленников [литовцы] имели известия, что к царевичам еще не пришли татары из загонов. Поэтому, поручив себя Господу Богу, сразу выехали из Новогрудка вечером четвертого августа в понедельник ⁶⁸, уже перед сумерками, и двинулись мимо Осташино. А назавтра во вторник от Цирина и Полонки прибежало немало людей, сообщивших, что татары ходят недалеко от войска. Наши, не отдыхая, двигались к Полонке ⁶⁹ и передние литовцы, шедшие вскачь, налетели на пять сотен татар из загонов, идущих к Клёцку, и всех их там наголову поразили и много пленников взяли. А те, которые бежали в лагерь, сообщили царевичам, что идет литовское войско.

Вторая счастливая битва с татарами. Поэтому царевичи приготовились к битве и уже ждали там наших, а наши со всем войском, которого было не более 10 000, во вторник ночевали в деревне Липой ⁷⁰, а назавтра в среду, в шестой день месяца августа ⁷¹, когда Станислав Кишка, гетман великого к[няжества] Лит[овского], неожиданно заболел, все командование [он] полностью передал Михаилу Глинскому. И тот тем охотнее (chetliwie) его принял, что был сведущ в способах битвы с татарами. И, имея о них полные сведения от шпионов, смело двинулся на татарский лагерь под Клёцк ⁷², как следует построив семь тысяч литовской шляхты и солдат, и три тысячи собранной черни (motlochu), так что всего их было 10 000.

Глава седьмая

Когда, как жестокий Марс, язычники бушевали
И с хромоногим Вулканом волости разоряли,
В то время забеспокоился даже Юпитер сам —
Не пришлось бы снова бежать в египетские леса ⁷³.
Лишь Михаил Глинский, в рыцарских делах муж справный,
Видя, что Литве здесь конец наступает явный,
Десять тысяч литовцев с руссаками собрал,
И с ними как можно скорей под Клёцк поскакал,
Где два татарских царька кошами лежали ⁷⁴,
А другие в загоны от них разбежались.
На царьков хотел ударить прежде, чем вернутся
Татары, и враги со всех сторон соберутся ⁷⁵.

Широкие татарские загоны.

Ибо их двадцать тысяч по загонам рыскали,
Разлетевшись по землям минским, слуцким и лидским,
Одни ошмянские и кревские волости разоряли,
Другие почти до Волковыска ⁷⁶ и Гродно воевали.
А Михаил Глинский двинулся прямо под Клёцк — туда,
Где татары стояли у болотистого пруда,
И несколько вражьих отрядов побил по дороге.

Царьки готовятся к битве.

Татары царькам сообщили об этой тревоге,
И сразу же Бичигирей (Biczykierej) Солтан горячий,
А с ним брат Бурнаш, царек, до битвы охочий,
Большое татарское войско в полки собрали,
Построились к бою и литовцев поджидали.
Их лагерь болотистый пруд с одной стороны прикрывал,
Оттуда никто из татар никаких бед не ожидал.

Но литовские Рашки ⁷⁷ быстро набежали
И схватку со стражей у пруда завязали,
Им на помощь пятьсот литовцев подскочили.
Татары большую ошибку совершили:
Литовцы сразу коней у них отбили,
Чем большие неудобства причинили.

Но татары, хотя и без коней остались,
У пруда с литовцами пешими сражались
И за лучшее место долго друг с другом рубились.
Были отброшены, и к своим царькам обратились.
Была там речка — не особенно и глубока,
Но болотом покрыты широкие берега ⁷⁸.
Татары спешили свой строй сплотить,
Чтобы литовцев к себе не пустить.
Железный град на них обрушили из луков,
Даже небо задрожало от этих звуков,
Ливень свистящих стрел со всех сторон свистел ⁷⁹.
Глинский своим рассредоточиться велел:
Так им стрелы татарские меньше вредили.
До татар же наши еще не доходили,
И долго возле той речушки толкались,
А татары все сильнее укреплялись.
И тогда из ружей, которых несколько имели ⁸⁰,
Ударили по поганым так, что те обомлели.
Некий Рачко имел аркебуз (harkabuz), маршалок Радзивиллов —
Длинное ружье, которому все немало дивились ⁸¹.
Огнем из тех ружей до реки татар отогнали,
А сами, следуя за ними, быстро наступали.
Одни в лесу прутья рубили и в речку метали,
Другие доски и ветки, чтобы брод гатить, стлали.

Слова покойного Рачка, который, как говорят, увидев, что татары боятся ружья, пусть и не заряженного, прогнал [невесть] сколько татар.

А наш господин Рачко все веселее гарцует
С ружьишком своим, в котором большую силу чует.
Заряжает его раз за разом, а как только пальнет,
Тут же какой-нибудь нехристь падает и не встает.

Речь Глинского, [обращенная] к рыцарству.

А Михаил Глинский, видя, что мост уже готов
Через реку, сказал людям много теплых слов.
Чтобы ради милой отчизны начинали
И от беды ее смелее заслоняли.
Напомнил про рыцарскую честь, свободу и славу,
Про жен, детей и все, чем владеют они по праву.
Пусть за их здравие храбро сабли вынимают,
Братьев, взятых в полон, из неволи выручают.
Вот так он всех своих объехал и направил,
Потом с боевым кличем сам их и возглавил,
Крикнув: «Ну, братцы, за мной!». Литва всем роем
С гиканьем шла за ним искривленным строем.
Вздрогнули небо и лес, грохот и треск страшный,
Когда по татарам вдруг ударили наши.
Пыль из-под конских копыт до небес взлетела ввысь,
Эхом крики и ржание по полям разнеслись.

Глинский был в самой гуще с отрядом своим.
Двумя стрелами убили коня под ним,
Пересел на другого; с отвагой величайшей
Доблесть как гетман и рыцарь проявлял ярчайше.

Новогрудские шляхтичи под хоругвями своими,
Увидев главные силы татар и царьков их с ними,
Ударили с фланга по ним с сокрушительной силой,
Шеренгу поганых, как срубленный лес, повалили.

Большой татарский полк [во главе] с царьками снова ударил на литовцев.

Видя это, царьки со своими мурзами
Свои главные силы двинули и сами.
Прямо на главный полк наши наступали,
Все кричали, гикали и глотки драли,
Алла! Алла! вражеские голоса завывали,
Летящие стрелы ясное солнце заслоняли.

Минская и гродненская шляхта в полном вооружении
Сильно ударила в правый фланг татар, завязав сражение.
Все движение им сбили и сквозь строй их прорвались.

И тут вооруженные поляки показались
В блистающих доспехах, каждый на коне.
Три сотни в гусарской лоснящейся броне
С копьями с прапорцами и со щитами ⁸²
Встали на пригорке длинными рядами
Так, что издалека огромным войском казались,
А в бубны били так, что небеса содрогались.

Гетманом над ними был поставлен Чарнковский.
Завидев их, встревожился весь полк татарский,
Думая, что прибыло много людей. Сразу бежать
Они ринулись, на болотистых пашнях увязать.
Сами поляки в бой пока не вступали,
Однако литовцам храбрости придали.
Громко трубили, пугая поганых, в бубны били.
Ну, и что же вы оробели, дворяне милые?
Я, хоть и связан бы был, в такие минуты
(Хоть речь и не обо мне) перегрыз бы путы ⁸³.
Видно, поляки такого страху на татар нагнали,
Что литвины напуганных голыми руками брали.

Татары в разные стороны разбегались ⁸⁴,
А литовцы за ними все смелее гнались ⁸⁵,
Рубили и длинными копьями в спины кололи,
Кровь из их чрева хлещет, ручьями течет по полю.
Крики и гиканье по широким полям, по лесам (szelinie),
Трупов полно по дорогам, по пашенным бороздам.
Пленников развязали, которые злыми были
На поганых, ибо потом всех их насмерть били.

А князь Глинский как гетман и как рыцарь смелый
Богом был благословлен на правое дело.
В том бою трех коней подряд убили под ним ⁸⁶,
Когда он рубал татар одного за другим.

Литовцы в полях татар били и мордовали,
Пока к болотистой Цепре-реке не пригнали,
Где поганых более, чем под Клёцком, сгинуло,
Ибо, воистину, кровь их рекою хлынула.
Часть их, убегая, потонула в Цепре,
Других в грязном болоте били, как вепрей.
Река из-за трупов чуть не остановилась,
Ибо несколько тысяч их туда ввалилось.
И ныне, как видел я сам, явные битвы следы
Пахарь в поле находит, из распаханной борозды
Выворачивая доспехи и истлевшие стрелы,
Копья, шлыки (slyki) и сабли, от времени проржавелые.

Битигирей (Bitikierej) и Бурнаш, царские дети,
Видя, что им уже ничего не светит,
В болотистом озере, удирая, коней загубили (zbili) ⁸⁷,
Через лес из той страшной топи ноги свои уносили.

Двадцать тысяч татар полегло на поле боя.
Много лет потом поле, полное перегноя
Из их трупов, было на удивление плодородным.
А до этого без навоза было почти негодным.

Двадцать три тысячи татарских коней отбили
И большую добычу в лагере захватили.

Пленных десятки тысяч (kilkodziesiat), наверное, спасли,
А самих татар три тысячи в плен увели.

Хитрость Глинского [по отношению] к другим татарским загонам.

Но Глинский победой не удовлетворился ⁸⁸,
Сгоряча он к еще большей славе стремился,
Зная, что разосланные повсюду загоны
До кошей своих должны возвращаться с полоном.
Поэтому у татарских кошей войска расположил
И пути отступления своими людьми перекрыл.

Татарские загоны побиты.

На четвертый день, как они и собирались,
В свой лагерь татары с полоном возвращались.
Не зная о разгроме своих, в западню угодили.
А Глинский с литовцами просто как скотину их били,
Ибо те, как стадо без пастыря, блуждали,
Бросая оружие, из битвы утекали,

А слуцкая княгиня Настасья своих бояр ⁸⁹
Послала перехватывать отбившихся татар,
Так что их очень много под Копылем перебили,
И у Петровичей (Poiotrowic) они жизнью долги платили.
Вот так все языческие войска были поражены,
А иные в реки, озера, болота погружены.
(Хотя Рачко с ручницей (z rucnica) своей отличился стрельбой,
Но и маршалок Радзивиллов был не меньший герой,
Двое их с ружьями сумели татар оттеснить —
Ныне с тысячей стволов такого не учинить).

Татарские трупы.

С триумфом и с добычей наши возвращались,
Птицам на корм трупы язычников валялись.
Часть их наши из-за смрада погребли,
Других волки и псы в лес уволокли.

Если вирши смогут, да восславят рыцарство мое!
Доблесть вашу в бою пусть достойный поэт воспоет,
Даже время ту славу не уменьшит, не сотрет.
Пусть за эту работу вечно вам Господь воздает.

Король Александр, уже кончаясь, услышал эту радостную новость.

Король Александр с завещанием распоряжался
И к святым таинствам благочестиво причащался.
Свою искренность причастием подтвердил,
В котором сам Бог живой нам себя явил.
Уже кончался и душой на тот свет спешил,
Когда прекрасную весть из войска получил,
Что литовцы врага разгромили и разогнали,
Славную над татарами победу одержали.
Пленных и добычу отбили, а сами в целости,
Избавили от страха королевские волости.

Александр, хотя и не мог говорить, возблагодарил Бога.

Король замкнул уста, и в самом деле умирая,
Не говорил, а тяжко вздыхал, Бога восхваляя.
Руки вздымал и слезу за слезой точил,
Богу всем сердцем молясь из последних сил.

Давал руку тем, кто стоял рядом.

Долго хрипел он, пытаясь подняться: труды напрасные!
Ведь сражаться с татарами и со смертью — вещи разные.
Руку свою давал каждому из стоявших рядом,
В небо глядел со слезой, на людей — веселым взглядом.

Александр умер.

Вслед за триумфом заплатило долг смерти тело,
Но слава и перед смертью с косой уцелела.
Ибо сразу с двумя врагами воевал
Он тогда; с одного радостный триумф взял,
А другой его одолел; он не смог отбиться,
Никаким золотом от смерти не откупиться ⁹⁰.

Глава восьмая

Погребение Александра. И вскоре после этого, приготовив все обычно необходимое для церемонии королевского погребения, Александра вопреки его воле похоронили в Виленским замке в костёле Святого Станислава, в той самой часовне, в которой был погребен и его брат Казимир, славный благочестивыми чудесами, и где прежде лежал и Витольд, пока его кости не перенес виленский епископ Валериан ⁹¹, а также князь Сигизмунд [Кейстутович], его сын князь Михайло и князь Свидригайло.

Сигизмунд возведен на великое княжение Литовское. В том же 1506 году, с почестями проведя погребение Александра, все литовские паны и князья единогласно, как своего природного господина, избрали на великое княжение Литовское Сигизмунда Казимировича, брата Александра. Время его возведения [на престол] назначили на октябрь или ноябрь месяц, согласно Меховскому, на двадцатое, а по Йосту Децию на 26 [число], во вторник ⁹², в день перенесения [мощей] Святого Войцеха, на шестнадцать часов. И с большими почестями, церемониями и триумфом возвели его на великое княжение Литовское по стародавнему обычаю. Виленский епископ Войцех Табор возложил на него княжескую шапку червоного аксамита с золотой опояской (strefy), усыпанную дорогими каменьями, а потом Михаил Глинский, как маршалок, вручил ему меч. И там все литовские, русские и жмудские паны и послы из воеводств и повятов присягнули ему на верность, послушание и подданство.

Комментарии

1. Ян Станиславович Абрамович (1545-1602) герба Ястребец — войский виленский (1570), подвоевода (1572-1589), староста лидский (1579) и венденский (1589), президент дерптский (1589-1601), воевода минский (1593-1596) и смоленский (1596). Был кальвинистом, однако дружил и с православными князьями. Его супруга Анна Доротея (из рода Воловичей) опекала православное Святодуховное виленское братство. Абрамович покровительствовал литераторам, пробовал писать и сам.

2. С посвящением Абрамовичу связана едва ли не самая грубая ошибка в издании 1846 года, где тот назван Яном Абрамовичем Вольским, хотя в издании 1582 года (стр.684) этого нет. Издатели XIX века приняли должность (woiskiego) за фамилию (Wolskiego) и даже набрали это слово тем же шрифтом, что и имя (стр. 314). Войский — одна из низших земских должностей. Когда войско отправлялось в поход, войский следил за порядком в повяте и охранял шляхетских жен и детей.

3. Имеется в виду поражение поляков в Козьминском лесу 26 октября 1497 года.

4. Анджей Боришевский (1435-1510) герба Порай — архиепископ львовский (1488) и гнезненский (1503), примас Польши.

5. Ян Феликс Тарновский (1450-1507) герба Лелива по прозвищу Шрам (Szram) — сын воеводы люблинского (1479-1484) Яна Феликса Тарновского (1417-1484), хорунжий краковский (1484), староста Белза (1485) и Городло (1505), каштелян люблинский (1497), воевода люблинский (1501) и сандомирский (1505).

6. Смотри примечание 83 к книге двадцать первой.

7. Именно это событие (между 12 и 15 июня 1502 года) в российской историографии принято считать концом Золотой Орды. См.: Гайворонский О. Повелители двух материков. Том I. Киев-Бахчисарай, 2007.

8. Имеется в виду Хожак-Султан (Хаджике) или Хаджи-Ахмат, брат Ших-Ахмата, которого тот объявил своим калгой. Он был в литовском плену вместе с Ших-Ахматом, но отпущен раньше, а в 1514 году на Тереке даже провозглашен ханом Большой орды. См.: Трепавлов В.В. История Ногайской орды. М., 2002. Стр. 125, 128, 150.

9. Дмитрий Иванович Путятич (1430-1505) герба Сырокомля — сын Путяты Друцкого, князь друцкий, наместник мценский (1456), любутский и брянский (1486), воевода киевский (1492). Дядя Дмитрия Васильевича Путятина, попавшего в плен в битве на Ведроши и умершего в московской тюрьме. Дмитрий Иванович похоронен в Киево-Печерской лавре. Уже в начале XXI века в 12 км от Любутска нашли приписываемую ему печать диаметром 22 мм.

10. Эти события происходили в августе 1504 года.

11. Дмитрий Жилка был родным братом жены короля Александра. Смотри примечание 80 к книге двадцать первой.

12. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 67.

13. Посольство Петра Плещеева выехало из Москвы 7 мая и вернулось 27 сентября 1503 года. Имена послов Стрыйковский немного исказил, должно быть: Константин Заболоцкий, Михаил Кляпик, дьяк Губа Семенов Моклаков и семь «детей боярских». См.: Базилевич К. В. Внешняя политика русского централизованного государства. Вторая половина XV века. М., 1952. Стр. 524.

14. Имеются в виду либо сербские, либо венгерские гусары.

15. Семен Михайлович Слуцкий (1470-1503) герба Погоня — удельный князь Слуцкий и Копыльский (1481). Гедиминович, единственный сын князя Михаила Олельковича Слуцкого, казненного (1481) за участие в заговоре против короля Казимира.

16. Уза и Уша — разные реки. Уза является правым притоком реки Сож и находится к северо-западу от Гомеля. Река Уша — правый приток Березины, протекает к югу от Борисова.

17. Григорий Борисович Глинский (1445-1503) — литовский боярин, староста овручский. Дядя Михаила Львовича Глинского. Не слишком надежные генеалогии выводят род Глинских от самого Мамая. Их оригинальный герб происходит от татарской тамги и очень напоминает так называемые «Гедиминовы столпы». Герб Глинских схож и с национальным флагом крымских татар (Тарак-тамга).

18. Стрыйковский не без оснований предполагал, что этот Ян Ваповский герба Нечуя был родственником знаменитого историка и картографа Бернарда Ваповского (1450-1535).

19. Имеется в виду Давид-Городок на реке Горыни, правом притоке Припяти. Его основателем считается Давыд Игоревич (1055-1112), князь тмутараканский (1081-1082), дорогобужский (1084) и волынский (1086), внук Ярослава Мудрого. Этот Городок впервые упомянут в летописи в 1127 году. См.: ПСРЛ, том I. СПб, 1836. Стр. 130.

20. Семен Слуцкий умер от холеры 14 ноября 1503 года.

21. Никоновская летопись датирует это событие 24 июня 1505 (7013) года. См.: ПСРЛ, том 12. СПб, 1901. Стр. 259; ПСРЛ, том 19. СПб, 1903. Стр. 23.

22. Смотри примечание 8 к книге двадцать первой.

23. Смотри примечание 71 к книге двадцатой.

24. Конрад III Рыжий (1448-1503), князь черский, варшавский, висский и цеханувский, умер 28 октября 1503 года. Последним браком он был женат на Анне (1476-1522), дочери Миколая Радзивилла. Старшему из сыновей Конрада (Станиславу) во время смерти отца было всего три года. После смерти Януша (1526), другого сына Конрада, Мазовецкое княжество присоединили к Короне.

25. Юрий Михайлович Монтовтович (1460-1508) герба Побог — староста кременецкий (1505-1506), воевода киевский (1505). Внук литовского боярина Монтовта герба Топор, старосты шальчининкайского (1422-1435) и эйкшишского (1440).

26. Русью Стрыйковский здесь именует территорию нынешней Украины, причем далеко не всю, а конкретно Волынь. Напомним, что и воеводство Русское находилось в тогдашней Литве.

27. Покутье — историческая область на западе Украины между реками Прут и Черемош. Это название происходит от украинского слова кут, то есть угол, закуток. В 1348 году Казимир Великий присоединил Покутье к Польше, но в октябре 1502 года эти земли захватил Штефан Великий и подчинил их Молдавии. Поляки вернули себе Покутье после битвы при Обертыне (1531). См.: Василе Стати. История Молдовы. Кишинев, 2003. Стр. 77, 136.

28. Штефан III Великий скончался 2 июля 1504 года, во вторник, в три часа дня. См.: Славяно-молдавские летописи XV-XVI вв. М., 1976. Стр. 34.

29. Землей Чаклов (Czakielskiej) или Секейской землей Стрыйковский именует Трансильванию.

30. Имеется в виду битва у Байи (Baia) 15 декабря 1467 года. В заметке на полях Стрыйковский рассказывает об этом сражении куда подробнее, чем в основном тексте. См.: Стати В. Штефан Великий. Господарь Молдовы. Кишинев, 2004. Стр. 24, 25.

31. Богдан III Кривой (1479-1517) — господарь Молдавии (1504-1517), сын Штефана Великого и Марии Войкицы.

32. Фридрих Саксонский (1474-1510) из рода Веттинов был великим магистром Тевтонского ордена в 1498-1510 годах и жил в Кенигсберге. По матери он был внуком чешского короля Иржи из Подебрад.

33. 11 января 1505 года была суббота, а на четверг эта дата приходилась как раз в 1504 году.

34. В оригинале Drozdzy, но в Хронике Быховца четко написано Drozdu. Drozdze по-польски означает дрожжи, отстой; drozd — дрозд. В данном случае предпочтительнее второй вариант.

35. Юрий Иванович Ильинич (1470-1527) герба Корчак — маршалок господарский (1501) и дворный (1518-1526), староста лидский (1501-1502 и 1507), наместник лидский (1510), белицкий (1510), брестский (1510-1524) и ковенский (1514, 1519-1524). Был женат на Ядвиге, дочери Яна Заберезинского. Основатель и строитель Мирского замка (1522). Похоронен в Вильне в костеле святого Станислава.

36. Примечание Стрыйковского на полях: Жмудский староста Станислав Янович Жарновец или Жарновский.

37. В Хронике Быховца написано несколько иначе, но смысл тот же. См.: Хроника Быховца. М., 1966. Стр. 118, 138.

38. Ян Лаский Старший (1455-1531) герба Кораб — великий коронный секретарь (1502), великий канцлер (1503), архиепископ Гнезненский и примас Польши (1510). В 1506 году опубликовал постановления польского сейма, собранные им вместе с Яном Заборовским («статут Лаского»). На Латеранском соборе (1513) склонял папу к признанию вассальной зависимости Тевтонского ордена от Польши.

39. В дошедшем до нас списке Хроники Быховца ничего этого нет. И вообще в этом месте в рукописи пропуск, который ныне восстанавливают уже по тексту Стрыйковского.

40. Иван III умер 27 октября 1505 года. См.: Борисов Н. С. Иван III. М., 2000. Стр. 625.

41. Лапландцы (саамы) иногда назывались лапонцами. Такую форму использовали, в частности, А. Ф. Миддендорф (1852) и писатель Валентин Иванов в историческом романе «Повести древних лет».

42. Старший сын Ивана III Иван Молодой, женатый на дочери Штефана Великого, умер 7 марта 1490 года. Его сын Дмитрий Иванович родился 10 сентября 1483 года, а 4 февраля 1498 года он был коронован. Но уже 11 апреля 1502 года юный наследник вместе с матерью попал в опалу и в конце концов умер в тюрьме (1509). См.: Филюшкин А.И. Василий III. М., 2010. Стр. 26, 32, 37, 51.

43. Это известие, отсутствующее в русских летописях, автор позаимствовал у Герберштейна. См.: Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М.,1988. Стр. 66.

44. Указанные Стрыйковским размеры (480 х 320 км) очень близки к действительным размерам территории тогдашней Ливонии.

45. В Польше несколько городов носят название Нове Място. В данном случае имеется в виду город Нове-Място-над-Пилицей, расположенный примерно в 50 км к северо-западу от Радома.

46. Смотри примечание 8.

47. Шляхтянку повесили, разумеется, не за ношение мужской одежды, а за разбои и грабежи, как и говорилось выше.

48. См.: Хроника Быховца. М., 1966. Стр. 120, 121.

49. Олехно Монивидович — личность во многом загадочная. Род Монивидовичей герба Лелива пресекся еще в 1475 году после смерти виленского каштеляна (1461-1475) Войцеха Яновича Монивида. Тем не менее Заберезинские, Глебовичи, Дорогостайские и носители некоторых других литовских фамилий считали себя потомками Монивида. Олехно — белорусская форма имени Александр. Сестра Войцеха Монивида была замужем за Олехно Судимонтовичем, но тот умер еще в 1491 году. На его дочери был женат Александр Юрьевич Гольшанский, который в те годы был каштеляном виленским (1492-1511). Но Гольшанский носил герб Гиппоцентавр, а не герб Лелива и, стало быть, нам не подходит. Заслуживает внимания и сама должность трокского наместника, которая, вероятно, была временной — в период передачи власти трокского воеводы от Яна Заберезинского (1498-1505) к Миколаю Радзивиллу (1505-1510). Трокским каштеляном в эти годы (1499-1522) был Станислав Янович Кезгайло герба Задора.

50. Вацлав (Иван) Агриппа (1525-1597) герба Дембно — королевский секретарь (1563), польный писарь ливонский (1569-1570), великий писарь литовский (1576-1585), каштелян минский (1586-1590) и смоленский (1590). Сын Вацлава (Венцеслава) Миколаевича, более известного как Михалон Литвин (1490-1559). Учился в университетах Лейпцига (1545), Кракова (1548) и Виттенберга, где встречался с Меланхтоном. Маршалок на элекционном сейме, избравшем польским королем Генриха Валуа (1574). Вместе с Мельхиором Гедройцем и Яном Волминским входил в состав комиссии Стефана Батория по урегулированию границы с Ливонией. Знаток права, дипломат, публицист, полемист. Участник редакции Статута ВКЛ (1588). Лютеранин. Вторым браком был женат на Регине, дочери полоцкого воеводы Миколая Дорогостайского. См.: Россия, Польша и Причерноморье в XV-XVIII вв. М., 1979. Стр. 106-115.

51. Нямунайтис — город на реке Неман в Алитусском районе Литвы. Впервые упомянут в 1384 году.

52. Мехмед I Гирей (1465-1523) — старший из восьми сыновей Менгли-Гирея, калга (1507-1515) и хан Крыма в 1515-1523 годах. Его братьями были Ахмед-Гирей, Бурнаш-Гирей, Фетих-Гирей (Бити-Гирей), Саадет-Гирей, Мубарек-Гирей, Сахиб-Гирей и Махмуд-Гирей.

53. 15 августа 1505 года.

54. Анастасия Ивановна (1473-1524) была замужем за Семеном Михайловичем, князем слуцким и копыльским, умершим 14 ноября 1503 года. Формальным князем слуцким стал их сын Юрий, которому во время описываемых событий было всего 13 лет. Его сестра Александра Семеновна, дочь Анастасии, в 1522 году вышла замуж за князя Константина Ивановича Острожского.

55. Эта примечательная страница белорусской истории уцелела и дошла до нас исключительно благодаря Стрыйковскому, так как в Хронике Быховца, откуда он и подчерпнул свои сведения, соответствующая часть текста не сохранилась. См.: Хроника Быховца. М., 1966. Стр. 119.

56. Альбрехт Гаштольд (1470-1539) герба Абданк — придворный великого князя Александра (1501), наместник новогрудский (1503-1506), подчаший великий литовский (1505-1509), воевода новогрудский (1508-1513), полоцкий (1513-1519), трокский (1519-1522) и виленский (1522), староста бельский (1513-1522), мозырский (1515-1530) и гродненский (1530-1533), великий канцлер литовский (1522). Сын Мартина Яновича Гаштольда, воеводы киевского (1471-1475) и трокского (1481-1483). Учился в Краковском университете (1492). Собрал большую библиотеку. Изображен на картине Яна Матейко «Прусская присяга» в качестве участника этого события (1525). Участвовал в создании первого Литовского статута (1529).

57. Эту фразу можно толковать по-разному. Можно понимать ее так, что трое татар имели один котел и одну палатку; можно и так, что три царевича имели три лагеря. Но и в том и в другом случае получается, что татар было втрое больше.

58. Смотри примечание 67 к книге десятой.

59. Стрыйковский пишет имя казанского хана (Machmetcielej) почти так же, как имя крымского царевича (Machmetkierej), но в данном случае он не точен, или вообще ошибается. Казанским ханом в 1502-1518 годах был Мухаммед-Амин (Магмет-Аминь), сын хана Ибрагима и Нур-Султан.

60. Описываемый поход на Казань начался в апреле, а конечное поражение русские потерпели в результате не одного, а двух неудачных для них сражений: 22 мая и 22 июня 1506 года.

61. Королева Эльжбета, дочь императора Альбрехта II Габсбурга, умерла в Кракове 30 августа 1505 года.

62. Слово барколаб, вероятно, является испорченным молдавским словом пыркэлаб — начальник крепости. Объяснение его смысла Стрыйковским (староста) это предположение подтверждает. В Могилевской области Белоруссии есть деревня Борколабово.

63. Эта фраза (не столь уж понятная, как может показаться) нуждается в пояснении. В польском языке слово apteka имеет то же значение, что и в русском, а вот в литовском aptekti — охватить, окружить, успеть. Аптека же по-литовски — vaistine. Поэтому apteke krolewska — это все то, чем доктор собирался пользовать короля, но это могут быть и люди из королевской свиты.

64. Расстояние от Вильнюса до Лиды по прямой 90 км, а по дороге — около 100 км. Итак, миля у Стрыйковского и на сей раз получается примерно 8 км и не менее 7,5 км. «Прибалтийская» миля составляла 7,5 км еще с XIII века (Zemzaris, 1981).

65. См.: Михайловская Л. Л. Судьба «Хроники Бернарда Ваповского». // Крыніцазнаўства і спецыяльныя гістарычныя дысцыпліны. Вып. 2. Мінск, БДУ, 2005. Стр. 178-181.

66. Смотри примечание 14.

67. Тайстра — так жители Карпат называли котомку или кожаную сумку, которую носили через плечо.

68. 4 августа 1506 года был не понедельник, а вторник, зато в 1505 году 4 августа приходилось как раз на понедельник. Поскольку у нас нет сомнений в том, что битва под Клёцком была в 1506 году, остается предположить, что летописец напутал с числом, так как современнникам день недели запоминался лучше, чем число месяца. См.: Хроника Быховца. М., 1966. Стр. 122.

69. Полонка (Полонечка) — деревня в 5 км к югу от Цирина, Цирин — деревня в 5 км к югу от Осташина, Осташин — деревня в 20 км к юго-востоку от Новогрудка. Столь точное и подробное описание маршрута литовского войска, взятое Стрыйковским из Хроники Быховца, убеждает исследователей в том, что автор хроники сам жил в этих местах; возможно, и лично участвовал в походе. Отметим, что в Хронике Быховца населенных пунктов по пути следования упомянуто больше, да и весь рассказ даже поподробнее, чем у Стрыйковского. См.: Хроника Быховца. М., 1966. Стр. 26, 122, 138.

70. В Хронике Быховца это село называется Налипой (Nalipoj), и в этом районе была деревня Нелепово. Однако Стрыйковский пишет we Lipiej (na Lipoj) и, возможно, в его Летописце был более исправный текст. См.: ПСРЛ, том 32. М., 1975. Стр. 172.

71. Если битва произошла в среду, то это было 5 августа 1506 года, а не 6 августа, как в Хронике Быховца и у самого Стрыйковского. Смотри примечание 68.

72. Описанием битвы под Клёцком заканчивается, а точнее, обрывается дошедший до нас текст Хроники Быховца.

73. Примечание Стрыйковского на полях: Об этом читай у Овидия, «Метаморфозы», кн. 3.

74. Кош — в данном случае военный лагерь, поляки же говорят: «лечь лагерем», а не «встать лагерем».

75. Примечание на полях: Crom[er]: Priusquam cuncta agmina eo sese recollegissent. (Кромер: До того, как вернутся все войска, отправленные в загоны).

76. В оригинале Wolkowisko. Частица wysk- по-польски, как и по-русски, связана с глаголом выскочить. Но в Ипатьевской летописи (1252) город именуется Волковыескь, а это позволяет предположить и другую этимологию: волк и выя (шея), то есть Волчья Шея.

77. Смотри примечания 14 и 66.

78. Примечание на полях: Crom[er]: Erat prope statiua Hostila amnis non magnus, sed limosua. (Кромер: Рядом с вражеским лагерем была река, небольшая, но мутная).

79. Примечание на полях: Crom[er]: Dense sagittarum imbre Lituanos transitu prohibebant. (Кромер: Cтрелы сыпались густо, как дождь, и препятствовали переправе литовцев).

80. Примечание на полях: Crom[er]: Hadebant Lituani bombardas aliquot. (Кромер: Литовцы имели несколько бомбард). Но Стрыйковский пишет не бомбард, а rusnic, то есть имеет в виду какие-то более легкие полевые орудия, а то и просто ружья.

81. Примечание Стрыйковского на полях: Рашко и маршалок пана Радзивилла, виленского воеводы, тревожили татар всего из двух имевшихся у них длинных ружей.

82. В оригинале tarcze z skophiami. Второе слово, вероятно, происходит от греческого скуфия (шапка). В сочетании с тарчем (щитом) это сразу ассоциируется с бляхой или умбоном.

83. Эти три строчки Стрыйковского можно истолковать и так, что поляки в конце концов так и не пошли в атаку, предоставив действовать литовцам. Отметим, что в «Хронике Быховца» о польских полках не говорится ни слова.

84. Примечание на полях: Crom[er]: Itaque statim terga vertera ii. (Кромер: Затем они обратились в бегство).

85. Примечание на полях: Nec segnius instabant Lituani. (Литовцы не прекращали усиливать свой напор).

86. Примечание на полях: Crom[er]: Tribus equis sub eo confossis. (Кромер: Под ним были убиты три лошади).

87. Примечание на полях: Crom[er]: Soltani duces exercitus equis in palude relictis aegre evasere. (Кромер: Султаны, предводители армии, с трудом бежали, бросив в болоте лошадей).

88. Примечание на полях: Crom[er]: Neque tamen hae Glinscius contentus Victoria fuit. (Кромер: Однако Глинский не удовольствовался этой победой).

89. Смотри примечания 54 и 55.

90. С изобразительной точки зрения «Битва под Клёцком» — возможно, лучшая из «вставных» поэм Стрыйковского. Здесь автор представляет нам не только еще более зримую, чем обычно, картину боя, который «смотрится» прямо как в кино, но и впечатляющие сцены мучительного угасания короля Александра.

Текст переведен по изданию: Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi Macieja Stryjkowskiego. Wydanie nowe, sedace dokladnem powtorzeniem wydania pierwotnego krolewskiego z roku 1582, poprzedzone wiadomoscia o zyciu i pismach Stryjkowskiego przez Mikolaja Malinowskiego, oraz rozprawa o latopiscach ruskich przez Danilowicza. Warszawa. 1846

© сетевая версия - Тhietmar. 2018
© перевод с польск., комментарии - Игнатьев А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001