СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ПЯТАЯ

О свойстве воздуха (климата), болезнях, почве земли и произведениях Персидской страны.

Страна Персов лежит от равноденственника в 25 градусах и простирается на север до 37 градуса; поэтому она находится вся в умеренном поясе (zona temperata). Суровый скалистый Тавр проходит посреди всей страны и, отбрасывая от себя там и сям свои отроги, в разных местах получает различные наименования. Вследствие прохождения этого хребта и воздух в разных областях оказывается различный. В областях, у которых горы лежать на севере, летом бывает великий жар; в тех же, у которых горы на юге, приятный и умеренный воздух. Отсюда произошло то, что Персидские Цари искони переменяли в известные времена года свои местопребывания и удалялись в разные области. Писатель Leonicus Tomaeus (De varia historia. Basileae, 1531, lib. 3, cap. 94) считает это в них роскошью и изнеженностью, что они, по причине воздуха, не хотят выносить уже никаких неудобств; но, по моему мнению, и другие Государи не отвергли бы этого обыкновения, если б находились в подобных же обстоятельствах. Летом Персидские Цари держали обыкновенно свой двор в Экбатане (теперь называемой Таврисом), которая, имея с юго-западной стороны горы, дает здесь приятный и прохладный воздух. Зимою в Сузе, в нынешнем Сусистане; ибо здесь близко на севере находится горный хребет, который, отражая солнечные лучи, делает местность теплой и приятной, как это видно из ее названия; ибо слово сусен (Susen) по-персидски значит лилия. Осенью и весной отправлялись они в Персеполь и Вавилон, и проживали там эти времена года. Таким удобством воздуха Персидские Цари продолжают пользоваться и поныне: Шах-Абас зимою любил область Масандеран и жил там в Ферабате. Шах-Сефи, часто объезжая страну свою (что делают Персидские Цари), останавливался и в Таврисе, и в Ардебиле, и в Касвине, где и держал свой двор по известным временам. [735]

Кроме того, теперешняя столица Царя, Испагань, также удобна для проживания в ней и летом и зимою; ибо лежит она на широкой равнине, где горы удалены от нее на три мили, и где поэтому воздух привольный и умеренный, и в самом городе, как выше помянуто, имеются удобные и прохладные помещения.

Перемену воздуха в различных местах испытывали также и мы, не без тягостей, в нашем путешествии. Так как, по причине сильных жаров, днем ехать мы не могли, а путешествовали только ночью, то, когда бывали мы между горами, случалось иногда, если путь шел на юг, что нам, напротив, дул такой жаркий воздух, будто из печи; иногда же, когда мы поворачивали на восток, и при этом дул северный ветер, мы ощущали такую сильную стужу, что, остановившись утром в гостинице, зябли до того, что большая часть наших людей едва могла слезть с лошадей и ходить на ногах. Мы испытывали тогда то же, что и Патриарх Иаков в поле у тестя своего Лавана, именно: днем он изнемогал от жара и ночью от холода (Быт. 31, 40: Бых во дни жегом зноем, и студению в нощи); от этого-то, как помянуто выше, мы заболевали один за другим, во время этого путешествия нашего.

Вследствие такого различия воздуха, как легко догадаться, в Персии есть здоровые и нездоровые местности и разные обыкновенные и опасные болезни. В Ширване и Гиляне в особенности часты лихорадки; напротив — воздух в Таврисе считается за самый здоровый и целительный, и жители там никогда не заболевают лихорадкой; и если даже такой больной лихорадкою придет откуда-либо в Таврис, то у него тотчас же она прекращается. Поэтому Персияне говорят, что город Таврис, или как произносят его Гилянцы, Тебрис (Tebris), получил и название свое от того, что в нем лихорадка у больного проходит; ибо слово Теб (Teb) значит у них лихорадка, и рис (ris) вон. Кроме того у Персиян бывают и другие болезни, как, например, кровавый понос (dysenteria), а иногда и мор (язва, чума), хотя и [736] не так часто и сильно, как в Германии. Наиболее же всего страдают от скверной Французской болезни, которую они причиняют сами себе, удовлетворяя свою горячую природу и похоть непозволительными средствами. Подобно тому, как у нас болезнь эта получила свое имя от Французского народа, потому что в нем она наиболее распространена, так и Персияне называют ее Сегемет каши (Sehemet kaschi), Кашанскою немочью, потому что она более всего господствует в городе Кашане. Ибо Кашан, не смотря на приятность своего местоположения, отличается вовсе нездоровым воздухом: в нем мало свежей воды и обилие гадов, каковы самые большие скорпионы и тарантулы, о которых говорилось при описании города Кашана. В Килане господствует по преимуществу болезнь ушная (Tympanis) и водяная; но одержимых каменною болезнью очень немного и, к удивлению, ни одного подагрою.

Вообще же между Персиянами встречаются довольно старые люди, иного близких к сотне лет, а некоторые живут и за сто. В наше время был там один областной начальник, в крае Сераб, между Моканом и Ардебилем, которому было уже 130 лет. Дед нашего Гаквирда, который жил у нас в Голштинии, имел 120 лет. Вообще Персияне довольствуются немногими и недорогими яствами и большею частью живут умеренно.

Что касается до почвы земли, то там, где идет ровная страна и без гор, мы нашли ее вообще, за исключением Килана, сухою, крупно песчаною, смешанною с красноватым каменистым щебнем, и на ней не растет ничего, кроме чертополоху или волчца и отдельных кустарников, которые в местах безлесных собирают и употребляют на топливо в поварных печах. В долинах же и лощинах, на которых есть горы, тянущиеся внутрь страны, и где расположена большая часть селений, почва покрыта зеленью и плодородна. Ибо Персияее умеют бегущие из гор источники собирать в ручей, шириною не более двух локтей, и искусно проводить воду эту у подошвы гор кругом, часто на пространстве полумили, чтобы, за недостатком дождя, мало выпадающего в Персии, орошать [737] этой водой сады и поля свои. Поля же свои они устраивают так: разбивают их на отдельные площадки, в 8 и 12 квадратных сажен величиной, иногда и менее, и запруживают эти площадки, лежащие одна подле другой, небольшими, в фут вышиною, плотинами, и затем отводом сказанного ручья орошают площадки одну из другой, и часто, смотря по надобности, держат их совсем под водою целую ночь, днем же на них действует горячее солнце, отчего и бывает там превосходная растительность и плоды.

Чтобы вспахать землю, персияне также употребляют плуги, и в тех местах, где почва жирна и жестка, как, например, в Ерване и Армении, плуги эти такие огромные, что для управления ими требуется четыре и более человека, и запрягаются от 12 до 24 буйволов; борозды делают ими в один фут глубиною и в два шириною.

Из хлеба и произведений земли Персияне возделывают преимущественно рис, пшеницу и ячмень. Рожь они считают ни во что и не сеют ее; если же иногда зерна ее попадутся в пшенице, из которой она, собственно, и происходит, то на них смотрят там также, как мы смотрим на куколь или плевелы во ржи. Об овсе они даже и вовсе не знают. Кроме того, они возделывают много проса, чечевицы, бобов и гороху. Горох у них двух родов: овечий (стручковый), называемый у них нагут (Nagud), и обыкновенный, который они называют кюлюль (Kueluel).

Они засевают также целые поля дивным (клещевинным) деревом (Ricinus) как его у нас называют, у персов же кюнджют (Kuentzuet) называемым. Из семян его бьют масло, на вкус сладковатое и пряное, которое называется ими ширбахт (Schirbacht) и употребляется в кушаньях. Крестьяне же едят это растение, вместо лакомства, просто в зернах, смешивая его с коринкой и струковитым горохом.

Хлопчатая бумага (Pambech) возделывается почти во всех областях, и ею засеваются целые страны; растет она [738] кустарником в локоть вышиною; листья у нее, как у винограда, только значительно меньше; вверху, на вершине стебля, у нее образуются головки, подобные крупным круглым Волошским орехам; когда наступает время созревания, то головки эти по сторонам , в 4-х, или 6-ти, местах открываются, и бумага протесняется сквозь эти трещины. Хлопчатая бумага обрабатывается здесь в громадном количестве для всякого рода бумажных товаров, и вообще она составляет предмет значительной промышленности и торговли. Многие города и селения существуют единственно и исключительно только ею. Более же всего собирается хлопчатой бумаги в Армении, Ерване, Нахичевани, во всем Карабахе, у Арасбара, в Адирбейджане и Хорасане. В Килане же сеется льняное семя, выделывается лен и ткется полотно для рубашек, потому что в нем хлопчатая бумага не растет.

Для корма скота, именно лошадей, Персияне употребляют ячмень, смешанный с мякиной, а за неимением этого, особенно в Килане, сечку из рисовой соломы с рисом. После такого корму Персияне оставляют лошадей стоять без пойла с лишком 1 1/2 часа. Турки же этого не делают. У Персиян есть еще род травы, называемой ими Гончег (Gontscheh), которую они разводят семенами; ростом она более полутора локтя в вышину, с листьями, как у клевера (дятлины) с голубыми цветами во время цветения, когда и скашивается в первый раз, а через шесть недель в другой раз. Такой съем этой травы делают они в продолжение шести лет сряду; на седьмой же год землю вспахивают опять и снова засевают, и поле это, или луг, должно быть также орошаемо, как и другие хлебные поля. Из этого рода травы Персияне собирают лучшее сено, которое идет в корм лошадей, принадлежащих знатным Вельможам. Вообще же у Персиян мало обыкновенных сенных покосов, и самые большие находятся в Армянской области и в Ерване. В некоторых местах, где тепло и влажно, особенно в Мюскюре (Mueskuer), у Каспийского моря, ни зимою, ни летом недостатка в траве не бывает, вследствие чего там нет и надобности много накашивать ее.

Кроме кормового горошка и чечевицы, у Персиян в большом ходу и Греческое сено (foenum Graecum) или козий рог, [739] как его у нас называют, которым иногда засеваются целые поля. Это лучший корм для быков и коров, особенно же буйволов, и им откармливают скот перед убоем. Персияне мне рассказывали, что если масло их потеряет свежесть и вкус, то следует только вскипятить его с шембебиле (Schembebile) (так называют они семена foenum Graecum) и несколькими луковицами, и дать ему остынуть, после чего масло опять получает хороший вкус. Я же думаю, что это может быть только с маслом, добытым от коровы, которая питалась этим кормом.

Об откармливаемых на убой и других рабочих животных.

Скот, откармливаемый у Персов на убой, и другой рабочий их скот составляют: овцы, козы, буйволы и обыкновенный рогатый скот (быки), верблюды, лошади, мулы и обыкновенные ослы. Овец держат Персияне большие стада, ибо баранина составляет преимущественную и ежедневную их мясную пищу. Там есть довольно странная порода овец, мясо которых имеет совсем особый вкус. В некоторых местностях овцы эти величиной такие же, как и наши обыкновенные, некоторые же из них больше, чем Дитмарсенские, и более крупные и лучшие из них горбоносые, с длинными, отвислыми, как у наших ищейных собак, ушами, и с хвостами, весящами 10, 20 и даже 30 фунтов и состоящими из чистого жиру, но зато во всем остальном теле и на ребрах у этих овец жиру бывает уже немного. Хотя такой хвост имеет свои обыкновенные кости и члены, как и хвосты других Европейских овечьих пород, но скопляющийся в нем жир делает его таким большим и широким, что хвост этот становится похожим на большие синие шапки Голландских моряков, которые делаются из косматой шерсти. По громадности своего хвоста, овцы эти не могут ни бегать быстро, ни прыгать. В области Курдистане, в стороне к Диарбекиру, и в [740] Обетованной Земле, эта порода овец возит за собою хвосты свои на двух колесах и палках, укрепляемых у них на шеях, чего я сам хоть и не видал, но мне рассказывали это многие Персияне и другие достоверные люди, бывшие в тех местах. Подобные же сведения сообщают и писатели по Истории; так, Джонстон (Jonston, libro de quadruped. pag. 67), заимствуя из других писателей, говорит, что в Аравии находились овцы, у которых один хвост весил 44 фунта.

Овцы, разводимые Татарами, живущими на западной и северной стороне Каспийского моря, походят на обыкновенных Персидских овец. Мы привезли из несколько голов с собою в Голштинию; они дали ягнят и сохранили свою породу. Некоторые из них подарены были в Глюксбург, другие в Евтин (Eutin); оставшиеся же у нас со временем вымерли. Овцы Узбецких и Бухарских Татар дают более длинную серую шерсть, заканчивающуюся беловатыми, словно жемчуг, завитками чрезвычайно красивыми на вид и на ощупь мягкими как шелк. Шерсть эта гораздо дороже шерсти остальных овец вообще. Самые овцы, дающие такую шерсть, требуют хорошего ухода: их воспитывают большей частью в тени, и если нужно бывает выгонят их на луг на солнце, то их покрывают и укутывают, как лошадей, особыми попонами (одеялами). Хвосты же у этих овец малые.

Персияне держат также целые стада коз, мясо которых употребляют в пищу, сало (по 25 фунтов в козе) на свечи, а из шкур их выделывают сафьян, который привозится и к нам через Польшу и Московию.

У них много и буйволов, особенно в северной части, у Каспийского моря, в Сербии, Ардебиле, в Эрване и Херюле, где некоторые поселяне имеют их по 400, по 600 и более голов. Они живут только в сырых, или влажных, местностях; молоко и масло их очень освежают. Кроме того, Персияне держат и простых быков (крупный рогатый скот), подобных Европейским, но быки эти в Килане, также как и водящиеся в Индии, имеют на шее, у плеч, жировой нарост. [741]

Мне единогласно рассказывали многие Персияне довольно забавную вещь о том, как поступают они с своими коровами, которые не дают доить себя, если тут же не находится теленок. Когда случается, что теленок околеет (телят там не бьют и не едят), то шкуру его набивают соломой, посыпают чучело это немного солью и приносят к корове; полизавши несколько это чучело, корова делается спокойной; иначе же она злится и бесится и не дает молока.

Свиней Персияне ставят ни во что и отнюдь не едят свинины; поэтому-то и Армянские Христиане, живущие у Персиян, в некоторых местах совсем не держат, а в некоторых, где живут одни, как, например, в Джульфе, держат свиней немного. Персияне, впрочем, думают, что, по их учению, есть великие причины, почему они, равно как и Евреи, ненавидят так сильно свиней и воздерживаются от употребления их в пищу. Повод к воспрещению есть свинину Сарацын (Saracaner) заимствует из одной чисто свинской истории, или скорее срамной и грубой сказки, которая находится и у Библиандра (Bibliander, in doctrina Saracinica, на странице 197 (De Saracenorum moribus historiae, una cum Alcorano, a Bibliandro Latine edito. Anno 1550)). Для удовольствия благосклонного читателя я приведу здесь эту сказку из Персидского толкователя (Paraphrase). «Ученики Христа просили однажды своего учителя, говорит сказочник, чтобы он сообщил иv сведения о том, что происходило с Ноем в ковчеге, и как проживал он там с своим семейством. На это Господь Христос молча слепил из грязи, взятой им полную руку, фигуру, бросил ее на землю и сказал: «Восстань во имя Отца моего!» Тогда из грязи восстал седовласый муж, которого Христос вопросил: «Кто ты?» Старец отвечал: «Я Яфет, сын Ноя!» «Разве ж Яфет умер такой седой?» Ответ: «Нет; я. сделался таким седым только сейчас, из страха; ибо думал, что так внезапно позван был к вечному суду, для которого должен был восстать из мертвых». Затем Христос приказал Яфету: «Расскажи моим ученикам, как Ной проживал в ковчеге». ЯФет рассказал все по порядку и, между прочим, следующее: Однажды, когда корабль, или ковчег, в той части, где было [742] отхожее место, вследствие чрезмерного количества накопившихся испражнений отяжелел и наклонился; мы боялись, что ковчег совсем наконец упадет и потонет; поэтому отец мой, Ной, испрашивал совета у Бога, что делать при таком положении? На это Бог приказал будто бы (чего не выдумает нечестивый!), чтобы Ной поставил одного слона задницею к отхожему месту. Когда это было исполнено, то из смешения помета слона и человека произошла огромная свинья, которая рылом своим разбросала весь помет по ковчегу, отчего корабль снова поплыл прямо. Между тем при такой работе у свиньи набилось дерьма полные ноздри, от того она фыркнула, или чихнула, и выбросила из носа мышь. Это породило новое опасение и заботы Ною; ибо мышь начала точить и грызть корабельные доски. Когда он вторично призвал Бога на совет, то ему было повелено, чтобы он ударил палкою льва по голове, и когда Ной исполнил это веление, то лев озлился и рассвирепел до того, что изверг из носа кошку, которая постоянно преследовала мышь и не давала ей времени нигде прогрызть ковчег». Не полагаешь ли ты, спрашивает при этом грязный сказочник. причину эту достаточной, почему Бог воспретил есть мясо такого нечистого и грязного животного? Здесь можно было бы кстати сказать, что должно быть мать этого мужа-сказочника была очень опрятная женщина, так как от нее произошла такая великая и срамная нечисть.

Персидский толкователь Алкорана в этом же месте продолжает это срамное повествование подобным же свинским образом и говорит: Когда Ной отделил все живые твари в ковчеге, самцов от самок, для того, чтобы они не через меру уже размножились там в течение 40 лет, которые Ной должен был пробыть в ковчеге, то собаки при этом имели дозволение свободно ходить на корабле, и самцы и самки вместе. Однажды кошка увидела, что пес и сука повели себя друг с другом так, как другим животным вести себя не позволялось, и с досады пошла и донесла о том Ною (который, по Божьему изволению, мог понимать язык всех животных или же узнавть их желания по движениям их). Ной укорил собак за такое их злоупотребление, но собаки запирались в [743] нем. Когда же подобные жалобы на них стали поступать все чаще и чаще, то Ной пожелал и попросил у Бога знамения, дознать истину. Вследствие сего и случилось, что собаки во время совокупления склещиваются, чего прежде не бывало. Ной, застигнувши таким образом собак на деле, уже неоспоримо очевидном, отделил затем и из самцов от самок. Ради этого-то предательства возникла и доныне существует такая великая вражда между собакой и кошкой. Вот все об этой Магометанской гадости, которую я счел нелишним привести здесь, говоря о свиньях.

Персияне держат много верблюдов различных пород; некоторые из них имеют два горба: они называются у нас дромедарами (Dromedarii), а у Персиян — бугур (Bughur), другие же — с одним горбом и называются у них шютур (Schuettur). Между этими последними персияне различают еще 4 вида, имеющие различные способности и достоинства. Лучший из них вид мужеского рода называют они, secundum excellentiam, нер (Ner), самец; это такие верблюды, которые происходят от помеси бугура, или двугорбого самца, с одногорбой самкой, еще не бывшей в случке и называемой у них мае (Maje). Верблюды эти сильны, носят по 6-ти, 8-ми и 10 центнеров, особенно когда они бывают в течке, которая продолжается у них 40 дней и случается зимою; в это время они едят мало, испускают изо рта множество пены, делаются сердиты, так что во все это время рыло их надо бывает держать завязанным в железный намордник, называемый аграб (Agrab). Такой верблюд, нер, стоит сто рейхсталеров. Дети, рожденные от нера, уже не так проворны и сильны, но ленивы, непослушны и злы, охотнее любят быть дома, нежели в пути, почему их и называют по-турецки: юрда кайдем (Jurda kaidem), т. е. такими, которые все норовят воротиться в конюшню или в стойло. Такого верблюда можно купить за 30, или за 40, рейхсталеров. Третий вид называют они лёгк (Loehk). Хотя этот вид верблюдов также бывает в течке, однако они не так способны к приплоду, как бигуры, и в это время морда у них не пенится, как у нера, но вместо пены у них показывается большой красноватый пузырь, который они извергают из [744] горла и опять втягивают назад, при чем держат голову вверх и хрипят. Такого верблюда можно купить за 60 рейхсталеров. Из этого различия верблюдов у Персов образовалось особого рода иносказание или речение, именно: храброго, смелого человека они называют нер (Ner), а молудушного, трусас. или сврливого человека лёгк (Loehk). 4-й самый веселый вид верблюдов по-персидски называется шютюри бааад (Schuettueri baad), а по-турецки ель дёвеси (Jel doewesi), т. е. верблюд-ветер; он меньше ростом, но зато быстрее других, и тогда как другие ходят только шагом, эти последние бегают, как лошади, и часто сильнее лошади.

Шах и Ханы имеют обыкновенно по нескольку упряжек верблюдов, и в каждой упряжке запрягается по 7-ми верблюдов, один за другим. Они употребляются частью для приема Посланников, и в таком случае их покрывают красными бархатными попонами и обвешивают на шее и на груди бубенчиками иди колокольчиками и другими украшениями, и оседлывают ушитыми золотом седлами; частью же их употребляют для почтовой гоньбы и в войне; ибо если в последнем случае придется обратиться в бегство, то с этими животными Персияне могут быстро спасти свои лучшие пожитки и снаряды. некоторые верблюды бегают бойкой, неспокойной рысью, и вожак-прислужник, сидящий обыкновенно на передовом верблюде или пешенке (Peschenk), должен привязывать себя покрепче вокруг тела к этому верблюду; ибо на бегу он так сильно качает и так больно трясок, что, не привязавшись, никто не в состоянии бывает удержаться долго на нем. Когда верблюды бегут, то поднимают высоко вверх голову, расширяют и раздувают ноздри, и тогда никто их не удержит. При въезде нашем в Шамаху и в Ардебиль, мы видели подобный поезд верблюдов, когда они, богато разубранные, в полном беге всем беспрестанно показывались то впереди, то позади Посланников.

С помощью верблюдов в перси удобно и быстро можно путешествовать и довольно дешево перевозить большие тяжести. Один человек может править 7-ю и более животными, [745] которых он всего пристегивает гуськом одного к другому, а сам садится на переднего, или же идет впереди его. Кто не хочет ехать один, тот может пристать к каравану, или к обществам, которые в старне во всякое время ходят туда и сюда по сотне и более человек, и с караванами идти еще безопаснее. У верблюдов свой известный шаг, и в каждый день пути через шесть, восемь и 10 миль делается привал в каком-нибудь постоялом дворе, или селении, или в нарочно для путешественников устроенном дворе, который называется каравансераем. В некоторых из этих каравансераев есть корм для животных, в других же нет ничего, кроме голых стойл или конюшен. Так как проводники ли возчики знают уже эти места, то они возят с собой корм туда, где нельзя ничего добыть.

Верблюд довольствуется самым неприхотливым кормом: он есть репейник, крапиву и прочее негодное зелье. На репейнике попадается иногда ядовитый род улитки, или слизнячка, который персияне называют мегере (Moehere), и если улитка эта ужалит верблюда в нос, то он околевает. Поэтому, когда Персиянин рассердится на верблюда, то говорит: «Чтоб тебя мегере ужалила!».

Обыкновенно же кормят верблюда так: мешают мякину, или высевки, с ячменною мукою, делают довольно крутое тесто в виде длинноватого хлеба, весом до 3-х фунтов, и засовывают все это верблюду в пасть. Я видел также, что в тесто это примешивают и семена хлопчатобумажника, которые величиною с большую горошину и сладки, как орех. При таком корме верблюды могут сносить жажду 2 и более дня. Так разумно устроила это предусмотрительная природа; ибо в сухих пустынях и песчанях местах, через которые лежит обыкновенно путь верблюдам, нельзя иногда добыть ни капли воды. Они легко дозволяют навьючивать на себя тяжести: для этого потрагивают их гибкой палочкой слегка по коленам передних ног и почешут, или потрут, их ртом, и они становятся на колени, так что брюхом достигают земли, и в таком положении допускают делать с собою, что угодно. [746]

Они бодрее носят свою ношу, когда слышат приятное пение или звук и звон; поэтому Персияне привязывают некоторым верблюдам по два бубенчика около колен, а на шею вешают колокольчик. Арабы по этому же самому, когда отправляются в путь через пустыню, берут с собою всякий раз барабан, или бубны, как подробнее упомянуто мною об этом в Персидской «Долине Роз» в 23 рассказе 2-й книги.

Удивительно, какую превосходную память и желание отомстить своему оскорбителю имеют верблюды, и как долго питают они гнев в таком случае. Так, если кто сделал верблюду какое насилие, или уж чересчур больно побил его, то он не может забыть этого, и долгое время, иногда даже целый год, терпит, а потом, чуть представится случай, раздражается мщением. Поэтому Персияне о неуживчивом или злом человеке говорят: «У него гнев верблюда». Пример такой мстительности, перед отъездом своим из Персии, видел и рассказал мне один хороший приятель мой, Ганс Георг Фарс (Hans Georg Fars), персиянин, состоящий ныне начальником артиллерии Его Княжеской Светлости (Герцога Голштинского), в именно: в Ерване случилось, что один верблюд, бывши в течке, оставлен был с незавязанной мордой, и он укусил за руку шедшего перед ним возчика (прислужника). Возчик поколотил верблюда, давши ему порядочное количество тяжких ударов палкою по шее (место наиболее чувствительное у верблюдов). Верблюд в этом же путешествии выждал случай, и когда однажды караван сделал привал под открытым небом, и верблюда опять оставили, покормивши его, с незавязанной мордой, то ночью он поднялся, стал искать своего обидчика и нашел его лежащим подле других верблюдов с ногами, подсунутыми, ради тепла, под верблюжью грудь (по ихнему обыкновению), и покрытого одеялом. отыскавши таким образом возчика, верблюд вытащил его и истоптал до смерти, будто мешок, наполненный киселем и костями. Отец убитого возчика, бывшего единственным у него сыном, принес судье жалобу, и ему присужден был виновный верблюд в его полное распоряжение, и таким решением хозяин верблюда, разумеется, остался доволен. после этого, если желчь [747] есть основание гнева, principium, как говорит Целий Родигин (Cael. Rodiginus) в 29-й книге, главе 19-й (Lectiones antiquae. 1550, pag. 1132), то как понимать то, что пишет Плиний (lib. 9, pod. 17), будто верблюд, также как лошадь и осел, никакой желчи не имеют? Также не мог дознать я и того, правду ли пишет он в 8-й книге, в главе 18-й, будто верблюд, по природе своей, питает ненависть к лошади; это говорит и Ксенофонт: «Equi Camelos fugint» (Basiliae, 1572. книг. 7, стр. 140). Когда я спрашивал об этом у Персиян, то они шутя, с улыбкою отвечали мне: «Да, говорят, что верблюды об справедливости могут гневаться на лошадей; ибо носят гораздо большую тягость и получают худший корм, чем лошади. И когда они останавливаются вместе на ночлег в селении, то лошадь может найти себе пристанище в какой-нибудь избе, где, обыкновенно, дверь небольшая, верблюд же, по громадности своей, должен оставаться больше на дворе и быть доволен уже тем, если иногда лошадь поместят вместе с ним в одном верблюжьем стойле. Вообще же, очень обыкновенно, что в одном караване находятся верблюды, лошади и ослы (как это известно), и часто животные эти помещаются близко друг с другом. Но Плиний справедливо пишет, что самки верблюдов ходят тельные 12 месяцев, прежде чем дают детеныша. Совокупление же свое (congressum) самцы и самки совершают не так, как говорят некоторые, retrorsum (хотя стоя в стойле самцы держат член свой обращенным назад, что и могло дать повод к такому заключению; при случке же обращают его обыкновенным образом), но также, как и другие жнвотные, «sed faemina genubus incumbente, et quamvis camelus ingentis magnitudinis sit animal, memorum tamen virile (ultra tres pedes quidem longum) crassitiem nucis avellanae non excedit».

Так как верблюды дороги и очень полезны для возки тяжестей, то их нелегко употребляют в пищу, и бывает это только тогда, когда, изнемогши под тяжестью вьюка (что случается вследствие бойкой комковатой дороги), верблюд падает, или когда его ужалит мегере, или если он так заболевает чем-либо: в таких случаях его убивают и едят. Способ убоя верблюда такой: делают ему два удара, или [748] надреза, в шею: один в том мести, где шея соединяется с головою, другой же там, где она соединяется с грудью; если убить его иначе, то, говорят, верблюд не скоро издыхает.

Лошадей в настоящее время Персияне держат в великом множестве, и большею частью лошади эти с красивой головой, ушами, шеей и бедрами. В древности область Мидия (Media) славилась тем, что в ней водились лучшие и роскошнейшие лошади, которых называли «equos nobiles Nisaeos», от города того же имени, о чем смотри Геродота (Herod, lib. 3, cap. 106), и Аммияна Марцелдина (Ammianus Marcell. lib. 23, pag. 27). То были любимые лошади Царей Персидских, как свидетельствует Страбон (lib. 11, pag. 365), и кто хотел показаться в полном своем великолепии, тот садился на такую лошадь, как это видно у Геродота в 9-й книге, в главе 20-й

Хотя и теперь еще Мидийские лошади, особенно попадающиеся в Эршеке, невдалеке от Ардебиля, также составляют очень хорошую породу, но Персияне отдают преимущество Арабским лошадям, которые считаются теперь важнейшими из любимых Царских лошадей; ибо они обладают прекрасной головой, шеей, крестцом, грудью, бедрами и вообще всем, чего только можно пожелать от природы лошади. После Арабских они очень ценят Турецких, особенно тех, которые водятся в Туркомании, и этих лошадей у них множество. Шах имеет свои собственные конские заводы в разных местах, преимущественно же в Эрше, Ширване, Карабахе и Moгане, где находятся лучшие луга. Лошадей своих Персияне у потребляют главным образом для верховой езды, некоторых только для возки тяжестей и в Мюрсуре немного для упряжи в двуколесках своих; телег четырехколесных у них вовсе нет. И так как они особенные любители лошадей и славятся также конницей (в которой на войне, в древности, по свидетельству Аммияна Марцеллина (Amm. Marcell. lib. 24, pag. 291) состояла и доныне состоит их главная сила), то они заботливо держат и холят лошадей своих. Для лошадиной подстилки они не берут ни соломы, ничего подобного, но употребляют собственный лошадиный навоз, который сушат на солнце и [749] накладывают затем на пол конюшни на целую падень вышины, и на такой-то подстилке лошади лежать также мягко, как на хлопчатой бумаге, и если подстилка эта хоть немного смокнет в стойле, то ее берут вон и снова просушивают. В таком положении Персияне окутывают еще лошадей волосяным одеялом, подбитым мягким войлоком. Они привязывают также путами, или веревкою, лошадей за задние ноги к колышку, вбитому в землю, и говорят, что делают это для того, чтобы там, где много стоит лошадей, они не могли лягать друг друга. Я нахожу, что это был даже и древний обычай у Персов; ибо Ксенофонт пишет о нем, как о существовавшем еще до времен Александра Великого, как это явствует из его 3-й книги (р. 245) de ехр. Cyri, и он полагает, что древние делали это для того, что если лошадь сорвется с повода, то все-таки убежать она никуда не может; но это доставляло им и большое неудобство на войне, когда требовалось неожиданно скакать скорее. Лошадей своих Персияне ни к чему более не приучают, как только к быстрому бегу и чтобы они не были пугливы, и такую быстро бегущую лошадь они называют бадпай (Bad pay), т. е. ноги-ветер. У многих белых и с серыни яблоками лошадей своих, ради красы, Персияне окрашивают хвосты, гривы, а у некоторых даже бедра и брюхо красною или желто-померанцевою краскою. О том, как составлять эти краска и красить ими, сказано будет в другом месте.

Персияне очень щеголяют украшениями лошадей; от этого, чуть только дозволяют достатки, убирают их уздечками, седлами и попонами, обитыми золотом и серебром и изящно вышитыми, подобно тем, которые подарили Царь и знатные Вельможи нашим Посланникам, как об этом было выше упомянуто. Это был древний еще придворный обычай Персов, бывший входу еще во времена Царя Ксеркса, как свидетельствует о том Дионисий (Dionysius de situ orbis p. 1132).

На разубранных таким образом лошадях отправлялись и на войну, как видно из примера Масистия (Masistii), начальника конницы в Ксерксовом войске, о чем говорится у Геродота в 9-й книге, главе 20-й. [750]

Персияне держат и множество мулов, особенно для верховой езды во время путешествий, и на них ездят также знатные Вельможи а даже сам Царь. Мулы оказали нам, по причине их спокойного шага, большую услугу, когда мы впали в изнеможение во время нашего путешествия и все-таки должны были продолжать путь. Они ценятся также дорого, как и лошади, и хоть сколько-нибудь порядочный мул стоит до ста рейхсталеров. Мне говорили, что в некоторых местностях Персии водятся белые мулы, весьма дорого стоящие и присылаемые только в дар Царю и Ханам; но я сам не видел таких ни одного.

Ослов, перевозящих тяжести, в Азии всегда водилось более, чем в других частях света; в Персии же, я полагаю, их более, чем в остальных Восточных странах, и в Испагани мы видели их в неисчислимом множестве. Так как там возка на телегах не в большом обычае, то на всех улицах встречается бездна вьючных ослов. Погонщики этих ослов имеют на кнутах цепочку с примой (Prime, Tzarwedar), которой, позванивая, постоянно подгоняют ослов, при том то и дело покрикивают на них. Поэтому у них есть поговорка:

«Два осла в две ленивые женщины требуют порядочного погонщика».

О садовых растениях и плодах.

Так как Персия страна теплая, в которой лето продолжительнее зимы, и в течение лета погода в ней более постоянная и ясно-солнечная, то в ней растут превосходные садовые плоды, служащие не только для удовлетворения потребностей поварни, но и для наслаждения лакомством. Что касается до обыкновенных поварных овощей, то там есть все, что и в Германии, но только многие из них крупнее и вкуснее. [751] Помимо других поварных овощей, упомяну здесь только о луке, который в области Тарум (Таrum), граничащей с Халхалем (Calchal), такой громадный, что одна луковица висит 3 фунта. Капуста сафо попадается там величиной с голову, растет красиво-курчавая, хорошо водится и имеет приятный вкус.

Персияне большие охотники до дынь, разводят их в громадном количестве, и дыни эти там сладкие, будто сахар, почему их едят там без сахару, и Персияне даже смеялись, услыхавши, что мы едим дыни с сахаром. Такие дыни, какие бывают у нас в Голштинии, хотя бы самые лучшие, они ставят ни во что. Настоящих же своих дынь у них тоже две породы, именно: летние и зимние дыни. Летние дыни, называемый кермек (Kermek), от керм (Kem) — тепло, суть ранние, созревают в Июне, желтые как воск и самые сладкие. Другие же, харбусеи паси (Cbarbusei pasi) (арбузы?), созревают только осенью; большие, от 30, 40 и до 50 фунтов весом, могут быть сберегаемы не только в течение зимы, но и на целый год. Персияне большие знатоки ухаживать за ними и сберегать их свежими, и сберегаемые ими дыни так хороши, что во время привоза новых, прошлогодние как раз купишь за свежие, если ее обратишь внимания на различие, обнаруживающееся при подавлении кожицы. Их вешают между камышом или тростником, который срезывается зеленый и приспособляется к этому особым образом. Таким же способом Персияне сберегают на целый год виноград и другие плоды.

Есть еще там другой, особый род дынь, называемых шаммаме (Schammame), величиной не более померанца, расписанных красными и зелеными пятнами, между которыми кожица очень шероховата. Дыни эти на вкус вовсе не сладкие, но имеют весьма приятный запах, и именно ради этого запаха и разноцветных красок Персияне носят их в руках и играют ими. Персидские поэты также пользуются этими дынями при описаниях красоты и прелестей девиц, говоря, собственно, о персях последних. По запаху своему дыни эти получили и свое имя Schemmame, от Арабского слова Schammeh, что значит заметный, видный. Господин Якоб Голий (Jacobus Golius) также [752] упоминает об этих дынях в своем Арабском лексиконе на стран. 1309. Есть у Персиян и арбузы, которые они называют гиндуане (Hinduane), по происхождению их из Индии; здесь арбузы эти еще более тех, какие мы видели в Астрахани и о коих я уже говорил при описании этого города. Так как такой громадный плод растет лежа на земли на тоненьком стебле, плоды же громадных и высоких Грецких деревьев очень малы, то различие это дало повод Персидским поэтам к следующему стиху, в котором намекается на то, как некоторые великие господа приносят часто на свете мало пользы, и как, напротив, ничтожные простые люди доставляют иногда огромную пользу:

***

Drachti kirdekan еs ohn busurki.
Drachti Hinduane! Alla ekber!

Что значит:

С великого Грецкого дерева падает очень маленький плод,
А длинный в слабый стебель арбуза приносит громадный плод.
Кто бы искал тебя, Hinduane, на таком стебле.
Так-то устроено это на свете, Тобою, Боже великий!

Персияне имеют нисколько видов тыквы и, между прочим, один вид у нас, в Германии, не обыкновенный, у них же кабах (Kabach) называемый, а в Травниках Cucurbita lagenaria, величиною с голову человека, даже больше, с длинной, как у гуся, шеей, с головою наверху, как видно это на изображении впадения реки Волги около Астрахани. Употребляют их тогда, когда они еще зелены в не совершенно созрели; когда же они совсем поспеют, то наружная кожица их делается такою твердою, как древесная кора, и такою непроницаемою, как кожа. Мясо тогда совершенно ссыхается так, что в них уже ничего не остается, кроме семян. Самую кожицу высушенную Персияне употребляют вместо чана для воды и вообще вместо посуды для питья. [753]

У Персиян есть еще плод нам, Немцам, не известный, называемый ими падинджан (Padintzan), величиной и наружным видом похожий на малые дыни, или на спелый уже огурец, и растет он подобно последнему. Плод везде зеленый, только снаружи у стебля синеватый. Семя у него круглое, несколько продолговатое, как барбарисовая ягода. Сырым его не едят, потому что он горьковат; вареный же и жареный в масле доставляет приятное кушанье.

О винограде.

Виноград в Персии превосходный и во всех областях растет большимн сладкими кистями; но Магометане, по закону своему, не могут выделывать из него никакого вина, ни пить его, хотя многие из них не соблюдают этого последнего запрещения. Причиною такого запрещения приводят они довольно забавное сказание, которое для шутки я расскажу здесь. Было два Ангела, по имени Арот и Марот (Aroth, Maroth), которых Бог послал с неба на землю, чтобы они творили между людьми суд и правду, при чем он дал им троякий запрет, именно: они не должны никого убивать, не должны судить неправедно и не пить никакого вина. Во исполнение такого запрета Ангелы довольно долгое время управляли на земле хорошо. Но однажды случилось, что одна молодая, непомерно красивая женщина, не поладивши со своим мужем, пришла с жалобою на него к ним, как к своим обычным судьям; для того же, чтобы склонить их на свою сторону и достигнуть желаемого ею решения, или суда, она хотела задобрить их и пригласила их к себе в дом попировать с нею. Ангелы охотно согласились на приглашение, и когда сели за стол, то красавица между прочини напитками принесла и прекрасное вино и упрашивала Ангелов выпить его; хотя Ангелы сначала и сильно отнекивались, но после долгих просьб и неоднократных обольстительных предложений прекрасной женщины они наконец уступили и стали пить кубок за кубком. Когда же, наконец, вино распалило Ангелов, то в них возбудилось греховное пожелание к хозяйке, и они не долго уже думали, стали просить ее разделить с ними ложе. Красавица согласилась уступить их желаниям, но с [754] следующим условием, чтобы прежде один из них открыл ей дорогу, по которой они сошли с неба, а другой — по которой они всходят на небо. Ангелам понравилось это предложение: они открыли ей обе эти дороги, после чего она тотчас же поднялась и ушла на небо. Когда Бог увидал красавицу на небе, то спросил, откуда она пришла туда? Красавица рассказала все, как было дело, из которого целомудрие ее обнаруживалось как нельзя яснее, почему тронутый этим Бог восхотел прославить ее и обратил ее в звезду Венеру, для того, чтобы она, бывши на земле прекраснейшею из женщин, точно также и на небе была блистательнейшею из звезд. Ангелов же Бог потребовал к себе на суд и объявил им такой приговор: так как они, помимо своего проступка, сделали на земле иного доброго, то Бог предоставил им самим избрать себе наказание, которое было бы серединою между вечным и временным.

Поэтому, по их собственному желанию, они были повешены на железной цепи за ноги, в одной бездне, называемой Бебиль (Bebil) и лежащей между Вавилоном и Бесретом (Bessreth), где и должны висеть до Страшного Суда.

Так как вино причиняет такое нечестие, то Магумед, по велению Бога, справедливо запретил употребление его. Но Персияне, будучи большими охотниками до вина и желая в то же время хоть чем-нибудь удовлетворить требование закона, решили тем, что сами никакого вина не делают, а предоставляют это Армянским Христианам, которых, ради этой причины, и терпят везде у себя в городах и по селениям, и у них уже покупают вино. Но Армяне эти не умеют изготовлять вина так хорошо, как Европейцы. Они сберегают его в больших выжженных кружках, в которых вмещается по ому (Ohm) (Особая мера жидкостей. — Перев.) и более вина, ставят его в малых узких погребах, или же зарывают в землю, но не оттягивают (не очищают) его при этом. Иногда, когда вино недовольно красно, его [755] подцвечивают красным деревом, или шафраном. Белое же вино они не ставят ни во что. Но Персиянам позволяется употреблять виноградное сусло и делать из него сироп, называемый у них душаб (Duschab); они варят сусло это до того долго, что из него остается только шестая часть, которая делается густою и льется как масло. При употреблении этого масла, или душаб, его мешают с водою и с небольшим количеством уксусу, каковая смесь дает довольно приятный напиток, которым угощал меня Шамахинский Минадрим, или Астролог, на утроенной им для меня пирушке, как об этом говорил я выше.

Иногда Персияне варят душаб этот так густо, что его можно резать только, и путешествующие люди обыкновенно засушивают его, берут с собою в дорогу и, по мере надобности, разводят его в воде для питья своего.

Заговорив об этом вареном до суха виноградном сусле, вспомнил я об одном славном изобретении, заявленном славным химиком, Г-м Иоанном Рудольфом Глаубером (Iohan Rudolph Glauber),моим добрым другом, а именно: будто 5-ть возов (По-Нем.: das Fuder, по-Франц.: le foudre, воз вина, тоже особая мера жидкости, содержащая 6 омов, или 480 кружек. Прим. перев.) вина могут быть перевезены на одной тележке с такими же незначительными издержками, какие нужны только для перевоза одного воза вина; для этого стоит только извлечь из винограда описанным сейчас способом просушки наибольшую часть воды, и затем, в своем месте, снова подлить ее в определенном количестве из самотечной ключевой воды. Не упускается ли при этом из виду, что виноград, прежде чем еще начнет бродить, должен потерять спирт от жара при высушении сусла? Искусство это следовало бы испытать. Персияне примешивают иногда душаб в вино, особенно жители области Келек; ибо вино их не так сладко, как в Южных областях. С такою примесью вино получает вкус, подобный Испанскому вину. [756]

В Таврисе из такого душаба делают Персияне еще особое лакомство, или конфекты, называемые у них халва (Helwa); при чем они примешивают в душаб размельченный миндаль, пшеничную муку и ошелушенные Грецкие орехи; все это вместе сдавливается в длинноватых мешках и делается таким твердым, что в зимнее время лакомство это рубить можно только косарями или топорами. Из такого же теста приготовляют они в длинноватых формах, наподобие колбас, конфекты, называемые ими суджух (Sutzuch), в средине которых помещают или замешивают нитку из бумажной материи, вроде парусинной нитки, на которой, собственно, и держится вся конфекта.

В Персии растет много видов винограда; самый сладкий и лучший растет в Ширасе и Таврисе; самый же лучший из растущего в Таврвсе Персияне называют таберсег (Taberseh): он попадается и в других местах, но здесь наиболее; ягоды этого винограда продолговатые, без зерен, и могут держаться целую зиму. Другой род винограда — кесеки (Keseki), желтоватый и чрезвычайно сладкий, растет более всего в Таруме, Таврисе и Ордебате. От этого последнего винограду, если не в меру поесть его, легко получить кровавый понос (dysenteriam).

Персидская коринка темно-желтоватая, крупнее нашей, и лучшая получается из Баваната (Bawanat), лежащего при Герате, и называется кишмиш (Kischmisch). Кроме того, есть еще два необыкновенных вида винограда, подобных которому нет в Германии. Первый Персияне называют галлаже (Hallage), ягоды которого более полутора дюйма в длину и дюйм в ширину, цвета темноватого, с жестким мясом, без особой сочности, также без зерен, и могут быть сберегаемы до другого лета. Другой необыкновенный вид винограда есть энкури Аали дереси (Enkurj Aaly deresi); кисти его очень велики, в пол-локтя длиною; ягоды величиной с Испанские сливы, темно-красноватые, очень сочны, но не могут быть долго сберегаемы, и потому их едят только свежие; этот виноград нигде не растет, кроме как в Иране, и именно только между Ордебатом и Ходдаферином (Choddaferin); последний есть мост, или проход, о котором [757] скажу еще в другом месте. От чего виноград этот получил свое название, Персияне рассказывают следующую историю. Однажды зимою прибыл в это место их великий, святой чудотвор, и когда его встретил здесь виноградарь, или садовник, то Аали сказал ему: «Дай мне поесть винограду!» Садовник отвечал, что невозможно здесь достать винограду в зимнее время; тогда Аали приказал ему пойти в виноградник, где он найдет его вдоволь. Виноградарь поверил словам Аали, пошел в виноградник и нашел там на лозах превосходнейшие и громадные виноградные кисти, каких он никогда не видывал. Отсюда-то этот род винограда и получил свое название Enkuri Aaly deresi, т. е. виноград в узкой долине Аали.

Древесные плоды.

Из древесных плодов у Персиян есть всякого рода, общие с нашими, а также и чуждые роды. Между прочими есть один род груш, называемый ими мелледже (Melletzoe); груши эти растут в Ордебате, цветом и наружным видом почти похожи на лимон; имеют приятный запах, довольно странный вкус и чрезвычайно сочны.

Гранаты, миндаль и фиги или винные ягоды растут в нескольких местах, но особенно в диком состоянии в лесах и горах Гилянских. Дикие гранаты все кислы, и их множество находится около рек в Карабахе. Персияне вынимают из них зерна, высушивают их и продают их в других местах под названием нардан (Nardan) (от Nar — гранатовое яблоко). Зерна эти Персияне употребляют для того, чтобы сделать свои кушанья темноватыми и кисловатыми; для этого их размачивают в воде и выжимают из них сок сквозь полотно. Они также вываривают и свежий сок из гранат, изготовляют и сберегают его, подкрашивают им, обыкновенно, на пиршествах свое Caрачинское пшено, которому придают тем и приятную кислоту. Для такого же употребления служит им также и плод известного у нас красильного дерева (Sumach). Персияне вообще охотники до кисловатых соков, которые употребляют чистыми и в своих кушаньях, поэтому из них немногие только подвергаются скорбуту, болезни, к сожалению, у нас довольно распространенной. [758]

Что касается до остальных древесных плодов, каковы нариндж (Nariniz), померанцы, лимоны, мешмеши (Meschmeschi), а прикосы, шаптала (Schafftala) и персики и проч., которые частью разведены и в нашей стране, частью растут и возделываются только в Персии, то я не считаю нужным много писать о них. Плоды эти в различных местах бывают различной доброты и достоинства. Персияне обыкновенно считают, что в Еште и Касвине растут лучшие гранаты, в Карабазе самые крупные; в Испагани лучшие дыни, в Касвине лучшие персики, в Таврисе лучшие априкосы; в Лагеджани и Килане лучшие шелковичные деревья.

О шелковичных деревьях я шелковичных червях.

Шелковичные деревья привожу и исчисляю я по справедливости между садовыми плодовитыми деревьями, потому что Персияне имеют целые огороженные сады, засаженные ими. Деревья эти суть не что иное, как шелковицы или тутовые деревья с белыми и красными ягодами, которые Персияне рассаживают весьма густо и часто, так что человек едва может пройти меж ними; их не пускают расти выше пяти с половиной футов для того, чтоб человеку везде можно было достать и обрезывать ветви их. Листва их дается в корм шелковичным червям. Все производство с шелковичным червем делается следующим образом: весною, когда тутовое дерево распустится и покроется листьями, Персияне берут семя шелковичных червей и в небольшом мешочке держат его под мышкой полдня, а иногда и целый день. Вследствие теплоты червячки в семени пробуждаются и выползают вон; тогда их помещаются на листья тутового дерева, положенные на деревянном блюде. К этим листьям ежедневно подбавляют свежих, при чем следует весьма остерегаться, чтобы не попало на них никакой мокроты или влаги. На листьях червячки сидят и кормятся пять дней, за тем три дня они уже не едят и спят. В это время они бывают уже такой величины, как сырные червячки. После сна червячков помещаю в сарайчик или устроенные для того нарочно чистые покойцы, которые обыкновенно простираются более в длину. В Килане Персияне устраивают для этого особые домики, [759] наподобие наших кирпичных сараев. Балки или брусы везде уложены шахтами или расщепленными жердями, из которых у нас делают обыкновенно обручи, на жерди набрасывают целые ветви и пруты со всеми листьями, на которые сажают шелковичных червей и каждый день опять прибавляют свежих ветвей. Когда же червячки совсем станут большими и будут поэтому есть много, то свежих прутьев с листьями подбавляют по два и по три раза вдень. Наконец червячки принимают вид гусеницы, и тогда сарайчики, в которых они помещаются в тех местах, где есть отверстия и доступ к червячкам, покрываются сеткой, чтобы птица не поклевала червей.

В это время, прежде чем червячки достигнут совершенной зрелости и способности прясть, они снова спят 8 дней. При этом надо хорошенько присматривать, чтобы к ним не касался грязный человек, или нечистая женщина, иначе они тотчас околевают и как бы растаевают, расплываются в своей собственной влаге. После семи недель сиденья их полном корму, наступает время прядения их, и тогда они уже есть не могут, а из верхнего их отверстия, из горла, показывается нитка, которую они слепляют и прядут из нее вокруг себя помещеньица (коконы). Тогда покой или сарай, в котором они помещены, крепко закрывается, и сторожат, чтобы ничья чуждая рука не имела в него доступа. Через дней покой снова открывается, и там находят: сколько прежде было червячков, столько и коконов (помещеньиц или домиков), видом и величиною похожих на сливу. Наибольшие из них выбираются и откладываются на племя (семена), остальные же тысячами бросаются в жестяной котел с горячей водой, в котором от того образуется нечто вроде соуса или кашицы. В этой кашице бьют коконы розгами, или особо приготовленной для того метелкой, отчего на прутьях этой метелки нацепляются нитки, которые затем собирают и разматывают. Червячки, или коконы, которые оставались отложенными и оказывались в тонкой кожице, выбрасываются вон; те же, которые должны служить для разводу на племя, выкладываются на стол и менее 14-ти дней вылупливаются (прогрызают личинку), и из них выползают белые бабочки или белые [760] капустницы. Самцы и самки бегают здесь вместе, кладут затем более чем по сотне яиц, величиною в маковое зерно, после чего оба ложатся и умирают. Эти яички или семена сберегаются не в жарком, но и не в холодном месте до следующей весны, когда с ними поступают прежним же порядком. Великое чудо природы открывается нам в этом маленьком червячке, именно в его работе, в изменениях, которым он подвергается, и наконец в его плоде, или произведении. Торговля шелком доставляет Персиянам огромные доходы, и многие из них, особенно имеющие по нескольку описанных сараев, богатеют от этих червячков.

Вот все о плодах, которые здешняя страна доставляет своим обитателям, для содержания и пропитания их. К этому могут быть также причислены нефтяные колодцы при Баку; также превосходнейшие соляные горы и копи (ямы), находящиеся в разных местах страны, как, например, в Нахичеване (Nachtschuan), где добывается лучшая соль и светлая, как кристал (Sal gemmae). Они находятся также в Кульбе, Уруме, Кемре, Гемедане, Бисетуне, Сульдусе и Килисиме (Kilissim).

Разрабатываемых рудников в стране немного, хотя и есть железные рудные горы при Масуле и Кендже; при Масуле добывается и разрабатывается лучшее железо, которое так гибко, что даже холодное под молотком выделяется на малые куски. Хотя между Серабом и Мианом есть известные и золотые и серебряные мины, но Персияне говорят, что разрабатывать их нет никаких выгод; ибо в местности этой нет лесу для плавки этих руд. Такой же недостаток в топливе ощущается и во многих других областях. Поэтому, если даже отыщутся по всем признакам и хорошие прииски, то для разработки руды в них нельзя найти охотников.

Тавр и некоторые другие скалистые местности от солнечного жара выжжены дочерна. Между Пирмарусом и Шамахой мы видели у дороги одну высокую гору из шпата, Lapidibus Specularibus, которые на солнце блестели как настоящий алмаз. [761]

О происхождении и названии Персиян.

Что касается до самых Персиян, то я буду описывать так, как нашел их по наружному виду, одежде, природе, нравам, в светском и духовном состоянии и по другим обстоятельствам. В этой же главе скажу я также о том, как назывались они в различные времена.

Геродот упоминает (lib. 7, с. 105), что посол Ксеркса, Царя Персидского , заявлял Грекам, что они, Персы, ведут свое начало от Греческого Князя Персеса (Perses), который был сыном Персея (Perses), рожденного Андромедой, и что, следовательно, они суть происхождения Греческого. Аммиян же Марцелин (lib. 31, р. 469) говорит, что происхождение Персиян — Скифское. Скифы всегда славились своим воинским искусством и уменьем ловко стрелять из лука. «Unde etiam Persae, говорит он, qui originitus Scythae, pugnandi sunt peritissimi». Скифами называет их и Плиний, в 6-й книге, главе 17-й. Евреи в древности называли их Эламитами, от Персидской области Элам (Elam), как это видно из Пророка Исаии и Деяний Апостольских (гл. II, 11). В настоящее время они называются также, как и вначале, и как назывались они у большинства исторических писателей и у нас, Персами (Perser). Некоторые называют их и Софианами (Sofianer), от Софи; основателя их секты (Веры). Сами же себя Персияне, в отличие от Турок, которых они именуют Суннами (Sunni), называют Шаи (Schai), от Аали (Aaly), которого они уподобляют Шаху. Такое же название дают им и Турки, в отличие их Веры. Они называются также Кизиль-башами (Kisilbasch), красная голова, каковое название дано было им вначале Турками как бранное. Теперь же Персияне сами полюбили это название, охотно дозволяют называть себя таким образом и полагают, что в названии этом скрывается великая тайна их Веры, и оно доставляет им великую честь. Я нахожу, что название это у некоторых Европейских писателей пишется [762] различно; так его пишут: Cuselbas, Quezelbach и Querzelbach. Собственно же оно должно писаться: Kisilbasch, так как оно есть Турецкое слово, состоящее из Kisil, *** — красный, а также и золото, и Basch, *** — голова. Большинство писателей именно говорит, что это значит: красная голова; но весьма немногие только упоминают о том, от чего Персам дано такое имя. Правда, некоторые писатели говорят, что оно произошло от красной, с 12 складками, шапки, которую носят Персияне; но отчего Персияне, и притом от чего не все, а только некоторые носят красные шапки, писатели эти не упоминают.

Хотя Иовий и пишет в своей Истории (Basileae, 1678), lib. 13, p. 236, а заимствуя из него, повторяет и Бизар в книге 10, на стр. 267, что изобретатель такой шапки был никто Техелий (Techellis), ученик Гардуэля (discipulus Harduellis), иначе Эйдер называемый, но они ошибаются, точно также, как и Иовий ошибается в том, что считает Гардуэля основателем Персидской секты, и что секта эта возникла будто бы во время Лютера; ибо она существовала уже задолго прежде, как это будет скоро доказано. Поэтому он справедливо опровергается Минадом (Minadoo, lib. 2 Belli Turco-Persici. Francofurti, 1601), p. 531.

Обо всем этом я хочу представить здесь благосклонному читателю настоящее сведение, какое я сам слышал от сведущих Персиян, и какое частью извлек я из книг на Персидском языке, хранящихся в Княжеской Готторфской библиотеке. Сведение это заключается в следующем: когда Персияне через Софи, основателя их секты, отделились от Турецкого исповедания и стали возвышать и почитать Аали выше ложных наследников Магумеда, Омара, Османа и Абубекера, то они захотели, чтобы и 12 ближайших потомков Аали (имена которых исчислены будут ниже, когда будет речь о Вере Персиян) были также почитаемы, как их Святые и Имамы. В ознаменование этого и было установлено, чтобы духовные лица Персиян носили шапки с 12-ю складками, по прилагаемому здесь образцу (См. подлин. стр. 582, т. е. точь-в-точь как тыква. О. Б.). [763] Когда же после этого Турки неоднократно ходили войной на Персиян, побеждали их (о чем читайте Бизара «De rebus Регsicis») и мучили Персидских духовных, которых наиболее ненавидели они за отпадение от их Веры, то шапки эти во многих местностях вышли из употребления. Затем Шах Измаил Великий снова восстал против Турок, которые заняли уже почти всю Персию. Он разослал из Килана, в который вынужден был бежать от Турок, гонцов в главнейшие области и города и велел там объявить опасность, грозящую стране и Вере их от владычества Турок, и увещевать жителей, чтобы они собрались к нему и помогли изгнать из отечества врага с обещанием, что если он снова получит царство свое, освобожденное от неприятеля, то все, оказавшие ему действительную в том помощь, сделаются на вечные времена со своими потомками людьми свободными, которые не будут облагаемы ни какою податью. Это воззвание понравилось Персиянам, они поспешно собрали войско в триста тысяч человек, сделали первое нападение на Ардебиль, где основатель их секты, Шах-Софи, почтен был гробницею, и выгнали оттуда Турецкий гарнизон без сопротивления. Здесь области составили с Царем союз, отдать свое имущество и кровь за Веру их и Царя. В знак этого Царь приказал изготовить описанные выше шапки с 12-ю складками, означавшие 12 их Имамов, и одарил ими воинов. Но так как нельзя было там тотчас найти запас красного сукна, то один башмачник в Ардебиле сделал первые 12 шапок из красного сафьяну и подарил их Царю, который и роздал их важнейшим из Офицеров; после этого все уже, кто только участвовал в этой Измаилитской войне, носили такие шапки. Когда Турки увидели на воинах красные шапки, то и прозвали Персиян красноголовыми, Kisilbasch. Шапки эти должны быть красного цвета, означая золотую корону, которой весьма был достоин Аали, считавшийся Персиянами за близкородственного с божеством и называемый ими Шахом или Царем. Отсюда такие шапки назывались у них тачь (Tatsch) — орона. Персияне поэтому бывают очень довольны, когда их называют красными или золотыми головами. Оставшиеся и поныне потомки Аали носят подобные же шапки; но они обматываются, обыкновенно, особой повязкой и называются — такие (Takie). [764]

Но подобно тому, как в настоящее время не все Персияне, но только немногие из виденных нами, и именно только потомки помянутых выше союзников поколения Софи (Suffian) и Аали, носят такие шапки, точно также и не все Персияне называются безразлично Кизильбашами (Kisilbasch), но только, именно, сказанные потомки. Кроме того, название это носят и Царские телохранители и важнейшие из воинских прислужников при Царском дворе, и затем Курджи (Kurtzi), стрелки из лука. Царские телохранители из рода товарищей союза ценятся, ради мужества и верности предков их, также высоко, как и Швейцарцы при Императорском Римском Дворе.