СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ОПИСАНИЕ НОВОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В ПЕРСИЮ, СОДЕРЖАЩАЯ ПУТЬ ОТ МОСКВЫ ДО ПЕРСИИ.

ГЛАВА I.

О выезде из Москвы до Нижнего Новгорода: как плыли мы по рекам Москве и Оке, и какие города, селения, монастыри и дома видели мы на этом пути.

Теперь мы обращаемся снова к нашему путешествию в Персию. Когда Приставы вручили нам помянутый выше Великокняжеский вид (Pass), то отъезд наш из Москвы последовал 30 Июня (В печатном ошибочно 16, как это видно из последующего). Целый этот день, на последнее прощание, провели мы у одного Уполномоченного (Factor) Его Княжеской Светлости, Государя нашего, Г-на Давида Руцена (Rutzen), который угостил нас отлично изготовленным званным обедом. В Последние уже часы дня (Русские употребляют Вавилонские (Babilanische) часы и начинают считать часы дня с восхода солнца до заката) Царь прислал нам обыкновенных в таких случаях лошадей, на которых мы, в сопровождении нашего прежнего Пристава и многих знатных Немцев, и поехали верхами из Москвы, за 3 версты, до Симонова (Simana) монастыря, где ожидало нас наше судно, посланное вперед, по причине многих изворотов, которыми течет здесь река Москва. За тем мы сошли на судно при [390] сердечных пожеланиях наших добрых друзей. Великий Князь нарядил к нам Пристава, по имени Родиона Матвеевича (Rodiwon Matfeowitz), который должен был сопровождать нас до Астрахани.

Только что мы отчалили немного от берега, как прибыл туда Воспитатель (Hoffmeister) молодого Князя, Борис Иванович Морозов( Morosou), со всякого рода дорогими напитками и с своими трубачами. Он просил Посланниов хоть на короткое время опять причалить к берегу, чтобы он мог угостить нас на прощание, но они вежливо отклонили это приглашение; а так как незадолго перед сим, в Москве, Боярин этот некоторым из нас доставил приятное удовольствие соколиною охотою, как рассказано выше, то мы подарили ему теперь серебряную чару. После этого он плыл на небольшой особой лодке, берегом, некоторое время, по пути с нами, и приказал своим трубачам играть веселую песню, на что мы отвечали своими музыкантами. Немного спустя он пересел уже на наше судно, оставался и пил там с нашими Дворянами до самого утра, когда, полный любви и вина, распростился с нами, с слезами на глазах.

В эту ночь, с помощью Русских гребцов, менявшихся по очереди, так что разом постоянно седело за веслами по 8 свежих еще человек, и каждый из них получал при том чарку водки, мы плыли рекою так быстро, что на другой день, именно 1 Июля, вскоре по восходе солнца, достигли до одного Барского двора, Дворянинова (Dworeninow), который лежит, на левом берегу реки, в 80 верстах от Москвы или в 16 Немецких милях. К вечеру мы доплыли до селения Морчуг (Mortschuk) (Морчуги. О. Б.), лежащего на правом берегу, в 40 верстах от Дворянинова.

При дальнейшем обозначении селений и других мест, лежат ли они на правом, или на левом, берегу, вместо полных [391] слов, мы будем писать следующие начальные буквы: п. — правый и л. — левый берег.

2-го числа, перед обедом, встретились нам у села и монастыря Porsenis (Что бы это такое было ныне? О. Б.) несколько больших барок, нагруженных медом, солью и соленою рыбою и плывших большею частию из Астрахани в Москву. Здесь река опять течет большими изворотами и далекими изгибами; мы вышли на берег, отслужили свои часы молитвы и поплыли далее.

Вечером прибыли мы к городу Коломне (Colomna) на п. б. Он отстоит от Москвы водою на 180 верст или на 36 Немецких миль; сухим же путем, особенно зимою, когда можно ездить прямой дорогой и по замерзшей реке, считается едва 18 миль. По наружному виду Коломна хорошо защищена каменными стенами и башнями, и подле городской стены протекает Москва-река, через которую перекинут длинный деревянный мост. Здесь имеет свое пребывание единственный Епископ, считающийся Епископом и всей страны, и особый Воевода; по этому мы должны были здесь приостановиться на некоторое время и подождать, пока Пристав предъявлял Воеводе наш вид. Пока мы ждали, на мосту собралась бездна народу, ради любопытства, посмотреть на нас? Так как судно наше, долженствовавшее проплыть под мостом, оказалось несколько высоким, именно некоторою частью крыши, то нужно было, для его прохода, отнять часть моста, что и было исполнено бывшими здесь людьми очень проворно.

В 3 верстах за Коломною река Москва впадает в Оку (Occa), довольно широкую и глубокую реку, текущую с юга.

Здесь же по близости стоить Голутвин (Kolutin) Сергиевский монастырь, который основал Св. Сергий, похороненный в Троицком монастыре (Построенный, по совету Пр. Сергия, Великим Князем Дмитрием Ивановичем Донским около 1385, трудами ученика Сергиева, Григория. О. Б.). [392]

После слияния обеих сказанных рек, страна по обоим берегам представляется весьма плодородною всякого рода растительностью и густо населенною, так что мы немало любовались, глядя на такую приятную местность. Здесь такое множество дубовых лесов, какого мы нигде не встречали в целой России.

3-го Июля, перед восходам солнца, достигли мы до большого села, на л., называемого Дедино (Gedino) (Т. е. Дединово, ныне Дедново. И теперь оно занимает вдоль по реке около 5 верст. Встарь было Дворцовым и снабжало Двор рыбою, отчего газывалось и Рыбным. При Михайле Федоровиче и Алексее Михайловиче оно строиоло корабли для плавания по Каспийскому морю, а при Петре I тут построен был бот, дед Русского флота, перевезенный в 1725 году в Петербург. О. Б.), которое простирается на целую полумилю в длину и имеет более 800 душ крестьян. К полудню прибыли к селу Омут (Omuta), на п., в 37 верстах от Коломны. Здесь, так как день был воскресный, мы вышли на берег и под одним прекрасным деревом отправили наше Богослужение, с проповедью, после чего поплыли далее. В 3 верстах за сим селом, посреди реки, возвышается довольно длинный остров, который миновали мы, имея его с левой от нас руки. В тот же день мы миновали еще несколько селений, из которых важнейшие были: Семца (Seelza) (Семцы? О. Б.) на п. б. и Морозово (Moroso), то же на п.

4-го числа, в полдень достигли мы до города Переяславля (Peresla), на п., где также имеется свой Воевода. Город этот отстоит от Коломны в 107 верстах. У Переяславля высоту полюса я нашел в 54 градуса и 42 минуты.

5-го Июля миновали мы городок Рязань (Resan), которое прежде было большим и даже главным городом целой области под тем же названием. Но в 1568 году по P. X., когда в область эту вторглись Крымские Татары и опустошили все в ней убийствами и пожаром, и этот город был также ими уничтожен до основания. А так как область эта, [393]заключающая d себе пространство между рекою Окою и валом, возведенным против Татарских набегов в прежнее время была Княжеством и вообще страною чрезвычайно плодородною для земледелия, скотоводства и всякого дикого зверя, так что во всем этом она далеко превосходила все, лежащие кругом области (как справедливо повествуют о том Гваньин и Петрей), то Царь, после сказанного опустошения ее, приказал переселить туда из всех мест огромное количество народа, чтобы снова возделать, обстроить страну и привести ее в прежнее состояние. А как для постройки вновь города Рязани нашлось более удобное место, именно там, где теперь лежит Переяславль, отстоящий от прежней Рязани на 8 миль, то оставшиеся от разрушенных строений материалы перенесены были на это новое место, и здесь выстроен целый новый город. Но город этот назван был теперь Переяславль Рязанский; ибо большинство людей, и при том самые важнейшие, которые выстроили и заселили его, были из Переяславля, лежащего на таком же расстоянии от Москвы на север, как этот новый город на юг от нее.

Удивляюсь, почему Петрей (Parte I, pag. 48) местность эту считает лежащею на запад от Москвы, тогда как, по его же собственному сказанию, она лежит между реками Окою и Доном, а реки эти по отношению к Москве лежат не на запад, а на восток, куда имеют также и свое течение. Местность Рязани находится собственно на юго-восток от Москвы. В Рязани и в настоящее время имеет свое местопребывание один из 7 Архиепископов Русских.

В тот же день миновали мы несколько небольших монастырей и селений, а именно: близь Рязани — Селезнево (Sseloy) на л., далее за тем еще, проехавши 7 верст, Киструс (Kystrus) (Собственно, Киструс Слобода. О. Б.), л., 7 а через три версты. монастырь Обложица (Qblozitza), еще далее через 2 версты Липовы Исады (Lippono Issado), п., дворянская усадьба; за тем 2 версты Муратово (Muratow); еще 1 верста Калимино (Kallimino); потом через одну же версту [394] Пустополе (Pastapolie), п., село, принадлежащее Архиепископу Рязанскому; за тем далее 3 версты Новоселки (Novosolski), п., и еще через 2 версты Шилово (Schilko). У первого из этих селений мы видели плывшее по реке нагое мертвое тело мужчины, которое, вероятно, по тому, что с давнего времени плавало, совершенно почернело и высохло от солнца. Говорили, что человек этот, должно быть, убит был Казаками и беглыми рабами, которые находятся вокруг этих мест.

6-го Июля плыли мы мимо монастырей: Терехова (Tericho), л., в 10-ти верстах от последнего поименованного выше села; Тырновской Слободы (Tinersko Slowoda), п., 10 верст; далее Свинчуса (или Свинчука) (Swintzus), п., 8 верст, и Копанова, (Kopanowo), п., 2 версты. Здесь опять мы видели плавающее мертвое тело. Так как разбой и убийства в здешних местах не редки, то Русские и не обращали на такие тела особого внимания.

7-го Июля утром мы были у островка Добринин Остров (Dobrinin Ostrow), п., за 30 верст от последнего селения, затем плыли мимо сел: села Рубца (Sseloy Rubetz) (Ныне Рубецкое или Рубицкое. О. Б.), 7 верст, и Курмона (Kurman), п., тоже 7 верст. Потом миновали речку Гусь реку (Gues reka), л., 6 верст, и другие селения: Малеево (Moleowa), п., 8 верст, Габилоску (Gabiloska) (Габлицы? О. Б.), п., 2 версты, в Бабино (Babino) (Бабнику, Бабенку), п., 3 версты, расположенное на одном прекрасном холме. К вечеру прибыли мы наконец в городок Касимов (Kassimo gorod), л., 3 версты. Это был Татарский город, принадлежавший Татарскому Княжеству Касимову (Cassinow). Здесь, в древнем каменном строении, которое когда-то было замком, проживал молодой Татарский Князь, по имени Res-Kizi, с матерью своею и дедом, которые несколько лет тому назад перешли в подданство Великого Князя, и городок этот отдан им для их содержания. Здесь же видели мы и первый Магометанский храм. Рассказывают, что Русские предлагали будто бы этому молодому Князю, если он [395] перейдет в их Веру и перекрестится, то Великий Князь не откажет ему в руке своей дочери, на что он будто бы отвечал, что он еще молод (ему было тогда только 12 лет) и переговорит об этом после, когда вырастет и придет в больший разум.

Наши Посланники, приветствуя Князя, послали ему в подарок фунт табаку и флягу Французской водки, что доставило ему такое удовольствие, что, в ответ на это, он приказал кланяться Послам, крепко благодарить их и извиниться, что он не может, хотя бы очень желал, оказать им честь и угостить их в своем доме; ибо это будет неприятно тамошнему Воеводе, который неохотно дозволяет иностранцам иметь с ним какое-нибудь сношение. Поэтому он прислал только со слугами своими, которые были все Татары и ни с кем не могли говорить, как только с нашим Персидским толмачом, разного рода продовольствия в подарок, а именно: две овцы, бочонок меду, бочонок пива и бочонок водки, несколько кусков льду, сметаны и свежего масла, которое его мать, Княгиня, делала собственными руками, как говорили слуги.

В эту ночь, равно как и в следующий за тем день, мы проехали мимо нескольких, расположенных по обоим берегам реки, селений, монастырей и кабаков (Cabacken), которые, среди зеленых кустарников, представляли нам весьма приятные виды. Важнейшие из них: Починок Татарский (Potzinok Tatarsko), п., в 3-х верстах от Касимова; село Перьево (Sseloy Periowo) (Теперь Перьи? О. Б.), п., 7 верст; кабак один (Cabak), л., 8 верст; Брод (Brooth), 5 верст. За тем, через 8 верст, далее речка Мокша (Moksche), п., еще кабак 2 версты; Сейтово (Sateowa), л., 13 верст. Далее, через 4 версты, монастырь Адрияновская пустынь (Adrianow Pustino), л., а еще отсюда 3 версты Елатьма (Jekatma) (Уездный город Тамбовской Губернии. О. Б.), л., большое село, с 300 душ крестьян, [396] принадлежащее Боярину Федору Ивановичу Шереметеву. В 20 верстах далее отсюда лежит бор (сосняк), называемый Rusbonor, на правом берегу реки.

9-го числа, проплыв еще 10 верст, достигли мы церкви Воскресения (Woskressenia); это место по простонародному называется Воскресенская Мель (Woskressenski Mehl). За тем через 5 верст, большое село Лехи (Lechi), (Ныне — Ляхи Меленковскогоо Уезда Владимирской Губернии. О. Б.) л., принадлежащее Боярину (Reichs-Rath) Князю Борису Михайловичу Лыкову (Lykow). За тем еще через 10 верст монастырь Пречистой Рязанской (Prefziste Resensko), п., и потом достигли города Мурома (Moruma), населенного Русскими и Татарами. Здесь начинаются Мордвинские Татары, все подвластные Великому Князю. Так как в городе находилась торговая площадь, то мы и послали туда наших переводчиков, чтобы они накупили нам кое-каких свежих припасов.

Когда мы плыли за четверть мили еще до города, то на правом берегу реки, к которому примыкают земли Крымских Татар, показалось несколько человек этих Татар; затем вскоре они исчезли в кустарнике и открыли по нам огонь, так что одна пуля перелетела через наше судно; когда же мы ответили несколькими ружьями, то они смолкли, пока мы миновали город, после чего мы услыхали снова несколько выстрелов из прежнего места. Мы вполне были уверены, равно как и наши Русские гребцы тоже думали, что сказанные Татары нападут на нас в предстоявшую ночь, почему и стали на якорь у одного острова, называемого Цухтский (Zuchtsko Ostrow), отстоявший в 51 версте далее города, и держали крепкую стражу; но после этого мы никого и ничего уже не слыхали.

10-го числа мы миновали местечко Превоспало. (Prewospalo) (Павлово? О. Б.), принадлежащее знатному Боярину Князю Ивану Борисовичу [397] Черкаскому (Knes Ivan Boriswitz Cyrkaski); миновали и много малых селений, а также две речки, из которых одна впадает с правой стороны, Морзна река (Morsna reka) (Ворсма оз. и р. Кишма? О. Б.), а другая, восемь верст далее от первой, впадает с левой стороны, и называется Клязьма (Klesna), и идет от Владимира. Здесь почва земли с правой стороны начинает возвышаться и составляет наконец весьма высокий берег, который почти в одинаковой высоте продолжается весьма далеко, более чем на 100 Немецких миль по Волге, и, глядя на этот берег снизу, кажется, что это как бы montes contigui, или как бы висящие друг на друге горы. Наверху же идет совершенно ровная местность, без лесу, удобная для земледелия, и такою равниною она вдается глубоко, более 100 верст, внутрь страны и лежит более на юго-восток. Страна же на левом берегу, простирающаяся к северо-западу, повсюду низменна, покрыта кустарником и мало заселена. На некоторых местах высокого берега, в самый великий жар, мы находили снег и лед.

11-го Июля, миновавши прекрасные и веселые селения, лежащие на правом и левом берегах, каковы: Избылец (Isbuiletz), Троицкую Слободу (Troitzka Slowoda) (Троицкое или Троица. О. Б.), Дудин монастырь, (Dudina monastir) (Дуденево, Дуднево. О. Б.) и Новинки (Nofimki) (Березовые Новинки или Новины на Оке. О. Б.), прибыли мы под вечер к знатному городу, Нижнему (Nisen) или Нижнему Новгороду (Nisenawgorod). Здесь высадились мы не в город, но прямо на наш, выстроенный там нашими людьми, корабль, названный Фридрих.

Этот корабль построен был корабельным мастером, Михайлом Кордесом (Michel Cordes), с помощию Русских плотников, из сосновых (не гниющих) досок, и был длиною [398] в 120 футов, с 3-мя мачтами, о 24-х веслах, с плоским дном, и шел в воде только на 7 футов. Он приспособлен был собственно к плаванию по р. Волге, чтобы на нем можно было плыть по незаметным песчаным прибоям и мелям, которых на Волге множество, а в случае безветрия, чтобы удобно было идти без парусов. В верхней части корабля, на палубе, в каютах и внизу, в трюме, поделаны были разные помещения, в которых совершенно удобно могли разместиться Послы и их люди, а также стряпня и продовольственная кладовая. Мы также достаточно снабдили корабль всякого рода порохом и дробью, металлическими и каменными ядрами, гранатами и другими орудиями против нападения разбойников.

Кроме этого корабля мы построили еще шлюпку (Schlupe), хорошо также всем снаряженную, с помощию которой мы имели намерение делать исследования по Волге же, в особенности на Каспийском море, так как корабельщик и гребцы наши должны были оставаться в море, во время отъезда и пребывания нашего в Персии, и при этом случае должны были познакомиться с неизвестными и мелкими местами, по которым корабль наш не отважился бы плыть; в случае же нужды шлюпка эта могла служить и для облегчения корабля. Чтобы окончательно и вполне снарядить и изготовить наш корабль к отплытию, мы должны были простоять здесь почти 3 недели.

О городе Нижнем и о Волге.

Город Нижний Новгород лежит под 56° 28' широты, построен, по мнению Герберштейна (стр. 47), Вел. Князем Василием и населен в начале народом из многолюдного города, Великого Новгорода, от чего получил и свое название Нижний Новград (Nisenaugard) или Нижний Новгород (Unter Naugard). [399] От Москвы до него водою считается 150, а сухим путем 100 Немецких миль; лежит он при р. Оке, на правом, высоком берегу ее и окружен каменною стеною и башнями. Вне городской стены находится чуть ли не больше домов и народонаселения, чем в самом городе, который, вместе с пригородом, в окружности составляет с половину мили. Перед городом Ока соединяется с славной р. Волгою, древними писателями Pa (Rha) называемою. Обе реки, по слиянии своем, представляют реку, шириною в 4600 плотницких футов, по собственному моему измерению, которое я делал дважды, па пути в Персию и на обратном оттуда пути по льду.

Я заметил также, что магнитная стрелка отклонилась там на целые 9 градусов с полуночи на запад.

Народонаселение в Нижнем состоит из Русских, Татар и Немцев, которые все суть подданные Великого Князя и управляются особым Воеводою, коим в наше время был там Василий Петрович (Wasili Petrowitz).

Здесь нашли мы последних Лютеран, живущих на востоке, которые отправляли свое Богослужение в общественной кирке: община их состояла тогда почти из 100 человек. Многие из них были военные Офицеры, Шотландцы, ремесленники, или торгаши, которые частию состояли на Великокняжеской службе, частию же получали содержание от денег за пожиданье, от пивоварения, винокурения и от содержания кабаков, которое предоставлялось им по особой милости. Продовольствие в Нижнем чрезвычайно дешево: молодая курица, а также 15 яиц, стоят 1 копейку, или 6 пфеннигов на Мишненские деньги (nach Meissnischer Muentze), овца стоить 12, 15 и 18 копеек.

24-го Июля я был послан, вместе с нашим Шталмейстером Фон Мандельсло (Mandelslo), Гансом Арпенбаком (Arpenback), Русским переводчиком и с Приставом к Воеводе, поблагодарить его за его доброе расположение и услуги, оказанные им нашим людям, которые, ради постройки корабля, жили там целый год, и вручить ему подарок, драгоценную вещь, ценою во 100 [400] рейхсталеров. Что подарок этот был весьма приятен и понравился Воеводе, видно было из того, что он не только угостил нас великолепно, но, при отъезде нашем, подарил нам на дорогу двадцать окороков и разного другого продовольствия. Вообще он был весьма вежливый и разумный человек и в доме своем держал приличную обстановку. Так, когда мы были приглашены к нему через нашего Пристава, нас встретили на дворе два человека и провели прекрасно убранным входом, по обеим сторонам которого, до самой лестницы, стояли слуги и рабы; в передней нас приняли двое почтенных стариков и проводили в покой Воеводы, убранный коврами, занавесами, серебряными чарами и ковшами. Воевода стоял в кафтане из золотой парчи, окруженный многими богато одетыми мужами, дружески принял нас, благодарил за поклон и подарок Посланников длинною, почтительною речью, затем пригласил нас сесть за стол и предложил выпить за здоровье Его Царского Величества, Его Светлости, Герцога Голштинского, и Посланников его. Во время угощения за столом, состоявшего из медовых пряников, отличной водки и различных родов меду, Воевода вел разные приятные и полные мысли разговоры, так что мы удивлялись ему, зная, что это чуждо Русским. Он спрашивал нас, между прочим, не боимся ли мы Казаков, которые разгуливают по Волге, как разбойники, и, вероятно, не пропустят нас без того, чтобы не напасть на нас: «Это страшный, — говорил он, — безчеловечный народ, который разбой любит больше Бога, и нападает на людей, как вот такой зверь!» При этом он указал на картину, изображающую льва, которому Самсон раздирает челюсти. Когда мы ответили на это, что если Казаки окажутся с нами львом, то мы будем для них Самсоном, он добавил, что вполне на то надеется и полагает, что имя Немцев, известных в России своею храбростию, которою они и Его Царскому Величеству оказали немалую услугу, достигло и до слуха Казаков и, без сомнения, устрашит их. Когда мы простились с Воеводой, он приказал проводить нас через двор, прежним порядком, до самых ворот.

В этот день прекращены были споры, возникшее между рабочими во время постройки корабля и вследствие расчета, [401] требованного ими за постройку. По строгом исследовании дела, оказалось, что подрядчик, обязавшийся поставлять рабочих, уговорила их, чтобы они от себя обещали ему вознаграждение в 40 р. или 80 рейхсталеров, а он за это выторговал высшую для них заработную плату. Кроме того, кузнец в поставке железа и за работу выставил непомерные цены и прямо обманывал; за это Воевода грозил ему строжайшим наказанием (даже и смертною казнью), назначение которого предоставлял на волю наших Посланников; но наконец, когда виновный, с покорным сознанием вины своей, долго валялся на земле у ног Посланников и слезно молил о прощении, его отпустили без наказания, во уважение его глубокой старости; ибо ему было уже за 70 лет.

Простоявши у Нижнего до исхода Июля и заметив, что вода в Волге, бывшая до того довольно высокой, быстро начала спадать, мы поспешили отправиться в путь. Корабли, или большие струги (Strusen) и суда, отплывающие по Волге в Астрахань, принимают обыкновенно в соображение время и пускаются в путь именно тогда, когда вода прибывает, или когда она уже самая высокая, что случается в Мае и Июне месяцах: в это время реки, текущие на севере и впадающие во множестве в Волгу, прибывают и, вливаясь в нее, подымают воду в Последней до того, что суда не только могут свободно плыть по мелким местам, но и посверх низменных островов, которые тогда лежат глубоко погруженные вводе. Иногда, впрочем, случается, что когда суда остановятся на ночлег над таким подводным островом и вода вдруг спадет, то они сядут на остров, и там уж и остаются, как мы это сами видели, встретивши несколько таких, засевших и поломанных, больших стругов и суден в разных местах на Волге.

Так как река эта, по моему мнению, одна из величайших, длиннейших и замечательнейших рек в свете, то я старательно исследовал ее с помощию одного опытного Голландского корабельщика, Корнелия Клаузена (Clausen) и некоторых Русских лоцманов, снял ее по компасу на карту, не только в ее течении, изгибах, углах и берегах, но обозначил также и [402] глубину ее, по которой можно было безопасно и свободно плыть, ее отмели, острова на ней и прилегающие к ней страны, измеряя расстояния в ней милями и даже верстами. В 1-м издании моем я обещал представить со временем настоящий очерк этой реки, что и исполняю теперь, прилагая здесь изображение реки, вместе с тем, что видели мы и по берегам ее (В подлиннике между стр. 340-341. О. Б.).

Река Волга берет начало свое (по свидетельству Гербсрштейна на стр. 53), в области Ржеве (Rsowa), в которой находится лес, называемый Русскими Волконским (Wolkonski); в этом лесу есть озеро, из которого вытекает эта река и, пробежав пространство около 2-х миль, протекает через другое озеро, называемое Волго (Wolgo), откуда река получила и свое имя, и за тем, еще до слияния с Окою у Нижнего Новгорода, течет мимо многих важных городов, каковы: Тверь (Twere) (как выше было сказано), Кашин (Cassin), Холопий (Chlopia) (Холопий городок, старинное Новгородское поселение ушкуйников, состоявших, по большей части, из холопов или рабов, откуда и его название. Когда-то вблизи его собиралась огромная ярмарка, исчезнувшая с появления ярмарки при Желоводском Макарьевском монастыре и с основания Архангельска. Ныне это владельческое селене и называется Старое Холопье, иначе Борисоглеб. О. Б.), Углич (Uglitz), Ярославль (Jaroslau), Кострома (Castrom), Галич (Galitz) и проч. Так как эту часть Волги я не проезжал, то я и yс описываю ее, а начну свое описание ее только от Нижнего Новгорода, от слияния ее с Окою.

От Нижнего до Василь-города.

Когда корабль был готов и снабжен добрым запасом продовольствия, мы приговорили себе лоцмана или путеводителя, который мог бы указывать нам настоящий путь, и 30-го Июля пустились в дорогу, не смотря на то, что ветер был против и нужно было реиться (laviren) от него. На корабле у нас были: Московский Комиссар Его Княжеской Светлости, Балтазар Мушерон (Moucheron), Дьяк или Писарь Воеводы, Пастор из Нижнего и наш Уполномоченный, Ганс Бернгарт (Bernhart), которые пожелали проводить нас несколько верст и посмотреть, как пойдет наше плавание. Но едва только проплыли мы две версты от города, миновали Грамматину гуту на л. (Grammatins Gute) и достигли Печерского монастыря (Petzora), п., как стали доставать дно и затем сели на мель. Мы принуждены были бросить якорь, и только после больших трудов, продолжавшихся целые 4 часа, успели сдвинуть корабль с мели.

На другой день, именно последнего Июля, проплыв далее одну версту, опять сели на мель, но скоро сошли с нее, и так как пошел сильный дождь и поднялась буря с юго-востока, прямо нам навстречу, то до следующего дня мы и простояли на якоре.

Здесь держано было на корабле упомянутое выше слово, или Немецкая речь (Oration) об опасности, которой мы подвергались на Балтийском море, и о понесенном нами крушении у Гохланда (Hochland), при чем отслужили благодарственное молебствие Богу за Его милостивое спасение нас. Это нужно было и для того, чтобы обновить в людях, составлявших экипаж наш, твердое упование на Бога и бодрость духа на дальнейшие опасности в подобных и других случаях, которые могут встретиться в предстоящем многотрудном и опасном путешествии. По совершении Богослужения и после веселой музыки, провожавшее нас люди и добрые друзья наши распростились с нами и поплыли обратно в Нижний. [404]

1-го Августа установлен был порядок, как держать стражу. Нанятые солдаты и прислуга Посольская разделены были на 3 роты, чтобы они могли быть попеременно употребляемы для содержания караула. Первой ротой заведовал Посланник Крузе, второю Бругман и 3-ею Маршал. Каждый из Посланников имел при этом своего Капитана, Крузе Шталмейстера а Бругман Секретаря, которые, вместе с Шталмейстером, должны были попеременно, с обычным барабанным боем, приводить и уводить караул или стражу. Таким образом сторожевые места на передней и задней части корабля были постоянно заняты сильным караулом.

После этого, когда ветер все еще продолжал дуть против, мы попытались было плыть на веслах; но только что продвинулись вперед на ружейный выстрел, как засели опять на мель; снявшись с мели, мы заблагорассудили пока простоять на якоре, и некоторые из нас вышли на берег пострелять птиц, которых множество и разного рода видно было кругом; место для дичи было привольное, ибо на берегу, от Нижнего до Казани, всюду растут роскошные кустарники и деревья, представляющее как бы сплошной лес.

2-го числа ветер несколько стих, мы подняли якорь и думали, что сегодня пойдем лучше; но едва проплыли с четверть мили, как засели опять у острова Телятинского (Tietinski) (Телячий. О. Б.), и скоро за тем засели еще раз, за другим островом, Собчинским (Subzinski), на который в высокую воду загнало какой-то большой струг, сидевший и теперь еще там в совершенной целости. Здесь провозились мы целых 9 часов, прежде чем могли наконец сдвинуть корабль с мели.

Такое плавание, уже в самом начале представлявшее нам столько трудностей, от чего в 4 дня мы сделали всего только две мили, а до Каспийского моря нам должно было проплыть еще 550 таких Немецких миль, равно как и лоцман наш, который, [405] как оказалось, уже восемь лет не плавал по Волге, и потому мало мог сообщить нам верных сведений, порядочно-таки поубавили бодрости духа у некоторых из нас.

3-го числа дело пошло, впрочем, несколько лучше: мы оставили позади несколько сел и островов, на коих важнейшие: Столбища и Стоба (Stolbiz und Stoba) (Столбище или Столбищи и Столбино. О. Б.), в 3-х милях от Нижнего. Село Великой Враг (Welikofrat), п., в долине между двумя горами; село Тимонское (Tsimonski), п., на одном холме, и за тем остров Теплой (Dioploi), л., в 20-ти верстах от Нижнего. Здесь мы встретили большой струг (или большую лодку), плывший из Астрахани; на котором было 200 человек рабочих людей; ибо Русские, если дует ветер не попутный, не плавают на парусах, но завозят на особой лодке якорь один за другим, за четверть мили вперед, и за веревку, привязанную к якорю, тянут с судна человек 100 разом, и таким образом продвигают его против течения. Но такое плавание очень медленно, и вдень можно, проплыть небольшим две мили. Такие струги имеют плоское дно, поднимают вообще 400, или 500, ластов (Мера, равная 12-ти бочкам. — Перев.), и нагружаются большею частию солью, икрою и крупною соленой рыбой,

Селения, которые мы в этот день миновали, все лежали на правом берегу и были следующие: Безводная (Beswodna) (Ныне Безводное. О. Б.), Кадницы (Kasniza), где высота полюса равняется 56° 21’. Далее: Работка (Rubotka) (Ныне Работки. О. Б.), Чеченина (Tzetschina), Татинец (Tatginitz), (Или Чечениха. О. Б.) Юркино (Jurkin). У этого последнего села, отстоящего на 10 миль от Нижнего, находятся два острова, между которыми водный проход был в 21 фут. Когда ветер начал несколько крепчать, мы, в этот и на следующий день, пустили в ход мачтовой парус, прошли мимо многих небольших [406] селений: Маза (Masa) (Или Покровское. У Шуберта неправильно Мыза. О. Б.), л., Кременки (Kremonki) (Или Кремонка. О. Б.), п. За последним из этих селений, 4-го числа, мы держали ночлег наш.

5-го Августа прибыли мы еще утром в село Бармино (Parmino), отстоящее на 90 верст от Нижнего. Здесь крестьяне привезли к нам на корабль, на 3-х лодках, молодых кур и другого продовольствия, которые и продавали нам по весьма дешевой цене. Далее мы проплыли между двумя островами, из которых один Русские называли Спасобелка (Spassabelka). К вечеру у нас в виду был уже городок Василь-город (Wasili gorod); но так как у этого города находится мель, то мы бросили якорь и остановились перед городом.

Здесь нашли мы почту, пришедшую к нам из Москвы, с письмами из Германии, посланными еще в Мае; получение этих писем весьма обрадовало нас.

Василь-город есть небольшой, весь из деревянных домов обстроенный, городок или местечко, без городской стены; лежит на правом берегу Волги, под горою, под 55° 51’ высоты полюса и от Нижнего во 120 верстах. Построен он Великим Князем Василием (Ивановичем, в 1523 году. О. Б.) и заселен вначале воинами для удержания Крымских Татар от набегов. По ту сторону города течет с юга довольно порядочная река, называемая Сура (Sura). Река эта некогда отделяла Казанские владения от Русских.

6-го числа корабль наш прошел именно по помянутой выше мели, так что постоянно почти касался дна, очень стучал по нем и скорее как бы прыгал, чем плыл.

Когда в полдень мы проходили мимо города, то, для приветствия, выстрелили из одной пушки и велели проиграть на трубах. То же самое делали мы потом у каждого города, к которому приставали. [407]

О Черемиских Татарах.

Здесь начинается другой род Татар, именно Черемисы (Сеremissen), которые простираются далеко за Казань, живут по обеим сторонам Волги, большею частию не в домах, а в дрянных лачужках, питаются своим скотом, медом и дичью, отлично стреляют из лука и приучают к тому детей с малолетства. Это коварный, хищнический и колдовству преданный народ. Обитающие на правом берегу Волги называются Нагорными (Nagorni); ибо они живут на возвышенной местности, на горах и между горами; название это произведено от слов; на и гора. Обитающие же на левом берегу называются Луговыми (Lugowi), от слов: луга зеленые (Lugowi Zenne), то есть, от лугов зеленых и сенных покосов; ибо там, по причине низменной и влажной почвы, множество прекрасных лугов и полей, с которых снимается громадное количество сена, доставляющего корм для скота и Нагорных Черемисов. Гваньин говорит, что народ этот частию язычники, частию Магометане; живущие около Казани, сколько мог я дознать, только все язычники; ибо у них нет ни обрезания, ни крещения. Когда ребенок достигает у них полугода, то назначается известный день, в которой должно дать ему имя, и тогда, кто в этот день первый придет к родителям, или кто первый пройдет мимо, того имя и получает дитя. Большинство из них верует, что есть бессмертный Бог, который делает людям добро на земле, и по тому его должно призывать; но что он такое, и как должно чтить его, сообразно с его волею, они не знают. Они не верят воскресению мертвых, и за тем в будущую жизнь, и думают что с смертию человека, как и с смертию скота, все кончено. В Казани, в доме моего хозяина, жил один Черемис, человек 45 лет, Услыхавши, что в разговоре моем с хозяином о религии, я, между прочим, у помянул о воскресении мертвых, Черемис этот расхохотался, всплеснул руками и сказал: «кто раз умер, тот и для черта остается мертвым. Мертвые также воскресают, как и мои лошадь и корова, околевшие несколько лет [408] тому назад». Когда я спросил его: знает ли он, кто сотворил небо и землю? он с смехом отвечал: «Черт это знает!» Наконец, хотя они не верят в ад, но верят в существование черта, которого зовут мучителем, и думают, что черти, во время жизни, могут причинять скорбь и все сердечные боли, по чему и стараются задабривать их жертвоприношениями.

Верстах в 40 на юг от Казани, в одном болотистом месте, течет река или ручей, который Черемисы называют Немда (Nemda) (Река Немда не на юге от Казани, но на северо-западе, и впадает в реку Унжу, недалеко Юрьевца Поволжского. О. Б.) и которому они ходят на поклонение и для приношения жертв; они говорят: кто приходит туда и не приносить ни какой жертвы, тот должен зачахнуть до смерти, или высохнуть; ибо они полагают, что там, и в особенности у речки Schokschem (Шокшама? О. Б.), текущей верстах в 10 от Немды, черт имеет свое главное местопребывание. Речка эта не глубже двух локтей, протекает между двумя горами и никогда не замерзает. Черемисы питают к ней большой страх; ибо думают, что кто из них приходит к ней, тотчас же умирает; Русские же без всякого опасения ходят к этой речке и мимо ее. Черемисы приносят иногда жертвы и Богу, убивают лошадей, коров, или овец, натягивают шкуру их на колья, варят тут же мясо, берут его полное блюдо в одну руку, а чашу с медом, или другим каким напитком в другую, бросают и выливают то и другое в огонь, разложенный против развешанной шкуры, с следующими словами: «Ступай, снеси мои желания к Богу!» Или же: «Боже, я жертвую это тебе: прими это милостиво от меня и дай мне больше скота», или иного чего, что бы они желали иметь у себя. Так как они не верят ни в какую другую жизнь, кроме здешней, то и все просьбы их и молитвы устремлены только к временному. Они поклоняются также солнцу и месяцу; ибо замечают, что действием их доставляется много доброго для земли и скота их. Особенно высоко чтут они солнце во время жатвы. Нам рассказывали также, что если они ночью увидят что во сне: [409] корову, лошадь, огонь, или воду, то тому и оказывают честь, а иногда поклоняются даже в следующий за тем день. Когда я и хозяин мой говорили по этому поводу, помянутому выше Черемису, что несправедливо чествовать и обожать скотину, или другое какое творение, как Бога, то он отвечал нам: «А что хорошего в Русских богах, которых они вешают на стенах? Это дерево и краски, которым он вовсе не желал бы поклоняться, и думает поэтому, что лучше и разумнее поклоняться солнцу и тому, что имеет жизнь». У Черемисов нет ни письмен, ни Священников, ни церквей. Язык их также особый, имеющий мало сродства с обыкновенным Татарским, или Турецким. Живущие в этих местах между Русскими Черемисы и говорят обыкновенно по-русски.

Если умрет у них зажиточный Черемис, то лучшую лошадь его убивают, и у какого-нибудь ручья, или реки, съедают ее оставшиеся в живых друзья и челядинцы покойника (все жертвоприношения и подобные торжественные обряды совершаются ими непременно у ручья); покойника же зарывают в землю, а одежду его вешают на дерево.

Черемисы имеют за раз по 4 и по 5 жен и не обращают внимание на то, если 2, или 3, из них родные сестры.

Женщины и девицы ходят обыкновенно закутанные в толстый, белый, холщевой платок, закрывающий даже и лицо. Невесты на передней части головы носят украшение, торчащее у них наподобие рога, длиною в локоть, на конце которого, к пестрой кисточке, привешивается маленький колокольчик. Мужчины ходят в длинных полотняных кафтанах (холстах), под которыми носят порты; волосы же на голове коротко, почти до тела, подстригают; несвободные же из них оставляют на маковке длинную косу, которую иногда завязывают узлом, а иногда заплетают, как женские косы, и оставляют висеть вдоль спины, как это видели мы на многих из них, не только здесь, но и в Казани также.

Когда они в первые заметили нас на Волге, в невиданных ими одеждах и на корабле, то испугались до того, [410] что некоторые бежали от берега, а другие, хотя и остались на месте, но не хотели взойти к нам на судно, куда мы призывала их знаками. К вечеру впрочем, оказался один смелый Черемис, пришел к нам на корабль у речки Ветлуги (Wetluga), л., против монастыря Юнга (Junka monastir), и принес нам на продажу большого, свежего осетра, за которого запросил 20 алтын или 60 копеек, но отдал потом за 5 алтын.

Мимо городов Козьмодемьянска, Чебоксар, Кокшая и Свияжска.

7-го Августа прибыли мы к городу Козьмодемьянску (Kusmademianski), отстоящему в 40 верстах от предшествовавшего города и лежащему также на правом берегу, на горе; в нем есть также Воевода или Градоначальник (Stadthalter). в этой области растет множество, даже целые леса, лип с которых туземцы дерут лыка, развозят их всюду по стране, делают сани, бочонки и разные ящики. Они распиливают деревья на цилиндрические куски, выдалбливают их и употребляют вместо ушатов, бочек и т. п.; выдалбливают из этого дерева также целые лодки, челны и гробы и продают их в разных местах на торгу.

В трех верстах за сим городом, у одного острова Криуша (Krius), стали мы на якорь, отправили свое Богослужение и отговели. Здесь крестьяне вторично принесли нам для продажи свежее продовольствие. Только что отплыли отсюда с милю, как поднялась сильная буря, по чему мы опять бросили якорь и заночевали тут.

8-го числа, имея попутный ветер, распустили парус и до обеда шли весьма быстро до острова Торик (Turich). Но после обеда, у острова Маслова (Masloff), плывши на всех парусах, мы так сильно наехали на песчаную косу, что мачты затрещали, и мы должны были оставаться здесь целые 4 часа, пока тремя якорями не сдвинули корабля с мели. [411]

Здесь же, на правом берегу, мы видели множество Черемисов на их лугах, пеших и конных. К вечеру подошли мы к городу Чебоксары (Sabakzar), в 40 верстах от вчерашнего, и также, как и два предшествовавшие города, лежащего на правом берегу и состоящего из деревянных построек, хотя местоположение и дома в нем красивее, чем в тех двух городах. Когда жители Чебоксар еще издали завидели наш большой корабль, то не знали что и думать, что это было такое; поэтому Воевода еще за 3 версты выслал навстречу к нам, к острову Мокрице (Makritz), лодку, полную стрельцов, разведать и посмотреть, что за народ мы были? Стрельцы эти поодаль объехали корабль и поспешно возвратились в город. Но когда в город представлен был наш вид, то до 300 человек, старых и малых, сбежалось на берег посмотреть на нас. В этом, равно как и в других соседних городах, которые все лежать при Волге, я не в глубине страны, кроме Воеводы находится много и Русских солдат, для того, что если б приведенные в покорность Татары вздумали возмутиться, тотчас же можно было бы собрать войско и усмирить их.

9 числа мы прибыли к острову Козину (Kosin), л., лежащему в 12 верстах от вчерашнего города. Потом к селению Сундырь (Sundir) (Иначе Посад Марьинский. О. Б.), п., 20 верст, и далее к городку Кокшага (Kokschala) (Кокшайск, прежде город, между устьями рек Большой и Малой Какшаг, впадающих в Волгу, ныне Кокшайское казенное село, иначе Покровское. Егоо не следует смешивать с Царево-Кокшайском, на правом берегу реки Малой Какшаги, ныне Уездным городом с 1781 года, основанным во второй половине XVI столетия (1574 г.). О. Б.), л., в 25 верстах от последнего города, Чебоксар. В этой области Волга, на протяжении нескольких миль, везде мелководна, так что мы едва могли плыть по ней. По сему в этот и следующий день мы должны были приложить много усилий и работ, и все таки 10 числа сделали только немного более полумили; на корабле то лишь и слышно было, что: «Тяни, греби, и назад!» (Tenni, kribbi, nasat) и проч. [412]

11 числа (В подлиннике значится 10, но это, очевидно, опечатка. — Перев.) утром, Волга, сделавшаяся стремительнее в своем течении, занесла нас к правому берегу, на косу, на которой мы и просидели несколько часов. Здесь я вышел с Мандельсло на берег прогуляться в кустарнике и поискать лесных плодов; между тем ветер усилился, на корабле натянули парус и поплыли дальше. Когда мы с Мандельсло воротились к берегу, то, не нашедши корабля, пробежали довольно порядочное расстояние по берегу, вдогонку за ним, но корабля не догнали, а увидели лодку, плывшую к нам; сначала мы подумали, что то были Казаки, но оказалось, что лодка эта послана была с корабля нам навстречу, и на ней-то мы догнали корабль, замедленный в своем беге ветром в одиом изгибе реки. Так как ветер все более и более крепчал, то здесь Корабль и остался на ночь.

12 числа мы попытались было провести корабль около мыса, с помощью одного малого якоря, но якорь этот зацепился за дерево, лежавшее на дне реки, от чего канат, на котором был сброшен якорь, порвался, а самый якорь остался на дне. Такие случаи часто повторяются на Волге везде, по причине множества деревьев, которые полою водою срываются с ее берегов и погружаются на дно реки, и Русские говорят поэтому, что Волге такая бездна якорей, что на стоимость их можно купить целое Княжество. Случается иногда, совершенно неожиданно, вытаскивать такие якоря якорем же.

13 Августа, миновавши до обеда два кабака и селение Вязовку (Wesofka) (Ныне Верхние и Нижние Вязовые. О. Б.), п., пришли мы к городу Свияжску (Swiatzki), который лежит на правом берегу, на красивом по местоположению холме, имеет крепость, несколько каменных церквей и монастырей и окружен деревянной стеной и башнями. Когда, поравнявшись с городом, мы стали на якорь, по причине встретившейся нам отмели, то жители города толпами высыпали на берег, [413] и как между нами и берегом возвышался длинный песчаный холм, за которым они не могли видеть нас, то некоторые из них подъехали к нам на лодках и челнах, а другие просто бросились вплавь через узкий пролив реки между берегом и сказанным холмом, чтобы посмотреть нас и корабль наш. Отсюда до Казани, на расстоянии 20 верст, мы миновали множество белых меловых и песчаных гор, лежащих на правом берегу. К вечеру прибыли мы к городу Казани (Casan) и стали на якорь. Мы застали там Персидский и Черкаский караван, который выехал из Москвы за несколько дней перед нашим оттуда отъездом, В караване этом находился Персидский купец, бывший, как выше сказано, Посланником в Москве, там был также и Черкаский Татарский Принц, по имени Мусал (Mussal), из Терки (Terki), который, по смерти брата своего, получил владение от Великого Князя.

О городе Казани и о том, как он подпал под владычество Москвитян.

Город Казань лежит на левом берегу Волги, в 7-ми верстах от ее берега, в ровном поле, на небольшом холме, при р. Казанке (Casanka), от которой город и вся окрестная страна получили свое название. Высоту полюса я нашел там в 55° 38’. Хотя город этот, также как и все лежащие на Волге, окружен деревянною стеною и башнями и самые дома в нем деревянные, но он довольно обширен и кремль его сильно защищен толстою каменною стеною, орудиями и войском. Beликий Князь сажает здесь не только в кремле Воеводу, но и в городе особого Градоначальника, которые и управляют жителями и творят суд над ними. Город заселен Русскими и Татарами, но кремль одними лишь Русскими, и ни один Татарин не должен быть в нем, под опасением смертной казни.

Казанская страна, простирающаяся налево до Волги, на север до Сибири и на восток до владений Нагайских Татар, [414] была никогда Татарским Царством. Так как страна эта имела громадное население и могла выставить в поле до 60 тысяч человек, то Татары вели с Русскими тяжкие и кровавые войны и иногда принуждали их платить им дань, но наконец покорены были под Царское Владычество. Когда и как это случилось, я хочу рассказать здесь в кратких словах, так как событие это достойно замечания.

Однажды Великий Князь Василий Иванович (Vasili Ivanowitz), отец Грозного, воюя с Казанскими Татарами, разбил их наголову, покорил их и по своему усмотрению поставил им Царя (Хана), по имени Шиг-Алея (Scbeale). Хотя и этот Хан был из Татар, но он был более приятен, предан и верен Великому Князю Московскому, чем Татарам. Кроме того и видом он был человек безобразный: с длинными отвислыми ушами, большим черным лицом, с толстым брюхом, короткими ногами и громадными, отвратительными, ступнями; такому-то властителю должны были подчиняться Татары и платить подати. Это крайне не нравилось Казанским Татарам; почему они тайно послали гонца к Крымским Татарам, с жалобою на свое несчастное положение, на то, как они подпали под власть Великого Князя и как ими правит теперь неверный отвратительный Хан (Царь); при чем просили, так как они (т. е. Крымские Татары) были одной Веры с ними, Казанскими (именно Магометанской), то чтобы помогли им снять с их шеи ненавистное иго.

Весть эта понравилась Татарскому Хану, Менгли-Гирею (Mendligeri); он поспешно собрал многочисленное войско, пошел с ним под Казань, взял этот город, прогнал Шиг-Алея, бежавшего с женою и сыном в Москву, и посадил в Казани Ханом брата своего, Саип-Гирея (Sapgeri).

Одержав такую победу, Татары ободрились, пошли далее на Великого Князя в Москву с своим войском, которое усилилось еще вновь прибывшим из Крыма народом, разграбили и опустошили все города и селения, через которые они проходили. Видя это, Великий Князь, хотя и собрал порядочное [415] войско, какое только мог собрать на скорую руку, и послал его против Татар, приказав ему вступить в битву при р. Оке; но это Русское войско, отправившись против неприятеля, скоро бежало обратно в Москву, преследуемое Татарами, которые затем взяли Москву и осадили Кремль (Kremelina), оставленный Великим Князем, бежавшим в Великий Новгород. Русские, впрочем, держались в Кремле, храбро сопротивлялись, а иногда высылали неприятелю и подарки. Видя это сопротивление Русских и полагая, что взятием Кремля дело может затянуться на долго, Татарский Хан решился заключить с ними договор, принял дары их, а они, в свою очередь, должны были согласиться на то, чтобы Великий Князь их, за своею подписью и печатью, обязался быть подданным его, Татарина, и платить ему ежегодную дань; на этом условии он оставит Россию и освободит всех Русских пленных, которых было множество. Хотя сначала Великий Князь и не хотел было согласиться на такой постыдный договор, но, в своем несчастии, должен был уступить и дать на него свое слово.

Затем Менгли-Гирей, во свидетельство того, что Государем на Москве был он, Татарин, приказал поставить свое изображение, перед которым Великий Князь должен был кланяться до земли всякий раз, когда приезжали Крымские Посланники взимать ежегодную дань.

После этого Саип-Гирей отправился в Казань и начал править там; старший же, царствующий в Крыму, Князь пошел с своим войском на Рязань, осадил тамошний кремль и послал объявить Воеводе, Ивану Хабару (Ivan Kowar) (Известный Боярин и Воевода Иван Образцов-Симский Хабар, избавивший Рязань от Крымского Хана, Магмет-Гирея, 1521 г. О. Б.), что Великий Князь сделался его, Менгли-Гирея, подданным, и потому он, Воевода, без всякого дальнейшего толкования и размышления должен сдать ему кремль; но Воевода отвечал, что известие это кажется ему весьма странным, и он не может [416] представить себе, чтобы дело это было так, как говорит Менгли-Гирей; но что если б он имел какое-нибудь более убедительное доказательство справедливости слов Хана, то толковать и противиться долго не стал бы. Вследствие этого Татарин послал в кремль с несколькими из своих воинских начальников письменное обязательство Великого Князя в подлиннике, для предъявления его Воеводе; но Воевода задержал посланных и сказанное обязательство Великого Князя, и решил защищаться до последней капли крови. При Воеводе был один опытный Итальянский артиллерист, Иоанн Иордан (Jordan), тот самый, которого жена просила, чтобы он бил ее, из любви к ней, как рассказано это мною выше. С помощью этого-то артиллериста Воевода столь храбро и успешно защищался, что побил и уничтожил стрелами, ружьями и пушками, бездну людей у неприятеля, и одно ядро так быстро пролетело мимо самого Менгли-Гирея, что оторвало клок его кафтана. Это устрашило до того, что он ни чего более уже не требовал, как только возвращения ему обязательства Великого Князя. Когда же и в этом требовании ему было наотрез отказано, то он оставил осаду и возвратился домой. После этого Воевода Рязанский отослал к Великому Князю сказанное обязательство его, отчего в Москве была великая радость, ликование, а изображение Менгли-Гирея низвергнуто, разбито и потоптано ногами. Вскоре за тем Великий Князь собрал и послал в поле 25 тысяч войска, объявил Казанскому Хану, Саип-Гирею, открытую войну, приказав сказать ему, что он, Саип-Гирей, и брат его вторглись в его Государство как воры и разбойники, внезапно; теперь же он, Государь и Самодержец всея Руси, идет, как честный воин, открыто извещает его о своем к нему прибытии и объявляет ему при этом войну. Когда Татарский Князь дал на это дерзкий и ругательский ответ, то Великий Князь чрезвычайно поспешно двинулся и подступил к городу Казани со всем своим войском; но здесь хотя Русские причинили много вреда Татарам, но кремля взять не смогли; по чему, не покончив дела, отступили назад, ограничившись тем, что снабдили Нижний Новгород постоянным сильным гарнизоном, для защиты от нападения Татар. В остальное время жизни [417] Великого Князя, после этого, в деле с Татарами ничего более особенного не предпринималось.

Когда же, по смерти Василия Ивановича, на престол вступил сын его, Иван Васильевич Грозный, то этот последим не хотел оставить без отмщения оскорбления, понесенного Русскими от Татар; с великою воинскою ратью, в которой находилось и много иностранцев, особенно Немецких воинов, он осадил Казань, где обе стороны жестоко бились друг с другом и выдержали много кровавых сражении. После восьминедельной осады, Великий Князь, опасаясь, что если замедлится еще осада на долгое время, то может подняться и Крымский Татарин и прибудет на помощь к своему брату, предложила осажденным довольно сносный мир; когда же осажденные отвергли предложение Великого Князя, то он немедленно велел сделать подкопы под городскую стену и вал и взорвать их на воздух; мера эта поразила, изумила, устрашила Татар и была причиною их гибели. Так, когда подкопы приведены были в исполнение, сообразно с намерениями осаждающих, то взрывом не только открыты были стены и вал, но перебито и переранено множество Татар; в то же время Русские устремились на приступ, ворвались в кремль, хотя и не без потери многих людей; ибо они должны были пробиваться туда в двух местах, куда устремились и Татары и оказывали им сильное сопротивление. Наконец, когда Татары увидели, что их одолели и что главные их вожди пали мертвые, то решились не держаться долее, бросились в ворота, лежанья на восток, пробились сквозь ряды Русских, перебрались через реку Казанку, и, рассеянные, обратились в бегство. Случилось это 9-го Июля, 1552 году по P. X. Поссевин же полагает в 53 году (Казань взята, как известно, 2-го Октября, 1552 года. О. Б.).

После этого Великий Князь возобновил кремль, укрепил его еще более крепкою каменною стеною, башнями, щитами и широким рвом в виде четырехугольника, прогнал остававшихся Татар и заселил кремль и город Русскими, которых выписал сюда из разных мест. Татарам же [418] смирившимся дозволено было жить отдельно и сохранить свою Веру. Таким образом Иван Васильевич Грозный покорил под Русское Владычество целое Казанское Царство. Позднее, когда, бывало, этот Царь захочет повеселиться за пирушкой, то приказывал петь песни, сложенные о завоевании Казани и Астрахани.

Воеводою в Казани в наше время был брат Воеводы Нижегородского; ему также, как и другим, Посланники наши подарили прекрасный перстень с большим рубином.

Узнав, что 15-е Августа корабль наш целый день простоит на якоре, я с Мандельсло пошел в город посмотреть его, записать, что придется, и купить, что понравится. Но на базаре мы ничего не нашли, кроме разных плодов, продававшихся там во множестве, особенно дынь, которые величиною были не менее тыквы, и соленой, давнишней гнилой рыбы, которая издавала такую вонь, что мы не могли идти мимо, не зажавши носа. Между тем на корабле, Посланник Бругман разгневался на нас, что мы пошли в город, приказал поднять якорь, и корабль пустился дальше. Когда жители Казани, ходившие на берег посмотреть на корабль, встретили нас на обратном пути из города и объявили нам, что Посланники уже отплыли, мы тотчас нашли две телеги, поехали берегом возможно скорее, и ехали так до тех пор, пока не догнали лодки нашего Пристава, на которую мы пересели и вечером доплыли до корабля, который остановился в двух милях за Казанью, на ночную стоянку.

Путь до города Самары.

От Нижнего до Казани Волга течет большею частию на восток и юго-восток, но далее до Астрахани и до впадения в Каспийское море она течет вообще на юг. Далее Казани, по Волге, хотя много плодородных мест, но, по причине [419] рассеянных повсюду здесь Казаков (Cosaken) и разбойников, встречается очень мало селений и жителей.

15-го Августа, с течением реки, которое было здесь весьма быстро, потому что Волга шла в более узких берегах, мы неслись очень скоро и за селением Ключица (Klitzischa), в 26 верстах за Казанью, попали на отмель, через которую перебрались с большим трудом. Только что сдвинулись с мели, как маленький якорь наш в другой раз засел на дне так крепко, что целое послеобеденное время, не смотря на все наши старания отцепить его, не смогли этого сделать, по чему и остались там на ночь. На следующий день, до обеда, мы опять возились за освобождением якоря, сбросили для этого и большой якорь, при чем от обоих якорей порвались канаты, и мы с большим трудом успели только отыскать и поднять опять большой якорь; маленький же так крепко засел, что добыть его оказалось не возможным, по чему мы оставили его на дне и пустились далее.

Вскоре за тем мы достигли до кабака Теньковского (Tenkoffski) (Ныне село Теньки или Троицкое. О. Б.), п., в 30 верстах от Казани; за этим кабаком идет опять мель, а через полмили далее — другая, у кабака Кешовского (Keschoffska), п., через которую мы должны были волочить корабль.

17-го числа мы засели на большой, весьма известной главной мели, называемой Теньковскою, от вчерашнего, давнишнего здесь кабака, и провозились тут несколько часов, таща через нее корабль наш. Здесь река идет несколько шире и везде мелка. Вскоре за тем мы плыли мимо превысокого пустого берега на правой стороне, от которого, месяц тому назад, обрушилась громадная глыба земли, и обвалом своим затопила лодку полную людьми, плывшими к берегу за вишнями, которых бездна растет в этом крае; несчастные люди эти погибли при этом, ушибенные обвалом и потонувшие. Наш [420] новый лоцман, которого мы встретили перед Казанью еще, на пути его из Астрахани, и которого мы наняли себе, для сопровождения нас назад в Астрахань, рассказывал нам, что когда он ехал тут, несколько времени тому назад, то ему навстречу попадалось и плыло по реке много мертвых тел, мужчин и женщин, погибших от сказанного обвала.

В этой местности, и при том больше нигде, мы видело множество вязовых дерев, высоко и чрезвычайно красиво растущих на берегу и на спусках его к реке. В этот же день, па правом берегу, мы нашли и много льду, которым освежили наши напитки. '

К вечеру мы доплыли до большой реки Камы (Kama), л., текущей в 60-ти верстах от Казани, с северо-востока, берущей начало свое в Пермской (Permia) области и впадающей в Волгу с левой стороны. Это довольно широкая река, почти такая же, как Везер в Германии, и вода в ней темноватая. О ней Павел Флеминг написал сонет (находящийся в собрании сонетов его, на странице 582) (В подлиннике, на стр. 352, помещен этот Сонет, но переводить его считаем излишним. — Перев.); близ устья лежат два островка, из которых больший называется Сокол (Sokol); против него на берегу лежит селение Паганщина (Раgantzina), л., а через 3 версты далее вниз, другое — Каратаи (Korotai). В 10 верстах от Камы еще селение Кириеска (Kirieska) (Кирельское, иначе Воскресенское, Туба? О. Б.), при котором мы стали на ночлег.

18-го числа плавание наше, на парусах, шло довольно быстро и к полудню мы достигли до речки Чертыка (Zerdik), на левой стороне, которая, отделившись от Камы рукавом, течет несколько верст по окрестной стране и здесь, в 30 верстах от устья Камы, впадает в Волгу. Около полудня увидели мы город Тетюши (Tetus), который лежит во 120 [421] верстах от Казани на правом, высоком берегу и горе, по которой рассыпаны дома и церкви, все деревянные; вместо стены город окружен частоколом. От этого места до конца Волги уже не встречается более ни одного селения. После обеда достигли мы до острова Пролей-каши (Prolei-Karsa), п., получившего такое название от того, что однажды несколько слуг убили на нем своего господина и засыпали крупой (Конечно, Karsa тут вм. касса или каша, по-Чувашски деревня, слово, которое слышится в конце многих названий Чувашских поселков: Ой-касы, Алгу-касы и т. п. О. Б.). За этим островом повстречали мы Воеводу города Терки, плывшего на 8-ми судах; его потребовали в Москву после трехлетнего его управления, как это обыкновенно бывает у Русских, и плыл он в сопровождении сильной охранной стражи. Одно судно с стрельцами, шедшее впереди, приблизилось к нашему кораблю, посмотреть па него. Но как мы сначала не знали, что это за народ и можно ли было доверять ему, то с корабля им закричали, чтобы они не подплывали близко, иначе по ним станут стрелять. Они сообщили нам, что в нескольких местах нас поджидают до 3000 Казаков, отдельными частями, некоторые на Волге, а другие — на Каспийском море, и что недалеко еще отсюда они видели на берегу до 70 всадников, которые, без сомнения, были лазутчикам»; что, вероятно, Казаки эти были посланы за тем, чтобы напасть на нас и подобное тому. Мы приветствовали Воеводу выстрелом из пушки, поплыли далее и достигли до речки Утки (Utka), л.; в 25-ти верстах от Тетюш, протекающей сюда из-под города Булгара (Bulgara) (Теперь в Спасском Уезде казенная деревня — Успенское, при истоке Симанском, р. Богарке и Моховом болоте, в 22 верстах от Уездного города, с населением около 2,000 душ обоего пола; в нем Православная церковь, почтовая станция и развалины там и сям древней столицы Волжских Булгар. О. Б.). В этот день мы сделали 77 верст. В наступившую за тем ночь Посланники вздумали сделать испытание, как заявит себя экипаж, когда представится случай и нужно будет вступить в сражение, для [422] чего к утру сделали ложную тревогу. Часовой прежде всего, после обычного воззвания, сделал выстрел и закричал: «Казаки!» Тотчас забили в барабаны, ударили тревогу, выстрелили из ружей и пушек, и в одну минуту большая часть экипажа, изготовившись вполне, явилась на назначенное для каждого место и окончательно устроилась для отражения нападения. Подобные тревоги делали мы и в Персии, на обратном пути, о чем подробнее будет сказано ниже.

19-го числа у острова Старицы (Staritzo), имеющего в длину 15 верст, я нашел высоту полюса в 54° 31'. Затем островом правый берег твердой земли покрыт был круглыми камнями, имевшими вид лимона и померанца, твердыми, тяжелыми и на ощупь похожими на железо; если разбить эти камни надвое, то в средине их образуются звездообразные фигуры серебристого, золотистого, коричневого и желтого цвета, содержащая серу и селитру. Мы набрали себе порядочный запас этих камней, для употребления их в наших каменных пращах.

За тем мы достигли до зеленой, прекрасной площадки, на которой некогда находился Татарский город Унеровская Гора, (Unerofska gora): здесь погребен один знатный Татарин, которого Татары считают за Святого, и к гробу его и теперь еще ходят на поклонение окрест живущие Татары. Место это от Тетюш лежит в 65 верстах. Только что миновали мы это место, как приметили на высоком берегу, между деревьями, двух всадников, почему тотчас же послали сторожевого вверх, на марс (Mastkorb), осмотреть оттуда высокий берег; но уже ни двух замеченных и ни кого другого, видно не было.

20-го Августа утром взошли к нам на корабль несколько рыбаков, жители Тетюш, ловившие здесь рыбу; они продали нам 55 больших жирных лещей за 50 копеек или за 1 рейхсталер. Эти рыбаки так честны, что один из них не хотел взять 5-ти копеек, излишне ему данных, пока не упросили его наконец взять их. Способ ловить рыбу у них, между прочим, и такой: на длинный шнур привязывается [423] большой камень, который и опускается в воду, на дно; за тем другой конец шнура привязывают к нескольким широким кускам дерева, соединенным вместе, которые плавают по воде; вдоль шнура прикрепляются удочки, на которые насаживаются рыбы порядочной величины. На такую приманку рыбаки эти ловят крупную рыбу, величиною в 4, 5 и в 6 локтей, называемую белугой, у которой белое, сладкое и превкусное мясо. Одну такую, рыбу принесли рыбаки, в другом месте, на возвратном пути, на судно Посланника Крузе и продали за 1 рубль или за 2 рейхсталера. Ее ели тогда все, бывшие на корабле, и остатков ее еще посолили целый бочонок.

Русские, разъезжающие по делам своим на Волге из города в город, ловят на пути рыбу еще следующим образом: к удочке, на тонком шнуре, прицепляют железную, хорошо выполированную, пластинку, величиною в ладонь и поменьше и видом похожую на рыбу, и пускают такую удочку вводу, чтоб она волочилась в ней за судном. Когда удочка потащится таким образом вводе, то пластинка, по широте своей, начнет вертеться туда и сюда и своим блеском делается похожею на играющую вводе рыбу, которую и хватает крупная рыба. Этим способом Русские во время пути налавливают рыбы гораздо более, чем сколько смогут сесть ее; ибо вообще Волга очень богата всякого рода рыбою. Таким образом, если у Русских есть только хлеб, то путевое продовольствие они находят по дороге; ибо, соблюдая множество постов, как замечено было выше, они едят больше рыбу, чем говядину, а пить привыкли воду.

Здесь мы бросили наше плоскодонное судно, взятое нами из Нижнего, для помещения в нем запасов продовольствия, так как все бывшие в нем запасы были уже выгружены из него; но для того, чтобы им не могли воспользоваться Казаки, мы зажгли его и пустили плыть на волю. В полдень мы миновали остров Ботемский (Botenska), л., в длину 30 верст и лежащий против мыса твердой земли, называемого Поливно (Polibno). Так как поднялся сильный противный нам ветер, то мы стали на якорь за сим мысом, у речки Ботьмы [424] (Beitma), л., которая есть также рукав большой реки Камы, и заночевали там.

21-го числа мы оставили за собой, с правой от нас стороны, два прекрасных на вид места, на которых некогда стояли города, и дальнейший из них назывался Симбирская Гора (Simberska gora). Этот город разрушен был Тамерланом. 22 мы переплыли через три цели, одну перед горою, а две другие позади горы Арбухим (Arbucbim), лежащей на правом берегу. Гора эта удержала имя свое от города, который когда-то находился на ней. Здесь с реки виден выдающейся на берегу, между двух холмов, большой камень, длиною в 10 локтей и вышиною несколько ниже этой меры. На одной стороне этого камня высечена следующая подпись:

«Поднимеши ты мя, добро тобе будет».

Однажды Русский струг должен был стать в этом месте на якорь, по причине противного ветра, и 50 человек, прочитавши надпись на камне, и думая найти под ним большие сокровища, с великими усилиями подкопали и перевернули камень, но ничего не нашли, кроме следующей надписи, высеченной на другой стороне камня:

«Что ищешь? Ни чево не положено».

Tsto isches netzebo polosschen. О. Б.) [425]

В этой местности страна на правом берегу уже не так высока, без кустов, и представляет прекрасную жирную почву. На ней везде растет сочная, высокая трава, остающаяся, впрочем, без употребления, в самая местность необитаема. Там и сям виднеются признаки и следы бывших когда-то тут городов и сел, которые все были разрушены и опустошены нашествием Тамерлана.

23-го числа, у речки Атробы (Atrobe), л., нас опять принял сильный ветер, так что мы должны были стать на якорь. Здесь высота полюса была 53° 46’. После обеда, когда ветер несколько стих, мы попытались было плыть далее, реясь, но в прододжение 5-ти часов сделали едва полмили.

24-го числа мы дважды были загоняемы противным ветром на отмель, что опять отняло у нас большую часть дня. В этот день, равно как и во все это время, мелководье и ветер весьма задерживали нас в нашем плавании; ибо, когда случалось, что дул попутный ветер, то мы засядем на мель; если ж попадалось глубокое и удобное место, то начинался противный ветер, и мы должны были уклоняться от него туда и сюда и делать беспрестанные извороты. Последующие 4 дня постоянно ветер начинал дуть супротив с 9-ти часов утра, и стихал только к 5-ти часам вечера, так что поэтому самое лучшее время мы принуждены были либо стоять на одном месте, либо же продвигаться понемногу, с великим трудом и работою. Все это нагоняло на нас дурное настроение и уныние, особенно когда мы подумывали о предстоящем еще далеком пути и о краткости остающегося летнего времени. Посольская прислуга также была утомлена и раздражена постоянной работой; ибо те, которые назначались в ночной караул вместе с воинами (таких было постоянно по 20 человек), те же самые и днем должны были работать вместе с Русскими веслами, или воротом, причем продовольствие их большею частию состояло из черствого хлеба, копченого, или соленого, мяса и воды; о том, какие тягости и неудовольствия причинял всем Посланник Бругман, распространяться здесь было бы излишне. Таким образом заботы, труды и неприятности были ежедневными нашими завтраками и ужинами. [426]

25-го числа прибыли мы к одной Соленой горе (Salzberge), п., где находятся хижины Русских, в которых они варят соль, добываемую ими из лежащих вокруг соляных копей. Соль эту, обращаемую действием солнечной теплоты в куски и высушиваемую, Русские отправляют по Волге вверх и в Москву в громадном количестве.

Здесь лежит также остров Костовата (Kostowata) (Костычи? О. Б.), при котором Волга, по низменности обоих берегов своих, разливается весьма широко. Вскоре за тем на правом берегу встречается гора, при которой от Волги отделяется речка, или скорее ручей, который, в 60-ти верстах за Самарой, снова впадает в Волгу н называется Уса (Ussa). Река эта, своим густым, тенистым кустарником, которым одеты оба ее берега, представляет весьма приятную, но для путешественников, по удобству для разбоев, и весьма опасную местность, особенно потому, что там есть и высокие горы, в которых разбойники издали могут заметить путника и приготовиться к нападению. На этой реке обыкновенно держатся Казаки. В прошлом году они захватали здесь целое судно, со всем добром, принадлежащее богатейшему Нижегородскому купцу. Перед рекою этой мы имели воду, глубиною в 60 футов. В недальнем расстоянии за тем лежит гора, называемая Девичьей горою (Diwiza gora), около которой Волга имеет почти одинаковую глубину и течет в очень узких берегах. Подошва горы лежит у самой реки, на правой стороне, представляет весьма высокой обрыв берега и вся гора имеет вид чрезвычайно приятный; она идет отдельными уступами, возвышающимися друг над другом, будто лавки, из красных, желтых и синих песчаных камней, старые стены, или развалины, на которых как бы нарочно рассажены в известном порядке еловые деревья. То, что Русские рассказывали нам про эту гору, заключается в следующем сонете Павла Флеминга (Переводить самый сонет считаем излишним; в нем говорится только то, что на этой Девичьей горе жили когда-то один разумный Карло и одна девица, из рода великанов, от чего гора и ныне еще называется Девичьей; что хотя память о деяниях этой девицы унесло с собою предающее все забвению время, тем не менее самое место своим диким величием внушает путнику уважение и почти страх). [427]

В конце этой горы поднимается новый горный хребет, который и тянется вниз, вместе с рекою, на несколько миль. Долина, лежащая между этими двумя горами, называется Яблочный квас (Jabloneu quas), потому что там падает множество дикорастущих яблок, из которых делается известный напиток — квас.

Здесь мы вторично получили почту, посланную нам из Москвы нашим Поверенным; в ней нашли мы и письма из Нижнего, извещавшие нас, что на корабле у нас четыре человека из Русских рабочих и гребцов были чистые Казаки. Вместе с тем нас уведомляли, что от 200 до 300 Казаков собрались и поджидают нас для нападения в известном месте. Известия эти, хотя и до них мы принимали надлежащие предосторожности, сделали нас еще более осторожными.

Так вечером, в сумерки, увидавши на правом берегу два больших разложенных огня, мы подумали, что то были Казаки, по чему тотчас же послали лодку нашего Пристава с несколькими солдатами, поразведать, кто это такие. Когда эти посланные, не доплыв немного до берега, дали знать о себе тремя выстрелами, то с земли им отвечали также 3-мя выстрелами и объявили, что они были стрельцы, принадлежавшие к провожавшей страже Персидского каравана. Между тем, когда посланные нами солдаты позамешкались несколько на берегу с полученным ими сведением, то Посланнику показалось это подозрительным; по чему когда они, возвращаясь назад, были от корабля на пистолетный выстрел и отвечали на вопросы Бругмана, но так, что по причине ветра, ответы их не совсем ясно были слышны, то Посланник хотел было уже стрелять из большой пушки в находившихся на берегу Русских; однако был остановлен от этого Посланником Крузе, [428] поставившим ему на вид, что мы можем вступать в битву не иначе, как только защищая себя.

26-го числа, ночью, на небольшой лодке и совершенно тихо подплыли весьма близко к нашему кораблю какие-то два человека, которые, будучи замечены нашим часовым, по требованию нашему причалили к нам и взошли на корабль. Люди эти хотя и говорили, что они рыбаки и что плыли близко нас, потому что обыкновенно, бывало, ходят, днем и ночью, близко судов своих братьев, Русских, без всякого умысла; но так как нам рассказывали, что то же самое проделывают и разбойники, которые в подобных случаях обрезывают якорные канаты, и как спрошенные порознь сказанные два человека разноречили в некоторых своих показаниях (один говорил, что на острове под городом Саратовом нас поджидают будто бы 500 Казаков, другой же отрицал это показание), то на ночь их задержали и сторожили на корабле, а в следующее утро отослали с нашим Приставом вперед, в город Самару, лежавший уже недалеко впереди нас.

27-го числа, мы увидали на левой стороне, недалеко от берега, круглую, голую, песчаную гору, лежащую на совершенно гладкой равнине и называемую Русскими Царев Курган (Sariol Kurgan) (Ныне Царева Кургана. О. Б.). Нам рассказывали, что под этой горой погребен один Татарский Князь, по имени Момаон (Momaon) (Мамай? О. Б.), который с 7-ю Татарскими Царями плыл вверх по Волге и хотел пройти и покорить всю Россию, но здесь умер и похоронен, и будто бы воины его, которых было несчетное множество, сносили сюда на его могилу землю шапками и щитами, и от того образовалась гора. Известие это, вместе с прекрасным воззванием (Epiphonema), Павел Флеминг поместил водном своем стихотворении (Стихотворение это, приведенное в подлиннике, переводить считаем излишним. — Перев.). [429]

Через милю после этой горы на той же левой стороне, начинается другая гора Сонобей (Soccobei) (Это, так называемые, горы Соковские, при устье реки Сока, и ветвь их Соковьи горы, вдоль Волжского берега до впадения Сока в Волгу, против села Царевщины. О. Б.) и тянется целые 15 верст, до Самары; гора эта высока; скалиста и покрыта густым кустарником. На половине этой горы, почти в 8 верстах от города, идет широкая, белая скала, а на ней большая голая площадь, перед нею же, среди Волги, находится нечистое, или скалистое, дно, которого Русские очень боятся. Когда мы в полдень приблизились к этому месту, то начался такой сильный, противный ветер, что мы принуждены были бросить якорь и простоять здесь до вечера. Пока мы стояли, на один из якорей, которые висели за краем до самой воды, пробрались, две красно-пятнистые змеи, которые затем всползли по якорю и по канату и на корабль. Когда Русские гребцы наши увидели этих змей, то очень обрадовались и говорили, что не следует трогать, но надо, напротив, беречь и кормить их; что это вовсе не злые и не ядовитые, — но добрая порода змей, которые будто бы предвещают, что Св. Николай пошлет им попутный ветер, и тем избавит их от гребли и работы на известное время.

Плавание от Самары до Астрахани.

28 Августа, ранним утром, пустились мы дальше и еще перед восходом солнца приблизились к городу Самаре (Samara), которая находится в 350 верстах от Казани. Самара лежит на левом берегу, в 2 верстах от Волги, построена четырехугольником и имеет несколько, хотя немного, впрочем, каменных церквей и монастырей. Имя свое город получил от реки Самары, которая одним рукавом, называемым: сын Самары [430] (Sin Samar), изливается в Волгу, в 3 верстах ниже города; главным же течением своим Самара впадает в Волгу гораздо ниже, именно 30 верст далее.

Мы желали простоять несколько у города, чтобы узнать, что показали еще наши двое пленных, посланные вперед с нашим Приставом; но так как нам был очень дорог дувший тогда благоприятный ветер, то мы распустили паруса и тронулись далее. И в этот день мы плыли так быстро, как никогда прежде, и именно к вечеру достигли до Казацкой горы, до которой от Самары считается 115 верст, и стали здесь на якорь. Таким образом как бы начинало сбываться вчерашнее предсказание Русских о попутном ветре.

За Самарой с правой стороны опять поднимается горный хребет, хотя и не такой высокий, как прежний. Первая гора простирается на 30 верст, до впадения в Волгу реки Самары, против которой, с правой стороны, впадает в Волгу и другая река Аскула (Ascula) (Где теперь владельческое село Аскула при колодцах? О. Б.). Здесь Волга шириной в 3 версты. За тем следует гора Печерская (Petscherski), скалистая, покрытая отдельными кустарниками, и тянется эта гора вниз целые 40 верст (Против удельного села Печерского Николаевского? О. Б.). За сто верст за Самарой, посреди Волги, лежит остров Батрак (Batrach) (Против этого острова, на правом берегу, лежит большой село и ныне называемое: Батраки, при котором находится известный Батрацкий перевоз через Волгу. Крестьяне этого села большею частью раскольники Поморской секты и Безпоповцы, все почти отличные, неустрашимые перевозчики через Волгу. О. Б.), длиною в 3 версты; в 10 верстах от него другой остров — Лопатин (Lopatin), длиною в 5 верст. Здесь, с правой стороны, впадает в Волгу речка Сызрань (Sisran). Затем мы миновали несколько малых островов, лежавших посреди реки, и поздним вечером прибыли к Казацкой горе, где и остановились. [431]

Казацкая гора совершенно голая, на ней нет даже отдельных кустарников, и тянется она на 50 верст. Название свое получила она от Донских Казаков, которых прежде было здесь великое множество; они нападали на проходившие мимо, суда и грабили их. Но после того, как против них высланы были из Самары стрельцы, которые перебили из них несколько сотен, они появляются там уже не так часто. Проезжая мимо этой горы, Павел Флеминг написал и о ней сонет (Сонета этого мы также здесь не переводим; в нем говорится только о дикости и необитаемости горы, на которой могут иметь пристанище одни только Казаки для своих разбоев. — Прим. Перев.). Гора эта, равно как и следующие горы, поворачивают и уходят иногда вглубь страны и через несколько миль снова приводят к берегу.

23 числа миновали мы в конце Казацкой горы, речку Паньшину (Pantzina), и, сделавши в этот день 45 верст, стали на якорь перед островом Сагеринским (Sagerinsko), где пришли к нам на корабль несколько рыбаков с известием, что недалеко отсюда на берегу они видели 40 человек Казаков. Здесь же начали пустеть и наши бочонки с пивом, и прислуга наша должна была пить с этих пор воду, с прибавкой к ней немного уксусу.

30 Августа, рано утром, достигли мы до речки Чагры (Zagra) (Иначе Елаш или Елань-Иргиз, впадающий в Волгу близ села Хворостянки или Новопокровского. О. Б.), которая впадает в Волгу с левой стороны, за вчерашним островом. Через 40 верст далее мы прибыли к острову Сосновому (Sosnow), на котором, по показанию одного из взятых, нами под Самарою рыбаков, находились и поджидали нас 100 Казаков. Мы миновали этот остров в полном вооружении, но не видели никого. В полдень прямо на нашем пути была гора Тихая (Tychi), которая к правой стороне выдается так далеко, что издали кажется будто она запирает Волгу в ее течении. Около этой горы Волга везде [432] мелководна, и здесь-то находится самая главная мель, которая называется Овечий брод (Оwetze brot). В этом месте Казаки переезжают верхом и даже переходят Волгу вброд; при этом здесь находится много небольших островов,. покрытых кустарником и весьма удобных для разбойников. Мы встретили тут двух рыбаков, рассказавших нам, что восемь дней назад Казаки отняли у них большое судно, и объявили им, что на днях будет проходить большой иностранный корабль, принадлежащий Немцам. Вечером мы опять призвали к себе на корабль двух других рыбаков, старика и молодого, и расспрашивали их о Казаках: старший, хотя и говорил сначала, что ничего не знает о них, но когда молодой, вмешавшись в разговор, объявил, что сейчас же, напротив, в кустарнике сидят 40 Казаков, то и старик подтвердил это показание и сказал, что у Казаков этих 6 лодок, которые они спрятали на берегу в кустарнике. Рыбаки не смели много рассказывать о Казаках, ибо если бы эти последние узнали, что их выдали, то жизнь сих рыбаков была бы в опасности. Поэтому они просили нас, чтобы мы взяли их с собою, как бы пленными, и ночью высадили бы их в каком-нибудь другом месте, что мы и сделали. Так как этим рыбакам мы также мало верили, как и Казакам, то, удвоивши на эту ночь стражу, мы рано в сумерки отпустили их от себя. В этот день мы сделали 60 верст.

Последнего числа Августа мы опять имели отличный попутный ветер. так что к вечеру во весь день пути сделали 120 верст. Прежде всего мы прибыли к острову Осина (Ossino), лежащему в 100 верстах от следующего г. Саратова (Soratoff). Против этого острова мы переплыли песчаную косу, далеко выдающуюся в Волгу от правого берега, и хотя корабль наш несколько раз касался здесь дна, но мы все-таки проплыли без задержки и особого промедления. 20 верст за сим островом был другой остров Schismamago (?), затем еще остров Колотов (Koltoff), в 50 верстах от Саратова. Глубину воды нашли мы здесь в 16, 20, 30 и 40 футов. Между последними двумя островами мы встретили два Русских судна (Schuten), принадлежавшие Московскому Патриарху, и один большой насад (тоже род судна), с [433] кавъяром (Caviaro) или осетровой соленой икрой, принадлежащей Великому Князю. На каждом судне находилось по 400 человек рабочего народу. Когда они приблизились к нам, то приветствовали нам из своих ружей, а мы ответили им большой пушкой. Под Колотым у берега стояли еще 4 судна, нагруженные солью и соленой рыбой и принадлежащие одному знатному Московскому купцу, Григорию Никитичу (Gregorii Mikitoff). Все эти суда шли из Астрахани. Люди, находившиеся на последних судах, рассказывали нам, что недалеко от Астрахани они повстречали на нескольких лодках 250 Казаков, которые, впрочем, не сделали им никакой неприятности. Недалеко от помянутого сейчас острова, на правом берегу, начинается весьма высокая гора, тянущаяся на 40 верст и называемая Змеевой (Smiowa) (от змеи); ибо она извивается несколькими изгибами то внутрь земли, то снова к берегу. Некоторые рассказывают басню, что гора эта получила название свое от одного змея или дракона неимоверной величины, который будто бы долгое время жил на этой горе, делал бездну вреда и, наконец, каким-то богатырем разрублен на три части. которые якобы тотчас же и обратились в камни. На горе еще и теперь лежат, друг подле друга, три большие камня, как будто отбитые от одного громадного камня. Почти в конце этой горы и до города Саратова находится много небольших островов, лежащих друг подле друга, которые все вместе Русские называют Сорок островов (Sorok ostrowe).

1-го Сентября, рано утром, нам повстречались 3 больших струга (Strusen, плоскодонные барки), с грузом в 300 ластов (Ласт равняется 12 четвертям или весом 120 пудам — Перев.); он шли в воде на 12 футов и тащили за собой несколько малых судов, на которые, перед мелководьем, перегружали обыкновенно тяжести с больших судов или стругов; самый большой из стругов принадлежал богатому Троицкому монастырю (Troitza), находящемуся в 12 милях от Москвы. При встрече этой мы по-прежнему приветствовали друг друга [434] выстрелами. В 9 часов утра мы миновали город Саратов (Soratoff). Город этот лежит в 4 верстах от главного течения Волги, на гладкой равнине, при рукаве, который Волга отделяет от себя в левую сторону. Он заселен одними стрельцами, которые управляются Воеводой и Полковником и живут здесь для обережения от Татар, называемых Калмыками, которые обитают от этих мест до самого Каспийского моря и до реки Яика (Jaika), и часто делают нападения, заезжая и вверх по Волге.

Город Саратов лежит под 52° 12' высоты полюса и от Самары до него считается 350 верст. В этот день, при попутном ветре, мы миновали два острова, лежавших недалеко друг от друга и называвшихся Кривизна (Kriusna) и Сапуновка (Sapunofkа), и вскоре за тем достигли до Ахматской горы (Acmhatzki gori), п., заканчивающейся у одного острова, носящего ее же название и отстоящего от Саратова в 50 верстах. Гора эта представляет прекрасный вид своей зеленой вершиной и с середины ее круто ниспадающими разноцветными полосами земли, который внизу опять замыкаются длинной, зеленой возвышенностью, или как бы уступом, нарочно и старательно сделанным. Здесь мы встретили еще большой струг, с которого на лодке послано было к нам несколько человек с известием, что хотя им и повстречались по сю сторону Астрахани 70 Казакову, но они проплыли мирно мимо их и не сказали ни слова; но что 4 дня тому назад им попалось только 10 Казаков, которые взяли с них дань в несколько сотен рублей. Казаки эти, правда, не взошли к ним на судно; ибо там разбойники нашли бы достаточное сопротивление, однако захватили лодку, посланную вперед с якорем, без которого нельзя было обойтись, и держали ее до тех пор, пока им не дано было требуемых ими денег.

Когда, по захождении солнца, мы стали на якорь, то увидали на левом берегу 10 Казаков, которые поспешно бросились к реке и, севши в лодку, пустились на другую сторону. Посланник Бругман тотчас же приказал 8-ми мушкетерам, частию из солдат, частию из Посольской прислуги, сесть в лодку, пуститься в погоню за Казаками и, захватив их, [435] привезти на корабль. Но Казаки успели уже перебраться, встащили свою лодку на берег в скрылись в кустарнике, так что наши, не исполнивши данного им поручения, темною ночью уже воротились на корабль. По этому делу Маршал наш имел крупный спор с Посланником Бругманом, поставляя ему на вид, что неблагоразумно и опасно было посылать прислугу в такую погоню, когда, в случае надобности, им нельзя было бы подать помощи, но Посланник с досадою и грубо возражал ему на это.

2-го Сентября прибыли мы к острову Азиатскому (Achmatzko), и за 20 верст далее за ним к другому, Золотому острову (Solotoi), имеющему в длину 3 версты, и вскоре за тем к Золотой горе (Solotto gori); название свое гора эта получила от того, что некогда, как рассказывали нам, здесь Татары напали на одну богатую станицу (Staniza) или флотилию, перебили в ней людей и разграбили все, так что разбойники шапками делили между собою деньги и золото. Гора эта в70-ти верстах от Саратова. Вскоре после конца этой горы поднимается новая гора Меловая (Millobei); она тянется по берегу вниз на 40 верст и имеет такую гладкую вершину, как будто она нарочно по шнуру выровнена; к реке же гора падает крутым обрывом вниз и у подошвы, у самой воды, украшается стройно растущими деревьями. После этой горы следует другая, которую мы назвали Стрелковою, чрезвычайно живописная. Стрелковою мы назвали ее потому, что по круто-обрывистым бокам ее торчали вверх острые камни, которые, будто каменные жилы, выдавались после смытого с них водою сыпучего песку и видом походили на стрелы синего, красного, желтого цвета, перемешанные зеленью кустарников.

3-го Сентября мы видели слева впадение речки Еруслана (Ruslana), а против нее направо — гору Ураков Карул (Urakoffs-karul) (Караул, у речки Ураковки? Впрочем, не Ракова ли это гора, или Бугор Стеньки Разина, близ деревни Лапоть, при Волге? О. Б.), до которой считается 150 верст от Саратова. Гора эта [436] получила имя свое от одного Татарского Князя Урака, который имел здесь когда-то битву с Казаками, был убит тут же и похоронен. Далее вниз, по правой руке, идет гора и речка Камышинка (Kamuschinka). Речка эта есть отпрыск реки Иловы (Iloba) (Конечно — Иловли? О. Б.), впадающей в большую реку Дон, который течет в Понт (Азовское море) и составляет пограничную реку между Азией и Европой. По этим-то рекам Донские Казаки на легких челнах заплывают и в Волгу, отчего место это считается самым опасным по разбоям. Здесь, на выском правом берегу, мы увидели много стоявших деревянных крестов. Не много лет тому назад Русское войско (полк) имело тут побоище с Казаками, которые укрепились в этом месте и хотели запереть свободный ход по Волге; от этой схватки с обих сторон осталось на месте сражения до 1000 тел, и на могилах-то Русских, погребенных тут, поставлены были виденные нами кресты.

Когда миновали мы это место, то увидали перед собою целый Персидский и Татарский караван (Caravana), состоявший из 16 больших и 6-ти малых судов, плывших рядом одно за другим. Когда мы заметили, что они, поджидая нас, перестали грести и плыли, гонимые только течением реки, мы прибавили парусов и стали грести дружнее, чтобы догнать их. Приблизившись же к ним, велели 3-м трубачам заиграть веселую песню и приветствовали их 4-мя пушками. Караван отвечал нам ружейными выстрелами со всех судов. Затем мы повторили выстрелы из своих ружей, и с обеих сторон раздались громкие радостные клики.

Главными лицами этих караванов, соединившихся впервые в один под Самарою, кроме помянутых купца (Сгзеяф) Персидского Царя и Татарского Князя Мусала были: Русский Посланник (Postlanik) Алексей Савинович Романчиков (Alexei sawinowitz Romantzikow), которого Его Царское Величество посылал к Царю Персидскому, Татарский Посол из Крыма, купец [437] Персидского Государственного Канцлера и два других купца из Персидской области Гилан (Kilan).

После дружественного обмена приветствий выстрелами, Персидский Князь послал к нашему кораблю лодку, полную стрельцов (которых в сопровождении каравана было более 400 человек) с поручением кланяться Послам нашим и спросить их о здоровье. Когда они подошли уже близко к нашему кораблю, то, приостановясь немного, дали приветственный выстрел, и за тем начальник их вошел к нам на корабль и произнес свою речь. Едва они отплыли от нас, как наши Посланники, в свою очередь, послали свой поклон Татарскому Князю с Фон Ухтерицем, Томасом Мельвилем, Русским переводчиком Гансом Арпенбеком, в сопровождении нескольких солдат. Я же, с Фон Мандельсло, Персидским переводчиком и с некоторыми из нашей прислуги, послан был на 2-х лодках к купцу Царя Персидского.

На дороге мы встретили нескольких Персов, посланных купцом к нашим Посланникам. Подплывши к Персидскому кораблю (судну), мы хотели было взойти на него с левой стороны, но навстречу нам поспешно показались слуги, заботливо махавшие нам, чтобы не с этой, а с другой стороны взошли на корабль; ибо помещение жены купца, которую никто не должен видеть, находилось с левой стороны. Когда мы таким образом повернули к правому краю, то стоявшие там наготове слуги помогли нам взойти на корабль, взявши нас под руки, и проводили прямо к купцу. Мы нашли его сидящим на лавке (табурете), вышиною не более как в локоть, покрытом прекрасным ковром. Он сидел на пушистом белом Турецком покрывале, поджавши под себя ноги по-своему и облокотясь спиною на красную атласную подушку, и принял нас дружески, приложив руку к груди и наклонив несколько голову; такие телодвижения употребляют они, когда принимают гостей. Он пригласил нас сесть к нему на ковер, и как мы не умели сидеть по-ихнему, то усаживанье это нам нелегко досталось. Он выслушал наше приветствие (доклад) с знаками удовольствия и отвечал весьма [438] вежливо, в самых почтительных выражениях, на которые Персияне большие мастера, как и вообще они люди чрезвычайно кроткие. Между прочим он сказал нам, что до такой степени он сердечно рад нашему прибытию, что как только завидел корабль наш, то обрадовался ему, как бы увидев Персию и в ней свой дом, в которые он так страстно и давно желает возвратиться; при этом он жаловался на нелюбезность Русского народа, среди которого мы находились тогда, который так де не общителен, что никто там не смеет посещать друг друга; что когда мы прибудем в Персию, то будем пользоваться там большею свободой, чем самые туземцы; что он надеется, что когда мы представимся к Шаху Сефи (так звали Царя его), то, ввиду того, что мы познакомились уже на пути с сим купцом, Шах назначит, вероятно, его, купца, закупщиком или мегемандаром к нам, и тогда он докажет нам свою дружбу; до тех же пор он готов служить нам только тем, что у него на корабле, ни в чем из имеющегося нам не откажет, и тому подобное.

Он угощал нас из золоченой чаши отличной Русской водкой, изюмом, Персидскими орехами или фисташками (Pistacien), сушеными и солеными. Когда в то же время на нашем корабле, при приеме Персидского уполномоченного от купца, пили за здоровье, заиграли па трубах и стреляли из пушек и ружей, начал и купец с нами пить за здоровье наших Послов. При прощании он поручил нам за тайну передать Послам, что имеет верное известие о том, что Польский Король посылал к Шаху Сефи и одного Посла, который проезжал через Константинополь (по-ихнему Стамбул называемый) и теперь на обратном пути задержан и пребывает в Астрахани; что Посол этот имеет повеление отправиться и к Великому Князю, но что Воевода Астраханский не отпускает его до тех пор, пока не получится на то особого приказа из Москвы. Гг. Послы могут сообразить поэтому и извлечь для себя из этого известия, что могут. Остальные особы каравана также присылали к нам на корабль, с приказанием кланяться и просить нас продолжать [439] путь вместе; что все они охотно будут ждать нас и помогать, в чем будет нужно, если мы сядем на мель. Таким образом, сделавши еще выстрел со всех кораблей и судов, мы все вместе пустились далее.

К вечеру вдруг поднялась страшная буря, с проливным дождем и грозою, во время которой было два сильных удара грома; но вскоре за тем настала опять ясная погода и совершенное безветрие, давшее повод нашему Флемингу написать следующий сонет (Сонет этот мы также не переводим. — Перев.).

4-го Сентября, в Воскресенье, в то самое время, когда Пастор наш хотел начать проповедь, к нам прибыло опять несколько Татар от Черкаского Князя Мусала, посетить Послов, с извинением, что теперь сам он несколько нездоров, но что, как только выздоровеет, то лично посетит Послов. Важнейший из прибывших, державший речь, был высокий желтоватый человек, с черными как смоль волосами и длинной окладистой бородой, в одежде из черной, бараньей кожи шерстью наружу, и вообще видом походил на дьявола, как его обыкновенно пишут. Остальные, одетые в черные и серые суконные кафтаны, тоже были на вид нисколько не привлекательней. После того, как мы угостили их несколькими чарами водки, они отправились к себе, с прощальным выстрелом стрельцов своих.

В полдень прибыли мы к речке Балыклея (Bolloclea), в девяноста верстах от вчерашней Камышинки и тоже в 90 верстах от следующего впереди города Царицына (Zariza) (По реке Царице, впадающей в Волгу, и город назывался, вероятно, Царыца, который был сперва на острове, а ныне на нагорной стороне Волги. О. Б.). Через 16 верст далее мы миновали весьма высокую песчаную гору Стрельню (Strehlne) (Стрельные горы по «Книге Большой Чертеж». М. 1846. О. Б.) п., и в конце ее остановились ночевать, в 60-ти верстах по сю сторону Царицына. [440]

5-го Сентября, только что тронулись мы в путь, как попали на мелководье, в 5 1/2 футов, потому должны были своротить в сторону, и корабль наш с тряскою перешел мель. Между тем караваны, плывшие с нами, ушли вперед в г. Царицын, где они хотели взять для охраны свежих стрельцов. В полдень достигли того места, от которого на полдня пути протекает известная река Танаис или Дон, который целые 7 миль здесь течет рядом с Волгою, направляясь к востоку. Немного ниже прибыли мы к реке Ахтубско Устье (Achtobska Ustga); это первое выделение Волги, которое отбрасывает она рукавом на левый берег вглубь страны и которое в начале на 1 версту идет от Волги на восток-северо-восток, (О. N. О.), а потом поворачивает к юго-востоку (S. О.), и в этом направлении впадает в Каспийское море. Высота полюса найдена здесь 48° 51'.

Пять верст далее на материке, в 7-ми верстах от города Царицына, и теперь еще видны развалины города, построенного страшным и свирепым Тамерланом из обожженного камня, и в этом городе им же построен и увеселительный дом, называвшийся Царев Город (Zareff gorod) (Где ныне город Царев, прежде Сарай или Шери (город)? О. Б.). По разрушении этого города, Русские большую часть камней сих перевезли в Астрахань и выстроили из них главным образом городскую стену, а за тем церкви, монастыри и другие здания. В наше время также несколько нагруженных судов, сказанными камнями, отправились по Волге в Астрахань.

Около этого места один рыбак поймал на удочку, подле нашего корабля, белугу (Bieluga) или белую рыбу, длиною почти в 4 локтя и толщиною в 1 1/2; видом эта рыба словно как осетр, только пегая и морда у нее больше. Рыбаки убили эту рыбу как быка какого — молотком по голове, и продали за 1 талер.

6-го Сентября мы опять нагнали караваны у города Царицына. Люди, составлявшие караваны, разбили на берегу свои [441] палатка и поджидали нового прикрытия. Так как в это время ветер был для нас благоприятный, то мы, не останавливаясь, прошли мимо их. Город Царицын находится в 350 верстах от Саратова, лежит на правом берегу, на холме, невелик, построен в форме параллелограмма, с 6-ю больверками и башнями, и заселен одними стрельцами, которых живет в нем 400 человек. Стрельцы эти обязаны держать стражу против Татар и Казаков и служить охраной для проходящих мимо судов. Высота полюса найдена здесь в 48° 23'.