Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА XIII.

О венчании теперешнего Великого Князя Алексея Михайловича и о самом венчании вообще.

Когда, как выше сказано, в 1645 г. по P. X., Июля 12, Великий Князь всея России, Михаил Федорович, скончался, то тотчас же, на другой за тем день, именно 13-го Июля, приветствовали Царем и Великим Князем всея России сына его, шестнадцатилетнего Алексея Михайловича (род. 17-го Марта, 1630 г.), и в тот же день, единодушным согласием всех Бояр, знатных Господ и всего народа, его венчали на Царство и присягнули ему.

Так Как венчание это ревностным старанием Боярина Бориса Ивановича Морозова Morosou), бывшего Дворецкого (Hoffmeistr) и воспитателя молодого Государя, по особым видам его, должно было совершиться возможно скорее, то на него и не могли явиться все те в стране, которые обыкновенно обязаны присутствовать при венчании. Венчание Великих Князей Московских, если оно должно совершиться установленным обычным образом, происходит следующим образом: В Москву созываются все Митрополиты, Архиепископы и Епископы, Игумены, Князья, Воеводы и служилые люди, равно как и знатнейшие купцы со всей России и изо всех областей, который находятся под властию Великого Князя.

Когда должно совершаться венчание, то Патриарх с Митрополитами и другими духовными чинами идет в большую дворцовую церковь. За ними следует новый Великий Князь с Государевыми Советниками, Боярами и служилыми людьми.

В церкви устраивается возвышенное видное место в три ступеньки, покрытое дорогими коврами, на нем ставятся 3 кресла, обитые парчою, одно для нового Великого Князя, другое для Патриарха, а на 3-м кладется шапка, унизанная драгоценными камнями и крупным жемчугом, на верху с кистью, на которой привешивается коронка усеянная бриллиантами. Подле шапки кладется также богатый парчовой кафтан, отороченный кругом жемчугом и драгоценными каменьями и подбитый совершенно черным соболем. Кафтан этот, как говорят Русские, приобретен Великим Князем Димитрием (Очевидная ошибка Олеария. О. Б.) Мономахом из Кафы в войне с Татарами, и назначен для употребления во время венчания Великих Князей.

Когда Царь с Боярами войдет в церковь, Священники начинают петь; за тем Патриарх читает молитву, призывает Бога, Св. Николая и других Святых, чтобы они присутствовали при этом венчании. Потом выходит вперед знатнейший из Государевых Советников с избранным Великим Князем, обращается к Патриарху с речью и сообщает ему, что они (Русские) избрали его, как ближайшего наследника престола Русского Государства, и желают, чтобы он, Патриарх, благословил и венчал его. Тогда Патриарх принимает вновь избранного на возвышение, сажает его на кресло и, держа золотой, усыпанный драгоценными каменьями, небольшой крест над челом нового Князя, благословляет его, после чего один из Митрополитов читает следующую молитву, как она значится у Петрея, всего Русской летописи: «Господи Боже наш, Царь всех Царей, избравший через Пророка своего, Самуила, раба твоего, Давида, и помазавшего его на царство над Твоим народом Израильским, услышь ныне молитву нашу, которую мы, недостойные, Тебе приносим, и воззри с священной высоты своей на сего верного раба Твоего, сидящего здесь на престоле и возвеличенного Тобою в Цари над народом Твоим, которого искупил Ты кровию Твоего Святого Сына. Помажь его елеем мира, защити силою Твоею, возложи на главу его венец, украшенный драгоценными каменьями, даруй ему долгую жизнь и вложи ему в руку Царский жезл, возведи его на престол правосудия и соделай подвластными ему все варварские, языки, да будет сердце и мысли его всегда и постоянно в страхе Твоем, чтобы он во все время жизни своей был послушен заповедям Твоим, отжени от него всякую ересь и заблуждение, наставь его, чтобы он защищал и содержал в целости, что повелевает и установляет Святая Греческая Церковь. Да судит он справедливо народ Твой и являет милость бедным, чтобы они могли достигнуть вечной жизни». Молитву эту Патриарх заключает громким провозглашением! «Яко Твое есть царство, сила и слава, и да будет с тобою Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святый!»

После этой молитвы два Епископа должны взять с кресел и держать кафтан и шапку, а Патриарх велит Боярам, [259] которые тут же восходят на возвышение, надеть на Великого Князя кафтан, сам же вторично изрекает благословение. За тем сам подает шапку с венцом, Боярам, приказывает им и ее возложить на Великого Князя и говорит: «Во имя Отца, Сына и Св. Духа», и благословляет при этом Князя в 3-й раз. Потом Патриарх приглашает всех духовных особ, находящихся в церкви, чтобы каждый из них приступил и дал рукою благословение Великому Князю. Когда все это покончится, Патриарх и Великий Князь садятся на кресло, но вскоре опять встают, и тогда Священники начинают петь молебен (литию): «Господи помилуй» (Gospodi pomilui), и всякий раз в 3-м слове именуют Великого Князя. За тем Патриарх и Царь садятся опять, а один из Митрополитов идет к алтарю и громким голосом провозглашает: «Господи! Сохрани нам Царя и Великого Князя всея России, Богом возлюбленного и нам дай него, в добром здравии и на многия лета» И пожелание это повторяют все остальные Священники и Великие Бояре, в церкви и вне ее стоящие, при чем раздается великий радостный клик. После этого все Великие Бояре бьют низко челом Его Царскому Величеству и целуют его руки. Наконец, Патриарх один выступает перед Великого Князя и делает ему напоминание следующего содержания: «Так как он теперь, по Божьему соизволение, избран и венчан всеми Государственными Чинами, Светского и Духовного сословий Великим Князем всея Русии, и ему вверяется важное дело управления подвластными землями, то да любит он при этом Бога, да поступает по Его законам, сообразно с ними да руководится справедливостию, и да содействует он защите и распространению истинной Греческой Веры!»

Затем Великий Князь еще раз принимает благословение и идет в стоящую напротив церковь, Михаила Архангела, Между тем народу бросаются деньги, а в церкви еще раз поется молебен (Litaney). Отсюда Великий Князь следует в церковь Святого Николая, и за тем, в сопровождении Государевых Советников, в большую залу, где угощаются, как светские, так и духовные, особы роскошнейшим образом, при чем бывает такая ]260] добрая попойка, что многие из гостей не помнят, как и домой пришли.

Титул, который Русские приписывают теперь своему Великому Князю, есть следующий:

«Великому Государю, Царю и Великому Князю, Алексею Михайловичу, всея Великия, и Малые России Самодержицу, Московскому, Киевскому, Владимирскому, Новгородскому, Царю Казанскому, Царю Астраханскому, Царю Сибирскому, Государю Псковскому и Великому Князю Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и иных, Государю и Великому Князю Новгорода Низовския Земли, Черниговскому, Рязанскому, Ростовскому, Ярославскому, Белозерскому, Удорскому, Обдорскому, Кондийскому и всея Северные страны Повелителю и Государю Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей и Кабардиииския земли, Черкаских и Горских Князей, и иных многих Восточных и Западных и Северных владений и земель Отчичу и Дедичу (т. е. от многих предков) и Наследнику, Государю и Обладателю».

ГЛАВА XIV.

О доходах и расходах Великого Князя. О столе его, Придворном Враче и Переводчике.

Все эти, сейчас упомянутые, в титул вошедшие, а равно и другие, земли, области и города, ежегодно приносят в казну Его Царского Величества огромный доход, который простирается до нескольких миллионов, а составляется все это из податей, налогов, пошлин, сборов с кружечных дворов, с торговли и с поместий. Хотя подданные Его Царского Величества обыкновенно платят подать небольшую, по множество земель и народов делает из нее весьма значительный доход. Если же должна быть ведена война, то граждане, купцы и торговые люди должны давать особое тяжкое денежное вспомоществование. ]261]

Так, при прежнем Великом Князе, во время войны за Смоленск, граждане должны были давать пятину (Pettina), т. е. 5-ю часть своего имущества (5-ую деньгу). Нынешний же Царь брал только десятую часть. Бояре и великие Господа, так как они владеют многими поместьями, должны содержать на случай войны известное число конных и пеших воинов; Дворяне вообще все, с слугами своими, должны сами выступить в поле. Монастыри также, так как они владеют многими селениями и крестьянами, должны выставить и содержать известное число воинов. Пошлины, которые Великий Князь получает с пограничных и важнейших торговых городов, также доставляющему огромный доход. Нам сообщил один богатый Немецкий купец в Москве, что однажды важный торговый город Архангельск доставил в один год неимоверно громадную сумму денег, именно 300,000 рублей, что составляет 6 тонн золота. Трактиры, корчмы, кабаки или кружечные дворы, как их теперь называют, приносят Великому Князю вообще огромные деньги, так как ныне во всем Государстве он один имеет право держать их, и как Русские предаются употреблению вина выше всякой меры. Перед этим Бояре и большие Господа в разных местах имели свои собственные кабаки, которые они, как и сам Великий Князь, отдавали на откуп известным лицам, но так как Бояре возвысили откупную плату до такой степени, что многие откупщики должны были разориться, по этому и установлено теперь, что никто из Бояр и знатных Вельмож своих кабаков держать не может, но все эти кабаки Великий Князь отобрал себе и во всяком городе завел дом, из которого можно покупать вино, мед и пиво, а деньги за эти напитки и поступают только в казну Его Царского Величества. В Новгороде постоянно было три кабака, из которых каждый давал в год доходу по 2000 рублей, что со всех 3-х составить 12,000 рейхсталеров; при теперешнем новом порядке доход этот еще увеличился. Теперь кабаков, хотя они не все приносят такие большие доходы, во всей; стране считается до тысячи.

Большой доход доставляют Великому Князю также соболевые и другие меха, получаемые из Северных стран, [262] которыми он, равно как и другими товарами, ведет значительную, внутреннюю и внешнюю, торговлю; для этого он наряжаете известные лица, которым вверяет товары и даже чистые деньги большим количеством, и посылает их в соседние страны, преимущественно в Персию и Турцию; такою торговлею казна Великого Князя обогащается самым наилучшим образом.

Такого Великокняжеского дельца или торгового человека, по имени Савелия (Savelli), посланного с 4000 талерами, встретили мы в Персии. Так как торговец этот, вместо того, чтобы употребить в дело данные ему деньги, в продолжение двухлетнего своего отсутствия, растратил их все, то Великий Князь приказал своему Посланнику, Алексею Савичу Романичикову (Romnantzikou), которого он отправил с нами в Персию, заковать в цепи того неверного купца, и привезти его в Москву. Посланник хоть и нашел купца в Шемахе, в Мидии, но так как имению в это время у Посланника умер переводчик, то он и взял себе в переводчики Савелия, не давая ему, впрочем, ничего заметить насчет данного ему приказания, обходился с ним всегда дружелюбно, взял его с собою в Персию, к Шаху, в намерении добрым обращением своим заманить его к пределам России. Но Савелий заметил шутку, и в то время, когда Посланник хотел пуститься в обратный путь, бежал в Испагань, в Аллакапи (Alllacapi) или свободу, подверг там себя обрезанию, отдался под защиту Магометан и остался в Персии.

Царь имеете также в разных местах превосходные поместья, которые он отдает на откуп, и получает от того огромные деньги; а также рудники близ Тулы, о которых упомянуто было выше, доставляют ему богатую выручку.

Но если Великий Князь получает такие значительные доходы, то и расходы его немалы: он должен ежегодно уплачивать стрельцам или солдатам, которых множество на границах (по небезопасности от соседних народов) и в городах; так, в одной Москве 16,000 войска, в Казанской области 6000, и всем им он платит жалование из доходов с полей [262] своих и поместий; во всех же областях вообще он ежедневно содержит далеко за 100,000 человек войска.

Независимые Татары, которые постоянно держат на стороже Великого Князя своими частыми вторжениями, ежегодно присылают в Москву свои посольства и требуют денег, так что Великий Князь как бы покупает у них мир. Войны, которые ведет Великий Князь, стоят ему вообще огромных денег; ибо в поле выступает он всегда с сильным войском, в котором Офицеры большею частью из Немцев, получающих большое жалованье. Так как жалованье это всегда верно выплачивается, и некоторым, по желанию их, даже за месяц вперед, то по этому па службу к Великому Князю изо всех мест стекается много всякого народу. Большие расходы идут также на Посланников от иностранных Государей, которые часто посещают Великого Князя, так что иногда в Москве подолгу проживают в одно время два, три, таких Посольства, и даже более, и все они, во все время пребывания своего в пределах России, продовольствуются и содержатся на счет Великого Князя. Великий Князь держит и многочисленный Придворный штат, и от его богатого Царского стола ежедневно обедает до 1000 человек в Дворце и вне его.

Здесь кстати упомянуть о том, каким образом совершается Царский обед, а именно: когда настанет время обеда, то к столу не трубят, как делается это обыкновенно при других Дворах, но один из прислужников бежит на кухню и в погреб и громко кричит: «Государю кушанье!» т. е. Вели кий Князь хочет кушать. Тогда тотчас же все готово. Их Царские Величества садятся за стол одни; если же к столу приглашается Патриарх, или другие большие Господа, то для них приготовляется особо, по сторонам Царского стола. Кушанья, которых бывает до 50-ти и более, не все ставятся на стол Великого Князя, но их держат на руках слуги, приподняв их вверх, и, по возвещении о них Стольником, какого кушанья Его Царское Величество пожелает, то и подается и ставится на стол, остальные же блюда, как кушанья пожалованные, рассылаются некоторым Господам и слугам, как [264] Немцам так и Русским, в особенности Г-м Докторам, Лейб-Медикам и Врачам. Теперь у Великого Князя только один Доктор — Лейб-Медик Г-н Гартман Граман (Hartman Grainau), который был с нами в Персии. Он имеет большие познания в Герметическом лечении и в пользовании своем, сравнительно с другими, всегда был отменно счастлив; поэтому он не только в большой милости у Его Царского Величества, но его весьма любят, уважают и много дарят и Бояре, Князья и другие знатные Вельможи. Обыкновенного месячного жалованья он получает 62 рубля или 124 талера, да годового 300 руб., и того всего 2088 талеров, кроме хлеба, солоду, меду и вообще всего, что нужно для домашнего обиходу. Если же он пускает кровь, или употребляет какое-нибудь иное средство, то получает особое вознаграждение, до 100 талеров чистыми деньгами, да сверх того кусок атласа, камки, 40 соболей и подобное тому.

Впрочем, от Бояр, Князей и других знатных Вельмож Врачи редко получают чистыми деньгами, а больше соболями, свиными окороками, вином и другими припасами. Ежедневно они обязаны являться во Дворец с поклоном к большим Господам, особенно же к тому, который заведывает Царской аптекой, богато содержимой.

Его Царское Величество с большими также издержками, держит множество переводчиков на всякого рода языки, равно как и много других слуг из Немцев и других иностранцев. Особенно много высших военных Офицеров, которые частно оставили свою Веру и перекрестились и которые и в мирное время получают большие деньги за ожиданье дела.

Между прочими переводчиками Его Царского Величества есть один, по имени Иоганн Бекер фон Дельден (Johan Boecker von Delden), родом из Копенгагена, человек превосходный, сведущий в науках, много путешествовавший и знающий много языков; до сих пор в Москве подобного не было. Его Царское Величество назначил его главным переводчиком (General-Inierpretem), и посылает его с своими Посланниками по самым важным делам, как, например, недавно еще он послал его к Его Величеству, Римскому Императору, в Вену, с двумя [265] Царскими Послами: Иваном Ивановичем Баклановским (Baklakowskoy), Царским Придворным Дворянином, и Дьяком Иваном Поликарповым Михайловым (Polycarpou sin Michailou). В эту поездку, Его Императорское Величество, во уважение отличных достоинств Бекера, по особой своей милости, пожаловал его Дворянскою грамотою, Как известил меня о том из Вены один хороший мой приятель, приславший мне и список с сказанной грамоты.

Вообще же между Великокняжескими слугами и придворными людьми, особенно же между Русскими, в некоторых делах происходит то же, что и при большей части Княжеских дворов, где добродетель и порок ведут постоянную войну между собою, и где последний частенько побеждает первую. Некоторые, имеющие ближайший и более частый доступ к Правительству, чем другие, делаются щепетильнее, своенравнее, грубее и корыстнее других, и по тому, чтобы снискать их расположение, необходимо оказывать им и высокое почтение, приветствовать их низкими, с опущенными до земли, руками, поклонами, и дарить их, часто не столько для того, чтобы они сделали кому какое ни будь добро, сколько для того, чтобы они не причинили вреда. По этому-то, еще не много лет назад, в Москве было самое бедственное положение. Каждый, давший подарок (называемый у Русских посулом) (Poschul), достигал всего и мог все повернуть на свою сторону, даже самый закон (если только хотел) можно было повернуть так, что право отнималось у одного и переходило в руки другого и присвоялось этому последнему, самых вопиющих делах. Все эти несправедливости, вскоре после брака Великого Князя, некоторыми новыми родственниками его, а равно и другими устаревшими Боярами, доведены были до крайности и вызвали страшное возмущение, в котором многие были избиты в кровь, некоторые потеряли даже свои головы, как это раз сказано будет в следующих за сим главах.[266]

ГЛАВА XV.

О свадьбе и бракосочетании Великого Князя Алексея Михайловича.

Когда Великий Князь Алексей Михайлович вступил на престол, то был еще очень молод, и при нем все еще оставался его бывший Дворецкий (Гофмейстср) и воспитатель, Морозов (Моrosou), по воле и усмотрению которого Великий Князь и вел управление. Этот Морозов прежде всего привлек на свою сторону тех, которые наиболее готовы были служить его воле; родственников же Его Царского Величества, и в особенности родственников матери его, бывшей Великой Княгини, удалил от Двора на Воеводства и другие видные должности с тем, чтобы, подобно Ликогену у Барклая (Lycogenes beyrn Barclajus lib. 1, с. 2), «suae factionis hоminibus curiam impieret», оп мог наполнить Двор людьми, ему приверженными, и важнейшие должности распределить между друзьями, которые (по его усмотрению) должны были оставаться заодно с ним. Никто из знатнейших Вельмож не должен был превзойти Морозова в более ревностном служении молодому Царю и постоянном при нем пребывании. Чтобы удалить от Великого Князя тех из Бояр, которые могли являться к нему с какими ни будь скучными и для его возраста даже с тягостными служебными занятиями, Морозов часто возил его на охоту и доставлял ему всякого рода и другие удовольствия. Для того же, чтоб прочнее удержать за собою расположение Царя, Морозов помышлял о том, как бы вступить в ближайшее родство с Его Царским Величеством. Расчет его был таков: он знал, что Его Царское Величество должен был скоро жениться, и для того, чтобы Царь оставался в родстве с средним сословием, к которому принадлежит Морозов, он решил предложить ему в супруги дочь одного Дворянина, на сестре которой думал жениться сам. Между Придворными Дворянами был тогда один, по имени Илья Данилович Милославский (Ilia Danilowilz Miloslauski), который имел двух дочерей красавиц и ни одного наследника мужеского пола. Этот Илья часто прислуживал Морозову, бывшему тогда в силе при Дворе, как говорится: faс totum, ревностно помогал ему, так что Морозов [267] охотно терпел его не ради только его красивой дочери, но и ради его угодливости. Однажды, улучив удобное время, Морозов начал выхвалять красоту сказанных двух сестер и возбудил в молодом Государе сильное желание увидеть их. Обе сестры были приглашены к девицам-сестрам Его Царского Величества, как бы только для посещения сих последних. Когда Его Царское Величество увидел тут дочерей Милославского , то почувствовал тотчас же любовь к старшей из них. Милославскому объявлена по этому милость Его Царского Величества, и то, что он должен сделаться тестем Царя. Милославский, конечно, не задумался дать тотчас же свое согласие и благодарить за великую милость. За тем, так как Милославский был небогат, ему послано большое количество денег и разные дорогие вещи в дом, чтоб он снарядил себя и своих приличным образом. Вскоре же после того затеяна и свадьба и в 1647 году (Во Французском переводе Викфорта, издания 1751 года, прибавлено: 17 Февраля, — Перев.) в Неделю о блудном сыне (Scpluages.), на 22 году невесты, совершено бракосочетание, но без всякой торжественности и в тиши, чтобы не было наслано на невесту и жениха какого-либо чародейства, от чего бывает худо и чего в то время очень опасались Русские, по своему суеверию.

Через 8 дней после этого Царского бракосочетания, Боярин Борис Иванович Морозов сыграл и свою свадьбу, взявши за себя сестру молодой Великой Княгини, и сделался, таким образом, ближним зятем Его Царского Величества.

ГЛАВА XVI.

О том, как после брака Царя повели себя ближние Великой Княгини. Устройство полиции; злоупотребления в суде и справедливости, и что было при том достойного замечания.

Илья Данилович Милославский, сделавшись тестем Царя, вошел в большую силу. Ему дан был дом в Кремле, подле [268] дворца Его Царского Величества; дом этот он снес до основания, и на место его выстроил новые великолепные палаты. Старые слуги при Дворе один за другим удалены и вместо их посажены родственники Боярина Милославского , которые, будучи весьма бедны, были и очень жадны к обогащению себя. В этом отношении особенно отличался один из них, по имени Леонтий Степанович Плещеев (Levonii Steppanowitz Plesseou), который посажен был главным судьею в Земском Дворе или Приказе (Ратуше). Он без меры драл и скоблил кожу с простого народа; подарками не насыщался, но когда тяжущиеся приходили к нему в Приказ, то он высасывал у них мозг из костей до того, что обе стороны делались нищими. Он завел при себе негодных молодцев, чтобы они взводили какое ни будь ложное показание на честных людей, имевших состояние, доносили на них и обвиняли в воровстве, убийстве, или ином каком преступлении. По этим доносам бедных людей брали в темницу, содержали их самым скверным образом и не выпускали их так по нескольку месяцев, пока те впадали почти в отчаяние. Между тем безбожные слуги Плещеева являлись к друзьям заключенного, в тайне делали им предложения, как освободить их друга. Через таких-то мошенников он торговался с этими друзьями несчастного и назначал, что они должны дать за освобождение его. Иначе он ни кого не удостаивал допускать к себе, ни из обвиненных, ни из приятелей его.

В числе таких безбожных чиновников был еще один, по имени Петр Тихонович Траханиотов (Peter Tychonowitz Trochaniotou), шурин Плещеева, так как Плещеев женат был на родной сестре Тихоновича. Тихонович этот был уже возведен в Окольничьи (что составляет ближайшую степень к званию Боярина или Государственного Советника) и посажен Управляющим Пушкарского Приказа; под его управлением находились стрельцы, оружейники, полицейские чины и все те, которые служили при Оружейной Палате, и со всеми этими людьми он поступал самым жестокосердым образом и удерживал у них заслуженную ими заработную плату. В Москве такой обычай, что, по Великокняжескому Указу, все Царские слуги и ремесленники должны ежемесячно исправно и вполне получать известную плату, а [269] некоторым даже жалованье приносилось на дом. Траханиотов же заставлял ждать подчиненных ему людей по нескольку месяцев, и если они, после многих усиленных просьб, получали наконец половину своего жалованья, некоторые же и того менее, то их заставляли расписываться в получении того жалованья сполна. Кроме того были большие препятствия и в торговле: заведено множество одноторжий (монополий), и кто приносил наибольшую взятку В. I. М., (Буквы: В. I. М., вероятно, означают: Боярину Илье Милославскому, как можно догадываться из того, что речь идет главным образом об его злоупотреблениях. — Перев.) тот и возвращался весело домой с милостивой (охранной) грамотой.

Был еще один Чиновник, который предложил делать железные аршины с клеймом, изображающими орла, и каждый, кто только должен употреблять аршин, обязан был покупать новый клейменый аршин, стоящий каких-нибудь 10 копеек (шиллинг), или пять грошей, платя за него рейхсталер, старые же аршины при этом были запрещены, под опасением высокой пени. Распоряжение это, простиравшееся и на все области, принесло доходу до нескольких тысяч талеров.

Другой подобный же Чиновник, из желания оказать услугу казне Его Царского Величества, и тем снискать себе его благосклонность, дал предложение, чтобы по всей России, соль, которой пуд (40 фунтов) стоил две гривны или 10 грошей, обложить добавочной пошлиной в одну гривну или впять грошей. Он даже высчитал, сколько тысяч доходу ежегодно может приносить такой налог в казну Его Царского Величества. Но по прошествии года сделан был расчет, и тогда оказалось, как много тысяч потеряно было на соленой рыбе (употребляемой в России более говядины), которая, по причине вздорожания соли, была недостаточно просолена и погнила, и как значительно меньше прежнего продано было самой соли, так как она осталась в складочных амбарах, испортилась и там растаяла. [270] На такие великие тягости и невыносимые мучения вознегодовал простой народ; утром и вечером он собирался у церквей и толковал, как бы избавиться от такого бедствия. Все видели, что те, которые ближе всего были к Его Царскому Величеству, не хотели выслушивать их жалоб, а тем менее желали облегчить их тягости, и по тому единогласно порешили: сторожить всякий раз, когда Его Царское Величество будет выезжать, или во время какого-нибудь торжественного хода будет проходить из Дворца в городскую церковь, и от имени всего общества подать самому Его Царскому Величеству несколько просьб, пожаловаться ему на несправедливости и ежедневно совершаемый злоупотребления Леонтия Степановича Плещеева, и просить, чтобы он отрешен был от должности, а на его место посажен был другой честный человек. Но хотя недовольным и удалось несколько раз выждать Царя и подавать просьбы, но просьбы эти всегда принимали от них Бояре, которые по обыкновенно сопровождали Его Царское Величество, и так как сам Царь не считал их, а приказывал Боярам сообщать ему об их содержании, то естественно, что бедствия угнетенных подданных передавались ему неверно, и по жалобам ее воспоследовало ни какого решения. Между тем негодование народа все более и более разжигалось, с громкими жалобами собирался он снова перед церквами, и на этих сборищах было порешено, при первом же случае, который мог представиться, выждать Его Царское Величество, принести ему словесно свои жалобы и заявить о своем бедствии. Случай этот скоро представился, именно: 1648 года, Июля 6 дня, был праздник, в который Его Царское Величество со всеми Боярами и знатными Господами отправлялся в лежащий в городе Сретенский (Stretenskoy) монастырь. В этот день собралось несчетное множество народа на большом рынке (площади) и по всем улицам, через которые должен был проходить крестный ход. Когда, по окончании службы Господней, Его Царское Величество возвращался верхом домой, народ с силою протеснился к нему, некоторые из толпы схватили за узду коня Его Царского Величества, молили его выслушать их, жаловались и громко вопили на Плещеева и его несправедливости, и неотступно просили отрешить его и на место его назначить честного, совестливого человека, добавляя, что, в противном случае, народ должен [271] окончательно погибнуть. Его Царское Величество ужаснулся от такого неожиданного нападения и так их отчаянных жалоб всего народа, обратился к нему с дружелюбною речью, чтобы он успокоился, что он разведает все дело и удовлетворит их просьбы. Народ успокоился, услышав такое милостивое обещание, благодарил Его Царское Величество, и желал доброго здравия долгой жизни, с чем Его Царское Величество и отправился к себе. Некоторые же из Бояр, преданных Плещееву и бывших тут же в поезде, начали бранить народ, били некоторых из его среды кнутьями по головам, а иных даже сшибли с ног на землю.

Народ озлобился, схватился за каменья и начал бросать их в обидчиков. Эти последние, не привыкшие к такому тяжкому граду, который посыпался на их спины, мигом обратилась в бегство и помчались во Дворец к Его Царскому Величеству. А так как и у Дворца они приняты были таким же образом народом, толпившимся на дворе, то, соскочивши с лошадей, они едва успели взбежать на большую лестницу, ведущую в покои Его Царского Величества; озлобившаяся чернь с силою двинулась туда же за ними, но стрельцы, ежедневно державшие стражу у лестницы, успели сдержать народ, пока преследуемые Бояре могли укрыться в покоях Великого Князя. Тогда народ, как бы обезумев от ярости, начал неистовствовать, шуметь, звать и кричать, чтобы ему выдали Плещеева. На крик этот Боярин Борис Иванович Морозов вышел на верхнее крыльце к народу именем Его Царского Величества увещевал его, чтобы он отказался от такого требования своего, но народ закричал и ему: «Мы и тебя хотим взять!» И Морозов, чтобы избежать собственной опасности, поспешно должен был удалиться. Вслед за тем толпа бросилась к дому Морозова, к этим богатым палатам, бывшим тут же в Кремле, разбила в нем ворота и двери, все расшибла и разломала, растащила и разграбила в доме его, что нашла, чего же не могла захватит, то разрушала и ломала. Одного из важнейших слуг Морозова, хотевшего было оказать сопротивление разъяренной черни, схватили и выбросили из верхних покоев в окно, так что несчастный тотчас же и умер, расшибшись от падения.[272]

В доме Морозова нашли жену его, но ей не сделали ни какого оскорбления, а сказали только: «Если б ты не была сестрой Великой Княгини, мы изрубили бы тебя на мелкие части!» Толпы пришли в такую ярость, что не пощадили даже образов, всегда глубоко ими почитаемых, но срывали с них украшения из жемчуга и драгоценных каменьев и выбрасывали их на площадь. В числе других дорогих вещей, они разбили также и карету, обтянутую золотою парчою, подбитую дорогим соболем и окованную везде, вместо железа, чистым серебром, — даже толстые шины в ней были серебряные. Карету эту Его Царское Величество подарил Морозову на свадьбу, как брачную карету.

Некоторые из народа бросились в погреб, накинулись на бочки с медом и водкою, перепились донельзя, а чего не могли выпить, разбили бочки и разлили, так что по колени бродили в вине, и когда огонь, разложенный на дворе, достигнул погреба, то многие из находившихся в нем там и сгорели.

После такого разграбления народ разделился на особые толпы: одни толпы потянулись к Плещееву, другие к Тихоновичу, третьи к Государственному Канцлеру, некоторые к другим заподозренным же Вельможам, и даже к писарям и другим лицам, бывшим в дружбе, или в каком-нибудь сообществе с ненавистными им людьми, и везде у всех этих людей, разъяренные толпы опустошили, разграбили дворы и уничтожили в них все, что только попадалось под руку. При этом народ нашел множество дорогого имущества и вели кия богатства, особенно в доме Морозова: жемчуг мерили пригоршнями, и полная шапка его продавалась за 30 талеров; мех черной лисицы и пара прекрасных соболей за полталера; золотые ткани (парчи) разрезывали ножами, и тут же делили между собою.

Дня за три до этого происшествия, Думный Дьяк Назарий Иванович Чистой (Tzistou) , который забрал в одне свои руки торговлю солью и, как выше сказано, наложил на нее неимоверно высокую пошлину, возвращался из Кремля [273] домой верхом на лошади; на дороге ему повстречалась бешеная корова, и когда лошадь его, испугавшись коровы, сбросила его с себя, то он расшибся до такой степени, что отнесен был домой почти полумертвый. От этого падения Чистой лежал еще в постели; но когда услыхал, что дом Морозова разграблен, то легко мог рассудить, что разъяренный народ посетит и его, как одного из главных притеснителей; а по тому через силу слез с постели, ползком по земле забрался под веники (которые связываются из березовых веток, на подобие метлы, и сохраняются в продолжение целого года, для употребления в бане, как об этом упомянуто было выше), и приказал своему слуге наложить еще сверху на него несколько половинок свиных окороков. Но слуга оказался неверным своему господину, предал его, а сам, захвативши несколько сот червонцев, бежал в Нижний Новгород. Яростная чернь забралась в дом Назария, вытащила его из под веников и повлекла его за ноги на лестницу, с которой и сбросила его во двор; здесь его забили палками до смерти, размозжили ему голову до того, что его не возможно было узнать, и, бросив затем его в навозную яму, принялись взламывать сундуки и ящики. Нечестность и недобрый нрав этого Назария мы и сами должны были испытать на себе, в бытность нашу в Москве. Будучи весьма силен при Дворе между знатнейшими из Бояр, он причинял нам много помехи в отправлении нашего поручения за то только, что получил от нас подарки не так скоро, как бы ему хотелось.

В то время, когда такое разграбление совершилось вне Кремля, самый Кремль велено было запереть, и рано утром следующего для, т. е. 7-го Июля, всем Немецким Офицерам дано было тайное приказание собраться и, хорошенько вооружившись, немедленно прибыть в Кремль, так как взбунтовавшийся народ не переставал волноваться и теперь приближался уже к Кремлю. Вследствие такого приказания явился сильный отряд Немцев, и нельзя было без удивления видеть, как мятежники давали им свободный проход и обращались к ним с такой дружеской речью: «Вы, честные Немцы, не делайте нам ни какого вреда; мы друзья ваши, и в свою очередь никогда во веки [274] не причиним вам более ни какой обиды». Ибо прежде Русские часто таки оказывали свое нерасположение Немцам и очень беспокоили их. Кремлевские ворота отворили, и туда впущены были Немцы, которые тотчас, для обережения Кремля (и дворца), разделились на известные места и приняли караул. За тем Его Царское Величество выслал к мятежникам двоюродного брата (Дядю? О. Д.) своего, знатного и достохвального Вельможу, Никиту Ивановича Романова, которого народ очень любил за его всегдашнюю доброту, попытаться, не сможет ли он укротить озлобленное настроение и восстановить спокойствие. С непокрытой головой выехал Никита Романов к народу, принявшему его с должною почтительностью и называвшему его своим отцом, и в трогательных выражениях сказал: «Его Царское Величество испытывает глубокую скорбь при виде такого бедствия. Несколько дней тому назад он уже обещал народу старательно расследовать все дело и дать ему милостивое удовлетворение; это же обещание Его Царское Величество приказал через него, Никиту, теперь еще раз повторить народу и добавить, что он непременно сдержит его, а по тому недовольные могут теперь успокоиться и смириться». На это народ отвечал: «Мы совершенно довольны Его Царским Величеством и охотно готовы успокоиться, но не прежде, пока Его Царское Величество прикажет выдать, нам виновников такого бедствия, именно, Бояр: Бориса Ивановича Морозова, Леонтия Степановича Плещеева и Петра Тихоновича (Траханиотова), чтобы Бояры эти при глазах их получили заслуженную ими кару». Никита поблагодарил народ за ответ, похвалил его за неколебимую преданность Его Царскому Величеству, о каковой преданности, равно как и о просьбе народа относительно выдачи 3-х Бояр, обещал довести до сведения Его Царского Величества, но при этом он клялся народу, что Морозова и Петра Тихоновича в Кремле нет, но что они бежали. Мятежники просили тогда, чтобы им выдали немедленно хотя Плещеева. Никита простился за сим с народом и поскакал опять в Кремль.

Вскоре за тем из Кремля пришло известие, что Его Царское Величество решил выдать немедленно же Плещеева и [275] приказал казнить его перед народом; когда же отыщут остальных двух Бояр, то и с ними будет поступлено, как следует, по закону. Велено было сейчас же привести палача. Народ не замедлил, поспешно привел к Кремлевским воротам палача с прислужниками, которые и были пропущены в Кремль. Между тем мятежники уговорились между собою, чтобы те из них, которые были верхами, разделившись, разъезжали по всем улицам вдоль и поперек, искали беглецов, и, если отыщут, притащили бы.

Палач, пробыв едва с четверть часа в Кремле, вышел оттуда и вел с собою Плещеева. Рассвирепевший народ, как только завидел последнего, не мог выждать, чтобы его довели прежде до места казни, прочли приговор, и за тем казнили, но тут же, бросившись на него, вырвал из рук палача, забил Плещеева палками до смерти, размозжившему голову так, что она обратилась в какую-то размазню и мозг его разлетался брызгами в лица стоявших кругом людей. С убитого сорвали одежду и обнаженное тело потащили на площадь, волоча его по всем нечистотам и неистово крича: «Так следует угощать всех подобных плутов воров! Боже, даруй долголетнее здравие Его Царскому Величеству!» Мертвое тело оставили потом в грязи и нечистотах и топтали его ногами. Наконец, пришел один монах, отрубил превращенную в мякоть голову от туловища и сказал: «Это за то, что он меня безвинно приказал однажды наказать палками». Боярин Борис Иванович Морозов, как показывает Никита, хотел найти свое спасение в бегстве, но замеченный извощиками и ямщиками (Jamtziken), которые заградили ему дорогу, бежав назад успел уйти от них, к великому счастию своему, и тайным ходом снова пробрался в Кремль, так что пи кто из преследовавших не заметил этого. Между тем, чтобы показать народу, что Его Царское Величество крепко озабочивается преследованием беглецов, послал они Князя Семена Пожарского (Simon Posarski), вместе с некоторыми из мятежников, отыскать Петра Тихоновича, которого посланные и поймали близ Троиицкого монастыря, в 12-ти милях от Москвы, и 8-го Июля привезли его обратно, в Москву, но не в Кремль, а на Земский Двор. Как [276] только Его Царское Величество узнал о поимке Тихоновича, то приказал, чтобы палач, в продолжение часа водил его по торгу, с деревянной) колодкою на шее, и за тем отрубил ему топором голову. Этою мерою вторично охлаждено было до некоторой степени разгоряченное настроение народа; он благодарил Его Царское Величество за справедливый суд, желал ему долгой жизни и просил, чтобы и с Морозовым было поступлено таким же образом. Зная же, что Морозова видели извощики, от которых он ускользнул и куда бежал не известно, мятежники не могли уже так твердо настаивать на скором исполнении их требования, а просили только, чтобы, как только он будет отыскан, то и по отношению к нему они получили удовлетворение, которое было им обещано. Этим на первый раз несколько позатихло народное волнение и успокоилось. Случилось это не за долго перед обедом. Вскоре после обеденного часа, на Дмитровке (Mitrofski), Тверской (Twerski) и вдругих разных местах показались большее пожары. Неистовствовавшая чернь бросилась на них, больше, впрочем, для воровства, нежели для противодействуя огню. Это был страшный пожар, который истребил все, что было внутри белой стены, до реки Неглинпой, перешел через Неглинный мост и проник за красную стену к большому и самому главному Кружечному двору или кабаку (Kaback) Великого Князя, в котором продавалось вино, от чего весь город и даже самый Кремль находились в величайшей опасности. Не было ни единого человека, который бы желал, или даже мог спасти что-нибудь от пламени., по тому что от вина, добытого ими из погреба во время пожара, все перепились и помутились в уме. Бочки с водкою были слишком велики для того, чтобы их наскоро можно было вытащить из погреба; по этому в них выбивали дно, черпали из них водку шляпами, шапками, сапогами и руковицами, и напивались таким образом до того, что все улицы завалены были сплошь черным слоем пьяных, и многие из них в этом бессознательном своем состоянии задохнулись от жару и дыму и сгорели на месте.

Часов в 11 вечера пришли на пожар несколько Немцев с великим ужасом смотрели, с какою силою пламя [277] охватило Великокняжеский винный дом; стоя здесь, они заметили, что к месту пожара приближался какой-то монах, одетый весь в черное, который кряхтел и стонал, как человек, который тащит за собою какую-то тяжелую ношу, и когда монах этот подошел уже близко к пожару, то громко кричал, чтоб ему пособили, говоря: «Сильный пожар этот не прекратится до тех пор, пока тело безбожного Плещеева (монах тащил это тело) не будет брошено в огонь, и не сгорит там». Когда же ни кто из бывших подле не хотел помочь монаху, то он начал крепко браниться и проклинать всех. На эту брань сбежалось несколько взрослых парней, которые пособили монаху, потащили труп и бросили его в огонь, И что же? Только что труп начал гореть со всех сторон, как огонь уменьшился, и сам собою, в глазах и к удивленно всех присутствовавших, начал тухнуть, и наконец потух совершенно.

Несколько дней спустя Его Царское Величество приказал вволю угостить вином и медом стрельцов, которые держали его дворцовскую стражу. Подобно ему, и тесть Великого Князя, Илья Данилович Милославский, начал дружески и кротко обращаться с важнейшими из граждан, ежедневно приглашал по нескольку человек из цехов, по очереди, к своему двору, любовно принимал их и всячески старался приобресть доброе к себе расположение главнейших из них. Патриарх также приказал Попам и Священникам (?), чтобы и они, с своей стороны, прилагали старание усмирить все еще гневное настроение народа. Его Царское Величество заместил негодных Чиновников места их людьми разумными, кроткими и весьма уважаемыми народом.

Когда теперь стало видно, что описанная, в высшей степени, страшная гроза и буря достаточно поутихла, и можно было думать, что все приведено уже в мирное и лучшее положение, Его Царское Величество приказал, в один из дней торжественная шествия своего, созвать народ на известное место вне Кремля, куда и вышел к народу, в сопровождении Боярина Никиты Ивановича Романова, Его Царское Величество [276] и обратился здесь к народу с речью, в которой прежде всего сказал, что «ему в высшей степени прискорбно, как жестоко поступали и обращались с народом, неведомо для Его Царского Величества, безбожные Плещеев и Тихонович, которые за то получили уже вполне заслуженное ими возмездие, и на места их назначены теперь мужи богобоязливые, которые будут править народом с кротостью и справедливости, будут блюсти пользу и благо народное, о чем и сам он, Его Царское Величество, будет отныне иметь бдительное смотрение. Увеличенная пошлина на соль, продолжал Царь, вместе с этим будет отменена; выданные до сего милостивые грамоты на исключительную торговлю, смотря по обстоятельствам, будут отобраны, а некоторые льготы народные и прежде дарованные вольности, он, Его Царское Величество, желает теперь расширить и умножить и во всем поступать впредь, как отец подданных своей страны, с Царским милосердием». В ответ на это народ низко кланялся Его Царскому Величеству, благодарил его и желал долголетней жизни. За тем Царь продолжал: «Что же касается до Боярина Бориса Ивановича Морозова, которого он также обещал выдать им, то хотя он и не может, конечно, во всем оправдать его, но точно также не находит его и виновным во всем. При этом Его Царское Величество желал быть уверенным, что, так как он никогда еще пи о чем особенном не просил своих подданных, они укажут эту первую его к ним просьбу, и на этот раз простят Морозову то, что они сделал им не доброго; он, же Царь, ручается, что отныне Морозов, напротив, будет оказывать им всю свою любовь, верность и доброе расположение. Если народ желает, чтобы Морозов не занимал более места Государственная Советника, то он, Царь, отставит его от этой должности, но только чтобы он, Царь, не выдавал народу головою его, своего второго отца, воспитавшего и возрастившего его. Его сердце не может вынести этого, и по тому он хочет думать, что народ не потребует от него такой жертвы, как прежде». Когда при этом слезы, как свидетельство великой любви к Морозову, выступили на глазах Его Царского Величества и прервали речь его, весь народ преклонил головы и громко закричал: «Боже, сохрани Его Царское [279] Величество в добром здравии, на многия лета! Как угодно Богу и Его Царскому Величеству, так и да будет!» При таком заявлении народа Его Царское Величество также сердечно возрадовался, как прежде сердечно скорбел, когда народ требовал головы Морозова. Он поблагодарил народ за такое решение и увещевал его успокоиться и быть послушным, уверяя его при том, что сам он всегда и без отмены будет исполнять все то, что теперь обещал народу. За тем Его Царское Величество, в сопровождении своих придворных людей, бывших при его шествии, мирно возвратился в Кремль.

Спустя несколько времени после того Его Царское Величество ездил в Троицкий монастырь, а с ним и Морозов, который милостиво и низкими поклонами на обе стороны, ехавши верхом, здоровался с народом. С той поры всякий, подавший письменную просьбу Его Царскому Величеству чрез Морозова, которому по-прежнему велели принимать прошения, никогда не получал отказа. И в настоящее время, как мне известно за верное, Морозов продолжает быть истинным покровителем и благодетелем народа, как Немцев, так и Русских

Такой-то великой опасности подвергалось тогда благосостояние молодого Государя и его подданных, когда слишком ослаблены были бразды для неправедных, и своекорыстных управителей. И таковы-то становятся Русские, при их рабстве, если притеснения их делаются уже невыносимыми, как это выше описано.

Я хочу упомянуть здесь, как обещал выше, еще об одном возмущении, вспыхнувшем именно во Пскове. В нем также увидим и своекорыстных чиновников и приведенный ими в озлобление народ.

(пер. П. П. Барсова)
Текст воспроизведен по изданию: Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских, Книга 4. М. 1868

© текст - Барсов П. П. 1868
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1868