СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ТРЕТЬЯ

О Гренландцах.

Так как, благосклонный читатель, предыдущей главе я упомянул о Гренландцах, в которых я нахожу много сходного с Самоедами и другими, также с Татарами, встречавшимися нам нашем путешествии, и, кроме того, вижу в них и иные, достойные замечания, стороны, то полагаю не лишним сделать небольшое отступление в нашем повествовании и остановиться немного на народе Гренландцах, тем более, что я сам их видел, слышал и до некоторой степени ознакомился с их особенностями и свойствами. Сначала, впрочем, упомяну о том, что было известно и писано о Гренландцах до настоящего времени, и за тем перейду к описанию состояния, в котором они теперь находятся.

Древние мироописатели, географы и естествоиспытатели, каковы: Птоломей, Страбон, Плиний, Солин и другие, знали только 3 части света: Европу, Азию и Африку, четвертая же часть Америка, гадательно, и только со стороны передних островов, открыта в 1492 году по P. X. Христофором Колумбом, а через пять лет после этого Америк Веспуций открыл уже целый материк, и по нем земля эта и до ныне называется Америкой. По этому в те времена о других землях и пародах, которые находились вне сказанных трех частей (какова и Гренландия), из древних писателей узнать ни чего нельзя; и хотя они упоминают о некоторых северных островах, которые Помпоний Мела называ?т Оркадскими, из этого все таки ни чего верного и особенного извлечь не возможно. [133]

Гренландия лежит в Ледовитом море за островом Исландией и, по сказанию недавно плававшего туда Датского корабля, в 60 милях за этим островом. Многие считали Гренландию островом, но вероятно, что она на восток упирается в Татарию, а на запад в Америку, как это сказано будет сейчас ниже сего.

Арнгрим Иона (Arngrim Jonas), Исландец, упоминает в Хронографии, которую он называет «Specimen Islandiae histo ricum,» стр. 146, что Гренландия в первые открыта в 982 году по P. X., четыре года спустя она была занята и заселена Эрихом Руфом или Рыжеволосым, который из Норвегии, происходя от благородного рода и имея большое состояние, переселился в Исландию с отцом своим, Торвальдом (некоторые говорят, вследсгвие убийства, совершенного им в Норвегии). Не могши здесь, по смерти отца своего, ужиться в мире с некоторыми знатными родоначальниками Исландии, он сел на корабль и поплыл далее на север, где и попал на Гренландию, Так как земля эта, в том месте, где он пристал к ней, найдена была поросшею превосходною зеленой травой, то он и дал ей такое название, Гренландия (Gruenland), т. е. Зеленая земля. Потом и многие другие Исландцы, по молве о прекрасной стране, последовали за Эрихом в Гренландию на кораблях и со множеством народа,

14 лет спустя, именно в 1000 году по P. X., сын Эриха, по имени Лейф, поплыл из Гренландии в Норвегию, где Королем Олаем обращен был. в Христианскую Веру и крещен. Потом этот Лейф (Leiff) с одним Священником снова возвратился в Гренландию, и довел дело обращения в Христианство до того, что отец его, Эрих, со всем народом своим крестился и также принял Христианскую Веру.

Эти последователи и потомки Эриха после размножились, проникли далее внутрь земли, построили города и монастыри, имели в них своих Епископов, из которых о некоторых повествует помянутый Арнгрим на стр. 148, доводя их до 1389 года по P. X. Гарде (Garde), город, был там в то время Епископской столицею. В 1023 году по P. X. [134] Гренландия настолько, насколько она была тогда известна, платила дань Королю Норвежскому, и в 1261 году совершенно сделалась ему подвластной.

Датский историк Понтан утверждает, что в 834 году по P. X. Император Людовик и Папа Григорий IV-й назначили Епископа Бременского и Гамбургского , Ангария, Архиепископом в Северные земли, при чем будь-то бы ясно названы, в числе сказанных земель, также Исландия и Гренландия, как это явствует из дипломатических документов, которые тогда сообщены были Епископу и которые находятся в 4-й книге Понтана на стр. 97-й. По этому Гренландия была будто бы открыта и обращена в Христианство гораздо прежде, чем упомянуто выше. Исландец же Арнгрим Иона положительно противоречит этому писателю и, основываясь на своих древностях и истории, говорит, что в это время Гренландия вовсе не была еще известна, а тем менее обращена в Христианство. Он считает поэтому такое известие за сочинение и вымысел, которые Понтан употребил в подтверждение своего ложного мнения об Исландии, называя ее древнейшею частью света, и по тому он, Арнгрим Иоиа, думает, что в подлинных дипломатических актах (autographis diplomatarum) названий Гренландия и Исландия быть не может, о чем подробнее можно читать в помянутом его «Specimine,» partis 2, memb. 2.

В Бременской Хронике хотя и значится, что в 858 году Папа Николай, подобно Григорию IV, назначил Ансгария Легатом и Викарием Апостольского престола для всех язычников, Датчан, Шведов и Славян (Sclaven), но о Гренландии при этом ни слова не упоминается. Смотри об этом: «М. Adami Historiam Ecclesiasticam Bremens.,» lib. 1, с. 23, p. 24. Также, ни в «Annalibus Baronii,» ни в «Conciliis Magnis» (которые тщательно проверены Папским Библиотекарем и изданы в Париже в 1644 году), решительно нет указаний на то, чтобы в это время было Апостольское Посольство, направленное в Гренландию.

В первое время Исландские и Норвежские корабли часто порицали Гренландию, но со времени Королевы Маргариты, когда [135] доходы с Гренландии достались видел Норвежских Королей, никто не смел более ездить туда без особого дозволения. Так, несколько мореплавателей, отправившихся туда без этого позволения В 1389 году, были казнены смертию, так как они не могли доказать, что их загнали в Гренландию буря и великая опасность, и что они против воли своей попали в нее. Вскоре после того Королева послала туда собственные свои корабли, которые, однако, не возвратились назад. То же повторилось спустя несколько лет и после. Так как вместе с таким строгим запрещением, и самое плавание морем представляло великие опасности, то его неохотно предпринимали, и, таким образом, дошло до того, что плавание в Гренландию совершенно прекратилось.

Здесь упомяну странное для меня известие, которое утверждает Понтан в 9 книге на стр. 521, именно, будь то бы в прежние времена мореплавание в Гренландию не было так опасно, как теперь, и по тому будто тогда массы льда в тех местах не скоплялись в таком громадном количестве, в каком накопляются там в настоящее время, вследствие чего плавание туда и приставание к земле сделались теперь очень затруднительны и опасны. По чему же в настоящее время должно быть там больше ледяных глыб, чем за несколько сот, или даже тысяч лет тому назад, или по чему их было тогда не так много, как теперь? Так как свет существует уже так давно и всякий год в нем бывают зима и лето, в которые лед образуется и тает, то следует по этому допустить, что иногда в летнее время лед не совершенно растаявает, и что это случалось позднее, а в прежнее время не бывало. Или же он должен доказать, что в древности зима там была не столь сурова, либо лето жарче, чем теперь. Но в таком случае как же случилось, что теперь опять можно плавать и приставать в Гренландию, как доказываюсь это совершенные туда год, два и 3 года тому назад путешествия Датчан?

Вправление Датских Королей Христиана III и Фридриха II-го началось снова давно оставленное плавание в Гренландию; [136] но некоторые плаватели не могли отыскать опять материка ее, другие же хотя и видели землю, не могли пристать к ней, как, например, корабль, посланный Королем Фридрихом в 1588 году под начальством Магнуса Геннигсена (Hennigsen), который, по неизвестной причине, простоял спокойно среди моря, не могши продвинуться далее, и воротился назад, не исполнивши дела, для которого был отправлен.

Английская Королева Елисавета также посылала в Гренландию моряка, по имени Мартина Форбисера (Forbisser), с 3-мя кораблями, которые хотя и пристали к земле, но не осмелились проникнуть глубже внее, по тому что встретились там с народом диким, недоверчивым, хитрым, своенравным и враждебным, как подробнее говорится об этом в gомянутом выше мореплавании.

В 1605 году Король Датский Христиан IV снова задумал отправить корабли в Гренландию, для чего приобрел опытного морехода из Англии, и, под начальством Адмирала Гоцке Линденава (Gotzke Lindenaw), послал 3 корабля, которые достигли Гренландии, Адмирал с своим кораблем с северо-восточной стороны, Английский же мореход, оттесненный льдом, в другом месте, водном заливе, лежащем на юго-западе, следовательно, по их мнению, совершенно на другой противуположной стороне. Этот последний Англичанин нашел там несколько удобных пристаней, хорошую почву, обильную зелеными лугами и жителей удобнее и лучше одетыми, чем на другой стороне.

Дикари, впрочем, в обоих местах охотно выменивали свои товары на Датские, особенно же зеркала, ножи, сталь и железо; золото и серебро мало обращали на себя их внимание. Адмирал схватил двух дикарей, пришедших к нему на судно, и силою задержал их на корабле; подобно ему Англичанин, в своем месте, задержал троих дикарей, за что, в отмщение и с намерением освободить и возвратить захваченных насильно, другие дикари начали было бросать каменьями и стрелять из лука в Датчан, но были избиты и рассеяны сильным ружейным огнем последних. Таким образом Датчане взяли этих [137] пятерых дикарей с собою в Данию. На следующий год Король вторично послал в Гренландию Гоцке с 5-ю кораблями, и отправил с ним и троих из пленных дикарей, которые охотно согласились на это; но один из них на пути умер, другой же, имея ввиду, что он должен будет снова вернуться в Данию, бросился вводу и утонул. В это путешествие Датчане хотя и достигли берегов Гренландии, но дикари, может быть, вследствие похищения у них в прошлом году пятерых людей, не хотели торговать с ними и -вообще выказали себя довольно враждебно, так что слуга Гоцке, дерзнувший высадиться на берег, в надежде завязать с дикарями мирную торговлю, был схвачен ими, убит и растерзан на части. С своей стороны Датчане в другом месте захватили диких, плававших на своих маленьких судах подле корабля и за кораблем, и вместе с этими судами их, взяли их к себе на корабли.

На следующий год Король послал снова в Гренландию два корабля, которые, хотя и доплыли до того, что имели ее ввиду у себя, но пристать к ней, по причине множества льдов, словно высокие горы нагроможденных друг на друге, не могли, и но тому безуспешно вернулись домой.

После этого Король не посылал уже кораблей в Гренландию; но некоторые Копенгагенские купцы, согласившись между собою, снарядили два корабля, и в 1636 году послали их в Гренландию; корабли эти пристали здесь у пролива Девисова (Freiо Davis), открытого в первые Иоанном Девисом в 1586 году, поторговали с дикарями, и за тем двух из них схватили, привязали к мачте и увезли с собою. Отъехавши несколько миль от Гренландии, и бывши уже в открытом море, Датчане развязали своих пленных дикарей, которые тотчас же бросились в море, поплыли на север и без сомнения потонули. Что касается до дикарей, оставшихся еще в Дании, то Король приказал сторожить их особым приставленным для того людям и иметь о них надлежащее попечение. Но любовь к родине, в сторону которой они часто обращались вздыхая, побудила некоторых из них отважиться на опасные предприятия: так, когда им дозволен был свободный вход и выход из дома их [138] пребывания, то, по нерадению надзиравших за ними, они завладели своими судами (лодками), весьма небольшими и могущими поместить на себе только одного человека, и пустились на них в море, в надежде достигнуть своего далекого отечества; но эти смелые беглецы в 10 милях от Зунда были выкинуты бурею на берег, захвачены крестьянами и снова доставлены в Копенгаген. Двое из этих потерпевших крушение вторично решились на побег, уплыли на своих раякках (Rajakka), как называют они свои маленькие лодки, но один из них, ушедши на несколько миль в море, был пойман и возвращен назад, другой же уплыл далеко и пропал без вести.

Остальные дикари оставались еще лет 12 в Дании, но постоянно тосковали по своей родине, и наконец перемерли с горя один за другим.

После сказанного последнего плавания, Датские корабли около 20 лет не посещали более Гренландии.

По вступлении же ныне царствующего Датского Короля, Фридриха III, снова вспомнили о Гренландии. Так как Его Королевское Величество по природе своей был склонен ко вся кого рода знаниям и предприятиям, свойственным владетельным особам, то он приказал, между прочим, возобновить плавание в Гренландию, оказавшееся выгодным, за несколько лет назад, для чего и соблаговолил, чтобы главный управляющий таможнею, Господин Генрих Миллер (знатный и богатый человек в Копенгагене, также особенный любитель всего чужестранного и необыкновенного), по своему начертанию устроил первый опыт поездки в Гренландию; по этому Генрих Миллер в 1652 году снарядил корабль и отправил его в Гренландию под начальством Капитана Давида Даннеля (Dannel), человека опытного и искусного в мореходстве. Так как первое такое путешествие совершено было благополучно, то тот же корабль, с темь же Капитаном, плавали туда еще и все следующие два года, и всякий раз счастливо возвращались домой. [139]

Новейшее туда путешествие совершено в 1654 году. Корабль вышел из Копенгагена весною и в конце Июля прибыл в Гренландию, и именно в таком месте, где страна состоит вся из скал, высоких гор, покрытых снегом, и самый берег занесен был множеством льду. Так как но скалистому дну моря на якоре держаться было нельзя, то корабль пробыл там только несколько дней.

Дикие вскоре собрались около корабля на своих маленьких судах, которых было до ста, и, хотя сначала были недоверчивы и не хотели было всходить на корабль, но когда увидали, что их дружески приглашают знаками и оказывают им доброе расположение, то сделались смелее, взошли на корабль и начали торговать с приезжими. Некоторые привозили с собою на судно и нескольких женщин, ради любопытства посмотреть чужестранцев и приобресть что-нибудь от них своим обычным способом; этот народ вообще довольно страстный, к любодеянию склонный, и на это нет у них ни какого запрещения; вследствие этой склонности некоторые из дикарей были захвачены Датчанами. Так, когда под конец Датский корабль готовился уже отправиться домой, в числе дикарей, явившихся на корабль для торговли, прибыло и несколько дикарок, и одна из них очень пожелала выменять у одного боцмана пару ножей, за которые предлагала тюленью шкуру, но боцман не хотел тюленьей шкуры, которую не ставил ни во что, и разными телодвижениями и знаками дал понять дикарке, что он желал бы попользоваться за свои ножи ее живым мехом. Как только дикарка поняла это, тотчас же сняла панталоны и хотела было лечь на верхней палубе (деке), в присутствии всего бывшего тут народа. Когда же боцман вразумил ее, что такое дело не прилично делать при людях, и что она для этого должна пойти с ним в корабельную мурью (трюм), дикарка обратилась к своему отцу, находившемуся тут же, и спросила его: что делать и должна ли она пойти в мурью с боцманом? Отец согласился, и тогда за дикаркой пошли в мурью из дикарей еще две старухи, мальчик и девочка, с намерением посмотреть, как будет совершаться торг. Но только что все они сошли [140] вниз, как лаз (люк) закрыли, распустили паруса, и корабль пустился в море.

Как скоро дикие увидали, что они были обмануты, то подняли на корабле и внутри его громкий и жалобный вопль, и те из них, которые были на свободе на корабле, тотчас же бросились с него в море и поплыли на свои суда: Многие из них, на этих судах своих, преследовал и корабль несколько миль, в надежде освободить их пленных товарищей. Мальчик, оставшийся на корабле, был так дик и проворен, что оставил в руках у боцмана, который держал его, свое платье и бежал было; потом, когда этот боцман схватил было его уже раздетого, то вырвался и из рук и, пролезши через нее, в котором был проведен якорный канат, и которое было довольно просторно, спрыгнул вводу и уплыл.

Не хотели Датчане удерживать еще одной старухи дикарки, которую было захватили; поэтому они знаками объяснили дикарям, следовавшим за ними на своих судах, чтобы они взяли и ее, и таким образом освободились от нее.

И так на корабле осталось только четверо диких, а именно: один мужчина, две женщины и девочка, которые все сначала были неистовы и злы; но когда их стали дружески уговаривать, ласково с ними обращаться, и когда им дали понять, что их опять привезут со временем в их отечество, то они стали смирнее и несколько успокоились. Когда, прибывши в Норвегию, взошли на тамошние горы, то дикарь мужчина сделался даже весел и расходился до того, что схватил было за колени одну знатную госпожу, пришедшую взглянуть на дикарей. Этот бедняга после все-таки не доехал до Дании и умер на корабле. Дочь его, видя, что душа его скоро должна отлететь, крепко закутала его лицо в свое платье, и в таком положении дикарь и умер. Через несколько часов дочь, страшными воплями оплакав своего отца, закутала потом его в полотно и бросила за край корабля. Имя этого дикаря было Игиоб (Ihiob). Оставшиеся три дикарки привезены здоровые в Данию. У старейшей из них, женщины 4-5 лет, по имени Кюнелинг (Kueneling), осталось дома [141] двое детей. Средняя, 25 лет, называлась Кабелау (Kabelau), и через нее-то захвачены были и все остальные. Младшая, девочка 13 лет, называлась Сигого (Sigoko).

В Дании в это время обнаружилась моровая язва, свирепствовавшая там целый год, вследствие чего Его Королевское Величество, Датский Король, переехал на житье в Голштинию, в г. Фленсбург (Flensburg), куда привезены были и сказанные три Гренландки, содержавшиеся там до возвращения Его Величества домой. Для наблюдения за этими Гренландками, для продовольствия и снабжения их всем необходимым, и для обучения их Датскому языку, приставлен был особый Фельдшер, уроженец Поморский, по имени Рейнгольд Горн (Hormrrn), умный и способный для этого дела человек, который путешествовал в Гренландию и знаком был с языком тамошних обитателей.

Его Королевское Величество, по особой доброте своей, оказывал пленным дикаркам своим всевозможную милость, одарял их разного рода подарками, которые были им приятны, или нравились им, и приказал, с прежним же кораблем, который Его Королевское Величество снова намерен был послать в Гренландию, отвезти туда и сказанных Гренландок к их соотечественникам. Цель возвращения дикарок на родину состояла в том, чтобы они сообщили своим о благодеяниях и добрых свойствах Датчан, и тем хотя бы отчасти побудили Гренландцев сблизиться и вести с ними торговлю, а за тем имелось ввиду и достохвальнейшее намерение — распространение между этими дикарями Христианской Веры.

Его Королевское Величество присылал помянутых трех дикарок на показ в Готторфе к моему Государю, Герцогу Шлезвиг-Голштинскому, так как этот последний был особенный любитель и охотник знать и видеть все, что Бог и природа производит и воспитывает в отдаленнейших частях света. В бытность этих Гренландок в Готторфе, они прожили несколько дней в моем доме, где я достаточно изучил их свойства. Они были низкого роста, коренасты, широколицы, самая старшая и самая младшая с черными небольшими глазами, [142] короткими руками и ногами, и ходят они этими последними носками внутрь (косолапо). Во всем этом, по наружному виду, они походят на Самоедов, или Ногайских Татар (как прямо утверждает это Иоанн де Лает (de Laet) в «De originibus gentium Americarum» (Amstelodami 1643), но только Гренландцы гораздо чернее (темно-желтого цвета, подобно испорченной оливе), имеют кожу мягкую, на ощупь будто шелк. Тело у них гораздо чернее, или темнее, лица.

Но средняя, по имени Кабелау, была не так черна, как другие, имела гораздо большие глаза и обнаруживала вообще более смышлености, способностей и веселости. Надо думать, что она была из потомков Христиан, за несколько сот лет живших в Гренландии, или принадлежала к особой секте, по тому что она и ела не все то, что ели другие две, как, например , она не ела нечистых животных и птиц, а также и ни чего из внутренностей животных: легких, печени, сердца и кишок.

Гренландки имеют черные, как уголь, гладкие волосы, которые они свивают в кучку на макушке; у мужчин лицо более морщиновато, и губы толще, чем у женщин, волосы на бороде тонкие, или редкие, некоторые же и вовсе не имеют волос на бороде, как Самоеды. Лица взрослых Гренландок все раскрашены были темно-синими полосами, как у Американцев, т. е. от нижней губы до конца подбородка, и за тем ниже вдоль шеи. У одной из помянутых выше Гренландок было 13, а у другой 15 таких полос, шириною в суровую нитку, проведенных рядом одна шире другой. В верхней части носа между глазами, идет также полоса, расходящаяся на лбу и идущая над бровями до висков, где заканчивается двумя чертами, на подобие вилки. Подобные же черты есть у них и под глазами. Все эти знаки выделывают они себе в коже иголкою с ниткою, намазанною черным жиром: «Ipsis hello, nobis deforini spectaculo», как говорит Барлей (Barloeus) о Неграх в Америке. Они считают такие знаки украшением, которое на наши глаза отвратительно, и иметь их могут женщины только взрослые; поэтому только две старшие Гренландки был и с этими (страницы 143-144 пропущены в печатном тексте, без разрыва повествования - Thietmar. 2014) [145] знаками, у третьей же, 13-тилетней, их не было. Они показывали еще две дырочки на ушах и объяснили, что они носят в них большие кольца. Женщины, не имевшие даже детей, имеют длинные, висячие груди, с длинными же и черными, как уголь, сосками; чтобы кормить дитя грудью, женщины вскидывают обыкновенно груди на верх через плечо, к голове и ко рту ребенка, который висит у них на спине за плечами.

Я слышал от тех людей, у которых сказанные Гренландки жили во Фленсбурге, а также и от других, находившихся постоянно с ними quod in certa quadam corporis parte cariant crinibus, и что действительно, у них бывает то, что говорит Sennertus de fiuxu sanguinis menstrui, книга 4: «Referunt, mulieres Indicas mensibus carere». Причина этого явления и объясняется в том же месте. С этим согласен и Rodericos de Castro в «De natura mulierum», lib. 2, с. 9.

Язык и произношение походят на Татарское: они говорят и бормочут быстро, при чем слова у них большею частиц как бы задерживаются в palatu или в верхней части горла, и произносятся cum ratione quadain, или вполовину картаво, особенно когда в словах встречается буква Г. (g), как, например — kagsua. Подобно Китайскому, во всем их языке нет буквы р; поэтому они не могут хорошо выговаривать слова, в которых находится эта буква, как, наприм., слово Herreе, которое они произносят Helle. Вообще язык их особенный, не имеющий ничего общего с одним из языков Европейских; и хотя некоторые отдельные слова звучат иногда сходно с Датскими и Норвежскими, как, наприм., madmad, кушанье всякого рода; коnae, женский пол; posak, кошелек; тем не менее самый язык их далек от того и другого.

Очень может быть, что теперешние Гренландцы удержали некоторые слова от древних Исландских и Норвежских пришельцев и купцов, которые с течением времени были истреблены дикарями; но из этого не следует еще, чтобы, по этому у Гренландцев был и Норвежский язык, как это [146] думает Г. Грот (Н. Grotius). У них есть тоже. несколько слов, сходных с Греческими и Латинскими, как, напр., iliout, солнце; igne, огонь; keileng, небо; Nau, корабль, как это бывает и с другими языками; но из этого нельзя еще выводить ничего верного. Смотри Горна (Horniun): «De originibus Americams». Haegae 1652.

Для любителей чужестранного приведу здесь 100 Гренландских слов, сообщенных мне вышепомянутым Рейнгольдом Горном, и слышанных мною самим от 3-х Гренландок, и как они произносили их мне. Многие из этих слов, особенно имеющие букву Н (n), они выговаривали через нос (в нос), так что их трудно в точности передать на письме. Вот эти слова:

Keileng, небо; Iliout, Iliou, солнце; Aningang, месяц; Ubleisin, звезда; Igne, огонь; Igna, дым; Ime, вода; Imak; море; Siruksua, дождь; Apon, снег; Nidlong, лед, Ipssau, земля; Ipgin, трава; Ugaggan камень; Keisuin, дерево; Suwigming, железо; Kisakaun, тепло; Keigenakaun, холодно; Iglun, дом; Nau, корабль; Rajakka, маленькая лодка; Pauling, весло; Mingakeisin, рыба; Kapissiling, лосось, семга; Kalulia, Kalulisen треска; Touwak, Touwaksen, морской единоpoг (рыба); Uglessin, птица;. Kachsluton, утка; Tukto, мясо; КаIipsi, горшок; Keijuta, ложка; Ingeling, нож; Aemeisa, посуда для питья; Niakau, голова; Isikin, глаз; Keinga, нос; Siuta, ухо; Капеxua, рот; Kiguting, зуб; Ukang, язык; Umixuin, борода; Akseita, рука; Tikagga, палец; Kublun, большой палец; Kuggie, ноготь; Nasekka, брюхо; Kana, кость ноги; Sikadin, нога; Ennowan, Neizin, кафтан, камзол; Nagllein, Karlein, штаны; Kaming, сапог; Ubia, отец; Nulia, мать; Pannien, дитя; Petting, мужчина; Kona, женщина; Капnoctuina, старик; Kajoctuinas, молодой; Pinallu, красив; Ekikin, дурен, гадок; Pisikse, лук; Kaksua, стрела; Ublau, день; Unuwoа, ночь; Agakwugoo, вчера; Akaggoo, нынче; Itaguptaa, завтра, утро; Ueaengga, я; Ibling, ты; Ab, да; Nagga, нет; Pissiak, собака; Amiga, мех, шерсть; Mekkone, игла; Mikakkaun, малый; Angewo, большой; Agnessui, высокий; Eipa, низкий; Kachain, голодный; Kassilakaun, сыт; Kapziun, есть; Jemektaun, пить, петь; Keigerson, плакать; Igiaklon, cмеятьcя; Aliasukton, печалиться; Tabatton, веселиться; Jeptone, принеси сюда; Nikalin, поди туда; Kia meble, что значит? Suna, Sua, что это, что ты хочешь?

За тем название чисел:

Taussi, один; Maglune, два; Pingegua, три; Sissema, четыре; Tellima, пять; Akbukmen, шесть; Arleng, семь; Pengeguen, восемь; Sissemen, девять; Tellimen, десять.

Гренландцы одноземцев своих зовут Inguin, а чужестранцев — Kablunassuin.

Одежда Гренландцев делается из тюленьей шкуры и оленьей кожи, шерстью наружу, как у Самоедов. Внутри она подбита пухом птиц, преимущественно лебедей, диких гусей, уток и чаек; летом она выворачивается перьем наружу. Мужчины и женщины одеваются почти одинаково: они носят узкие штаны и кафтаны наподобие фуфаек или коротких курток, едва достигающих до сиденья; в верхней части этих курток приделывается нечто вроде колпака или капора, для покрытия шеи и головы (как монашеские клобуки), и в этих-то колпаках есть различие: у мужчин он лежит низко, плотно к голове, у женщин же он в пол-аршина вышиною; различие это происходить от способа ношения волос, которые женщины завязывают высокою кучею посреди головы. Кроме того, у женщин кафтаны или куртки заканчиваются спереди и сзади длинными клипами, идущими до колен, в мужских же кафтанах клиньев этих нет. Порты или штаны у мужчин идут до колен, у некоторых даже ниже; у женщин же они заканчиваются короче, гораздо выше колен у толстого мяса, так что едва прикрывают сиденье. Место от конца штанов до сапог, которые на ладонь не доходят до колен, отчасти у них совершенно голое.

Рубахи Гренландцы делают себе из разрезанных и высушенных тюленьих кишок, которые они тонкими ремешками [148] сшивают вместе; они коротки, едва доходят до сиденья и называются у них каписил (Kapissil).

По прибытии 3-х Гренландок, о которых мы говорили, в Фленсбург, для них приказали сделать длинные шерстяные платья. Когда несколько платьев этих, сделанных из шерстяной материи различного цвета, предложили им на выбор, то они бросились на платья зеленого цвета. Цвет этот они особенно любят.

Жилища их в их отечестве составляют хижины и шалаши. Для устройства хижин они вырывают землю на пол-аршина, обтыкают вырытое место тычинами из растений и обтягивают эти последние шкурою тюленей и моржей. Точно также этими шкурами обтягивают, они с обеих сторон и легкий остов (делаемый частию из рыбных костей, частию же из дерева) своих маленьких лодок. Лодочки эти имеют вид утка, заостренного с обоих концов; глубиною вдоль локтя, шириною почти в локоть, и по средине оставляется отверстие, в которое только что может пролезть человек; в это отверстие влезает пловец, протягивая ноги вперед. Кафтан свой он плотно привязывает к краям отверстия, завязывает его также плотно на руках и у головы, чтобы вода не могла к нему проникнуть ни как им образом. Для плавания на такой лодочке он у потребляет только одно весло, которое прямо идет на обе стороны, или имеет по обеим сторонам наконечники и гладкие лопатки, которыми он и держится в равновесии, и если опрокинется волною, то с помощью их может тотчас же опять стать прямо. Гренландцы, для своего удовольствия, и для того, чтоб показать себя перед чужестранцами, часто нарочно опрокидываются в волны в этих своих лодочках, и за тем тотчас же становятся опять прямо и плывут как ни в чем не бывало. На таких лодках они пускаются смело на несколько миль в море, и плавают на них так быстро, что наши многовесельные судна не могут последовать за ними.

Главнейшее занятие Гренландцев составляет ловля в море рыбы, которую они добывают с помощью лука и стрел [149] (важнейшего их орудия), или же ловят удочками. Удочки свои делают они не из железа, а из рыбьей кости, из которой они мастерски изготовляют их, и называют эти удочки Карлуза (Karlusa). Особенно искусны они в ловле китов, хотя и ловят их совсем иным образом, чем Европейцы. Для ловли их, равно как и для ловли тюленей и моржей, они употребляют весьма длинный ремень, вырезанный из рыбьей кожи, который они называют агла (Agla); на конец этого ремня привязывают длинную стрелу или багор, снабженный несколькими крючками и называемый у них аненнинг (Anenning), а на другом конце надутую воздухом тюленью кожу, по-ихнему авата (Аwata). Когда стрела попадет в рыбу, то рыбу пускают плыть вглубь с этою стрелою, при чем надутая кожа, держась на воде, показывает след рыбы; вынырнет рыба снова на поверхность, тут в нее пускают еще несколько стрел, и когда она потеряет уже много крови и ослабеет, ее убивают и волокут на берег. Такая ловля доставляет им главнейшее средство питания, но тому что в стране их преимущественная пища заключается в рыбьем жире, особенно в жире тюленей, который они едят охотно и в огромном количестве. Кроме того они едят всякого рода сушеную и сырую морскую рыбу, особенно большую и жирную Hellbutten, особый род щуки, больших птиц, водящихся там во множестве, оленей и другую дичь, и даже нечистых животных, на прим., лисицу и собаку. Эту последнюю едят они, впрочем, не в сыром виде, как пишут некоторые, но вареную и вместе с рыбьим жиром, который он и даже и пьют охотно, так что кроме жиру пьют только воду. Им давали вина, но они не могли его пить, находили его кислым и поскорее запивали его водою. Воды вливают они в себя невообразимо огромное количество, охотно едят лед и снег, и пьют даже во время ночи. Они ели в Дании всякого рода мясо, диких и домашних животных, треску ели сырую и вареную; но все их кушанья изготовляются без соли и кореньев, по тому что они терпеть не могут ни соленого, ни сладкого , ни кислого, как, например, ни сахару, ни уксусу, Хлеба они также не ели, но размоченный в мясном бульоне они [150] ели его, и при том ложкою. Мясо, когда едят, отрезывают кусочками у самого рта.

Охотно также едят они сушеную, не вареную треску, которую приправляют ворванью, или маслом, и откусывают кусками. Горшки в Гренландии делаются из особого сероватого, легко режущегося камня, который, когда пропитается ворванью, делается твердsм и выдерживает сильный огонь. Ножи свои делают они из боковых зубов морской рыбы, которую они зовут ekuluksua, piso; на Бразильском же языке, в «Historiа naturali Brasiliae», стр. 180, и у Ионстона (Jonstonius) «De piscibus», стр. 201, она называется Piratia Pua.

Кушанья их вообще, приготовленные по их способу, безвредные для их природы, приобвыкшей к разным гадостям, легко могут быть вредны здоровью не привыкшего к ним, и даже опасны для его жизни.

Что касается до природы и нрава Гренландцев, то вообще их можно назвать дикарями, так как у них нет большого ума, ни какого воспитания, вежливости и стыда; живут они по-скотски, издают в своих одеждах очень неприятный запах, никогда не моются, и если попадет какая нечистота им на руки, то они облизывают ее, как собаки, и наконец едят собственный гадины с своего тела. Три помянуты я выше Гренландки, впрочем, отвыкли от этой отвратительной привычки. Смотрят они пасмурно, редко смеются, и большая часть их робки, недоверчивы, хитры и необузданны, как значится это в приведенных выше путешествиях в Гренландию. Вообще народ этот такой природы, какой бывают народы, живущие под совершенно холодным небом, которые, по мнению Плиния, имеют свои особенности. Так он говорит: «Trueces sunt еx coeli rigore». Это хорошо знала Дидона, и потому-то, когда хотела дать память спутникам Энея об ее добром расположении к ним, ее миролюбии и дружбе, она сказала:

«Non obtusa adeo gestamus pectora Poeni,
Nec tarn aversus equos Tyria sol jungit ab urbe».

т. е.

Мы, Пенейцы, вовсе не грубого разума;
Солнце не так далеко уклонилось и от нас.

Но Гренландцы на пространств своего отечества в разных местах бывают различны, как свидетельствуют о том Гоцке, Линдав и Английский мореход, на стр. 166. Этот последний в том месте, где он пристал и высадился, на юго-западе страны, нашел как самую страну, так и народонаселение в ней, гораздо лучше, нежели Гоцке в своей более суровой стороне. Наши 3 Гренландки, взятые на пути Дениса, у Вальривира, тихи и легко перенимают из того, что видят. Одна из них, когда я нарисовал при ней карандашом руку и лице, довольно порядочно могла подражать мне Средняя, Кабелау, начала уже хорошо исполнять разного рода ручные работы, которыми охотно занимаются наши девицы, как, на прим., вязанье и тому подобное.

Когда во Фленсбурге давали балет для Его Королевского Величества, то на него взяли и сказанных 3 Гренландок, чтобы они могли позаимствоваться в танцах, и как ни удивительны были для них эти танцы, они все-таки научились немного и могли подражать им. Собственные же их танцы состояли в том, что они изгибались в дугу (смычком), скакали то в ту, то в другую сторону и били в ладоши, поднимая к верху руки. Если, впрочем, они охотно и легко перенимали иные вещи, то учиться Датскому языку, напротив, охоты не имели, хотя отчетливо выговаривали все выражения, которые заставляли их повторять.

Ни серебру, ни деньгам ни как им Гренландки вовсе не давали ни какой цены, но очень дорожили железом, сталью и всеми вещами, сделанными из этих металлов, как, наприм., ножами, ножницами, топорами, шпагами, гвоздями и подобным ими, Одной из них я предложил нож и червонец, другой нож и рейхсталер, предоставив им на волю взять, что хотят, и обе они взяли ножи, оставив деньги мне. [152]

Торгуются с чужестранцами Гренландцы следующим образом: выбрав из чужеземных товаров то, что им нужно, они кладут их в одну кучку, и за тем в другой помещают свои товары в таком количестве, которое они считают достаточным для обмена. Потом каждая из торгующихся сторон отбирает, или добавляет, часть своих товаров до тех пор, пока согласится в стоимости обмениваемых товаров. Товары преимущественно вымениваемые ими у чужестранцев, составляют, как сказано уже: ножи, ножницы, иглы, зеркала ленты., железо, сталь, стеклянные бусы и проч.; ихние же товары заключаются: в тюленьей шкуре, в тюленьем и китовом жире, рыбьем жире и роге единорога. Единорог этот, впрочем, не есть четвероногое, на земле живущее животное, а особый род кита, водящийся в Гренландском море. Рог у этого животного растет впереди носа, и по тому скорее может быть назван зубом, нежели рогом. Что этот рог не есть принадлежность четвероногого животного, доказывается тем, что он имеет силу и действие, приписываемые рогу морского единорога, именно, что он употребляется против яда, как это дознано в разных местах и, между прочим, 3 года тому назад в Копенгагене, покойным и знаменитым врачом Олаем Вурмом, а еще недавно и у нас в опытах над несколькими собаками.

Корабль помянутого выше Г-на Генриха Миллера привез несколько таких рогов единорогов, и один из них находится в Готторфе, в Палате редкостей Его Княжеской Светлости, моего Милостивейшего Государя, вместе с рыболовными снастями, лодкой и одеждой Гренландцев, а также портретами 3-х Гренландок. Рог этот величиною 8 фут, и 2 дюйма и весом 18 фунтов. В Палате же редкостей (Кунст-Камере) Его Величества Короля Датского находится рог еще 6-ю дюймами длиннее этого.

Из такого рога дикие делают свои багры для ловли больших рыб и наконечники для стрел, также своего рода рубящие и режущие орудия, которые они отлично обтачивают на камнях. Какие кроме того предметы и богатства [153] находятся в Гренландии, можно видеть в неоднократно уже упомянутом 26 мореплавании, которое издал (описал) Христофор Лe Блон (Le Blon, pag. 14), а именно: там есть дорогой мрамор всех возможных цветов и в некоторых местах шпат, тальк и слюда. В том месте Гренландии, где высадился Английский мореход, по испарению (дыму, пару), восходившему из земли, заключили, что в стране находятся серные рудники. Посланные на корабле в Гренландию Королем Фридрихом II нашли там богатую серебряную руду, давшую 100 фунтов 26 унцев чистого серебра.

Купеческий корабль, плававший в Гренландию в 1636 году, нашел там у одной речки песок, цветом и тяжестию похожий на золото; этим песком экипаж наполнил большую часть корабля; но когда он возвратился в Данию, то песок этот этот дан был на пробу одному золотых дел мастеру (вероятно, не знавшему ничего о том, как сплавлять подобный пек). Когда же из этой пробы ни чего не вышло, то песок этот, не потвергаясь более основательному исследованию, выбросили в море, для облегчения корабля, как бы от излишней тяжести. Потом, расскаявались в этом, когда увидали, что из подобного же песку, найденного в Норвежских горах, другой опытный золотых дел мастер извлек золото хорошего качества.

Много лет протекло, и не многие знали, что горы Северных стран богаты серебром и золотом, но теперь, несколько только лег, это окончательно дознано: особенно в Норвегии открыты богатея серебром рудокопни, из которых добывают большие глыбы чистого серебра, и я сам недавно видел и держал в руках кусок такого серебра, у Его Величества, Датского Короля, в тридцать фунтов весом.

Что касается до Веры Гренландцев, то не могли еще узнать, в чем именно она заключается. Несомненно то, что они язычники и идолопоклонники, и одного их идола, найденного на берегу Девисова пролива, мы приобрели из Палаты редкостей Палудана (Paludanus). Идол этот довольно грубо [154] вырезан из дерева, величиною в пол-локтя, одет в перья и шерсть и обвешан небольшими продолговатыми зубами животных, или зверей. Когда я показал Гренландкам этого идола, они тотчас признали его, называли его Nalymguisang и объяснили, что дети их обыкновенно пляшут перед ним. Дети же должны обращаться по временам к солнцу и плакать, когда оно взошло ясно. Должно думать, что они обожают солнце, как пишет это и Иоанн Лае (Laet) основываясь на других сведениях. Ни в какое другое время не слыхали и не видали, чтобы они молились, вставая от сна, или ложась спать, ни перед едою, ни после ее.

Цейлер (Zeilerus), в своем описании Скандии или Schonen, говорит, что они, как и Лапонцы, весьма искусны в чародействе, своими заклинаниями могут насылать грозу и поставлять таким образом в опасность корабли чужестранцев, для того, чтобы им удобнее было грабить их. Об этом хотя и не слышно в новейших недавних путешествиях в Гренландию, но полагают, что подобная проделка имела место тогда, когда корабль Магнуса Геннингсена должен был простоять на море в бездействии и вернуться безуспешно, как говорили мы выше об этом.

Они придают большое значение заклинаниям, произносимым ими, как это видно из следующего: когда кто ни будь из бывших у нас Гренландцев заболевал, то здоровый ложился подле больного навзничь; на него садился потом больной, обвязывал голову здорового повязкой, втыкал за эту повязку у лба палку, которую беспрестанно приподымал голову здорового и при этом что-то много говорил. Приподнималась таким образом голова вначале легко, потом все труднее и труднее, а наконец больной и вовсе не мог приподнимать головы здорового. Тогда страждущий начинал произносить уже совсем другие слова и снова, принимался приподнимать тем же способом голову здорового, но только наоборот, вначале с трудом, и за тем, чем далее, тем легче. Какое представление [155] или понятие связывают они с такого рода действиями, известно одному Богу.

У себя Гренландцы не признают ни какого начальства, не имеют ни какого различия состояний; но у кого больше детей, луков и стрел, кто больше набьет рыбы и диких зверей, тот и считается у них богатейшим и знатнейшим.

В отношении естественных свойств обитателей этой страны, особенно же что касается темно-желтого цвета их кожи, то свойство это дает достаточные причины каждому удивляться ему; ибо цвет этот можно предполагать только в жарких, а не в таких сурово-холодных, странах, в которых живут Гренландцы. Плиний говорит: «Aethiopas vicini sideris vapore torreri, adustisque similes gigni, et adversa plaga mundi atque glaciali candida cute esse gentes, flavis promissis crinibus». Если б такой темный цвет происходил только от одного солнечного жара, то Гренландцы, не подверженные ему, телом своим были бы не так черны, но гораздо белее, как и Самоеды, которые живут под одной с ними линией неба, или под одной высотою полюса.

Подобное различия цвета мы находим и во многих других местах света: люди, живущие на Африканском мысе Доброй Надежды, черны, как смоль, как это видели и пишут Мандельсо в своем странствии в Восточную Индию и другие путешественники. Испанцы же и Итальянцы, равно как и Персы, живущие в таком же расстоянии от равноденственника (на такой же широте), хотя в Северном, а те (т. е. жители мыса Доброй Надежды) в Южном полушарии, цветом белые. Также жители страны отца Иоанна (один из таких находится при нашем Дворе), темно-желтого цвета, а жители Дейлана и Малабара черного, как уголь, хотя и те и другие лежат под одною линиею. Еще более: почти все народы живущие в Америке, и все те, без исключения, которые живут там прямо под равноденственником, не вполне черного цвета, но также, как и Гренландцы, темно-желтого. Если из этого усматриваема что причина такого явления заключается не водной только близости, или отдаленности, солнца, и если спросим о прямых, действительных его причинах, то должны будем приписать их сокрытым таинственным свойствам земли, неба, или воздуха, которые [156] (как говорит Барлей в своей «Historia Brasiliae, оспаривая Графа Морица) «ignorantiae, proh dolor! humanae asyla».

Здесь должен я также упомянуть о том, что Французский писатель, Бохарт (Bochartus), в своем «Phaleg или в Священной Географии (lib. 4, с. 1, de Chami posteris) пишет, размышляя о Маврах и вообще о диких черного цвета. А именно, что они будучи потомками проклятого Хама, должны были носить черный как знак проклятия, и что самое имя Хама носит в себе следы этого проклятия, ибо *** Хам значит жаркий, горячий, и *** Хум (Chum) черный, и что, наконец, не без особенного соизволения Божьего случилось то, что Хаму досталась часть в жарких палящих землях, которыми и теперь обладают его потомки; так, напр., часть Азии, Африки, отсюда в Америку и так далее, до этих Гренландцев, которые, без сомнения, также суть потомки Хама. Таковы церковные воззрения на чернокожих и диких. Что касается до естественного разветвления и различия между черным и темно-желтым цветами в различных местах, то должно полагать, что оно происходит главным образом от того, что первоначально установленная природа и коренной род черных, от родителей черных, с течением времени смешался с белым, и от того пошла порода не совершенно черных. То же видим мы на прививках и мулах, которые происходят от двух родов и пород (Это сравнение я беру здесь, следуя Бодину, Bodinus). И такой род и свойства не переменяют они с переменою места.

По этому ученый Горн (Hornios), в своем «De origine gentium Americanarum», полагает, что обитатели Кварека (Qtiaгеса), так как они гораздо чернее всех других Американцев, совершенно похожи на Мавров, размножились там от Мавров, и перемена неба не имела на них ни какого влияния. Основываясь на этом, я также, вместе с некоторыми другими, держусь мнения, что происхождение Гренландцев должно быть из Америки и из Татарии, и что Гренландия должна на восток примыкать к Америке, а на запад к Татарии, или даже соединяться с ними посредством какого ни будь узкого ледяного моря (пролива), через которое легко можно было бы [157] пройти и проехать. Цейлер, в приведенном выше сочинении, думает, что Гренландия соприкасается также с Лапонией, ибо жители ее, как и Лаплонцы, имеют общую наклонность к чародейству. (См. Horn. 1. 2, с. Г). Что, следовательно, Гренландцы, имеющие чисто Американский цвет и внутренние свойства, а лицо и волосы Татарские, пришли с запада, из Америки, смешались с Татарами и удержали свой цвет в такой холодной местности, как и Мавры в нашей стране. И это вовсе неплохое объяснение истинного происхождения Гренландцев; ибо помянутый сейчас писатель говорит: «Magnum prae ceteris in eruenda gentium origine momentum habet corporis habitus, minus quam cetera mutationi obnoxius». На этом основании и Геродот доказывал, что Колхидяне должны были прибыть из Египта, потому что имели черные курчавые волоса. Об этом можно читать в его «Euterpe».

Для дальнейшего подтверждения такого мнения, приведу здесь место из описания Западной Индии Иоанна де Лае (Johannes de Laet), где он пишет об острове, называемом «Новая Земля» (Terra Nova), который лежит против Гренландии, на зепад, в Америке: «Quicunque nuper de hac insula scripserunt, magno consensu testantur orientalem et meridionalem illius plagam nullis hominibus habitari, sed omnes incolas barbaros ad occidentalem et orientalem partes incertis sedibus vagari, asperi et inculti, et cet». To есть: Beb, писавшие об этой стране, единогласно свидетельствуют, что восточная и западная ее части не обитаемы ни каким известным народом, но посещаются варварами, которые шатаются туда и сюда. Это — грубые, дикие люди, которые не признают и не боятся ни Бога, ни какого либо правления. Живут они более как звери, чем как люди, и так как они во всем сходны с обитателями Северных частей материка, то, без сомнения, и одного с ними происхождения. Они не велики ростом, черноволосы и с приплюснутыми носами. Одежда их, как и жилища, делаются из шкур морских животных. Они весьма искусны в китоловстве, в добывании из китоворвани (жиру) и чрезвычайно трудолюбивы и услужливы по отношению к Французам и Испанцам, которые ежегодно приезжают в пролив Св. Лаврентия для ловли [158] китов. И так далее в помянутом месте сочинения Иоаннна де Лае.

Из сих обстоятельств видно, что эти люди, по природе горячие, темно-желтые и с расписанными лицами, во всех своих действиях, жизни, нравах и виде сходны с Гренландцами, и по тому Гренландцы (так говоря) могут быть названы Североамериканками. Также, что Гренландия не есть вовсе отдельная от Америки земля, не смотря на пролив Девиса (Freto Davis), который отделяет их и которым возражают против сказанного предположения, говоря, что море это никто еще не переходил. Но его должно скорее считать заливом, которых там много, и которые, будучи окружены землей, подобно стоячим озерам, легко замерзают.

Из сказанного ясно, что весьма ученый Г. Грот (Н. Grotius) очень ошибается, говоря, что Гренландия, и даже все огромное пространство целой половины Америки до перешейка (Isthmum) и города Панамы (Рапогаа), заселено Норвежцами; ибо жители ее ни видом, ни цветом, ни языком вовсе не похожи на Норвежцев, но совершенно сходны с Африканцами и Татарами. В этом согласны со мною помянутые де Лае и Горн, достаточно в таком случае опровергающие Грота.

На этот раз довольно будет о Гренландцах. За сим обратимся снова в Россию к нашим Москвитянам.

Собственно о Русских, относительно их внешнего вида и одежды.

Москвитян или Русских рассмотрим мы прежде всего с внешней стороны, а именно, по их наружному виду, образу и одежде, а за тем уже с внутренней, но их духу, способностям и нравам.[159]

Мужчины вообще великорослые, плотные и крепкие люди, кожею и естественным цветом похожие на остальных Европейцев. Они придают большое значение длинным, окладистым бородам и толстым брюхам, и по тому обладающие ими пользуются большим почетом от других. Даже Его Царское Величество наряжает таких людей, обыкновенно бывающих между купечеством, на службу при торжественных представлениях, даваемых Послам, чем Его Величество думает придать большее уважение к своей особе. Усы Русские отпускают длинные, висящие через уста.

Волосы на голове только одни их Попы или Священники носят длинные, распущенные по плечам, все же остальные коротко подстриженные. Знатные Бояре подбривают их даже бритвою и считают это украшением. Амвросий (Ambrosius), впрочем, совсем иного об этом мнения и говорит: «Ex arboribus licet, quae humani sit gratia capitis, aestimare: tolle arbori comam, tota arbor ingrata est». Может быть, это он заимствовал из Овидия:

«Tugre pecus mutilum, turpis sine gramine campus,
Et sine fronde frutex, et sine crine caput».

Т. е.

Heхорошо животное без хвоста, луг без травы, кустарник без листвы, точно также не хороша и голова без волос.

Но как скоро кто провинится в чем перед Его Царским Величеством, или узнает, что он под опалой, то отпускает себе длинные, не расчесываемые, волосы на все время, пока бывает в немилости. Обычай этот, может быть, они заимствовали у Греков, которым стараются; они подражать во всем; ибо Греки, по сказанию Плутарха, при каком-нибудь большом несчастии ходили с длинными, распущенными волосами. Женщины же в подобных обстоятельствах стригли себе волосы (Plut. Quaest. Rom. 14, pag. 267).

Женщины в России среднего роста, вообще стройны, нежны лицом и сложением, но в городах все румянятся, и так [160] грубо и заметно, что, глядя на них, подумаешь, будто кто вымазал их рукою, полною муки, и потом кисточкой намазывал им щеки красной краской. Брови и ресницы они также подкрашивают черною, а иногда коричневою, краской.

Навещая соседей, или появляясь в обществе, где ни будь в гостях, женщина, чтобы быть угодною для всех, непременно должна раскраситься сказанным образом, хотя от природы она и была бы красивее, чем нарумянена, и делается это для того, чтобы природная красота не выдавала безобразия тех, который имели нужду в искусственной прикрасе. Так случилось раз в нашу бытность в Москве, что жена знатнейшего Вельможи и Боярина, Князя Ивана Борисовича Черкаского (Ivan Borissewitz Zirkaski), прекрасивая собою, не хотела было румяниться сначала, но ее тотчас же оговорили жены других Бояр, зачем она презирает порядок и обычаи их земли, и тем хочет опозорить других, себе подобных, и дело до того довели чрез своих мужей, что эта, красивая от природы, женщина принуждена была, наконец, румяниться и, так сказать, зажигать свечку при светлом сиянии солнца.

Так как все румянятся там, не скрываясь, то жених обязан, перед свадьбою, между прочими подарками, прислать невесте и коробочку румян, о чем, впрочем, скажу я еще при описаний их свадеб вообще.

Замужние женщины волосы носят подобранные вместе под шапочкой (Muetzen), взрослый же девицы заплетают их в косы, которые спускают вдоль спины, и на концах их вплетают красные шелковые ленты.

У детей моложе 10 лет, как у девочек, так и у мальчиков, волосы стригут на всей голове, оставляя только по локону по обеим сторонам; девочки же, в отличие от мальчиков, носят в ушах большие серебряные, или медные, кольца (сережки).

Одежда мужчин Русских почти похожа на Греческую: они носят рубашки широкие, но короткие, едва достигающие до [161] сиденья, и без отложного ворота около шеи; на спине, вниз от плече, подшивается подкладка, в виде треугольника, вышитого красным шелком, у некоторых под мышками, и снизу по обеим сторонам, вшивают довольно красиво ластовицы из красной тафты. У богатых ворот рубашки шириною в дюйм, разрез напереди и рукава вышиты разноцветным шелками, иногда же золотом и жемчугом, и в таком случае рукава эти выпускают из под рукавов кафтана; в том месте, где воротник рубашки сходится, пришиваются две жемчужные, серебряные, или золотые, застежки. Штаны или порты носят они вверху широкие, собранные на тесьме, на которой они распускают их шире, или стягивают уже, смотря по надобности. Поверх рубашки они носят узкие кафтаны, похожие на наши фуфайки, только длинные до колен и с длинными же рукавами, стянутыми у кисти и собранными в несколько складок; сзади, у шеи, на кафтане делаются воротники, длиною и шириною в 1/4 локтя, снизу подбитые бархатом, а у знатных парчою, и воротники эти выпускаются из под верхних кафтанов и твердо стоят под затылком. Одежду эту они называют кафтаном (Kafftan). Сверх этого кафтана некоторые надевают еще другой, длинный до икр, называемый у них ферязью (Feres). Оба эти нижние кафтана шьются из полу-ситца, киндяка, тафты, камки, или атласа, смотря по достатку. Ферязи подбиваются ватой. Сверх ферязи надевается еще более длинный кафтан, достигающий до пят; но этот кафтан надевают они сверх первых двух только тогда, когда выходят со двора. Такие верхние кафтаны шьются вообще из голубо-фиолетового, темно-коричневого, или темно-зеленого сукна, а также из пестрого атласа, или парчи.

Все последнего рода, т. е. парчовые кафтаны, хранятся обыкновенно в великокняжеских кладовых и ссужаются только сановникам и почетным Боярам, которые наряжаются для присутствования при торжественных представлениях.

У верхних кафтанов назади, на плечах, делается широкий воротник; спереди и по бокам разрезы, обшитые золотым, а иногда и жемчугом унизанным, снурком, на котором [162] висят длинные кисти. Рукава в этих кафтанах такой же почти длины, как и самые кафтаны, но чрезвычайно узки; надевая их, рукава эти собираются на руки во множество складок, так что едва возможно бывает высунуть из них руки наружу; иногда в ходьбе рукава эти распускаются с руки во всю их длину, так что они висят гораздо длиннее рук. Холопы и мошенники в таких рукавах нередко скрывают камни, или дубинки, с которыми нападают, особенно ночью, на проходящих и убивают их.

Русские все носят на головах шапки, Князья и Бояре, или Государственные Советники (Царские Думные), когда выходят на торжественные собрания, из черной лисицы, или соболя, вышиною с локоть (3/4 аршина); в другое же время — бархатные, на подобие наших, шапки, подбитые черною лисицей, или соболем, с небольшою опушкою из того же меха, и по обеим сторонам обшитые золотым, или жемчужным, снуром. Простой народ летом носит белые войлочные шляпы, а зимою суконные, подбитые обыкновенным (бараньим) мехом шапки (Schapken).

Все Русские, также как и Поляки, носят короткие сапоги, с длинными острыми носками, из юфти, или из Персидского сафьяну. О кордуале (Греческой коже), они ни чего и не знают. Женщины, особенно девицы, носят башмаки с весьма высокими, в четверть локтя каблуками, подбитыми снизу кругом маленькими, красивыми гвоздиками; в таких башмаках они не могут и ходить много, по тому что должны ступать только на цыпочки, едва касаясь земли передком башмака.

Женское платье похоже на мужское, только верхнее у них шире несколько, а шьется из того же сукна; богатые женщины обшивают свои платья спереди, сверху до низу, позументами и другими золотыми тесьмами, некоторые окаймляют их снурками и кистями, остальным наконец разукрашивают их большими серебряными и свинцовыми пуговицами. На верху, у плечей, рукава в платьях имеют отверстия, в которые можно было бы просовывать руки, и в таком случае самые рукава [163] оставляются висящими. Женщины не носят вовсе кафтанов, а тем более четырехугольных, высоко под затылком стоящих воротников. Рукава в женских рубашках делаются в 6, 8 и 10 локтей, а если рубашка шьются из чистого полу-ситца, то и длиннее, но узкие и собираемые на руки во множество складок. На головах женщины носят развалистые, широкие шапки парчовые, атласные или камчатые и обшитые золотою каймою, некоторые же разукрашивают их золотом и жемчугом с опушкою из бобрового меху, волос которого опушает и закрывает у них более половины лба. Взрослый девицы носят большие лисьи шапки.

В прежнее время Немцы, Голландцы, Французы и другие иностранцы, служившие у Великого Князя, или по торговым делам своим пребывавшие и жившие в Москве, должны были носить платье и всю одежду, сшиты на Русский образец, для того, чтобы тем оградить их от ругательств и оскорблений черного народа. Но назад тому год, нынешний Патриарх изменил это и именно по следующему случаю: однажды, когда в городе была большой, торжественный ход, в котором принимал участие сам Патриарх, благословляющий обыкновенно по улицам народ, толпящийся вокруг, несколько Немцев, стоявшие также в толпе между Русскими, отвечали на благословения Патриарха не такими низкими поклонами, как Русские. Патриарх с неудовольствием посмотрел на них и, узнав, что то были Немцы, сказал: «Не подобает недостойным чужестранцам, по неведению моему их, получать мое благословение». И потому, чтобы вперед он мог узнавать их и различать от Русских в толпе, он издал строгий приказ всем иноземцам, чтобы они немедленно перестали носить Русские одежды, и ходили бы в своих, их стране свойственных платьях.

Как ни трудно было некоторым из иностранцев немедленное исполнение такого строгого приказа, тем не менее, не желая навлечь себе неприятностей, они поспешили возможно скорее его исполнить. Многие из них, по недостатку материи и других принадлежностей одежды, для изготовления нового платья, а также и потому, что портные не могли немедленно построить [164] эти новые платья, поставлены были в затруднительное положение, так как, обязанные ежедневною службой при Царском Дворе, они не могли явиться туда, не навлекши на себя неудовольствия. По этому каждый хватался за то, что было у него ближе под рукою. Иные надели на себя отцовские, дедовские, и, может быть, даже прадедовские, или других друзей, платья, из которых часть еще при Грозном прибыла в Москву, вместе с привозом в нее древних Ливонцев, и хранилась там в сундуках до сего времени. Когда одетые таким образом эти иностранцы прибыли в свое собрание, то появление их причинило немало смеху, не по тому только, что платье на них было уже старо и вышло из обыкновения, но и по тому, что на одном платье было уже очень широко, а на другом коротко и узко.

В настоящее время, все иностранцы, какой земле они ни принадлежали бы, должны носить свои народные платья, для того, чтобы их можно было отличить от Русских.

В Москве живет Князь, по имени Никита Иванович Романов (Mikita Ivanovitz Romano), знатнейший и богатейший из Бояр после Царя и близкий его родственник, превеселый Боярин, большой любитель Немецкой музыки. Он имеет особенное расположение не только ко всем иностранцам, преимущественно же к Немцам, но даже и к их платью, так что построил себе Польское и Немецкое платье, в которых, ради своего удовольствия, и выезжает иногда на охоту, не обращая внимания на замечание Патриарха; но на эти, равно и на другие, замечания его, по поводу некоторых противорелигиозных поступков, Князь всегда давал короткие и резкие ответы, так что наконец Патриарх должен был хитростно похитить у Князя иностранные платья, и таким образом лишить его возможности одеваться в них.