Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

АДАМ ОЛЕАРИЙ

ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ

ИЗВЕСТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ И ПЕРСИЮ,

ПРОИЗОШЕДШЕГО ПО СЛУЧАЮ ГОЛЬШТЕЙНСКОГО ПОСОЛЬСТВА ИЗ ГОТТОРПА К МИХАИЛУ ФЕДОРОВИЧУ, ВЕЛИКОМУ ЦАРЮ МОСКОВИИ И ШАХУ СЕФИ, КОРОЛЮ ПЕРСИИ

AUSSFUERLICHE BESCHREIBUNG DER KUNDBAREN REISE NACH MUSCOW UND PERSIEN, SO DURCH GELEGENHEIT EINER HOLSTEINISCHEN GESANDSCHAFFT VON GOTTORFF AUSS AN MICHAEL FEDOROWITZ, DEN GROSSEN ZAAR IN MOSCOW UND SCHACH SEFI, KOENIG IN PERSIEN, GESCHEHEN

КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА VII.

Как принимали нас в Москве: о нервом открытом представлении и прибытии Спиринга в Москву.

Через полчаса по прибытии нашем в Москву, из кухни и погреба Великого Князя присланы были нам, в знак приветствия, разные припасы, а именно: 8 овец, 30 кур, множество белого и ржаного хлеба и, сверх того, 22 вида разных дорогих напитков, вин, пива, меду и водки; все это принесли нам 32 человека Русских, которые шли в известном порядке, образуя из себя длинный ряд. Такие же припасы и таким же образом получали мы и после каждый день, только на половину меньше; ибо у Русских такой уже обычай, что чужестранные Послы получают двойное количество продовольствия в первый день их прибытия и вдень, когда бывают у руки Его Царского Величества.

По доставлении продовольствия заперли передний двор нашего помещения и приставили 12 стрельцов часовых, с тем, чтобы до первого представления никто из нас не выходил из дому и чтобы никто из посторонних не входил к нам; но Приставы ежедневно посещали Послов и справлялись, не нуждаются ли они в чем. Кроме того, в нашем дворе постоянно находился при нас Русский переводчик, который распоряжался стрельцами для наших услуг и рассылал их за покупками разных вещей, потребных нам. Этот переводчик, по имени [40] Иван, был Русский уроженец, находился в плену у Поляков, откуда, служа у Князя Януша (Ивана) Радивила ездил с этим последним в Лейпциг, где 2 года был в Университете и выучился Немецкому языку.

15-го Августа Русские праздновали большой свой праздник, (Brasnik), именно: Успение Пресвятыя Богородицы, которым заканчиваюсь они пост с 1-го Августа и начинают есть мясо.

17-е число назначено было, по словам Пристава, для представления, но Его Царское Величество отложил оное, отправившись из Москвы на богомолье в какое-то село, и мы сами отслужили благодарственный Богу молебен, с проповедью и музыкой, за благополучный приезд наш на место. На это молебствие явился и состоящий в Москве Комиссаром нашего милостивейшего Князя и Государя, Балтазар Мушерон (Moucheron), испросив наперед позволение на то у Великого Князя Московского. Г-н Мушерон говорил нам, что Русским очень понравился торжественный порядок, с которым мы входили в Москву, и что они были удивлены, увидавши, что в Германии находятся такие могущественные Князья или Государи, которые могут снаряжать и отправлять от себя такие почетные Посольства, Русские удивлялись, по тому что у них и самые знатные Князья, по имению и доходам, равняются нашим простым Немецким Дворянам.

18-го числа пришли Приставы и объявили, что Его Царское Величество на следующий день назначает Господам Послам прием, и что поэтому они должны быть в готовности. За тем от имени Государственного Канцлера просили показать им список Княжеских подарков, назначенных для поднесения Царю, каковой список и был дан им. После обеда младший Пристав снова явился подтвердить нам, что завтра мы будем допущены к руке Его Царского Величества.

Слышавши накануне бесчисленное множество пушечных выстрелов, и видевши бездну пушек на лугу перед нашим помещением, мы спросили Пристава, что бы это значило? и он объяснил нам, что это Его Величество, Царь Московский, приказывал испробовать несколько вновь отлитых пушек, на каковую пробу сам глядел из своего окна. Другие же думали, что это нарочно стреляли для того, чтобы показать Шведским Послам, что не все еще пушки остались под Смоленском, как уверяли некоторые, но что их много еще найдется у Русских.

19-го Августа рано утром пришли Приставы осведомиться, собираемся ли мы к выходу, и увидавши, что мы были совершенно готовы, поспешно поскакали назад во дворец. Вскоре за тем приведены были для поезда Великокняжеские белые лошади. В 9 часов Приставы пришли снова в своих обыкновенных платьях; новые же кафтаны и высокие шапки, взятые ими из Великокняжеской кладовой, несли за ними их слуги; Приставы переоделись в эти Великокняжеские платья в передней комнате Послов, и таким образом тут же при нас разубрались как нельзя лучше. После того мы сели на лошадей в плащах, без шпаг (при шпаге никто не смеет являться к Царю), и поехали во дворец в следующем порядке:

Впереди шло 36 стрельцов.

За тем наш Маршал.

Три Младшие Гоф-Юнкера.

Другие три Гоф-Юнкера.

Комиссар, Секретарь и Медик водной шеренге.

За тем следовали Княжеские подарки, которые везли и несли Русские. Подарки эти были:

1. Вороной жеребец, покрытый прекрасной попоной.

2. Серый в яблоках мерин.

3. Еще серая в яблоках лошадь.

4. Серебряная конская сбруя, превосходной работы, усыпанная бирюзой, яхонтом и другими драгоценными каменьями; несли ее двое Русских. [42]

5. Крест, величиною почти четверть локтя, из хризолита, оправленного в золоте; несли его на блюде.

6. Драгоценная химическая аптека, в футляре из черного дерева, окованном золотом; аптечные коробочки в футляре, тоже золотые, украшенные драгоценными каменьями; несли двое Русских.

7. Хрустальная кружка, обделанная золотом и яхонтами.

8. Большое зеркало длиною в 5 четвертей и шириною в один локоть, в рамке из черного дерева, украшенной плотными, литыми из серебра, листьями и фигурами; его несли тоже двое Русских.

9. Боевые часы, на подобие рудника, на котором, подвижными фигурами, изображена История блудного сына.

10. Серебряный вызолоченный посох, с перспективой.

11. Большие часы, сделанные в черное дерево и обитые серебром.

За подарками 2 Камер-Юнкера несли, поднявши вверх, Княжеские верительные грамоты, одну к Великому Князю, а другую к отцу последнего, Патриарху Филарету Никитичу (Nikidinz); так как Патриарх этот умер в то время, когда мы были еще в дороге, то Послы за благо рассудили назначенную к нему грамоту вручить Великому Князю.

За тем ехали 2 Посланника между 2 Приставами, перед которыми ехали 2 переводчика.

Подле Послов шли 4 лакея, а за ними пажи.

От самого помещения Послов до приемного покоя, находившаяся во дворце, на расстоянии около восьмой части мили, расставлены были, по обеим сторонам дороги, тесные ряды, более чем из 2,000 стрельцов или мушкетеров, посреди которых мы должны были ехать. За ними все улицы, дома и крыши усеяны были множеством народа, собравшегося поглазеть на наш поезд. На дороге несколько раз гонцы из дворца выезжали к нам на встречу, торопливо, во всю лошадиную прыть, [43] также, как и при везде нашем в Москву, подъезжали к Приставам и отдавали приказ, чтобы мы то скорее, то медленнее, продолжали наш поезд, то, наконец, чтобы совершенно приостанавливались, и все это для того, чтобы Его Царское Величество мог сесть на престол в приемном покое не прежде и не позже того, когда прибудут на место Послы.

Миновавши Посольский Приказ на главной дворцовой площади, мы сошли, с лошадей, и наши Офицеры и Гоф-Юнкеры построились в свой порядок: Маршал пошел впереди подарков, а мы впереди Послов. В приемной, находящейся на правой стороне главной площади, нас повели с левой стороны через крытый ход со сводами, где мы прошли мимо весьма красивой церкви (в которой, по-видимому, совершалось в то время богослужение). Этим ходом мимо церкви провели нас по тому, что мы были Христиане; Турок же, Татар и Персов этим ходом не водят, а другим, идущим тотчас середи площади, по каменной, широкой лестнице.

Перед приемной мы должны были пройти через одну палату со сводами, в которой кругом сидели и стояли старые почетные мужи, с длинными седыми бородами, в парчовых одеждах и высоких Соболевых шапках. То были Гости (Gosen) Его Царского Величества или важнейшие купцы, одежды же на них взяты были из Царских кладовых, из которых выдаются только при подобных торжественных случаях и потом опять отбираются.

Когда Послы были у дверей сказанной передней палаты, из приемной вышли от Его Царского Величества 2 Боярина в парчовых, жемчугом вышитых, одеждах; они встретили Послов и сказали: «Его Царское Величество соблаговоляет Господам Послам и их Гоф-Юнкерам явиться к нему». Подарки были оставлены в передней палате, а Послы, за которыми следовали Офицеры, Гоф-Юнкеры и Пажи, введены к Царю. Только что мы переступили в покой, Ганс Гельмес (Hans Heimes), главный переводчик Царский, человек лет 60 (он жив еще и теперь, т. е. в 1654 году, и отправляет свою [44] должность), выступил вперед, пожелал Великому Государю, Царю и Великому Князю, счастья и долголетней жизни, и возвестил о прибытии Голштинских Послов. Приемная была четвероугольная, каменная со сводами, комната, на полу и по стенам обитая прекрасными коврами; потолок ее украшен был золотом и разными изображениями из Священной Истории, писанными различными красками Престол Великого Князя стоял в глубине, у стены, против входа, на возвышении Из 3 ступеней от полу, вокруг пего по углам стояли 4 серебряные вызолоченные столба, каждый толщиною в три дюйма, на которых, на высоте полутора локтя, находились серебряные орлы, с распростертыми крыльями; от этих орлов шла крыша, опиравшаяся на те же столбы и заканчивавшаяся башенкою с орлом на верху; по 4 углам крыши были также серебряный башенки, составлявшие продолжение столбов, и на вершинах их, тоже находилось по серебряному орлу с распростертыми крыльями. Нам сказывали, что в то время изготовлялся другой престол, на который выдано было 800 фунтов серебра и 1100 червонцев для позолоты, так что со всеми издержками его оценивали, в 25,000 талеров; что над ним уже три года трудятся Немецкие и Русские мастера, из которых главный мастер был уроженец Ниренбергский, Исаия Цинкгреф (Esaias Zinckgraeff),

На сказанном престоле, в одежде, унизанной всякого рода драгоценными каменьями и крупным жемчугом, сидел Царь Московский. Корона, надетая на голове его поверх черной Соболевой шапки, усеяна была крупными брильянтами, также как и золотой скипетр, который, вероятно, по тяжести его, Царь держал то в правой, то в левой руке. По обеим сторонам престола стояли четыре молодых, рослых Князя, по двое с каждой стороны, в белых камчатных одеждах, в высоких рысьих шапках и в белых сапогах; на груди у них крестообразно висели золотым цепи, и каждый из них вооружен был серебряным бердышом, которые держали они на плечах, как бы готовясь нанести удар. По стенам вокруг (слева) и против Царя сидели важнейшие Бояре, Князья и Государственные чипы более 50 человек, все в богатейших одеждах, в высоких шапках из черной лисицы, которые [45] они, по обыкновению своему, никогда не снимают с головы. В пяти шагах от престола, с правой стороны, стоял Государственный Канцлер. Подле самого престола Великого Князя, с права же, стояла золотая держава, величиною с ядро (48-ми фунтового весу), на резной серебряной пирамиде, вышиною в 2 локтя. Подле державы золотая лохань и рукомойник с полотенцем, для омовения руки Его Царского Величества, после допущения к ней Послов и сопровождающих их.

Целовать руку у Его Царского Величества допускаются только Христианские Послы, Турецкие же Персидские и Татарские не допускаются. Посевину очень не понравилось такое умовение рук, и он говорит: «quod quasi ad expiationem soleat abluere,» и так как оно совершается в присутствии многочисленного собрания знатных особ, то последние утверждаются через это в ненависти к своим единоверцам; но чему он думает, что другие Христианские Князья должны объявить Великому Князю, что не пошлют к нему своих Послов, пока он не отменит такого постыдного обычая. См. соч. его: «De reb. Moscoviticis,» pag. 2.

Когда Послы, вошедши в приемную, почтительно поклонились, их немедленно подвели к Царю, и поставили перед ним в 10 шагах; за Послами стали сопровождавшие их, а с правой их стороны наши два Дворянина с верящими грамотами, которые все-таки они держали, поднявши вверх. Переводчик Великого Князя, Ганс Гельмс, стал подле Послов с левой стороны. За тем Его Царское Величество дал знак Государственному Канцлеру и велел сказать Послам, что он допускает их к своей руке, и когда эти последние начали подходить по одиночке, друг за другом, Царь взял скипетр в левую руку, правую же подавал Послам с благосклонным движением каждому, но при этом, во время целования руки, Послам не дозволялось касаться руками руки Великого Князя. По окончании этого обряда Государственный Канцлер сказал Послам, чтобы Гг. Послы исполняли то, за чем были присланы. Поэтому Посол Филипп Крузе начал говорить, что он привез поклон Его Царскому Величеству от Его [46] Светлости, своего Милостивого Князя и Государя, вместе с изъявлением глубокого сочувствия в скорби, по причине смерти Патриарха; что Его Светлость, Государь Голштинский, полагал , что Бог продлит жизнь Патриарха до настоящего времени, и по тому послал, было, к нему грамоту, которую, вместе с грамотой к Его Царскому Величеству, они имеют честь теперь вручить ему, Великому Князю Московскому. После сего Послы взяли верительные грамоты и поднесли их Царю, который дал знак Канцлеру, чтобы он взял оные к себе.

Послы отошли назад к своим, а Царь в другой раз подозвал Государственного Канцлера к себе и сказал ему, что он должен был отвечать Послам. Канцлер отошел от Царя, приблизился к Послам на расстояние пяти шагов начал так: «Великий Государь, Царь и Великий Князь и проч. приказал сказать тебе, Послу Филиппу Крузе, и тебе, Послу Оттону Бругману, что он принимает грамоты Князя вашего, Герцога Фридриха, велит перевести их на Русский язык, даст вам свое решение по ним через Бояр своих, и в свое время письменно ответит на них Герцогу Фридриху». Канцлер, читая при этом по записке титулы своего Великого Князя и нашего Милостивого Государя Фридриха, снимал шапку и потом снова надевал ее, по произнесении сказанных титулов. За Послами в это время поставлена была лавка, покрытая ковром, на которую они и сели, по приглашению Его Царского Величества. За тем Канцлер объявил, что Его Царское Величество допускает к своей руке важнейших слуг и Гоф-Юнкеров Посольства.

По окончании и этого обряда, Царь, приподнявшись несколько с престола, сам обратился к Послам с следующим вопросом: Здоров ли Князь Фридрих? На что один из Послов отвечал, что при отъезде своем оставили Его Светлость, Божиею милостию, в добром здоровье и благоденствии. Да продлит Господь Бог доброе здоровье и счастливое правление Вашего Царского Величества и нашего Светлейшего Князя!

Вслед за тем вошел Великокняжеский Гофмейстер и прочитал роспись Княжеским подаркам, которые также [47] внесены были в приемную, и немного спустя вынесены были опять вон, по знаку Канцлера. Потом Канцлер снова начал говорить: «Царь и Великий Князь всея России, Государь и Обладатель многих Государства и проч., соизволяет Гг-м Послам продолжать говорить далее». По чему эти последние просили, что бы, в силу договора, заключенного Его Величеством, Королем Шведским, и Его Светлостию, Князем Шлезвиг-Голштинским, по Персидскому делу, их дозволено было тайно выслушать, вместе с Шведскими Послами.

Затем Царь велел спросить Послов: здоровы ли они, и не имеют ли в чем недостатка? и сказать им, что он соблаговоляет, чтобы Гг. Послы кушали в тот день от его стола. После чего два Боярина, введшие Послов в приемную комнату, вывели их из нее, и мы поехали с Приставами и стрельцами домой, в том же прежнем порядке.

Вслед за нами приехал к нам Великокняжеский Камер Юнкер, Русский Князь и весьма почтенный человек, в великолепной одежде, верхом на прекрасно убранной лошади, в сопровождении множества Русских, угощать Послов от имени Царского. Некоторые из сопровождавших его немедленно покрыли стол длинною белою скатертью, и поставили на нем серебряную солонку с мелко натолченною солью, две серебряных кружки с уксусом, несколько больших бокалов или ковшей, медовых чаш, которые были такой величины, что имели по 1 1/2 четверти в разрезе, и 3 из них были из чистого золота, а 2 серебряные, потом большой нож и вилки.

Уполномоченный Великого Князя поместился у главного конца стола и просил Послов сесть подле себя. Наши Гоф-Юнкеры ожидали своей очереди, стоя перед столом. Камер-Юнкер Великого Князя приказал поставить перед Послами 3 больших бокала с Аликанте, с Рейнским вином и с медом, и за тем расставить на столе все кушанья от стола Его Царского Величества, которые одно за другим поданы были на больших 38-ми блюдах, большею частью серебряных (хотя, впрочем, не все из чистого серебра), и состояли из всякого [48] рода вареного, жареного и печеного кушанья, и когда на столе не было уже места, где бы поставить остававшиеся еще блюда, то, для помещения их со стола, снимали прежде поставленные. Когда же на стол поставлено было последнее блюдо, Князь встал, подошел к тому месту стола, где расставлены были блюда, и, подозвавши к себе Послов, сказал: «Эти кушанья присланы со мною от Его Царского Величества Великим Послам Голштинским, и он просить принять их». Потом он взял большую золотую чашу, наполненную очень сладким и вкусным медом (из малины), подал Послам и всем нам такие же чаши и с тем же напитком, и обратившись к Послам, выпил за здоровье Царя, что в то же время должны были сделать и все мы. Один из нас, стоявший несколько вдали от Великокняжеского Камер-Юнкера и, может быть, по причине окружавшего его народа, не могший получить чаши из его рук, хотел было, чтобы передали его со стола с другого конца, но Князь не позволил этого, и, подозвавши его к себе взять чашу, сказал: «Стол этот представляет стол Его Царского Величества, за которым никто не бывает назади, но все равно должны находиться при нем».

За этой первой заздравной чашей таким же образом следовала вторая за здоровье Его Светлости, милостивейшего нашего Князя и Государя, с следующими словами:, «Да сподобить Бог сохранить Князя Фридриха надолго в добром здоровьи, и даровать, чтобы он с Его Царским Величеством навсегда пребывал в добром согласии и дружбе!» В заключение все пили здоровье юного Князя, сына Его Царского Величества.

За тем снова сели за стол и выпили еще по нескольку чар вишневого и ежевичного меду. Послы подарили Князю вызолоченный бокал, в 54 лота, который он приказал нести перед собою вперед, и потом сам обратно поехал во дворец показывать Великому Князю полученный им подарок. У Русских такое обыкновение, что всякий, получивший что-либо от иностранцев в подобных случаях, и даже Посланники их, посылаемые к чужим Государям, по возвращении должны показывать Великому Князю полученные ими подарки. [49] Тиран, Великий Князь Иван Васильевич, иногда отбирал даже такие подарки и удерживал их у себя, как упоминает об этом Герберштейн в «Comm. rerum Moscovitic».

20-го Августа пришли к нам Приставы и объявили, что Его Царское Величество дозволил нам выходить из своего помещения, что город открыт для нас, и что если мы желаем выехать куда ни будь верхом, то нам пришлют лошадей. Кроме того, Шведским Послам и при них состоящим позволено было посещать нас, и нам их. Для многих это могло показаться странным, потому что Москвитяне не задолго перед этим имели обычай, чтобы никто из чужестранных Послов при них состоящих, во все время пребывания их в Москве, не смел выходить один, и если кому из них необходимо было выйти из дому, то при нем всегда должен был находиться стрелец. Только по особенному благорасположению, нам и Шведским Послам, дозволено было свободно ходить по городу, без стрельцов.

Когда Русские узнали, что наши Послы охотно желали бы посетить Шведских Послов, то на 3-й же день пришли Приставы с Великокняжеским Конюшенным (Унтер-Шталмейстером), привели с собою б лошадей из конюшен Великого Князя, и проводили наших Послов Шведским. После того мы часто уже посещали друг друга и не слышали ни малейшего противоречия от Русских.

23-го числа наши Послы пригласили к себе на обед некоторых хороших друзей своих Немцев, и между прочими Придворного Врача Царского и Аптекаря. Но когда эти последние два Господина испрашивали на это позволение у Канцлера, он отказал им, и запретил даже ходить к нам раньше 3-х дней. У Русских подарки, получаемые от Иностранных Держав, обыкновенно оцениваются; и так как подарки Княжеские, привезенные нами, еще не были оценены, и между ними была также и химическая Аптека, то Канцлер и не отпускал Придворного Врача и Аптекаря к нам ближе 3-х дней по тому, что в это время они должны были заняться оценкой сказанной Аптеки. [50]

24-го прибыл к Москве Г-н Арендт Шпиринг, Генерал Licent. Правитель Ливонии, посланный Шведским Королем вслед за Послами. Сначала Русские не хотели было принять его в качестве Посла, с обычным торжеством; но когда другие Шведские Послы, бывшие в Москве, узнали об этом, то сильно оскорбились, и Русские принуждены были выслать Пристава навстречу Шпиринга и прилично принять его.

ГЛАВА VIII.

Как Русские празднуют свой Новый Год.

1-го Сентября Москвитяне празднуют торжественно свой Новый Год; ибо летосчисление свое они ведут от сотворения мира и полагают, вместе с некоторыми древними Еврейскими и Греческими писателями, а также и с некоторыми из наших, что мир получил начало свое осенью. Излагать причины такого мнения я здесь не намерен. Об них упоминают: Alfonsus Tostatus in Genes., с. 1, quaest. 22; Hospinianus de origine festorum с. 1, Calvisius in Isag. Chronol, с. 34, и Origanus parte prima Ephemeridum, p. 7, которые все держатся того же мнения.

По Московскому счислению был в то время (именно в 1634-м году по P. X.) 7142-й год; отсюда видно, что Русские как в Религии, так и в летосчислении своем, следуют Грекам.

Греческие и Восточные Церкви говорят, что они держатся счисления Никифора (Nicephorus), и считают от началу мира до P. X. 5508 лет, хотя Никифор насчитывает только 5500 лет. Если теперь прибавить к этому бывший тогда 1634-й год от P. X., то и выйдет 7142. Таким образом теперь, т. е. в 1654-м г., по P. X. Москвитяне и Греческие Христиане пишут 7162. Мы же, держась истины Библейской Истории, считаем от сотворения мира до P. X. 3949 лет, и по настоящее время (т. е. в 1654-й г. по P. X.) 5603-й год.

Торжественный ход Русских в этот праздник представлял довольно приятное зрелище. На дворцовом дворе собралось более 20,000 человек старых и малых. Из церкви, стоящей с правой стороны у входа на площадь, вышел Патриарх на главную площадь, с своим духовенством из 400 Священников, — все в церковном облачении со множеством хоругвей (образов) и с развернутыми старыми книгами. Его же Царское Величество с своими Государственными Советниками, Боярами и Князьями, шел с левой стороны площади. Великий Князь с непокрытой головой и Патриарх в Епископской митре вышли одни из хода подошли друг к другу и поцеловались в уста. Патриарх подал также Великому Князю поцеловать крест, величиною в пядень, усыпанный большими брильянтами и другими драгоценными каменьями. За тем в длинной речи он произнес благословение Его Царскому Величеству и всему народу, и пожелал всем счастия на Новый Год, на что народ громко закричал: «Аминь!» Тут же в толпе было множество Русских, с поднятыми вверх прошениями, которые они с громкими воплями повергали к ногам Великого Князя. Прошения эти были подобраны с земли и отнесены в покои Его Царского Величества. За тем торжественный ход двинулся далее, и каждый опять пошел в нем на своем месте.

ГЛАВА IX.

О первом тайном представлении, и о том, как въезжали Татарские Послы. Рождение дочери у Царя.

3-го Сентября некоторые из Шведских Послов, и именно: Г. Гилленстиерн, Г. Бурей и Г. Шпиринг, которых посольство имело целью действовать по тому же делу, по которому хлопотали и мы (ибо другие Шведские Послы, каковы Г. Филипп Шейдинг, и Полковник Генрих Флеминг, посланы были только по делам Шведской Короны), допущены были к публичному представлению на которое их провожали с такою же обрядностью, как и наших Послов. Они также [52] просили, чтобы тайное слушание дано было им вместе с нашими Послами, на что и получили согласие. По этому 5-го числа наши и Шведские Послы поехали вместе на это представление, с обыкновенным торжеством и великолепием. На главной дворцовой площади их повели на лево, через палату, в которой также, как и при публичном представлении, сидело множество старых, почтенных мужей, в парчовых одеждах и высоких шапках, из которой прямо уже они вошли в тайную приемную комнату. В этой последней сидели 4 особы, отряженные для тайного слушания, именно, два Боярина и два Канцлера, в богатейших одеждах: их парчовые верхние одежды широко были обложены крупным жемчугом и драгоценными камнями; на груди их крестообразно висели большие золотые цепи. На голове у Бояр были шапочки (подобные скуфьям наших Кардиналов), опушенные сплошь крупным жемчугом, с брильянтами, по средине другие два Канцлера сидели в обыкновенных своих высоких из черной лисицы шапках. Они дружелюбно встретили Послов и просили их сесть подле себя. Бояре сели на первых местах, в углу палаты, ближайшем к окнам, где стенные лавки сходились углом; Послы заняли места у стены, а два Канцлера сели против Пословна лавке без задка (какие вообще употребляются в России). Тут же присутствовал Царский тайный переводчик, Ганс Гельмс; состоящие же при Посольстве и Пристава, сопровождавшие Послов, оставались в передней комнате, кроме двух Секретарей, двух переводчиков и одно Русского писца, которые присутствовали здесь стоя и вели протокол.

Когда присутствующее уселись, старший Боярин спросил Послов: довольны ли они кушаньями, напитками и другими необходимыми предметами, которыми их снабжают? Послы отвечали благодарностью за хорошие припасы и изобилие во всем, после чего все встали, сняли шапки и тот же Боярин держал такую речь: «Великий Государь, Царь и Великий Князь (здесь он прочитал полный титул Царя, по окончании которого все сели снова на свои места), приказал сказать вам, Королевским и Княжеским Послам, что он велел перевести грамоты, привезенные вами, на Русской язык, прочитал их, а [53] также слышал вашу устную речь в публичном представлении.

За тем начал другой (при чем снова все встали, как и прежде): «Великий Государь и проч. желает Королеве Шведской и Князю Голштинскому всякого благополучия и победы над их врагами, и велел сказать вам, что он внимательно прочитал Королевския и Княжеския грамоты и хорошо уразумел смысл их.

Потом третий с тою же обрядностью: «Великий Государь и проч. и проч., узнал из грамот, что во всем, что вы будете говорить, вам должно верить, что будет исполнено, и Его Царское Величество будет отвечать на то, что вы скажете».

Далее четвертый, что «они (т. е. Бояре и Канцлеры) наряжены сюда Его Царским Величеством для того, чтоб услышать, что объявят и чего пожелают Послы,» при чем он прочел имена назначенных особ Царем для тайного слушания. Имена эти были:

Наместник Тверской, Князь Борись Михайлович Лыков-Оболенский.

Наместник Торжковский, Василий Иванович Стрешнев (Stresnow).

Два Думных Дьяка: Иван Тарасович Грамматин, Хранитель Государственной печати и Главный Канцлер, и Иван Афанасьев сын Говоренов (Gawarenow), Подканцлер.

По прочтении списка уполномоченных, все встали опять, и один из Шведских Послов, Г. Ерик (Ericus) Гилленстиерн, стал на Немецком языке, от имени Ея Величества, Короля Шведского, благодарить за то, что Его Царское Величество изволил допустить Шведских Послов к тайному слушанию, после чего он прочитал свои донесения или предложения, написанные на листе. Когда же наши Послы начали было читать свои предложения, которые были несколько длиннее, то Русским Советникам время слушания их показалось слишком продолжительными по чему они взяли оба письменные [54] предложения и пошли с ними к Царю, оставив Послов одних ожидать их в тайной приемной комнате.

В это время наши Пристава и несколько человек из Посольских вошли снова к Послам. Через полчаса в приемную возвратился один только Подканцлер: он объявил Послам, что на этот раз тайное слушание кончено, и Послы могут ехать по домам, что предложения их немедленно переведутся на Русский язык, а по переводе будет и ответ на них. Таким образом мы поехали опять верхами домой, каждый в свое помещение.

12-го Сентября ездили на представление три Татарские Посла, присланные от Черкаского Князя, данника Великого Князя. Поезд этот был вовсе не блистательный, и Послов сопровождала пешком только прислуга их, состоявшая из 16 человек. Послы ехали верхом На представление в красных, из толстого сукна, кафтанах, а возвратились оттуда в шелковых, камковых, алого и желтого цвета, кафтанах, которые получили они в подарок от Великого Князя. Такие посольства от Черкаских и других Татарских Князей ежегодно отправляются в Москву, не столько по делам, сколько за получением богатых одежд и других подарков, которые Великий Князь всегда дает им.

15-го Сентября пришли Приставы и объявили, что на кануне Великая Княгиня родила дочь, которую уже крестили и назвали Софьей. Русские недолго оставляют детей некрещеными, а при крещении не сзывают гостей и не делают пира, как это бываешь у Немцев. Патриарх был крестным отцом (равно как всех детей Великого Князя Патриарх всегда бывает крестным отцом). Мы также получили долю от такой радости, по тому что в этот день содержание наше было удвоено.[55]

ГЛАВА X.

Встреча Турецкого Посла.

І7-го числа прибыл к Москве Турецкий Посол, которого встречало 16,000 человек конницы, с большим великолепием. Замечательно, впрочем, что в таком многочисленном войске знамен было всего только 6. Первое, принадлежавшее гвардейской роте, было из белого атласа; на нем, вкругу из лаврового венка, изображен был двуглавый орел, украшенный тремя венцами, с следующего надписью: «Virtute suреrо». За тем такие же три синие с белым, из которых на одном нарисован был гриф, на другом улитка, а на третьем рука с мечем. Потом из красной камки, с изображением двуликого Януса, и наконец последнее знамя сплошное красное, без всякого изображения. Вероятно, это эмблемы и иносказательные изображения нарисованы были по указанию Немецких Офицеров, бывших под Смоленском; ибо сами Русские вовсе не искусны в изобретении подобных вещей. Перед каждым знаменем ехали верхами гобоисты (флейтщики) и барабанщики, а перед Лейб-Корнетом (тоже знамя) 6 трубачей, которые по своему наигрывали какие-то веселые напевы. Несколько Русских Князей ехали верхами на отличных Персидских, Польских и Немецких лошадях, убранных в богатые нарядные сбруи; вчисле лошадей находились 10 Великокняжеских, с большими серебряными цепями, о которых я упоминал уже при въезде нашем в Москву. Некоторые из нас, вместе с несколькими чинами из Шведского Посольства, составили роту в 50 и, предводимые Шведским Маршалом, Г-м Вольфом Шпаром (Spar), который на этот раз согласился быть нашим Капитаном, поехали Туркам навстречу, за милю от Москвы, собственно из любопытства посмотреть на них. Турецкий Посол, лишь только заметил нас, начал пристально глядеть нам в глаза, что и мы делали с своей стороны, глядя на него. Мы довольно долго ехали рядом с ним, рассматривали сопровождающих его и весь поезд, а он был следующий: [56]

Впереди ехали верхами 46 стрельцов, увешанные луками, стрелами и саблями; за тем Пристав в шитом золотом кафтане, за которым следовали: 11 человек в красных бархатных одеждах: это были Турецкие и Греческие купцы и несколько лиц из Греческого духовенства. Потом Маршал Посла один; за ним 4 телохранителя, вооруженные луками и стрелами. Далее: 2 Камер-Юнкера Посла, в весьма красивых одеждах, и наконец сам Посол.

Посол был среднего роста, с желтоватым лицом и черною, как смоль, окладистой бородою; исподний кафтан на нем был белый атласный, С пестрыми цветами, а верхняя одежда парчовая, подбитая дорогим мехом; на голове у него, также как и у всех его людей, была белая чалма: она составляет обыкновенное украшение в одежде Турок.

Он сидел в простой, белой деревянной Русской карете, увешанной, впрочем, весьма дорогими коврами, шитыми золотом. За ним, с поклажею, тянулось более 40 подвод, из которых на каждой сидело по одному, или по 2 человека прислуги Посла.

Когда поезд находился уже не далее четверти мили от города, и Посол увидал, что Русские, которые назначены встретить его, были уже не далеко, он вышел из кареты и сел на прекрасную Арабскую лошадь. Проехавши таким образом еще расстояние, величиною на ружейный выстрел, его встретили 2 Пристава, по обыкновению, с Великокняжескими лошадьми, на коих они оставались до тех пор, пока Турецкий Посол не сошел первый; за то Турки, с своей стороны, не снимали с головы своих тюрбанов и не показывали ни малейшего знака почтения при произнесении Приставами имени Великого Князя, хотя все Русские снимали при этом свои шапки.

Принявши Посла, Русские немедленно вскочили на своих лошадей. Посол тоже не мешкал и хотел даже сесть прежде; но лошадь, которую ему дали, была очень высока, с высоким Русским седлом, и такая пугливая, что он не только с трудом взобрался на нее, но должен был еще остерегаться, [57] чтоб она не ушибла его. Наконец, как только Посол, хотя и не без опасности, уселся на лошади, Приставы поехали по сторонам его, и проводили его таким образом на вновь отстроенный при нас (сгоревший прежде) Посольский двор. Здесь, отведши ему помещение, двор Посольский крепко заперли и приставили к нему довольно надежную стражу.

Наши Послы, при въезде Турок, хотели было посетить Шведских Послов, по приглашению этих последних посмотреть на Турок; ибо Посольский двор, в котором помещены были Турки, находился по соседству с пребыванием Шведских Послов так, что из него было видно все на дворе Турецком; но Государственный Канцлер прислал просить наших Послов, чтобы они, по некоторым причинам, только на этот день остались у себя дома.

19-го числа мы были на втором тайном слушании с Королевскими Шведскими Послами.

ГЛАВА XI.

О поезде Турок на первое публичное представление, также о поезде Греков на представление, и о том, как мы передали грамоту от Его Светлости, Курфирста Саксонского.

23-го Сентября Турецкий Посол имел публичный прием, на который провожали его в следующем порядке:

Впереди ехали верхами 20 Казаков на белых Великокняжеских лошадях, а за ними Турецкие и Греческие купцы, за которыми несли следующие подарки:

20 кусков золотой парчи, которые несли столько же человек Русских один за другим.

Золотой крест, величиною побольше пальца, осыпанный брильянтами, на серебряном блюде.

Хрустальный кувшин, оправленный в золото с драгоценными каменьями.[58]

Пояс для сабли, обделанный весь золотом и драгоценными каменьями.

Весьма крупная жемчужина, которую несли на блюде, на красной тафте.

2 узды художнической работы.

2 седельных покрывала, шитых золотом и жемчугом.

Большой брильянтовый перстень на блюде.

Рубин величиною почти в рейхсталер, оправленный в золото.

Скипетр, на подобие Турецкой булавы.

За подарками ехали верхами 8 Турок попарно, за тем 2 молодых Турка, которые несли перед Послом верительные грамоты на длинном, красном шелковом, платке; грамоты эти, сложенные, были величиной с локоть.

Греческого духовенства не было при этом поезде; но 28-го числа оно особенно представлялось, к чему провожали его, верхами на лошадях, 2 престарелые Русские Священника до дворца; здесь же встретило их множество Священников, которые уже и провели их на представление. Подарки Греческого духовенства были:

6 блюд, из которых некоторые вызолочены, с мощами.

Риза, шитая золотом и унизанная жемчугом, для которой золоченый футляр несли вслед за нею.

Узда Для лошади, украшенная драгоценными камнями.

2 куска золотой парчи.

Еще риза.

Кусок серебряной объяри (Tobin) с золотыми цветами.

За подарками следовали Греки в темных камлотовых одеждах, сопровождаемые сказанными Русскими Священниками и монахами; перед ними несли Епископский посох, поднятый вверх. [59]

У наших Послов была еще грамота к Великому Князю от Его Светлости, Курфирста Саксонского , и Послы за благо рассудили передать его Царю также на публичном представлении; для этого Русские назначили день Св. Михаила, и грамоту нес перед Послами высокородный Иоанн Христофор Фон Ухтериц (Uchterietz) на желтой и черной тафте. Великий Князь дружески принял грамоту и спросил: Как здоровье Его Светлости, Курфюрста Саксонского , Иоанна Георга? После ответа Послов, что Его Светлость Курфюрст находится в добром здоровье, Царь продолжал, что он соблаговоляет сегодня Г-м Послам кушать от его стола. За тем нас проводили обратно в наше помещение. Хотя мы весьма желали получить сказанный Великокняжеский обед, и дожидались его до 2-х часов, но напрасно, по чему и велели уже подать нам наши обыкновенные кушанья. В 3 часа, в обычном порядке, пришли Русские, принесли нам двойное количество напитков, извиняясь, что, по краткости времени, кушанья от стола Великого Князя не были еще готовы, и спросили, не хотим ли мы получить от них деньгами? когда же мы не согласились на это, то на другой день нам выдали натурой продовольствие в двойном количестве. Один из хороших наших приятелей сказал нам, что Царь узнал, как мы из первого пожалованного нам обеда разослали множество блюд другим, именно в тот же день, хотя у Русских, впрочем, весьма употребительно, чтобы кушанья, жалованные от Царского стола (если их не съедят все в тот день, когда их присылают) рассылать своим приятелям, чтобы таким образом и этих последних сделать участниками Царского жалованья.

ГЛАВА XII.

Об одном большом празднике Русских. О нашем 3 м, 4-м, 5-м и последнем тайном слушании и об отъезде Гг. Шведских Послов.

1-го Октября Русские праздновали свой большой праздник: (Покров Пресв. Богородицы. — Перев.) Царь, с своими придворными людьми, и Патриарх, со всем своим духовенством, совершали ход в церковь, находящуюся перед Кремлем, довольно изящной постройки, называемую Св. Троица (Покров Пресвятыя Богородицы, что на Рву, иначе Василий Блаженный. О. Б.), Немцы же называли ее Иерусалимом. Перед Кремлем на площади, на правой стороне, находилось местечко, огороженное решеткою, в виде амвона, подле которого стояли 2 огромные металлические пушки, из коих одна имела около локтя в поперечнике, Когда церковный ход приблизился к этому огороженному месту, Великий Князь и Патриарх одни только вошли в него, Патриарх держал перед Царем книгу, окованную серебром, с литым выдававшимся образом по середине; Царь с благоговением клал низкие поклоны перед книгою, и за тем коснулся ее головою своего; в то же время Священники читали, стоя вне решетки. Через несколько времени Патриарх в другой раз подошел к Царю, дал ему облобызать большой, с руку величиною, золотой крест, осыпанный брильянтами, и дотронулся этим крестом чела и обоих ланит Царя; после чего оба они, а равно и все, отправились уже указанную церковь, где и продолжали свое богослужение.

Греки, прибывшие с Турецким Послом, также вошли вместе с другими в церковь. Русские охотно допускают их в свои храмы, потому что они исповедуют одинаковую с ними Греческую Веру; Христианам же всех других Исповеданий вход в Русские церкви решительно возбраняется. На описанном сейчас ходе присутствовало множество народа, который поклонами и крестным знамением выражал свое благоговение.

8-го Октября мы были на 3-м тайном слушании с Гг. Шведскими Послами, и добрые 2 часа пробыли на нем.

12-го числа Великий Князь ездил на богомолье в церковь, находящуюся в полумили от города, в сопровождении своих Бояр, Князей и 1000 человек войска. Впереди ехал верхом на лошади Великий Князь один, с плетью в руке, а за ним [61] Бояре и Князья, по 10 в каждой шеренге, представляя собою великолепное зрелище. За тем следовала Великая Княгиня с детьми: молодым Князем и Княжною, в деревянной, резной, большой карете, сверху покрытой красным сукном, а по сторонам завешанной желтой тафтою; карету везли 16 белых лошадей. Потом следовали Царские придворные госпожи в 22 Деревянных каретах, раскрашенных зеленою краскою и покрытых также красным сукном, которым покрыта была и вся конская упряжь. Кареты были плотно притворены и завешены, чтобы никого из сидящих внутри нельзя было видеть; но, на мое счастье, случилось так, что ветер приподнял несколько занавесь в проезжавшей мимо меня карете Великий Княгини, и я мог видеть ее лице и платье; последнее было чрезвычайно роскошно и великолепно. По сторонам поезда шло более 100 стрельцов, с белыми палками в руках, которыми они разгоняли с дороги народ, сбежавшийся отовсюду. Народ же этот, вообще любящий и глубоко почитающий свое Правительство, посылал, вслед поезду, громкие желания всякого счастья и благополучия.

23-го числа мы были на 4-м тайном слушании с Шведскими Послами, на котором мы покончили с ними большую часть наших дел.

28-го Гг. Шведскис Послы все вместе получили в публичном представлении окончательное решение по их делам и полный отпуск. Возвращаясь с этого представления, они приказали нести перед собою, двум чинам из своих, ответ на их грамоты; 7-го и 10 го Ноября в три приема они отправились обратно из Москвы в Ливонию и Швецию.

19-го Ноября мы имели 5-ое и последнее тайное слушание, на котором нашим Послам было объявлено, что Его Царское Величество, по надлежащем рассмотрении дела, на основании существовавших доселе договоров, решился наконец сделать удовольствие Его Княжеской Милости, Фридриху, Герцогу Шлезвигскому, Голштинскому и проч. и проч., как своему другу, дяде и свояку; что, но особенной любви к Герцогу, Царь [62] согласился на его просьбу, в которой отказано было уже многим Государям Европы, именно: дозволял Послам его свободный проезд через Россию в Персию и обратно, с тем только, впрочем, условием, чтобы Гг. Послы предварительно возвратились в Голштинию , к своему Князю, и привезли его утверждение настоящего договора Его Царскому Величеству.

Окончив такое продолжительное и многотрудное поручение, мы дозволили себе разного рода удовольствия, посещая некоторых из наших добрых и близких друзей. Таким образом наши Послы с некоторыми из нас были однажды на крестинах у Г-на Шведского Резидента; потом Царский Придворный Врач, Г. Венделин, приглашал Послов на свадьбу, которую он устроил для друга своего и нашего любезного товарища в путешествии, Г-на Гарлеф Людерс-Гаузе (Garleff Lueders Hause), бывшего впоследствии в Готторфе при Голштинском Дворе наставником Княжны. Наконец именитый купец, Г. Давид Рюцен (Ruetzen), также дал нам однажды великолепный пир, на котором угостил нас самым роскошным образом.

ГЛАВА XIII.

О крестном ходе Русских в церковь, а также о поезде Крымских Татар на представление.

22-го Октября (Праздник Казанской Божией Матери, а церковь, вероятно, Казанский Собор, — Перевод.) у Русских тоже был большой, нарочитый крестный ход в церковь, которая стоит недалеко от обыкновенного Посольского двора. На этом ходу присутствовали Патриарх и Великий Князь. Крестный ход происходил следующим образом: [63]

Вся дорога от дворца до церкви уложена была досками; по этой дороге впереди всех шли продавцы восковых свечей и несколько человек с метлами, которыми они подметали дорогу. За этим следовал самый ход:

Прежде всего шел отдельно человек с рукомойником и полотенцем,

За ним несли 3 знамя красных с белым, которые походили на военные значки (Cornette).

Далее 61 Священник в полном церковном облачении.

За тем на длинных древках несли 4-х Херувимов.

Потом, на таком же длинном древке, один человек нес фонарь.

За ним шли 40 Священников.

Далее 8 Священников несли большой крест, с шарами по концам, укрепленный на 2-х древках, крестообразно сплоченных.

За ними шли сто человек Священников и монахов, каждый с иконой в руках.

Далее: 2 человека несли огромной величины, покрывавшую их собою, икону, за которой следовали еще 40 Священников,

За тем трое несли другую большую икону, украшенную множеством жемчуга.

За ними еще икона, которую нес один человек.

Потом шли 4 Священника и пели, а за ними опять икона.

Все эти иконы были живописные, и ни одной не было резной.

Далее украшенный брильянтами крест, длиною слишком в четверть локтя, на блюде. Потом несли две горящие свечи.

Затем шел Патриарх в богатейшем церковном облачении, под голубым небом (балдахином); его вели под руки [64] 2 человека. Перед Патриархом и по сторонам у него шли до 50 Священников и монахов.

За этими последними шел наконец Царь пешком, под красным небом, сопровождаемый своими Боярами и Князьями.

За ними 2 человека несли красное седалище Великого Князя; потом вели его лошадь, и наконец Царские сани, которые везли 2 белые лошади.

В таком ходе шли Русские в сказанную церковь. Причиною постройки этой церкви и учреждения ежегодного к ней хода была икона Божией Матери, которую нашли в земле, на том самом месте, где стоит церковь (Как известно, Казанский Собор, на Красной площади, близ Воскресенских Ворот, построен, при Царе Михайле Федоровиче, Князем Пожарским в воспоминание освобождения Москвы от Литвы, в 1612 г., во имя Казанския иконы Божия Матери, с Пределом Св. Равноапостольного Аверкия Чудотворца, празднуемого 22-го Октября. О. Б.).

12 Декабря мы видели поезд Крымских Татар на представление, состоявший из 72-х человек, которые все величали себя Посланниками. Великий Князь сидел с ними на представлении целые 3 часа и сам выслушал их прошения. Они расположились в приемной, на полу, по своему обыкновению, и (как раз сказывали нам) всем им поднесли там по чаше меду. За тем Великий Князь наделил всех их подарками: 2-м главнейшим из них подарил парчовые кафтаны, остальным же из алого сукна и других материй, сообразно с значением каждого, pавно как и шапки: старшим даны были соболевые, низшим из другого меха. Все эти подарки Татары, возвращаясь с представления в свое помещение, надели на себя поверх своей одежды.

Народ этот, довольно опасный и хищный, занимает обширные пространства в разных местах на юг от Москвы, и своими беспрестанными набегами, грабежом и уводом людей наносить большой вред Великому Князю, особенно около Тулы. [65] Хотя уже по приказу Царя Федора Ивановича, в защиту против набегов Татар, был вырублен лес, вырыты канавы и на 100 миль поделаны валы, но эти меры и по сию пору весьма мало приносят пользы. С такими посольствами эти народы довольно часто приезжают в Москву, собственно только для того, чтобы получать подарки. В таких случаях, чтобы иметь мир, Царь не щадит издержек; Татары же до тех только пор и соблюдают мир, пока их хорошо принимают и дарят.

ГЛАВА XIV.

О последнем публичном представлении.

16-го Декабря провожали нас на публичное представление, опять с большим великолепием, и как по причине мороза и снега Русские Бояре уже не ездят верхом, а обыкновенно в санях, то за Послами прислано было двое прекрасных саней, из которых одни обиты были красным атласом, другие красной камкой, внутри обложены шкурой белого медведя, а сверх шкуры покрыты прекрасными Турецкими коврами. Хомуты на лошадях были вызолочены и увешены множеством лисьих хвостов: это самое роскошное украшение санной упряжи, не только у знатных Бояр, но даже и у самого Царя.

Приставы ехали отдельно, каждый в особых санях, по правую руку каждого Посла. По прежнему, перед приемным покоем, Послов встретили 2 знатные Боярина, и ввели их к Царю, который начал тем, что спросил Послов, через своего Государственного Канцлера, все ли Гг. Послы в добром здоровье? По приличном ответе на этот вопрос, позади Послов поставили лавку, на которую пригласили их сесть. За тем канцлер сказал: «Великий Государь, Царь и Великий Князь, Михаил Феодорович, Самодержец Всероссийский и проч. и проч., приказал вам, Послам, сказать, что вы присланы от Его [66] Княжеской Милости, Князя Фридриха Голштинского , к Его Царскому Величеству с грамотами, которые Царь исправно получил; что, по вашему желанию, Его Царское Величество приказал выслушать вас своим Боярам и Советникам: Князю Борису Михайловичу Лыкову; Василию Ивановичу Стрешневу, и Думным Дьякам: Ивану Тарасовичу и Ивану Говоренову; что за тем, по совещанию с ними, по известному делу, у вас состоялся договор, который вами подписан; что в то же время Его Царское Величество получил через вас от Курфюрста Саксонского , Иоанна Георга, грамоту, содержание которой он изволил выслушать. Теперь же вы должны принять ответные грамоты Его Царского Величества к Князю Фридриху Голштинскому и Курфюрсту Иоаину Георгу».

Вместе с темь, тут же перед Царским престолом, Канцлер передал Послам грамоты, которые Послы приняли с обычным приличием. Потом Великий Князь поклонился и сказал, чтобы Послы, когда возвратятся к Курфюрсту Иоанну Георгу и к Его Княжеской Милости, Герцогу Фридриху, передали им его поклон. Сказавши это, Царь велел Канцлеру сообщить Послам, что он еще раз соизволяет допустить их, главных Офицеров и Гоф-Юнкеров к своей руке. По окончании этого обряда, нам опять объявили, что Царь жалует нас кушаньем от своего стола. Послы почтительно благодарили за все оказанные им Царские милости и благосклонное к ним внимание, пожелали Его Царскому Величеству долголетней жизни, счастливого и мирного правления, и всему дому Великокняжескому всякого благополучия. За тем окончательно простились и поехали обратно в свое пребывание.

Через час принесли к нам Великокняжеские напитки и кушанья; последних было 46 блюд, которые состояли большею частию из вареной, жареной в постном масле и печеной рыбы, из кой-какой зелени и разных печений; мяса не было никакого — потому что в то время у Русских был пост, который ежегодно держат они перед Рождеством Христовым. С этим обедом пришел Князь Иван Львов, который [67] угощал нас точно с такими же обрядностями, с какими угощали нас и после первого публичного представления.

После обеда пришли к нам Конюший, Ключник (погребщик) Великого Князя, да поставщики, которые во все время пребывания нашего в Москве доставляли в помещение Послам съестные припасы и напитки, и просили Послов о благодарности. Конюшему, Ключнику и Князю Львову подарено было каждому по бокалу, остальным (которых было 16 человек), всем вообще, дано 32 рубля, что составляешь 64 рейхсталера.

На следующий день явились к нам 2 Пристава с 2-мя переводчиками; последние были: Ганс Гельмес, находившийся при Царе и при Боярах его во время наших тайных совещаний, и Андрей Ангелер (Angeler), служивший постоянно при нас, вместе с одним Приставом; все они четверо пришли осведомиться, сколько лошадей потребуется для нас на обратную поездку; мы сосчитали и объявили, что нужно будет до 80 подвод или вольных лошадей. Господа эти тоже получили от Послов подарки, каждый по большому бокалу; главному Писарю (Секретарю) в Канцелярии также был дан большой бокал. Кроме того разосланы были разные бокалы нескольким Боярам, которые оказали какую ни будь услугу в наших делах, или же просто были особенно дружески расположены к нам во все время.

ГЛАВА XV.

Об отъезде нашем в Голштинию, от Москвы до Новгорода.

21-го числа наши Пристава представили нам нового Пристава, Богдана Сергеевича Гомодова (Bogidan Tzergewilz Gomodow), который должен был провожать нас до Шведской границы.

На следующей за тем день Приставы доставили в жилище Послам 80 подвод, и [68] другими 12-ю человеками Русских, принесли от Его Царского Величества подарки Послам и состоящим при них, а именно: несколько циммеров соболей (один циммер (Циммер — 40 штук, счет употребляемый меховщиками, — Перев.) равнялся 20 парам соболей), двум Послам вместе дано было 11 циммеров лучших соболей; Офицерам, Юнкерам, Камер-Пажам, Ффурьерам, кухмистру и Вагенмейстеру, каждому по одному циммеру подкладочного соболя; остальным низшим чинам, некоторым по две пары, а другим по паре соболей. При этом Послы подарили Писарю, который пришел с соболями, бокал, а остальным Русским 30 рейхсталеров.

Его Царское Величество приказал в то же время передать Послам, что не хотят ли они, по причине наступающего праздника Рождества Христова и очень сильных морозов, пробыть еще несколько дней в Москве; что Царю будет весьма приятно, если они останутся, не смотря на то, что для отъезда их все уже приготовлено. Но так как Гг. Послы торопились домой, то мы и начали собираться в путь.

Послы и некоторые из нас купили для себя собственный сани, за которые из разряда самых лучших платили мы по 3, много по 4, талера.

Между тем, имея в будущем намерение ехать в Персию, Послы наши отправили корабельного мастера, Михайла Кордеса, с 6-ю людьми, в Нижний (Niesen), находящийся во 100 милях за Москвою, с тою целью, чтобы он построил там корабль для будущего плавания нашего по Волге и Каспийскому морю.

Таким образом 24-е Декабря назначено было днем нашего отъезда; в полдень явились Приставы с несколькими стрельцами и двумя санями (теми самыми, в которых Послов возили на представление), и обычным порядком проводили Послов из города. Простившись с Приставами, Немцами и другими хорошими нашими приятелями, которые провожали нас с [69] полчетверти мили за город, уселись мы каждый в свои сани и пустились в путь.

В этот день и следующую за ним ночь мы проехали до Клина (Klin), селения, лежащего в 90 верстах или в 18 милях от Москвы. Так как следующее 25-е число было днем нашего праздника Рождества Христова, то мы отпраздновали его здесь с проповедью; после обеда отправились дальше, ехали целую ночь, и утром 26-го числа прибыли в город Тверь. Это был первый ям; нам дали здесь свежих лошадей, на которых вечером и во всю ночь мы сделали 12 миль и приехали вТоржок. Отсюда через 4- дня, и со дня отъезда из Москвы через 6 дней (Здесь явная ошибка; надо через 7 дней. — Перев.), именно 31 Декабря, прибыли мы в Новгород, до которогоот Москвы считается 110 Немецких миль. Такая скорая езда вовсе не удивительна в России; ибо в зимнее время Русские лошади могуг постоянно, не кормясь, бежать от 10 до 12 миль, при том же такой езде способствует и то, что Россия везде почти представляет плоскую равнину.

1635 ГОД.

ГЛАВА XVI.

Путешествие, через Нарву, Ревель, Пернов, до Риги.

1-го Генваря, 1635 года, отслуживши обедню, мы выехали из Новгорода и сделали 36 верст до Мокрицы (Mokriiz). 2-го проехали 32 версты до Зверина (Tsverin). 3-го — 30 верст до Орлина (Orlin). 4-го — 41 версту до Зарицы (Saritza). В следующую за тем ночь мы проехали еще и мили до Лилиен-Гагена (Lilienhagen), имения в Ижории (Ingermanladt) Г-жи Катарины Стопие (Slopioe), вдовы Иоанна Миллера, бывшего Агента Шведского в Москве, где нас угостили отлично. 5-го числа, сделавши 7 миль, мы прибыли в город Нарву. [70]

6-го числа мы отправили обоз наш вперед, Послы же с нами выехали на другой день, и через 3 дня, т. е. 10 Генваря, приехали в город Ревель.

Мы прожили здесь целые 3 недели. Увидавши, что возвратиться в Голштинию по Балтийскому морю нам было не возможно, по причине прекращения плавания, и справедливо полагая, что было бы неблагоразумно оставаться в Ревеле на всю зиму без дела, мы решились немедленно продолжать наше путешествие сухим путем через Пруссию, Поморье и Мекленбург. По этому большая часть прислуги оставлена была в Ревеле, на хлебах у Г. Генриха Козена (Kosen), с которым мы сделали по этому предмету условие. Послы же, взявши с собою только 10 человек, 30-го Генваря выехали из Ревеля и отправились по кратчайшей дороге в Ригу.

Первые две ночи провели мы в поместье Кегель (Kegel), где потомственный владелец в Кунде, бывший в то же время членом Ревельского Магистрата и моим добрым тестем, Иоанн Миллер, угощал нас на славу.

2-го Февраля прибыли мы в Пернов (Parnow), где приветствовали нас пушечными выстрелами, при чем Бог избавил меня от большого несчастия: только что стали мы въезжать в городские ворота, как в нашу сторону, с площади, выстрелили из пушек, и банник, забытый во время заряжения в жерле одной пушки, близехонько пролетел мимо меня, ударился в стену, распался вдребезги, а осколки его упали подле самых саней моих: от грому и треску я оглох на целые полчаса,

Пернов небольшой город, получивший название свое от реки, протекающей в нем, стоит у Балтийского моря; в нем есть довольно порядочный замок, а главная промышленность его и торговля заключаются в хлебе. Король Шведский, Ерик, в 1562 году взял этот город у Польши, но Поляки снова завоевали его себе в 1565 году; у этих последних его отняли потом Русские. Наконец, в 1617 году, Шведы опять покорили его своему владычеству, под которым находится он [71] и поныне. В наше время владела им и находилась в нем вдова Графа Фон Турн (Thurn), Госпожа Магдалина, урожденная Графиня Фон Гардек (Hardeck). Послы отправили к ней меня, вместе с двумя другими чинами из состоящих при них, засвидетельствовать Ее Графской Милости их почтение и предложить ей свои услуги, которыми они могли служить ей по каким ни будь делам в Германии. Такое приветствие и предложение услуг были весьма приятны Ея Графской Милости, и она, в знак благодарности, сама предложила каждому из нас 3 больших бокала Испанского вина, за здоровье Княжеской Милости, нашего Государя, и Послов его; при этом чрезвычайно умно распространилась она о высокой славе нашего Князя, о похвальных намерениях предпринятого им Посольства, весьма искренно говорила о Русском народе, его Вере, и разговор ее исполнен был такой прелести и величия, которых передать не возможно. Кроме того, Графиня прислала в помещение Послов из замка двух детей своих, молодых Фон Турн: Графа Християна и Графа Генриха, в сопровождении Гофмейстера их, Иоанна Липгардта (Liphardt), во уважение Его Княжеской Милости, для предложения услуг его Послам. Послы удержали у себя молодых Графов откушать в тот вечер вместе с.ними. Молодые люди в разговорах своих и обращении обнаружили особенные достоинства, свойственные их высокому состоянию и почти неожиданные в таких юных летах.

На следующей день Графиня прислала нам множество разного продовольствия, и несколько писем к тестю ее, Старому Графу Фон Турн; вместе с тем она просила Послов поручить сыновей ее вниманию Его Княжеской Милости, как будущих слуг его.

Выезжая из города, мы хотели расплатиться с хозяином гостиницы, в которой останавливались, но он решительно отказался взять деньги за наше продовольствие, говоря, что Графиня присылала для нашего стола большую часть своих съестных припасов; по этому мы подарили ему 20 рейхсталеров, за которые он довольно дружески благодарил нас. Но едва проехали мы с милю от города, как увидали верхового, [72] который догнал нас и возвратил нам деньги, которые мы подарили хозяину, при чем сказал прямо, что такого подарка было слишком мало. Таким образом мы принуждены были послать назад своего гонца, приказав к данным уже прибавить еще 12, чем хозяин остался наконец доволен,

6-го числа мы въехали в Ригу, где как нельзя лучше приняты были нашими добрыми друзьями. На следующий день Г-н Губернатор навестил Послов, а 10-го числа устроил для них у себя праздник, на который пригласил нас и важнейших особ города, и на котором угощал самым роскошным образом.

Во все эти дни нас беспрестанно приглашали друзья наши на пиры и доставляли нам всевозможные удовольствия.

ГЛАВА XVII.

О путешествии через Курляндию.

13-го Февраля мы снова выехали из Риги, вместе с одним Французским Посланником, который подписывался так: «Charles Tallerand, Prince de Chales, Marquis Dissidevil, Baron des Baronies de Marrvil et de beauville, Segneur de Griquol». Король Французский послал его, с Яковом Русселем (Rueschel-In), вкачестве Посла вТурцию и к Великому Князю Московскому; но товарищ его, будучи в Москве, изменнически оклеветал его перед Патриархом (у которого Руссель своими коварными происками приобрел большую силу), так что он впал внемилость у Великого Князя и был сослан в Сибирь, где содержался целые 3 года. Впоследствии, когда хитрость и злоба Русселя, направленная к тому, чтобы поселить вражду между разными Государями, и низвергать всех тех, которые мешали ему в такой политике, открылась и Mapкиз оказался невинным, ему возвратили свободу, после смерти Патриарха. Взаточении и изгнании своем Маркиз выучи ль от скуки первые и книги Энеиды Виргилия наизусть, так [73] что если из этих книг сказать ему какой угодно стих, он тотчас же мог продолжать его до самого конца; ему было всего 36 лет и характер у него был преживой и веселый.

Мы ехали через Курляндию и 14-го числа к полудню прибыли в Митаву, небольшой город, лежащий в 6-ти милях от Риги; оттуда, поздним вечером, проехали мы еще 3 мили и остановились в селе Дублине (Dublin). Здесь, по темноте ночи, хозяин гостиницы принял нас за солдат, или за Цыган, которые незадолго перед нами посетили его и плохо заплатили; наконец мы уговорили его кое-как впустить нас, но из пищи все таки не добыли у него ни чего, кроме черствого сыра, хлеба и кислого пива.

15-гочисла, проехав далее 7 миль, прибыли мы в Фрауэнберг (Frawenberg), в котором Иснравник хотя не пустид нас в замок, но прислал нам вгостиницу добрую бочку пива. Фрауэнберг небольшой городок, принадлежащий Польше: в нем на гории стоит монастырь, вокруг которого живут Каноники (монахи) и нолучают хороший доход.

16-го числа, отъехавши далее еще 7 миль, прибыли мы в Бадарен (Badaren), находящийся также в Польском владении, и остановились там у одного старого Дворянина, отставного конного Ротмистра, Иоанна Амбодена (Amboden). Этот Дворянин угостил нас отлично, продержал за столом до полуночи, потчуя превосходными напитками, как, например: старым «Литовским медом, вином, пивом, и в короткое время так ознакомился с Послами, что окончательно приобрел их дружбу. На следующее утро он в другой раз угостил нас превосходным завтраком, привел на этот завтрак и 2-х своих дочерей, которых на кануне не показывал, и велел во все это время своим музыкантам играть на литаврах. На прощании он подарил Послам, в знак памяти, одному прекрасное ружье, а другому шпагу, на что Гг. Послы отвечали ему также подарками, 2-мя отличными карманными часами. Мы пропировали за завтраком до полудня, по чему в этот день (т. е. 17-го числа) сделали только 4 мили, проехавши до Гафсгофа (Рфааырщаа), где легли спасть уже не евши.

19-го числа проехали мы далее 6 миль, до селения Ватцава (Watzaw); 18-го тоже 6 миль до Мемеля.

Мемель, небольшой, но довольно порядочный, городок, с удобною пристанью на Балтийском море, окружен со всех сторон рукавами реки и укреплен окопами о 4-х раскатах. Он построен в 1250 году по P. X., принадлежит Пруссии и Курфюрсту Бранденбургскому, и в нашу бытность сильно охранялся от Шведов.

20-го Февраля мы отправились по заливу до Свенцеля (Swentzel), на расстоянии 3-х миль; вечером, проехавши далее пять миль, прибыли в Булкапен (Bulcapen); отсюда, сделавши еще 8 миль, мы благополучно приехали, 21 го числа, на своих санях в Королевец (Koenigsberg), где, по недостатку снега, принуждены были оставить свои сани.

Между разными достопримечательностями города, мы нашли здесь, в прекрасном замке Курфюрста, превосходную библиотеку, которая хотя не увеличивается постоянно ежегодными приобретениями, за то содержится в отличном порядке. В числе множества шкафов, мы видели в ней один, полки которого уставлены были большими листовниками в 4-ку, украшенными серебром. Из этого шкафа показывали нам одну книгу, писанную собственноручно Маркграфом Брандебургским, первым Герцогом Прусским, скончавшимся в 1564 году. В ней он дает наставления своему сыну, каким образом этот последний должен после него править Герцогством, сообразно с Христианским учением на благо подданными. Кроме того, в этом замке, за церковью, есть превосходнейший зал во 166 шагов длины и в 30 ширины, со сводами, художнически выведенными без всяких столбов и опор в середине.

24 числа мы выехали из Королевца в каретах и повозках, с кучерами: дорога шла лесами и песчаными холмами до Ельблонга (Elbingen). Этот городок не отличается большими и роскошными зданиями, но расположен прекрасно, с довольно [75] правильными улицами, с башнями, новыми валами, надежными раскатами и укреплениями.

27 Февраля приехали мы в Гдапск (Dantzig) и прожили в нем 3 недели. В продолжении этого времени Магистрат почтил нас разными подарками, некоторые члены его и важнейшие граждане (из которых главный был Россов, das Rossowische), беспрестанно давали нам богатые обеды. Нас водили также в Юнкергоф находящейся на одной площади, где, в огромной со сводами зале, собираются знатнейшие лица города и занимаются попойками. Здесь они составляют из себя братство, пользующееся разными преимуществами, в которое приняты были наши Послы и некоторые из нас и в котором, как значится в книге их, участвуют и многие Княжеская особы. Кто хочет быть братом, должен выпить большой, золоченый, заздравный бокал, в который входить целая кружка (Kanne) вина, и при этом объявляют, что кто выпьет этот бокал разом весь, тот может взять его с собою домой. Однажды какой-то Поляк, желая приобресть бокал, решился и выпил в один дух из него все вино. По существующему постановлению, ему позволили взять бокал домой, но вслед за тем потребовали его назад, с такой оговоркой, что хотя позволяется брать выпитой бокал к себе на дом, но не удерживать его у себя. Нам показывали также ружейную Палату, богатейшее здание, наполненное разного рода военными принадлежностями и всяким оружием, которые содержатся в таком порядке, что тотчас видно, какую страсть имеют к ним граждане.

16-го Марта мы снова отправились в путь, и 25-го числа прибыли в прекрасный город Штетин.

29-го, именно в день Пасхи, приехали мы в Росток, а 30 в Висмар. Так как эти последние города лежат по соседству с нами, и довольно известны уже из других писателей, в особенности из сочинений Каспера Шульцена (Schultzen), Геннебергерна (Hennebergern), Цейлерна (Zeilern) и других, то нет надобности в подробном их описании. [76]

Последнего числа Марта месяца прибыли мы в Княжеской замок Шёнберг (Schoenberg). Здесь родители любезного нашего спутника, Иоанна Альбрехта Фон Мандельсло (Mandelslo), приняли и угостили нас отлично, особенно меня; по тому что, по причине полученной мною тут раны, я должен был остаться на несколько дней по отъезде Послов, и в эти дни радушные хозяева оказывали мне всевозможный почет и попечения.

Из Шёнберга Послы поехали 1-го Апреля и прибыли в Любек, а потом в Аренсбёк (Arensboeck). Здесь Его Княжеская Милость, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Иоаким Эрнст, прислал в гостиницу за Послами карету шестернею; с тремя чинами из нас Гг. Послы поехали в замок и обедали там: по уважению к нашему Милостивейшему Князю и Государю, нас приняли и угостили здесь отлично.

На следующее утро, после доброго завтрака, Его Княжеская Милость приказал отвезти Послов назад в гостиницу. В этот же день мы приехали в Прец (Pretz).

6-го Апреля, в полдень, мы были в Киле (Kiel), а вечером того же дня, с Божиею помощью, прибыли наконец и в Готторф, На следующий день Послы докладывали Его Княжеской Милости о своем Посольстве.

Вот вкратце все о первом путешествии в Москву.

(пер. П. П. Барсова)
Текст воспроизведен по изданию: Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1638 годах, составленное секретарем посольства Адамом Олеарием // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских, Книга 1. М. 1868

© текст - Барсов П. П. 1868
© сетевая версия - Тhietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1868