ЗАХИР АД-ДИН МУХАММЕД БАБУР
БАБУР-НАМЕ
События года девятьсот двадцать шестого
1519 -1520
Во вторник, в первый день месяца мухаррама 474, мы приехали в Ходжа Се-Яран. На холме у нового арыка, там, где он начинается, состоялась пирушка. [Утром мы выехали и направились в Риг-и Раван. Мы остановились в доме Сейид Касима, по прозвищу Бул-були, и устроили пирушку]. На утро мы выехали оттуда, съели ма'джун и продолжали путь, пока не остановились в Билгаре. Хотя вечером предстояло пить, мы утром выпили. В час полуденной молитвы мы двинулись дальше и остановились в Дур-Нама. Состоялась пирушка. Утром мы опохмелились. Хакдад, большой человек из Дур-Нама, подарил мне свой сад.
В четверг мы выехали и остановились в Ниджрау, в одной таджикской деревне.
В пятницу мы охотились на горе, что между Чихил-Кулбе и рекой Баран. Нам попалось много оленей. С тех пор как я повредил себе руку, /249а/ я не выпустил ни одной стрелы. На этот раз я выстрелил из гибкого лука и попал оленю в лопатку; стрела вонзилась до половины оперения. К полуденной молитве мы бросили охоту и пришли в Ниджрау.
На следующее утро дань с жителей Ниджрау была установлена в шестьдесят золотых.
В понедельник мы выехали прогуляться в Ламган. Я думал, что Хумаюн тоже будет участвовать в прогулке, но он пожелал остаться и был отпущен у перевала Кура. После этого мы прибыли в Бадрау и остановились там. Оттуда мы отправились в Улуг-Нур. Рыбаки поймали в реке Баран [много] рыбы. В час послеполуденной молитвы мы сели на плот и пили, а после вечерней молитвы вернулись с плота и снова пили в шатре. Хайдар Аламдар был послан в Даварбин к Кафирам; у подножия Бад-и Пича вожди Кафиров поднесли несколько бурдюков вина и выразили почтение. При спуске с перевала нам попадалось удивительно много саранчи 475.
Утром мы пошли на плот и съели ма'джун. Мы вышли на сушу ниже Булана и вернулись в лагерь. Плотов было два.
В пятницу мы выступили и остановились в Дамана, ниже Мандравара. Вечером состоялась попойка.
В субботу мы сели на плот и проплыли в теснине Дарута. Выше [252] Джахан-Нума мы сошли с плота и отправились в сад Баг-и Вафа, что напротив Адинапура. Киям Урду шах, правитель Нингнахара, пришел, когда мы сходили с плота, и выразил почтение. Лангар хан, /249б/ который уже долгое время находился в Нил-Абе, прибыл ко мне, когда я был в дороге, и выразил почтение. Мы остановились в Баг-и Вафа; апельсины там хорошо пожелтели, овощи прекрасно созрели; очень приятное это было место.
Пять-шесть дней мы пробыли в саду Баг-и Вафа. Так как я имел намерение начиная с сорока лет отказаться от вина, а до сорока лет оставалось меньше года 476, то я пил неумеренно.
В воскресенье, шестнадцатого числа 477, мы выпили утром, а протрезвившись, принялись есть ма'джун; в это время Мулла Барик исполнил свой накш в ладу пангчах 478 и в форме пятистиший; хороший он сочинил накш! Я уже давно не занимался такими вещами. Мне тоже захотелось что-нибудь сочинить, и я сочинил песню в ладу чаргах 479, как будет упомянуто в своем месте.
В среду, когда мы опохмелялись, я в шутку сказал: «Всякий, кто заговорит по-сартски, пусть выпьет чашу вина». По этой причине многие выпили чашу. В час утренней молитвы мы сели на лугу среди ив, и я сказал: «Каждый, кто заговорит по-тюркски, пусть выпьет чашу». Тут тоже много, кому пришлось выпить чашу.
Когда взошло солнце, мы пошли под апельсиновые деревья на край хауза и пили там.
На следующее утро мы сели на плот у Дарута и, пройдя Джу-и Шахи, направились в Атар. Из Атара мы выехали прогуляться в Дара-и Нур; достигнув деревни Сусан, мы повернули назад и остановились в Амле.
Ходжа-и Калан /250а/ хорошо управлял Баджауром; так как это был мой собутыльник, то я призвал его к себе, поручив управление Баджауром Шах Хусейну. В субботу, двадцать второго числа 480, Шах Хусейн получил разрешение уехать; в тот же день мы пили а Амле.
На следующее утро шел дождь. Мы прибыли в Кула-Грам, в Кунаре, где находился дом Малик Кула, и остановились в доме его среднего сына, построенном выше апельсиновой рощи. Из-за дождя мы не пошли в рощу и пили там же в доме. Дождь лил без конца. Я знал один талисман и передал его Мулле Али джану; Мулла Али джан написал этот талисман на четырех клочках бумаги и повесил их в четырех углах [дома]; дождь тотчас же прекратился и погода начала проясняться.
Утром я поехал на плоту, на другом плоту находилось несколько йигитов. В Саваде, Кунаре и в соседних областях варят особый сорт бузы. В него входит снадобье, называемое ким, которое готовят из корней разных трав и некоторых лекарств. Его делают круглым, как лепешку, сушат и сохраняют в таком виде; ким служит закваской для такой бузы. Некоторые сорта бузы сильно опьяняют, но очень горьки и невкусны. Я хотел было выпить этой бузы, но не мог ее пить из-за горького вкуса и предпочел ма'джун. Потом я приказал Асасу, Хасану Икирику и Масти, которые сидели на другом плоту, выпить этой бузы. Выпив и опьянев, Хасан Икирик начал вытворять неприличные буйства. /250б/ Асас тоже был здорово пьян. Он несколько раз совершал некрасивые поступки, так что нам это надоело и я даже думал прогнать их обоих с плота и высадить на том берегу, но другие попросили за них.
В то время я пожаловал Баджаур Мир Шах Хусейну и призвал к [254] себе Ходжа-и Калана. Ведь Ходжа-и Калан был мой собутыльник и пребывание его в Баджауре [слишком] продлилось; мне казалось также, что дела в Баджауре идут теперь лучше.
Когда Мир Шах Хусейн направлялся в Баджаур и достиг переправы через реку Кунар, мы встретились. Я сделал Мир Хусейну несколько устных указаний, пожаловал ему свой собственный пояс и отпустил его.
Когда мы были напротив Нургала, к нам подошел какой-то старик и начал просить милостыню. Каждый из сидевших на плоту дал ему халат, тюрбан, полотенце или что-нибудь подобное; старик получил много вещей.
На полдороги, в опасном месте, плот ударился об дно. Мы очень испугались, хотя плот не затонул; Мир Мухаммед, плотовщик, упал в воду. Ночь мы провели около Атара.
Во вторник мы прибыли в Мандравар. Кутлук Кадам и его отец, Даулаг Кадам, приготовили в крепости угощение. Хотя место было неуютное, но мы выпили им в угоду несколько кубков. К послеполуденной молитве мы возвратились в лагерь.
В среду мы отправились на прогулку к источнику Киндгара; Киндгар — это деревня, относящаяся к Мандраварскому туману. Во всем Ламганате только в этой деревни есть финики. Деревня стоит выше подножия горы; /251а/ пальмовые рощи находятся от нее к востоку; ручей протекает на краю пальмовой рощи, несколько в стороне. В пяти или десяти кари ниже истока ручья навалили камней и устроили прикрытие для купанья; воду подняли на такую высоту, что она падает на голову купающегося.
Вода в этом ручье очень мягкая. В зимние дни она сначала кажется человеку холодной, но потом, когда постоишь в ней подольше, становится очень приятной.
В четверг Шир Хан Таркалани предложил нам остановиться в своем доме и устроил угощение. К полуденной молитве мы выехали от него и ловили рыбу в искусственных рыбных садках; устройство этих садков было описано выше.
В пятницу мы остановились близ деревни Ходжи Мир Мирана. В час вечерней молитвы состоялась пирушка.
В субботу мы охотились на горе между Алишенгом и Алангаром. Люди из Алишенга, с одной стороны, и жители Алангара — с другой, устроили облаву и загоняли в круг оленей с горы. Мы поймали много оленей.
Вернувшись с охоты, мы расположились в саду правителя Алангара и устроили пирушку. [Недавно] один передний зуб у меня наполовину сломался, а половина осталась. В тот день во время еды оставшаяся половина тоже сломалась.
Утром мы выехали и закинули сеть для ловли рыбы. В полдень мы отправились в Алишенг и пили в саду.
На следующее утро я отдал Хамза хана, правителя Алишенга, который совершил дурные дела и несправедливо проливал кровь, его кровным врагам, и те подвергли его казни.
Во вторник /251б/, прочитав несколько молитв, мы направились обратно в Кабул через Янбулак. В час послеполуденной молитвы мы перешли [реку] Алгану и к вечерней молитве прибыли в Карату. [Там] мы покормили коней, наскоро приготовили себе поесть и выехали, как только кони доели ячмень. [255]
События года девятьсот тридцать второго 481
1525-1526
В пятницу, в первый день месяца сафара девятьсот тридцать второго года 482, когда солнце было в созвездии Стрельца 483, я выступил в поход на Хиндустан. Миновав возвышенность Як-Ланга, мы остановились на поляне к западу от реки Дех-и Якуб. На этой стоянке [к нам] явился Абд ал-Малук курчи; семь-восемь месяцев назад он отправился послом к Султан Са'ид хану и теперь возвратился в сопровождении человека, которого звали Янги бек Кукельташ. Тот привез письма от [обоих] Ханум и от Хана и незначительные дары и подарки.
Пробыв два дня на этой стоянке для снаряжения войска, мы выступили оттуда и, раз переночевав, остановились в Бадам-Чашме. Там мы ели ма'джун.
В среду, когда мы спешились у Барик-Аба, один из братьев Нур бека, оставшегося в Хиндустане 484, доставил на двадцать тысяч шахрохи золота, ашрафи 485 и тенег, которые Ходжа Хусейн диван прислал из лагорских доходов. Большую часть этих денег я послал через одного из балхских вельмож, Муллу Ахмеда, для устройства дел в Балхе.
В пятницу, восьмого числа 486, когда мы стали лагерем в Гандамаке, у меня сделался сильный насморк. /252а/ Слава Аллаху, он легко прошел.
В субботу мы остановились в саду Баг-и Вафа. В Баг-и Вафа мы задержались на несколько дней, ожидая прибытия Хумаюн мирзы и тамошнего войска. В этой летописи уже неоднократно упоминалось о пределах и границах сада Баг-и Вафа, его приятности и достоинствах. Это очень приятный сад; всякий, кто взглянет на него глазами покупателя, [сразу] поймет, что это за место.
За несколько дней, что мы пробыли в этом саду, мы в дни, когда пьют, много пили и опохмелялись, а в те дни, когда не пьют, ели на пирушках ма'джун. Так как Хумаюн очень опаздывал к назначенному сроку, я послал ему строгие письма с суровыми словами. В воскресенье, семнадцатого сафара 487, когда мы совершали утреннюю выпивку [вдруг], явился Хумаюн, за поздний приезд я сказал ему несколько резких слов. В этот же день прибыл из Газни Ходжа-и Калан. Тотчас же, вечером в понедельник, мы выступили в поход и остановились в новом саду, [256] разбитом между Султаннуром и Ходжа-Рустамом.
В среду мы выступили оттуда. Я сел на плот и плыл до Куш-и Гумба-а, попивая вино. В Куш-и Гумбазе мы сошли с плота и вернулись в лагерь.
На следующий день я тоже, отправив войско, сел на плот и ел ма'джун. Обычным местом стоянки был Кирк-Арык. Приблизившись к Кирк-Арыку, мы, сколько ни смотрели, не заметили ни следа /252б/ лагеря; коней тоже не было видно. Я подумал: «Гарм-Чашме близко, может быть лагерь разбили в Гарм-Чашме». Мы поехали дальше и, когда прибыли в Гарм-Чашме, время было уже позднее. В Гарм-Чашме мы тоже не стояли и плыли всю ночь. В одном месте мы оставили плот и немного поспали. Перед рассветом мы вышли в Яда-Бире; когда занялся день, начали появляться наши воины. Лагерь, оказывается разбили в окрестностях Кирк-Арыка, но мы его не заметили. На плоту было много людей, сочинявших стихи, как например, Шейх Абу-л-Ваджид, Шейх Зайн, Мулла Али Джан, Турди бек Хаксар; был и еще кое-кто. На пирушке нам вспомнился такой стих Мухаммед Салиха 488:
Что делать человеку с такой кокетливой
возлюбленной?
Там, где находишься ты, на что человеку другая?
Мы сказали: «Сочините что-нибудь в том же роде!» Люди, одаренные способностью к стихотворству, начали говорить стихи. Так как мы часто издевались над Мулла Али Джаном, то я в виде шутки сказал такой стих:
Что делать человеку с таким дурнем, как
ты.
На что человеку глупая ослица?».
Раньше я все, что мне только ни приходило в голову — хорошее, дурное, веселое и забавное, иногда в виде шутки, выражал в стихах, и все стихи, даже скверные и грубые, записывал. В дни, когда я сочинял «Мубайин 489», в мой слабый ум пришла такая мысль и в скорбное сердце запала такая [дума]: /253а/
Жаль, что с языка сходят столь
[благородные] речения,
а мысли тратят на скверные слова;
Печально, что в сердце, где возникают
[возвышенные]
помыслы, проходят столь грубые образы.
С той поры я бросил и закаялся сочинять шуточные и насмешливые стихи, но в то время, когда я сказал вышеупомянутый стих, ничего подобного не приходило мне в голову и такая мысль совершенно не возникала в сердце.
День или два спустя, когда мы стояли в Бикраме, я простудился и стал лихорадить. Простуда вызвала кашель; при каждом покашливании я плевал кровью. Я понял, откуда это предупреждение и от каких дел произошло это расстройство. «Кто преступил клятву, тот сделал это во вред самому себе, а кто выполнил обет, данный Аллаху, тому дарует он награду великую 490».
Что делать мне с тобой, о язык мой,
Из-за тебя в груди у меня — кровь.
Все, что ни говоришь ты в шутку —
Либо непристойность, либо ложь.
Если скажешь: «Не хочу я гореть за этот грех».
То уведи коня с этой площади.
Владыка наш, нанесли мы сами себе обиду, и если
Не простишь ты нас и не пожалеешь,
будем мы в числе понесших убыток.
И я снова начал просить [у бога] прощения и извинения и, дав сердцу отдых от таких суетных мыслей и столь неподобающих дел, сломал свой калам.
Подобные напоминания из вышних чертогов непокорным рабам — [257] великая радость; счастье тому рабу, который опамятуется вследствие таких внушений.
Вечером мы выступили в поход и остановились в Али-Масджиде. На этой стоянке /253б/ было тесно, и я, как всегда, вновь поставил [шатер] на одном из холмов, а все войско расположилось в низине; холм, на котором я стоял, господствовал над всем лагерем. Ночью лагерные костры горели удивительно красиво. Останавливаясь в этом месте, мы каждый раз по этой причине обязательно пили; и теперь, остановившись там, тоже выпили.
[На следующий день] еще до рассвета я съел ма'джун и выехал; в тот день мы держали пост. Поблизости от Бикрама мы остановились. На другое утро мы [решили] задержаться в этом месте и поехали поохотиться на носорогов. Перейдя [реку] Сиях-Аб, протекающую перед Бикрамом, мы построились в круг и двинулись по течению. Когда мы прошли некоторое расстояние, нас догнал какой-то человек и сказал: «В небольшой лесок, неподалеку от Бикрама, зашел носорог. Воины окружили этот лесок и стоят там». Мы во весь опор помчались к лесу. Когда люди, окружавшие лесок, подняли шум, носорог выскочил и побежал в степь. Хумаюн и люди, которые пришли с той стороны, никогда не видели носорога; теперь все вдоволь нагляделись на него. Носорога гнали около куруха и выпустили в него много стрел; [в конце концов], его свалили. Этот носорог ни разу не бросился как следует на человека или лошадь. Потом убили еще двух носорогов.
Мне постоянно приходила мысль: «Что, если свести слона с носорогом. Как они будут себя держать?» Теперь, как раз когда погонщики привели слонов, [из чащи] выбежал носорог и стал напротив них. /254а/ Погонщики погнали слона вперед, но носорог не побежал им навстречу и бросился в другую сторону.
В тот день, когда мы остановились в Бикраме, я призвал некоторых беков и приближенных вместе с писцами и казначеями и, назначив шесть или семь надсмотрщиков, послал их к лодкам у переправы Нил-Аба, чтобы поименно переписать и сосчитать воинов.
Вечером я простудился и меня лихорадило. Простуда вызвала кашель, при кашле я плевал кровью. Я очень испугался, [но], слава Аллаху, через два-три дня все прошло.
Выступив из Бикрама при [сильном] дожде, мы остановились на берегу реки Кабула. Из Хиндустана пришли вести, что Даулат хан и Гази хан, собрав двадцать или тридцать тысяч войска, взяли Киланур и намереваются идти на Лахор. Я поспешно отправил [к ним] Му'мин Али таваджи с извещением, что мы идем быстрым ходом и что пока мы не явимся, не следует начинать сражения.
Через две ночевки, в четверг, двадцать восьмого числа 491 того же месяца мы остановились на берегу реки Синда. В субботу, в первый день месяца раби' первого 492, мы переправились через реку Синд, перешли реку Каче-Кут и остановились на берегу.
Беки и казначеи, посланные к лодкам, доложили о численности людей, пришедших в войско. Больших и малых, хороших и плохих, нукеров и не нукеров было переписано двенадцать тысяч человек.
В этом году в долинах выпало мало дождей; в местностях, расположенных на склонах гор, /254б/ дожди были хорошие.
Для пополнения съестных припасов мы направились по склонам гор через Сиалкот. Достигнув владений Хати Каккара, у реки, мы повсюду [258] видели много стоячей воды; эта вода вся покрылась льдом, и лед был очень толстый. В хиндустанских землях такой лед редкость; мы взяли его [только] в этом месте. За все время, что я пробыл в Хиндустане, я не видел больше ни следов, ни признаков снега и льда.
Совершив пять переходов от Синда, мы после шестого перехода пришли к подножию горы Балинат-Джуги, примыкающей к горе Джуд, и остановились на стоянке Бакиали, у реки. Следующий день мы провели на этой стоянке, чтобы воины могли набрать припасов. В этот день мы пили арак; Мулла Мухаммед Паргари рассказывал множество разных историй и даже чересчур разболтался. Мулла Шамс тоже был докучливый рассказчик; начав какую-нибудь историю, он до самого вечера не мог ее кончить.
Рабы, слуги и всякие люди, плохие и хорошие, которые уехали за съестными припасами, миновав поля, бестолково и бессмысленно бродили по зарослям и горам, кручам и труднопроходимым местам и потеряли нескольких воинов; Кичкина Тункетар погиб при этой поездке.
Выступив оттуда, мы перешли вброд реку Бихат, ниже Джилама, и стали лагерем. Вали Кизил, владетель уделов Бимруки и Акриада, оставленный для подкрепления в Сиалкоте, прибыл и повидался со мной на этой стоянке. Я упрекал и укорял его за то, что он не [остался] охранять Сиалкот, /255а/ и Вали Кизил доложил: «Я отправился в свой удел; Хусрау Кукельташ, уходя из Сиалкота, даже не уведомил меня». Оправдания Вали Кизила были приняты, и я сказал: «Если вы не остались, чтобы охранять Сиалкот, то почему вы не пошли в Лахор и не присоединились к бекам?» Вали Кизил смутился, но так как война была близко, я не обратил внимания на его проступок.
С этой стоянки я послал Сейид Туфана и Сейид Лачина с запасными конями к лахорским бекам, [приказывая]: «Не начинайте боя и соединитесь с нами в Сиалкоте или в Парсруре». Все говорили: «Гази хан собрал тридцать-сорок тысяч человек, и Даулат хан, хоть он и старик, подвязал к поясу две сабли. Они наверное начнут воевать». Я подумал: «Есть поговорка: «Десять [друзей] лучше, чем девять». Чтобы дело не ушло из рук, пусть лахорцы присоединятся к нам и будем воевать».
Я послал к [лахорским] бекам человека и, сделав один [переход] с ночевкой, разбил лагерь на берегу реки Чин-Аб.
Свернув с дороги, мы проехали в Бахлулпур, это было государево владение. Крепость Бахлулпура стоит на берегу Чин-Аба, на высоком яру. Это место мне очень понравилось, и я задумал перевести туда [жителей] Сиалкота. Если пожелает Аллах, когда будет время, я их переселю.
Из Буахлулпура мы вернулись в лагерь на лодке. /255б/ Состоялась пирушка. Некоторые пили арак, иные – бузу, а другие ели ма'джун.
Из лодки мы вышли позже молитвы перед сном и в шатре тоже немного выпили. Из-за лошадей мы провели один день на берегу реки и дали коням передохнуть. В пятницу, четырнадцатого числа 493 того же месяца, мы стали лагерем в Сиалкоте.
Всякий раз, как мы ходили в Хиндустан, Джаты и Гуджары в несметном, бесчисленном множестве приходили с гор и равнин угонять быков и буйволов. Эти несчастные творили всевозможные бесчинства и злодейства. Раньше это были чужие земли и мы не особенно прижимали и притесняли их, но теперь, когда все эти области стали нашими, [их [259] обитатели снова] принялись за прежние дела. У Сиалкота они вдруг с криками напали на голых, раздетых, бедных, несчастных людей, которые направлялись в лагерь, и ограбили их. Бесчинствующих усмирили, и я велел разрубить двоих или троих из них на куски.
Из Сиалкота я послал Шахим-и Нур бека к лахорским бекам [с приказанием] точно выяснить, где находится враг, узнать от сведущих людей, в каком месте они могли бы с нами столкнуться, и сообщить нам. На этой стоянке в лагерь явился один купец и доложил, что Султан Ибрахим хан разбил Алам хана. Подробности этого таковы: Алам хан, получив разрешение удалиться, выступил в столь жаркую погоду, не обращая внимания на своих спутников, и, совершив по два перехода разом, пришел в Лахор. В то самое время, когда я отпустил Алам хана, все узбекские /256а/ ханы и султаны пришли и осадили Балх. Отослав Алам хана в Хиндустан, мы сами пошли на Балх. Придя в Лахор, [Алам хан] принялся убеждать хиндустанских беков: «Государь сказал, чтобы вы были мне помощниками. Идемте вместе. Мы возьмем с собой Гази хана и пойдем на Дели и Агру». Беки сказали: «С каким доверием можем мы примкнуть к Гази хану? Приказ нам был таков: «Если Гази хан отправит своего младшего брата Хаджи хана с сыном ко дворцу или пошлет их в Лахор в качестве заложников, тогда присоединяйтесь к нему, а если нет — не делайте этого». Вы сами только недавно сразились с Гази ханом и дали себя разбить; с каким же доверием можете вы примкнуть к нему. Вам тоже следует с ним соединяться».
Как не удерживали беки Алам хана, говоря такие слова, это не помогло. Алам хан послал своего сына Шир хана к Даулат хану и Гази хану; тот сговорился с ними и [все] они повидались. Дилавар хан, некоторое время пребывавший в оковах, два-три месяца назад бежал из плена и прибыл в Лахор; его они тоже взяли с собой. Махмуд хан, сын Хан Джехана, которому был пожалован удел в области Лахор, также присоединился к ним. Видимо, они сговорились на том, что Даулат хан и Гази хан возьмут всех беков, оставленных в Хиндустане, и вообще всю эту часть страны; Дилавар хан и Хаджи хан должны были присоединиться к Алам хану /256б/ и взять себе область Дели и Агры. Исмаил Джилвани и еще некоторые эмиры пришли и повидали Алам хана, после чего [все они], не задерживаясь, спешными переходами двинулись к Дихли. Когда они достигли Индри, Сулейман Шейхзаде тоже пришел и повидал Алам хана. Общее количество их войска составляло тридцать-сорок тысяч человек. Подойдя к Дихли, они осадили город, но не могли начать бой или причинить ущерб гарнизону крепости.
Султан Ибрахим, проведав, что все эти люди соединились, повел на них войско. При его приближении [союзники], также узнав об этом, ушли из-под крепости и двинулись навстречу Султан Ибрахиму. Они договорились так: «Если мы будем сражаться днем, афганцы, стыдясь один другого, не побегут; если же мы нападём на них ночью, то в ночной темноте человек человека не видит, и всякий будет поступать по своему усмотрению».
Итак, [союзники], будучи в шести курухах от неприятеля, решили учинить ночное нападение. Два раза они садились на лошадей при заходе солнца и простаивали верхом на конях до второго или третьего паса, не будучи в состоянии сговориться, отступать ли им назад или идти вперед. В третий раз они учинили [260] нападение, когда ночи оставалось всего три часа; целью нападения было поджечь шатры и палатки.
Подскакав к палаткам, они разом подожгли их и подняли крики; Джалал хан Джигхат и еще некоторые эмиры явились и повидали Алам хана. Султан Ибрахим с несколькими приближенными не двинулся из своей царской палатки до рассвета. Люди Алам хана занялись грабежом и хищениями. /257а/ Воины Ибрахим Султана увидели, что людей у врагов очень мало; они двинулись с небольшим отрядом, в котором был [всего] один слон, и устремились на врагов. Когда слон помчался вперед, [их противники] не выдержали и побежали. Алам хан, убегая, перешел против Миан-Ду-Аба на ту сторону реки, потом в окрестностях Панипата 494 снова переправился на другую сторону. Достигнув Индри, он каким-то способом добыл у Миан Сулеймана три или четыре лака [денег]. Исмаил Джилвани и старший сын Алам хана, Джалал хан, отделившись от остальных, потянулись в сторону Миан-Ду-Аба. Некоторые воины, призванные Алам ханом, например, Сайф хан, сын Дариа хана, Махмуд хана, [сын] Джахана, Шейх Джамал Фармули и еще кое-кто, перед самой битвой бежали и ушли к Ибрахиму. Алам хан, Дилавар хан и Хаджи хан, миновав Сихринд, узнали, что мы взяли Милват. [Тогда] Дилавар хан, который всегда был ко мне доброжелателен и провел из-за меня три или четыре месяца в оковах, покинул [Алам хана] и, пройдя через Султанпур и Кучи, явился ко мне в окрестностях Милвата спустя три-четыре дня после взятия этой крепости и изъявил готовность мне служить. Алам хан и Хаджи хан, перейдя реку Шатлут 495, достигли укрепленной крепости Гингута в горах между дуном и степью и вступили туда. Наши разведчики, афганцы и хазарейцы, /257б/ подошли, осадили [Гингута] и уже почти взяли эту сильную крепость. Тут наступила ночь и [осажденные] задумали сделать вылазку, но их лошади сбились в кучу в воротах, и они не могли выйти.
В войске [осажденных] были слоны; слонов пустили вперед, и они растоптали и убили много лошадей. Не имея возможности выехать [из крепости] на лошадях, [осажденные] с сотней тысяч затруднений выбрались в ночной тьме пешком и присоединились к Гази хану, который не мог проникнуть в Милват и бежал в горы. Гази хан не проявлял к ним даже простого дружелюбия; Алам хан по необходимости явился ко мне ниже дуна в окрестностях Пахлура и выразил готовность мне служить.
Когда я был в Сиалкоте, от лахорцев пришел человек и [сообщил], что завтра они все явятся и выразят мне покорность.
На следующее утро мы выступили в поход и остановились в Парсруре. Мухаммед Али Дженг-Дженг; Ходжа Хусейн и еще некоторые йигиты пришли туда и состояли при мне. Лагерь врага, видимо, находился на лахорской стороне реки Рави. Мы послали людей во главе с Бучка за новостями. На исходе третьего пахра они привезли известие, что враги, проведав о нашем приходе, беспорядочно, без оглядки бегут.
Наутро мы выступили, покинув обоз и лагерь. В лагере мы оставили Мир Шах Хусейна и Джан бека, а сами быстро двинулись вперед. Между двумя молитвами мы пришли в Каланур и остановились там. Мухаммед Султан Мирза, Адил султан и другие беки явились на эту стоянку /258а/ и остались при мне.
Из Каланура мы вышли утром; по дороге нас уведомили, что Гази хан с беглецами находится поблизости; мы послали им вслед отряд во [261] главе с Мухаммади, Ахмади, Кутлук Кадамом, Вали Хазин [ачи] и другими беками, которые недавно в Кабуле были возведены в бекское достоинство. Мы приняли такое решение: если беглецов удастся нагнать — хорошо, а если настигнуть их не удастся, то нужно как следует охранять подступы к крепости Милват, чтобы люди, находящиеся в крепости, не убежали. Целью этих мер предосторожности был [захват] Гази хана. Послав беков вперед, мы перешли реку Биах напротив Канвахина, и остановились. По выступлении оттуда мы совершили два перехода и стали лагерем в устье долины, где стоит крепость Милват. Бекам, пришедшим раньше, и хиндустанским бекам было приказано тесно обложить крепость. Внук Даулат хана, Исмаил хан, сын его старшего сына Али хана, явился ко мне на этой стоянке и был послан [обратно] в крепость с обещаниями, угрозами, уговорами и устрашениями.
В пятницу, отправив обоз вперед, мы остановились в полукурухе от крепости. Я выехал сам и обозрел крепость, назначив, где стоять правому крылу, левому крылу и центру, я отправился назад и вернулся в лагерь.
Даулат хан прислал человека и сообщил, /258б/ что Гази хан бежал и ушел в горы. «Если вы отпустите мне вину, — говорил он, — то я приду вам служить и сдам крепость».
Я послал к Даулат хану Ходжа Мир Мирана, который изгнал опасения из сердца Даулат хана и привел его. Даулат хан пришел вместе со своим сыном Али ханом; я приказал повесить ему на шею те две сабли, которые он повязал вокруг пояса, чтобы сражаться с нами. Это был столь неотесанный и тупой человек, что даже, когда дело зашло так далеко, продолжал придумывать всякие отговорки. Его вывели вперед, и я приказал снять ему сабли с шеи. Когда надо было поздороваться, он медлил преклонить колени; я велел потянуть его за ноги и поставить на колени силой. Потом я посадил Даулат хана перед собой и приказал одному человеку, который знал по-хиндустански: « [Переведи ему] одно за другим такие слова и пусть он их запомнит:
— Я называл тебя отцом и оказывал тебе почтение и уважение; я поступал с тобой лучше, чем ты мог ждать; тебя самого и твоих сыновей я избавил от необходимости просить милостыню у белуджей, я вызволил ваших женщин и домочадцев, которые были в плену у Ибрахима; я пожаловал тебе владения Татар хана, приносящие три крора дохода. Разве я поступил с тобой дурно, что ты повесил на грудь и на пояс два меча, повел войска на наши земли и поднял там смуту и мятеж?».
Этот ошалевший старик невнятно пробормотал несколько слов, /259а/ но не мог ничего возразить; да и где ему было ответить на такие убедительные слова! Решили так: домочадцев и женщин Даулат хана оставить ему, а все остальное имущество, какое есть, отобрать. Даулат хану было приказано разбить лагерь возле [шатров] Ходжи Мир Мирана.
В субботу, двадцать второго числа месяца раби' первого 496, я сам вышел и [поставил свой шатер] на возвышенности, напротив ворот крепости Милват, чтобы домочадцы и женщины Даулат хана могли безопасно выйти из крепости. Али хан вышел и поднес в подарок несколько ашрафи. Около послеполуденной молитвы начали выходить домочадцы и женщины Даулат хана. Хотя утверждали, будто Гази хан покинул крепость и ушел, но некоторые люди говорили: «Мы видели его в крепости». Поэтому я поставил у ворот своих приближенных и [262] телохранителей, которые должны были следить за каждым подозрительным человеком, чтобы Гази хан не обманул нашу бдительность и не ушел: ведь моей основной целью было [захватить] Гази хана. Если кто спрячет, с целью вынести, жемчуг и драгоценности, их тоже [было приказано] отбирать.
Я поставил шатер на пригорке перед воротами и провел там ночь. Утром Мухаммади, Ахмади, Султан Джунайд, Абд ал-Азиз, Мухаммед Али Дженг-Дженг, Кутлук Кадам и еще некоторые приближенные получили приказ войти в крепость и забрать находившуюся там казну и имущество. Люди /259б/ подняли у ворот крепости большой шум. Для острастки я пустил несколько стрел и вдруг шальная стрела попала в чтеца Хумаюн мирзы, и тот тут же отдал [богу] душу.
Проведя две ночи на этой возвышенности, я в понедельник вступил в крепость и осмотрел ее. Я зашел в книгохранилище Гази хана. Там оказалось несколько ценных книг: некоторые из них я отдал Хумаюну, другие отослал Камрану. Научных сочинений было там немало, но стоящих книг нашлось не так много, как представлялось с первого взгляда.
После ночевки в крепости я утром вернулся в лагерь. Мы думали, что Гази хан в крепости, но этот малодушный трус бросил отца, старших и младших братьев, мать, старших и младших сестер в Милвате, а сам с несколькими приспешниками бежал в горы.
Не смотри на малодушного, ибо никогда
Не увидит он лица счастья.
Избрал он для себя телесное довольство.
А жену и сына оставил в беде 497.
В среду мы выступили с этой стоянки и направились в горы, куда бежал Гази хан. Пройдя курух пути от стоянки в ущелье Милвата, мы остановились в одной долине. Там явился ко мне Дилавар хан и остался при мне служить. Даулат хана, Али хана, Исмаил хана и еще нескольких знатных афганцев заковали в цепи и передали Китта [беку] с приказом доставить их в крепость Милват /260а/ в Бхире, и держать там; остальных раздали поодиночке различным людям и, по соглашению с Дилавар ханом, назначили цену за их кровь, причем некоторых отдали на поруки, а других держали в оковах. Китта увел своих пленников, а Даулат хан, дойдя до Султанпура, умер.
Крепость Милват мы поручили Мухаммед Али Дженг-Дженгу, который со своей стороны оставил там своего брата Аргуна с отрядом йигитов, в крепость были также назначены в качестве подкрепления человек двести пятьдесят хазарейцев и афганцев.
Ходжа-и Калан нагрузил несколько верблюдов газнийским вином. Стоянка Ходжа-и Калана находилась на холме, господствующем над лагерем и крепостью. Там он устроил пирушку. Некоторые пили вино, другие пили арак; хорошая была пирушка.
Выступив оттуда, мы перешли небольшие разбросанные пригорки около Милвата и пришли в дун — на хиндустанском языке долина называется дун. Один из [немногих] оросительных каналов Хиндустана протекает в этом дуне. По сторонам дуна много деревьев; они являются парганой Джасвалей — дядьев по матери Дилавар хана. Дун — прекрасная долина: возле реки разбросаны лужайки; в некоторых местах сеют рис. В глубине дуна течет ручей, достаточный для трех-четырех мельниц. Ширина долины один или два куруха, а в некоторых местах /260б/ даже [три куруха]. Горы там маленькие, похожие на холмы: деревни [263] раскинулись у подножия гор. Там, где нет деревень, водится много павлинов и обезьян. Кур, похожих на домашние, там тоже много; это совершенно такие же птицы, как куры, но только они большею частью одноцветные.
Так как о Гази хане нигде не было достоверных сведений, то мы приказали Тардике и Бирим Део Малинхасу любым способом захватить Гази хана, где бы он ни был.
Среди невысоких гор, окружающих этот дун, есть прекрасно укрепленные крепости. На северо-восточной окраине находится крепость, называемая Кутила. Она стоит на огромной, отвесной скале в семьдесят или восемьдесят кари высотой. У ворот крепости ее высота — семь или восемь кари, в том месте, где спускают подъемный мост, ширина рва — десять-двенадцать кари. Мостом служат два длинных бревна; через них переводят лошадей и скот. Крепость Кутила — одно из укреплений Гази хана в этой горной стране; там, видимо, находились теперь его люди.
Достигнув этой крепости, наши застрельщики начали бой, к ночи они уже почти взяли ее, и осажденные, бросив эту прекрасную крепость, бежали.
Неподалеку от дуна есть еще одна сильная крепость — Гингута. Она тоже стоит над пропастью, но укреплена не так хорошо. Алам хан укрылся в крепости Гингута, как было упомянуто раньше. /261а/
Послав отряд в погоню за Гази ханом, я поставил ногу в стремя решимости, взял в руки поводья упования на бога и пошел на Султан Ибрахима, сына Султан Бахлула Лоди, афганца. В то время столица его находилась в Дихли и земли Хиндустана были ему подвластны; говорили, что он может выставить один лак войска, а слонов у него и у его беков насчитывали около тысячи. Сделав один переход, я пожаловал Дибальпур Баки шигаулу и отрядил его в помощь Балху. Для устройства дел в Балхе я послал много денег и отправил в подарок своим кабульским родичам и сыновьям часть вещей, доставшихся мне после взятия Милвата.
На первой или второй стоянке вниз по дуну Шах Имад Ширази доставил письма от Араиш хана и Муллы Мухаммед Музаххиба. После нескольких изъявлений доброжелательства они побуждали меня деятельно продолжать этот поход. Я отправил им с пешим гонцом милостивые грамоты и двинулся дальше.
Отряды, вышедшие из Милвата, заняли Харур, Кахлур и все окружающие горные крепости, к которым уже давно никто не подходил вследствие их неприступности, пограбили жителей и присоединились к нам. Алам хан тоже пришел разбитый, голый и пеший. Мы послали ему навстречу нескольких беков и приближенных, а также выслали лошадей. В тех местах /261б/ он явился и остался при мне.
Добытчики, посланные в окрестные горы и ущелья, после одной или двух ночевок вернулись; им не досталось ничего значительного. Мир Шах Хусейн, Джан бек и еще некоторые йигиты, испросив разрешение на набег, ушли.
Когда мы были в дуне, два или три раза приходили донесения от Исмаила Джилвани и Бибана. Я послал им туда же указы, соответствующие их желанию.
Выйдя из дуна, мы пришли в Рупар. Пока мы находились в Рупаре, шли сильные дожди и было довольно холодно; многие хиндустанцы, голые и голодные, тогда погибли.
Мы вышли из Рупара и остановились в Карале, напротив Сирхинда. Тут к нам явился один [264] хиндустанец и заявил: «Я — посол от Султан Ибрахима». Хотя у него не было письма и грамоты, он просил нас отправить с ним кого-нибудь в качестве посла, мы дали ему в спутники одного нашего телохранителя по имени Савади. Не успели эти несчастные явиться к Ибрахиму, как тот велел заковать обоих в цепи. В тот день, когда мы разбили Ибрахима, Савади, освободившись, явился к нам. Сделав одну ночевку, мы остановились на берегу потока, [орошающего] Банур и Санур. Это единственная в Хиндустане [обильно] текущая вода, кроме больших рек; называют ее водой Какара.
Мы поехали прогуляться вверх по реке. Она берет начало из родника в трех или четырех курухах выше Читра. Поднимаясь вверх по реке, мы увидели небольшой ручеек на четыре или пять мельниц, /262а/ изливавшийся из широкого ущелья; это очень приятное место с прекрасным воздухом. Там, где ручеек вытекает из ущелья, я приказал разбить большой сад. Этот ручей, достигнув равнины, течет еще один или два куруха и впадает в реку Какар; река Какар берет начало из родника, на три-четыре куруха выше впадения упомянутого ручья. Во время дождей вода в ручье сильно прибывает; он сливается с рекой Какар и вместе с нею течет к городам Самана и Санам.
На этой стоянке мы узнали, что Султан Ибрахим, стоявший по сю сторону от Дихли, выступил и двинулся вперед и что Хамид хан Хасан Хайл, сборщик податей в Хисар-Фируза, с войском Хисар-Фируза и близлежащих мест выступил оттуда и тоже прошел пятнадцать курухов в нашу сторону. Мы послали Китта бека к лагерю Султан Ибрахима, чтобы узнать новости; Му'мин Атка был отправлен за новостями к Хисар-Фируза.
В воскресенье, тринадцатого числа месяца первой джумады 498, мы вышли из Амбалы и остановились на берегу одного озера; в тот же самый день Му'мин Атка и Китта бек вернулись к нам. Хумаюн и все начальники правого крыла, то есть Ходжа-и Калан, Султан Мухаммед Дулдай. Вали Хазин [ачи], и некоторые беки, оставшиеся в Хиндустане — Хусрау бек, Хинду бек, Мухаммед Али Дженг-Дженг, а также воины, стоявшие в центре войска, приближенные и йигиты — Шах Мансур Барлас, Китта бек и Мухибб Али с отрядом воинов /262б/ были назначены в поход против Хамид хана. Бибан явился к нам по той же стоянке и остался мне служить.
Эти афганцы — очень грубые и неразумные люди. Хотя Дилавар хан и по количеству нукеров и по положению был выше Бибана, он не садился в моем присутствии; сыновья Алам хана — юноши царского рода — тоже не садились при мне, однако Бибан попросил разрешения сесть. Но кто же станет слушать такие глупости!
Утром, в понедельник четырнадцатого числа 499, Хумаюн мирза спешно выступил против Хамид хана. Он послал вперед сто или сто пятьдесят добрых йигитов; передовые, приблизившись к врагам, схватились с ними врукопашную. После двух-трёх стычек сзади показалось войско Хумаюна. Враги тотчас же бежали; наши сбили с коней сто или двести человек, половине отрубили головы остальных привели к Хумаюну, и с ними семь или восемь слонов.
Весть о победе Хумаюна доставил на эту же стоянку в пятницу, в полдень, Мирек Могол. Я тотчас же пожаловал Хумаюну платье со своего плеча и коня из своей личной конюшни; обещаны были также [и другие] награды. [265]
В понедельник, двадцать пятого числа 500, Хумаюн с сотней пленных и семью или восемью слонами явился на ту же стоянку и выразил мне почтение. Пленных передали Устад Али Кули и его стрельцам; /263а/ острастки ради приказано было все их перестрелять из ружей. Это было первое выдающееся дело и первый поход Хумаюна; оно явилось прекрасным предзнаменованием на будущее.
Наши всадники, преследуя беглецов, дошли до крепости Хисар-Фируза и тотчас же захватили ее; разграбив Хисар-Фируза, они вернулись. Мы подарили Хумаюну крепость Хисар-Фируза с примыкающими и зависимыми областями, то есть владение [с доходами] в один крор, а также один крор деньгами.
Выступив с этой стоянки, мы пришли в Шах-Абад. Мы послали человека к лагерю Султан Ибрахима взять «языка» и потому задержались на этой стоянке. Рахмат-пехотинец был послан в Кабул с грамотами о победе.
На этой стоянке в пятницу, двадцать восьмого числа месяца первой джумады 501, солнце перешло в созвездие Овна.
Из лагеря Ибрахима непрерывно стали поступать сведения, что он проходит [за раз] по одному или по два куруха и остается на стоянке по два-три дня. Мы также двинулись вперед. Выйдя из Шах-Абадая мы сделали две ночевки и остановились на берегах реки Джун, напротив Сирсава. Хайдар Кули, нукер Ходжи Калана, был послан взять «языка». Я перешел реку Джун у переправы и осмотрел Сирсава; в этот же день мы ели ма'джун.
В Сирсава есть источник, из источника изливается немного воды. Это неплохое место. Тарди бек Хаксар хвалил его /263б/ и я сказал: «Пусть оно будет твое». По этому случаю Тарди бек получил Сирсава. Я велел построить на лодке помост, и я иногда прогуливался на лодке, а иногда, совершал на ней целые переходы.
Выступив с этой стоянки, мы сделали берегом два перехода вниз по реке; тут Хайдар Кули, один из ушедших за «языком», доставил сведения, что Султан Ибрахим послал Дауд хана и Хатим хана с пятью или шестью тысячами человек в сторону Миан-Ду-Аба. Они разбили лагерь на три-четыре куруха ближе лагеря Ибрахима и стоят там.
В воскресенье восемнадцатого числа месяца второй джумады 502, мы выслали вперед против этого отряда Чим Тимур султана, Адил султана и всех воинов левого крыла — Султан Джунайда, Шах Мир Хусейна и Кутлук Кадама, а из центра — Юнус Али, Абд-Аллаха, Ахмади и Китта бека. Во время полуденной молитвы они переправились в этом месте через реку и между полуденной и вечерней молитвой двинулись дальше по той стороне. Бибан, вследствие этого быстрого наступления, перешел реку и бежал.
Во время предрассветной молитвы наши воины подошли к врагам. Те кое-как построились, как будто решили выйти на бой, но едва наши люди приблизились, они дрогнули и побежали. Наши сбрасывали их с коней до самого лагеря Ибрахима. Забрав Хатим хана, старшего брата и одного из военачальников Дауд хана, а также семьдесят-восемьдесят пленных и шесть-семь слонов, они явились ко мне. Острастки ради /264а/ большинство пленных было подвергнуто казни.
Выступив с этой стоянки, мы построили правое крыло, левое крыло и центр в боевом порядке и произвели смотр. Количество воинов оказалось меньше, чем мы предполагали. [266]
На этой стоянке вышел приказ всем воинам доставить повозки — каждому в соответствии с его положением. Всего доставили семьсот повозок. Устаду Али Кули было приказано, по обычаю румов, связать повозки между собой вместо цепей ремнями из сыромятной бычачьей кожи; между каждой парой повозок ставят шесть-семь щитов; стрельцы становятся за повозки и щиты и стреляют из ружей.
Ради изготовления этих орудий мы пробыли на стоянке шесть или семь дней. Когда все приспособления и орудия были готовы, мы созвали всех беков, а также сведущих добрых йигитов и устроили общий совет. Мнения утвердились на следующем: Панипат — это [целый] город; домов там много и пригороды обширны; с одной стороны от нас будут пригороды и дома, а другие стороны надо укрепить повозками и щитами и поставить за повозками стрельцов и пехотинцев.
Приняв такое решение, мы снялись с лагеря и после двух переходов, в четверг, в последний день месяца второй джумады 503 пришли в Панипат.
С правой руки от нас оказался город и пригороды; перед нами стояли приготовленные повозки и щиты; на левой руке /264б/ и в некоторых других местах устроили рвы и изгороди; с промежутками в [ружейный] выстрел были оставлены открытые места, где могли развернуться сто-сто пятьдесят всадников. Некоторые воины очень боялись и волновались, хотя для страха и волнения не было причин; кроме того, что от века предопределил господь, ничего не могло случиться. Однако и упрекать этих людей тоже не за что — они имели право тревожиться. Ведь они прошли два или три месяца пути от родины, им приходилось иметь дело с чужим народом. Ни мы не знали их языка, но они не понимали нашего.
Одно войско в тревоге и другое — в
тревоге;
Одни люди в плену [страха] и другие.
Чудеса!
Наличное войско врага исчисляли в один лак; слонов у Султан Ибрахима и его эмиров насчитывалось, как говорили, около тысячи; казна, оставшаяся от отца и деда, была вся в его руках звонкою монетой.
В Хиндустане есть такой обычай: когда происходят подобные дела, правители нанимают нукеров за деньги на срок; таких наемников называют «бадхинди». Говорят, что если бы Султан Ибрахим возымел такую мысль, он бы мог нанять еще один или два лака воинов. Бог всевышний помог нам: Султан Ибрахим не сумел удовлетворить своих воинов и не согласился раздать свою казну. Да и как мог бы он удовлетворить воинов, когда в естестве его преобладала скупость и он стремился копить деньги без предела?
Султан Ибрахим был неопытный юнец: ни при переходах его не было порядка, /265а/ ни на стоянках; ни в походах не видно было рвения, ни в битвах.
В то время, когда мы, находясь в Панипате, устраивали вокруг войска укрепления из повозок, ветвей и рвов, Дервиш Мухаммед Сарбан сказал: «При таких предосторожностях как может он пойти против нас?» Я ответил: «Ты что, сравниваешь их с узбекскими ханами и султанами? В тот год, когда мы ушли из Самарканда и пришли в Хисар, все узбекские ханы и султаны собрались, сговорились и пошли на нас через Дарбанд. Мы приказали вывезти в пригороды все имущество и домочадцев воинов и моголов и заперли пригороды и улицы. Так как эти ханы и султаны знали толк в боевом деле и понимали, когда идти, а когда стоять, [267] они увидели, что мы хорошо укрепили Хисар и будем драться не на живот, а на смерть. Не сочтя разумным идти на Хисар, они отступили через Навандак в окрестности Чаганиана. Не сравнивай с ними наших нынешних врагов — откуда им знать толк в военном деле и в боевом снаряжении?»
Бог помог нам, и все случилось именно так, как я говорил. За семь или восемь дней, что мы пробыли в Панипате, небольшие отряды наших людей, приближаясь к лагерю неприятеля, пускали стрелы в многочисленных врагов и приносили их отрубленные головы. Враги не сделали ни движения, ни вылазки. /265б/
Следуя совету некоторых доброжелателей из хиндустанских беков, я поставил Мухаммед Махди ходжу, Мухаммед Султан мирзу, Адил султана, Хусрау шаха, Мир Хусейна, Султан Джунайд Барласа, Абд ал-Азиз мирахура. Мухаммед Али Дженг-Дженга, Кутлук Кадама, Вали Хазин [ачи], Мухибб Али-и Халифу, Мухаммеда Бахши, Джан бека и Кара Кузи во главе четырех или пяти тысяч человек и послал их в ночной набег. Вследствие наступления ночи они не могли как следует сговориться и пошли вразброд, так что им ничего не удалось сделать. Когда занялась заря, наши люди до света простояли близ неприятельского лагеря; враги ударили в барабаны, построились, выставив вперед слонов, и вышли; хотя наши не могли ничего против них сделать, они все же вступили в бой со столь многочисленным войском и ушли целые и невредимые, не потеряв ни одного человека.
Мухаммед Али Дженг-Дженгу попала в ногу стрела. Хотя рана и не была смертельной, но в день битвы он не годился в дело. Получив весть об этом, я выслал Хумаюна с отрядом на курух или полтора вперед навстречу неприятелю, а сам построил оставшееся войско и тоже вышел.
Воины, ушедшие ночью в набег, присоединились к Хумаюну. Так как люди неприятеля не двигались вперед, то мы тоже отошли и остановились.
В эту ночь в лагере поднялась ложная тревога; около одного гари стоял крик и шум. Люди, не видавшие раньше подобной тревоги, очень взволновались и испугались. Через некоторое время /266а/ волнение улеглось.
В пятницу, восьмого раджаба 504, во время предрассветной молитвы от дозорных пришли сведения, что враги построились и идут. Мы надели доспехи, вооружились и тоже сели на коней. На правом крыле стояли: Хумаюн, Ходжа-и Калан, Султан Мухаммед Дулдай, Хинду бек, Вали Хазин [ачи] и Пир Кули Систани, на левом — Мухаммед Султан мирза, Махди Ходжа, Адил султан, Шах Мир Хусейн, Султан Джунейд Барлас, Кутлук Кадам, Джан бек, Мухаммед Бахши, Шах Хусейн Яраки и Могол Ганчи, в центре, по правую руку, стояли Чин Тимур Султан, Сулейман мирза, Мухаммади Кукельташ Шах Мансур Барлас, Юнус Али, Дервиш Мухаммед Сарбан и Абдаллах Китабдар, по левую руку — Халифа, Ходжа Мир Миран, Ахмеди Парваначи, Тарди бек, Куч бек, Мухибб Али-и Халифа и Мирза бек тархан; во главе авангарда находились Хусрау Кукельташ и Мухаммед Али Дженг-Дженг; Абд ал-Азиза мирахура мы поставили во главе вспомогательного отряда. На краю левого фланга мы поместили для обходного движения Вали Кизила и Малик Касима, [брата] Баба Кашка с его моголами; на краю правого фланга были поставлены Кара Кузи, Абу Мухаммед Найза баз, Шейх Али, [сын] Шейх Джемал Барина, Хинди и Тенгри Кули Пишаги Могол — [268] тоже для обхода с фланга. Эти два отряда должны были при приближении врагов обойти их справа и слева и зайти им в тыл. /266б/
Когда стала видна чернота неприятельского войска, большая часть его шла на [наше] правое крыло, поэтому Абд ал-Азиз, доставленный во главе вспомогательного отряда, был послан в подкрепление правому крылу. Войска Султан Ибрахима, показавшись издали, немедля шли прямо на нас. Завидев наши войска и убедившись, что они стоят в боевом строю и порядке, враги замялись, словно раздумывая: «Стоять — не стоять, идти — не идти?» и не могли ни остановиться, ни идти без задержки вперед, как раньше. Войскам, назначенным для обхода, был дан приказ зайти врагам в тыл, справа и слева, пускать стрелы и завязать бой; правый и левый край тоже должны были двинуться и вступить в соприкосновение с врагом.
Обходные отряды зашли врагам в тыл и начали пускать стрелы. Махди Ходжа на левом краю завязал бой раньше всех. Против Махди Ходжи двинулся отряд [во главе] с одним слоном.
Люди Махди Ходжи выпустили много стрел и заставили этот отряд отступить. На помощь левому краю были посланы из центра Ахмади парваначи, Тарди бек, [сын] Куч бека и Мухибб Али, [сын] Халифы.
На правом краю тоже начался бой; Мухаммади Кукельташ, Шах Мансур Барлас, Юнус Али и Абд Аллах получили приказ построиться перед центром и начать сражение. Устад Али Кули несколько раз метко выстрелил из пушки, стоявшей перед центром. Мустафа Топчи 505 тоже здорово выпалил два раза /267а/ из орудия, установленного на повозке на левом краю центра.
Правый отряд, левый отряд, центральный отряд и бойцы, зашедшие в тыл противника, окружили врагов со всех сторон, засыпали их градом стрел и начали биться не на шутку. Враги раз или два производили на правый и левый фланг краткие нападения; наши люди, стреляя из луков, осыпали их тучей стрел и снова прижимали к центру. Войска правого края и левого края неприятеля все столпились в одном месте и до того скучились, что не могли двинуться вперед или найти путь назад.
Призыв к бою последовал, когда солнце поднялось на высоту копья; битва продолжалась до полудня. В полдень враги были побеждены и подавлены, а друзья радовались и ликовали. Великий господь, по своей милости и благоволению, сделал легким для нас это трудное дело: столь многочисленное войско он в полдня сравнял с землей. Возле Ибрахима, в одном лишь месте, было убито пять или шесть тысяч человек: число павших в других местах мы приблизительно определили в пятнадцать-шестнадцать тысяч. Потом, когда мы прибыли в Агру, то из рассказов жителей Хиндустана стало известно, что в этой битве было убито сорок-пятьдесят тысяч человек.
Разгромив врагов, мы преследовали их, сбрасывая с коней. Воины приводили сбитых [с лошадей] эмиров и молодцов; погонщики табунами пригоняли слонов, предлагая их в подарок.
Неприятеля преследовали по пятам. /267б/ Думая, что Ибрахим ушел, мы послали за ним вдогонку несколько воинов из особого отряда во главе с Касамтай мирзой, Баба Чухра и Бучка с приказанием быстрым ходом дойти до самой Агры и попытаться захватить Ибрахима.
Мы прошли по лагерю Ибрахима, осмотрели его шатры и палатки и расположились станом на берегах какой-то речки. Было время [269] полуденной молитвы, когда Тахир Тибри, младший шурин Халифы, узнал среди множества других трупов труп Султан Ибрахима и принес его голову.
В тот же день мы повелели Хумаюн мирзе, Ходжа-и Калану, Мухаммади, Шах Мансур Барласу, Юнус Али, Абд Аллаху и Вали Хазин [ачи] быстро, налегке, направиться в Агру, занять город и завладеть казной. Махди ходжа, Мухаммед Султан мирза, Адил султан, Султан Джунейд Барлас и Кутлук Кадам получили приказание отделиться от обоза и ускоренным ходом вступить в крепость Дихли, чтобы захватить сокровищницы этого города.
На следующее утро мы снялись с лагеря и, пройдя один курух, остановились из-за коней на берегу Джуна. После двух ночевок мы в среду совершили обход вокруг мазара Шейх-Низам-Аулия и стали лагерем на берегу Джуна, напротив Дихли. В этот вечер мы осмотрели крепость Дихли и провели там ночь; утром, в четверг, мы совершили обход вокруг мазара Ходжа Кутб ад-дина, осмотрели могилу и постройки Султан Гияс ад-дин Балбана, Султана Ала ад-дин Хилджи /268а/ и минарет последнего, а также Хауз-и Шамс, царский хауз, могилы и сады Султана Бахлула и Султана Искандера, и вернулись в лагерь. Сев в лодку, мы пили арак. Я пожаловал Вали Кизилу должность сборщика налогов в Дихли, назначил Дуста диваном области Дихли и, приказав запечатать тамошние казнохранилища, возложил ответственность за них на этих людей.
В четверг мы снялись с лагеря и остановились напротив Туглук-Абада, на берегу Джуна; день пятницы мы провели на этой стоянке. Маулана Махмуд, шейх Зейн ад-дин и еще некоторые лица отправились в Дихли и совершили соборную молитву, упомянув в хутбе мое имя. Они раздали бедным и убогим немного денег и вернулись в ставку.
В субботу мы снялись с лагеря и переход за переходом направились к Агре. Я выехал посмотреть Туглук-Абад и вернулся в лагерь.
В пятницу, двадцать второго раджаба 506, мы остановились в пригородах Агры, в доме Сулеймана Фармули. Так как эта стоянка находилась очень далеко от крепости, то мы на следующее утро вышли оттуда и поместились в доме Джалал хан Джикхата Хумаюна, который выехал вперед, люди, находившиеся в крепости, не допустили туда, приводя всякие отговорки и прибегая к хитростям. Зная самовольство этих людей и опасаясь, чтобы они не запустили руку в казну, Хумаюн занял выходящие из Агры дороги и стоял там до нашего прибытия.
Бикрамаджит индус был раджей Гвалиара; более ста лет его предки /268б/ властвовали в этой земле. Искандер несколько лет просидел в Агре, имея намерение захватить Гвалиар; потом во времена Ибрахима А'зам Хумаюн Сарвани некоторое время ожесточенно дрался за Гвалиар и, в конце концов, взял его мирно, отдав за это Шамсабад. Когда Ибрахима разбили, Бикрамаджит отправился в ад; его сыновья и домочадцы находились в Агре. По прибытии Хумаюна в Агру, домочадцы Бикрамаджита хотели бежать, но Хумаюн не дал им уйти. По собственной воле они поднесли Хумаюну много драгоценностей и самоцветных камней. В числе их был знаменитый алмаз 507, который якобы велел привезти Султан Ала ад-дин. Этот алмаз пользуется такой славой, что один оценщик определил его стоимость в два с половиной дневных расхода всего мира. Он наверное весит восемь мискалов. Когда я прибыл, Хумаюн [270] поднес мне этот алмаз, а я снова подарил его Хумаюну.
В числе воинов и известных людей, находившихся в крепости, были Малик Дад Карани, а также Малик Сурук и Фируз хан Мисвати. Они учинили некоторые козни и были посланы на расправу. Когда Малик Дада Карани вывели вперед, некоторые попросили для него пощады. Пока люди ходили туда и обратно и договаривались, прошло четыре или пять дней. Согласно желанию этих людей я проявил к Малик Даду милость и благосклонность и объявил все его имущество свободным от взыскания. Мать Ибрахима и ее слуг удалили из Агры; им было назначено местожительство в одном крухе ниже по реке. /269а/
В четверг, двадцать восьмого раджаба 508, в час полуденной молитвы мы вступили в Агру и расположились в жилище Султан Ибрахима Лоди. С девятьсот десятого года 509, когда был покорен Кабул, и до этого времени я всегда мечтал завладеть Хиндустаном, но иногда этому препятствовало скудоумие беков, а иногда — отсутствие поддержи со стороны родичей, так как поход в Хиндустан и покорение земель этой страны не осуществлялось. Наконец, эти препятствия отпали; никто из беков и вельмож, малых или знатных, ни слова не мог сказать против моего намерения. В девятьсот двадцать пятом году 510 мы повели войско, в два или три гари приступом взяли Баджаур, подвергли избиению всех его обитателей и пришли в Бхиру. Не отдавая города на поток и разграбление, мы обложили жителей выкупом за безопасность, собрали четыреста тысяч шахрухи деньгами и товарами, раздали добычу воинам и некоторым нукерам и возвратились в Кабул. С тех пор и до девятьсот тридцать второго года 511 я усиленно стремился завоевать Хиндустан, и за семь или восемь лет пять раз водил туда войска. На пятый раз господь великий, по своей милости и великодушию, ослабил и поверг в ничтожество такого противника, как Султан Ибрахим, и подчинил нашей власти страну, подобную Хиндустану.
Со времени святейшего пророка и до сей поры областью Хиндустана владели и царствовали в ней всего три государя с нашей стороны. Первым из них был Султан Махмуд Гази; он и его потомки долгое время восседали на престоле царства Хиндустана. Второй был Султан Шихаб ад-дин Гури; /269б/ он сам, его рабы и приспешники много лет властвовали в этих странах.
Третий иноземный государь — это я, но мои обстоятельства не похожи на обстоятельства этих государей. Ведь Султан Махмуд, когда покорил Хиндустан, владел также престолом Хорасана, султаны Хорезма и окраинных областей были ему покорны и послушны, государь Самарканда был у него в подчинении. Если его войско и не составляло двух лаков, то один-то лак [воинов] у него конечно был. К тому же противниками его были отдельные раджи; весь Хиндустан не находился тогда под властью одного государя и каждый раджа правил в своей земле самостоятельно. То же самое и Султан Шихаб ад-дин. Правда, власть в Хорасане ему не принадлежала, но там правил его брат Гияс ад-дин Гури. В «Табакат-и Насири 512», приводится сведение, что Султан Шихаб ад-дин однажды повел в Хиндустан войско в сто двадцать тысяч латников. Противниками его тоже были раи и раджи; весь Хиндустан не принадлежал кому-нибудь одному.
Когда мы в первый раз пришли в Бхиру, нас было тогда тысяча пятьсот, самое большее — две тысячи человек. В пятый раз, когда я разбил Султан Ибрахима и завоевал [271] царства Хиндустана, со мной было больше бойцов, чем когда бы то ни было, и число нукеров, торговцев, слуг и всех вообще, кто состоял в войске, составляло по спискам двенадцать тысяч человек. Мне были подчинены такие области, как /270а/ Бадахшан, Кундуз, Кабул и Кандахар, но от этих областей не было сколько-нибудь значительной пользы. Наоборот, некоторые из названных земель лежали вблизи от врагов и им необходимо было оказывать значительную помощь. Кроме того, все земли Мавераннахра находились во власти узбекских ханов и султанов, у которых насчитывалось почти сто тысяч войска; это были наши исконные враги. А области Хиндустана, от Бхиры до Бихара, находились в руках афганцев.
Государем Хиндустана был Султан Ибрахим; судя по обширности его царства, у него должно было быть пять лаков воинов. В то время некоторые эмиры Султана Ибрахима подняли против него мятеж; призванного войска у него насчитывали тогда сотню тысяч. У этого государя и его эмиров было, как говорили, около тысячи слонов. На этот раз я оказался лицом к лицу с повелителем столь большого войска и обширного государства, как Султан Ибрахим. Как я и надеялся, великий господь не заставил нас страдать и терпеть напрасно и помог нам одолеть сильного врага и завоевать столь обширное государство, как Хиндустан. Подобное счастье досталось нам не вследствие нашей силы и мощи, а только по милости и благоволению божию; такая удача пришла не из-за наших усилий и стараний, а исключительно по великодушию и благоволению господню.
Хиндустан — обширная, густонаселенная и плодородная страна. /270б/ На востоке, на юге и даже на западе она доходит до океана; на севере возвышаются горы, примыкающие к Хиндукушу и горам Кафиристана и Кашмира. К северо-западу от Хиндустана находятся Кабул, Газни и Кандахар; столицей всего государства Хиндустана считается [город] Дихли. После Султан Шихаб ад-дина Гури и до конца царствования Султан Фируз шаха большая часть Хиндустана была подвластна дихлийским султанам. В то время, когда я завоевал Хиндустан, в Хиндустане правило пять мусульманских государей и двое кафиров. Хотя в горах и лесах властвовало много больших и малых раев и раджей, но значительными и независимыми являлись лишь следующие.
Во-первых, то были афганцы, во власти которых находился столичный город Дихли; они захватили область от Бхиры до Бихара. Джунпур до афганцев принадлежал Султан Хусейн Шарки; этих правителей [хиндустанцы] называют Пураби 513. Их предки состояли кравчими у Султан Фируз шаха и султанов его дома; после Фируз шаха они овладели царством Джунпур. Дихли была тогда в руках Султан Ала ад-дина, род которого принадлежал к сейидам. Когда Тимур бек захватил Дихли, он передал власть над этим городом предкам Ала ад-дина и ушел. Султан Бахлул Лоди, афганец, и его сын, Султан Искандер захватил столичный город Дихли и столичный город Джунпур; оба города сделались столицей одного и того же государя.
Вторым [мусульманским правителем] был гуджератский Султан Музаффар. За несколько дней до моей победы над Султан Ибрахимом он ушел из нашего мира. /271а/ Это был весьма правоверный государь, любовь к науке у него тоже была; он читал хадисы и постоянно переписывал Коран. Эту династию называют Танк 514; [272] их предки тоже подносили питье Султан Фирузу и другим султанам из его семьи. После Фируз шаха они овладели областью Гуджерата.
Третьи [правители] — это Бахманиды 515 в Декане, но в настоящее время у деканских султанов не осталось ни силы, ни значения. Все их владения захватили в свои руки знатные беки; если правителям что-нибудь нужно, они просят это у беков.
Четвертым правителем был Султан Махмуд в области Мальва, которую называют также Манду. Эту династию называют Хилджи 516. Рана Санка, кафир, разбил их и захватил большую часть их владений. Эти правители также ослабли. Их предки принадлежали к числу питомцев Фируз шаха; после его смерти они захватили область Мальва.
Пятый правитель — Нусрат шах 517, в Бенгалии. Отец его был государем Бенгалии, он был сейид и носил прозвище Султан ала ад-дин. Власть досталась Нусрат шаху по наследству. В Бенгалии существует удивительный обычай: власть редко переходит в этой стране по наследству. Государю там назначен престол, каждому эмиру, вазиру и должностному лицу также присвоено определенное место. Для жителей Бенгалии имеет значение только этот престол и эти места. К каждому месту прикреплены и определены зависимые и подчиненные ему нукеры, слуги и прислужники. Когда душа царя пожелает кого-нибудь назначить или сместить /271б/, то к тому, кто садится на чье-либо место, переходят покорные и послушные нукеры и слуги, приставленные к этому месту. Эта особенность присуща даже престолу самого государя. Всякий, кто убьет прежнего правителя и найдет возможность занять престол, становится государем; эмиры, вазиры, войско и народ оказывают ему повиновение и покорность и считают его таким же государем и властелином, как предыдущего государя. Бенгальцы говорят: «Мы соблюдаем верность престолу; всякому, кто сидит на престоле, мы покорны и послушны». Так, например, до Ала ад-дина, отца Нусрат шаха, один абиссинец убил тогдашнего государя, воссел на престол и властвовал некоторое время. После Султан Ала ад-дина престол занял по наследству его сын, который и стал государем.
В Бенгалии существует еще один обычай: тот, кто становится государем, считает совершенным стыдом и позором тратить и расходовать казну прежних государей; сделавшись правителем, всякий должен собирать новую казну. Накопление казны считается в народе той страны славным и достойным делом.
Есть там еще и такой обычай: все траты на содержании казны, конюшен, царя и султанов покрываются доходами с определенных, искони назначенных уделов; поступления из других мест расходовать на это совсем нельзя.
К числу великих, значительных государей-мусульман, обладающих большим войском и обширными владениями, принадлежат эти пять, которые были упомянуты. Из кафиров самый могущественный [по количеству] войск и [размерам] владений /272а/ — это раджа Биджангара и еще Рана Санка, который недавно так возвысился благодаря своей отваге и своему мечу. Его основным владением был Читур. Когда власть султанов Манду поколебалась, Рана Санка захватил зависящие от этой страны обширные области: Рантанбур, Арангпур, Бхилсан и Чандири. В девятьсот тридцать четвертом году 518, с помощью божьей, я в несколько гари приступом отбил Чандири у Мидини Рао, одного из больших и значительных людей Рана Санка, который находился там с пятью-шестью [273] тысячами кафиров. Я подверг кафиров общему избиению и превратил область Чандири, которая много лет была страной войны, в страну ислама. Подробный рассказ об этом будет еще приведен.
На окраинах Хиндустана есть много раев и раджей; некоторые из них покорны исламу, другие, так как они далеко и владения их хорошо укреплены, не оказывают повиновения государям ислама.
Хиндустан лежит в первом, втором и третьем климате; в четвертый климат эта страна не входит. Это удивительная страна; в сравнении с нашими землями это иной мир. Горы, реки, леса, степи, города, области, животные, растения, люди, язык, дожди и ветры — все там не так, как у нас. Хотя жаркие области, прилегающие к Кабулу, кое в чем сходны с Хиндустаном, но в других отношениях они не сходны; стоит лишь перейти реку Синд, как земля и вода, и деревья, и камни, и люди, и пути, и обычаи /272б/ — все становится таким же, как в Хиндустане.
Горы на севере Хиндустана были уже упомянуты. За рекой Синдом в этих горах лежат области, зависящие от Кашмира. Хотя в настоящее время большинство этих горных местностей, как например Пакли и Шаманг, не подчиняются Кашмиру, но прежде они составляли часть Кашмира. За Кашмиром, в горах, находится бесконечное множество племен, народов, земель и областей. До самой Бенгалии и даже до берегов океана эти горы сплошь густо населены.
О жителях этой части Хиндустана мы много раз справлялись и осведомлялись, но никто не мог дать о них верных сведений. Как говорят, обитателей этих гор называют Кас. Мне пришло на ум следующее: хиндустанцы произносят [букву] «шин», как «син». Так как самый значительный город Хиндустана — Кашмир, да и вообще в тех горах, как слышно, нет городов, кроме Кашмира, то, быть может, Кашмир назван так по этой причине.
Жители гор торгуют мускусом, горными быками, шафраном, свинцом и медью. Индийцы называют эти горы Савалак-Парбат. На языке индийцев сава — четверть, лак — сто тысяч, парбат — гора; получается: «четверть и сто тысяч гор», то есть сто двадцать пять тысяч гор.
В этих горах снег никогда не убывает. Из некоторых областей Хиндустана, например, из Лахора, Сирхинда, Самбала, всегда виден снег, белеющий на вершинах этих гор.
В Кабуле горы эти называют Хиндукуш; от Кабула они тянутся на восток, слегка уклоняясь к югу. Все, что южнее этих гор, есть Хиндустан.
К северу от гор /273а/, населенных неведомым народом, который называется Кас, лежит область Тибета. В этих горах начинается много рек, текущих вглубь Хиндустана. Севернее Сирхинда текут шесть рек, начинающихся в этих горах: Синд, Бахат, Ченаб, Рави, Биях и Сатладж. В окрестностях Мултана они все сливаются и с этого места носят общее название Синд. Синд течет на запад, протекает по области Татта и впадает в Оманское море. Есть в Хиндустане и другие реки, кроме этих шести, как например, Джунг, Ганг, Рахаб, Гумти, Гагар, Сиру, Гандак и еще много больших рек, которые все вливаются в реку Ганг и тоже называются Ганг. Эта река течет на восток, протекает по Бенгалии и впадает в океан. Истоки этих рек находятся в горах Савалак-Парбат.
Из хиндустанских гор вытекают и другие реки, например, Чамбал, Банас, Битви. В этой части гор никогда не бывает снега; реки эти тоже вливаются в реку Ганг. [274]
Есть в Хиндустане и другие горы и в числе их — горная цепь, которая тянется с севера на юг. Начинается она в области Дихли, у постройки, называемой Джехан-Нума, которую воздвиг Фируз шах; эта постройка стоит на невысокой каменной гряде. Далее, в окрестностях Дихли, там и сям видны отдельные мелкие скалистые холмы. В области Меват горы становятся выше; пройдя Меват, /273б/ они тянутся до области Биана. Горы Сикри, Бари и Дулпура тоже составляют часть этой горной цепи, хотя и не примыкают к ней вплотную. Горы Гвалиара, который называют также Галиур, являются отрогами этих гор; горы Рантамбхура, Читура, Манду и Чандири также относятся к этому хребту. В некоторых местах цепь гор прерывается на семь или восемь курухов. Эти горы невысоки, круты, каменисты и покрыты лесом; снег там никогда не выпадает. Истоки некоторых рек Хиндустана находятся в этих горах.
Большая часть областей Хиндустана лежит в равнине. Хотя в Хиндустане много городов и областей, но почти нигде нет каналов с проточной водой; текучая вода имеется только в реках. Кое-где скопляется стоячая вода.
Хотя в некоторых городах есть возможность вырыть арыки и провести воду, ее все-таки не проводят. Это можно объяснить многими причинами. Во-первых, поля и сады Хиндустана совершенно не нужно поливать. Осенний урожай орошается дождями в дождливое время; удивительно, что и весенний урожай всходит даже в том случае, если дождей нет. Для поливки молодых деревьев до года или до двух лет поднимают воду колесом или ведрами; позднее поливать их совершенно не нужно. Некоторые овощи [приходится] поливать.
В Лахоре, Дибальпуре, Сирхинде и прилегающих областях поливают с помощью колеса. Берут две веревки длиной в глубину колодца и сматывают каждую кольцом. Между кольцами прикрепляют палки и привязывают к палкам кувшины. Веревки с [палками и] прикрепленными к ним кувшинами /274а/ накидывают на колесо, поставленное над колодцем. К одному концу оси колеса прикрепляют второе колесо, а рядом со вторым колесом третье, ось которого стоит стоймя. Когда бык вертит это колесо, зубцы его задевают за зубцы второго колеса и оно вращает колесо с кувшином. В том месте, куда стекает вода, устраивают желоб и направляют воду по желобу, куда нужно.
В Агре, Чандваре, Биане и окрестных местах воду поднимают ведрами. Это трудная и довольно грязная [работа]. На краю колодца укрепляют деревянные вилы и вставляют между зубцами вил ролик. К длинному канату привязывают большое ведро и накидывают канат на ролик. К другому концу веревки привязывают быка, которого гоняет человек; еще один человек должен выливать ведро. Всякий раз, как бык вытаскивает ведро и снова возвращается, веревка проходит по дороге быка, загрязненной его мочой и пометом, потом опять падает в колодец.
Иногда, если поле нуждается в воде, мужчины и женщины таскают воду кувшинами и поливают его.
Города и области Хиндустана очень непривлекательны. Все города, все селения устроены на один лад, сады не огорожены стенами, местность большей частью плоская и ровная. Берега некоторых рек и потоков из-за весенних дождей размыты /274б/ так, что по ним везде трудно ходить. На равнинах кое-где попадаются густые заросли колючего кустарника. Жители этих областей [275] укрываются в зарослях, и, проявляя непокорность, не платят налогов.
В Хиндустане, кроме рек, мало текучей воды. Иногда кое-где попадается стоячая вода. Столь [обширные] города и области пользуются водой из колодцев или водоемов, которая набирается во время дождей. В Хиндустане запустение или благоустроение местечек, деревень и даже городов происходит мгновенно. Если жителям большого города, в котором они обитали много лет, приходится бежать, то все убегают за один день или за полтора дня, не оставляя после себя ни следа, ни признака; если же они вздумают основать город, то им нет надобности копать арыки и строить плотины, так как все их посевы не требуют поливки, а людей у них — без конца. Собралась толпа, устроили водоем или вырыли колодец, а строить дома и возводить стены не нужно: хворосту много и деревьям нет числа. Настроили шалашей и тотчас появился [новый] город или деревня.
Животные, которые водятся только в Хиндустане
Один из тамошних диких зверей — слон. Хиндустанцы называют [слона] хати, и живет он на границах области Калпи. Чем выше от ее границ на восток, тем диких слонов больше; в этих местах и ловят слонов. В Карре и Маникпуре есть тридцать или сорок местечек, /275а/ где занимаются ловлей слонов. Жители отвечают перед диваном за каждого слона.
Слон — огромное и очень сметливое животное. Что ему ни скажешь, он понимает, что ни прикажешь, — сделает. Стоимость слона сообразна его величине, и его продают по росту: чем слон больше, тем цена выше. Рассказывали, что на некоторых островах будто бы есть слоны ростом в десять кари. В здешних местах не видано слона выше четырех-пяти кари.
Слон ест и пьет только хоботом; не будь у него хобота, он не мог бы жить. По обеим сторонам хобота, в верхней челюсти, у него торчат два больших зуба; с силой упираясь этими зубами в стену или в дерево, слон может их свалить. В драке и при всех действиях, требующих силы, слон пользуется своими зубами, которые называются адж. Жители Хиндустана очень ценят эти зубы. Шерсти у слона нет 519.
Для обитателей Хиндустана слон имеет большое значение; с каждым отрядом их войска обязательно идет несколько слонов. У слона есть некоторые хорошие качества: он легко переходит широкие быстрые реки, неся тяжелый груз; три или четыре слона без труда везут пушечный лафет; который могли бы везти четыреста или пятьсот человек. Но слону требуется очень много корма: один слон съедает корм двух караванов верблюдов 520.
Еще водится в Хиндустане носорог. Это тоже большое животное /275б/ величиной с трех буйволов. Распространенные в этих местах рассказы, будто носорог поднимает на рогу слона, вероятно, неверны.
У носорога один рог — на носу, длиною больше пяди; рогов в две пяди не видывали. Из одного большого рога вышла чаша для воды в виде ладьи и доска для игры в нарды, и еще, должно быть, осталось три-четыре пальца рога.
Шкура у носорога очень толстая. Если взять тугой лук, натянуть тетиву до подмышки и ловко наложить и пустить стрелу, то хорошо, если она вонзится в шкуру носорога на четыре пальца. Однако, говорят, будто стрела легко пробивает шкуру носорога в некоторых [277] местах. Возле передних ног и бедер у носорога есть на коже складки; издали кажется, будто он накрыт попоной.
Из других животных носорог больше всего похож на лошадь. Как у лошади брюхо небольшое, так и у носорога брюхо маленькое; как у лошади бабка состоит из одной кости, так и у носорога на месте бабки одна кость; как у лошади в передних ногах имеются мозговые кости, так и у носорога есть в передних ногах мозговые кости.
Носорог злее слона и не такой послушный и смирный, как слон. В лесах около Паршавара и Хашт-Нагара немало носорогов; водятся они и в зарослях между Синдом и областью Бхиры; много их в Хиндустане также и на берегах реки Сару.
Совершая походы в Хиндустан, /276а/ мы били носорогов в зарослях возле Паршавара и Хашт-Нагара. Носорог хорошо бьет своим рогом; во время охоты много людей и лошадей получили удары рогом. Один раз на охоте носорог отбросил своим рогом на длину копья лошадь одного оруженосца по имени Максуд. Поэтому Максуда прозвали Максуд-и карг 521.
Другое хиндустанское животное — дикий буйвол; он гораздо больше нашего буйвола и рога у него не так загнуты назад. Это очень вредное и злое животное. В Хиндустане, на берегах реки Сару, буйволов очень много.
Еще водится в Хиндустане нилгау. Ростом он будет с лошадь, но [телом] немного тоньше лошади. Самец нилгау — голубой; вероятно, поэтому он и называется «нилгау». У нилгау два небольших рога, на горле у него клок шерсти длиной больше пяди; этим нилгау похож на горного быка. Копыта у него раздвоенные, как у обыкновенного быка. Самка нилгау такого же цвета, как бугумарал. Рогов у нее нет, клока шерсти на горле тоже нет; по сравнению с самцом самка жирнее.
Другое хиндустанское животное — коротконожка 522. Величиной оно будет с киика; передние и задние ноги у него короткие, почему его и называют коротконожкой, рога ветвистые, как у оленя, но короче. Каждый год оно сбрасывает рога, как олень. Бегает коротконожка плохо и поэтому не выходит из чаши.
Есть еще в Хиндустане и киик, похожий на хуна — самца джейрана. Спина у него черная, брюхо — белое, рога длиннее, чем у хуна, /276б/ и более ветвистые. Хиндустанцы называют его калахара 523; первоначально говорили: калахаран, то есть, «черный олень», потом это слово сократили и стали говорить калахара. Самка этого оленя белая.
При помощи калахара ловят оленей. К рогам калахара прикрепляют круглые силки, а к ноге подвешивают камень размером больше лодыжки, чтобы, когда олень поймается, калахара не мог далеко уйти. Увидав дикого оленя, калахара ставят перед ним. Дикий олень очень драчлив; он тотчас же выходит на бой, и олени начинают драться и бодаться. Когда они ходят взад и вперед, то рога дикого оленя застревают в сети, прикрепленной к рогам ручного оленя. Дикий олень старается убежать, но ручной олень не убегает - вероятно, ему мешает камень, привязанный к ногам.
Таким образом, ловят много оленей и, поймав, приручают, чтобы ловить других оленей. Ручных оленей сводят во дворах для боев; они хорошо дерутся.
На склонах хиндустанских гор водятся также олени поменьше, величиной с годовалого ягненка каменного барана. [278]
Еще есть в Хиндустане бык гини. Это маленький бык величиной с нашего большого барана. Мясо у него очень нежное и вкусное.
Есть в Хиндустане также и обезьяны; хиндустанцы называют обезьяну бандар. Обезьяны также бывают многих видов. Обезьян одной породы приводят в наши земли, и цыгане учат их танцевать. /277а/ Эти обезьяны водятся в горах Дара-и Нура, на склонах гор Кух-и Сафид около Хайбара и ниже, по всему Хиндустану; выше тех мест их нет. Шерсть у этих обезьян желтая, лицо — белое, хвост не очень длинный.
Есть там еще и другой вид обезьян, но в Баджауре, Саваде и прилежащих местах их не видывали; они значительно больше тех обезьян, которых приводят в наши страны. Хвост у них очень длинный, шерсть — беловатая, лицо совершенно черное. Обезьяны этого вида водятся в горах и лесах Хиндустана, в наших местах их не бывает.
Попадаются там и другие обезьяны; лицо, шерсть и все члены у них совершенно черные.
Есть еще в Хиндустане зверек нул 524, немного меньше соболя. Он лазает по деревьям; некоторые называют его также мушхурма. Считается, что он приносит счастье.
Водится в Хиндустане также род мыши, которую называют галахри 525. Она постоянно живет на деревьях и удивительно быстро и проворно бегает по деревьям вверх и вниз.
Из птиц в Хиндустане водится павлин. Это очень красиво раскрашенная, прекрасная птица. Сложена она не так красиво, как раскрашена. Телом павлин похож на журавля, но не так высок, как журавль. У самца и у самки на голове двадцать или тридцать перьев, в два или три пальца высотой. В оперении самки нет ни красок, ни красоты: у самца павлина на шее лиловое ожерелье, шея у него красивая, голубая, /277б/ на спине, ниже шеи, желтые, зеленые, голубые и фиолетовые разводы, глазки в этом месте очень маленькие, а ниже, до кончика хвоста, спина покрыта большими-большими глазками такого же цвета. У некоторых павлинов хвост бывает длиной в сажень. Под цветистыми перьями у павлина есть еще один хвост, более короткий, как у других птиц; это обыкновенный хвост. Крылья у павлина красные.
Павлины водятся в Баджауре, Саваде и
ниже; выше — в Кунаре, Ламганате или в каком-либо
другом месте — их нет. В полете павлин еще слабее,
чем фазан: он не может взлететь больше
одного-двух раз; вследствие слабости при полете,
павлин живет или на горах, или в зарослях.
Вот удивительная вещь: в чащах, где есть павлины,
всегда водится много шакалов, а павлины со своим
саженным хвостом переходят из заросли в заросль.
Почему же они не страдают от шакалов?
Хиндустанцы называют павлинов мор. По учению имама Абу Ханифы павлины — дозволенная пища; мясо их нельзя назвать невкусным, оно походит на мясо куропатки, но его едят с некоторым отвращением, как верблюжатину.
Еще водится в Хиндустане попугай. Он тоже встречается в Баджауре и нижележащих местах. Весной, когда поспевает тут 526, попугаи прилетают в Нингнахар и Ламганат; в другое время их там нет. Попугаи бывают разные. /278а/ Один вид — это те попугаи, которых привозят в наши страны; попугаи другого вида — меньше, их тоже учат говорить. Таких попугаев называют лесными. Их много водится в Баджауре, Саваде и прилежащих местах, где они летают стаями по пять-шесть тысяч птиц. Между этими попугаями и первыми есть разница в величине, окраска же их совершенно одинаковая. [279]
Есть и другой вид попугаев — они еще меньше, чем лесные. Голова у них ярко-красная, крылья сверху тоже красные; кончик хвоста пальца на два — белый. У некоторых попугаев этого вида голова лиловая; говорить они не умеют. Их называют кашмирскими попугаями.
Встречается также и еще один вид попугаев, они маленькие, как лесные попугаи, клюв у них черный, на шее — широкий черный ободок, крылья сверху красные. Эти попугаи хорошо учатся говорить; мы думали, что попугаи и скворцы могут говорить только то, чему их научили, а сами, если о чем-нибудь подумают, ничего сказать не могут, но недавно Абу-л-Касим Джалаир, один из моих ближайших слуг, рассказывал удивительную вещь: клетка такого попугая была завешена и попугай сказал: «Открой мне лицо, я задыхаюсь». В другой раз люди несли говорящего попугая и присели отдохнуть: прохожие шли мимо, и попугай сказал: «Люди идут, а вы не идете». Ответственность [за правду] лежит на рассказчике! Пока человек не услышит этого собственными ушами, ему не верится.
Есть там еще один род попугаев: они красивой окраски — ярко-красные; перья другого цвета у них тоже /278б/ есть, но я не запомнил точно [их окраски] и потому не описываю ее подробно. Эти красные попугаи очень красивы на вид, говорить они тоже умеют. Недостаток их тот, что у них очень неприятный резкий голос: кажется, будто царапают фарфоровым черепком по медному блюду.
Еще водится в Хиндустане шарак 527. Шараков очень много в Ламганате; ниже, во всем Хиндустане, их тоже множество. Шараки также бывают разных видов. Один вид в изобилии встречается в Ламганате. У шараков этого вида голова черная, крылья — пестрые, туловище немного больше и уже, чем у скворца. Шараков можно научить говорить.
Другая разновидность называется пиндавали 528; их привозят из Бенгалии. Они черные, одноцветные, туловище у них немного больше, чем у горного шарака. Клюв и ноги у пиндавали желтые; на ушах — два желтых висячих лоскута кожи; это очень некрасиво. Пиндавали могут говорить и говорят хорошо и чисто.
Встречается также другой вид шарака; эти птицы мельче только что упомянутого шарака, вокруг глаз у них красный ободок. Птицы этой породы не говорят; их называют уин-шарак 529.
Когда мы построили мост через Ганг и, перейдя реку, обратили врагов в бегство, я видел в Лакнау и в его окрестностях одну разновидность шарака с белой грудью, пестрой головой и черной спинкой. Раньше я никогда не видывал такой птицы. Шараки этой породы, по-видимому, не могут научиться говорить.
Еще есть в Хиндустане луча. Эту птицу называют также бу-каламун. От головы до хвоста она окрашена в пять или шесть разных цветов. Шея у нее [переливается], как у голубя; величиной /279а/ эта птица с горную куропатку. По-видимому, это хиндустанская горная куропатка и, как горная куропатка, живет на вершинах гор. Она обитает в горах Ниджрау, в кабульской области и на нижележащих горах, а выше не попадается. Жители Хиндустана рассказывают удивительную вещь: с наступлением зимы луча спускаются на склоны гор. Если они в полете пролетят над виноградником, то не могут лететь дальше и их ловят. Мясо луча съедобно, оно очень вкусное.
Есть в Хиндустане также турачи 530. Они водятся не только в Хиндустане и встречаются в других жарких областях, но так как некоторых [280] пород турачей нет нигде, кроме Хиндустана, то я, кстати, упомяну и о них.
Тело у турача величиной с куропатку; спинка у самца такого же цвета, как у самки фазана, грудка и брюшко — черные; белые перья у него тоже есть. На обоих глазах с двух сторон — красные полоски. У турачей приятный крик; кажется, что он кричит: «шир дарам у шакарак 531», причем «шир» произносится кратко, а «дарам у шакарак» — ясно. Астрабадские турачи кричат: «бат мани туттилар 532», а в Арабистане и прилежащих местах они говорят: «би-ш-шукр тадум ан-ниам 533». Самка турача такого же цвета, как молодой фазан; эти турачи водятся ниже Ниджрау.
Есть еще другая порода таких птиц, называемая канджал 534. Величиной канджал с турача, голос у него /279б/ очень похож на голос куропатки, но крик много пронзительнее. В окраске самца и самки различие небольшое. Канджал водится в областях Паршавара и Хаштнагара и ниже; выше его нет.
Есть одна хиндустанская птица — пулпайкар 535; величиной она будет с горную куропатку. Сложение у нее такое, как у домашней курицы, цветом она тоже похожа на курицу. Ниже горла и до груди пулпайкар красивого ярко-красного цвета; эта птица живет в горах Хиндустана.
Водится в Хиндустане также дикая курица. Различие между домашней курицей и такой курицей в том, что дикая курица летает, как фазан; кроме того, эта курица не бывает разноцветной, как домашняя. Дикая курица водится в горах Баджаура и в нижележащих горах: выше Баджаура ее нет.
Другая птица, встречающаяся в Хиндустане, — птица чилси 536. По величине она такая же, как пулпайкар, но пулпайкар красивей по окраске. Чилси водится в горах Баджаура.
Хиндустанская птица шам 537 по величине равна домашней курице; попадаются особи необычной окраски. Шам тоже водится в баджаурских горах.
Еще есть в Хиндустане перепелки. Хотя перепелка не чисто хиндустанская птица, но существует четыре или пять видов перепелок, которые встречаются только в Хиндустане.
Одна из разновидностей перепелок — те, которые прилетают в наши земли. Это самые большие перепелки. Есть и другая порода перепелок; они меньше тех, что прилетают в наши земли. Крылья и хвост у них красноватые. Перепелки этого вида летают стаями, как чир. Другая порода перепелок мельче тех, что прилетают в наши земли; горло и грудь у них чернее. /280а/
Есть в Хиндустане и еще одна разновидность перепелок; эти перепелки редко залетают в Кабул. Они маленькие — чуть-чуть больше карчи 538, в Кабуле их называют курату.
Другая хиндустанская птица: харчал 539. По величине она такая, как дрофа; вероятно, это хиндустанская дрофа. Мясо харчала очень вкусное, у некоторых птиц мясо особенно хорошее на ногах, у других — на груди, а у харчала мясо вкусное везде.
Водится в Хиндустане также и чарз 540, он немного меньше стрепета. У самца спинка как у стрепета, грудь — черная; самки — сплошь одноцветные. Мясо чарза тоже очень вкусное. Как харчал похож на дрофу, так у чарза есть сходство со стрепетом.
Хиндустанская черногрудка меньше и тоньше нашей черногрудки; черноты у нее на груди тоже немного и голос ее — тоньше, чем у нашей черногрудки. [281]
Есть [в Хиндустане] и другие птицы, которые водятся на воде и на берегах рек. Одна из таких птиц — динг 541. Это большая, крупная птица; каждое крыло у нее в сажень. Голова и ноги у динга без перьев, на горле висит нечто вроде сумки; спина у него черная, грудь — белая. Иногда динг залетает в Кабул. В каком-то году люди поймали и принесли мне динга. Он сделался совсем ручной; если ему бросали мясо, он без промаха ловил его клювом. Однажды он проглотил подкову с шестью шипами, в другой раз — целую курицу /280б/ с крыльями и перьями.
Другая такая птица — сарас 542. Хиндустанские тюрки называют ее тива-гурна. Эта птица немного меньше динга, шея у нее длиннее, голова — красная. Сараса держат во дворах, он легко приручается. Еще одна птица — манак 543, ростом она почти такая же, как сарас, но тело у нее тоньше. Манак гораздо больше аиста, но похож на него. Клюв у манака длиннее, чем у аиста, и, притом черный, голова лиловая, шея белая, крылья пестрые. Кончики и корни перьев на крыльях белые, середина — черная.
Водится в Хиндустане также птица аист. Шея у него белая, голова и все прочие части тела черные. Он залетает в наши земли; по величине он меньше нашего аиста. В Хиндустане этого аиста называют йакранг. Есть, там еще и другой аист, по цвету, и сложению совсем такой же, как тот, который залетает в наши земли, но только клюв у него чернее и весь он гораздо меньше.
Другая хиндустанская птица похожа на цаплю и аиста. Клюв у нее больше и длинней, чем у цапли, а телом она меньше тела аиста.
Еще одна хиндустанская птица - большой бузак 544. Величиной она будет с коршуна, оба крыла у нее сверху белые, голос — громкий.
Другая птица — белый бузак с черной головой и клювом. Она гораздо больше того бузака, что залетает в наши страны, но меньше хиндустанского бузака. /281а/
Еще есть в Хиндустане утка, которую называют газ-пай 545. Эта утка больше обыкновенной, самец и самка одинакового цвета. Газ-пай постоянно встречается в Хашт-Нагаре; иногда она залетает в Ламганат. Мясо у нее очень вкусное.
Есть в Хиндустане и другая утка, называемая шахмург 546; она немного меньше гуся. На клюве у шахмурга торчит нарост, грудь у него белая, спина — черная; мясо его вкусно.
Еще есть там птица зумадж 547; величиной она с беркута, цветом — черная.
Есть там еще и птица коршун; спина и хвост у нее красные.
Водится в Хиндустане также сойка; хиндустанская сойка меньше и тоньше нашей. На шее у нее немного белых перьев.
Попадается в Хиндустане еще одна птица, похожая на ворону и на сороку. В Ламганате ее называют «лесной птицей». Голова и грудь у нее белые, крылья и хвост — красноватые, глаза — ярко-красные. Так как эта птица плохо летает, то не выходит из чащи; по этой причине ее и называют лесной птицей.
Еще одна птица в Хиндустане — большой нетопырь, которого называют чамгадар. Величиной он будет с сову, голова его похожа на голову щенка. Такой нетопырь, когда хочет провести ночь на дереве, цепляется за ветку и висит вниз головой. Это диковинное зрелище.
Еще водится там хиндустанская сорока, по-тамошнему мата; она немного меньше нашей сороки. Наша сорока — черно-белая, а мата — черно-желтая.
Есть в Хиндустане еще одна птичка величиной с трясогузку, /281б/ [282] красивого красного цвета; крылья у нее чуть-чуть черные.
Другая птичка — карча 548, похожа на ласточку, но много крупнее ласточки и сплошь черная.
Птица куил 549 будет величиной с ворону, но гораздо тоньше вороны. Куил прекрасно поет, это хиндустанский соловей; жители Хиндустана так же почитают ее, как мы соловья. Она водится в садах с густыми деревьями.
Есть еще в Хиндустане другая птица, вроде дятла 550; она цепляется за деревья. Величиной она будет с дятла, цветом — зеленая, как попугай.
Из водяных животных Хиндустана одно — водяной лев 551. Он живет в стоячих водах и похож на ящера. Говорят, что он хватает людей и даже буйволов.
Другое животное — сипсар 552; по сложению он тоже подобен ящеру. Сипсар водится во всех реках Хиндустана; одного сипсара поймали и принесли Мне. Длина его — около четырех-пяти кари, толщиной он с барана, но бывают сипсары и еще больше. Морда у сипсара — в полкари с лишком; в верхней челюсти и в нижней челюсти — по ряду тонких, мелких зубов. Сипсар выходит на берег реки и лежит там.
Еще одно хиндустанское животное — водяная свинья 553. Она тоже водится во всех реках Хиндустана. Водяная свинья разом высовывается из воды, голова ее то показывается, то скрывается и наконец погружается в воду, а хвост виднеется из воды. Морда у водяной свиньи /282а/ длинная, как у сипсара, зубы у нее тоже мелкие, рядами; в остальном голова и тело такое же, как у рыбы. Водяная свинья, играющая в воде, похожа на бурдюк. Когда водяные свиньи играют в реке Сару, они чуть не выскакивают из воды. Как и рыба, водяная свинья никогда не выходит из воды совсем.
Еще одно водяное животное — гариал 554. Это крупное животное. Многие мои воины видели его в реке Сару. Гариал хватает людей; когда мы были на реке Сару, он схватил одну или двух рабынь. Между Газипуром и Банарасом гариал утащил трех или четырех человек из лагеря, я тоже издали видел в тех местах гариала, но он не был виден отчетливо.
Рыба какка 555 — другой хиндустанский водяной зверь. Против жабер у него торчат две кости, пальца в три длиной. Когда его поймают, он шевелит этими костями и слышится странный звук; вероятно, поэтому его и назвали какка.
Мясо хиндустанских рыб — вкусное, они не воняют и не костлявы. Это удивительно проворные рыбы. Как-то раз в реку с двух сторон закинули сеть; с каждой стороны сеть возвышалась на один кари с лишком над водой, однако большинство рыб прыгало из сети выше, чем на один кари.
В некоторых реках Хиндустана водится также мелкая рыба; если [эти рыбешки слышат] резкий голос или шум, /282б/ они сразу выскакивают из воды на кари или на полтора кари.
Хотя хиндустанские лягушки такие же, как наши лягушки, но они могут пробежать по воде семь или восемь кари.
Одно из растений, попадающихся только в Хиндустане, это амби 556. Большинство жителей Хиндустана произносят [букву] «ба» в этом слове без гласной; из-за трудности произношения некоторые называют это растение «нагзак». Так Ходжа Хусрау 557 говорит: [283]
Наш манго — украшение сада;
Это самый прекраснейший плод Хиндустана.
Хорошие плоды амби превосходны на вкус; едят их много, но хороших среди них мало. Большей частью их срывают недозревшими и они доспевают в помещениях. Неспелый амби — хорошая приправа к кушаньям; варенье из незрелого амби также превосходное. Это действительно лучший хиндустанский плод. Дерево амби — очень высокое. Некоторые люди, расхваливая амби, отдавали ему предпочтение перед всеми плодами, кроме дыни, но он не так хорош, как его хвалят. Амби похож на персик [сорта] карди и дозревает во время дождей. Этот плод едят двумя способами: либо жмут, давят, очищают от кожуры, протыкают и пьют сок, либо очищают от кожуры и едят, как персик карди. Листья амби немного похожи на листья персика, ствол — некрасивый, уродливой формы. В Бенгалии и Гуджерате амби, говорят, хорошие.
Другой хиндустанский плод — кила 558, арабы называют его мауз. Дерево кила не очень высокое, /283а/ да его и нельзя назвать деревом; это нечто среднее между деревом и кустом. Листья его похожи на листья аманкара, но длина листьев кила два кари, а ширина около одного кари. Посреди листа торчит отросток в виде сердца, бутон кила находится в отростке. Этот большой бутон имеет вид бараньего сердца; когда лепестки его распускаются, то у корня каждого листика виден ряд цветов — штук шесть-семь: этот ряд цветов превращается в кила. По мере того как удлиняется отросток, похожий на сердце, лепестки на большом бутоне распускаются и появляется ряд цветов кила. Дерево кила дает плоды один раз.
У кила два хороших качества: во-первых, его легко очистить от кожуры, во-вторых, в нем нет косточек и волокон. Кила немного длиннее и тоньше баклажана и не очень сладок, но бенгальские кила чрезвычайно сладкие, это красивые растения с широкими-широкими зелеными листьями приятной окраски. Бенгальский кила очень хорош на вид.
Еще одно хиндустанское дерево — амли 559; таким названием именуют индийские финики. У амли мелкие листья, в общем похожие на листья буйя, но только листья амли мельче листьев буйя. Это очень красивое дерево, тень от него густая. Деревья амли бывают очень высокие, диких амли тоже много.
Другое тамошнее дерево — махува, которое называют также гулчикан. Дерево махува тоже очень высокое; большинство домов /283б/ в Хиндустане построено из этого дерева. Из цветов махува гонят арак. Эти цветы сушат, как изюм, и едят, из них же добывают арак; в общем они похожи на кишмиш, но имеют довольно скверный вкус. Свежие его цветы недурны и их можно есть.
Махува тоже растет в диком виде; плод дикого махува невкусен. Косточка у плода побольше, кожица тонкая; из ядрышек косточки добывают также масло.
Еще одно хиндустанское дерево — кирни. Дерево это хотя и не очень высокое, но и не маленькое, плоды у него желтого цвета, меньше грудной ягоды, вкусом они, в общем, похожи на виноград. После кирни во рту остается легкий неприятный привкус, но это недурной плод, и его едят; кожица на косточке мягкая.
Другое дерево — джаман. Листья его, в общем, похожи на листья тала, но они круглей и зеленее. Дерево джамана не лишено красоты; плоды его похожи на черный виноград, вкус у них кисловатый, они не очень хороши. [284]
Другое дерево — камрак; [плод его] пятигранный, величиной он будет со сливу, длиной — пальца в четыре. Зрелые плоды — желтые, косточки у них нет. Сорванный незрелым камрак очень кислый, но когда доспеет, становится кисло-сладким. В общем, вкус у него неплохой, не лишенный приятности.
Есть в Хиндустане плод кадхил 560. Это удивительно безобразный и невкусный плод. С виду это настоящий бараний /284а/ желудок, вывернутый, точно гипа, наизнанку. Вкус у него — тошнотворно-сладкий, внутри плода косточки вроде орехов; в общем, они похожи на финики, но только круглые, не продолговатые, Эти косточки окружены мясом, которое мягче фиников; его едят.
Плод кадхила очень липкий; из-за его липкости некоторые, перед тем как его есть, будто бы мажут себе руки и рот маслом. Эти плоды растут на ветвях деревьев, на стволе и даже на корнях. Все дерево как будто увешано бараньими желудками.
Другой хиндустанский плод — бадхал 561; величиной он будет с яблоко, запах у него недурной. В незрелом виде это очень кислая и невкусная вещь, но когда поспеет, он недурен. Поспевая, бадхал становится мягким, его можно разрывать пальцами и есть. Вкусом он очень похож на переспелую айву: кисловатый и довольно приятный.
Еще один хиндустанский плод — бир; по-персидски его называют канар. Бир бывает разных сортов. Один сорт немного крупнее алчи, другой — такого вида, как виноград хусайни. Большей частью этот плод не очень хорош, но в Бандире мы видели бир, и очень хороший оказался. У дерева бира листья опадают, когда солнце находится в созвездии Тельца и Близнецов, а когда солнце в созвездии Рака и Льва, то есть в самые дожди, бир выпускает листья и становится зеленым и свежим. Плоды его поспевают, когда солнце переходит в созвездие Водолея и Рыб.
Другой хиндустанский плод — карунда. Деревья карунды растут купами, как джика в нашей земле, /284б/ но джика растет на горах, а карунда — в равнинах. Плод карунды вкусом похож на мирминджан, но слаще мирминджана и менее сочный.
Еще есть в Хиндустане паниала 562; этот плод больше алчи и похож на незрелое красное яблоко. Вкус у него кисловатый, довольно приятный. Дерево паниала выше граната, листья, похожи на листья миндаля.
Есть там и дерево гулар 563. Плоды его растут прямо на стволе, оно похоже на инжир. Плоды гулара удивительно безвкусны.
Еще один плод – амла 564. Он тоже пятигранный, похож на бутон хлопчатника. Это терпкий и невкусный плод, но варенье из него [получается] недурное и очень полезное. Дерево амла — красивое на вид, с мелкими листьями.
Еще одно дерево — чирунджи. Это якобы горное дерево, но как я узнал позднее, в наших садах есть, три-четыре дерева чирунджи. Плод чирунджи очень похож на плод махува. Ядрышки его недурны, по величине они средние между ядрышками, орешка и миндаля, немного меньше ядрышек фисташки. Ядрышки чирунджи круглые. Их кладут в студни и в разные сласти.
Еще есть в Хиндустане финики. Хотя финики встречаются не только в Хиндустане, но, так как в наших землях их нет, я упомянул о них. Финиковое дерево есть также в Ламгане. Ветви его растут только на макушке, в одном месте; листья покрывают ветви сверху донизу с обеих сторон; ствол неровный, некрасивого цвета. Плоды /285а/ растут гроздьями, как виноград, но гроздья фиников значительно больше виноградных. [285]
Говорят, что финиковое дерево среди растений в двух отношениях похоже на животных. Во-первых, если животному отрежут голову, его жизнь прекращается, а если срубить верхушку финикового дерева, оно высохнет; во-вторых, как у животных без самца не получить приплода, так и финиковое дерево, если не принести ветку мужской пальмы и не приложить ее [к женской], не даст хороших плодов. Верны ли эти слова — неизвестно.
В макушке финикового дерева, о которой я упомянул, содержится его сыр. Сыр [финикового дерева] — это белое вещество, вроде [творожного] сыра, которое образуется на том месте, откуда выходят ветки и листья финиковой пальмы. Из этого белого вещества, подобного сыру, и получаются ветки и листья. Чем больше вырастают ветки и листья, тем листья становятся зеленей. Белое вещество и называют «финиковым сыром», это неплохая, превосходная вещь. Она очень похожа на сердцевину ореха. На месте, где образуется этот сыр, делают надрез и вставляют лист финиковой пальмы так, чтобы жидкость, которая льется из надреза, стекла по листку. Листок прикладывают к горлышку кувшина и привязывают кувшин к дереву. Вся жидкость, которая вытекает из надреза, собирается в кувшине. Если пить эту жидкость сразу, она сладковатая, а если ее выпить через три-четыре дня, она говорят, слегка пьянит. Однажды, когда я объезжал Бари, /285б/ я заехал в селения на берегу реки Чамбал. По дороге мне повстречались люди, которые добывали в долине этот финиковый сок. Я выпил порядочно сока, но не почувствовал опьянения; вероятно, чтобы слегка опьянеть, надо выпить его очень много.
Еще есть в Хиндустане наргил 565. Арабы, на арабский лад, говорят «нарджил», жители Хиндустана — «налир»; вероятно, это общераспространенная ошибка. Плод наргила — индийский орех, из которого делают черные ложки. Из больших орехов делают чашки гиджаков 566.
Дерево наргила совершенно такое же, как финиковое дерево, но только на ветках наргила больше листьев и цвет его листьев ярче. Как лесной орех покрыт снаружи зеленой скорлупой, так и у наргила тоже есть снаружи зеленая кожура, но только кожура наргила состоит из волокон. Все канаты для морских и лодочных снастей делаются из кожуры этого наргила; швы на лодках тоже прошивают такими веревками.
Если снять с наргила кожуру, то на одном конце ореха видны три впадины в виде треугольника. Две из них — жесткие, одна — мягкая; ее можно проткнуть, слегка надавив. Пока не образовалось ядро, внутренность ореха полна сока; впадину протыкают и пьют этот сок. Вкус у него недурной, кажется, будто это разведенный водой сыр финикового дерева.
Еще одно хиндустанское дерево — тар 567. Ветки тара тоже растут только на верхушках дерева; /286а/ к тару так же, как к финиковому дереву, привязывают кувшин, добывают сок и пьют его. Этот сок называют тари, он, говорят, пьянит сильнее, чем сок финикового дерева. На стеблях тара нет листьев на кари или полтора кари от земли; дальше, на конце стебли, в одном месте распускаются, словно расставленная пятерня, тридцать или сорок листьев, длина этих листьев около одного кари. [Хиндустанцы] часто пишут письма на этих листьях, как [мы] на свитках: Когда у жителей Хиндустана нет колец для широких дырок в ушах, они вставляют в уши украшения из листьев тара. Эти листья, приспособленные для ношения в ушах, [286] продают на базарах. Ствол тара красивее ствола финикового дерева.
Еще есть в Хиндустане апельсины и другие плоды, похожие на него по виду. Апельсинов много в Ламганате, Баджауре и Саваде, и они хороши. Ламганатский апельсин — маленький, с пупком; это очень приятный, нежный и сочный плод, с апельсинами из области Хорасана у него нет никакого сходства. Вследствие их нежности, эти апельсины, пока их везут из Ламганата в Кабул, то есть за тринадцать-четырнадцать йигачей, частью портятся, Астрабадские апельсины доставляют в Самарканд, то есть за двести семьдесят-двести восемьдесят йигачей, но из-за грубости кожи и малой сочности /286б/ они не портятся.
Величиной баджаурский апельсин с айву. Соку в нем много и он более терпкий, чем сок других апельсинов. Ходжа-и Калан говорил: «В Банджауре мы сняли с одного дерева все апельсины этой породы и сосчитали их. Оказалось семь тысяч штук».
Мне всегда думалось, что слово нарандж [апельсин] как будто звучит на арабский лад: так оно, по-видимому, и есть; все жители Банджаура и Савада произносят вместо нарандж — наранг.
Другой такой плод — лимон. Его [в Хиндустане] много. Величиной лимон будет с куриное яйцо и такого же вида. Если отравившийся вскипятит лимонный корень и выпьет, это якобы устранит вред от яда.
Еще один плод, похожий на апельсин, — это цитрон. Жители Баджаура и Савада называют его баланг; поэтому варенье из цитроновых корок называют баланговым вареньем. В Хиндустане цитрон называют баджаури.
Цитрон бывает двух родов. Один цитрон, сладкий до тошноты, невкусный и негоден в пищу; кожура его, может быть, годится на варенье. Ламганатский цитрон именно такой, тошнотворно-сладкий. Баджаурские цитроны и хиндустанские цитроны кислые, кислота их приятна; питье из них очень вкусно и приятно. Величиной цитрон будет с дыню хусрави, кожура у него неровная, вся в буграх, конец тонкий, в виде клюва. Цветом цитрон желтее апельсина. Цитронное дерево — не настоящее дерево со стволом, а маленькое; он растет кустами; /287а/ листья у него крупнее, чем у апельсинового дерева.
Еще один плод, похожий на апельсин, это сангтара 568. По цвету и форме сангтара такой же, как апельсин, только кожура у него гладкая, без бугорков. Размером он несколько меньше апельсина. Дерево сангтара — высокое, с дерево урюка будет, листья похожи на листья апельсина, плод — с приятной кислотой, сок сладкий, тоже приятный на вкус. Сангтара, как и лимон, укрепляет желудок и не послабляет его, как апельсин.
Другой плод, похожий на апельсин, — большой лимон. В Хиндустане его называют галгал-лиму. По форме он похож на гусиное яйцо, но только оба конца у него тонкие. Кожа у галгала, как у сангтара, гладкая. Он очень сочный.
Еще походит на апельсин джанбири. Форма у него такая же, как у апельсина, но цвет — желтый, не оранжевый. Запах джанбири похож на запах апельсина, плод тоже имеет приятную кислоту.
Так же похож на апельсин и садафал. Он грушевидной формы, а цветом — как айва. Садафал сладкий, но сладость его не тошнотворная, как у наранджа.
Другой плод, похожий на апельсин, — амридфал 569; походит на апельсин также и карна. Величиной карна будет с галгал, он тоже кислый.
Еще один плод, сходный с апельсином, — амалбид 570, который за три [287] года моего пребывания в Хиндустане попался мне на глаза лишь теперь. Говорят, что если воткнуть в амалбид иголку, /287б/ она растает; может быть, это происходит от кислоты, может быть, от каких либо других свойств амалбида. По кислоте он подобен лимону или апельсину.
В Хиндустане есть прекрасные цветы. Один вид цветов — джасун 571; некоторые хиндустанцы называют этот цветок гархал. Джасун не трава, стебель у него высокий, он немного выше розового куста. Цветок джасуна ярче цветка граната, величиной он с красную розу, но только красная роза распускается из бутона одним цветком, а когда распустится джасун, то из середины [чашечки] вытягивается нечто вроде стебелька, потоньше, длиною с палец, и на нем также распускаются лепестки джасуна. В общем, получается двойной цветок, не лишенный своеобразия. На кустах джасун кажется очень красивым по цвету и по форме, но держится он недолго и увядает в один день. В четыре дождливых месяца джасуна распускается очень много, и он особенно красив. Джасун цветет, по-видимому, большую часть года, но при таком множестве цветов не имеет запаха.
Другой хиндустанский цветок — канир 572. Канир бывает белый, бывает и красный; он такой формы, как цветок персика, и имеет пять листьев. Красный канир [более] похож на цветок персика, но только цветы канира распускаются по четырнадцати или пятнадцати в одном месте, и издали кажется, что это один большой цветок. Куст канира больше розового куста; красный канир довольно хорошо пахнет; это приятный цветок. Канир тоже красиво и обильно цветет во время дождей; /288а/ его можно найти большую часть года.
Цветет в Хиндустане также цветок киюра 573. У него очень приятный запах. Недостаток мускуса в том, что он сухой, а киюра можно назвать влажным мускусом. Вид у киюра довольно необычный; длина его цветка — полтора-два кариша, листья длинные, такой формы, как листья гарау, и с шипами; внешние лепестки, сжатые, как бутон, у него зеленоватые и колючие, внутренние лепестки — мягкие, белые. Между внутренними лепестками находится нечто вроде сердцевины цветка, от которой исходит приятный запах. Только что вышедший из-под земли куст киюра, у которого еще нет ствола, похож на куст молодого камыша. Листья у него плоские и колючие, ствол очень некрасивый, корни — на виду.
Другой хиндустанский цветок — жасмин; он белый, его называют чамбали. Этот жасмин больше нашего жасмина и запах у него сильнее.
В наших землях — четыре времени года, в Хиндустане — три времени года 574: четыре месяца лето, четыре месяца дожди и четыре месяца зима; начало каждого месяца — от появления новой луны. Через три года добавляют один месяц к дождливым месяцам, еще через три года добавляют месяц к зимним месяцам, а еще через три года — к летним месяцам; эти годы у них високосные. /288б/
[Чаит, Байсах, Джет и Асарх] — это летние месяцы; они соответствуют Рыбам, Овну, Тельцу и Близнецам; [Саван, Бхадун, Ковар и Катик] — дождливые месяцы, соответствующие Раку, Льву, Деве и Весам:
[Аган, Пус, Маг и Фальгун] — зимние месяцы, соответствующие Скорпиону, Стрельцу, Козерогу и Водолею
Жители Хиндустана, установившие времена года по четыре месяца, считают порой сильной жары, дождя или холода только два месяца в каждом времени года. Последние два месяца лета, Джет и Асар, [288] считают месяцами сильной жары, первые два месяца из дождливых месяцев, Саван и Бхадун, считаются временами сильных дождей, два средних месяца зимы, Пус и Маг, считаются порой сильных холодов. По такому расчету у них получается шесть времен года.
Дням недели хиндустанцы тоже дали названия: [суббота — саничар, воскресенье — рабибар, понедельник — сумвар, вторник — мангалвар, среда — будвар, четверг — брихас-патвар, пятница — шукрвар].
В наших землях принято делить сутки на двадцать четыре части, каждую из которых называют часом, а каждый час делят на шестьдесят частей и называют каждую из них минутой, так что в сутках получается четыреста сорок минут. В течение минуты можно приблизительно /289а/ шесть раз прочитать фатиху с бисмиллой; таким образом, за сутки прочтешь фатиху 575 с бисмиллой 576 восемь тысяч шестьсот сорок раз. Так и жители Хиндустана тоже делят сутки на шестьдесят частей, каждую из которых называют гари. Кроме того, день делится у них еще на четыре части и ночь — тоже на четыре части: каждая из них называется пахар, по-персидски это будет пас. В наших землях я тоже слышал слова пас и пасбан, но в таком особом смысле они у нас не известны.
Для отбивания часов во всех значительных городах Хиндустана назначены определенные люди, которых называют гариали. У них есть бронзовая посудина величиной с большое блюдо и толщиной в два пальца; эта бронзовая штука называется гариал и ее вешают на высоком месте. И еще есть у них сосуд, похожий на [нашу] чашку для отсчета часов, с отверстием в дне; этот сосуд наполняется водой в течение одного гари. Гариали по очереди ставят сосуд в воду и ждут, пока он наполнится.
Например, сосуд ставят в воду при рождении дня; когда сосуд наполнится, гариали один раз ударяют по гариалу колотушкой, когда он наполнится вторично, ударяют два раза [и так далее], пока не пройдет целый пахар. В знак того, что пахар окончился, гариали часто и быстро стучат колотушкой по гариалу; если кончился первый пахар дня, то после нескольких быстрых ударов /289б/ делают перерыв и опять ударяют один раз; если окончился второй пахар, то после быстрых ударов ударяют два раза, если третий — три раза, если четвертый — четыре раза. Когда пройдут четыре дневных пахара, начинаются ночные пахары. Раньше гариали и днем и ночью отбивали знак пахара только по окончании каждого пахара. Если люди просыпались ночью и слышали бой трех или четырех гари, они не знали, второй это или третий пахар. Я приказал в ночное время и в пасмурные дни после боя гари отбивать знак пахара. Например, когда отобьют три гари первого ночного пахара, делают перерыв и отбивают один удар в знак пахара, чтобы знали, что это три гари из первого пахара, а отбив четыре гари третьего ночного пахара, делают перерыв и бьют еще три удара в знак третьего пахара. Очень хорошо получилось: ночью, когда проснешься и услышишь бой гариали, то можешь определить, сколько прошло гари и из какого пахара.
Гари в свою очередь состоит из шестидесяти частей, каждую из которых называют пал; в сутках получается три тысячи шестьсот палов. /290а/ В течение каждого пала можно шестьдесят раз закрыть и открыть глаза, так что за сутки можно закрыть и открыть глаза двести шестнадцать тысяч раз. Я сделал опыт и оказалось, что за один пал можно приблизительно восемь раз сказать: «Кул, хува-л-Лаху» с бисмиллой, так [289] что за сутки успеешь повторить: «Кул, хува-л-Лаху» с бисмиллой двадцать восемь тысяч восемьсот раз.
Жители Хиндустана хорошо определили также и меры веса 577. Восемь рати равняется одному маша: четыре маша составляют один танг, то есть тридцать два рати. Пять маша — то же, что один мискал, то есть сорок рати, двенадцать маша равняются одному тула, то есть девяносто шести рати. Четырнадцать тула составляют один сар, а сорок саров, как установлено, везде равняются одному манбану. Двенадцать манбанов это один мани; сто мани называют минаса. Драгоценные камни и жемчуг вешают на танги.
Хиндустанцы удачно обозначают числа. Сто тысяч они называют лак, сто лаков — крур, сто круров — арб, сто арбов — карб, сто карбов — нил, сто нилов — падам, сто падамов — санг. Наличие таких больших чисел указывает на обилие богатств в Хиндустане.
Большинство жителей Хиндустана — язычники; хиндустанцы называют язычников хинду. В нашей стране только те, кто кочует в степях, именуют себя по названию племени. /290б/ В Хиндустане оседлые жители областей и деревень тоже именуются по племенам. Всякий ремесленник перенимает там ремесло от отцов и дедов.
Хиндустан — малоприятное место. Народ там некрасивый, хорошее обхождение, взаимное общение и посещение им не известны. [Большой] одаренности и сметливости у них нет, учтивости нет, щедрости и великодушия нет. В их ремеслах и работе нет ни порядка, ни плана: шнур и угольник им не известны. Хорошей воды в Хиндустане нет, хорошего мяса нет, винограда, дынь и хороших плодов нет, льда нет, холодной воды нет, на базарах нет ни хорошей пищи, ни хорошего хлеба. Бань там нет, медресе нет, свечей нет, факелов нет, подсвечников нет.
Вместо свечей и факелов множество грязных людей, которых называют дивати, держат в левой руке маленькие треножники, у которых к концу одной из их деревянных ножек прикреплена железка вроде головки подсвечника; к ножке с железкой привязывают толстый фитиль величиной с большой палец. В правой руке у дивати тыква с узким отверстием, из которого тонкой струей сочится масло; всякий раз, когда нужно смочить фитиль маслом, дивати льют масло из тыквы. Этими снарядами пользуются вместо факелов и свечей. Если у их государей или беков случится ночью дело, для которого нужна свеча, эти грязные дивати /291а/ приносят свои светильники и стоят с ними возле государя.
Кроме рек, стоячей воды и ручьев, которые текут во рвах и каналах, у хиндустанцев нет проточной воды; в садах и домах [воды у них тоже нет]. В жилищах хиндустанцев нет приятного воздуха, красоты и порядка. Крестьяне и мелкий люд ходят совсем голые, они [только] подвязывают одну вещь, [которую называют] лангута; это — короткая тряпка, свисающая на два кариша ниже пупка. Поверх короткой тряпки носят другую тряпку, которую привязывают к завязке этой лангута, пропускают между бедрами и прикрепляют сзади к завязке лангута. Женщины тоже надевают длинный ланг; половину они повязывают вокруг пояса, половину набрасывают себе на голову.
Достоинства Хиндустана
Это обширная страна, золота и серебра там много. В дождливое время воздух очень хороший. Бывают дни, когда дождь идет десять, пятнадцать или двадцать раз. Во время дождей сразу образуются потоки, и [290] в местах, где [обычно] совсем нет воды, струятся реки. Во время дождя и после дождя воздух удивительно хорош, так что более ровного и приятного воздуха и быть не может. Недостатком этого является то, что воздух очень сырой. В дождливое время нельзя даже стрелять из наших луков, они портятся. /291б/ Не одни только луки, кольчуги, книги, платье, ткани — все страдает от действия сырости. Постройки тоже стоят недолго.
В недождливое время, зимой и летом, воздух тоже бывает хороший, но только всегда дует сильный ветер; пыли и земли в воздухе много. Летом, в месяцах Тельца и Близнецов 578, незадолго до дождей, четыре или пять раз в год поднимается сильный ветер; пыли и земли в воздухе тогда так много, что люди не видят друг друга. Этот ветер называют анди.
Месяц Близнецов жаркий, но жара не чрезмерная — наполовину такая, как в Балхе и Кандахаре.
Другое достоинство Хиндустана — то, что там бесчисленное и безграничное множество рабочих и ремесленников. Ко всякой работе и к любому делу приставлены и назначены определенные люди, которые исполняют эту работу или дело по наследству от предков. Мулла Шараф [ад-дин] в Зафар-нама красноречиво расписывает, что, когда Тимур бек строил каменную мечеть, то на этой постройке каждый день работало двести каменщиков из Азербайджана, Фарса, Хиндустана и других государств. В одной Агре на моих постройках ежедневно работало шестьсот восемьдесят каменщиков из самой Агры; в Агре, Сикри, Биане, Дулпуре, Гвалиаре и Куиле на моих постройках каждый день работал тысяча четыреста девяносто один каменщик. /292а/ Также и всяких других ремесленников и рабочих в Хиндустане бесконечное и несметное множество.
С областей, находящихся ныне под моей властью, то есть от Бхиры до Бахара, [поступает дохода] пятьдесят два крура 579, как будет видно из итога нижеследующей подробной росписи. Восемь или девять круров из них идет с [бывших] владений раев и раджей, которые выразили мне покорность и издавна получили эти владения как средство к существованию.
Я упомянул и изложил особенности и качества земли и обитателей областей Хиндустана, насколько они были мне известны и мною установлены. В дальнейшем, если попадется на глаза еще что-нибудь достойное записи, я это расскажу, и если услышу что-нибудь, что стоит слушать, — поведаю.
В субботу, двадцать девятого числа месяца раджаба 580, мы начали осматривать и делить содержимое казнохранилища. Хумаюну было дано из казны семьдесят лаков; я также пожаловал Хумаюну содержимое ещё одной незаписанной и непроверенной сокровищницы. Некоторые беки получили десять лаков, другие — восемь, семь и шесть лаков; афганцам, хазарейцам, арабам и белуджам и всем воинам вообще были пожалованы деньги из казны, каждому по его положению; всякий купец или ищущий знаний и вообще все люди, которые сопровождали мое войско, унесли обильные и достаточные награды и дары. Тем, кто не был в войске, тоже пошли большие награды и подарки из казны. Так, например, Камрану досталось семнадцать лаков, Мухаммед Заман мирзе — пятнадцать лаков, Аскари, Хиндалу и всем родичам, близким, сыновьям и детям пошло в подарок много золота, серебра, платья, драгоценных камней и рабов. Бекам и воинам, оставшимся на той стороне, тоже были [291] пожалованы большие награды. В Самарканд, Хорасан, /294а/ Кашгар и моим близким и родичам отправили подарки; шейхам, находившимся в Самарканде и Хорасане, послали обетные приношения; в Мекку и Медину тоже пошли обетные приношения. В области Кабула и в округе Варсак всякому живому человеку — мужчине, рабу, свободному,
Приблизительный доход с тех областей Хиндустана, которые на деле стали подвластны нашим победоносным знаменам
Области |
Круров |
Лаков |
Тенег |
1. По сию сторону Сатладжа: Бхира, Лахор, Сиалкот, Дибалпур и прочие |
3 |
33 |
15989 |
2. Сирхинд |
1 |
29 |
31985 |
3. Хисар-Фируза |
1 |
30 |
75174 |
4. Столичный город Дихла и Миан-Ду-Аб |
3 |
60 |
50254 |
5. Меват при Искандере (Лоди) не входил (в наши владения) |
1 |
69 |
81000 |
6. Биана |
1 |
44 |
14930 /292б/ |
7. Агра |
— |
29 |
76919 |
8. Срединные области |
2 |
91 |
19000 |
9. Гвалиар |
2 |
29 |
57450 |
10. Калпи, Сиханда и прочие |
4 |
28 |
55950 |
11.Канаудж |
1 |
36 |
63358 |
12. Самбал |
1 |
38 |
44000 |
13. Лакнур и Баксар |
1 |
39 |
82433 |
14. Хайрабад |
— |
12 |
65000 /293а/ |
15. Уд и Бахрадж |
1 |
17 |
1369 |
16. Джаунпур |
4 |
0 |
88333 |
17. Карра и Маникпур |
1 |
63 |
27282 |
18. Бихар |
4 |
5 |
60000 |
19. Сарвар |
1 |
55 |
17506 1/2 |
20. Сарун |
1 |
10 |
18373 |
21. Чашпаран |
1 |
90 |
86080 |
22. Кандла |
— |
43 |
30300 |
23.Тирхут – по среднему расчету – от раджи Руп Нараина серебром и медью |
— |
2 |
55000 |
24. Рантамбхур — от Були, Чарсу и Малана |
— |
20 |
— |
25. Нагур |
— |
— |
— |
26. От раджи Бикрамаджита в Рантамбхуре |
— |
— |
— |
27. Каланджари |
— |
— |
— |
28. Раджа Сингдео |
— |
— |
— |
29. Раджа Бикамдео |
— |
— |
— |
30. Раджа Бикамчанд |
— |
— |
— /293б/ |
[292]
взрослому и малолетнему — было пожаловано по одному золотому шахрухи. Когда мы прибыли в Агру, между нашими людьми и тамошними людьми сначала царила удивительная рознь и неприязнь. Воины и крестьяне тех мест боялись наших людей и бежали. Во всех укрепленных местах, кроме Агры и Дихли, они защищали крепости и отказывали в повиновении. В Самбхале находился Касим Самбхали, в Биане — Низам хан; в Мевате пребывал сам Хасан хан Мевати. Этот нечестивый человечишко был зачинщиком всех смут и волнений. В Дулпуре находился Мухаммед Зайтун, в Гвалиаре сидел Татар хан Саранг хани, в Рапари — Хусейн хан Нухани, а Атаве — Кутб хан, в Калпи — Алам хан. Канаудж и все земли по ту сторону Ганга были в руках враждебных афганцев вроде Насир хан Нухани, Ма'руфа Фармули и многих других эмиров. За два или три года до смерти Ибрахима они восстали. Когда я разбил Ибрахима, они овладели Канауджем и всеми областями за Канауджем и, сделав два-три перехода, осели по сю сторону Канауджа. Они сделали государем Бихар хана, сына Дариа хана, /294б/ и дали ему прозвание Султан Мухаммед. Маргуб-невольник находился в Махавине. Будучи так близко, он все же некоторое время не являлся ко мне.Когда мы пришли в Агру, стояло жаркое время; весь народ от страха бежал. Для нас и для коней нельзя было найти пищи и корма. Жители деревень, из вражды и ненависти, оказывали неповиновение, воровали и разбойничали; по дорогам невозможно было ходить. Мы еще не успели разделить казну и назначить в каждую область и местность крепких людей; к тому же в том году было очень жарко; люди во множестве разом падали и умирали от действия губительных ветров.
По этим причинам многие беки и добрые йигиты пали духом и не соглашались остаться в Хиндустане: они тоже стали уходить. Если пожилые и опытные беки говорят такие слова, то вины на них нет: когда они это говорят, у человека хватает ума и рассудка, чтобы найти в их речах верное и неверное и различить хорошее и дурное. Но если кто-нибудь все обдумал и твердо на что-нибудь решился, какое удовольствие еще раз повторять то, что уже было сказано, какой смысл выслушивать от малого и великого такие слова и такие бестолковые мнения? /295а/ Удивительное дело! Выступая в этот раз из Кабула, я назначил из малых и великих [приближенных] несколько новых беков. Я надеялся, что если я вздумаю пойти в огонь и воду, они без колебания пойдут за мной; в какую бы сторону я ни направился, они последуют за мной. Не думал я, что они станут возражать против моих намерений и, не успев выйти с совета, начнут отказываться от всякого дела или предприятия, которое я хотел осуществить с общего согласия и совета. Все они держали себя плохо, но Ахмади парваначи и Вали Хазин оказались хуже всех. Ходжа-и Калан со времени выхода из Кабула и до победы над Ибрахимом и взятия Агры держал себя хорошо, говорил мужественные слова и высказывал мнения, свидетельствующие о высоких помыслах, но, спустя несколько дней после взятия Агры, все его намерения изменились: именно Ходжа-и Калан твердо решил уходить.
Заметив среди людей такое колебание, я созвал всех беков, и мы устроили совет. Я сказал: «Власти и миродержавия не достигнешь без доспехов и снаряжения; быть государем и эмиром без нукеров и владений — невозможно. Сколько лет мы прилагали старания и терпели тяготы, ходили в далекие страны и водили [293] войска, подвергая себя и людей опасностям боев и войны. /295б/ По милости божьей, мы разбили столь многочисленных врагов и захватили столь обширные земли. Какая же сила и какая необходимость заставляют нас теперь без причины бросить владения, завоеванные после стольких трудов, и снова вернуться в Кабул, чтобы подвергнуть себя испытаниям бедности и слабости? Пусть же всякий, кто хочет нам добра, впредь не говорил таких слов, а тот, кто не может больше проявить, если хочет уходить — пусть уходит и не отказывается от этого».
Внушив им столь правильные и разумные мысли, мы отвратили от подобных тревог и тех, кто хотел уйти, и тех, кто не хотел этого.
Так как Ходжа-и Калан не был расположен остаться, то мы решили таким образом: пусть Ходжа-и Калан, у которого много нукеров, возьмет с собой подарки и уходит. В Кабуле и в Газни людей мало, пусть он установит там твёрдую власть и порядок. Газни, Гардиз и местности, населенные хазарейцами Султан-Мас'уди, я пожаловал Ходжа-и Калану. В Хиндустане он также получил в удел Гхурам, дающий доход в три-четыре лака. Ходже Мир Мирану тоже был дан приказ идти в Кабул. Кабульские подарки были поручены Ходже Мир Мирану, получить их надлежало Мулле Хасан Саррафу и Тука Хинду.
Так как Ходжа-и Калан терпеть не мог Хиндустана, то он, уходя, написал на стене своего дома такой стих: /296а/
Если я перейду Синд целый и невредимый,
Пусть почернеет мое лицо раньше, чем
я вновь захочу увидеть Хинд!
Сочинять и писать такие насмешливые стихи было весьма неприлично. Если уход Ходжа-и Калана породил у меня неудовольствие, то после такой насмешки причин для неудовольствия стало две. Я тоже немедленно сочинил, написал и послал Ходжа-и Калану такое рубаи:
Сто раз будь благодарен, Бабур, ибо
господь всепрощающий
Дал тебе Синд, Хинд и большое царство.
Если нет у тебя сил выносить жару,
И если захочешь увидеть лицо холода, то
отправляйся в Газни.
В это время я отправил в Куил Муллу Аппака, который раньше занимал очень низкую ступень, но два-три года назад созвал своих родичей и в общем собрал довольно большую толпу приверженцев. Я дал ему [отряд] из Урукзаев и некоторых афганцев, живших на берегу Синда, и послал с ним тамошним лучникам и воинам милостивые грамоты. Шейх Гуран явился ко мне с изъявлением преданности и дружбы, и остался со мной; из лучников, обитавших в Миан-Ду-Абе, он тоже привел с собой две или три тысячи. Сыновья и родичи Али хана Фармули встретились между Дихли и Агрой с Юнус Али, когда тот заблудился и отбился от Хумаюна. После небольшой стычки Юнус Али разбил противника, связал сыновей Али хана и привел их ко мне. По этому случаю я присоединился к Мирза Моголу, сыну Даулат Кадама Тюрка, /296б/ одного из пленных сыновей Али хана и послал их с милостивыми грамотами к Али хану, который во время этих смут ушел в Меват. Мирза Могол привел Али хана с собой. Я проявил к Али хану благосклонность и пожаловал ему удел, дающий двадцать пять лаков чистого дохода.
Ибрахим послал несколько эмиров во главе с Мустафа Фармули и Фируз ханом С арангхани, против восставших эмиров Пурабских гор. Мустафа многократно и хорошо воевал с этими непокорными эмирами и [294] несколько раз как следует разбил их. Незадолго до поражения Ибрахима Мустафа умер. Шейх Баязид был его младшим братом. Так как Ибрахим был занят важным делом, он тотчас же поставил Шейх Баязида во главе людей его старшего брата. Фируз хан, Шейх Баязид, Махмуд хан Нухани и Кази Джиа явились мне служить. К этим людям я тоже проявил милость и благосклонность большую, чем они ожидали: Фируз хану было пожаловано владение из земель Джаунпура в один крор сорок шесть лаков и пять тысяч тенег, Шейх Баязиду — один крор, сорок восемь лаков пятьдесят тысяч тенег из земель Уда, Махмуд хану — девяносто лаков тридцать пять тысяч тенег из земель Газипура, Кази Джиа — двадцать лаков.
Когда прошло несколько дней после праздника шаввала 581, в личном дворце Султан Ибрахима, в среднем айване с каменными колоннами и куполом мы устроили большой пир. Хумаюну было пожаловано расшитое платье, сабля на поясе и конь под золотым седлом; Чин Тимур султан, Махди ходжа /297а/ и Мухаммед султан мирза тоже получили почетные одежды, сабли на поясе и поясные кинжалы. Другим бекам и йигитам, смотря по положению каждого, были пожалованы сабли на поясе, поясные кинжалы и почетные одежды, как это, в общем, записано здесь:
Коней с седлом — две головы;
шашек на поясе, украшенных драгоценными камнями, — две штуки;
кинжалов украшенных — двадцать пять штук;
обоюдоострых ножей украшенных — шестнадцать штук;
сабель украшенных — две;
индийских ножей с золотыми ручками — один;
почетных ножей с золотыми ручками — один;
почетных одежд — четыре;
чекменей из красной материи — восемь;
алой материи — пятьдесят один отрез.
В день пиршества выпало удивительно много дождя; дождь шел тринадцать раз. Для многих гостей места были устроены снаружи; они промокли насквозь.
Я пожаловал Мухаммади Кукельташу область Самана и назначил его для набега на Самбхал. Хисар-Фируза я подарил Хумаюну, а также пожаловал ему Самбхал. Хинду бек был оставлен при Хумаюне. В связи с этим, вместо Мухаммади, в набег на Самбхал были посланы Хинду бек, Китта бек и Малик Касим, [брат] Баба Кашка, с его родичами, а также Мулла Аппак и Шейх Гуран с лучниками из Миан-Ду-Аба.
Три-четыре раза от Касима Самбхали приходили люди /297б/ [и говорили]: «Неблагодарный Бибан осадил Самбхал и обессилил его защитников. Приходите скорей!». Бибан, с теми же запасами и снаряжением, с каким он ушел от нас, занял склоны гор, собрал бежавших и разбитых афганцев и хиндустанцев и, увидев во время последних смут, что это место пусто, пришел и осадил Самбхал.
Хинду бек, Китта бек и люди, назначенные в набег, дойдя до брода Хар, приступили к переправе и послали вперед Малик Касима, [брата] Баба Кашка, с его братьями. Малик Касим, перейдя реку с сотней или полутора сотнями человек и со своими братьями, поспешно двинулся дальше и к полуденной молитве дошел до Самбхала. Бибан тоже построил [своих бойцов] и вышел из лагеря. Малик Касим быстро бросился вперед, обошел крепость с тыла и завязал бой. Бибан не мог устоять и бежал: некоторым из его людей отрубили головы. Наши воины захватили несколько слонов, много коней и другую добычу.
На следующее утро подоспели прочие беки, высланные в набег. Касим бек Самбхали пришел и [295] повидался с ними, но не считая за благо передать им крепость, придумывал всякие хитрости. Однажды Шейх Гуран и Хинду бек, сговорившись с другими беками, под каким-то предлогом привели Касим бека Самбхали к этим бекам и впустили моих людей в крепость. Домочадцев Касима Самбхали и зависящих он него людей целыми и невредимыми вывели из крепости.
Я отправил в Биану Каландара Пиада и послал Низам хану грамоты с посулами и угрозами. /298а/ Я послал ему также небольшой отрывок в стихах, который сочинил сразу:
С тюрком не вступай в борьбу, о эмир
Бианы.
Ловкость и смелость тюрка очевидны.
Отчего не приходишь поскорее и не внемлешь
увещаниям?
Ведь то, что ясно — не требует изъяснения.
Крепость Бианы — одно из знаменитых укреплений Хиндустана. Этот безумный человечишко, надеясь на неприступность своей крепости, прислал [людей], требуя больше того, что умещалось у него в зобу. Я не дал пришедшему от него человеку хорошего ответа и приказал готовить осадные орудия. Баба Кули бека я послал к Мухаммед Зайтуну с грамотами, содержащими угрозы и посулы: Мухаммед Зайтун тоже придумывал отговорки и применял хитрости.
Рана Санка-нечестивый, когда я был еще в Кабуле, прислал человека, выражая доброжелательство, и мы порешили так: «Если государь, то есть я, придет в область Дихли, то я, [Рана Санка], уйду оттуда на Агру». Однако, когда я разбил Ибрахима и взял Дихли и Агру, этот нечестивец не сделал ни одного движения, [чтобы уйти]. Через некоторое время он пришел и осадил крепость Кандар, где находился сын Макана по имени Хасан. От Хасана, сына Макана, несколько раз приходили люди, но сам Макан еще не показывался. Окружающие крепости /298б/ — Атава, Дулпур, Гвалиар, Биана — еще не перешли [ко мне], афганцы на востоке проявляли упорство и непокорность: они выступили из Канауджа в сторону Агры и стояли в двух-трех переходах [от нее]. Относительно окружающих областей я еще не был вполне спокоен, и по этой причине мы не выделили людей на помощь Хасану. Через два-три месяца Хасан, не имея средств защищаться, заключил условие и сдал крепость Кандар.
Хусейн хан из Рапари, испугавшись, бросил Рапари и ушел. Рапари было отдано Мухаммед Али Дженг-Дженгу.
Кутбхану, который находился в Атаве, несколько раз посылались грамоты с угрозами и посулами, однако он не пожелал ни явиться к нам, ни покинуть Атаву. Я послал на Атаву Махди ходжу, направив в помощь ему большой отряд беков и приближенных во главе с Мухаммед Султан мирзой, Султан Мухаммед Дулдаем, Мухаммед Али Дженг-Дженгом и Абд ал-Азиз Мирахуром.
Канаудж я отдал Султан Мухаммед Дулдаю; Фируз хана, Махмуд хана, Шейх Баязида, Кази Джиа — военачальников, которым я оказывал очень большие милости и пожаловал уделы на востоке, я тоже назначил идти на Атаву.
Мухаммед Зайтун, /299а/ сидевший в Дулпуре, придумывал всякие отговорки и не являлся. Я пожаловал Дулпур Султан Джунаид Барласу и дал ему в помощь людей под начальством Адил султана, Мухаммади Кукельташа, Шах Мансур Барласа, Кутлук Кадама, Абд Аллаха Вали, Джан бека, Пир Кули и Шах Хусейна Барги, которые должны были силой захватить Дулпур, передать его Султан Джунаид Барласу и идти на Биану.
Распределив отряды войска, я [296] созвал тюркских эмиров и хиндустанских эмиров, устроил совет и сказал: «Некоторые эмиры на востоке, под предводительством Насир хана Нухани и Ма'руфа Фармули, с войском в сорок-пятьдесят тысяч человек, перешли Ганг, овладели Канауджем и стоят в двух-трех переходах по сю сторону реки. Рана Санка-нечестивый взял Кандар и устраивает смуты и беззакония. Дождливое время подходит к концу, и мне кажется необходимым и обязательным выступить либо против непокорных, либо против язычников. Подчинить себе окружающие и близлежащие крепости — дело легкое. Когда мы победим этих сильных врагов, куда они пойдут? [Могущество] Рана Санка не следует особенно преувеличивать».
Все в одно слово отвечали: «Рана Санка довольно далеко; неизвестно, может ли он подойти ближе. Отразить тех врагов, которые подошли так близко, важнее и предпочтительнее».
Мы хотели сами выступить против этих врагов, но /299б/ Хумаюн доложил 582: «Государю выезжать нет надобности, я сослужу ему эту службу».
Слова его всем понравились, и тюркские и хиндустанские эмиры одобрили такое решение. Мы назначили Хумаюна в поход на восток, а к войскам, направленным к Дулпуру, послали Кабули, [нукера] Ахмед Касима, с повелением этим войскам возвратиться и присоединиться к Хумаюну в Чандваре. Войскам, возглавляемым Махди ходжой и Мухаммед Султан мирзой и назначенным в Атаву, тоже был отдан приказ присоединиться к Хумаюну.
В четверг тринадцатого зу-л-ка'да 583 Хумаюн выступил в поход и стал лагерем в деревушке Джилисир, находящейся в трех курухах от Агры. Проведя в Джилисире один день, он выступил оттуда и, переход за переходом, двинулся далее. В четверг двадцатого числа того же месяца 584 Ходжа-и Калану было дано позволение отправиться в Кабул.
Мне постоянно приходило на ум, что одним из великих недостатков Хиндустана является отсутствие там проточной воды. Всюду, где пришлось бы обосноваться, я решил установить водяные колеса, провести воду и разбить по плану ровные [сады]. Спустя несколько дней после прихода в Агру, мы, ради этого дела, перешли реку Джун и осмотрели места, где можно было бы разбить сад.
Окружающая местность была так неприглядна и разорена, что я снова перешел реку, полный отвращения и неудовольствия. /300а/ Из-за непригодности и непривлекательности этого места мысль о саде вышла у меня из головы. Но так как другого [свободного] места столь близко от Агры не было, то через несколько дней по необходимости пришлось начать работу именно там. Сначала вырыли большой колодец, из которого берут [теперь] воду для бани, потом стали работать в том месте, где растут деревья амбли 585 и находится восьмиугольный водоем. После этого устроили большой водоем и двор, затем прорыли водоем перед каменными постройками и воздвигли талар 586. После этого разбили садик вокруг моих личных покоев и построили самое комнаты; затем построили баню. Таким образом, в этом неприглядном и неблагоустроенном Хиндустане появились прекрасные сады, разбитые по хорошему плану. В каждом углу были устроены приятные лужайки, на каждой лужайке росли красивые розы и шиповники, расположенные в совершенном порядке.
В Хиндустане мы страдали от трех вещей: во-первых, от жары, во-вторых, от сильного ветра и, в-третьих, от пыли. Баня устраняет все три [неприятности]: пыль и ветер ничего не могут сделать в бане, а в жаркую [297] погоду там так свежо, что человек почти зябнет от холода.
То помещение бани, где находится горячий водоем, сплошь выложили камнем. Нижняя часть стен была из белого камня; все остальное, пол и потолок — из красного камня, который [привозят] из Бианы.
Халифа, шейх Зайн, Юнус Али и все те, кому досталось место на берегу реки, /300б/ устроили красивые, хорошо расположенные сады и водоемы. Они поставили колеса по лахорскому и дибальпурскому способу и провели проточную воду. Так как жители Хиндустана не видывали садов, разбитых по такому плану и столь стройно, они назвали ту сторону Джуна, где находились эти сооружения, «Кабулом».
Внутри крепости между дворцом Ибрахима и внутренней стеной был пустырь. Там я тоже велел устроить большой ваин 587, площадью десять [газов] на десять. На языке хиндустанцев большой колодец со ступеньками называется ваин. Ваин начали копать раньше, чем был разбит большой сад; его копали в самые дожди. Несколько раз колодец рушился и заваливал рабочих. Он был закончен после моего похода против Рана Санка, как написано в тарихе над колодцем; этот тарих указывает на окончание колодца после похода. Прекрасный получился ваин!
В глубине ваина находится постройка в три этажа. Нижний состоит из трех айванов 588; дорога в него идет через колодец по ступенькам. Одна дорога ведет во все три айвана; каждый айван выше другого на три ступеньки. В то время, когда воду тянут из нижнего айвана, вода стоит ниже его на одну ступеньку; в дождливое время, когда вода прибывает, она иногда поднимается до верхнего айвана.
В среднем этаже выдолблен айван, с этим айваном соединяется сводчатое помещение, где ходит по кругу бык, вращающий водяное колесо. /301а/ В верхнем этаже [тоже] устроен айван. Снаружи, со двора над колодцем, в этот айван ведет с двух сторон вниз лестница в пять-шесть ступенек; против правого крыла лестницы камень с тарихом.
Рядом с этим колодцем вырыли другой колодец; дно этого колодца немного выше середины первого колодца; бык, вращающий колесо в упомянутом сводчатом помещении, поднимает воду из первого колодца во второй. Во втором колодце поставили еще одно колесо, которое поднимает воду на насыпь; по насыпи вода идет в верхний сад. В том месте, где ступеньки выходят из колодца, построено каменное здание; за оградой колодца стоит каменная мечеть, но ее построили нехорошо — так, как строят в Хиндустане.
В то время, когда Хумаюн выступил в поход, непокорные эмиры, во главе с Насир ханом Нухани и Ма'руфом Фармули, собрались в Джаджмау и сидели там. Хумаюн, пройдя десять-пятнадцать курухов пути, послал Му'мина Атка разведать новости; увлекшись захватом скота, Му'мин Атка не сумел даже доставить сколько-нибудь достоверных сведений. Узнав о приближении Му'мина Атка, враги не нашли в себе силы устоять и обратились в бегство.
После Му'мина Атка Хумаюн послал за вестями Касамтая, Баба Чухра и Бучка; эти люди доставили сведения о беспорядочном бегстве врага. Хумаюн пошел и взял Джаджмау. Когда он миновал эту местность и пришел в окрестности Дилмау, /301б/ Фатх хан Сарвани пришел и повидался с ним. Хумаюн послал к нам Фатх хана Сарвани с Махди ходжой и Мухаммед Султан мирзой.
В тот год Убайд [Аллах] хан 589 повел войско из Бухары и пришел под [298] Мерв. В мервском арке было десять-пятнадцать крестьян. Убайд хан взял Мерв, перебил этих людей, за сорок или пятьдесят дней отстроил мервскую плотину на Серахс. В Серахсе было тридцать-сорок кизилбашей. Они закрыли ворота и не отдавали крепости, ее жители напали на них и открыли ворота; узбеки вошли и перебили кизилбашей. Захватив Серахс, они пошли на Тус и Мешхед.
Жители Мешхеда, лишенные средств [к защите], подчинились; Тус узбеки осаждали восемь месяцев и взяли миром. Не соблюдая договора, они перебили всех именитых мужчин, а их женщин забрали в плен. В том же году сын Султан Музаффара Гуджарати по имени Бахадур хан, который теперь занял место отца и царствует в Гуджарате, обидевшись на своего отца, пришел к Султан Ибрахиму. Тот взглянул на него без уважения. Когда я находился в окрестностях Панипата, ко мне прибыли письма Бахадур хана; я тоже послал ему грамоты, полные милости и ласки, и призвал его к себе. Бахадур хан думал ко мне явиться, но потом его мнение снова перевернулось; он отделился от войска Ибрахима и отправился в Гуджарат. Тем временем его отец, Султан Музаффар, скончался, и брат /302а/ Бахадур хана, Искандер шах, который был старшим сыном Султан Музаффара, стал государем в Гуджарате вместо своего отца. Вследствие его дурной жизни некий раб по имени Имад ал-Мулк, сговорившись со своими приспешниками, задушил и убил Искандера шаха. Он позвал и привел Бахадур хана, который находился еще в пути, и посадил его на место отца, Бахадур хан получил прозвание Бахадур шаха. Бахадур шах поступил хорошо: так как Имад ал-Мулк проявил такую неблагодарность, он подверг его наказанию и убил. Кроме того, он перебил многих беков, оставшихся после его отца; его считают кровожадным и не боящимся бога юношей.
(пер. М. А. Салье)
Текст воспроизведен по изданию: Бабур-наме. Ташкент. Главная редакция энциклопедий. 1992
© OCR - Гладенко Д. Ю. 2005
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Главная редакция энциклопедий. 1992