Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ЗАХИР АД-ДИН МУХАММЕД БАБУР

БАБУР-НАМЕ

События года девятьсот четырнадцатого

1508

В ту весну я разбил в окрестностях Мукура отряд афганцев-Мехмедов. Через несколько дней после того как мы вернулись с набега и стали лагерем, Куч Бек, Факир Али Каримдад и Баба Чухра задумали бежать. Узнав об этом, я послал им вслед людей; их поймали ниже Истаргача и привели. При жизни Джехангир мирзы они тоже, как мне докладывали, говорили неподобающие слова; я приказал подвергнуть их всех наказанию на базаре. Когда этих преступников привели к воротам базара и накинули им на шею веревку, чтобы их повесить, Касим бек прислал ко мне Халифу и настойчиво просил простить им их вину. Чтобы угодить Беку, я подарил им обоим жизнь и приказал бросить их в тюрьму.

Хисарцы и кундузцы, /216а/ нукеры Хусрау шаха и предводители моголов: Чалма, Али Сейид Шикма, Шир Кули, Ику Салим, а также джагатайские нукеры Хусрау шаха во главе с Султан Али Чухра и Худа Бахшем, пользовавшиеся его милостью, и туркмены под начальством Шахназара и Сиюндука, — их было две-три тысячи добрых молодцев — в это время вступили в переговоры и, столковавшись, задумали [против меня] дурное. Те, кого я упомянул, находились перед Ходжа-Риваджем, между полянами Сунг-Курган и Чалак. Абд-ар-Раззак мирза, пришедший из Нингнахара, находился в Дех-и Афгане. Мухибб Али курчи и Халифа раз или два предупреждали Мулла Баба о сговоре мятежников; мне тоже намекали на это. Но это не казалось мне вероятным, и я не уделял их словам внимания.

Однажды вечером я сидел в Чарбаге, в помещении дивана. К ночи, в час молитвы перед сном, Муса Ходжа и еще один человек быстро подошли и сказали мне на ухо: «Моголы действительно решили поднять мятеж. Мы не узнали наверное, удалось ли им привлечь на свою сторону Абд-ар-Раззак мирзу; они еще не решили, произойдет ли восстание именно сегодня ночью».

Притворившись ничего не знающим, я через некоторое время отправился в гарем. В то время мои женщины находились в саду Баг-и Хилват и в саду Баг-и Юрунчка. Когда я подошел к женщинам, телохранители и стражники удалились. После их ухода /216б/ мы с Сарвар Кулом направились в город. Я дошел до рва и до Железных ворот, и тут ко мне подбежал, сто стороны базара, Ходжа Мухаммед Али 375... [222]

События года девятьсот двадцать пятого 376

1519

В понедельник, в первый день месяца мухаррама 377, в нижней части долины Чандавала произошло сильное землетрясение. Оно продолжалось около получаса по звездному времени.

На следующий день мы выступили со стоянки и стали лагерем близ крепости Баджаур, намереваясь взять ее приступом. Мы послали в Баджаур одного уважаемого афганца из племени Дилазак, чтобы он посоветовал баджаурскому султану и жителям города изъявить мне покорность и сдать крепость. Эти глупые злополучные люди не приняли совета и прислали бестолковый ответ, и я приказал воинам готовить лестницы, щиты и все, что нужно для взятия крепости. Ради этого мы провели один день на той стоянке.

В четверг четвертого мухаррама 378 вышел приказ воинам надевать доспехи, вооружаться и садиться на коней. Левое крыло должно было выйти вперед, перейти реку у переправы выше крепости Баджаур и встать к северу от крепости; /217а/ люди центра получили приказ не переходить реку и встать к северо-западу от крепости в труднопроходимом неровном месте; правому крылу предписывалось занять место к западу от нижних ворот.

Когда беки левого крыла под начальством Дуст бека, перейдя реку, сходили с коней, из крепости вышли сто или сто пятьдесят пехотинцев и начали пускать стрелы. Беки двинулись вперед и вступили с ними в перестрелку. Они отогнали пехотинцев к крепости и прижали их к подножию вала; Мулла Абд ад-Малик Хасти, словно безумный, бросился на коне к валу; если бы лестницы и щиты были готовы и было не так поздно, мы тотчас же взяли бы крепость. Мулла Турк Али и Тенгри Берди схватились с врагами, отрезали своим противникам головы и привезли их в лагерь. Обоим был обещан подарок.

Баджаурцы никогда еще не видали ружей и потому совершенно не опасались их; больше того, слыша ружейные выстрелы, они становились напротив стрелков и делали, издеваясь, всякие непристойные движения. В тот день Устад Али Кули застрелил из ружья пять человек, Вали Хазиначи уложил двоих. Другие ружейники тоже проявили в [223] стрельбе большую лихость; простреливая щиты, кольчуги и палицы, они сбивали врагов одного за другим. К вечеру от ружей /217б/ пало, быть может, семь, восемь или десять баджаурцев; после этого они уже не смели высунуть голову, боясь ружей.

Был отдан такой приказ: «Пришла ночь. Воинам готовить осадные орудия и на заре подходить к крепости».

В пятницу пятого мухаррама 379 в час утренней молитвы вышел приказ ударить в боевые литавры и каждому с назначенного места двинуться к крепости. Воины левого крыла и центра как один тронулись со своих позиций со щитами, поставили лестницы и полезли вверх. Левому отряду центра, под начальством Халифы, Шах Хусейн Аргуна и Ахмед Юсуфа, было приказано поддерживать левое крыло. Люди Дуст бека, подойдя к подножию северо-восточной башни крепости, принялись подкапывать и рушить ее; Устад Али Кули также был там. В эти дни он тоже хорошо стрелял из ружья и два раза выпалил из фракской пушки; Вали Хазин [ачи] тоже свалил человека выстрелом из ружья.

Малик Али Кутби из левого отряда в центре первый поднялся по лестнице и некоторое время бился и дрался [один]; в центре Мухаммед Али Дженг-Дженг и его младший брат Науруз поднялись каждый на особую лестницу и пустили в ход копья и сабли. На другой лестнице Баба Ясаул, поднявшись на самый верх, разбивал и разрушал топором крепостную стену. Большинство наших йигитов держало себя хорошо; засыпая баджаурцев стрелами, /218а/ они не давали им высунуть голову. Другие йигиты, невзирая на удары врагов и не обращая никакого внимания на их камни и стрелы, усердно и ревностно разбивали и рушили укрепления.

К полудню северо-восточную башню, которую подкапывали люди Дуст бека, удалось пробить; йигиты Дуст бека обратили неприятеля в бегство и поднялись на башню. В это самое время воины центра тоже поднялись по лестницам на крепостные стены и первыми вошли в крепость. По изволению и милости великого господа мы захватили столь укрепленную, неприступную крепость за два-три часа звездного времени. Мои молодцы проявили величайшее рвение и усердие и заслужили название и славу богатырей.

Жители Баджаура, наши враги, были притом врагами всех мусульман. Эти люди, враждебные и непокорные, соблюдали к тому же обычаи неверных, и самое слово «ислам» было среди них забыто. Поэтому их предали всеобщему избиению, а женщины их и домочадцы все были взяты в плен. Избиению подверглось приблизительно три тысячи человек.

Так как на восточной окраине крепости сражения не было, то несколько баджаурцев бежало через восточную сторону.

После взятия крепости я объехал и осмотрел укрепления. На крышах, на улицах, в переулках и в домах лежало бесконечное множество мертвецов; люди ходили туда и назад прямо по трупам.

Вернувшись с объезда, я расположился в доме /218б/ баджаурских султанов. Область Баджаура мы пожаловали Ходжа-и Калану. Назначив ему в помощь множество отборных йигитов, я к вечерней молитве вернулся в лагерь.

Наутро мы выступили в путь и стали лагерем в долине Баджаура, возле ручья Баба-Кара. Всем пленным, которые остались в живых, мы по ходатайству Ходжа-и Калана простили их прегрешения и разрешили вернуться к своим женам и семьям, но некоторые султаны и [224] ослушники, попавшие к нам в руки, были наказаны смертью. Головы этих султанов и еще несколько голов отослали в Кабул с вестью о победе; в Бадахшан, в Кундуз и в Балх тоже были посланы головы и победные грамоты. Шах Мансур Юсуфзай, который прибыл к нам из стана Юсуфзаев, присутствовал при этой победе и всеобщем избиении. Я облачил его в драгоценный халат и отпустил к Юсуфзаям, написав им грозный приказ.

Успокоившись относительно крепости Баджаур, мы во вторник девятого мухаррама 380 выступили в поход и стали лагерем несколькими курухами ниже, в той же долине Баджаура, где сложили на одной возвышенности башню из голов. В среду я выехал на прогулку и отправился в крепость Баджаур. В доме Ходжа-и Калана устроили попойку. Кафиры, обитающие вокруг Баджаура, принесли несколько бурдюков вина; все вино и плоды доставляют в Баджаур из окрестностей, населенных кафирами. /219а/

Проведя ночь у Ходжа-и Калана, я утром осмотрел башни и валы, потом выехал и вернулся в лагерь.

На следующее утро мы снова двинулись в поход и разбили лагерь на берегу реки Ходжа-Хизр; выступив оттуда, мы расположились на берегу реки Чандавал. Последовал приказ: «Людям, назначенным в помощь отряду, находящемуся в крепости Банджаур, всем без исключения отправиться туда».

В воскресенье четырнадцатого мухаррам 381а Ходжа-и Калан, которому мы пожаловали знамя, был послан в крепость Баджаур. Через день или два после отъезда Ходжа-и Калана мне пришло на ум следующее небольшое стихотворение, которое я написал и послал Ходжа-и Калану:

Не таково было условие и договор с другом;
Уязвило меня жало разлуки и лишило покоя.
Что может сделать человек против козней судьбы,
Которая силой разлучает друзей?

В среду семнадцатого мухаррама 382 султан Ала ад-дин Савади, противник Султан Ваиса Савади, явился и вступил ко мне в услужение.

В четверг мы охотились на горе между Баджауром и Чандавалом. Маралы, которые водятся на этой горе — совершенно черные, только хвост у них другого цвета. Ниже этого места хиндустанские маралы, наверно, целиком черные.

В тот день нам попалась иволга; она тоже была черная, с черными глазами; тогда же беркут поймал киика.

У войска было мало съестных припасов. Мы отправились в долину Кахраджа /219б/ и захватили много припасов.

Намереваясь направиться в Савад, против афганцев Юсуфзаев, мы выступили в пятницу в поход и стали лагерем между местом слияния рек Чандавала и Баджаура и рекою Панч-Кура. Шах Мансур Юсуфзай принес несколько вкусных, опьяняющих «камали». Я разделил одну камали на три части и одну долю съел сам, другую отдал Гада-и Тагаю, а третью — Абд Аллаху Китабдару. Это здорово меня опьянило. В этот день, когда беки собрались после вечерней молитвы, я не мог прийти на совет. Удивительное дело! Теперь я могу съесть целую такую камали и неизвестно, опьянею ли даже наполовину.

Выступив со стоянки, мы снова спешились у входа в долины Кахраджа и Пешграма, напротив Панч-Кура. Когда мы находились там, выпал снег выше щиколотки. В тех [225] местах снег выпадает редко, и жители были очень удивлены.

По соглашению с Султан Ваисом Савади жители Кахраджа были обложены налогом в четыре тысячи харваров зерна в пользу войска. Собирать зерно я послал Султан Ваиса. Эти простые горцы никогда не подвергались таким поборам; они не смогли сдать столько зерна и совершенно разорились.

Во вторник двадцать третьего числа 383 того же месяца отряд воинов под начальством Хинду бека был послан в набег на Панч-Кура. /220а/ Панч-Кура находится выше середины гор, до него нужно подниматься почти целый курух. Раньше чем наши люди достигли деревень Панч-Кура, их обитатели бежали; воины привели стадо быков и принесли из их домов много зерна.

На следующий день я послал в набег отряд воинов под начальством Куч бека.

В четверг двадцать пятого числа 384 мои люди, чтобы добыть припасов, стали лагерем в селениях области Мандиш в глубине долины Кахраджа.

После Хумаюна у меня было несколько сыновей, его родных братьев, но они не жили. Хиндал тогда еще не родился. Когда мы находились в тех местах, от Махим пришло письмо. Она писала: «Будь то хоть сын, хоть дочь, отдай мне ребенка на счастье и на радость — я его усыновлю и воспитаю». В пятницу двадцать шестого числа 385 того месяца, находясь на той самой стоянке, я согласился передать Хиндала Махим и, написав об этом письма, послал Юсуф Али Рикабдара в Кабул. Хиндал, [как сказано], тогда еще не родился.

Во время нашего пребывания на этой стоянке, в области Мандиш, на возвышенности, посреди долины построили огромную каменную суфу, на которой умещался большой шатер и походная палатка. Все камни для этой суфы носили мои приближенные и воины.

Малик шах Мансур, сын Малик Сулейман шаха из афганцев Юсуфзаев [незадолго до этого] явился ко мне и выразил доброжелательство. /220б/ Ради добрых отношений с Юсуфзаями, я просил в жены дочь Малик шаха Мансура. Именно на этой стоянке было получено известие, что дочь [Малик] шах Мансура едет ко мне с данью Юсуфзаев. Ко времени вечерней молитвы мы устроили попойку. Я пригласил на попойку Султан Ала ад-дина, посадил его [возле себя] и пожаловал ему почетный халат.

В воскресенье двадцать восьмого числа 386 мы двинулись дальше и стали лагерем, выйдя из долины. На этой стоянке Таус хан Юсуфзай, младший брат [Малик] шах Мансура, привел к нам свою вышеупомянутую племянницу.

Так как у жителей Бисута были родичи в крепости Баджаур, то я послал с этой стоянки [в Бисут] Юсуф Али Бакаула, чтобы привести бисутцев в крепость Баджаур.

Воинам, оставшимся в Кабуле, были отправлены приказы явиться [ко мне].

В пятницу третьего сафара 387 мы стали лагерем у места слияния рек Панч-Кура и Баджаура. В воскресенье пятого числа 388 я отправился с этой стоянки в Баджаур; в доме Ходжа-и Калана устроил попойку.

Во вторник, седьмого 389, я созвал беков и знатных афганцев Дилазаков и устроил совет. Мнения сошлись на таком решении: год подходит к концу, от [месяца] Рыбы 390 остается немного дней, весь хлеб в равнинах собрали. Если мы пойдем теперь в Савад, люди не найдут припасов и будут терпеть лишения. /221а/ Следует двинуться через Амбахир и Пани Мали, перейдя реку Савад [226] выше Хашт-Нагара и совершить налет на равнинах афганцев Юсуфзаев и Мухаммедзаев, которые живут в долине вокруг Сангара, [возведенного] Юсуфзаями. А на следующий год надлежит прийти сюда пораньше, ко времени сбора зерна, и хорошенько подумать об этих афганцах.

Порешив на этом, мы на следующее утро, в среду, пожаловали Султан Ваису и Султан Ала ад-дину коней и почетные халаты и отпустили их с милостивыми грамотами; потом мы выступили в поход и стали лагерем напротив [крепости] Баджаур; дочь Шах Мансура я оставил в Баджауре до возвращения туда нашего войска.

На другой день мы двинулись дальше и остановились, миновав Ходжа-Хизр. На этой стоянке Ходжа-и Калан был отпущен в Баджаур. Лишние войсковые запасы и тяжелый обоз отправили с воинами на отощавших конях через Кунар в Ламган.

На следующее утро мы снова выступили в поход. Я поручил Ходжа Мир Мирану верблюдов и тяжелые пожитки и отправил их [вперед] через Кур-Гату, Дарваза и перевал Кара-Куба.

Сами мы налегке с конными отрядами быстро перешли перевал Амбахир и, переправившись через другой высокий перевал, прибыли в Пани-Мали раньше послеполуденной молитвы. Ауган Берди и еще несколько человек послали вперед, чтобы взять языка. Расстояние между нами и афганцами было близкое, поэтому мы не стали выступать спозаранку. Около полудня вернулся Ауган Берди; он захватил одного афганца и отрезал ему голову, /221б/ но обронил ее на обратном пути. Никаких достоверных известий, желательных сердцу, он не привез.

Около полудня мы выступили, перешли реку Савад и остановились незадолго до послеполуденной молитвы, В час молитвы перед сном мы снова сели на коней и быстро двинулись вперед. Когда солнце стояло на высоте копья, Рустам Туркмен, посланный на разведку, привез известие, что афганцы, узнав о нашем приближении, всполошились и поднялись; часть афганцев идет горной дорогой. Услышав это, мы пошли еще быстрей и выслали вперед застрельщиков. Они убили нескольких афганцев, которым отрезали головы, и привели пленных, а также быков и баранов. Афганцы племени Дилазак тоже принесли несколько отрезанных голов.

Повернув назад, мы остановились в окрестностях Катланга. Навстречу Ходже Мир Мирану, которому был поручен обоз, послали проводника с приказанием присоединиться к нам в Макаме.

Наутро мы снялись с лагеря и снова остановились между Катлангом и Макамом. Ко мне прибыл человек от Шах Мансура; я послал навстречу обозу Хусрау Кукельташа и Ахмеда парваначи с несколькими воинами.

Во вторник четырнадцатого числа, когда мы вступили в Макам, обоз прибыл и присоединился к нам.

В тех местах тридцать или сорок лет назад пребывал один еретик по имени, Шахбаз каландар. Этот каландар склонил к ереси часть Юсуфзаев и некоторых Дилазаков. На отрогах горы Макам расположено несколько низеньких пригорков, /222а/ которые господствуют над всей степью; с этих возвышенностей открывается очень обширный и широкий вид. Могила Шахбаз каландара находилась в то время там. Совершая прогулку, я проехал и осмотрел эту могилу. Мне пришло на ум, что в такой прекрасной местности совсем не к чему быть могиле еретика каландара; [227] я приказал ее разрушить и сравнять с землей.

Так как эта местность была очень красива и приятна, то я провел там некоторое время и съел ма'джун 391.

Когда мы уходили из Баджаура, то имели в виду захватить Бхиру. С самого прибытия в Кабул мы все время думали о походе в Хиндустан, но из-за некоторых препятствий осуществить это не удалось. За три-четыре месяца, что мы водили войска, в руки воинов не попало ничего существенного. Так как граница Хиндустана находилась неподалеку от Бхиры, то нам пришло на ум тотчас же направиться туда налегке; быть может воинам что-нибудь и достанется.

Задумав это, мы вернулись назад. Когда после набега на афганцев мы остановились в Макаме, некоторые доброжелатели доложили, что к вторжению в Хиндустан следует основательно подготовиться. Часть войска находится в Кабуле, отряд отборных молодцов оставлен в крепости Баджаур, многие воины, так как их кони выбились из сил, возвратились в Ламган. У тех, кто пришел сюда с нами, лошади тоже до того разбиты, что не могли быстро скакать даже один день.

Хотя такие речи были разумны, но решение было принято, и, не взирая на эти соображения, мы спозаранку /222б/ выступили в поход и двинулись к переправе через реку Синд. Я послал по реке Мир Мухаммед джалабана с его старшими и младшими братьями, а также еще несколько человек, хорошо знавших реку Синд, чтобы осмотреть реку выше и ниже переправы.

Отправив обоз к реке, я направился в сторону Савати, которое называют также Карг-Хана, чтобы поохотиться на носорогов. Мы увидели несколько носорогов, но заросли были очень густы, а носороги не выходили из зарослей. Одна самка носорога с детенышем вышла на полянку и бросилась бежать: в нее пустили много стрел. Заросли были близко, самка кинулась в заросли; мы подожгли их, но так и не нашли ту самку; детеныш носорога, горя в огне, бился и корчился на земле. Его прирезали, и каждый из нас взял свою долю. Возвращаясь из Савати, мы долго блуждали и прибыли в лагерь к молитве перед сном.

Люди, отправившиеся осмотреть переправу, осмотрели ее и возвратились. На следующий день, в четверг, шестнадцатого числа 392, мы перешли реку с конями, верблюдами и пожитками; обоз, пехотинцев и ослов переправили на плотах. Утром, когда мы были у переправы, жители Нил-Аба пришли и доставили в подарок коня в снаряжении и триста шахрухи [деньгами].

Переправив всех людей, мы в тот же день к полуденной молитве снялись с лагеря и шли до первого часа ночи, лагерь был разбит неподалеку от реки Каче-кут. Снявшись рано утром, мы перешли реку Каче-кут, в полдень миновали перевал Сангдаки /223а/ и стали лагерем. Сейид Касим ишик-ага выехал вперед во главе дозорных. Он захватил несколько баджаурцев, которые следовали за обозом, отрезал им головы и принес их мне.

Выйдя на заре из Сангдаки, мы к полуденной молитве перешли реку Сухан и разбили лагерь. Отставшие продолжали подходить до полуночи. Переход был очень длинный, лошади выбились из сил и были изнурены; им было тяжело идти, так что много коней отстало.

В семи курухах к северу от Бхиры стоит гора. В Зафар-наме 393 и в некоторых других книгах ее называют гора Джуд; причина такого наименования была мне тогда неизвестна. Поздней я узнал, что на этой горе [228] живут два племени, происходящие от одного предка; одно называют Джуд, другое Джанджуха. Представители этих племен издревле правят племенами и народами, обитающими на этой горе и между Нил-Абом и Бхирой, но управляют ими по-дружески и по-братски. Они не могут брать у людей все, что им вздумается, а берут лишь столько, сколько установлено искони; правители берут, а подданные дают не больше и не меньше определенных ставок. Эти ставки таковы: с каждой пары быков дают один шахрухи, с каждого хозяйства дают семь шахрухи и, кроме того, идут служить в войско. И племя Джуд и племя Джанджуха разделяется на несколько родов.

Эта гора, которая отстоит от Бхиры на семь курухов, отделяется от гор Кашмира, примыкающих к хребту Хиндукуш, /223б/ тянется на юго-запад и доходит до реки Синда, у подножия Динкута. На половине этой горы живет племя Джуд, на другой половине — Джанджуха. Гору назвали Джуд в связи с названием этого племени. Одного из их знатных вельмож величают рай; других его братьев и сыновей называют малик. [Вельможи племени] Джанджуха приходятся дядьями Лангар хану: вождя племен и народов, обитающих вокруг реки Сухан, зовут Малик Хаст. Его настоящее имя — Асад, но хиндустанцы иногда пропускают такие [краткие] гласные и, [например], вместо хабар говорят хабр, вместо асад — асд, асд постепенно превратилось в хаст.

Разбив лагерь, мы тотчас же послали Лангар хана за Малик Хастом, [правителем] Джанджуха, Лангар хан поскакал за ним, внушил ему надежду на нашу милость и благосклонность и доставил его [в лагерь] к молитве перед сном. Малик Хаст привел мне в подарок лошадь в конских доспехах и изъявил желание мне служить. Ему было тогда двадцать два-двадцать три года.

Вокруг лагеря паслись большие стада и отары, принадлежавшие Джанджуха. Так как я постоянно помышлял о завоевании Хиндустана и так как эти области, то есть Бхира, Хут-Аб, Чин-Аб и Чиниут, некоторое время были во власти тюрка, то мы смотрели на них, как на свои владения. Силой или миром, мы твердо решили их взять и завладеть ими. Поэтому было обязательно и необходимо /224а/ установить с жителями гор добрые отношения, и я издал приказ: «Никто не смеет захватывать или портить стада и отары окрестных жителей — даже кончика нитки или обломка иголки [нельзя у них отбирать] ».

Утром мы вышли в поход и к полудню пришли в Калда-Кахар и остановились там. Вокруг было много зеленеющих полей. Калда-Кахар оказался прекрасной местностью. В десяти курухах от Бхиры, среди гор Джуд, лежит равнина, на этой равнине есть большое озеро, дождевые воды стекают с окрестных гор и образуют это озеро. Вокруг, почти на три куруха к северу, тянется красивая долина; на западе по склону горы протекает ручей. Вода этого ручья изливается с возвышенностей, вздымающихся над озером.

Так как место было подходящее, то я устроил там сад, который назвал Баг-и Сафа. Это очень хорошее и приятное место, с прекрасным воздухом, как будет подробнее сказано впоследствии.

Из Калда-Кахара мы вышли на заре. На вершине перевала Хамтату жители различных мест поднесли скромные подарки и изъявили желание мне служить. Присоединив и этих людей к отряду Абд ар-Рахима шигаула 394, я послал их в Бхиру. [Абд ар-Рахим] должен был задобрить жителей Бхиры и сказать им: [229] «Эти земли издревле были подвластны тюрку. Смотрите, пусть страх и тревога не найдет путь в ваши сердца, чтобы народ не разорился. Ведь мы находимся близко от этой земли и народа, так что грабежи и хищения не будут допущены».

Около полудня мы разбили лагерь у подножия перевала. /224б/ Семь-восемь человек под начальством Курбана Чархи и Абд ал-Малика Хасти послали вперед за вестями. Один из выехавших вперед, Мир Мухаммед Махди ходжа, привел человека.

Тем временем, несколько знатных афганцев явились с подарками и выразили желание мне служить. Я присоединил их к людям Лангар хана и послал к жителям Бхиры, чтобы снискать их расположение. Миновав перевал, мы вышли из зарослей и, построив правый фланг, левый фланг и центр, направились в сторону Бхиры. Когда мы приблизились к Бхире, Див Хинду и сын Сикту — нукеры Али хана, сына Даулат хана Юсуфзаи, прибыли со знатными людьми Бхиры и, приведя в подарок коня, изъявили желание мне служить. После полуденной молитвы, чтобы не причинять ущерба и затруднения жителям Бхиры, мы разбили лагерь на поляне к востоку от Бхиры, у берега реки Бехат.

С тех пор как Тимур бек вступил в Хиндустан и вышел оттуда, многие области: Бхира, Хуш-Аб, Чин-Аб и Чиниут находились во власти сыновей Тимур бека и приближенных и приспешников сыновей Тимур бека. Султан Мас'уд мирза, внук Шахрух мирзы и сын Суюргатмыш мирзы; был в оные времена властителем и правителем Кабула и Забула, почему его и называли Султан Мас'уд Кабули.

Сыновья одного из любимцев Султан Мас'уда — Мир Али бека, Баба-и Кабули, Дариа хан /225а/ и Апак хан — потом его называли Гази хан — после смерти Султан Мас'уд мирзы и его сына Асгар мирзы силой завладели Кабулом, Забулом и упомянутыми выше областями и округами Хиндустана. Во времена Султан Абу Са'ид мирзы Кабул и Газни вышли из-под власти этих людей, но хиндустанские земли остались им подвластны. В девятьсот десятом году 395, при первом моем вступлении в Кабул, когда, намереваясь направиться в Хиндустан, я перешел через Хай-бар и пришел в Паршавур 396, то по настоянию Баки Чаганиани, мы пошли к нижнему Бангашу, то есть в Кохат, опустошили набегами значительную часть земли афганцев, разорили и разграбили равнину [племени] Джуд и вернулись назад через Дуки. В то время власть в Бхире, Хуш-Абе и Чин-Абе принадлежала Сейид Али хану, внуку Мир Али и сыну Гази хана. Он читал хутбу 397 на имя Искандера, [сына] Бахлула, и был у него в повиновении. Испуганный моим выступлением, он бросил Бхиру перешел реку Бахат и избрал своим местопребыванием Ширкут, одну из деревень Бхиры. Через год или два афганцы из-за нас подумали дурное о Сейид Али хане; он тоже по этой причине дал доступ в душу страху и беспокойству и передал [подвластные ему] области Даулат хану, сыну Татар хана Юсуф хайла, который был тогда правителем Лахора. /225б/ Даулат хан отдал Бхиру своему старшему сыну Али хану и Бхира была в то время подвластна Али хану. Дед Али хана, Татар хан — один из тех семи или восьми военачальников, которые, восстав, завладели Хиндустаном и провозгласили Бахлула государем. Сирхинд и все области к северу от реки Сатладж принадлежали Татар хану; сбор с этих областей превышал три крора 398.

После смерти Татар хана Султан Искандер как носитель царской власти отобрал у сыновей Татар [230] хана эти земли; за год или два до моего прихода в область Кабула [Султан Искандер] отдал Даулат хану один лишь Лахор.

На следующее утро я послал в разные подходящие места за добычей отряды воинов и в тот же день совершил прогулку по Бхире.

В тот же самый день Сангар хан [из племени] Джанджуха привел в подарок коня и изъявил желание мне служить.

В среду [двадцать второго] числа 399я призвал купцов и землевладельцев Бхиры и, обложив их данью за безопасность в четыреста тысяч шахрухи, назначил сборщиков. Потом я выехал прогуляться; мы сели в лодку и съели ма'джун.

Я послал Хайдар Аламдара к Белуджам 400, находящимся в Бхире и Хуш-Абе. В четверг утром они явились, приведя в подарок гнедого скакуна, и выразили желание мне служить.

Мне было доложено, что воины бесчинствуют и грабят /226а/ жителей Бхиры. Я послал людей и подверг некоторых насильников казни, а другим велел проткнуть нос и провести их по лагерю.

В пятницу пришло прошение от жителей Хуш-Аба; я назначил Шах Хасана и Шах Шуджа Аргуна для поездки в Хуш-Аб. В субботу [двадцать пятого] числа Шах Хасан был послан в Хуш-Аб.

В воскресенье пошел такой дождь что всю равнину залило водой. Между Бхирой и садами, где находилась наша ставка, протекал маленький ручеек; к полуденной молитве он стал шириной с большую реку. Вблизи от Бхиры на расстоянии больше полета стрелы не было возможности идти вброд; люди переправлялись вплавь.

Между двумя молитвами я выехал посмотреть на разлившуюся воду. Дождь и ураган до того усилились что на обратном пути было страшно возвращаться в лагерь: разлившуюся реку мне пришлось переплыть. Люди, оставшиеся в лагере, тоже сильно перепугались; многие воины, побросав шатры и тяжелые пожитки, взвалили на плечи кольчуги, доспехи и оружие, сняли с коней доспехи и переправили их вплавь. Вся равнина была покрыта водой.

Наутро с реки привели лодки, и большинство воинов перевезло на лодках свои шатры и тяжелые пожитки. Около полудня люди Куч бека поднялись на одно шери выше и нашли переправу, остальные воины перебрались в этом месте.

Проведя один день в крепости Бхиры, которую называют Джахан-Нума, /226б/ мы во вторник утром вышли оттуда. Опасаясь воды и дождя, мы разбили лагерь на возвышенностях к северу от Бхиры.

Жители Бхиры небрежно вносили условленные деньги. Я образовал четыре участка и приказал бекам проявить усердие и покончить с этим делом. Один участок был поручен Халифе, другой — Куч [беку], третий — Дуст Насиру и четвертый — Сейид Касиму и Мухибб Али. Так как я считал области, [когда-то] принадлежавшие тюрку, нашими, то грабежа и хищений там не было.

Люди всегда говорили, что если в земли, принадлежавшие тюрку, отправить посла для переговоров о мире, [их правители] не будут чинить препятствий. Поэтому в четверг, в первый день месяца раби' первого 401, я направил Муллу Муршида к Султан Ибрахиму, к которому пять-шесть месяцев назад, после смерти его отца, Султан Искандера, перешла власть в Хинде. Мы послали Султан Ибрахиму сокола и попросили для себя же земли, которые издревле принадлежали тюрку. Вручив Мулле Муршиду письма, написанные Даулат хану, и письма, написанные [231] Султан Ибрахиму, и сообщив ему кое-что на словах, мы отпустили его.

Жители Хиндустана, в особенности афганцы, удивительно далеки от разума и рассудка и чужды здравых и толковых мнений; они не бывают упорны и стойки во вражде и не умеют поддерживать и соблюдать дружбу. /227а/ Посланного нами человека Даулат хан продержал несколько дней в Лахоре, не повидался с ним сам и не отослал его к Ибрахиму. Через несколько месяцев наш посланный, не добившись никакого ответа, воротился в Кабул.

В пятницу второго числа 402 Шейбак пехотинец и Дервиш Али пехотинец — теперь он состоит в стрельцах, — привезя в Кабул донесения, доставили также весть о рождении Хиндала 403. Так как эта новость пришла в пору покорения Хинда, я счел это за хороший знак и назвал новорожденного Хиндалом.

Камбар бек тогда же привез из Балха письма от Мухаммед Заман мирзы.

На следующее утро, когда разошелся диван, я отправился на прогулку, сел в лодку и пил арак 404. Участниками пирушки были Ходжа Дуст Хавенд, Хусрау Мирим, Мирза Кули, Мухаммади, Ахмади, Гадаи, Ну'ман, Лангар хан, Раух дам, Касим Али териаки, Юсуф Али, Тенгри Кули. На носу лодки был устроен помост с гладким настилом; я и еще несколько человек сидели на помосте; другие несколько человек сидели под ним. На корме тоже было отведено место для сидения; там сидели Мухаммади, Гадаи и Ну'ман. Арак пили до послеполуденной молитвы. Недовольные вкусом арака, мы, сговорившись с теми, кто сидел на нашем конце лодки, предпочли ма'джун; люди, сидевшие на другом конце, не знали, что мы едим ма'джун, /227б/ и пили арак. Во время молитвы перед сном мы оставили лодку и ночью вернулись в лагерь. Мухаммади и Гадаи, думая, что я пил арак, решили: «Окажем [государю] подобающую услугу». Они [захватили с собой] кувшин с араком и поочередно везли его на лошади. Охмелевшие, очень веселые, они принесли мне кувшин и сказали: «В такую темную ночь мы по очереди везли его на лошади». Потом они узнали, что и попойка была различная, и хмель разный: одни одурели от ма'джуна, другие опьянели [от арака]. Так как пирушка с ма'джуном и пирушка с вином не подходят друг к другу, то [Мухаммади и Гадаи] очень смутились. Я сказал им: «Не расстраивайте попойки! Те, кто любит арак, пусть пьют арак, а те, кто склонен к ма'джуну, пусть едят ма'джун, и пусть никто не мешает другим разговорами и намеками».

Некоторые пили арак, другие ели ма'джун; пирушка шла роскошно. Баба хана Кабузи не было [на лодке]; приехав, мы позвали его в шатер; он пожелал пить арак. Мы позвали еще Турди Мухаммед Кипчака и присоединили его к пьяным [от арака]. Потребляющие ма'джун и пьющие арак и вино никогда не сходятся, поэтому пьяные начали со всех сторон всякие бестолковые разговоры, больше всего нападая на тех, кто ел ма'джун. Баба хан, опьянев, тоже говорил много глупостей; Турди Мухаммеду подносили один полный кубок за другим, и его скоро напоили до потери рассудка. Сколько мы ни старались примирить спорящих, /228а/ это ни к чему не привело; началось великое буйство. Пирушка стала неинтересной, и все разошлись в разные стороны.

В понедельник, пятого числа 405, мы отдали область Бхиры Хинду беку; во вторник область Чин-Аба была пожалована Хусейн Икраку, и мы отпустили Хусейн Икрака и жителей Чин-Аба [по домам]. [232]

В эти дни [ко мне] явился, рассчитывая на нашу помощь, сын Сейид Али хана по имени Менучихр хан, который шел из Хиндустаиа верхней дорогой. По дороге Менучихр хана встретил Татар хан Каккар, задержал его и не пустил дальше. Он сделал Менучихр хана своим зятем, выдав за него замуж дочь. Менучихр пробыл у него некоторое время, но потом пришел и выразил желание мне служить.

В горах между Нил-абом и Бхирой, отдельно от племен Джуд и Джанджуха, [в области], примыкающей к горам Кашмира, живут Джаты, Гуджары и еще много других племен, которые строят деревни на каждом пригорке и на всяком холме. Их старшины и правители принадлежат к племени Каккар; они управляют ими так же, как управляют Джудами и Джанджуха. Старшинами племен, живущих на склонах тех гор, были в то время Татар Каккар и Хати Каккар, потомки одного прародителя; они двоюродные братья. Их укрепленные места расположены возле пропастей и оврагов; укрепление Татара называется Пархала и находится значительно ниже снеговых гор, владения Хати примыкают к горам. Хати присоединил к своим владениям также и Каланджар, который принадлежал Бабу хану /228б/ Бисуту. Татар хан видался с Даулат ханом и в общем оказывал ему некоторое повиновение; Хати не видел Даулат хана и был настроен к нему враждебно и непокорно. Татар, договорившись и условившись с хиндустанскими беками, пришел и как бы блокировал Хати осадой издалека. В то время, когда мы были в Бхире Хати под предлогом выезда на охоту неожиданно пошел на Татара, убил его и захватил его владения и женщин, и все, что у него было.

В час полуденной молитвы я выехал на прогулку, сел в лодку и мы пили арак. В пирушке участвовали Дуст бек, Мирза Кули, Ахмади, Гадаи, Мухаммед Али Дженг-Дженг, Асас, Ауган Берди, Могол, а из музыкантов — Раух дам, Бабаджан, Касим Али, Юсуф Али, Тенгри Кули, Абу-л-Касим и Рамазан Лули 406. Мы пили в лодке до самой молитвы перед сном. В час молитвы мы вышли пьяные через край; я вскочил на коня, схватил в руку факел и скакал во весь опор от берега реки до самого лагеря, качаясь на лошади из стороны в сторону. Я был здорово пьян, и когда мне на следующее утро рассказали, как я примчался в лагерь с факелом в руке, я совершенно ничего не мог вспомнить. Когда я пришел в палатку, меня сильно вырвало.

В пятницу мы выехали на прогулку и переправились на лодках через реку. На той стороне мы осмотрели сады, цветущие деревья и посевы сахарного тростника, поглядели на колеса с ведрами 407, расспрашивали, как ими качают воду /229а/ и даже несколько раз заставляли [при себе] качать
воду. Во время прогулки мы [опять] ели ма'джун.

На обратном пути, когда мы сели в лодку, Менучихр хану тоже дали ма'джуна; это был такой ма'джун, что [потом] Менучихра поднимали под руки и ставили на ноги два человека.

Некоторое время мы стояли на якоре посреди реки, потом долго плыли по реке вниз, после чего опять приказали вести лодку вверх. Эту ночь мы проспали в лодке, а к рассвету вернулись в лагерь.

В субботу, девятого числа месяца первого раби 408, солнце перешло в созвездие Овна 409. В этот день, после полуденной молитвы, мы сели в лодку и пили арак. В пирушке участвовали: Ходжа Дуст Хавенд, Дуст бек, Мирим, Мирза Кули, Мухаммади, Ахмади, Юнус Али, Мухаммед Али [233] Дженг-Дженг, Гадаи, Тагаи, Мир Хурд, Асас, а из музыкантов: Раух дам, Бабаджан, Касим Али, Юсуф Али, Тенгри Кули, Рамазан. Войдя в рукав реки, мы некоторое время плыли вниз по течению. Значительно ниже мы вышли из лодки и к ночной молитве вернулись в лагерь.

В тот день Шах Хасан воротился из Хуш-Аба. Он был отправлен послом, чтобы предъявить притязание на те области, которые издревле принадлежали тюрку, и заключил мирную сделку; причитающиеся мне деньги тоже были доставлены мне.

Приближались жары. Я отрядил в помощь Хинду беку Шах Мухаммед мухрдара, его брата Дуста и нескольких йигитов; каждому /229б/ были определены и назначены средства к существованию, соответствующие его положению. Лангар хану, который был причиной и виновником всех этих походов, мы пожаловали Хуш-Аб и дали знамя, кроме того, он был назначен в помощь Хинду беку. Тюркам и местным воинам, которые были в Бхире, я тоже увеличил жалованье и содержание и оставил их в помощь Хинду беку. Среди них был Менучихр хан бек, имя которого уже упоминалось, и Назар Али Тюрк, близкий родич Менучихр хана, а также Сангар хан Джанджуха и Малик Хаст Джанджуха.

Устроив некоторым образом, дело этой области и питая надежду на мир, я выступил в субботу одиннадцатого числа месяца раби' первого 410 из Бхиры и направился обратно в Кабул.

Придя в Калда-Кахар, мы остановились там. В тот день тоже шел необыкновенно сильный дождь: хоть в капанаке 411 ходи, хоть без капанака — все едино. Отставший обоз подходил еще вечером, до самой молитвы перед сном.

Люди, хорошо знавшие [былой] блеск и славу этой земли и царства, в особенности [афганцы] из племени Джанджуха, исконные враги Каккаров, доложили, что Хати Каккар здесь — самый дурной человек — это он и на дорогах разбойничает, и людей разоряет. Надо так сделать, чтобы он ушел отсюда или хорошенько натереть ему уши.

Сговорившись об этом, я на следующее утро оставил в ставке начальника Ходжа Мир Мирана и Мирим Насира и после полудня спешно выступил из лагеря против Хати Каккара. [Этот последний], как уже упомянуто, несколько времени назад убил Татара, захватил Пархала, его владение и находился там. /230а/ Во время послеполуденной молитвы мы остановились и покормили лошадей, а к молитве перед сном опять тронулись; проводником был один гаджурец нукер Малик Хаста, по имени Сар-у Па. Проблуждав всю ночь, мы перед зарей остановились; Бек Мухаммед Могол был отправлен обратно в ставку. Когда рассвело, мы выехали, а к полудню надели доспехи и ускорили ход. В одном шери показались очертания Парлаха; застрельщики были посланы вперед, правое крыло двинулось к восточной окраине Пархала. Куч бека, стоявшего на правом крыле, отправили вслед правому крылу для подкрепления; левое крыло и центр устремились прямо на Пархала. Дуст бека послали для подкрепления вслед левому крылу и тем, кто шел прямо на Пархала.

Пархала стоит среди ущелий; к нему ведут две дороги. Одна дорога — с юго-востока, по которой мы шли, пролегает вдоль ущелий, с двух сторон ее тянутся вырытые водой овраги. За полкуруха от Пархала дорога [трудно проходима]; не доходя до ворот города, в четырех-пяти местах встречаются пропасти и тропинки [такие узкие], что на расстоянии полета стрелы приходится идти гуськом. [234]

Другая дорога подходит с северо-запада. Она пролегает в широкой долине и выходит к Пархала. Эта дорога тоже узкая; больше ни с какой стороны дороги нет. Хотя в крепости нет вала и бойниц, но места, откуда ее удобно взять силой, там тоже нет; она окружена отвесным рвом глубиной в семь, восемь или десять кари. /230б/

Люди левого крыла, выйдя из теснин, бросились к воротам. Хати с тридцатью или сорока всадниками в доспехах и латах и множеством пехотинцев стал теснить наших передовых. Дуст бек, который шел вслед за передовыми во главе вспомогательного отряда, подоспел [вовремя], яростно напал на врагов, сшиб многих с коней и разбил неприятеля. Хати Каккар, который славился своим мужеством, оказал некоторое сопротивление, но не мог устоять и бежал. Он не сумел удержаться в теснинах и, достигнув в крепости, тоже не был в состоянии укрепить ее. Наши передовые, преследуя его по пятам, вошли в крепость и ворвались туда с северо-востока, через окружающие крепость Пархала теснины и ущелья. Хати убежал один, налегке. Дуст бек и в этом деле тоже держал себя очень хорошо, и ему была назначена награда.

Между тем я вступил в крепость Пархала и расположился в доме Татара. Когда отправляли застрельщиков, некоторые воины, назначенные оставаться при мне, ушли с передовыми, в числе их были Амин Мухаммед тархан Аргун и Карача. За такую провинность я не дал им награды и отправил их через степь и пустыню навстречу обозу, под начальством гуджарца по имени Сар-у Па.

На следующее утро мы прошли северо-западные овраги и остановились среди пашен. Вали Хазиначи во главе нескольких добрых молодцев был отправлен навстречу обозу.

В четверг, пятнадцатого 412, мы двинулись дальше и остановились в Андар-Абе, на берегу реки Сухан. /231а/ Крепость Андар-Аб издавна была подвластна отцу Малик Хаста. После того как Хати Каккар убил отца Малик Хаста, крепость пришла в запустение и в то время была уже разрушена.

В час молитвы перед сном люди, оставшиеся в лагере в Калда-Кахаре, присоединились ко мне.

Хати, когда захватил Татара, послал ко мне одного своего родича по имени Парбат, с конем в доспехах и подарком. Парбат, не найдя меня, встретил отставших воинов, шедших из лагеря, и пришел с обозом. Он вручил подарки и выразил желание мне служить. Лангар хан, который по каким-то делам пришел из Бхиры с отставшим обозом, справил эти дела и был отпущен с некоторыми тамошними людьми.

После этого мы выступили и, перейдя реку Сухан, разбили лагерь на одном из холмов. Парбата, родича Хати, я облачил в почетный халат, написал Хати благосклонные грамоты и послал их с нукером Али Дженга-Дженга.

Некоторые нукеры Хумаюна во главе с Баба-Дустом и Халахилем отправились в Нил-Аб и к Карлукам Хазаре, которые были отданы Хумаюну: [Баба Дуст] являлся ко мне по случаю своего назначения даругой. Сангар Карлук и Мирза Малви Карлук привели с собой тридцать или сорок знатных Карлуков, они поднесли в подарок коня в латах и выразили желание мне служить. От афганцев Дилазаков тоже пришел отряд воинов.

Наутро мы выступили в поход, и, пройдя два шери, остановились. Поднявшись на одну возвышенность, я осмотрел лагерь и велел /231б/ [235] пересчитать находившихся в лагере верблюдов; их оказалось пятьсот семьдесят голов.

[Раньше] я слышал описание растения сунбул, на этой стоянке мы его увидели. На склонах тех гор сунбула немного и он растет поодиночке. Дальше, на склонах хиндустанских гор, сунбула много и он большой; о нем будет упомянуто при описании животных и растений Хиндустана.

Выступив с этой стоянки, когда били зорю, мы перед полуднем остановились у подножия перевала Сангдаки. После полуденной молитвы мы двинулись дальше, перешли перевал и реку и остановились на одной возвышенности. Оттуда мы выступили в полночь. Мы осмотрели переправу, которой воспользовались, направляясь в Бхиру; у этой переправы оказался большой плот, груженный зерном; он завяз в грязи. Хозяева плота, как ни старались, не могли его сдвинуть с места. Мы забрали зерно и раздали его тем, кто был с нами; очень кстати пришлось это зерно!

Около полудня мы остановились ниже слияния рек Кабула и Синда и выше старого Нил-Аба, между двумя реками. Из Нил-Аба доставили шесть барж, которые раздали воинам правого крыла, левого крыла и центра; наши люди усердно занялись переправой через реку. Они переправлялись весь тот понедельник, всю ночь на вторник и весь вторник до самой среды. В четверг еще тоже переправилось несколько человек.

Когда мы перешли Нил-Аб, родственник Хати по имени Парбат, которого мы около Андар-Аба /232а/ послали к Хати вместе с нукером Мухаммед Али Дженг-Дженга, явился к нам на берег реки. Он привел от Хати в подарок коня в латах. Жители Нил-Аба тоже привели в подарок коня в латах и выразили мне покорность.

Мухаммед Али Дженг-Дженгу хотелось остаться в Бхире. Так как мы пожаловали Бхиру Хинду беку, то Мухаммед Али получил земли, лежащие между Бхирой и Синдом, то есть земли Карлуков Хазаре, Хати, Гиясвалов и Китибов. Кто склонит голову, как верноподданный, с тем следует обходиться, как с верноподданным, а если кто-нибудь не склонит голову:

Всякого, кто не склонит голову, настигни,
Разграбь, разори и сделай покорным и послушным.

После всех этих милостей я пожаловал Али Дженг-Дженгу калмыцкую шубу со своего плеча с черным бархатным башлыком, а также дал ему знамя. Родича Хати я отпустил и послал Хати саблю, полную смену платья и милостивые грамоты.

В четверг, с восходом солнца, мы ушли с берега реки. В этот день мы ели ма'джун. Опьянев от ма'джуна, мы любовались удивительными цветниками: на некоторых грядках распускались желтые и красные цветы отдельными купами, на других — - одни красные; в некоторых местах и те и другие цвели вперемешку, словно рассыпанные. Мы сидели на пригорке, неподалеку от лагеря, и смотрели на эти цветники. /232б/ Словно размещенные по плану, вокруг пригорка с шести сторон цвели цветы то желтые, то красные, распускаясь на грядках, расположенных шестиугольником. С двух сторон цветов было поменьше, но везде, насколько доставал глаз, виднелись такие цветники. В окрестностях Паршавара [тоже] расцветают весной красивые цветники.

На заре мы выступили с этой стоянки. Когда мы шли, на берегу реки показался рычащий тигр. Кони, услышав рев тигра, невольно заметались во все стороны, унося на себе [236] всадников и бросаясь в ямы и овраги. Тигр ушел и скрылся в чаще. Мы приказали привести буйвола и поставить его в чаще, чтобы выманить тигра. Тигр опять вышел с громким рычанием. В него со всех сторон начали пускать стрелы; я тоже пустил стрелу. Халви пехотинец кольнул тигра пикой; тигр разгрыз конец пики зубами. Получив много ран, тигр уполз в кусты и залег там. Баба Ясаул обнажил саблю и приблизился к нему. Когда тигр прыгнул, Баба-Ясаул рубанул его по голове, а затем Али Систани ударил тигра по лапе. Тигр бросился в реку, в реке его и убили. Когда тигра вытащили из воды, я приказал снять с него шкуру.

На следующее утро мы двинулись дальше и, достигнув Бикрама, осмотрели Гура-Катри. Это маленький домик, узкий и темный, точно келья. Войдя в двери, надо спуститься на две или три ступеньки, потом приходится лечь и входить ползком. Без свечей туда не войдешь. Вокруг дома всюду валяется бесконечное множество волос, остриженных с головы и с бороды. /233а/ Возле Гура-Катри много худжр 413, похожих на худжры в медресе или в рабате 414. В тот год, когда я впервые пришел в Кабул и совершил набег на Кохат, Банну и Дашт, я полюбовался в Бикраме лишь на одно огромное дерево и очень жалел, что не видел Гура-Катри. Оказалось, что особенно жалеть было не о чем.

В тот же день у меня [пропал] хороший сокол, которого воспитывал Шейхим Мир-и шикар 415. Он прекрасно ловил журавлей и аистов и два-три раза слинял. Этот сокол так ловко ловил птиц, что даже такого равнодушного [к соколиной охоте] человека как я, превратил в сокольничего.

Каждому из шести знатных афганцев Дилазаков, во главе с Малик Бу ханом и Малик Мусой я пожаловал по сто мискалей 416 серебра, по отрезу на одежду, по три быка и по буйволу из хиндустанских подарков; другим тоже были пожалованы деньги, отрезы и буйволы, соответственно их положению.

Когда мы остановились в Али-Масджиде, некий Дилазак из рода Якуб-Хайл по имени Ма'руф доставил нам в подарок десяток баранов, два харвара риса и восемь больших сыров.

Выйдя из Али-Масджида, мы остановились в Яда-Бире; из Яда-Бира мы дошли к полуденной молитве до Джу-и Шахи и остановились там. В этот день Дуст бека схватила жгучая лихорадка.

На заре мы вышли из Джу-и Шахи и к полудню были в Баг-и Вафа; после полуденной молитвы мы выступили из Баг-и Вафа и перешли Сиях-Абу Гайдамака. Вечером, после ночной молитвы, мы остановились на пашне и покормили лошадей досыта; через одно или два гари мы снова сели на коней и переправились через Сурх-Аб. /233б/ В Карке мы остановились и поспали; еще до рассвета мы опять сели на коней. Я поехал с пятью или шестью воинами по дороге, идущей в Курату, посмотреть сад, который разбили в Курату. Халифу, Шах Хасан бека и остальных людей я послал прямой дорогой с тем, чтобы они ждали меня в Курук-Сае. Когда мы достигли Курату, вестовой Шах бек Аргуна по имени Кизил привез известие, что Шах бек взял и разграбил Кахан и вернулся обратно.

[Раньше] был отдан приказ, чтобы никто наперед не сообщал о нашем приближении. Когда мы достигли Кабула, было время полуденной молитвы. Мы уже дошли до моста Кутлук-Кадам, но никто еще ничего не знал. Потом Хумаюн и Камран об этом услышали, но было уже некогда сажать их на лошадь; они [237] велели оруженосцам нести их на руках и выразили мне почтение между городскими воротами и воротами арка. В час послеполуденной молитвы Касим бек, казий города и оставшиеся в Кабуле слуги и вельможи явились и тоже выразили мне почтение.

В пятницу, в час послеполуденной молитвы, состоялась попойка; я пожаловал Шах Хусейну полную перемену платья со своего плеча.

В субботу, на заре, мы сели в лодку и выпили. Нур бек во время этой пирушки играл на уде; в то время он еще не зарекался пить вино.

К полуденной молитве мы вышли из лодки и погуляли в саду между Гулкина и горами. Во время послеполуденной молитвы мы пришли в [сад] Баг-и Банафша и опять пили там. К вечерней молитве я вернулся из Гулкина по валу в арк.

Во вторник Дуст бек, который в дороге /234а/ сильно болел лихорадкой, отправился к милости Аллаха. Мы были очень огорчены и опечалены. Носилки с телом Дуст бека доставили в Газни; его похоронили у ворот мавзолея Султана 417.

Дуст бек был очень хороший йигит. Став беком, он продолжал повышаться в чинах. Прежде чем сделаться беком, будучи еще [просто] приближенным, он неоднократно совершал выдающиеся дела. Вот одно из них. Как-то раз, когда мы стояли в одном йигаче от Андиджана, в рабате Заурак, Султан Ахмед Танбал совершил на нас ночью нападение. Со мной было десять или пятнадцать человек; я двинулся вперед, разбил передовых Танбала и дошел до центра его отряда; Танбал и с ним человек сто воинов стояли там. Со мной к этому времени оставалось всего три человека; один из этих трех был Дуст Насир, другой — Мирза Кули Кукельташ, третий — Каримдад. Я был одет в латы; Танбал и еще один человек немного выдвинулись из рядов. Я оказался лицом к лицу с Танбалом и пустил ему в шлем стрелу, а другой стрелой пригвоздил его щит к бляхам кольчуги. Мне насквозь прострелили стрелой бедро. Танбал ударил меня по голове. Удивительно, что, хотя у меня на голове был шишак, обтянутый войлоком, и на нем не порвалось ни одной нитки, на голове [все же] образовалась глубокая рана. Помощь не приходила ниоткуда, и со мной не осталось ни одного человека. Волей-неволей пришлось повернуть коня. Дуст бек ехал немного сзади меня. Он проскакал мимо Танбала и тот ударил его саблей.

Другой раз, когда мы уходили из Ахси, /234б/ Дуст бек вступил в бой с Баки Хезом; хотя его и звали Хез, но он был человек храбрый и крепко рубил саблей. При уходе из Ахси со мной оставалось восемь человек; Дуст бек был в их числе. [Враги], сбив с коней двух человек, сбили затем и Дуст бека.

Во время его бекства, когда Суюнчук хан пришел с султанами и осадил в Ташкенте Ахмед Касима, Дуст бек напал на врагов и прорвался в город; в течение осады он проявил большое мужество. Ахмед Касим, не известив Дуст бека, бросил Ташкент и ушел. Тогда Дуст бек опять разбил ханов и султанов и удачно вышел из Ташкента.

Позднее, когда Ширим Тагай, Мазид и их приверженцы подняли мятеж, Дуст бек быстро выступил из Газни во главе двухсот или трехсот человек. Моголы выслали навстречу Дуст беку триста или четыреста отборных молодцов, В окрестностях Шарукана Дуст бек здорово разбил отряд, высланный ему навстречу, сбил с коня множество врагов, отрезал и привез немало голов.

При взятии крепости Баджаура люди Дуст Насира также достигли крепости раньше других и [238] взобрались на вал. У Пархала Дуст бек разбил Хати и обратил его в бегство; [крепость] Пархала была завоевана. После кончины Дуст бека я пожаловал принадлежавшие ему владения его младшему брату Мирим Насиру.

В пятницу, восьмого числа второго раби 418, мы вышли из крепости в сад. Во вторник, двенадцатого числа 419, прибыла в Кабул Султаним биким, старшая дочь султан Хусейн мирзы, мать Мухаммед Султан мирзы, во время смут она попала в Хорезм и Исан-Кули Султан, младший брат Илбарс султана, /235а/ женился на ее дочери. Местом жительства был ей назначен сад Баг-и Хилват. Когда Султаним биким расположилась в этом саду, я пошел ее повидать. Так как она мне [вроде] старшей сестры, то я из почтения и уважения поклонился ей, она тоже поклонилась. Мы вышли [друг другу навстречу] и поздоровались посреди [комнаты]; в дальнейшем мы также придерживались этого правила.

В воскресенье, семнадцатого числа 420, неблагодарный Баба Шейх, который долгое время пребывал в оковах, [был освобожден]. Я простил ему его проступок, велел его расковать и наградил почетной одеждой.

Во вторник, девятнадцатого числа 421, около полудня, мы выехали в сторону Ходжа Се-Яран. В этот день я соблюдал пост. Юнус Али и другие с изумлением говорили: «Вторник, прогулка и пост! Это удивительно!».

Прибыв в Бехзади, мы остановились в доме местного казия. Вечером мы стали готовиться к пирушке, но казий доложил: «В моем доме подобных вещей не бывало. [Однако], государь здесь полновластен». Хотя все потребное для пира было приготовлено, но попойку отменили, чтобы угодить казию.

В среду мы съездили в Ходжа Се-Яран.

В четверг, двадцать первого 422, мы приказали построить большую круглую суфу на выступе горы, где был разбит сад.

В пятницу мы сели ниже моста на плот [и поплыли]. Когда мы плыли мимо охотничьих домиков, охотники поймали и принесли мне птицу, называемую динг 423. Раньше я не видывал /235б/ динга, это диковинная птица. Подробнее о ней будет сказано при описании животных Хиндустана.

В субботу, двадцать третьего 424, возле круглой суфы посадили вперемешку саженцы чинара и саженцы тала. В час полуденной молитвы состоялась попойка; на рассвете мы пили на этой новой суфе утренний кубок.

После полудня мы сели на коней и направились в Кабул. Когда мы достигли Ходжа-Хасана, вдребезги пьяные, то немного соснули там. Потом мы выехали из Ходжа-Хасана и в полночь прибыли в Чар-Баг. В Ходжа-Хасане Абд Аллах в пьяном виде бросился в воду, как был, в своем халате. Когда мы садились на коней, было поздно. Абд Аллах окоченел от холода и не мог ехать дальше; он остался на ночь в поместье Кутлук Ходжи. На следующий день ему сделали внушение за вчерашнюю неумеренность, и он приходил, чтобы дать зарок [не пить]. Я сказал: «Так сразу? Возможно ли выполнить такой зарок? Обещай пока, что будешь пить только у меня на пирушках и нигде больше». Абд Аллах согласился и несколько месяцев соблюдал это условие, но потом не смог выдержать.

В понедельник, двадцать пятого числа 425, Хинду бек, который в расчете на мир был оставлен в Бхире и в прилегающих областях, явился ко мне. [Жители Бхиры] не хотели ничего слышать о мире и примирении и не обращали внимания на меня и на мои слова. Едва мы ушли, как множество афганцев и хиндустанцев [239] собрались и пошли на Хинду бека в Бхиру. Местные воины тоже перешли на сторону афганцев. Хинду бек не смог удержаться в Бхире. Он отступил в Хуш-Аб и область Динкута, прошел через Нил-Аб /236а/ и явился в Кабул, приведя из Бхиры в цепях Дива Хинду, сына Сикту, и еще одного индуса. Они покончили дело, уплатив кое-что [в виде выкупа]. Я пожаловал этим индусам коня и полную перемену платья и отпустил их.

В пятницу, двадцать девятого 426, в теле у меня появился лихорадочный жар, и я пустил себе кровь. Меня лихорадило то ежедневно, то через день, то через два. При каждом припадке горячка не оставляла меня, пока я весь не обольюсь потом. Через десять или двенадцать дней Мулла Ходжака дал мне разбавленного вина с нарциссом. Я выпил его раз или два, но это тоже не принесло пользы.

В воскресенье, пятнадцатого числа месяца первой джумады 427, Ходжа Мухаммед Али прибыл из Хаста. Он доставил в подарок оседланного коня и деньги на бедных. С Ходжой Мухаммед Али явились также Мухаммед Шариф, звездочет, и хастские мирзы; они изъявили желание мне служить.

На следующий день, в понедельник, из Кашгара прибыл Мулла Кабир. Он пришел в Кабул из Андиджанской области через Кашгар.

В понедельник, двадцать третьего 428, явились из Савада Шах Мансур Юсуфзай и шесть или семь знатных людей из племени Юсуфзаев и выразили желание мне служить.

В понедельник, в первый день второй джумады 429, я облачил знатных афганцев Юсуфзаев с Шах Мансуром во главе в почетные одежды. Шах Мансур получил шелковый халат и шубу на пуговицах, другой афганец — шелковый халат и шапку, остальные шесть человек — шелковые халаты; после этого я их отпустил. Было решено, что они не станут вмешиваться в [управление] областями Савада, лежащими выше Абуха, /236б/ и вычеркнут [из податных списков] всех жителей тех земель. Кроме того, афганцы аджура и Савада будут доставлять в диван шесть тысяч харваров зерна.

В среду, третьего числа этого месяца 430, я пил джул-аб 431, [после этого] я пил джул-аб еще два дня.

В субботу, шестого числа 432, я пил слабительное лекарство.

В понедельник, восьмого 433, прибыли от Хамзы, младшего сына Касим бека, деньги в подарок старшей дочери Халифы; их было тысяча шахрухи. Он также прислал оседланного коня.

Во вторник шах Хасан, [сын] Шах бека, испросив разрешение устроить пирушку, пригласил к себе в дом несколько моих беков и приближенных во главе с Ходжа Мухаммед Али. Юнус Али и Гада-и Тагай находились у меня. Я еще воздерживался тогда от вина. Я сказал: «Никогда еще не бывало, чтобы я сидел трезвый, а люди пили вино, и чтобы я сохранял ясность ума, когда компания [друзей] упивается вином. Приходите и пейте возле меня: я немного посмотрю и узнаю, каково трезвому общаться и вести компанию с пьяными».

К юго-востоку от Дома изображений, построенного у ворот сада Чинар-Баг, поставили небольшой шатер; иногда я сиживал там. В этом шатре и состоялся пир. Позднее пришел Гияс-скоморох. Его несколько раз, шутки ради, приказывали выгнать; наконец, он поднял шум и со всякими шутовскими выходками ворвался в собрание. Турды Мухаммед Кипчака и Муллу Китабдара мы тоже позвали на пирушку. Я сочинил разом и послал Шах Хасану /237а/ и тем, [240] кто находился в собрании, такое рубаи:

Друзья на пиру, где цветник красоты,
Но нам нет доступа на их пир.
Эти люди пребывают во здравии и в покое,
Тысячу благодарностей за то, что они не больны.

[Рубаи] было послано с Ибрахимом Чухра.

Между полуденной и послеполуденной молитвой участники пирушки, опьянев, разошлись.

Во время моей болезни меня носили на носилках. За несколько дней до этого я пил разбавленное вино, но потом перестал его пить, так как это не приносило пользы. В последние дни нездоровья я устроил пирушку в юго-западной части сада Талар, под яблоней, и опять пил разбавленное вино.

В пятницу, двенадцатого числа 433a, прибыли Ахмед бек и Султан Мухаммед Дулдай, оставленные в Баджауре для подкрепления. В среду, семнадцатого числа того месяца 434, Тенгри Берди, в саду айдара Таки дал пир некоторым бекам и йигитам. Я тоже пошел на пирушку и пил. Вечером, в час молитвы перед сном, мы поднялись, пошли в большие шатры и опять пили.

В четверг, двадцать пятого числа 435, был назначен урок по фикху 436 у Муллы Махмуда.

Во вторник, в последний день месяца, Абу Муслим Кукельташ прибыл послом от шах Шуджа Аргуна; он привел в подарок скакуна. В тот же день Юсуф Али Рикабдар сто раз проплыл вокруг пруда, находящегося в саду Баг-и Чинар; ему были пожалованы полная перемена платья, оседланный конь и деньги. В среду, восьмого числа месяца раджаба 437, я отправился в дом Шах Хасана /237б/ и пил. Там было много беков и приближенных.

В субботу, одиннадцатого числа 438, была пирушка. Между послеполуденной и вечерней молитвой мы поднялись на кровлю большой голубятни и пили. Позднее [мы увидели] нескольких всадников, ехавших по дороге от Дех-и Афгана к городу. По проверке оказалось, что это Дервиш Мухаммед Сарбан, который едет послом от Мирза хана. Мы позвали его с крыши и крикнули: «Оставь повадки начальника и главы посольства и приходи без чинов». Дервиш Мухаммед пришел и сел среди пирующих. В то время он дал зарок и ничего не пил; мы там пили до самой ночи.

На следующее утро, когда я сидел в диване, Дервиш Мухаммед вошел по всем правилам и обычаям и доставил подарки от Мирза хана.

В минувшем году, после тысячи беспокойств, угроз и посулов, мне удалось снять с места всех окрестных жителей и привести их в Кабул. Кабул — тесная область и стадам аймаков и тюрков негде там зимовать и летовать. Жители степей по доброй воле никогда не согласились бы поселиться в Кабульской области. Явившись к Касим беку, они попросили его о посредничестве в отношении перехода в другое место. Касим бек долго убеждал меня; в конце концов, он получил для аймаков разрешение перекочевать в Кундуз и Баглан.

Старший брат Хафиза осведомителя прибыл из Самарканда. Теперь я разрешил ему вернуться в Самарканд и послал с ним Пулад Султану свой диван. На переплете дивана я написал такой стишок: /238а/

О, ветерок, если ты проникнешь в харим 439 этого кипариса,
Принеси ему в сердце воспоминание о том, кто страдает в разлуке.
Не сжалился и не вспомнив он о Бабуре, но есть надежда,
Что закинет господь жалость в его стальное сердце.

В пятницу, семнадцатого числа того же месяца 440, Шах Мазид [241] Кукельташ явился от Мухаммед Заман мирзы; привезя деньги на бедных, подарки и коня, он выразил желание мне служить. В тот же день я облачил посла Шах бека, Абу Муслим Кукельташа, в почетную одежду, пожаловал ему награды и отпустил его. Ходже Мухаммед Али и Тенгри Берди тоже было дано разрешение отправиться в их владения — Хаст и Андар-Аб.

В четверг, двадцать третьего числа 441, Мухаммед Али Дженг-Дженг, которого я оставил в области Каче-Кута и Карлуков, возложив на него управление этими землями, явился ко мне. Шах Хасан, сын Мирзы Малви Карлука, и человек, посланный от Хати, тоже явились вместе с ним. В тот же день Мулла Али джан, который ездил в Самарканд, чтобы привезти оттуда свою семью, вернулся и вступил ко мне в услужение.

Афганцы из рода Абд ар-Рахман, которые жили у границ Гардиза, были несговорчивы насчет дани и неприязненны в обхождении. Проезжие караваны тоже терпели от них ущерб. В среду, двадцать девятого числа месяца раджаба 442, мы выехали на конях, чтобы совершить набег на этих афганцев. В окрестностях Тенг-и Вагчана мы остановились и поели; позднее, после полуденной молитвы, мы выехали оттуда. Ночью мы сбились с дороги и долго блуждали среди холмов и равнин к юго-востоку от болот Аб-и Шахна. /238б/ Через некоторое время мы вышли на дорогу и, перевалив через Чашма и Тура, к утренней молитве выехали на равнину.

[Отсюда] мы послали отряды для набега. Один отряд воинов направился в сторону горы Кирмас, что к юго-востоку от Гирдиза; вслед ему я послал бойцов правой стороны центра под начальством Хусрау Мирза Кули и Сейид Али. Большой отряд воинов направился вверх по долине к востоку от Гирдиза; вслед этим воинам я послал отряд под начальством Сейид Касим ишик-ага, Мир Шах Каучина, Киям Хинду бека, Кутлук Кадама и Хусейна.

Так как большинство воинов направилось вверх по долине, то я, — проводив их, сам поехал за ними следом. Жители верхней части этой долины, видимо, находились далеко, так что кони воинов, шедших вверх по долине, притомились, и людям не досталось никакой добычи.

В долине показалось сорок или пятьдесят пеших афганцев. Воины, посланные вслед за [первым] отрядом, устремились к этим афганцам и отправили ко мне человека: я тоже поехал быстрее. Не успел я еще приблизиться, как Хусейн Хасан, без всякого основания и расчета, один пустил своего коня во весь опор, ворвался в гущу афганцев и начал действовать саблей. [Враги] тотчас же поразили его коня стрелой и сбросили [Хусейн Хасана] на землю. Не успел он подняться, как его ударили саблей по голове и снова повалили: на него бросились со всех сторон и изрубили его на куски ножами и мечами. Остальные беки стояли и смотрели, не оказывая Хусейн Хасану никакой помощи.

Узнав об этом, я приказал приближенным и йигитам, во главе с Гада-и Тагаем, Пайанда Мухаммед Капланом, /239а/ Абу-л-Хасан Курчи и Мумин Атка, скакать во весь опор и сам тоже помчался за ними. Мумин Атка раньше всех ударил одного афганца копьем, отрезал ему голову и принес ее мне. Абу-л-Хасан Курчи, без доспехов, тоже храбро поскакал вперед, встал перед афганцами и, устремив на них своего коня, ударил одного афганца саблей, свалил его, отрезал ему голову и принес ее. Сам он получил три раны, а его конь — одну. [242]

Пайанда Мухаммед Каплан тоже смело бросился вперед, ударил одного афганца саблей, свалил его, отрезав ему голову, принес ее. Хотя молодечество Абу-л-Хасана и Пайанда Мухаммед Каплана было известно уже и раньше, но в этом походе они еще больше отличились своими подвигами.

Все сорок или пятьдесят афганцев были полностью перебиты и истреблены саблями и стрелами. После избиения афганцев мы остановились на пашне и приказали сложить из их голов башню. Когда я ехал по дороге, ко мне присоединились беки, которые были вместе с Хусейн [Хасаном]. Я с гневом и грозно сказал: «Вас было столько людей и вы спокойно стояли и смотрели и отдали такого молодца на ровном месте нескольким пешим афганцам. Следует лишить вас почетных званий, отнять у вас ваши земли и владения, обстричь вам бороды и с позором провести вас по улицам наших городов. Таково будет наказание всякому, кто отдает такого молодца подобному врагу, стоит на ровном месте и смотрит, не шевельнув рукой!». /239б/

Воины, ходившие в Кирмас, вернулись, захватив скот и [другую] добычу. Баба Кашка Могол тоже ушел с отрядом, который направился в сторону Кирмаса. Когда один афганец бросился на Баба Кашка с саблей, тот смело остановился, натянул лук, выстрелил в этого афганца и свалил его.

На следующее утро мы снялись с лагеря и двинулись в сторону Кабула. Мухаммед Бахши, Абд ал-Азиз мирахур и Мир Хурд бакаул получили приказ остаться в Чашма-и Тура и раздобыть у людей фазанов.

Я сам с несколькими воинами поехал через Майдан-и Рустам, где я еще не бывал. Майдан-и Рустам стоит среди гор, недалеко от вершины; это не очень приятное место. Между двумя горами лежит довольно широкая долина; с южной стороны, по склонам холма, протекает небольшой ручей, тут же растут высокие деревья. По дороге, ведущей из этого Майдан-и Рустама в Гирдиз, попадаются источники: деревья там тоже есть в изобилии, но они поменьше. Хотя долина [в том месте] довольно узкая, но под этими деревцами много хорошеньких зеленых лужаек. Это красивая маленькая долина.

Мы поднялись на гору, возвышавшуюся к югу от Майдан-и Рустама, и увидели у себя под ногами горы Кирмаса и горы Бангаша. За Кирмасскими горами виднеются дождевые облака слой на слое, /240а/ в направлении тех земель, где не бывает дождя, никогда не видно облаков.

К полуденной молитве мы прибыли в Хуни и остановились там.

На следующее утро я стал лагерем в окрестностях деревни Мухаммед-Ага и съел ма'джун. Потом мы бросали в воду зелья для усыпления рыбы и поймали несколько штук.

В воскресенье, третьего ша'бана 443, мы прибыли в Кабул.

Во вторник, пятого числа 444, я призвал нукеров Дервиш Мухаммеда Фазли и Хусрау и допросил их об упущениях, вызвавших захват Хусейн [Хасана]: после этого мы лишили [Дервиш Мухаммеда и Хусрау] их чинов и званий.

В час полуденной молитвы под чинаром устроили попойку. Я пожаловал Баба Кушка Моголу почетный халат.

В пятницу, восьмого числа 445, вернулся Купак, который ездил к Мирза хану.

В четверг, после полуденной молитвы, я выехал на прогулку к подножию гор Се-Яран и Баран. Ко времени молитвы перед сном мы остановились в Мама-Хатун, а на [243] следующее утро прибыли в Исталиф и остановились там. В этот день я ел маджун.

В субботу в Исталифе устроили пирушку. Наутро мы выехали из Исталифа и проехали по долине Синджид-Дара. Невдалеке от Се-Ярана [наши] убили большую змею толщиной в руку и длиной в сажень. Из утробы этой толстой змеи вышла другая змея, потоньше; по-видимому, толстая змея проглотила ее недавно; все ее члены были еще целы. Тонкая змея была немного короче толстой. /240б/ Из тонкой змеи вышла большая мышь; она тоже оказалось совершенно целой; ни одна часть тела не была у нее повреждена. По прибытии в Ходжа Се-Яран мы устроили пирушку.

В тот день я написал и послал с Кичкина Тункетаром грамоты здешним бекам и воинам, назначая им место встречи и приказывая выступить с войском и непременно присоединиться ко мне в условленном месте.

Утром мы сели на коней, и я съел ма'джун. На месте слияния реки Парван [с рекой Кабула] я бросил в реку Парван, по обычаю местных жителей, зелье, усыпляющее рыбу, и мы поймали много рыбы. Мир Шах бек предложил [нам] угощение.

Оттуда мы пошли в Гул-и Бахар. После вечерней молитвы состоялась пирушка. На пирушке присутствовали Дервиш Мухаммед Сарбан. Хотя он был молодой человек и воин, но не употреблял вина и зарекся это делать. Кутлук Ходжа Кукельташ уже долгое время тому назад оставил военное дело и жил, как дервиш. Он был в больших годах и борода у него стала белоснежная, но он всегда участвовал в наших попойках. Я сказал Дервиш Мухаммеду: «Постыдись бороды Кутлук Ходжи! Он дервиш и старик с белой бородой, но всегда пьет вино, а ты человек военный, молодой, борода у тебя черная-пречерная, и ты никогда не пьешь. Какой в этом смысл?».

Так как я не имел привычки и обыкновения предлагать вина тем, кто не пил, то мои слова сочли за шутку, и Дервиш Мухаммеда не заставляли пить вино. Наутро мы опохмелялись.

В среду /241а/ мы выехали из Гул-и Бахара. Остановившись в деревне Атун, мы поели и выехали в сады, где снова спешились. После полуденной молитвы устроили пирушку.

Утром мы поехали оттуда и, совершив обход вокруг мазара Ходжа-Хавенд-Саид, сели в Чин-Кургане на плот. У места впадения реки Панджхир плот ударился о выступ горы и начал тонуть. Раух дам, Тенгри Кули и Мир Мухаммед джалабан, когда плот ударился об гору, упали в воду; Раух дама и Тенгри Кули с трудом втащили обратно. В воде пропали фарфоровая пиала, ложка и бубен.

Когда мы прошли это место и плыли мимо Санг-и Буриде, плот снова обо что-то ударился — не то об корягу, не то об кол, вбитый в дно, чтобы запрудить воду. Шах Хасан, [сын] Шах бека, упал на спину; [падая], он схватился за Мирза Кули Кукельташа, и тот тоже упал. Дервиш Мухаммед Сарбан также свалился в воду. Мирза Кули упал удивительно: падая, он воткнул в коврик, покрывавший плот, нож для разрезания дынь, который держал в руке. Мирза Кули, не возвращаясь на плот, проплыл в своем халате [до берега], потом вышел.

Сойдя с плота, мы провели эту ночь в доме плотовщика. Дервиш Мухаммед подарил мне точно такую же семицветную пиалу, как та, что упала в воду.

В пятницу мы уехали с берегов реки. Оказавшись у подножия Кух-и Бача, ниже Инджика, мы [244] остановились и собственными руками /241б/ набрали там много зубочисток 446. Пройдя это место, мы поели в доме родичей Ходжи Хизра и поехали дальше. К полуденной молитве мы остановились в одной деревне в Ламгане, принадлежащей Кутлук Ходже. Кутлук Ходжа наскоро приготовил еду: поев, мы выехали и прибыли в Кабул.

В понедельник, двадцать пятого числа 447, Дервиш Мухаммед Сарбану было пожаловано платье с моего плеча и конь под седлом, и он поклонился мне, как нукер.

Четыре или пять месяцев я не стриг волос. В среду, двадцать седьмого числа 448, я остриг себе волосы, в тот день состоялась попойка.

В пятницу, двадцать девятого числа 449, Мир-и Хурд поклонился мне, получив должность воспитателя Хиндала; он принес в подарок тысячу шахрухи.

В среду, пятого числа месяца рамазана 450, нукер Тулака Кукельташа по имени Барлас Джуки привез от него донесение. В тех местах появились грабители-узбеки; Тулак выехал, вступил с ними в бой и разбил их. [Гонец] доставил одного живого узбека и одну голову.

Вечером в субботу, восьмого числа 451, мы отправились в дом Касим бека и разговелись. Касим бек предложил нам оседланного коня. В воскресенье вечером разговенье состоялось в доме Халифы; он тоже подарил оседланного коня.

На следующее утро Ходжа Мухаммед Али и Джан Насир, которых вызвали для совещания о делах войска, прибыли из своих владений. В среду двенадцатого числа 452 прибыл дядя Камрана, Султан Али, /242а/ который, как уже сказано, в год моего выхода из Хаста в Кабул отправился в Кашгар.

В четверг, тринадцатого числа 453, приняв решение прогнать и отразить Юсуфзаев, я выступил в поход и остановился на поляне у Дех Якуба, на кабульской стороне реки. При выезде Бабаджан Ахтачи подвел мне коня не так, как следовало. Рассердившись, я так ударил его кулаком по лицу, что сломал у основания безымянный палец. Сразу он не очень сильно болел, но, когда мы прибыли на стоянку, причинял мне много беспокойства; некоторое время я терпел большие мучения и не мог писать. В конце концов палец сросся.

На этой же стоянке, во время похода, молочный брат моей тетки Даулат Султан ханум по имени Кутлук Мухаммед доставил мне письмо и подарок от Ханум.

В тот же день вельможи Дилазаков Бу хан и Муса явились с дарами и выразили мне почтение; в воскресенье, шестнадцатого числа 454, прибыл Куч бек.

В среду, девятнадцатого числа 455, мы двинулись дальше в поход и, миновав Бут-Хак, остановились в обычном месте, то есть на берегах реки этого самого Бут-Хака. Так как Бамиан, Кахмурд и Гури — области, подвластные Куч беку, находились поблизости от узбеков, я освободил Куч бека от участия в походе. На этой стоянке я пожаловал Куч беку тюрбан, который сам намотал, и полную перемену платья и отпустил его в его владения.

В пятницу, двадцать первого числа 456, мы остановились в Бадам-Чашме. /242б/

На следующее утро лагерь был разбит в Барик-Абе. Я совершил прогулку в Карату и вернулся. На этой стоянке мы добывали мед из дерева.

Совершая переход за переходом, мы в среду, двадцать шестого 457, пришли и остановились в саду Баг-и Вафа. Четверг я провел в этом саду; в пятницу мы выступили и, пройдя Султанпур, остановились. В это день прибыл из своих владений Мир Шах Хусейн. Старшины Дизалаков во [245] главе с Бу ханом и Мусой тоже прибыли. Было решено направиться в Савад, чтобы усмирить Юсуфзаев. Старшины Дилазаков доложили, что в Хашт-Нагаре много жителей и зерно также имеется в изобилии, и уговаривали меня идти на Хашт-Нагар. Посоветовавшись, мы решили так: раз в Хашт-Нагаре, видимо, зерна много, то следует совершить набег на тамошних афганцев, приспособить крепость Хашт-Нагара или Паршавара для хранения части зерна и оставить там Шах Мир Хусейна с отрядом молодцов. Ради этого дела Шах Мир Хусейну было дано разрешение отлучиться сроком на пятнадцать дней, чтобы он отправился в свою землю, собрал там снаряжение и вернулся.

На следующее утро мы снялись с лагеря и, придя к Джу-и Шахи, остановились там. Тенгри Берди и Султан Мухаммед Дулдай пришли следом за нами на эту стоянку. Хамза тоже пришел в тот день из Кундуза.

В воскресенье, в последний день месяца 458, мы ушли из Джу-и Шахи и остановились у Кирк-Арыка. /243а/ С несколькими приближенными я сел на плот; на этой стоянке мы увидели, праздничную луну. Из Дара-и Нура привезли на нескольких ослах вино; после вечерней молитвы состоялась пирушка. На пирушке присутствовали: Мухибб Али курчи, Ходжа Мухаммед Али Китабдар, Шах Хасан, сын Шах бека, Султан Мухаммед Дулдай и Дервиш Мухаммед Сарбан. Дервиш Мухаммед дал зарок не пить вина. Я с юных лет соблюдал условие: не принуждать непьющего. Дервиш Мухаммед постоянно бывал на пирушках, и я никогда не заставлял его пить, но Ходжа Мухаммед не оставлял его в покое и так настойчиво предлагал пить, что Дервиш Мухаммед пил вино.

В понедельник утром, в день праздника, мы выступили в поход; по дороге, чтобы прогнать похмелье, мы ели ма'джун. Когда мы все опьянели от ма'джуна, принесли колоквинт 459. Ходжа Мухаммед никогда не видал колоквинта. Я сказал, что это хиндустанский арбуз, отрезал ломоть и дал Ходжа Мухаммеду. Ходжа Мухаммед с жадностью разгрыз колоквинт; горечь во рту не прошла у него до самого вечера.

Мы остановились на возвышенности Гарм-Чашма. Когда нам подавали яхни 460, прибыл Лангар хан, который некоторое время находился в своих владениях. Он доставил в подарок лошадь и кусок ма'джуна и изъявил желание мне служить.

Мы двинулись дальше и остановились в Яда-Бире. В час послеполуденной молитвы я отправился на плоту [прогуляться] с двумя-тремя приближенными; мы проплыли несколько курухов вниз по реке и [снова] поднялась вверх.

На следующее утро мы двинулись дальше и остановилась у подножия Хайберского перевала. /243б/ В тот же день прибыл Султан Баязид, который шел от Нил-Аба через Пара; узнав, что мы близко, он пришел за нами следом. Султан Баязид доложил, что афганцы Афридии, с семьями и скотом находятся в Пара. Они посеяли много рису; рис созрел и весь стоит на корню. Так как мы решили идти в Хашт-Нагар на афганцев Юсуфзаев, то не обратили внимания [на слова] Султан Баязида.

В час полуденной молитвы состоялась пирушка в шатре Ходжи Мухаммеда Али. На этой самой пирушке я подробно описал, как мы шли в эти земли, и послал письмо в Баджаур к Ходжа-и Калану через Султан барахи. На полях грамоты я написал такой стих: [246]

О, ветер, будь милостив, скажи этой прекрасной газели:
Ты заставила нас скитаться по горам и пустыням.

Утром мы снялись с лагеря, прошли через перевал и, миновав Хайбарский проход, остановились в Али-Масджиде. Оттуда мы выехали к полуденной молитве, оставив обоз позади. Прошло уже два часа, когда мы прибыли на берег реки Кабула и немного соснули. На заре мы нашли брод и перешли реку.

От передовых пришла весть, что афганцы, узнав [о нашем приближении], бегут. Двинувшись далее, мы перешли реку Савад и стали лагерем посреди засеянных полей афганцев. Зерна не нашлось ни половины, ни даже четверти того, что нам говорили. План устроения Хашт-Нагара, задуманный с расчетом на это зерно, /244а/ подвергся изменению. Старшины Дилазаков, подстрекавшие меня к этому походу, были смущены.

В час послеполуденной молитвы мы переправились на кабульскую сторону реки Савада и остановились там, а на следующее утро ушли с берега реки Савада, перешли реку Кабул и опять остановились. Пригласив беков, имевших доступ в совет, мы посоветовались и решили совершить набег на афганцев Афридиев, о которых говорил Султан Баязид, благоустроить крепость Паршавар, переправив туда их скот и зерно, и оставить там людей.

Хинду бек Каучин и сыновья хастских эмиров пришли следом за нами на эту стоянку. В тот день мы ели ма'джун. Дервиш Мухаммед Сарбан, Мухаммеди Кукельташ, Гада-и Тагай и Асас присутствовали [на пирушке]; потом мы позвали также Шах Хусейна. Когда убрали пищу, мы в час послеполуденной молитвы поехали на плоту; Лангар хана Ниязая мы тоже пригласили на плот. К вечерней молитве мы сошли с плота и вернулись в лагерь.

В соответствии с принятым решением, мы на рассвете снялись с лагеря и, миновав Джам, остановились у истоков реки Али-Масджид. Абу-л-Хашим-и Султан Али, который пришел позднее, говорил: «Накануне арафы 461 я встретил около Джу-и Шахи человека, прибывшего из Бадахшана, и вышел с ним вместе из Джам-Руда; этот человек рассказывал, что Султан Са'ид хан выступил в поход на Бадахшан. Я пришел сообщить об этом государю».

Я созвал беков и устроил совет. При наличии такого сообщения /244б/ я не счел полезным благоустраивать крепость [Паршавар], и мы повернули обратно с намерением идти в Бадахшан. Лангар хана я отпустил, дав ему почетный халат и назначив его в подкрепление Мухаммед Али Дженг-Дженгу.

В тот день в шатре Ходжи Мухаммеда Али состоялась пирушка.

Наутро мы выступили дальше и, перейдя Хайбарский перевал, остановились у подножия перевала.

Хизр-Хайли совершали всякие неприличные поступки. При прохождении нашего войска они метали стрелы в тех, кто отстал или свернул в сторону, и уводили их лошадей. Казалось нужным и необходимым их проучить и натереть им уши. С этой целью мы утром двинулись от подножия перевала и к полудню были в Дех-и Гуламан. В час полуденной молитвы мы задали коням корму, а [затем] выступили дальше. Мухаммед Хусейн Курчи был послан в Кабул [с приказом] задержать тамошних Хизр-Хайлей, тщательно исчислить их имущество и доложить [о сделанном]. Мухаммед Хусейн Курчи должен был подробно изложить все, какие есть сведения о бадахшанцах, и поскорее прислать их с кем-нибудь. [247]

В эту ночь мы шли до второго паса и, пройдя несколько дальше Султанпура, остановились и немного поспали; потом мы снова выступили. Хизр-Хайли обитали [на территории] от Бихара и Мич-Грама до Кара-Су. Заря едва занималась, когда мы подошли и начали их грабить. Большая часть скота и детей Хизр-Хайлей попала в руки воинов. Немногие, находившиеся близ гор, ушли в горы и спаслись.

Утром мы остановились в Килагу, /245а/ там мы поймали [много] фазанов. Обоз, оставленный сзади, тоже прибыл и присоединился к нам на этой стоянке.

Афганцы племени Вазири всегда довольно плохо платили дань; на сей раз, после такой расправы, испугавшись, они привели в подарок триста овец.

Из-за своего сломанного пальца я ничего не писал; на этой стоянке, в воскресенье, четырнадцатого числа 462, я пописал немного.

Утром на следующий день явились старшины афганцев племени Хирилчи и Самму-Хайл. Вожди Дилазаков убедительно просили у меня прощения за их провинности; мы простили им грехи и освободили их пленных. Определив размеры их дани в четыре тысячи овец, я облачил этих вельмож в почетные халаты и послал к ним назначенных мною сборщиков.

Устроив эти дела, мы выступили дальше и остановились в Мич-Граме. На следующее утро я прибыл в Баг-и Вафа. Баг-и Вафа тогда блистал красотой: лужайки покрывал сплошной ковер трилистника, гранатовые деревья были красивого ярко-желтого осеннего цвета. Гранаты на деревьях ярко алели, апельсиновые деревья весело зеленели, на деревьях было без счета апельсинов, но апельсины были еще не совсем желтые. Гранаты там хорошие, хотя не такие, как лучшие гранаты в нашей стране.

В Баг-и Вафа мы на этот раз провели время лучше всего. В те три-четыре дня, что мы пробыли в этом саду, /245б/ все, находившиеся в лагере, объедались гранатами.

В понедельник мы вышли из сада. Я оставался там до первого пахра и раздавал апельсины. Шах Хусейн получил апельсины с двух деревьев, некоторые беки — - плоды с одного дерева, другим было пожаловано одно дерево на двоих. Так как я намеревался проехаться зимой по Ламгану, то приказал оградить для меня штук двадцать апельсиновых деревьев вокруг хауза.

В этот день мы остановились в Гандамаке и на следующее утро пришли в Джагдалик. Около вечерней молитвы состоялась пирушка; присутствовало большинство моих приближенных. В конце пирушки Гада-и Бахджат, племянник Касим бека, учинил великое безобразие: охмелев, он оперся на подушку, лежавшую у меня под боком. Гада-и Тагай вынес его с собрания.

Рано утром мы вышли с этой стоянки. Я поехал прогуляться вверх по долине Барик-Аба, что возле Курук-Сая. Несколько тополей пожелтели и были очень красивы.

Мы остановились в этом месте и велели подать кушанье йилкиран. По случаю наступления осени мы пили вино и, приказав привести с дороги баранов, распорядились приготовить шашлык. Потом мы разожгли костер из дубовых веток и смотрели на огонь. Мулла Абд ал-Малик Дивана попросил разрешения доставить в Кабул весть о моем приходе, и я послал Муллу Абд ал-Малика в Кабул.

Хасан Набира явился ко мне от Мирзы хана, рассчитывая на мою помощь. Прибыв на эту стоянку, /246а/ он выразил мне почтение. [248]

На закате солнца мы пили там вино, потом выехали; участники пирушки были здорово пьяны. Сейид Касим до того охмелев, что два нукера с трудом взвалили его на лошадь и привезли в лагерь. Дуст Мухаммед Бакир [тоже] был сильно пьян. Амин Мухаммед Тархан, Масти Чухра и другие, сколько ни старались, не могли посадить его на коня; ему лили воду на голову, но тоже без толку.

В это время показался отряд афганцев. Амин Мухаммед Тархан, охмелев от вина, решил, что Дуст Мухаммеда нельзя так оставить и отдать врагам; лучше отрезать ему голову и увезти ее с собой. Мы все с великим трудом взвалили его на лошадь и увезли.

В полночь мы прибыли в Кабул. Утром в диване Кули бек, который ездил в Кашгар послом к Султан Са'ид хану, явился и засвидетельствовал свое почтение. Бишка мирза-и утарчи отправили [из Кашгара] послом вместе с Кули беком; он доставил в подарок некоторые товары из тех земель.

В среду, в первый день месяца зу-л-ка'да 463, я отправился один к могиле Кабила и выпил там утреннюю чашу; потом стали подъезжать по одному-по двое обычные участники пирушек. Когда солнце начало пригревать, мы отправились в сад Баг-и Банафша и пили у водоема. В полдень мы поспали, а в час послеполуденной молитвы снова выпили. На этой пирушке, в полдень, я предложил вина Тенгри Кули беку и Маханди, которым раньше не давали вина на пирах. /246б/ В час молитвы перед сном я отправился в баню и провел в бане всю ночь.

В четверг я пожаловал халаты хиндустанским купцам с Яхъей Нохани во главе, и им было дано разрешение удалиться.

В субботу я облачил в халат Бишка мирзу, пришедшего из Кашгара, и, наградив, отпустил его.

В воскресенье состоялась пирушка в маленькой комнате с картинами, что находится над воротами. Хотя комната была небольшая, пирующих набралось шестнадцать человек.

В понедельник я съездил в Исталиф посмотреть урожай. В этот день мы употребляли ма'джун. Вечером шел сильный дождь. Многие беки и приближенные, приехавшие со мной, зашли в мой шатер, разбитый посреди сада Баг-и Калан. Утром в этом же саду состоялась пирушка; пили до вечера.

Утром мы опохмелились, напились и заснули. К полуденной молитве мы выехали из Исталифа и по дороге ели ма'джун. В час послеполуденной молитвы мы прибыли в Бехзади; урожай там был очень хорош; во время объезда полей мои спутники, склонные к вину, стали подбивать меня устроить пирушку. Хотя я [уже] ел ма'джун, но осень была так хороша, что мы сели под пожелтевшими деревьями и принялись пить вино. Вплоть до молитвы перед сном на этом самом месте шла пирушка. Приехал Мулла Махмуд, [слуга] Халифы; его тоже мы позвали на пирушку. Абд Аллах был очень пьян; когда зашла речь о Халифе, /247а/ он произнес, не замечая Муллы Махмуда, такое полустишие:

На кого ни взглянешь, всех терзает та же язва.

Мулла Махмуд был трезв. Он упрекнул Абд Аллаха за то, что тот шутя сказал такой стих. Абд Аллах, поняв, в чем дело, взволновался и говорил много сладких слов.

В четверг мы совершили объезд для осмотра урожая; вечером, к вечерней молитве, я приехал в сад и остановился там. [249]

В пятницу, семнадцатого числа 464, в саду Баг-и Банафша, мы поели ма’джуна и сели в лодку с несколькими избранными приближенными. Хумаюн и Камран позднее тоже пришли к нам. Хумаюн ловко подстрелил утку.

В субботу, восемнадцатого 465, в полночь, я выехал из Чар-Бага. Отослав обратно стражников и конюших, я переправился через мост Мулла-Баба, поднялся по ущелью Даварин, проехал мимо кариза Куш Надира и базаров, объехал сзади медвежьи будки и наутро, в час утренней молитвы, оказался у кариза Турди бек Хаксара. Турди бек, узнав об этом, взволновался и выбежал [мне навстречу]. Было известно, что Турди бек нуждается. Уезжая, я взял с собой тысячу шахрухи; я отдал их Турди беку и сказал: «Приготовь вина и все нужное». Мне хотелось пображничать привольно в уединении. Турди бек отправился за вином в Бехзади. Я приказал одному из рабов Турди бека отвести моего коня пастись на пригорок, а сам присел на холме за каризом. Был первый пас, когда /247б/ Турди бек принес кувшин вина; мы вдвоем принялись пить. Когда Турди бек нес вино, Мухаммед Касим Барлас и Шахзаде заметили это. Не подозревая, что я здесь, они пошли пешком за Турди беком. Мы пригласили их на пирушку. Турди бек сказал: «Бул-бул Анике хочется выпить с вами вина».

«Я никогда не видел, как пьют женщины, — ответил я. — Позови ее на пирушку». Еще мы пригласили каландара по имени Шахи и одного копателя каризов, который играл на рубабе 466. До самой вечерней молитвы мы сидели на пригорке за каризом Турди бека и пили; потом я пошел к Турди беку в дом и при свете свечи пил до ночной молитвы. Хорошая то была пирушка! Без подвоха и обмана!

Я прилег, а остальные участники пирушки пошли в другой дом и пили, пока не пробили зорю. Бул-бул Анике пришла и вела себя со мной очень вольно; в конце концов я притворился мертвецки пьяным и избавился от нее.

Я хотел незаметно для других сесть на коня и один проехать до Истаргача, но меня заметили, и это не удалось.

Наконец, когда пробили зорю, я сел на коня и осведомил Турди бека и Шахзаде. Мы втроем направились к Истаргачу. В час утренней молитвы мы приехали в Ходжа-Хасан, что под Исталифом. Остановившись на некоторое время, мы съели ма'джун и объехали поля. С восходом солнца мы остановились в саду в Исталифе /248а/ и поели винограда; потом мы выехали оттуда и остановились в Ходжа-Шихабе, в окрестностях Исталифа, где и поспали. Дом Ага мирахура находится в тех краях. Пока мы спали, он приказал сварить кушанье и принес кувшин вина. Очень хорошее было вино. Мы выпили несколько чашек и уехали.

К полуденной молитве мы остановились в одном из садов Истаргача, полном прекрасных плодов. Там устроили пирушку. Через минуту приехал Ходжа Мухаммед Амин; мы пили до самой молитвы перед сном. В тот же день вечером прибыли из Кабула Абд Аллах, Асас, Нур бек и Юсуф Али.

Утром мы поели, сели на коней и поехали в сад Баг-и Падшахи, что ниже Истаргача. Одна молодая яблоня пожелтела и была очень красива. На каждой ее ветви еще оставалось по пять, по шесть листиков в ряд; если бы художники и очень старались, они не могли бы этого нарисовать. [250]

Выступив из Истаргача, мы [остановились и] поели в Ходжа-Хасане; к вечерней молитве мы прибыли в Бехзади и пили вино в доме одного из нукеров Мухаммеда Амина по имени Имам Мухаммед.

На следующее утро, во вторник, мы прибыли в кабульский сад и в четверг, двадцать третьего числа 467, вступили в крепость. В пятницу Мухаммед Али Хайдар рикабдар поймал белого сокола и преподнес его мне.

В субботу, двадцать пятого 468, в саду была пирушка. В час молитвы перед сном мы выехали оттуда. Сейид Касим из-за одного обстоятельства чувствовал смущение; по дороге мы остановились у него и выпили несколько кубков.

В четверг, в первый день месяца зу-л-хидждже 469, /248б/ Тадж ад-дин Махмуд прибыл из Кандахара и засвидетельствовал мне почтение.

В понедельник, девятнадцатого числа 470, приехал из Нил-Аба Мухаммед Али Дженг-Дженг. Во вторник Сангар хан приехал из Бхиры и изъявил почтение.

В пятницу, двадцать третьего числа 471, я закончил отбор стихов и газалей из четырех диванов Алишер бека, распределив их по размерам.

Во вторник, двадцать седьмого числа, 472 в арке состоялась пирушка. На этой пирушке был дан такой приказ: «Если кто-нибудь напьется пьян и уйдет, то этого человека больше на пирушку не звать».

В пятницу, в последний день месяца зу-л-хиджжа 473, мы выехали на прогулку в Ламган.

(пер. М. А. Салье)
Текст воспроизведен по изданию: Бабур-наме. Ташкент. Главная редакция энциклопедий. 1992

© текст - Салье М. А. 1958
© OCR - Гладенко Д. Ю. 2005
© сетевая версия - Тhietmar. 2005
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Главная редакция энциклопедий. 1992