№ 28

Письмо Г. Ф. Миллеру

27 октября 1769 г., Уфа

Высокоблагородный и достопочтенный господин коллежский советник, высокопочтенный покровитель!

Мне, право, стыдно, что я столь часто оставлял без ответа любезнейшие и наиприятнейшие послания, коими Ваше высокоблагородие оказывали мне честь. Уповая, однако, на Вашу доброту и снисходительность, я надеюсь, что непрестанные разъезды туда-сюда и вообще летние работы послужат достаточным оправданием моего небрежения. Тем более необходимо, чтобы я исполнил свой долг, наверстав теперь на зимней квартире упущенное за время странствий по степям.

У Вашего высокоблагородия есть все основания требовать от меня более богатых естественно-исторических коллекций, по мере того как все более длительным становится мое пребывание в поле. Но поскольку мне пришлось провести большую часть этого года в степи, где попадаются только травы и животные, и, следовательно, я смог посетить лишь немногие железные рудники, то я начинаю с сетований и прошу извинения у Вашего высокоблагородия. К тому же в этом году я должен был прежде всего подбирать животных [96] для плохо оснащенной петербургской Кунсткамеры. Все же, насколько это будет в моих силах, я соберу маленькую коллекцию и перешлю ее Вам еще до Нового года вместе с академическими ящиками; при ней будет еще несколько чучел птиц. Не сомневаюсь, что в будущем году, когда я объеду добрую часть оренбургских рудников и побываю у Екатеринбурга, я смогу предложить Вам что-нибудь получше. Но я боюсь слишком долго испытывать Ваше терпение. Не послал я Вам на сей раз и трав, отчасти потому, что не знаю, доставят ли они Вам удовольствие, отчасти же потому, что в таком случае я охотно переправил бы Вам лишь редкие, характерные для глубинных областей Российской империи растения. Таким образом, лучше подождать до той поры, когда я смогу переслать разом большее их количество.

Ваше высокоблагородие правы, когда напоминаете мне о том, чтобы я писал в Академию, а также Вам не только о себе самом, но и, по возможности, о моих не отличающихся аккуратностью господах коллегах. Я почти никогда не упускаю случая упомянуть в моих рапортах о тех господах, с кем я время от времени встречаюсь. И я не знаю, как так случилось, что я не сообщил о г. профессоре Ловице, которого застал по прибытии в Гурьев в добром здравии и полного сил, хотя ранее он перенес тяжелый приступ кровохарканья. Сразу же после моего отъезда из Гурьева, а это произошло 31 августа, он вместе с г. поручиком Эйлером и г. адъюнктом Иноходцовым ушел под парусами и, надеюсь, при тогдашней благоприятной погоде быстро и благополучно добрался до Астрахани. То, что еще до отъезда между ним и г. Эйлером произошла ссора и словесная перепалка, мне рассказал позднее г. бригадир фон Вегезак, который был в Гурьеве нашим хранителем, а в данном случае и примирителем.

О г. адъюнкте Крафте я могу столь же достоверно сообщить Вашему высокоблагородию, что 22 или 23 сентября он выехал из Уфы прямо в Самару и будет продолжать там свои наблюдения, поскольку г. профессор Ловиц заверил его через меня, что увидит г. Крафта не ранее 1771 г., когда будут вестись работы на канале в Дмитриевске.

Господин доктор Лепехин стал на зимние квартиры в Табынске. Вот и все, что я достоверно знаю. Но где и в каких условиях обретается бедняга профессор Фальк, о том я имею столь же мало надежных сведений, как, вероятно, и Ваше высокоблагородие и Академия. Вернувшись из Гурьева в Яицкий городок, я узнал от казаков, ездивших в [97] Сызрань закупать зерно, что в конце августа он как будто был еще в Сызрани. Я полагаю, что оттуда он намеревался отправиться через степь к Яику, однако, по-видимому, задержался в вышеупомянутом городе, став пленником ипохондрии. Между тем я слал ему письма во всевозможные концы, дабы выяснить, где он находится, и узнать о его состоянии, по поводу которого не питаю никаких иллюзий.

Повинуясь также и другому наказу Вашего высокоблагородия, доложу Вам теперь кратко о проделанном до сих пор мною путешествии. Апрель мне пришлось провести в Самаре в ожидании удобного момента, чтобы объехать земли Сиятельного графа Орлова. Окрестности произвели на меня чрезвычайно приятное впечатление благодаря прекрасным растениям и насекомым, а также потому, что здесь можно было ощутить как бы легкий переход к азиатской флоре.

В первые майские дни я поехал в Сызрань, чтобы встретиться там с управляющим упомянутыми имениями. По пути между Печерской и Костычами я видел скалистый берег Волги, состоящий из известняка; даже у самой Сызрани берег Крымсы прорезают гнезда асфальта, или, точнее, гагата. Под Сызранью, у Кашпура на Волге, я нашел пласт плохого сланцевого каменного угля, подобный тому, что я открыл этой зимой выше Симбирска. Там же я видел горы, сплошь покрытые, как снегом, селитряной землей. В графских поместьях мы не нашли ничего примечательного, разве что появилась сибирская флора и встречались прекрасные насекомые, особенно в горах у Жигулихи и Серного городка.

Так прошел май и часть июня, прежде чем я стал подумывать об отъезде из Самары. Наконец я уехал оттуда и направился вдоль собственно Самарской линии в Оренбург и от души наслаждался прекрасным путешествием по степи при самой благоприятной погоде. Однако, кроме животных и растений, здесь ничего нельзя было найти и собрать. По дороге от Сорочинской все чаще стали встречаться солончаки, а первые появились уже у Бузулуцкой.

В этих краях начинается также и степь, тянущаяся вдоль Самары. Она словно усеяна большими и малыми курганами, из которых лишь немногие раскопаны. В них обычно тоже ничего не находят. Исключением являются несколько особо крупных курганов, но и те уже пострадали от усердных любителей. Я велел раскопать некоторые из них, и всякий раз в самом верхнем слое земли находили массу древесных углей от сожженного хвороста. На глубине 1 1/2 саженей [98] лежали человеческие останки, а возле каждого скелета беспорядочно разбросанные лошадиные кости. Покойник располагался под плитой из песчаника, подобного тому, что встречается в соседнем Общем Сырте ¹.

Между Новосергиевском и Полтавским редутом, где невероятное количество курганов, я нашел у свежераскопанного холма неотесанную каменную глыбу треугольной формы, в верхнем углу которой было высечено en basrelief ² человеческое лицо, уровень художественного исполнения коего Вашему высокоблагородию, видимо, известен. Она стояла вертикально на восточной стороне холма, на его вершине. Другая плоская глыба мягкого песчаника, длиной до 3 локтей, лежала горизонтально. Последняя, однако, оказалась разбитой, и, насколько я мог судить по обломкам и по рассказам казаков, на ней была выцарапана или выбита целая человеческая фигура. В раскопе, кроме плоского камня, лежавшего над покойником, и кое-каких человеческих костей, я обнаружил также обломки перламутровых украшений, из чего можно заключить, что труды кладоискателей не были напрасными.

Путешествуя по этой местности, я решил, что самое большое количество могильных холмов, или своего рода кладбищ, находилось по ту сторону Самары, там, где возвышается внушительных размеров холм, который мог служить как бы символом. Некоторые могильники сверху не засыпаны, особенно наиболее крупные. Один такой необычайно большой курган находится недалеко от Переволоцкой. Но тамошние казаки уверяют, что это было нечто вроде небольшого укрепления, возведенного яицкими казаками в стародавние времена.

Из Оренбурга я совершил небольшое путешествие в Орскую, но и на этом участке обнаружил мало чего примечательного. У Озерной, с киргизской стороны, стоят фундаменты двух разрушенных мечетей, а вблизи Сакмары расположены несколько горных хребтов, где встречается прекрасный селенит, который казаки из округи употребляют в качестве оконных стекол.

В Губерлинских горах, состоящих сплошь из голых тальковых скал, я нередко находил незрелый асбест, а в разных местах — следы медной руды. Недалеко от истока речки Губерли залегает также прекрасная фарфоровая глина, не намного уступающая чебаркульской. [99]

У Никольского редута, в поле, стоит памятник старины или молельный дом, от которого теперь остался лишь четырехугольный фундамент в 1 1/2 сажени. Он сооружен без известки или строительного раствора с использованием только каменных плит, положенных одна на другую, из которых состоят здешние горы. Вероятно, были выведены и своды (что могло усиливать художественное впечатление). Так как вокруг находится множество сооруженных из каменных глыб могильников, то, очевидно, это была маленькая молельня, какие и сейчас обычно встречаются на татарских кладбищах.

Я бродил в окрестностях Орска по обеим сторонам Яика по чистейшим яшмовым горам и нередко ощущал желание увидеть хотя бы только одну из этих гор на Волге или вблизи Петербурга. У киргизов и их предков здесь сплошь надгробия из яшмы. Если бы сюда еще художника, то он сделал бы их царскими. Лучшие образцы яшмы собирают обыкновенно на этих каменных могильниках, которые всегда сооружались на самых вершинах плоских яшмовых гор, а это, должно быть, стоило тяжких трудов.

Недалеко от Орска находится в степи маленькая мечеть, которую господа Крафт и Эйлер посетили с небольшим отрядом и завладели ею, так что мне не надо было совершать военный поход против миролюбивых киргизов. Кроме того, в степи у Орска я осмотрел еще и медную гору, а у речки Елшанки, выше Орска, примечательный железорудный штрек.

Во время путешествия вниз по Яику ничто меня так не удивило, как Индерское соляное озеро. Как бы ни восхищался Ваш бывший спутник озером Ямышево, мне все-таки с трудом верится, что ему удалось увидеть хотя бы половину тех диковинок, коими обладает Индерское озеро. Я дважды бывал там проездом. В последний же раз, когда меня сопровождали только 5 казаков, киргизы, расположившиеся большими группами на горах, провожали меня весьма дружелюбно. Озеро кажется небольшим морем, противоположный берег которого, даром что гористый, едва просматривается узкой полоской, поэтому я охотно верю словам моих казаков, что измеренная его окружность составила добрых 80 верст, хотя «Оренбургская топография» приводит меньшую, несопоставимую с этой цифру ³.

Озеро имеет сходство с долиной, окруженной, как валом, горами. Глубина его столь мала, что всадник может проехать от берега свыше 100 саженей, прежде чем соленая вода [100] дойдет лошади до брюха. Дно везде покрыто толстой соляной коркой, которая часто успевает полностью высохнуть, когда ветер гонит рассол от берега. В случае же выемки соли в жаркую погоду происходит быстрое ее восстановление. Окружающая гористая местность едва ли не более удивительна, чем само озеро, ввиду огромного количества и разнообразия встречающихся там земель, не говоря уже о мелкой соли, скапливающейся на сухом берегу, и многих стекающих с гор в озеро соляных источниках, часть которых содержит серу. Я охотно бы исследовал все окрестности, но казаки нагнали на меня такого страху перед киргизами, какого без них я бы не испытывал. Посему я и не рискнул переночевать в степи и продолжить исследования. Но будущей весной я их непременно проведу с помощью одного из моих студентов.

Между тем на небольшом участке берега протяженностью едва в полторы версты я открыл два вида довольно хорошего каменного угля, гнезда черной, серой, как железо, кофейной и светло-коричневой битуминозной земли, зеленую, голубую, красную, серую и белую глину, сернисто-желтый мергель, ни в чем не уступающий английскому, прекрасную квасцовую землю и различные горные породы. Сами горы в основном состоят из гипсообразной породы и селенита. Но слои залегают столь хаотично, как если бы кто-то усердно все переворошил.

Благодаря степным смерчам я также собрал великолепную коллекцию редчайших азиатских насекомых, которые оказались погребенными в соленой воде и потому сохранились нетленными.

Я не могу похвалиться, что владею многими диковинками Каспийского моря, но должен признаться, что приехал я туда поздновато. Все же в окрестностях Гурьева я успел собрать добрый урожай растений и разных новых водоплавающих птиц, а при помощи нескольких казаков, посланных на Эмбу, заполучил также и знаменитую птицу под названием красный гусь, которую еще не видели в Петербурге. Поскольку я запакую ее в особый ящичек, то Ваше высокоблагородие можете вскрыть багаж в Москве и посмотреть на этот редкостный экземпляр; однако при распаковке и упаковке прошу действовать с осторожностью.

Этой осенью я послал в Петербург под присмотром двух солдат еще один зоологический курьез южных степей, а именно две пары молодых сайгаков и киргизского барана с пятью рогами, но до сих пор пока не знаю, доехали ли они [101] живыми. В этом году, по наблюдениям старожилов, из-за недостатка корма в степи сайгаки появлялись на Яике и Самаре чаще, чем когда-либо. Они бродили по горам в таком количестве, что десять казаков, с которыми я ездил в первый раз на Индерское озеро, за один только день довольно быстро настреляли 17 сайгаков.

Мое письмо, как я вижу, получилось чересчур длинным, так что оно непременно наскучит Вашему высокоблагородию, и я рад, что в значительной мере исчерпал свою тему. Мне остается лишь выразить искреннейшую благодарность и признательность за доброту, с которой Ваше высокоблагородие до сих пор столь часто и разными способами аккуратнейшим образом пересылаете мне академические пакеты и новости, а недавно переправили еще и пакет от г. доктора Маута и часть научных газет и журналов. Насколько я могу судить по Вашим письмам, ни один пакет не затерялся, и если Ваше высокоблагородие и далее пожелаете адресовать все письма, как и прежде, любезнейшему и дружелюбному господину губернатору в Оренбург, то они будут доходить вернее и быстрее, нежели через любой другой канал.

И вот еще о чем я должен сказать. Ваше высокоблагородие спрашиваете, исследовал ли я местонахождение белужьего камня. До сего дня эти мои исследования не были успешными, да и случая, дабы сделать их таковыми, не представлялось. Но я уже давно решил совершить зимой путешествие вниз по Яику, а затем от Гурьева к астраханским ватагам ⁴ для того, чтобы восполнить упущенное и сделать эти и другие полезные наблюдения. Я рад, что Ваше высокоблагородие придерживаетесь здесь того же мнения, что и я.

Заканчивается страница, и потому я должен в нескольких словах засвидетельствовать мое глубочайшее почтение и преданность, с каковыми я всегда пребываю

Вашего высокоблагородия покорнейший слуга

П. С. Паллас

[P. S.] Капитан Рычков, которому я велел этим летом объехать местности между Черемшаном, Камой и Иком, собрал там, особенно в Билярске и на Чертовом Городище, различные древности, относительно коих он получил указания, о чем я сообщу на днях Вашему высокоблагородию. [102]

P. S. После письма в 3 листа еще и постскриптум! Это, конечно, переполнит чашу терпения Вашего высокоблагородия. Ваше почтенное послание от 30 сентября, вместе с вложенной справкой из Комиссии касательно выплаты денег жене моего рисовальщика ⁵, оставшейся [в Петербурге], и любезным письмом г. доктора Риндера, — все это, полученное мною непосредственно перед отправкой оренбургской почты, побуждает сделать настоящее отступление от темы. Непостижимая непоследовательность Симбирской канцелярии проявляется в том, что она отсылает назад адресованное мне письмо, хотя месяцем ранее сама же писала мне в Яицкий городок. Я предполагаю, что письмо побывало непосредственно в руках симбирского коменданта, который, видать, частенько спит с открытыми глазами, и, возможно, как раз тогда впал в такое вот состояние.

Я мог не заметить потери или задержки этого письма, тем более что оно было от Комиссии, с которой у меня нет постоянной переписки. В то же время, случись пробел в моей корреспонденции с Академией, я бы это сразу почувствовал. Но впредь я буду сообщать точные данные о получении всех писем, всегда аккуратно мною помечаемых. Еще лучшим средством избежать любых случайностей была бы нумерация писем, если бы не связанные с этим некоторые затруднения.

Я не премину ответить г. доктору Риндеру и поблагодарить его за любезно сообщенные известия, а также выразить глубокую признательность Вашему высокоблагородию за заботу о доставке этого письма. Я осмеливаюсь также обратиться к Вам с покорнейшей просьбой о пересылке приложенного здесь письма г. доктору Мауту, в котором находятся мои послания в Берлин и образец нужной мне бумаги.

От руин Сарачика ничего уже не осталось, кроме длинного, проходящего по Яику вала, где нынешние казаки поставили форпост, фундаментов большого кирпичного здания, расположенного в центре, и мечети. Наконец, посреди площади можно заметить следы канала, который, по-видимому, служил водопроводом из Яика. Черепки фаянса, или фарфора, хотя и грубого, но с очень красивой расцветкой и толстой глазурью, маленькие кусочки шлифованного сердолика и хрусталя да несколько серебряных и медных монет, — вот и все, что можно найти там из древностей. Монеты, однако, совершенно разъедены здешней влажной солончаковой почвой, серебряные же большей частью превратились в разновидность известняка. Nitraria schoberi ⁶ [103] растет в этом старом городе в изобилии и, кажется, предпочитает засоленные почвы, преимущественно ранее обжитые места.

Вынужден добавить еще один постскриптум ⁷, дабы дать пояснение к забавной истории, содержащейся в письме Вашего высокоблагородия от 9 сентября, касательно женитьбы г. Крафта. Если бы было сказано, что г. Крафт страстно влюбился в Оренбурге в некую девицу фон Эттингер и пленился ею, как глупый пастушок, это известие соответствовало бы истине. Но дело, пожалуй, могло бы закончиться без женитьбы.

Ф. 21, оп. 3, д. 222, л. 83-89 об. Автограф.

Комментарии

1. В тексте: Овщем Сырте.

2. Барельефное (франц.).

3. Рычков П. И. Топография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии. СПб., 1762. Ч. 1. С. 217. По данным П.И. Рычкова, окружность озера составляла 26 верст и 100 сажен.

4. Ватага — рыболовное хозяйство, в котором обрабатывается и складируется пойманная рыба.

5. Речь идет о жене Николая Дмитриева. См. примеч. 6. док. № 21.

6. Nitraria schoberi — современное название: селитрянка Шобера.

7. Постскриптум приписан сбоку на л. 85.