Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ЖАК МАРЖЕРЕТ

СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

ESTAT DE L'EMPIRE DE RUSSIE

КАПИТАН МАРЖЕРЕТ И РОССИЯ: МЕТАМОРФОЗЫ СУДЬБЫ ОДНОГО НАЕМНИКА

А. Берелович, автор предшествующей статьи, завершил ее «оптимистичным» (для науки «истории») заключением: исследователь «поставил новые вопросы, исходя из старых ответов» 1. Последуем примеру коллеги и попытаемся расширить перечень заново возникающих проблем. Тех проблем, которые не имеют однозначного решения, но, быть может, позволяющих пролить свет хотя бы на немногие страницы биографии Маржерета, необычайной в своей стандартности. Заведомо как будто угадываемой в существенных проявлениях по принадлежности героя к неуемному племени наемников Европы. И особенной, благодаря личным качествам капитана. Много ли найдется наемников, чьи достоинства поспешат описать их современники, близко с ним незнакомые? И у многих ли «людей шпаги» их долгая посмертная известность будет обязана не военной удаче, но наблюдениям и размышлениям ума, усилиям пера? Полагаем, совсем немного. Маржерет из их числа.

Российские документы вряд ли оставляют сомнения в том, кто был отцом капитана Маржерета. Ошибка генеалогической росписи 1699 г. несомненна (сейчас не имеет значения, допущена ли она сознательно или же это следствие отсутствия достоверных материалов и погрешностей фамильной памяти). Важно, что в 1603/1604 г. капитан в официальном финансовом документе называет себя Яковом (т. е. Жаком) и что в не менее значимых записях о денежных и материальных выплатах 1611 г. подьячие именуют капитана – явно с его слов – Ульяновым, т. е. в привычной для русского уха манере 2. Он здесь назван фамильным прозвищем по имени отца. Иными словами, его родителями следует признать Гийома Маржерета (как показал А. Берелович, ставшего протестантом еще в 1560-е гг.), а родным дядей – Кретьена Маржерета, выполнявшего ответственные поручения Генриха III и Генриха IV 3. Как Якова Маржерета его знают писари в походной канцелярии при короле Сигизмунде III в лагере под Смоленском в мае 1611 г. (ее штат состоял под началом великого канцлера литовского Л. Сапеги). В дипломатической документации Второго ополчения в 1612 г. и Посольского приказа уже при царе Михаиле Романове в 1613 г. он упомянут как Яков Мержерет 4. Дружные указания независимых и разновременных источников не оставляют места для сомнений в родственных отношениях капитана. Что позволило А. Береловичу подчеркнуть фактологическую ценность «Записки» 1668 г., появление которой было связано со вторым изданием сочинения Маржерета. Правда, исследователь увидел здесь противоречия между известиями в обращении к королю в издании 1607 г. и сообщением «Записки» о поездке Жака с дядей Кретьеном в Германию в 1591 г. На наш взгляд, это противоречие мнимое. Что говорится в издании 1607 г.? О службе Маржерета королю в Сен-Жан де Лон под началом де Вогренана. Чего нет в этом тексте? Точных дат службы и принципиально важного для Маржерета в начале 1607 г. факта – посещения Генрихом IV крепости в июне 1595 г. Значит, к лету 1595 г. капитан уже покинул Бургундию, так как в противном случае он был бы представлен королю (он же капитан уже в начале 1590-х гг.). И об этом прежнем «знакомстве» Жак несомненно напомнил бы королю. Известие же «Записки» не говорит, что капитан после 1591 г. не вернулся из Германии вообще: его возвращение могло состояться в любой год, начиная с 1592 г. и кончая 1594 – началом 1595 г. 5

Два обстоятельства следует, пожалуй, подчеркнуть. Если верна наша трактовка хода событий, то мотивы перехода Маржерета на службу наемником в Трансильванию не столь возвышенны, как он их объяснял королю в 1607 г. Скорее всего, материальные условия опасной службы (началась так наз. «долгая война» между Империей с союзниками и Османской империей) представились ему слишком заманчивыми. Второе обстоятельство – «Записка» относит еще к 1591 г. первые знакомства капитана в активной протестантской среде Германии (его «чичероне» был, конечно, дядя Кретьен, племянник же, возможно, обеспечивал безопасность посланца Генриха IV).

Маржерет вообще чрезвычайно скуп на подробности о себе. Мы знаем о «дороссийской» жизни с его слов немногое: он последовательно находился на службе Сигизмунду Баторию, императору Рудольфу II и польскому королю Сигизмунду III. Служил он капитаном отряда пехоты первым двум государям – в Венгрии. Его прибытие на театр военных действий на «окраине христианской Европы» относится, почти наверняка, к 1595 г. Этим годом датировал капитан битву при Агрии и несчастливую в целом для императора кампанию, в которой поучаствовали и войска Крымского ханства. В реальности же упомянутые им попутно события случились в 1596 г. Такая ошибка Маржерета объясняется, скорее всего, максимальным сближением в его памяти двух важных для него фактов: начала службы наемником за пределами Франции (1595 г.) и его участия в решающей для первого этапа войны кампании (1596 г.) 6. Место службы Сигизмунду III он не назвал. Выбирать же приходится между Трансильванией или Швецией – личная и притом неудачная военная экспедиция Сигизмунда против дяди, герцога Карла, состоялась в 1598 г. По сугубо косвенным показаниям предпочтение следует отдать шведской эпопее Сигизмунда III. В любом случае, где-то к зиме 1599–1600 г. он оказался свободным.

Забавно, но по имени Маржерет называет в том же обращении к королю только двух российских царей (Бориса и Дмитрия). Предполагалось, что король Генрих IV и вообще читающая публика имена европейских монархов знают хорошо, знакомить их надо с далекой и неизвестной Россией. Но ни слова не проронил капитан о том, кто, где, когда и на каких условиях его нанял. Известно об этом из более поздних источников: вывез его и еще пятерых наемников глава русского посольства к императору Рудольфу II в 1599–1600 гг. дьяк А. И. Власьев. В Империи Власьев находился при дворе в Пльзене в октябре-декабре 1599 г., затем ездил к эрцгерцогу Максимилиану в Мергентайм (декабрь 1599 г.), откуда вернулся в г. Хеб, а затем уже в мае 1600 г. получил отпуск от императора в Пльзене. Сохранившиеся части посольской книги не сообщают о переговорах с наемниками, но, видимо, соглашение было достигнуто ближе к отъезду посла (в Хебе или Пльзене). Как бы то ни было, в Россию, в Ивангород капитан с товарищами прибыли на двух зафрахтованных Власьевым в Любеке судах в конце июня 1600 г. Через месяц Маржерет был в Москве 7. Так начинался первый российский «сезон» капитана, растянувшийся на шесть с небольшим лет.

Что рассказал о своих делах и обстоятельствах жизни в России наш герой? До обидного мало. Ему повысили ранг: царю Борису Годунову он служил капитаном конного отряда иноземцев (по всей Европе командование кавалерийским отрядом было много престижнее, чем пехоты). Его положение упрочилось при «императоре Димитрии Ивановиче»: с формированием личной охраны («гвардии») государя он стал командовать самой элитной сотней стрелков (аркебузиров). Об этом факте Маржерет говорит дважды, причем вторично в определенном хронологическом контексте. Он рассказывает об учреждении «гвардии» после известия об обручении («свадьбе») Марии Мнишек с представителем Самозванца (оно произошло в Кракове 12(22) ноября 1605 г.) и до свадьбы кн. Ф. И. Мстиславского. Два раза говорит о своем отъезде, и мимоходом сообщает о своей болезни в день переворота, когда «царь Димитрий» был убит. Если к сказанному добавить три-четыре его обмолвки («я видел это своими глазами» или «я видел это сам», «я слышал это от него самого»), то перечень биографических фактов Маржерета в России можно закрыть 8.

О чем не упомянул капитан? Об условиях своего контракта (размеры оклада его денежного жалованья и поместного верстания известны). О том, как и где протекала его служба, прежде всего военная. Поразительная вещь: очень взвешенно, с важными деталями описывая кампанию 1604–1605 гг., ее главные сражения он ни словом не упомянул о своем участии и своей роли в битве при Добрыничах (об этом рассказали К. Буссов и И. Масса). Причем в своих текстах об этой кампании он даже даты (с небольшой ошибкой) дает по юлианскому календарю, в отличие от других (правда, немногих) случаев. Маржерет довольно точно описывает сферы деятельности и функции ведущих приказов, но мы так и не узнаем от него, кому он подчинялся в служебном отношении в правление Бориса Годунова. Конрад Буссов сокрушается по поводу разграбления данных ему трех поместий 9. Б тексте капитана нет и намека на его земельные владения, хотя в ответной грамоте 1612 г. предводителей Второго ополчения наемникам говорится, что он был пожалован и вотчинами, и поместьями. Можно только строить догадки о том, где жительствовал в Москве Маржерет. И вот что показательно. При большом объеме разной информации, заключенной в сочинении капитана, она вовсе не перенаселена персонажами прошлого (к началу XVII в.) или современниками. И хотя он полагал (применительно именно к России), «что весьма трудно узнать правду о том, чего не видел собственными глазами», очевидно, что многое он описал, опираясь на знания, опыт, рассказы знакомцев и собеседников. Мы не собираемся определять все источники его сочинения, а в особенности меру их достоверности. Наш интерес в другом: обозначить среду обитания, а соответственно круг общения Маржерета в России и хотя бы гипотетически реконструировать некоторые события и обстоятельства его жизни.

Начнем со службы. Маржерет получил в России высокий денежный оклад (80 руб.) и также поместный – 700 четвертей. Денежное жалование он получал, скорее всего, регулярно 10. Сложнее с земельными владениями. Только по совокупности косвенных указаний можно предположить, что помещиком капитан все же был. Четыре аргумента следует привести в пользу нашей догадки. Первый – такой была общая практика. Буссов, к примеру, не только повествует о собственных поместьях, но и рассказывает о факте сравнительно массового испомещения ливонцев в конце 1601 г. 11 Вряд ли Маржерет принципиально отличался в данном отношении от иных иноземцев-наемников. Второй довод – раскиданные по тексту замечания о плодородии почв, о том, сколько земли может вспахать за день юный работник, о наборе культур (полевых, огородных, садовых), о сроках сева и уборки урожая и т. п. Сомнительно, чтобы обо всем этом писал человек, хотя бы вприглядку не ознакомившийся с ритмом жизни и трудов крестьянина. Третье соображение (конечно, уязвимое) – некие приметы именно сельской, не городской жизни в его тексте. Имеем в виду рассказы Маржерета о пьянстве, поскольку порядки пития сильно различались из-за несходств сельской и городской общин. И, наконец, наиболее весомый, четвертый аргумент: о «пожаловании» капитану поместий и вотчин при Борисе Годунове говорили предводители Второго ополчения в своем ответе наемникам в Архангельске. Вряд ли они это утверждали, исходя лишь из общих правил обеспечения наемников в России.

Где мог жить Маржерет в Москве? В рассказе о голодных годах он приводит эпизод с убийством четырьмя женщинами, соседками Маржерета, продавца дров. Судя по контексту, речь идет о русских женщинах (а значит, это не Немецкая слобода). Кроме того, показателен эпизод с Буссовым. Тот передал свое имущество на хранение кому-то из царских врачей в ходе военных действий 1605 г. И «благополучно» его потерял 1 июня 1605 г., когда во время антигодуновского восстания в Москве дворы врачей были тотально разграблены. Маржерет об утратах ценностей или вещей не говорит ничего (а он хорошо знал цену деньгам), позднее официальные лица подчеркивали, что он отбыл из России по разрешению Василия Шуйского со всем нажитым имуществом 12. Если исходить из принципа целесообразности, то городское жилище Маржерета располагалось в близких к Кремлю частях Белого города.

Кто ведал иноземцев на русской службе в начале XVII в., остается не вполне ясным. Скорее всего, таким учреждением был Разрядный приказ, в сферу деятельности которого входило большинство вопросов по организации военного дела в стране. В упомянутом случае испомещения ливонцев именно в Разряде им были установлены денежный и поместный оклады. Несомненно, что кампанию 1604–1605 гг. планировал и организационно готовил Разряд. Но был ли у него необходимый штат толмачей для общения с наемниками? И кто ведал их в судебно-административном плане? Нельзя, по-видимому, исключать двойной, а то и тройной подведомственности таких лиц, в частности Посольскому приказу.

Сколь насыщенной была служба Маржерета? Строго говоря, за вычетом военных действий в ноябре 1604 г. – мае 1605 г. войн Россия не вела. Привлекались ли на регулярной основе конные иноземцы к участию в составе полковых разрядов (Берегового и Украинного), остается неясным. Это было бы обязательным в случае царского похода, но после 1598 г. таковых больше не случилось. За 1600–1605 гг. неизвестны сколь-нибудь заметные набеги крымских отрядов на южное пограничье. Однако в какой-то год отряд Маржерета выдвигался в южные крепости. В пользу такого предположения свидетельствует, во-первых, краткий перечень каменных замков (каменных крепостей): помимо общеизвестных Смоленска, Казани и Астрахани в нем оказались традиционные места сбора войск на юге (Коломна, Серпухов, Тула и немного особняком – Путивль; Ивангород он увидел в день прибытия в Россию) 12. Не побывал ли в них капитан во время подобного похода? Во-вторых, точное описание того, как организовано оповещение сторожевыми постами в «Диком поле», говорит как будто о непосредственном знакомстве Маржерета с этими людьми. Но все же основные службы капитана и его отряда до зимы 1605 г. не выходили за границы Москвы. Помимо собственно гарнизонной службы, это и участие в разных придворных церемониях и публичных мероприятиях.

Роль Маржерета в сражении при Добрыничах описана (хотя и по-разному) И. Массой и К. Буссовым, да и нет причины повторяться, тем более что и в литературе этого сюжета касались не один раз. Что делал капитан после победоносного сражения? Судя по манере изложения (а она не изменилась), он с отрядом оставался в составе армии, сначала отдыхавшей и наводившей «порядок» в Комарицкой волости, а затем приступившей к осаде Кром. Как поступил Маржерет в смутные дни начала мая 1605 г., когда в армии начались волнения и антиправительственные выступления, мы наверняка не знаем, но можем догадываться, памятуя о том, кем командовал капитан. По Буссову, немцы не перешли 7 мая на сторону «царевича Димитрия», а отправились в Москву. И только там, в день торжественного его въезда в столицу, на лугу перед городскими воротами немцы принесли челобитье новому правителю 14. Маржерет также из лагеря под Кромами отправился, скорее всего, в Москву, но вряд ли в ней задержался. События июня – первой половины июля изложены в его сочинении лапидарно (к примеру, нет ни слова о грабежах и насилии в ходе восстания

1 июня 1605 г.), неточно (суд над кн. В. И. Шуйским поставлен в неверную причинно-следственную и хронологическую связь – он предшествовал возвращению мнимой матери «царевича» и его венчанию), с ошибками (кн. Мстиславский, Шуйский, Воротынский за Марфой не ездили). Но это, скорее всего, означает, что Маржерета в Москве в конце мая – начале июля не было (не исключено, что он съездил в одно из поместий) 15.

Как уже сказано, при «царе Димитрии» служебный и статусный ранг капитана стал еще выше. Но не сразу. Формирование «гвардии-охраны» Самозванец провел по Маржерету (судя по контексту сочинения) в конце декабря 1605 – январе 1606 г. Буссов прямо датирует событие январем 1606 г. С этого времени охранно-репрезентативные функции во дворце и в пределах Кремля стали едва ли не единственной его службой монарху. И в этом качестве он становится свидетелем не только публичных церемоний и процедур, но и публичных конфликтов (между царем и М. И. Татищевым), тайных расследований (о пытках дьяка-заговорщика, не давших результата, о чем ему поведал П. Ф. Басманов), многодневных свадебных торжеств «царя Димитрия» и Марины Мнишек. У него точная информация о движении терских казаков, выдвинувших «царевича Петра Федоровича». Он сопровождает правителя при осмотре сокровищ царской казны (притом не единожды и каждый раз, судя по всему, с неизгладимыми впечатлениями), он по долгу службы присутствует при торжественном шествии патриарха на осляти в Вербное воскресенье, как бы «изнутри» фиксирует особенности празднования масленицы и Пасхи 16. Маржерет беседует с привезенным из ссылки ослепшим «царем» Симеоном Бекбулатовичем (тот объяснил, что ослеп от присланного Годуновым вина), он стал заметен польским дипломатам, он информирован об опасности заговора, он знает о предупреждениях Самозванцу по этому поводу со стороны тестя (Юрия Мнишка), П. Ф. Басманова, секретарей 17.

Сделал ли Маржерет выводы лично для себя, памятуя о беспечной самоуверенности Самозванца? Этого никак нельзя исключить. По крайней мере, до этого дня, 17 мая, никаких следов болезней у капитана не прослеживается. Это, конечно, не решающий аргумент. Уж если автор опускал славные для себя странички военной победы (Добрыничи), то тем больше оснований было для него исключить все личное вообще, в том числе состояние здоровья. Но вот польский аристократ, приехавший в Москву с драгоценностями королевны Анны, Ст. Немоевский записал в день переворота:

«...Шуйскими и немецкая гвардия была отведена для перемены; утверждают, что участниками этого заговора были и капитан француз, и некоторые из гвардии, потому что они разом бросили алебарды и даже немецкое платье, данное им от покойного (Самозванца. – В. Н.), надели на себя московское и ни один не дал отпора пред комнатой» 18.

Автор неточен: разные источники сообщают о гибели гвардейцев – от одного до четырех-пяти. Но что важно: репрессии миновали остальных «гвардейцев-охранников» в отличие от немалого числа русских сторонников «царя Димитрия Ивановича», отправленных в опалу в ссылки. На этом фоне судьба Маржерета в наивысшей степени удачна: он не подвергся хотя бы кратковременному заключению, а вскоре получил позволение на выезд со всем имуществом.

Уникальность подобного разрешения подчеркнул он сам. Не было ли это пожалование платой за добровольное отстранение капитана в день переворота от выполнения служебных обязанностей при «царе Димитрии Ивановиче»?

Из последующего текста сочинения прямо не видно, оставался ли Маржерет на службе у нового царя и если да, то на какой? Описывая очередные волнения, автор мимоходом отмечает, что он стоял рядом с царем. Он знает (или думает, что знает), кто стоит за новыми выступлениями и интригами. И он по-прежнему информирован о многом: о восстаниях на юге, о слухах о якобы спасшемся царе и доказательствах этого нового чуда, его источники, помимо русских людей, среди иностранных купцов, окружения Ю. Мнишка 19.

Конечно, возможности Маржерета значительно возросли, когда он занял пост главы личной охраны «царя Димитрия». Круг его знакомств и обмена информацией в связи со служебными обязанностями заметно расширился. Но природная любознательность, склонность к системному мышлению и ранее конца 1605 г. давали плодотворные результаты. Очень живо исполнены капитаном два описания придворных церемоний, которые он наблюдал. Это прием и пир во дворце на отпуске посла Речи Посполитой Л. Сапеги в марте 1601 г. И это картина почетного угощения послов в их резиденциях придворными чинами. Неприкрытый возглас удивления в тексте книги донес до нас меру впечатлений капитана от трех в один день процессиях с сотнями людей, многочисленной драгоценной посудой, дымящейся пищей 20.

Но откуда черпал Маржерет сведения о давнем и недавнем прошлом России? Нередко адрес информатора определяется довольно просто. Вот капитан пересказывает известную уже байку про растение-животное (каракуль), авторитетно ссылается на собственный опыт (он видел разные шкурки – почти наверняка в московских торговых рядах). Но тут же, как бы мимоходом, сообщает два фундаментальных факта: завоевание Астрахани и условия торговли английской Московской компании при Иване IV. Откуда или от кого мог узнать любопытствующий наемник не относящиеся к его деятельности сведения? Знакомьтесь – Джон Меррик, главный представитель Московской компании в столице России в конце XVI в. А в начале XVII в., наряду с основным занятием, не единожды выполнявший ответственные дипломатические поручения при дворе московских государей, начиная с Бориса Годунова, «царя Димитрия Ивановича» и кончая Михаилом Романовым. Явно с помощью Московской компании уезжал на родину Маржерет в 1606 г.: от ее сотрудника и на ее дворе в Ярославле он узнал о «монахе... прозываемом расстригой, по имени Гришка Отрепьев», которого «император Димитрий» сослал в Ярославль за «приверженность к пьянству». И припоминая, скорее всего, прежний опыт, капитан в январе 1612 г. надеялся попасть во Францию из Гамбурга через Англию. Это послание нашего героя Меррику документирует прочность и давность их взаимных отношений. Едва ли не тотчас по приезде в Гамбург (не забудем, что из Москвы Маржерет уехал в первой половине октября 1611 г., причем немалое время наверняка провел при дворе Сигизмунда III) он пишет Меррику и о последних новостях в России, и о судьбе подворья компании в Москве. И это вовсе не первое письмо: капитан сообщал своему контрагенту какие-то сведения еще в бытность в рядах гарнизона Речи Посполитой в Москве, где-то летом 1611 г. 21

Еще одно известие – о «великой» опале на ливонцев Ивана Грозного (были снесены протестантские храмы, фактически уничтожена их слобода) – капитан почти наверняка усвоил от современных ему обитателей Немецкой слободы. Часть ее взрослого мужского населения служила под его началом и Борису Годунову, и «императору Димитрию Ивановичу». Вероятно, и сообщение о казни еврейского населения Полоцка (трансформировавшееся в изложении Маржерета в уничтожение евреев в России вообще) имеет источником припоминания или тексты, имевшие хождение в колонии иноземцев, притом не обязательно среди немцев 22. Заимствовал ли капитан и мотивировку этих деяний у своих собеседников, или же обвинения в адрес «московских» ливонцев есть плод его собственных размышлений, остается неясным. В любом случае, все сказанное фиксирует следы активного общения Маржерета с разными по статусу, происхождению слоями иностранцев в Москве, включая и голландцев.

Возможно, что какие-то сведения «исторического» свойства о России, ее правителях он мог получить в привычной ему среде иноземцев. Но, понятно, отнести целиком такой большой объем информации, который содержит его сочинение, на их счет нельзя. Сгруппируем материал по темам и хронологии. Собственно о древней русской истории Маржерет сообщает один факт. В наших комментариях (см. коммент. 54, 55 в первом разделе наст. издания) разобраны фактологические несообразности текста капитана, выявлена внутренняя логика раздела и его возможное происхождение. Добавим сейчас к сказанному еще фактические указания Маржерета. В перечень ближних и отдаленных партнеров России, усваивавших российскому монарху титул «царя» или «императора», он не включил турецкого султана, так как «при мне» (Маржерете. – В. Н.) «переписки и послов» не было. Второй пример относится к русско-шведским переговорам перед заключением Тявзинского договора. Маржерет говорит о спорах по поводу титула и соотношения терминов «царь» и «император» на них 23. Трудно сказать, насколько соответствовало это известие реалиям прений дипломатических представителей сторон. Но в любом случае, подобные сведения в сочинении ведут нас не просто к приказной среде, но к лицам, связанным с деятельностью Посольского приказа.

Из этого же источника (наряду с личными наблюдениями) точное описание встреч послов, а также сводка известий о сравнительно недавних, но важных событиях в России. В череде фактов и персон, заинтересовавших капитана, информация о семи женах Ивана IV (один из аргументов поздней годуновской дипломатии и пропаганды в попытках дискредитировать Самозванца); о смерти царевича Ивана Ивановича не от удара отца посохом (хотя такой удар имел место), но от других причин «во время паломничества» (что тут он переосмыслил, сказать затруднительно); о подмене царевича Дмитрия, произведенной его матерью и близкими родственниками, и об убийстве юного отрока сыном секретаря (речь идет о Даниле, сыне дьяка Михаила Битяговского; это официальная версия времени «царя Димитрия Ивановича»); об усиленной колонизации юга и строительстве там крепостей (этим краем в те годы управлял Посольский приказ); о «простоватости" и забавах царя Федора; о приезде шведского королевича Густава с четким описанием даров ему, причинах опалы и уровне его доходов в ссылке 24.

Еще один массив данных посвящен армии, оценке ее численности и боевых качеств, соотношению разных ее частей и т. п. Обратим внимание именно на цифры: численность разного рода сил, входивших в состав российских войск, по Маржерету, близка к реальным данным (когда мы их знаем). Это относится к служилым группам народов Поволжья, казакам, стрельцам. Соответствуют действительности те параметры численности уездных («городовых») корпораций детей боярских, которые фигурируют у капитана (от 300–400 до 800–1200 человек), с верным указанием на самые многочисленные (новгородская и смоленская корпорации) 25. Все эти показатели никак не могли быть результатом личных его наблюдений. Сведения им получены от лица, так или иначе связанного то ли с подготовкой соответствующих документов Разрядного приказа, то ли с их использованием.

Конечно, вряд ли Маржерет пользовался какими-то письменными текстами, то ли заимствованными из текущего документооборота приказов, то ли составленными для него специально его знакомцами и собеседниками из приказной среды. На наш взгляд, речь должна идти о неоднократных беседах и без заранее подготовленного вопросника. Вот почему в его тексте сохранились внутренне противоречащие данные. К примеру, любопытный для капитана факт о семи женах Ивана IV (явно из годуновских текстов, обращенных к внешнему миру), подрывал объективно законность прав на престол любимца Маржерета, «царя Димитрия Ивановича», а соответственно и той легенды о событиях в Угличе в 1591 г., которой придерживались и сам Самозванец, и его мнимые родственники. Но можно ли определить источники сведений капитана персонально? Тут мы вступаем на зыбкую почву догадок. Все же рискнем высказать некоторые предположения. Но сначала два предварительных замечания. Служебный статус капитана, его незнание поначалу русского языка, а затем владение им лишь на разговорном уровне ограничивали круг общения в приказной среде. Его собеседниками были, скорее всего, лица достаточно высокого положения и владевшие в какой-то мере немецкой речью (а быть может, и польской). Речь идет о дьяках прежде всего Посольского приказа, подьячих и переводчиках того же ведомства с высоким рангом. И даже особая близость Маржерета к «царю Димитрию Ивановичу», способствуя, бесспорно, расширению круга его знакомств в верхушечных слоях общества, вовсе не открывала перед ним дверей в приказные канцелярии. Способ получения информации оставался прежним – личное общение.

В своем сочинении капитан называет двух персон из приказного мира. Быть может, они и были главными его проводниками в мире российской истории, политики, устройства? Навряд ли.

А. И. Власьева из числа регулярных собеседников-информаторов Маржерета следует исключить по многим обстоятельствам. Вот основные: высокий статус Афанасия Ивановича (думный дьяк с 1598 г. и глава Посольского приказа с весны 1601 г.), огромная его занятость и почти постоянные длительные выезды в составе российских посольств (1601–1604 гг.). К тому же к делам Разряда он отношения не имел. Конечно, Власьев провел собеседование с капитаном перед заключением контракта в 1600 г., вероятны их разговоры при возвращении (но мы не знаем, плыли ли они на одном судне) и вскоре по приезде в Москву (по крайней мере, до окончательного оформления положения капитана). Но эти контакты были посвящены прежде всего служебным проблемам. Дьяк Посник Дмитриев упомянут как своеобразный «конфессиональный диссидент» в контексте обвинений в адрес «царя Димитрия» со стороны сторонников Шуйских в «несоблюдении их религии». Маржерет, утверждая, что «так же поступают многие русские», привел Дмитриева в качестве примера: съездив в посольство в Данию, дьяк «среди близких друзей открыто высмеивал невежество московитов». Непосредственные контакты капитана с ним вполне вероятны, тем более что в Дмитриеве можно видеть источник сведений о деталях Тявзинских переговоров (дьяк входил в состав российской делегации). Но уже с 1592 г. он не состоял в штате Посольского приказа, хотя не единожды был в составе посольств и выполнял иные службы по этому ведомству. А к тому же сроки его назначений и служб не совпадали с жизнью Маржерета вскоре по приезде в Россию. П. Дмитриев с осени 1600 г. (когда капитан и обустраивался в Москве) и по март 1601 г. был одним из приставов при огромном по численности посольстве Л. Сапеги, а уже в мае того же года находился в Ивангороде с целью посольства в Данию (из-за позиции шведских властей послам пришлось вернуться и отправиться в Копенгаген через Архангельск). Русские источники после 1601 г. Дмитриева не знают, текст Маржерета – это вообще последнее упоминание дьяка 26. Их знакомство если и не было разовым, то наверняка не отличалось длительностью.

Рискнем назвать не фигурирующее в тексте Маржерета лицо, в котором мы видим одного из главных его ознакомителей с российским прошлым и настоящим. Это Иван Тарасович Грамотин. Вот аргументы в поддержку такой догадки. Грамотин состоял в посольстве Власьева в Империю 1599–1600 г. (как и в 1595 г.) «подьячим для письма», так что познакомился с капитаном не позднее весны 1600 г. Думаем, что он владел немецким языком: по пути к императорскому двору Власьев высылал Грамотина для предварительных переговоров с саксонскими князьями или городскими властями Дрездена о выделении подворья (с ним был подьячий Ст. Данилов), причем посольская книга умалчивает о посылке с ним толмача. Уже по формальным основаниям человек, ответственный за ведение всей посольской документации, подьячий со знанием навыков устного немецкого языка не мог не контактировать с главным в небольшой группе принятых на службу наемников. Но их вполне могло теснее сблизить взаимное любопытствующее внимание к странам, народам, государствам. Для Маржерета лучшее доказательство тому текст его сочинения.

О Грамотине, как человеке очень широкого круга интересов, говорят более поздние источники. Он – автор особой редакции Сказания о Знамении новгородской иконы Богоматери («.. .Воспоминание чюдесе преславнаго, бывшаго от иконы...») с сочувственным отношением к «самовластным» новгородцам, разбившим «завистливых» к богатству Новгорода суздальских князей (по вероятной датировке Д. В. Лисейцева, текст написан между концом ноября 1610 г. и началом марта 1611 г., а вовсе не в 1630-е гг.). Если припомнить, что Грамотин был политическим противником царя Василия Шуйского (прямого потомка суздальских Рюриковичей), то акценты в этом тексте Сказания не должны удивлять. Известно также, что в 1618 г. дьяк покупал книги из имущества Н. Г. Строганова (в том числе «Книгу письменную, Троя»), что в его «ящике» в Посольском приказе по «Описи 1626 г.» (незадолго до его опалы в декабре того же года), числились, помимо прочего, Катехизис Лаврентия Зизания и «перевод с писма... о вышней философской олхимии...». Он хорошо говорил по-польски и в феврале 1610 г. от имени «русских тушинцев первого призыва» произносил приветственную речь в адрес Сигизмунда III в королевском лагере под Смоленском. Он был податлив к заимствованию западной одежды, манер поведения, он один из немногих лиц тогдашней элиты, кто уже при Михаиле Романове заказал свой портрет. Но вот едва ли не решающее свидетельство его склонностей и интересов. Как показал А. А. Турилов, именно И. Т. Грамотин в первые месяцы своей алатырской ссылки (в первой половине – середине 1627 г.) был редактором-составителем и переписчиком рукописи «Избрание от Космографии», компилятивного памятника, использовавшего в качестве источника в том числе неустановленное латиноязычное издание 1611 г. Так что весной 1600 г. знакомство свели люди с совпадающими интересами.

Добавим, что в 1601–1604 гг. (по февраль) Грамотин все время находился в Москве, что его карьера оказалась стремительной (одно время в эти годы он именовался думным дьяком) и связанной с двумя приказами – Поместным и Посольским (в последнем он замещал в 1603 – начале 1604 г. на время отсутствия А. И. Власьева). Он исполнял важные службы по Разряду – в ноябре 1604 г. он получил назначение в главную армию, направленную против Самозванца (там же был и Маржерет со своим отрядом), в качестве второго дьяка «с розрядом». Иначе говоря, в его введении была вся документация о составе и численности армии, о маршрутах и целях ее действий. Во время волнений в войсках под Кромами в мае 1605 г. перешел на сторону «царевича Димитрия» и в росписи его похода на Москву числился думным дьяком в Разряде. При «царе Димитрии» Грамотин как думный дьяк стоял во главе Поместного приказа, а с момента отъезда А. И. Власьева в Речь Посполитую в августе 1605 г. исполнял его функции главы Посольского приказа (по апрель 1606 г.). По всем приведенным данным Грамотин едва ли не идеально подходит на роль русского информатора для заинтересованного французского наемника.

И последнее в данной связи. Маржерет, по-видимому, не утратил расположения влиятельного лица и позднее. В мае 1611 г. капитан получил три жалованные грамоты на вотчины и поместья в разных районах страны. Значимость королевским пожалованиям придавало прямое участие литовского канцлера Льва Сапеги и то, что они были выданы в лагере короля. Но подготовительные материалы, наряду с челобитьем (прошением) жалуемого лица, поступали из Москвы, и именно Поместный приказ имел к этому непосредственное отношение. Только там отличившийся при подавлении восстания москвичей в марте 1611 г. наемник мог получить сведения о ценных и пока еще не захваченных владениях. А теперь подчеркнем, что состоявший в регулярной переписке с литовским канцлером «печатник и думный дьяк» в правительстве Семибоярщины И. Т. Грамотин стал полновластным хозяином

Поместного приказа в марте 1611 г. И если прикинуть потребное для подготовки и пересылки документальных текстов время, то получится, что одним из первых дел Грамотина в поместном ведомстве стало содействие прошениям Маржерета 27.

Конечно, И. Т. Грамотин не был единственным русским информатором капитана. Помимо уже упоминавшегося П. Дмитриева, к ним причисляем П. Ф. Басманова, конюшего и боярина М. Ф. Нагова («дядю» правителя), главу приказа Большого дворца боярина кн. В. М. Мосальского. С этими лицами капитан должен был регулярно общаться в силу своих служебных обязанностей. И, конечно, он не мог не контактировать с первыми дьяками названных учреждений. Быть может, в списке собеседников капитана был и дьяк Г. И. Клобуков (член русской делегации на Тявзинских переговорах, дьяк Новгородского разряда, замещавший в Посольском приказе вместе с Грамотиным А. И. Власьева в 1603 – 1604 гг.) 28. Наконец, сам «цесарь Димитрий Иванович» не раз вел беседы с начальником своей охраны на разные темы. Скорее всего от него узнал Маржерет авторскую версию «чудесного спасения царственного отрока». Такова придворная, приказная и иноземная среда, в которой жил, вел знакомства и служил французский наемник.

С чем покидал Россию Маржерет в сентябре 1606 г.? С заработанными и, видимо, немалыми средствами, с имуществом, нажитым за шесть лет. И с текстами будущего «Состояния Российской империи...». Политический смысл его он ясно изложил в «Обращении к королю», определяя Россию как «один из надежнейших редутов Христианского мира», возможности и роль которого многими недооцениваются в Европе. Его интерес к событиям в стране не угасал до последнего момента его первого пребывания в стране. Вполне вероятно, что у капитана были надежды на какое-то личное участие в сношениях между Францией и Россией на правительственном уровне – в качестве советника-эксперта или посланника. В такой интерпретации завершение и издание сочинения в Париже в марте 1607 г. было вдвойне оправданным. Но не вышло: оправдался, судя по всему, только издательский замысел, политический проект («Россия – христианская Империя», потенциальный союзник в борьбе с «магометанскими народами») тогда отклика в правящих кругах Франции не получил. Отношение капитана к России осталось его частным делом.

Где был и что делал Маржерет с весны 1607 г. и до лета 1610 г., остается неизвестным. Впрочем, некоторые предположения здесь будут уместны. По шведским источникам в ходе сражения под Клушиным 24.06 (4.07) 1610 г. он вместе с П. Борковским принял активное участие в переговорах с наемниками в русской армии об условиях их перехода на сторону Сигизмунда III. Не исключено их участие в подобных акциях накануне битвы под началом А. Жолкевского, племянника командующего войсками Речи Посполитой в походе на Москву летом 1610 г. Но Борковский в составе полка гетмана С. Жолкевского участвовал в войне с Россией с самого начала, то есть с сентября 1609 г. Позднее, после Клушина, Борковский командовал полком немцев-наемников, вошедшим в состав гарнизона Речи Посполитой в Москве с осени 1610 г. В нем и служил капитаном Маржерет, вплоть до своего отъезда осенью 1611 г. 29 Из сказанного заключаем: второе пребывание капитана в России продолжалось чуть более двух лет (с сентября 1609 г. по октябрь 1611 г.) и принципиально отличалось от предшествующего. Тогда Маржерет находился на официальной службе у правителей Российского государства. Теперь он оказался в стране в составе армии государства, объявившего войну официальному правительству России. Попутно заметим, что утверждение руководителей Второго ополчения о службе Маржерета в Тушинском лагере ошибочно и продиктовано лишь желанием увеличить перечень его «злых дел» и злонамеренных поступков 30.

Но то, что не вписывалось в политико-юридический и пропагандистский контекст российской стороны в ее противоборстве с Речью Посполитой, вполне соответствовало правилам поведения европейского наемника. Они предусматривали выполнение профессионального долга военного за денежное вознаграждение в соответствии с условиями заключенного контракта. Это и продемонстрировал Маржерет в трагические дни выступлений москвичей против войск королевского гарнизона 19(29)–20(30) марта 1611 г. Публикуемый в томе отрывок из «Московской хроники...» К. Буссова (как всегда безмерно восхваляющего немцев-наемников) четко, хотя и с несомненным преувеличением описывает роль капитана в подавлении восстания. В первый день роты Маржерета действовали в Белом городе на пространстве от Никитской улицы и до Покровки. На второй день маневр его отряда по льду Москвы реки в обход укрепленных позиций москвичей в Чертолье и подход свежего полка Струся из Можайска окончательно решил исход боев в пользу королевских сил. Предводители Второго ополчения не входили в подробности двухдневных боев в Москве, но в своей оценке Маржерета в послании к прибывшим в Архангельск летом 1612 г. наемникам подчеркнули, что «тотъ Яковъ Мержеретъ вместе с полскими и литовскими людьми кровь крестьянскую проливал и злее полских людей» 31. За эту службу, надо думать, и получил капитан королевские пожалования на вотчины и поместья (см. выше). Впрочем, так никогда и нереализованные.

Еще один след второго пребывания в России Маржерета остался в документах финансовых ведомств и Казны. Правильнее сказать, множество следов, ибо имя «Якова капитана» («капитайна») или «Якова Ульянова» фигурирует там многократно. Это не забыли во Втором ополчении («.. .и награбився государские казны, дорогих узорочей несчетно, из Москвы пошол в Польшу...») и долго помнили при Михаиле Романове. Строго юридически обвинение несправедливо. Капитан ничего не брал сам: деньги, драгоценности, дорогие ткани, меха выдавались ему (как и Борковскому) в зачет жалованья «пешим немцам» по распоряжениям Жолкевского, Гонсевского и нередко в соответствии с решениями (пусть и формальными) тех или иных представителей правительства Семибоярщины. Но в глазах предводителей национально-освободительного движения Маржерет, давно знакомый многим из них по первому приезду в Россию, стал одним из олицетворений незаконных, преступных акций польско-литовского командования, действовавшего в противоречии и с августовским договором 1611 г. Выходило, что человек, всего пятью годами ранее защищавший не только особу государя, но и его сокровища, посещавший хранилища Казны, теперь ее расхищает. Помимо прочего, поражал масштаб выплат наемникам (по одному из подсчетов ок. 35000 тыс. рублей менее чем за год) и бесцеремонность: в оплату шло все, включая царские регалии и предметы церковного обихода из царской сокровищницы и митрополичьей казны. На следующий год в Москве узнали, что прибывшие в навигацию 1612 г. некоторые немецкие купцы пытались продать переданные им Маржеретом на реализацию «чарки и ковши серебряные, и ожерелья жемчужные, и жемчюг, и церьковное всякое золотое, и серебряное, и жемчюжное». Если к сказанному добавить практически абсолютную пустоту царской казны после капитуляции польско-литовского гарнизона в конце октября 1612 г., то набор мотивов и причин для яростного обличения Маржерета можно считать закрытым 32.

После отъезда из России осенью 1611 г. капитан предпринял еще две попытки поучаствовать в российских делах. В первый раз весной 1612 г. он собрал группу наемников с предложением службы тем властям в России которые воевали с силами Речи Посполитой. Новый поворот объясним. Рассчитывать на выгодный контракт у Сигизмунда III после взятия Смоленска и ухода главной армии из России в условиях роста недовольства королем и его политикой среди шляхты не приходилось. Тем более что король не рассчитался по всем прежним обязательствам (Маржерету, можно сказать, «повезло»: он получил жалованье «натурой» еще в Кремле). А вот у российских противников Сигизмунда в условиях развала армии могло возникнуть желание нанять военных профессионалов. В Россию были отправлены предварительные послания, но не дождавшись ответа, большая часть наемников отплыла в Архангельск. Маржерет по трезвому размышлению воздержался от такого решения и оказался прав. Его имя уже стало нарицательным. Август 1612 г., послание руководителей Второго ополчения: «... польской Жигимонтъ король тому Якову Мержерету за то, что он с полскими и с литовскими людми Московское государство розорил и кровь крестьянскую проливал, велел быти у себя в раде» 33. Июнь 1613 г., из наказа русским послам в Англию: «А тот Яков ведомой враг Московскому государству», за разоренье и насилия он «у короля... честь и жалованье получил». Август 1613 г., указная грамота в Архангельск: «.. .Яков Мержерет Московскому государству зрадца (изменник. – В. Н.) и ведомой враг и разоритель». Даже в 1622 г. при разбирательстве обвинений в адрес А. Астона на дипломатическом уровне ему припомнили «тайное умышление с некоторым капитаном Маржаретом» 34. Конечно, обвинения в измене нельзя полагать справедливыми: капитан не присягал ни «Московскому государству» (такое было просто невозможно), ни Василию Шуйскому, он не целовал креста на приговоре Второго ополчения. Но другие обличения в его адрес в контексте бескомпромиссной борьбы разных лагерей были оправданы. Даже ошибки (не исключено, что и намеренные) понятны в логике ожесточенного противостояния противников с ясно выраженной конфессиональной составляющей.

Не позднее осени 1612 г. Маржерет почти наверняка знал о такой реакции на него в России. Приходилось снова заниматься устройством своей жизни. На службе у кн. Януша Радзивилла он оказался не позднее конца лета – осени следующего года. Так мы датировали «Проект оккупации русского Севера», направленный английскому королю. То, как в нем упомянут кн. Януш, почти не оставляет сомнений в этом факте. Анонимность проекта, кстати, быть может, и объяснялась той «славой», которую имя Маржерета получило в России. В Англии об этом знали, скорее всего, уже осенью 1612 г., а наверняка в 1613 г. «Проект» стал последней прижизненной попыткой Маржерета вернуться в ту страну, с которой у него – в первый период пребывания – были связаны едва ли не лучшие годы жизни. По крайней мере, он не оставил текстов с описаниями Трансильвании, Венгрии, Польши или иных стран, где ему довелось побывать. Попытка оказалась неудачной.

Уже в «Проекте» 1613 г. момент конфессиональной мобилизации всех противников «папистов» выражен достаточно четко. Но была ли это позиция следствием конъюнктурных моментов (переход на службу протестантскому магнату и апелляция к протестантскому государю) или же речь идет об актуализации прежних гугенотских взглядов, присущих Маржерету в силу семейной традиции? Этот вопрос еще ждет своего исследования. Во всяком случае, весьма характерно, что капитан, судя по текстам его писем 1619 г., был связан с такими людьми, как Этьен де Сент-Катрин, Жан де Ла Бланк, Карл-Георг Лингельсхайм, Людвиг Камерариус. Перечень названных лиц включает Маржерета в политически достаточно влиятельную и высокообразованную среду т. наз. «протестантского интернационала». Под этим термином понимаются круги политиков и интеллектуалов разных государств и стран, стремящихся сплотить разрозненные силы, противостоящие воинствующей контрреформации Габсбургов и Рима в том общеевропейском конфликте, который позже назовут Тридцатилетней войной.

Судя по письмам 1619 г., документам 1620 и 1621 гг., служба у литовского магната-протестанта была успешной. Но судьба Маржерета после 1621 г. (его патрон умер в ноябре 1620 г.) остается неизвестной.

Таковы метаморфозы французского наемника в России, после России и вблизи от нее. Удивительны, пожалуй, не его личные превращения (первой гражданской войне в России знакомы и более причудливые жизненные повороты), сколь поразительна судьба сочинения капитана. Вряд ли он придавал ему особое значение после отъезда из Франции где-то в 1607 или 1608 гг. Но вот в памяти далеких потомков его имя рождает отнюдь не образ расчетливого, блюдущего свой интерес военного профессионала, верного условиям контракта, на опыт, умения и слово которого в большинстве случаев можно положиться. И такой портрет капитана был бы верен. Если бы не его книга. Для ее читателей Маржерет – это имя внимательного, неутомимого в своей любознательности наблюдателя, сумевшего непредвзято, порой весьма критично оценить неизвестное ему общество и описать его устройство, его недавнюю историю в понятиях и логике европейского образованного сообщества.


Комментарии

1. Берелович А. Капитан Маржерет во французских архивах. См. наст. издание. С. 464.

2. Там же. С. 265, 266,268, 271-273.

3. Берелович А. Указ. соч. С. 452–454, 458–460, 468.

4. См. наст, издание. С. 274–276, 286-287, 290–291, 301.

5. Там же. С. 115, 190.

6. Там же. С. 191-193, 202-203.

7. Там же. С. 286, 290, 338; Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI – начале XVII в. М., 1973. С. 102, 109–112, 115–118, 120, 125–126.

8. См. наст, издание. С. 115, 132, 140–141, 155, 158, 168, 169, 173, 177.

9. Буссов. С. 17-19, 158-159.

10. См. наст, издание. С. 180, 265, 338. 11 Буссов. С. 91.

12. См. наст, издание. С. 301; Буссов. С. 106–107.

13. См. наст, издание. С. 133.

14. Буссов. С. 104-105, 108.

15. См. наст. издание. С. 166–168.

16. Там же. С. 129, 131-132, 141-142, 168-171.

17. Там же. С. 124, 155, 171; Сказания. Ч. II. С. 208.

18. Титов А. А. Записки Станислава Немоевского. М., 1907. С. 76.

19. См. наст. издание. С. 171–177.

20. Там же. С. 155–156, 158.

21. Там же. С. 178-179, 328-334, 360-361, 384-385.

22. Там же. С. 129-130, 219-221.

23. Там же. С. 122-123, 206–207.

24. Там же. С. 118, 119, 122-125, 145, 155, 177-178.

25. Там же. С. 144-151.

26. Там же. С. 168, 171, 182; Павлов. Приказы. С. 191, 192, 194–195, 199; Флоря Б. Н. Указ. соч. С. 71, 93, 124, 172–176; Лисейцев. Посольский приказ. С. 58-66, 308; РК 1475-1605. T. IV. Ч. 1. С. 73, 76-77, 85, 110, 128-129.

27. См. наст, издание. С. 274–276; ПДС. T. II. Стб. 235-236, 373, 685-686; РК 1475–1605. T. IV. Ч. 2. С. 80, 98; Дмитриев Л. А. Житийные повести русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв. Л., 1973. С. 141– 142; Павлов. Приказы. С. 193–195; Тюменцев. Смута. С. 282–283, 293, 304,517; Лисейцев. Посольский приказ. С. 84–90,104–107; Турилов А. А. Алатырские досуги дьяка И. Т. Грамотина // Памяти Лукичева: Сб. статей по истории и источниковедению. М., 2006. С. 452–460.

28. Павлов. Приказы. С. 195–196.

29. См. наст, издание. С. 342–344, 384, 409; РИБ. T. I. Стб. 472–473,673–674; Сказание. Ч. 2. С. 41, 46-47, 67-68, 76-77, 80-81; Видекинд. С. 126-127; Записки. С. 52–61.

30. См. наст, издание. С. 291.

31. Там же (с ошибочной датой отъезда Маржерета – ср.: Там же. С. 342– 343); ПСРЛ. T. XIV. С. 108–109 (рассказ Нового летописца не упоминает специально Маржерета, но описывает действия гарнизона Речи Посполитой между Чертольем и Тверскими воротами Белого города, между Кулижками и Покровкой).

32. См. наст, издание. С. 266–271, 335, 343–344, 351, 353–354 (коммент. 26 и 27).

33. Последнее утверждение не просто ошибочно, оно абсурдное точки зрения реалий государственного устройства Речи Посполитой. Показательно, что в царском наказе послам в Англию лета 1613 г. оно снято. – В. Н.

34. Там же. С. 291, 301, 335; РГАДА. Ф. 35. Оп. 1. № 82. Ч. 2. Л. 215.

Текст воспроизведен по изданию: Жак Маржерет. Состояние российской империи. М. Языки славянских культур. 2007

© текст - Назаров В. Д. 2007
© сетевая версия - Strori. 2011
© OCR - Засорин А. И. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Языки славянских культур. 2007