Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ПАВЕЛ АЛЕППСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ В РОССИЮ

в половине ХVІІ века,

описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. 

КНИГА IХ.

МОСКВА

ГЛАВА I.

Москва. — Первая неделя Великого Поста. Строгость поста. Жестокие наказания за его нарушение. Монастырские подарки.

С раннего утра чистого понедельника до среды, в течение трех дней, не бывает у них ни купли, ни продажи, не открывают никаких лавок, ни масляных, ни, в особенности, таких, где продаются съестные припасы. По обычаю, царь и царица постятся эти три дня, усердно посещая службы в церквах ночью и днем, предаваясь молитвенному бдению, совершая поклоны и соблюдая строгое воздержание, как мы удостоверились теперь. Наконец, отстояв обедню в среду, царь разговелся сладким компотом, по всегдашнему своему обыкновению, при чем послал его для раздачи всем своим вельможам. Затем он опять постился от этой ночи до позднего утра субботы, когда отстоял обедню, приобщился св. Таин, вкусил антидор и затем позавтракал. Во всю эту неделю никто не видит его лица, разве только случится важное событие в государстве. Так же поступают, в течение этой недели, и все вельможи, неукоснительно посещая службы в своих церквах днем и ночью. Равно и все жители, в течение ее, не производят ни купли, ни продажи, но неупустительно присутствуют за богослужением в своих (приходских) церквах. Царские ратники обошли питейные дона, где продают вино, водку и прочие опьяняющие напитки, и все их запечатали, и они оставались запечатанными до истечения пасхальной среды. Горе тому, кого встречали пьяным или с сосудом хмельного напитка в руках! Его обнажали в этот сильный холод и скручивали ему руки за спиной; палач шел [122] позади него, провозглашая совершенное им преступление, и стегал его по плечам и спине длинной плетью из сырых бычачьих жил: как только она коснется тела, тотчас же брызнет кровь. В таком положении водят человека по городу и затем сажают в тюрьму на известное время, пока он не отбудет положенного срока. Особенно строгий надзор бывает за жителями в течение первой недели поста, по средам и пятницам, на Страстной неделе и в первые четыре дня Пасхи, чтобы люди не пьянствовали, а то их стегают без всякого милосердия и жалости. Царь со своими вельможами имеет обыкновение поститься также на Страстной неделе и вкушает пищу только вечером в Великий четверг, по принятии св. Таин, и снова постится до кануна Пасхи.

В этой стране большие и знаменитые монастыри, как-то: Троицкий и иные, имеют обыкновение присылать царю со своими монастырскими боярами, живущими в их подворьях, и столице, в виде благословения от монастыря, прежде всего, огромный черный ржаной хлеб, каковы обычно бывают монастырские хлебы; каждый хлеб несут на руках четверо — пятеро человек, словно большой жернов. Это есть благословение, часть от хлеба отцов. Еще подносят бочонок с квасом, который приготовляется из воды с рожью, — его употребляют как напиток — и бочку кислой капусты. Говорят, что царь, принимая хлеб, целует его, как благословенный. То же они дарили царице, царевичу, их сыну, трем сестрам и трем дочерям (царя), каждой отдельно, на ее имя. Так у них принято делать ежегодно. То же дарили своему патриарху и нашему владыке патриарху, по распоряжению, данному им от царя. Бояре подносили хлеб, держа его пред собою на руках и говоря: «Архимандрит такой-то, такого-то монастыря, бьет челом твоей святости до земли и подносит тебе от пищи своих братий-отцов», как у них принято. Наш учитель целовал хлеб, возлагал на него свою руку и брал от них. Точно так же подносили бочонок квасу и бочку кислой капусты. Они обошли и всех вельмож. Причина, почему они дарят этот черный хлеб, та, что он у них в большой чести и что от употребления его в пищу получается благословение. Поэтому, первое, что кладут на стол за трапезой царя, есть этот хлеб. Также большинство их подарков своим вельможам состоит из этого хлеба: они говорят, что это их хлеб издревле и что прежде они не знали пшеницы; но этой причине предпочитают его белому, [123] пшеничному хлебу. Мы видали, как возчики и другие простолюдины завтракали им, словно это была превосходная халва. Мы совершенно не в состоянии были его есть, ибо, по причине большой величины хлебов, внутри он не пропечен и бывает кисел как уксус, да и запах имеет такой же. Но московиты привыкли к нему: по их словам, он придает силу и питательнее белого хлеба.

Квас варится из ржи или ячменя и пьют его вместо воды, так как во всей этой стране вообще не имеют обыкновения пить воду, разве только по нужде, вследствие чего число больных у них невелико. Мы под конец привыкли пить квас, потому что он холоден и питателен. Московиты, обыкновенно, им завтракают, как будто это вино или превосходный напиток. Наконец мы привыкли к нему, и я его очень полюбил, ибо он весьма вкусен, освежает нутро, питателен и оставляете в глотке приятный вкус. Знай, что я, пробыв (здесь) семь месяцев, вовсе не пил воды, а все пил этот квас, мед, вишневую и яблочную воду. Московиты завтракают квасом с раннего утра, кроша в него хлеб, как в вино, и напиваются им допьяна.

Что касается меда, то, так как в нем распускают хмель, отнюдь не пьют его в течение этого поста, потому что он опьяняет. Поэтому нам доставляли от царя каждую субботу, взамен меда, большую бочку превосходнейшего напитка на все время поста, как было назначено.

Уксус в этой стране делается из отрубей и его называют борш; делают его также из меда.

Что касается устава их церквей, то в приходских церквах устав подобен монастырскому: ежедневно читают восемь кафизм из Псалтыря при рассвете, рано утром, по обычаю, и на каждом часе по кафизме. За вечерней и при каждом Аллилуия, взамен малых поклонов, они делали большие до земли; точно так же каждый раз при Святый Боже и Приидите поклонимся. Мы кладем после трех больших двенадцать малых поклонов, а они делают все большие до земли, ибо в этот посте совсем не делают малых поклонов, но все большие до земли. Мы наблюдали в них веру, усердие и набожность чрезвычайные и многое другое вроде этого, из-за чего, делая это вместе с ними, ради подражания им, мы терпели мучения.

Так как на этой неделе и все государственные сановники не выходили из своих домов, постоянно предаваясь молитвам, [124] то мы не имели возможности сходить к кому-либо из них с подарками. Они («Они» означает здесь, вероятно, вообще русских.) приходили в церковь ежедневно, по звоне в колокола, после шестого часа и выходили не раньше как по восьмом или по девятом часе, потому что службы продолжительны, особливо чтение кафизм, при чем кладут все поклоны до земли.

ГЛАВА II.

Москва. — Подарки от патриарха Макария митрополитам Новгородскому и Ростовскому. О епархиях и монастырях. О слюде.

В субботу мы пошли с подарком к митрополиту Новгородскому, первому среди митрополитов. Нас остановили у дверей, пока не испросили разрешения, осведомившись и узнав, что мы принесли с собой. Тогда нас ввели. Войдя к нему, (мы увидали, что) ради нас он был одет в мантию и клобук и держал в правой руке посох. Он обернулся к киоту, пред которым горела свеча, и прочел Достойно есть, а его приближенные, в ответ ему, — после того как он поклонился им, и мы вместе с ним, и он обернулся к нам — пропели: Слава Отцу до конца, затем Господи помилуй трижды и Благослови владыко. Он совершил отпуст, мы поклонились ему, и он нас благословил. Мы передали ему благословение и привет от нашего владыки патриарха чрез царского переводчика, который постоянно нас сопровождал. Митрополит сделал несколько земных поклонов, из уважения к нашему учителю, и мы ему так же. Мы поднесли ему подарки, он целовал каждое блюдо и под конец сделал несколько поклонов, выражая благодарность. Затем он удалился во внутренние покои и вынес нам серебряные иконы во имя своей кафедральной церкви, которая в честь св. Софии, Премудрости Божией, и еще милостыню копейками в бумажках. Мы помолились на иконы и поклонились ему, он опять благословил нас и мы вышли.

Мы отправились также к митрополиту Ростовскому. Он служил в своей церкви, то есть в своем подворье, и рукополагал дьякона и священника. Как мы сказали, все двенадцать архиереев страны московской имеют каждый жилище, дворец с церковью, бояр и служителей и уполномоченных, [125] которые постоянно проживают в его дворце. Митрополит Ростовский проделал в церкви то же (что и Новгородский): кланялся и благодарил за дары нашего учителя и так же дал нам иконы в честь своей кафедры, что во имя св. Леонтия, митрополита Ростовского, который был родом грек, а также трех других митрополитов, бывших после него; их тела сохранились до сих пор и творят чудеса. Мы узнавали имя кафедральной церкви архиерея только по иконам, которые он раздавал и которые также изображены на всех его облачениях: если это саккос, то икона вышита золотом на рукавах; равным образом, на омофоре, палице и епитрахили. Такие же иконы они подносят царю, как это у них ведется, ибо обычаем возложено на них приезжать к праздникам Рождества и Крещения для поздравления царя с поднесением икон, после чего они уезжают. Приезжают также в Пасхе.

Церковь митрополита Новгородского, как мы сказали, в честь св. Софии; митрополита Ростовского — во имя св. Леонтия и его преемников. Митрополит Казани — второй (после Новгородского); его кафедральная церковь, как говорят, в честь Благовещения; (митрополита) Крутицкого — в честь Петра и Павла; архиепископа Рязанского — в честь Успения Владычицы также (как в Москве); архиепископа Тверского — в честь Преображения Господня; архиепископа Суздальского — в честь Рождества Богородицы; архиепископа Вологодского — в честь Успения Владычицы; архиепископа Псковского — в честь Троицы; епископа Коломенского — в честь Успения Владычицы; архиепископа Астраханского — также в честь Успения Богородицы; архиепископа Сибири — в честь св. Софии и Спаса, то есть Спасителя. Вот имена кафедр их, мною собранные, дабы ты, читатель, увидел, как прекрасны церковные порядки в этой стране.

Не только каждый из этих архиереев имеет своего особого иконописца, который пишет ему иконы для подарков, но и каждый архимандрит известного монастыря также имеет собственного иконописца, всегда при нем находящегося; и на его облачении, на поручах, епитрахили и палице — (иконы) имени монастыря его. Кто посетит его, в монастыре ли, в подворье ли, находящемся в этом городе, тому он также дарит икону в честь своего монастыря. Каждый известный монастырь в этой стране имеет подворье и своих особых слуг; говорят, Троицкий монастырь имеет в этом городе, 21 подворье: суди по этому об остальном! Обрати внимание на эти обычаи и прекрасные порядки, кои мы наблюдали: как [126] они хороши! Но правду сказал наш владыка патриарх, говоря: «все эти обычаи существовали прежде и у нас, во дни наших царей, и мы их утратили; они перешли к этому народу и принесли у него плоды, коими он превзошел нас».

Наш владыка патриарх спросил однажды патриарха Никона о числе всех монастырей в Московском государстве. Он ответил: «более трех тысяч, кроме (тех, что) в стране казаков», и прибавил: «в нашей стране есть три очень богатые монастыря, великие царские крепости». Первый — монастырь св. Троицы; он больше и богаче остальных. Второй — монастырь св. Кирилла Нового, в подворье которого мы остановились; он известен у них под именем Кирилло-белозерского, то есть Белого озера. Говорят, что озеро господствует над монастырем, но Божиею силою и попечением святого не вредит ему; вода его бела, как молоко. Монастырь больше и крепче Троицкого, ибо три громадные стены его сложены, как говорят, из огромных диких камней; а монастырь св. Троицы и его стены сделаны из кирпича и камня. Третий монастырь — Соловецкий, по-гречески Соловка. Он сооружен святыми Зосимой и Савватием среди острова на море-океане, как мы сказали раньше. Говорят, что его стены громадны, неприступны и сложены из больших диких камней; рассказывают, что эти святые заставили работать дьяволов над сооружением монастырских стен. По этой-то причине они изумительны по своей необыкновенной прочности, и люди описывают их с удивлением. Эти три монастыря возникли, при помощи Божией, в одно время и им уже более 400 лет.

В этом Соловецком монастыре есть рудник удивительного хрустального камня. Его выламывают в горе в виде досок. Он походит на стопу бумажных листов, лежащих один на другом: его снимают поодиночке, при чем он не ломается. [Его имя по-гречески схистос, а по-арабски hажар-ат-талк (камень разделения). Этим именем называют его также татары и казилбаши]. Из него делают в этой стране все им потребное, напр., оконницы разного вида и размера. Персидские купцы вывозят их во множестве, равно купцы франкские и греческие и всякий, кто приезжает сюда, потому что этот камень имеется только здесь. Один из монахов этого монастыря нам рассказывал, что между островом и материком расстояние 40—50 верст и что от материка течет в море отдельно река пресной воды до самого [127] монастыря, что из нее они берут воду для питья и что на ней их мельницы под землей. Он рассказывал, что это море замерзает, но никто по нему не ходит, потому что оно колышется от волн; таким образом путь к монастырю зимою прекращается. Он рассказывал, что кругом острова есть башни, которые препятствуют кораблям подходить к нему: они не имеют возможности войти, потому что кругом острова камни и весьма трудные проходы. Рассказывал, что и там есть рудник хрусталя, что это огромная яма, которая наполняется водой; в зимнее время они вычерпывают воду и наполняют яму дровами, разводя огонь в течение двух недель; затем открывают яму на неделю для охлаждения; люди спускаются туда на дно, находят хрусталь наподобие плит, лежащих одна на другой, и выносят его наверх.

[Что касается рыбьих зубов, то, как говорят, они получаются от морского животного, которое выходит (из воды) и сидит на льду. Московиты подходят к нему и говорят: «гость пришел навестить тебя», на что оно, разумеется, не дает никакого ответа. Тогда они бьют его копьями, к которым прикреплены мотки веревок, и как только животное побежит, его несколько раз притягивают назад и, убив, вырывают его большие зубы.]

ГЛАВА III.

Москва. — Торжественное служение патриархов в Неделю Православия. Осуждение икон нового письма и двуперстия.

В первое воскресенье Великого Поста, рано утром, несколько раз ударили в большой колокол и в другие по порядку, дабы собрались в (Успенский) собор игумены монастырей, священники и диаконы вместе со своими иконами, назначенные для участия в имеющем происходить большом торжестве, особом чине и молении за царя. Позвонив немного в большой колокол, делают маленькую остановку, а затем ударяют в другие колокола один за другим по порядку.

Позднее, утром, трижды ударили во все колокола разом — в малые, большие и в самый большой, делая в промежутках одиночные удары, так что казалось, будто весь город поколебался. Этот день у них весьма почитается, и потому все жители с женами, дочерьми и малыми детьми в лучшей одежде поспешили в собор, с усердием и благоговением [128] прикладываться к иконам и мощам святых. Таков их обычай из года в год. Большая часть русских прикладываются к иконам только в этот день. Женщины, когда лобызают иконы, снимают свои меховые шапки, под которыми они носят род белых повязок, плотно прилегающих к голове.

По приглашению царя, наш владыка патриарх отправился (в собор) в царских санях, в которых и мы поместились вместе с ним. В третьем часу (около 10 часов утра) прибыл патриарх (Никон). У них принято, что дьяконы в праздники, подобные сегодняшнему, надев стихари, (В подлиннике здесь стоит отрицание не, но мы думаем, что оно попало по ошибке переписчика, ибо едва ли дьяконы могли бы быть без стихарей, когда они шли со свечами в руках пред патриархом, облаченным в мантию.) отправляются в патриаршие палаты с большими свечами в руках и идут пред патриархом, поя тропарь, положенный на этот день, а другие, окружая патриарха, ведут его под руки и поддерживают концы его мантии. Архидиакон и протодиакон еще ранее патриарха пошли в собор; надев стихари, они вышли из алтаря и встретили его с кадилами. Затем он поднялся на патриаршее место и молился, делая поясные поклоны, пока не окончили «Достойно есть» и певчие не пропели ему многолетия. Он благословил народ трикириями, сошел, приветствовал нашего учителя, и все пошли, по обычаю, прикладываться к иконам, к мощам святых, к ковчегу с ризою Спасителя, к алтарю, ко кресту, евангелию и жертвеннику. Затем мы вышли из алтаря и облачили их. Они благословили народ, и мы вышли вместе с ними чрез южные двери (собора) для встречи царя.

Царь шествовал в царском облачении и короне, при звоне всех колоколов. Священники и архимандриты с иконами из кремлевских церквей показалась со стороны Благовещенского собора и попарно шли пред царем. Подойдя (к Успенскому собору), все они стали в ряд пред дверьми. Патриарх Никон, взяв кадильницу, окадил сначала иконы поодиночке, затем нашего учителя, потом царя и вельмож его, наконец архиереев и священников. Сняв митру, он приложился ко всем иконам по порядку; то же сделал наш учитель, а затем царь, который был с открытою головой. Потом оба патриарха благословили царя, и мы вошли в храм. Никон [129] взошел на свое место, учитель наш стал по правую его руку, а архиереи и священники разместились по обеим сторонам, по обычаю. Архимандриты и священники, несшие иконы, стали в ряд пред патриархами с восточной стороны. Когда царь по обычаю приложился к иконам, при чем певчие пели ему «многая лета», он подошел к патриархам и поклонился им, а они в ответ поклонились царю, благословили его, окропили святою водой, а свиту его издали, и по обыкновению поднесли ему крест для целования, после чего он стал на свое обычное место у колонны.

Патриарх Никон предложил нашему учителю рукоположить священника и диакона (что им потом и было совершено).

После часов началась обедня, и мы вошли в алтарь. В этот день с патриархом служили пять архиереев: митрополит Новгородский и архиепископы Рязанский и Вологодский по правую его руку, а против них с левой стороны митрополит Ростовский и архиепископ Тверской, имея во главе архиепископа Сербского. Каждый раз, когда служит патриарх, вместе с ним служат четыре архимандрита в митрах со своими диаконами: первый — архимандрит Чудова монастыря, второй — Новоспасского, третий — Симонова и четвертый — Андроньева. С ним служат также протопоп этой церкви (Успенского собора) и протопоп Архангельского собора с младшими священниками (этих соборов). Дьяконов и иподьяконов служит с ним более сорока, так как при патриаршей литургии у них бывает большое торжество, — все равно, хотя бы это служение происходило в будничный день. Все упомянутые лица должны при этом находиться.

Окадив престол кругом, патриарх вышел и окадил царя. Перед пением Трисвятого вышел архидиакон и поднялся на амвон, где экклесиарх поставил для него покрытый пеленою аналой. Открыв Триод, он стал читать синаксарий (По книге священника Константина Никольского: «Анафематствование, совершаемое в первую неделю Великого Поста», где обстоятельно изложено историческое исследование чина Православия, вторая часть этого чина, которую обыкновенно читает протодиакон, называется синодиком. Название же синаксарий у него не упоминается.) этого дня приятным густым басом, так как они читают синаксарий не на утрени, а теперь: по этой причине и было устроено такое торжественное собрание. Он читал слово за словом ровным и тихим голосом, пока не дошел до святых, [130] участников собора против иконоборцев. Произнося имя каждого из них, он останавливался, и тогда священники в алтаре и все служащие пели трижды: «буди память их вечной!» а певчие на клиросах отвечали им, повторяя то же три раза. Когда архидиакон возглашал имя святого, соборный чередной священник вместе с дьяконами подходил с иконой святого к патриарху, который делал перед ней поклон и прикладывался; То же делал наш учитель. Потом выходили с тою же иконой к царю, который также делал поклон и лобызал ее. Царь стоял пред патриаршим местом с открытою головой, держа правую руку за пазухой по причине холода.

Знай, что в этой великой церкви, а также в соборах Архангельском и Благовещенском и во многих больших церквах и монастырях находятся ковчеги наподобие книги, крытые бархатом или парчой, посеребренные и позолоченные. Они заключают в себе 12 изящных икон на тоненьких дощечках; на каждой иконе с обеих сторон изображены святые одного месяца; или ковчег заключает в себе шесть образов, и тогда на каждой стороне образа бывает изображение святых одного месяца. Эти ковчеги именуются годовыми, ибо в них заключаются иконы всех святых, коих память совершается в течение дней года, со всеми господскими праздниками, семью (вселенскими) соборами и иными праздниками и святыми, греческими и русскими. В каждой церкви имеется не один такой ковчег, но три или четыре, разных видов и размеров. Они хранятся на полках аналоев, покрытых пеленой и стоящих перед дверьми алтарей. Экклесиарх вынимает икону каждого месяца и кладет ее лицевою стороною (на аналой), оставляя до конца месяца. После того вынимает другую. Перед ней всегда стоит свеча.

В церквах находятся не только эти годовые образа, сложенные как листы в книге один на другом, но еще большая икона, разделенная на 12 частей, и каждая часть заключает образа всех святых и праздников одного месяца. Кто из усердия пожелает поставить свечу святому или празднику, втыкает ее перед ним на железный подсвечник, который можно поднимать, опускать и повертывать так, чтобы свеча приходилась пред желаемым образом. Непременно против этого образа на противоположной колонне должна быть такая же икона с изображением акафиста (Божией Матери), то есть 24 похвал, кои читаются вечером на субботу пятой недели Великого Поста. [131]

Возвращаемся к нашему предмету. После того как поднесли образ для лобызания царю, с ним возвращались в алтарь и подносили его для целования архиереям и всему служащему духовенству. Это делали при упоминании имени каждого святого, возглашая трижды в один голос: «буди память его вечной!» Так продолжалось, пока не кончили возглашение имен наших святых и не начали возглашать имена своих новых святых. При этом, как и раньше, подносили для поклонения иконы своих святых. Когда поминали имена Новгородских святых, выходил митрополит Новгородский с их образами и подносил для целования патриархам и царю, а также всем служащим, как бы гордясь святыми своего города. То же делал митрополит Ростовский и другие. При этом архидиакон, помянув имя святого, возглашал: «буди память его вечною!» трижды, а священники и служащие вместе с певчими пели то же три раза. Потом он поминал имена греческих царей, причисленных к лику святых, затем стал поминать имена всех своих царей (да помилует их всех Бог и да сделает нас участниками их блаженства!), кои царствовали в течение столь долгого времени, более 700 лет, как мы упомянули раньше. Среди них не появилось ни одного иконоборца, ни еретика, но все они были святые, как мы это усмотрели из изображений и из истории их жизни, не так, как большинство греческих царей, которые опозорили свое царство (да не окажет им Господь никакого милосердия!) гонением на иконы, тайными интригами, нововведениями и иным. Когда мы смотрели на изображение семи вселенских соборов, на тех царей-еретиков и иконоборцев, низвергаемых в ад, одному Богу ведомо, как нам становилось совестно пред московитами, пред их царем и вельможами, ибо они с презрением говорили о греческих царях и об их царстве: «взгляните на этих царей, от которых мы получили свет истинной веры: как они поступали со святою церковью Божией в гонении на св. иконы и как их поступки были гнусны и жестоки! как они терзали патриархов, архиереев и весь церковный клир вместе с праведниками и святыми аскетами, хуже чем поступали идолопоклонники, каковы Диоклетиан, Максимиан и другие». И разве иначе поступали греческие цари, когда они отдавали верующих во власть врагов веры, как делал это Лев Армянин и другие цари, погонщики ослов и конопатчики кораблей и т.п., происходившие не из царского дома и не из царского рода? Не лучше поступали и царицы [132] вроде Евдоксии с ее единомышленниками, которая заточила Златоуста и ради своих низких целей поступала с церковью Божиею так, как не поступали в свое время язычники. Так же действовали и другие царицы, кои бросали своих мужей, законных царей, умерщвляли их и выходили за других, возводя этих последних на престол, как рассказывает о том новая греческая история. О, если бы она не сообщала известий об их гнусных поступках, об их глупых забавах на царстве, одно упоминание о которых бросает в краску юношу!

Вследствие только что указанных и иных недостатков и пороков греков, кои всегда и везде они обнаруживают, мы решительно нигде не находили людей, им симпатизирующих, как мы в этом убедились собственными глазами. Так, в Молдавии притеснения и неправосудие сановников (господаря) Василия вызвали восстание всего народа, который изгнал Василия, перебил его клевретов и разграбил их имущество. То же самое, как мы слышали, ныне случилось с ними во всей Валахии. Казаки, как мы заметили, также их не любят. Московиты же принимают их только из сострадания, ради оказания им пособий. Скольких из них они послали в ссылку в Сибирь и в монастыри мрачного (северного) моря! Скольких не пустили и вернули назад воеводы Путивля! И всему этому причиной обилие их пороков и огромность творимого ими зла. В странах франкских не могут слышать равнодушно и самого имени греков, говоря, что они чрез свое дурное управление потеряли свое царство и помогали туркам, когда те покорили их, против других государств. О, что это за народ! как гнусны его поступки! Если так действовали в древности их цари, то нечего удивляться теперь их низким поступкам всюду, где бы они и их архиереи ни находились. Бог да будет милостив к нам и к ним! Мы говорим это не в осуждение им, но так мы слышали о них везде, куда бы ни приходили, и сами от них видели множество скверных поступков. Однако ж, они имеют и похвальные качества, кои выражаются в их привязанности к своим архиереям, монахам и священникам. Они видят их пороки, видят, что патриархи одних низлагают, других убивают, а иных топят, но они все это прикрывают и оказывают им подобающий их сану почет. Даже когда их архиереи, священники и монахи уклоняются от правой веры, что многие делают чуть не ежедневно, они остаются твердыми [133] в вере и не осуждают свое духовенство, ни белое, ни черное. Они имеют много других таких же хороших качеств, за которые мы всегда их хвалили в подобных обстоятельствах. И за то, что они мало осуждают, и мало между ними таких, кои следят за поступками своего духовенства, люди умные и дальновидные предпочитают их нам.

Возвращаемся к предмету нашей речи. Архидиакон поминал имена всех царей и цариц с их детьми с того времени, когда они сделались христианами, до Михаила, отца нынешнего царя, и при возглашении каждого имени пели, повторяя три раза: «буди память его вечной!» Затем стали поминать имена воевод и ратников, убитых под Смоленском и в других сражениях в этом году; их причисляют к лику святых и мучеников, ибо они воевали за правую веру. При возглашении их имен то же пели три раза.

Когда возглашали имена еретиков — патриархов, священников и иных — и царей иконоборцев, пели для каждого из них трижды: «анафема», и проклинали их вместе со всеми франкскими исповеданиями и армянами, пока не перечислили всех. (В совершаемом ныне в России чине Православия предаются анафеме лишь древние ереси и ересиархи, каковы: Арий, Несторий, Евтихий и др., осужденные на семи вселенских соборах. Неупоминание Армян при анафематствовании было тем более желательным, что, как доказали последние исследования Хиосского митрополита Григория и знатока армянской богословской литературы, покойного И.О.Эмина, особенно в его переводе на русский язык «Шаракан, то есть богослужебные каноны и песни армянской восточной церкви», мнения отдельных армянских католикосов или даже поместных соборов, несогласные с учением Православной церкви, «никогда не имели обязательного значения для всех последователей армянской церкви», но составляли личный их взгляд на тот или иной предмет, так как в церковных песнопениях, сложенных между V и VIII веками, непременно отразилось бы монофизитское учение, если бы таковое составляло общее верование армянской церкви.)

Тогда архидиакон возгласил многолетие царю, произнося его имя и царский титул так: «Господь Бог да дарует многая лета царю могущественному, тишайшему, Богом венчанному, славе православных, Богом хранимому, величайшему из царей и князей, царю Московитов и всех стран Великой и Малой России, царю Казанскому, царю Астраханскому, царю Сибирскому, великому господину (В подлиннике употреблено слово эфенди, что по-гречески значит: господин.) Новгорода и князю Псковскому». Когда [134] архидиакон окончил это возглашение, священники и все служащие пропели хором в алтаре весь этот титул сполна. То же самое пропели певчие на клиросе. Это они называют многолетием. Во все это время царь стоял на ногах пред патриаршим местом. По окончании многолетия, патриарх вышел к царю, поздравил его и пожелал ему много лет здравствовать. То же сделал наш владыка патриарх и чрез переводчика выразил царю свои благожелания. Вышли архиереи и сделали то же. Затем архидиакон, произнося титул царицы Марии, возгласил ей многолетие, которое также было пропето служащим духовенством и певчими. Затем он возгласил имя сына их Алексия, при чем было сделано то же. Потом возгласил имена трех сестер царя с их титулами: Ирины, Анны и Татьяны Михайловны, и это также пропели в алтаре и на клиросах. После того возгласил имена трех дочерей царя: Евдокии, Марфы и Анны Алексеевны. При этом патриархи опять выходили к царю и, выразив ему свои благожелания, возвратились в алтарь.

Помянув имена шести патриархов, предшествовавших Никону, архидиакон возгласил титул патриарха Никона, и это пропели служащие в алтаре и певчие на клиросе. Это составляет многолетие Никону. По окончании его, царь подошел к патриарху, став против дверей алтаря, поздравил его, пожелал долголетия и поклонился ему, на что патриарх ответил также поклоном. Царь поцеловал у него правую руку, а патриарх поцеловал царя в голову, по обыкновению. Также поздравил его наш владыка патриарх вместе со всеми служащими архиереями, священниками и диаконами, которые делали при этом поклон.

Затем царь подошел к архидиакону и приказал возгласить многолетие патриарху Антиохийскому, попросив на то дозволения у патриарха Никона. Так и было сделано. По возглашении имени патриарха пропели это в алтаре и на клиросе.

Тогда царь подошел к нашему учителю пред двери алтаря, выразил ему благожелания и поздравил его (да продлит Господь Бог дни царя и да пошлет ему счастие и успех!) Только чрез переводчика мы могли узнать содержание его слов. Потом он поклонился нашему учителю, который ответил также поклоном; царь поцеловал у него правую руку, а тот облобызал царя в голову, по обыкновению. Также поздравляли его патриарх Никон и служащие архиереи, священники и диаконы. [139] Затем архидиакон возглашал имена участвовавших в служении архиереев, с поименованием их кафедр, и иных отсутствующих архиереев земли московской. Им также пели певчие, при чем служащие архиереи выходили и кланялись царю и патриархам, поздравляя друг друга.

Потом возглашал имена присутствовавших архимандритов, с поименованием их монастырей, и многолетие всем архимандритам и игуменам монастырей земли московской, и то же было им пропето. Потом возглашал многолетие священникам всей земли русской, и это было пропето; затем многолетие всем вельможам царя, его воинству и палате и всем православным христианам. Им пропели то же самое. Этим и закончили.

Мы были удивлены всем виденным и слышанным при этих обрядах и порядках, которые приводят ум в изумление. Мы забывали усталость от долгого стояния на ногах и сильный холод, утешаясь радостью, испытываемой нами от всего, что мы видели и слышали, а также способом чтения архидиакона, который читал голосом низким, густым, мягким, сладостным, размягчающим сердце. Все они так читают, так же и греки, не так, как мы - высоким голосом. Патриарх и священники тоже читают голосом низким, трогающим душу, так что их возгласы бывают слышны только стоящим на хоросе. (Пространство между архиерейским местом и амвоном.) Таков их обычай, и какой это прекрасный обычай!

Затем при пении Трисвятого патриархи осенили народ, по обыкновению, и мы окончили обедню, во время которой наш учитель рукоположил иерея и диакона.

Во время служения царь стоял то на царском месте, то пред патриаршим местом, то в ризнице в алтаре, где смотрел на служащих при священнодействии.

Когда престол был покрыт, патриарх Никон вышел и поднялся на амвон, а мы и прочие служащие разместились вокруг него. Мало ему было этой продолжительной службы и стояния на ногах до наступившей уже вечерней поры, но вот диаконы открыли перед ним Сборник отеческих бесед, по которому он стал читать положенную на этот день беседу об иконах. Он читал не только медленно, но еще со многими поучениями и пояснениями, при чем царь и все присутствующие мужчины, женщины и дети стояли все время с открытыми головами при [136] таком сильном холоде, соблюдая полное спокойствие, молчание и тишину. Во время проповеди Никон велел принести иконы старые и новые, кои некоторые из московских иконописцев стали рисовать по образцам картин франкских и польских. Так как этот патриарх отличается чрезмерною крутостью нрава и приверженностью к греческим обрядам, то он послал своих людей собрать и доставить к нему все подобные иконы, в каком бы доме ни находили их, даже из домов государственных сановников, что и было исполнено. Это случилось летом пред появлением моровой язвы. Никон выколол глаза у этих образов, после чего стрельцы, исполнявшие обязанность царских глашатаев, носили их по городу, крича: «кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание». Это происходило в отсутствие царя.

Так как все московиты отличаются большою привязанностью и любовью к иконам, то они не смотрят ни на красоту изображения, ни на искусство живописца, но все иконы, красивые и некрасивые, для них одинаковы: они всегда их почитают и поклоняются им, даже если икона представляет набросок на бумаге или детский рисунок. У всех ратников без исключения непременно имеется на груди красивый образ в виде тройного складня, с которым он никогда не расстается и, где бы ни остановился, ставит его на видном месте и поклоняется ему. Таков их обычай, как мы это сами видели.

Видя, как патриарх поступал с иконами, подумали, что он сильно грешит, пришли в смущение и волнение и сочли его противником икон. В это время случилась моровая язва, и солнце померкло перед закатом 2-го августа. Они подумали: «все случившееся с нами есть гнев Божий на нас за надругательство патриарха над иконами». Образовались скопища, враждебные патриарху, которые покушались убить его, ибо царя в это время не было в Москве и в городе оставалось мало войска. В таком положении находилось дело, когда было получено патриархом повеление от царя увезти царицу со всею семьей в Троицкий монастырь, дабы она там оставалась во избежание моровой язвы. Они уехали, и царица пробыла в Троицком монастыре до наступления рождественского поста. Патриарх же, расставшись с нею, провел все это время в горах и лесах, скрываясь от лютости моровой язвы, удаляясь от людей, проживая в палатке под дождем [137] и снегом, не имея себе иного утешения кроме огня. Так как у них более ста лет не было моровой язвы, то они сильно испугались. Большинство вельмож также бежали из города, и по Промыслу Божию большая часть их уцелела. Царь, приехав из Смоленска в Вязьму, послал повеление патриарху прибыть к нему с царицей. Они отправились и оставались там, пока не прекратилась язва в Москве, как об этом мы раньше упомянули.

В этот день патриарху представился удобный случай для беседы в присутствии царя, и он много говорил о том, что такая живопись, какова на этих образах, недозволительна. При этом он сослался на свидетельство нашего владыки патриарха и в доказательство незаконности новой живописи указывал на то, что она подобна изображениям франков. Патриархи предали анафеме и отлучили от церкви и тех, кто станет изготовлять подобные образа, и тех, кто будет держать их у себя. Никон брал эти образа правою рукою один за другим, показывал народу и бросал их на железные плиты пола, так что они разбивались, и приказал их сжечь. Царь стоял близ нас с открытою головой, с видом кротким, в молчании внимая проповеди. Будучи человеком очень набожным и богобоязненным, он тихим голосом стал просить патриарха, говоря: «нет, отче, не сожигай их, но пусть их зароют в землю». Так и было сделано.

Никон, поднимая правою рукой икону, всякий раз при этом восклицал: «эта икона из дома вельможи такого-то, сына такого-то», т.е. царских сановников. Целью его было пристыдить их, так чтобы остальной народ, видя это, принял себе в предостережение. После того Никон стал говорить о крестном знамении, ибо русские не крестятся подобно нам сложенными тремя пальцами, но складывают их подобно как архиерей, когда он благословляет. При этом Никон также сослался на свидетельство нашего владыки патриарха. Об этом предмете наш учитель еще раньше говорил Никону, что такое крестное знамение недозволительно; и теперь всенародно чрез переводчика сказал следующее: «в Антиохии, а не в ином месте, верующие во Христа (впервые) были наименованы христианами. Оттуда распространились обряды. Ни в Александрии, ни в Константинополе, ни в Иерусалиме, ни на Синае, ни на Афоне, ни даже в Валахии и Молдавии, ни в земле казаков никто так не крестится, но всеми тремя пальцами вместе». [138]

После этого Никон совершил отпуст. Патриархи вышли к царю, поздравили его и благословили. В предшествии икон царь вышел в южные двери собора, чрез которые он возвращается в свой дворец. Лица, несшие иконы, стали в ряд вокруг него. Патриарх окадил иконы и, сняв митру, приложился к каждой отдельно; то же сделал наш учитель, а затем царь, и патриархи благословили его.

По правую и левую сторону царя находились двое юношей, родные братья; мы узнали по их лицам, что они татары. Они дети султана Сибирского. Их дед уступил свою страну царю Иоанну без войны, по мирному соглашению. Царь оставил ему власть, обязав его платить ежегодную дань. Из его потомства в настоящее время остались эти два брата. Царь вызвал их к себе и ласками, увещаниями, дарами и милостями обратил их в христианство. Патриарх их окрестил, а царь был восприемником. [Их имена прежде были Мухаммед и Ахмед, а теперь их зовут Иоанн и Алексий]. Глядя на них, мы дивились их чрезвычайному сходству. Они — самые приближенные к царю. Мы сказали себе: кто поверит, что дети диавола сделаются сынами Божиими? О, как это изумительно! Исполать нашим очам за то, что они видели, и нашим ушам за то, что они слышали!

Затем лица, несшие иконы, пошли перед царем при звоне всех колоколов. Мы же вернулись в алтарь и сняли свои облачения. Патриархи простились друг с другом, и мы в санях возвратились в свой монастырь, пораженные и изумленные выносливостью и усердием, присущими этому народу от царя до малых детей, ибо мы вошли в церковь, после того как часы пробили три, а вышли только в десятом часу; таким образом мы простояли с ними на ногах целые семь часов на железном полу, при сильном холоде и пронизывающей сырости. Но мы почерпали себе отраду в том, что видели у этого народа. Мало было патриарху продолжительной службы и длинного синаксария: он еще прибавил в конце проповедь и многие поучения. Бог да даст ему чувство меры! он не пожалел царя, ни даже нежных детей.

Я хотел бы знать, что бы у нас сказали и стали ли бы так терпеть... Но нет сомнения, что Творец (да будет прославлено имя Его!) даровал русским царство, которого они достойны и которое им приличествует, за то, что все заботы их духовные, а не телесные. Таковы все они. [139]

Царь и патриарх прислали нам кушанья, но только что мы сели за стол, полумертвые от усталости и пораженные изумлением, как ударили к вечерне...

ГЛАВА IV.

Москва. — Огорчение по поводу решенного отъезда царя. Заупокойное служение патриархов в Вознесенском монастыре.

Возвращаемся (к рассказу). На этой неделе царь отправил шестерых бояр и с ними, как мы удостоверились, более 300.000 войска. Распространилась молва о том, что и сам он уедет вскоре после них, так как он сильно разгневался, когда получил два известия: первое — о нечаянном нападении проклятого Радзивила на город Могилев, второе — о том, что произошло в стране казаков: о разорении, пленении, убийствах и поджогах. Особливо же (он решил ехать), когда увидел присланных Хмелем пленных татар, ляхов, венгров, молдаван и немцев, и когда сообщили ему, как Бог даровал Хмелю победу, благодаря величию царя и страху пред его именем. Мы не верили скорому отъезду царя, потому что он не пробыл еще и месяца в столице; но когда убедились в этом, то наша радость по случаю его прибытия улетела, а наша печаль и наше огорчение по поводу его отъезда усилились. Мы начали из глубины сердца возносить мольбы против врага Бога и христиан, Радзивила, как прежде проклинали Стефана, господаря Молдавии, ибо, несомненно, Творец воздвиг этих двух людей в наказание христианам и ради умножения нашей печали, огорчения и расстройства, кои заставили нас бежать из своей страны и неотлучно нам сопутствовали. Одно (огорчение), что, как мы насчитали, из-за Стефана, во время мятежа, поднятого им против Василия, до «безмятежного» вступления его на престол, было убито более ста тысяч христиан из молдаван, валахов, венгров, греков, сербов, болгар, арнаутов, турок, арабов, татар, поляков, казаков и иных народов. Мы плакали из-за этого, но плакали и из-за того, что не дано нам было сроку всего в пятнадцать дней, от четверга вербной недели до четверга пасхальной, когда Василий обещал нам всяких благ: уплату долгов, архиерейское облачение с дорогой митрой и пр., и если бы мы отпраздновали Пасху вместе с ним, то всем этим воспользовались бы; он отправил бы нас сюда без хлопот и затруднений (для нас), и мы наверно вернулись бы (теперь) в свою [140] страну, а не оставались так долго здесь. Другое (огорчение), что этот проклятый Радзивил теперь выступил и возбудил спящий гнев царя, у которого в мыслях было отпраздновать Пасху здесь, и мы уже радовались, что он отпустит нас, устроив наши дела: ведь мы едва верили себе, что видели его собственными глазами. Господи наш! воззри на наше положение! Доколе Ты будешь отвращать от нас свои взоры? Но мы благодарны Тебе, Господи Боже наш, за всякое положение. Не успели мы порадоваться, что избежали неприятностей (испытанных) в Молдавии, а они не покидают нас и до сих пор. Пошли, Боже, Радзивилу немощь и болезнь, продолжительные в такой мере, в какой он повинен в крови тысяч народа и в какой омрачил теперь нашу жизнь, о Творец! и за то еще, что этот проклятый был, как мы сказали, причиною всех теперешних зол, этот неудачник, не имеющий ни силы, ни счастья на войне, ни свободного поприща. Когда царь пошел на Смоленск более чем с 600 тысяч, этот важный господин явился для отражения его с тридцатью тысячами. Передовые отряды царского войска, столкнувшись с ними, тотчас рассеяли мечом их сборище. Да и как могло быть иначе? тридцать тысяч пришли воевать с сотнями тысяч. О, люди! (посмотрите) какое высокомерие, какая заносчивость! А этот проклятый, как только увидел их своими глазами, бежал (переодетый) в платье бедняка, чтобы никто не узнал его, бросив свое войско в беде, в руках врагов. Он убрался в самом жалком положении, и московиты захватили всех его приближенных, из коих лишь немногие бежали вместе с ним. Недовольно было ему этого бегства: он возвратился теперь с 12 тысячами, чтобы отдать в их власть добычу. О ты, обладатель ума, доблести и проницательности! посмотри на эту гордость, самонадеянность и гнусность! Мы, после небольшого перерыва, докончим рассказ в этой же тетради, дабы ты знал, что всякая власть и главенство от Бога, и кто пользуется ими со смирением, тот овладеет правлением и господством, а кто гордится и надмевается, того Бог низводит до навозной кучи и мусорной ямы, а его приближенных и воинов повергает на попрание под ноги врагов его, как это теперь и случилось.

Накануне второй субботы поста, царь прибыл в женский монастырь, что насупротив нас, где, как мы говорили, находятся гробницы цариц, и пригласил нашего владыку патриарха, и этот, вместе с патриархом московским, надел [141] полное облачение, по их обыкновению. Совершили в хоросе поминовение по матери царя. Архидиакон возгласил ектению о усопших, а патриарх Никон, сойдя, окадил кутью, алтарь, иконы, нашего учители и всех служащих архиереев, архимандритов и священников, затем царя и всех предстоящих. То же сделал наш учитель. При этом певчие пели Блаженны и заупокойный канон, по обыкновению. Каждый из дьяконов говорил в своем месте: «Помилуй нас Боже» и пр., до последнего. Пошли на могилу царицы и начали вторую службу. Архидиакон возгласил: «Помилуй нас Боже» и пр., причем окадил ее гробницу. Патриарх Никон прочел про себя молитву «Боже духов», и все служащие пропели ее потихоньку, по их обычаю. Затем архидиакон покадил и передал кадильницу патриарху, говоря: «Sojia, Премудрость»! а патриарх (прочел) заключительные стихиры, при чем окадил гробницу. Архидиакон возгласил: «царице такой-то, Богом помилованной, вечная память»! и то же пропели певчие. Потом патриарх окадил предстоящих и совершил отпуст. Патриархи вошли (в алтарь), сняли свои облачения и, выйдя, выразили царю свое соболезнование, при чем проводили его за врата церкви. Он заказал им обедню на другой день. Они попрощались с ним, и он ушел, а мы возвратились в свое жилище.

На другой день мы также отправились и отслужили обедню, при чем происходило рукоположение иерея и диакона. По окончании службы, пришли к гробнице царицыной и начали заупокойное служение. Архидиакон, патриарх и певчие сделали то же, что и накануне. Царь не присутствовал в этот день, потому что был занят, старательно готовясь к походу на другой день, что и случилось.

ГЛАВА V.

Москва. — Служение патриархов в Успенском соборе. Подарок от царя патриарху Макарию. Просьба его отпустить их на родину. Проводы царя и отъезд его.

Рано поутру, во второе воскресенье великого поста, нас также пригласили, и мы отправились в собор. Приложились к иконам и облачились. Прибыл царь и, приложившись ко всем иконам и мощам святых, при чем певчие пели ему многолетие, направился к патриархам. Никон, сойдя с своего места, встретил его, благословил крестом и запечатлел святою водой. То же сделал наш учитель. Затем архидиакон [142] принес большой золотой крест и другой малый. Патриарх Никон вторично благословил царя одним крестом и вручил ему, ради успеха на войне. Также и наш учитель благословил царя другим крестом и вручил ему, сказав чрез переводчика: «как Бог древле даровал царю Константину Великому победу над врагами помощью честного креста, так я молю Его даровать ее теперь тебе». Царь отвечал: «аминь!» и поцеловал у нашего учителя десницу, а он поцеловал его в голову. То было пророчеством со стороны нашего владыки патриарха: именно, царь слышал раньше, что в одном из Афонских монастырей, известном под именем Пантократор, т.е. Вседержитель, есть подлинный крест царя Константина, пожертвованный греческими царями при хрисовуле (золотой грамоте). Царь просил монахов прислать ему этот крест, дабы он мог приложиться к нему, и в настоящее время, в праздник Пятидесятницы, они прислали этот самый крест, когда царь был в стране ляхов. Впоследствии мы его видели и прикладывались к нему, о чем потом расскажем. Царь, поклонившись патриархам, пошел и, ставши на своем царском месте, прислал нашему владыке патриарху с архидиаконом чудесный саккос, изумительный по тонкости работы, яркости цвета и блеску в темноте. Мы сняли с владыки прежний саккос и надели новый. Это нам доставило великую радость и огромный почет: да и как же иначе? то было пред множеством народа, и глаза всех обращались на нас в удивлении, при виде великой любви царя к нашему учителю. В такую минуту саккос стоил многих сокровищ: не богатство дает почет, а высокое положение. Да продлит Бог дни твои, царь века! да даст тебе победу над врагами во всякое время и во всякий час! Не довольно тебе забот обо всем необходимом для войны, о величайший из царей земных, царь нового Рима, который есть Москва, самодержец Великой и Малой России и великий государь всех северных земель! Ты не забыл теперь и кир Макария, патриарха Антиохийского. Да даст тебе Бог победу над твоими врагами, дьяволами, и да увековечит твое царство во веки веков! Аминь.

Надев саккос, наш учитель пошел к царю, — и драгоман с нами — поклонился ему и благодарил за щедрость, помолился за него, благословил и, поцеловав его в голову, возвратился на свое место. В этот день также происходило рукоположение иерея и диакона. При малом входе, пред тем как дьякон возгласил: Премудрость прости, два дьякона [143] подвели к патриарху Никону одного из служащих священников, который поклонился ему, а патриарх благословил его и прочел над ним молитву посвящения в архимандриты, именно, сделал его настоятелем монастыря, находящегося в этом городе, во имя Божественного Богоявления, надел на него поручи и подобие палицы, висящей на другом боку, (Автор разумеет под этим, вероятно, набедренник, что довольно странно, так как архимандриту дается палица, а не набедренник.) затем митру и благословил его. Его свели вниз, при чем он сделал патриарху земной поклон, потом подвели его к нашему учителю, который также благословил его. Затем он обошел архиереев, архимандритов и священников с обеих сторон, целуя их в уста, по их обычаю, при чем они поздравляли его. Наконец он стал на своем месте. Архидиакон возгласил: Премудрость прости. Мы отслужили пятую обедню в присутствии царя и седьмую в сослужении с патриархом московским. После того как Никон совершил отпуст, патриархи вошли в алтарь, сняли облачения и, выйдя, благословили царя. В этот час наш учитель обратился к царю с просьбой отпустить его, но царь отвечал ему: «нет, отец мой, прошу тебя остаться здесь и молиться за меня, прося, чтобы Бог даровал мне победу над врагом, дабы я поскорее возвратился, занялся твоими делами и наделил тебя, как тебе приличествует». Наш учитель сказал на это: «господин мой! ты знаешь, что я больше четырех лет в отсутствии от своего престола и, к моему злополучию, замедлил столько времени на дороге в стране молдавской в валашской; если будет на то твои царская воля, отпусти меня в путь». Царь отвечал ему: «ты пробыл столько времени в чужих странах, пробудь и в моей столько же, дабы она освятилась твоим присутствием, ибо твоими молитвами и своим мечом я буду победителем над врагами моими». Тогда наш учитель замолчал и не промолвил более ни слова. Царь же, взяв за руку нашего учителя, подвел его к патриарху Никону, говоря: «вот мой наместник; я поручаю тебя ему: чего пожелаешь, проси у него». Затем он простился с ним и ушел, а мы отправились в свой монастырь.

Никон предупредил нас, чтобы мы вернулись чрез два часа проводить царя. Ударили в большой колокол, и все жители города поспешили для прощания с царем. Мы отправились в собор. Оба патриарха облачились и алтаре вместе [144] с архиереями и архимандритами. Все вышли в нарфекс и стали, по обыкновению, в ряд кругом Никона. Колокола гремели. Когда царь сошел из дворца, зазвонили во все колокола, так что земля поколебалась и наши уши оглохли. Оба патриарха вышли навстречу царю и благословили его. Он был облечен в царское одеяние из чудеснейшей венецианской золотой парчи, ослепляющей взоры; кругом одеяния, на ширину в четыре пальца, как мы уже говорили, был жемчуг, драгоценные каменья и золото, согласно тому, как обыкновенно одевались греческие цари. Он не стал на своем царском месте, а пришел и остановился близ нас, за правою колонной, покрытой, как мы говорили, красным сукном. Тогда начали петь службу на брань, с канонархом, попеременно на обоих клиросах, приятным напевом. Затем царь подошел к патриарху Никону, который сошел вниз с архиерейского места, и вручил ему письмо, и тот прочел его. Драгоман перевел его нашему учителю. Оно было от воеводы Могилева и содержание его такое: когда их осадил проклятый Радзивил и завладел первым земляным валом города, царские войска храбро бросились на него и заняли позицию кругом всего города. От гетмана Хмеля прибыл один из близких к нему полковников, известный Золоторинскос (Золотаренко), и с ним 40000 отборных казаков. Напали на Радзивила с четырех сторон, а из города стреляли по нему из пушек. Когда беда окружила его со всех сторон, он переменил одежду, подобно дьяволам, и бежал с немногими людьми, покинув свое войско, из которого никто не спасся. Мы порадовались этой вести.

Когда наступило время чтения Евангелия, вышли из алтаря три дьякона: у протодьякона в руках было Евангелие, а другие двое несли свечи. Архидиакон сошел, взял Евангелие у протодьякона и открыл пред патриархом, который, сняв митру, прочел его. По окончании службы, оба патриарха пошли к дверям алтаря: царь подошел к ним и они его благословили и окропили святою водой; он вошел в алтарь, где прикладывался; также прикладывался ко всем иконам собора и простился с мощами святых. Точно так же подходили все его вельможи, получили благословение от патриархов, и Никон окропил их святою водой до последнего. Царь возвратился, наклонил голову, а патриархи прочли над ним молитвы брани и победы над врагами заступлением всех святых, древних и новых, коих поименовывали одного за другим. Потом [145] они благословили царя, поклонились ему, и он поклонился им, взяли его за руку и облобызали его, плача. Затем патриарх Никон стал перед царем и возвысил свой голос, призывая благословение Божие на царя в прекрасном вступлении, с примерами и изречениями, взятыми у древних: подобно тому как Бог даровал победу Моисею над фараоном и пр., и в новой истории: о победе Константина над Максимианом и Максенцием и пр., и (говорил) многое, подобное этому, в красноречивых выражениях, последовательно и неспешно, уподобляясь текущему источнику. Когда он запинался или ошибался, то долго обдумывал и молчал: некому было порицать его и досадовать, но все молча и внимательно слушали его слова, особливо царь, который стоял, сложив руки крестом и опустив голову, смиренно и безмолвно, как бедняк и раб пред своим господином. Какое это великое чудо мы видели! царь стоит с непокрытой головой, а патриарх в митре. О, люди! тот стоял, сложив руки крестом, а этот с жаром ораторствовал и жестикулировал перед ним: тот — с опущенною головой, в молчании, а этот, проповедуя, склонил к нему свою голову в митре; у того голос пониженный и тихий, а у этого — толстый и громкий; тот — как будто невольник, а этот — словно господин. Какое зрелище для нас! Бог свидетель, что у нас сердце болело за царя. Что это за чрезвычайное смирение! Благодарим Всевышнего Бога и славим Его за оказанную нам милость тем, что мы видели эти чудные, изумительные дела! Окончив свое слово молитвенным благожеланием царю, патриарх поклонился ему и вторично облобызался с ним. Патриархи проводили царя за южные врата церкви, где возвышались царские знамена в руках ратников. Царь укрепил один из крестов, кои дали ему патриархи, на знамени, на котором с обеих сторон изображена Голгофа с лестницей, а на Голгофе крест — все из листового золота. Другой крест он укрепил на знамени соборной церкви, которая в честь Успения Владычицы. Затем патриархи вернулись и вышли чрез западные двери церкви большим крестным ходом, при чем священники и дьяконы несли хоругви и иконы. Мы встретили царя и пошли впереди него по дощатым мосткам, заранее приготовленным. Еще раньше стрельцы усыпали их все желтым песком до выхода из ворот Кремля. Горело множество больших свечей, так как время было вечернее; при этом звонили во все колокола, так что земля дрожала и наши уши оглохли. Наконец, мы вышли [146] из кремлевских ворот на открытую площадь и поднялись на каменный круг, назначенный для молебствий. Певчие во время пути пели стихиры молебствия и окончили их здесь. Патриарх Никон прочел Евангелие и благословил крестом на все четыре стороны, затем, вместе с нашим учителем, благословил им царя и окропил его святою водой. Прочитав над ним молитвы на брань, они облобызались с ним. Равным образом подходили архиереи и архимандриты, кланялись ему, целовали его правую руку и подносили ему, по своему обычаю, позолоченные иконы. Потом подходили мы, дьяконы, после священников и целовали у него руку. Затем он попрощался с патриархами и сел в сани; дети султана Сибирского, как всегда, находились по правую и левую руку его, и он уехал с миром, сказав: «прости!» то есть: простите меня. (Автор, употребив русское слово, прибавляет его пояснение.) Влахернская икона была поставлена напротив него в санях; вокруг него зажгли множество свечей, ибо наступила темнота. Мы оставались и стояли до тех пор, пока не прошли все войска. С царем отправился Тверской архиепископ со многими священниками, дьяконами, монахами и иконописцами. Мы со свечами возвратились в собор, сняли облачения и отправились в свой монастырь. Царь же поехал ночевать в один из своих дворцов, отстоящий от города в трех верстах.

ГЛАВА VI.

Москва. — Численность и состав русского войска на месте военных действий. Союз со шведами. О государях вообще и о султане турецком в особенности.

Наш владыка патриарх спросил московского патриарха о численности войска, которое отправилось теперь с царем. Тот сказал: «триста тысяч собственного войска; из них сорок тысяч, в полных железных доспехах, постоянно находятся при царе». Это кроме тех, которых царь послал со своими вельможами вперед себя, как мы сказали раньше. Патриарх продолжал: «я дал ему десять тысяч ратников с конями и оружием. От монастырей, находящихся в Московии, и от архиереев дано столько же, от каждого, сообразно с его средствами, с его угодьями и доходами; даже от самых малых монастырей царь взял по одному человеку с вооружением, лошадью, припасами и деньгами на расход, [147] ибо все монастыри пользуются щедротами царя и пожалованными им угодьями, пока не наступит нужда, как ныне. Это сверх припасов, которые царь обязал их доставить в Смоленск».

Келарь монастыря св. Троицы сообщил нам, что они отправили с царем 10.000 ратников и послали ему в Смоленск припасов: пшеницы, сухарей, муки, ржи, ячменя, овса (В подлиннике: фрум; вероятно, новогреческое вроми, овес.) для лошадей, масла и пр., около двадцати трех тысяч кейлей, (В настоящее время 1 кейле – приблизительно 1,3 четверика. Здесь в обеих рукописях прибавлено: «хлеба, сухарей, ржи, ячменя и овса около 120.000 кейлей».) именно больших шомболей; каждые три кейля с трудом может нести лошадь на телеге. Сочли, что это стоит более двухсот тысяч динаров. Также (было взято) и от других монастырей, по их степени. Из монастыря Кирилла Белозерского, в (подворье) которого мы остановилась, второго после Троицкого, прислали царю сто ратников и более чем на 10.000 динаров припасов, которые были доставлены в Смоленск. Из Соловецкого монастыря прислали ему пять тысяч динаров, по причине дальности расстояния.

Упомянутые триста тысяч составляют собственное войско царя; с боярами он послал еще около четырехсот тысяч, как сказал патриарх нашему учителю, и взял с собой двадцать тысяч из племени Собачелицых, которые своим видом пугают коней и всадников. Целью его было употреблять их не для войны, а для того, чтобы враги страшились его имени и могущества, когда увидят, что Собачелицые едят людей. Хмель, как мы сказали, прислал к царю полковника Золотаренко с 40.000 казаков, которым царь назначил ежегодное содержание из своей казны. Через две недели по отъезде царя, его наместники и министры отправили одного из высших сановников, по имени Василия Бутурлина, со 120.000 ратников, из коих 30.000 были пешие, а остальные — конные, и с ними еще 10.000 собачелицых Лопани. Большинство этих ратников татары, черемисы, мордва, монголы, башкиры, калмыки и пр. Мы ходили смотреть на них; это — народ с самыми разнообразными лицами: только по лицам и можно отличить, кто к какому племени принадлежит. Каждому народу дано особое оружие. Большинство ратников, а ратники царя все, снабжены в изобилии ружьями, Что же [148] касается этих племен, то большая часть их была одета в красивые железные латы и имела на головах маленькие шапки наподобие шлемов; их руки, плеча и бедра (были покрыты железом), даже сапоги из железа; многие из них с копьями, секирами и иным оружием. Мы ежедневно, в течение этого Великого поста, ходили смотреть на них. Эти племена были посланы, по приказанию царя, к Хмелю, с тем, чтобы, взяв с собой еще 90.000 ратников из московитов, которые стояли охраной в городе Киеве, все отправлялись с Хмелем на войну к Каменцу, к Львову и в их области. Большую часть своего войска Хмель оставил в своей стране, чтобы охранять ее от набегов татар. У него собралось из московских ратников и казаков более 300.000, как мы достоверно узнали потом от патриарха. Там они завоевали множество городов, о чем мы скажем впоследствии в своем месте.

Царь послал одного из своих бояр со 100.000 войска для охраны границы государства от татар, кроме 60.000 (а говорят, 150.000), кои постоянно стоят охраной в тамошних крепостях и рвах. Потом царь послал одного из своих бояр в области Казанскую и Астраханскую взять большую часть тамошних войск вместе с племенем калмыков, врагов хана и татар, дабы при их помощи сделать нападение на страну татар. Мы потом достоверно узнали, что их собралось на татар более двухсот тысяч.

Царь послал также приказ войскам городов Новгорода и Пскова и их областей, чтобы они шли к берегу моря и соединились со шведскими войсками, дабы окружить страну ляхов с трех сторон: с одной стороны, пограничной с Молдавией, Венгрией и частью Австрии, Хмель со своим войском; а с другой стороны земли ляхов должны придти по берегу моря войска из Новгорода и Пскова вместе со шведскими войсками. Дева, царица шведской страны, о которой мы говорили раньше, не пожелала выйти замуж, и когда жители восстали против нее, она покинула царство и избрала себе место для жительства, поставив на место себя царем своего племянника. Этот новый ригa’ (король) немедленно отправил к царю посла в знак дружбы, говоря: «я помогу тебе сам; ляхи силой завладели пятнадцатью городами нашей страны, и мое желание — освободить эти города от их власти». Царь согласился. Впоследствии мы слышали от царя, что король пришел сушей и морем, отвоевал свои города и совершил в стране [149] ляхов великие опустошения. Он послал морем пятьдесят больших галеонов с 25.000 ратников, и столько же ратников сушей, и прислал царю в настоящее время 24.000 ружей в ящиках, стоящих более ста тысяч динаров. Все эти короли, именно: английский, голландский, шведский и иные, присылают царю ежегодно военное оружие: ружья, панцири и холодное оружие в изобилии, а он дает в обмен пшеницу и рожь, (нужную) им для пропитания и запасов, ибо все суда франков, которые приходят в пристань Архангельска, не берут из этой страны ничего кроме хлебных запасов для пропитания: как мы удостоверились, все жизненные припасы во франкских землях идут из этой страны, подобно тому как жизненные припасы страны ляхов получались из земли казаков. По таковой причине все эти короли подносят царю великие дары и постоянно отправляют к нему послов ради поддержания дружбы; иначе, как только прекратится подвоз припасов, им нечем будет существовать, ибо страна их очень тесна и в ней мало посевов.

Значение слова рига' в этой стране ниже слова краль; оно значит: бей; в стране ляхов краль, в Венгрии краль, в Англии краль, а в Голландии король, или ригa', по причине малой величины этого государства; в Венеции так же ригa', равно и во всех герцогствах. Что же касается царей, то, как мы удостоверились, первый (из них) — турецкий в Константинополе, второй — царь австрийский, именуемый кесарем, ибо, как утверждают, он, по смерти Константина, первый из царей возложил на себя корону и нарек себя кесарем; третий — царь испанский, четвертый — французский, пятый — персидский, шестой — индийский, седьмой — китайский, восьмой — абиссинский, девятый — Хота и Хатая (Татарии), десятый — царь той части Грузии, которая еще остается (независимой), одиннадцатый — московский, ибо он сделался царем после всех, во дни царя Ивана, как мы сказали. Считают раньше него также царя сибирского и царя Алтун-Падишаха, то есть султана золотой страны. Но над всеми превозносится царь турок по трем причинам: первая, что он царствует на месте Константина, который владел в свое время семью климатами и назывался автократором, то есть самодержцем; вторая, что турки убили семерых царей, кроме беев и иных властителей, и завоевали их земли: первый — царь греческий, второй — египетский, третий – болгарский, четвертый — сербский, пятый — арнаутский, шестой — требизондский, седьмой – царь Херсонеса, что есть Кафа [150] и страна татар. Царь турецкий завоевал все эти земли и убил их царей, и не только царей, но и (других) независимых владетелей. Он покорил государства валахов и молдаван и часть страны венгров и наложил на них ежегодную дань: они должны идти, куда он позовет их, и доселе состоят в его подданстве, и его власть действует среди них. Он также взял Белград и Виддин из земель кесаря; покорил часть страны персидской до Багдада, Эривань, Ван и пр.; овладел окраинами страны Абиссинской и страной Емен, которая была независимым государством; завоевал большую часть островов Белого (Средиземного) моря, как-то: Кипр, Родос в двенадцать известных островов, которые управлялись самостоятельно, и покорил часть страны Грузинской. Его власть распространяется над всем государством магрибитов, над большею частью Белого (Средиземного) моря, всем Красным и Черным морями и некоторыми частями других морей и над многими венецианскими городами на окраинах румелийской области, как-то: Салоники и иные. Все эти сведения мы получили от знающих людей, которые объехали большую часть света по суше и морю. Третья причина, почему турки превозносятся, та, что они владеют срединой мира, лучшими землей, водой, воздухом и продуктами. Главнее же всего то, что (в их обладании) гроб Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, чем они похваляются пред всеми христианскими царями, которые для посещения святых мест должны вступать в их владения. (Последняя фраза передана нами по английскому переводу, потому что в наших рукописях это место, очевидно, искажено.)

ГЛАВА VII.

Москва. — Затруднительное положение поляков. Тщетные просьбы их о помощи. Еще сведения о числе русских войск. Донские казаки. Русская артиллерия.

Возвращаемся (к прерванному рассказу). Численность войска, выступившего из Новгорода, Пскова и той области, которая находится вблизи границ Швеции, государства кесаря и страны ляхов, простиралась всего до 120.000, по точному исчислению. Они завоевали большую часть страны ляхов, ближайшую к ним, имея во главе своей отдельного воеводу, и не переставала брать на своем пути города и крепости, грабить, [151] избивать и захватывать в плен жителей, пока не пододвинулись к царю. Это другая часть земли ляхов, (к которой примыкает) Швеция со стороны моря. Сам царь шел средним путем. Гнев Божий разразился над ляхами с четырех сторон, и они недоумевали, с какой им воевать; однако, по своей гордости и кичливости, не желали заключить мир и заплатить дань, но просили помощи у турок, докучая им многочисленными посольствами, и обещали им большие суммы, обязываясь платить ежегодно 80.000 динаров, быть под их властью и помогать им, когда те позовут их на войну, подобно венграм, молдаванам и валахам, и открыто говорили туркам: «вы имеете больше права занять нашу страну, чем московский краль, ибо, если он завоюет наше государство, то скоро пойдет и на вас, так как мы противостоим ему и отражаем его от нас и от вашей страны». Для большего удостоверения в своей дружбе к туркам, они оставили у них заложниками двух сыновей прежнего краля, и обеспечение обещанных сумм и дани, ибо того краля, который поддерживал и подкреплял Хмеля, ляхи, как говорят, умертвили отравой и поставили на место него брата. Что же этот сделал? Он женился на вдове своего брата, с дозволения папы, — скверный поступок, какого не совершали в свое время даже идолопоклонники. Племянников своих он, как мы сказали, отправил к туркам. Равным образом ляхи посылали и к татарам, обещая большие суммы за то, чтобы те пришли к ним на помощь. Но турки, люди очень умные, не пожелали им помочь, выставляя две причины: первая: «вы христиане и у нас нет ничего общего с вами»; вторая: «если вы желаете, чтобы мы вам помогли и приказали татарскому хану, венгерскому королю и беям молдавскому и валашскому, чтобы все они шли к вам на помощь против вашего врага, то давайте нам сумму дани, на основании которой вы заключали мир с вечной памяти султаном Османом: ежегодно 70.000 пиастров и 80.000 голов крупного и мелкого скота. Вот уже тридцать пять лет, как вы ничего нам не платите; уплатите нам все, что следует с вас, (если хотите) чтобы мы исполнили вашу просьбу». Этим ответом они заставили ляхов молчать. Турки боялись вступить во враждебные отношения с царем: у них было сильное опасение со стороны Черного моря. Сношения между ними не прекращалась до конца этого лета, как мы потом расскажем. Ляхи надеялись на помощь от цесаря, но царь первый отправил к нему посла [152] для утверждения взаимной дружбы, и тот отказался помогать ляхам. Они потеряли надежду на всех. Да будет благоугодно всевышнему Богу Творцу искоренять их вконец, в возмездие за то, что они сделали с бедными казаками в эти три года: за убийства малых детей и беременных женщин, который не мыслят зла; за поджоги и немилосердное избиение всех, в особенности в ночи страстей Господа нашего Иисуса Христа!

Возвращаемся к нашему исчислению войск царя (действующих) в настоящее время. Как мы упомянули, он послал с боярами около 400.000, а с ним отправилось в поход 300.000; от Хмеля явилось к нему 40.000, а войск Новгорода и Пскова было 120.000. Собачелицых было сначала 30.000, а потом явилось в царю летом такое же племя, но еще более дикое, чем те, — мы видели их впоследствии - числом 40.000. Из ратников Архангельска, называемых казаками, пришли к нему 1500 юношей, подобных демонам, — да будет благословен Создатель их! Смотря на них, мы уподобляли их юношам друзов в нашей стране. Когда крестился царевич-мусульманин, то, взяв войско, ему принадлежащее, в числе 10.000, он, как мы сказали, отправился на помощь царю, будучи послан патриархом. В страну казаков царь отправил около 100.000, не считая войска Хмеля; послал так же одного из бояр, по имени Шереметева, со 100.000, стеречь границу со стороны татар вместе с теми 160.000, которые пребывают в башнях и укреплениях у рвов. У царя всегда имеется 30.000 немецких солдат, искусных в верховой езде и управлении пушками; они распределены между его войском с ежегодным жалованьем. Издавна царь имеет на жалованье 1000 опытных солдат из ляхов; под греческим знаменем бывает в иные годы по 400 человек на его жалованье. Затем царь послал другого князя взять ратников из Казани и Астрахани и калмыцких татар более 200.000, чтобы сделать с ними нападение на страну татар и помешать этим последним идти к ляхам, ибо Крым, резиденция хана, находится в расстоянии пятнадцати дней пути от Астрахани. Впоследствии прибыл на помощь царю один из черкесских беков, живущих близ Астрахани, с 20.000 храбрецов. Вот что мы достоверно узнали и что видели касательно царских войск, коих никто не может исчислить, кроме Всевышнего Бога, ибо, как турецкий султан величается перед всеми царями многочисленностью своих подданных, так и этот царь [153] еще более превозносится множеством своих. Удивительнее всего то, что все эти ратники вооружены огнестрельным оружием и у каждого не одно, а несколько.

Что касается донских казаков, которые ходят в Черное море, числом 40.000, то они также стоят под властью царя. Татары трепещут перед ними, ибо казаки всегда нечаянно нападают на их страну, забирают их в плен и привозят в страну московитов, где и продают. Так как татары наказание для христиан, живущих вокруг них, то Бог послал на них этих (казаков) в возмездие им (да увеличит Бог их силу над ними!). Также и турки на Черном море боятся казаков, ибо они весьма выносливы и храбры на войне — мы видали их — и не боятся смерти. Если доживем до будущего года, то расскажем о них.

Большую часть этих известий мы в достоверности узнали из уст патриарха, который сказал еще: «царь взял с собой с прошлого года три большие пушки, длиной каждая более 15 локтей; каждую пушку везут 1500 лошадей и при каждой 500 стрельцов. Этими пушками он сделал пролом в стене Смоленска, выстроенной из плит дикого камня». Об этих пушках нам рассказывали греческие купцы, которые видели их здесь; и мы видели пушки, похожие на банки и бочки, короткие и толстые; говорят, что при стрельбе из них заряд поднимается к небу и падает в средину города или крепости, производя пожар и сильное разрушение и глубоко взрывая землю. В настоящее время доставлены царю из франкских земель пушки, стреляющие без звука: они принадлежат к числу царских сокровищ.

ГЛАВА VIII.

Москва. — Отношение к крымским татарам. Причины их безнаказанности. Пророческие слова митрополита Исы о татарах. Настоящее политическое положение.

Быть может, кто-нибудь спросит: «если у царя такое множество, сотни тысяч, войска, то почему он не пойдет и не истребит татар с лица земли, так как они постоянно переходят границу его страны, жгут, берут в плен жителей и совершают всякие ужасы? Так же поступают они с казаками, молдаванами и валахами; берут с них большие суммы и обманывают». На это мы ответим, что много раз расспрашивали об этом даже высокопоставленных лиц [154] государства и удостоверились, что причина этого двоякая: первая — что ляхи, со времен своего усиления до сих пор, вовсе не держат слова и не соблюдают клятвы: сколько раз отец теперешнего царя и этот царь хотели идти на татар, но опасались вероломного нападения ляхов на свою страну, ибо, когда эти последние овладели Смоленском и его округом, то между ними и городом Москвой оставалось только триста верст. Цари обладают большим умом, превосходнейшим нашего: никто не пойдет на врага, оставив другого врага позади себя. Это — первое извинение. Вторая причина та, что от татарской границы до московской расстояние более месяца хорошей езды, потому что вся дорога идет дикими, труднопроходимыми местами, имея болота справа и слева, и по ней нельзя ехать иначе как поодиночке. Но скверные татары выступают неожиданно и не берут с собою иной провизии кроме поджаренной муки в кожаных мешках. Каждый, даже бедняк, имеет при себе четыре — пять лошадей, и расстояние в пять—шесть дней пути они совершают в одну ночь. Где находят воду, кладут муки в сосуд, варят с водой и пьют, и это заменяет им хлеб и питье там, где вода плоха. Они режут лошадей и едят не варя и берут (мясо) про запас под седло своих лошадей. Что касается корма их лошадей, то татары собирают сухую траву в своей стране, крепко скручивают ее, как веревки, навьючивают на лошадей и этим кормят их в меру. При такой умеренности они достигают цели (своего похода). Куда бы они ни направлялись, они нападают внезапно, как дикие звери, поджигают жилища, ловят людей, (выбегающих) из домов, и увозят их на своих лошадях и арбах со всем имуществом, захваченным у них в добычу, и убегают с ними. Пленников они кормят скудно, лишь по необходимости, лошадиным мясом, которое сами едят; по этой причине многие пленники умирают на дороге от голода, жажды и усталости. Московиты не в силах выносить такой жизни в дороге и потому не могут пройти этого пути. Но сей благополучный царь, как мы сказали, со времени своего воцарения до сих пор, беспрестанно захватывает те дороги и устраивает на них крепости, города и рвы, так что между его границей и Крымом, резиденцией хана, расстояние составляет пять дней пути. Уже несколько лет, как он готовит там припасы и военные снаряды, чтобы предпринять поход в удобное время. Я утверждаю, что это время близко: если будет угодно Всевышнему Богу, (оно наступит) при жизни нашей. [155] Может быть, покойный митрополит Иса (Митрополит Иса (Иисус), о коем не раз упоминает Павел Алеппский, сопровождал в Россию Антиохийского патриарха Иоакима Дау, который прибыл в Москву в 1586 г., в начале царствования Феодора Иоанновича, (а не в конце царствования Иоанна Грозного, как ошибочно сказано в нашем примечании к гл. VI, кн. VII). Этот митрополит составил стихотворное описание своего путешествия.) в своем стихотворении изрек пророчество, говоря о татарах, которые едят лошадиное мясо: «если бы они, подобно арабам, не рассеивались по пустырям в темные ночи, то память о них исчезла бы и корень их погиб; но если угодно будет Богу — да возвеличится Его могущество! — их скоро постигнет неожиданное мщение: Он пошлет на них агу русских с войсками ляхов, с конницей, подобной бурному ветру, снесет их как зрелый посев на жатве и отдаст их тела в пищу диким зверям, и мы воскликнем: идем на помощь христианам! да погибнут татары! нет (им) пощады!» Вот что сказал в то время Богом помилованный. Вероятно, это было его желанием, и то, чего он желал, теперь достигнуто. Доказательства этого ясны. Со времен Богом помилованного царя Ивана ни один из московских царей не ходил ни на кого войной; они спокойно жили сами для себя, довольствуясь своим царством и своею страной. Слава имени Божьему! все ожидали прибытия Антиохийского патриарха. Когда мы приехали в Молдавию, весь свет восстал против Василия; подобное этому случилось и в Валахии. Татары, уже восемь лет находившиеся в братском согласии с Хмелем, отделились от него, так что он был принужден прибегнуть к царю. Большая дружба, существовавшая между царем и ляхами, была разорвана, так что, прежде чем мы прибыли к царю, он уже пошел на ляхов войной, и случилось с ними то, что случилось. Татары, также бывшие с ним в мире, стали врагами московитов, потому что нарушили границу земли казаков, которая сделалась царскою. Татары жаждут получить много денег от ляхов и боятся царя. Мы были поражены этими событиями, которые переплетаются между собой подобно сети, и недоумевали, радоваться нам или бояться. Бог да вынесет нас благополучно из этих стран, кои, если охватить их мятеж, никогда не умиротворятся! Не знаем, каков будет конец; может быть — но Бог больше знает – срок близок и мы находимся на исходе времени. [156]

ГЛАВА IX.

Москва. — Средства для содержания войска. Выпуск новой монеты. Беглецы из войска. Наказания на разные преступления.

Возвращаемся к тому, о чем мы говорили раньше. До сих пор царь совсем не открывал своих казнохранилищ для содержания войска, но снабдил их в прошлом году в достаточном количестве запасами из денег, собранных с домов торговых людей и вельмож царства. Говорят, что царь нашел в казнохранилище одной из крепостей, которую он взял в начале (войны), шесть миллионов динаров золотою монетой. В нынешнем году он получил большие состояния, вместе с домами и всею недвижимостью, из имущества богачей, которые умерли, не оставив наследников. Кроме того, он в настоящее время выпустил новую монету, а именно: он разделил каждый пиастр-реал на четыре части и каждую часть отчеканил в монету со своим изображением верхом на коне. Эти монеты назвали четверть, то есть четыре (?) части. Таким образом, каждый пиастр он обратил в два. Потом он отчеканил высокопробные пиастры со своим клеймом и изображением, сделав каждый из них равным двум. Также отчеканил пиастры из красной меди и выпустил вместо (серебряных) пиастров, объявив во всеобщее сведение о введении их в обращение при сделках, и платил ими за содержание войска. Вся выгода от этого досталась казне, по причине любви всех московитов к своему царю, равной любви их к всевышнему Творцу. Мы бывали свидетелями, что, когда мы им давали пиастр-реал, они не брали его, но плевали на него, то есть на изображение франков; когда же давали деньги с отчеканенным изображением царя, они целовали его, говоря: «сударь, то есть принимаем: это деньги нашего господина царя, лучше денег еретиков франков».

Когда царь отправился в поход и достиг Смоленска, некоторые из конных ратников, слабые и малоземельные, убежали тайком и возвратились в свои дома без спроса, но не могли скрыться: их находили царские слуги, разъезжавшие по областям, и приводили в столицу со связанными за спиной руками, в оковах, к министрам и наместникам царя. Немедленно их обнажали и водили по всему городу, при чем позади шел палач с кнутом из длинных сырых [157] бычачьих жил, провозглашал их преступление и при каждом шаге стегал кнутом: кровь брызгала — отвратительно человеку смотреть на такие дела! Бедняга кричал только: сударь, то есть имя царя, который может его избавить. Так продолжали идти с ними, пока не возвращались в приказ, так что его плечи и спина принимали вид, достойный плача: кровь лилась из них ручьем. Одних из них бросали в тюрьму, других вешали. Вот каким образом они мучают преступников. Если вор украл золотую или серебряную вещь, то ее вешают ему на язык, водят его по городу, объявляя его преступление при ударах кнутом, и затем бросают в тюрьму, (где он остается), пока не отсидит свой срок. За золотых дел мастерами существует весьма строгий надзор, какого мы не видывали нигде в других странах: они должны продавать только чистое серебро без обмана и подделки. Все серебряные вещи у них из каракушей, (Выше (кн. V, гл. Х) автор называет эту монету каракуш риял, то есть орлиные реалы.) а золотые — из динаров. Что бы ты ни пожелал купить себе, все найдешь в отчеканенном и готовом виде. За серебряную вещь кладут на противоположную чашку весов серебро же, и ты уплачиваешь сообразно с тем, сколько мастер согласится взять за работу; а если вещь позолочена, то он считает и золото. Если откроют, что мастер совершил подделку в изготовленной им вещи, то ее немедленно расплавляют и вливают ему в рот. Это хорошо известный, строгий закон. У них копейки ценятся гораздо больше, чем пиастры и динары.

Мы заметили, что они казнят смертью, без пощады и помилования, за четыре преступления: за измену, убийство, святотатство и лишение девицы невинности без ее согласия. При этом непременно оглашают преступление (водя преступника) по городу, под кнутом, от чего многие умирают. Мы видали, что некоторым отрубали головы секирой на плахе, а не мечом: это были убийцы своих господ. Видели, что одного сожгли в доме, который сделали для него на площади; связали его и, подложив соломы, зажгли, и он сгорел: он умышленно поджег дом своего господина. Непременно сжигают также содомита. Прелюбодею, если царь и патриарх о нем не узнают, возможно спасение (от казни): после того, как его обведут по городу под кнутом, как мы это описали, заключают в тюрьму и налагают большой штраф. Также, кто [158] поносит царя, никогда не спасется (от казни), как мы тому были свидетелями — Боже избави нас! — ибо как тот, кто хулит Бога, не может получить у них прощения, так и поносящий царя лишается головы. Если кто обвинит в каком-либо преступлении своего знакомого, то последнего подвергают всякого рода пыткам, чтобы он сознался; если сознается, так; а если не сознается и (значит) другой обвинил его ложно, то этого наказывают хуже первого и присуждают к уплате ему денег на расход по лечению ран, до его выздоровления. Горе тому, кто совершит преступление, богатый он или бедный! Никакое заступничество, никакой подкуп не принимаются, над ним совершают суд справедливо, по Божьему закону, как мы часто видали, ибо до такой строгости, какая у них существует, не достигал никто из царей. Вот что мы могли теперь изложить точно и обстоятельно.

ГЛАВА X.

Москва. — Порядок управления в отсутствие царя. Прием у патриарха Никона. Патриарший приказ и тюрьма. Патриаршие бояре. Доходы патриарха Никона. Его строгость к духовенству. Ссылка келаря Троицкого монастыря. Арсений Суханов.

Перед своим отъездом царь поставил на место себя полномочного наместника и нескольких министров. Из них на каждого возложено одно дело; высшее же решение принадлежит наместнику. Наблюдателем над всеми он поставил патриарха: ни одно дело, важное или незначительное, не делается иначе, как с его совета и по докладе ему министрами каждое утро. Обыкновенно, ежедневно, рано поутру, министры являлась в приказ, то есть диван, для рассмотрения, со всевозможною тщательностью, как государственных дел, так и народных, потому что никто, ни в каком случае, не ходит по делу к ним на дом. Так, мы видели своими глазами, что самый важный из них, царский наместник, приезжал в морозные дни в санях, задок которых покрыт шкурой белого или черного медведя; за ним следовали лишь двое—трое слуг; и он, и слуги были одеты в простые платья, ибо они обычно не любят дорогих платьев, а надевают что придется. Все министры, собравшись в диване, (оставались там), пока не прозвонит колокол патриарха: обыкновенно, дверь у патриарха всегда бывает заперта, от одной службы до другой, И охраняется привратниками, пока не прозвонит колокол; [159] тогда патриарх выходит во внешний диван. Бояре стояли у его дверей на сильном холоде, пока патриарх не приказывал их впустить. Так мы видали их своими глазами, ибо наш владыка патриарх, во все время отсутствия царя, ежедневно отправлялся к патриарху Никону узнавать от него о здоровье царя и какие получены известия. Когда дозволение было испрошено и наш владыка входил к нему, то прежде чем приветствовать его, тот непременно вставал, оборачивался к иконам и пел Достойно есть, а его архидиакон — Господи помилуй трижды и Благослови, при чем они делали земной поклон; тогда оба патриарха, облобызавшись, садились для беседы, а толмач переводил их речи, пока не кончат. А бояре в это время сидели снаружи, пока патриарх не позволит им войти. При входе их, он опять оборачивался к иконам, читая про себя Достойно есть, при чем все они делали земной поклон и оставались с непокрытою головой до самого ухода. Каждый из них, приблизившись, кланялся ему до земли, подходил под благословение и в заключение вторично делал земной поклон. Так подходили все под благословение, даже их маленькие дети поступали точно так же. Патриарх разговаривал с ними стоя, при чем они докладывали ему все текущие дела, на кои он давал ответ, приказывая им, что должно делать. Как нам случалось видать, государственные вельможи вообще не чувствуют особенного страха пред царем и не боятся его, а наверно патриарха больше боятся. Предшественники патриарха Никона никогда не занимались государственными делами, но этот патриарх, благодаря своему проницательному, острому уму и знаниям, искусен во всех отраслях дел духовных, государственных и мирских, так как он был женат и на опыте ознакомился с мирскими делами. По окончании приема, патриарх опять оборачивался к иконам, пел вторично Достойно есть и, обернувшись, благословлял бояр и отпускал их. Затем шел вперед них в церковь, ибо он, обыкновенно, никогда не пропускает службы в церкви, три раза, днем и ночью, присутствуя за обедней и вечерней, и в большую часть дней совершает литургию. При входе и выходе многие подавали ему чолофитат (челобитные), то есть прошения по своим обстоятельствам и делам, ибо никто не может видеть патриарха в его келиях, за исключением бояр поутру. Но под его келиями есть семь приказов, то есть диванов и судов, в коих заседают семь судей со многими писцами. Каждый диван [160] назначен для своих особых дел: один — для монахов и монастырей, и в нем они судятся, другой — для священников, и кто является из областей, далеких или близких, чтобы сделаться священником, имея при себе свидетельство от своего города, тот представляет таковое боярину этого дивана, который состоит также патриаршим казначеем. Монах оставляет свидетельства у себя, пока не наберется их двадцать, тридцать, и тогда докладываете их патриарху в один день. Когда просители явятся к патриарху, он обходит их с какою-нибудь книгой: кто прочтет хорошо, на прошении того он делает помету: «достоин», а кто не сумеет прочесть, того он прогоняет, ибо значение патриарха здесь равно царскому. Мы много раз видали таких просителей, которые приезжали за тысячи верст, из областей, прилежащих к Сибири, и иных.

Патриарх и архиереи не получают годового сбора со своей паствы, а имеют содержание от пожалованных имений и получают ежегодно определенный сбор с каждого священника, смотря по его состоянию.

Есть еще приказ для наследств. С каждого наследства патриарх получает одну десятую, кроме того, что берут судья и его люди. Всякому новопоставляемому священнику приходится также делать большие траты при поставлении. Обо всех делах, происходящих ежедневно в этих приказах, судьи ходят докладывать патриарху и получают от него ответ, как ему угодно будет (решить). Челобитные, которые патриарх отбирает у людей, он уносит и читает в своих кельях. Всякий, кто получил ответ, удаляется, а чьего имени не было, тот знает, что его дело не исполнено.

Во всяком месте (пребывания архиерея) есть тюрьма, снабженная тяжелыми железными оковами и большими деревянными колодками. Если кто из настоятелей монастырей или важных священников совершит проступок, тот, будучи заключен в оковы, должен просевать муку ночью и днем при пекарне, пока не отбудет срок наказания: нам случалось их видать в таком положении.

Патриарха окружает множество бояр, из коих большую часть он делает теперь правителями (областей), каков, например, воевода Путивля и другие; из них же бывают уполномоченные, казначеи и келари для всяких дел: одни (надзирают) над казнохранилищем, другие над патриаршим домом, иные над доходами, иные над расходами. Патриарх [161] не позволяет своим дьяконам входить во внутренние его келии и (вообще) никому, кто умеет читать, дабы не прочли его тайных бумаг и прочего, что только у него есть. Он имеет своих собственных золотых дел мастеров, портных, кузнецов, каменщиков, плотников, живописцев, по всякого рода мастерствам. Все они получают ежегодное содержание, одежду, подарки и пр. Этот патриарх имеет большое влияние на царя, и потому, в то время как прежде было пожаловано от царя патриархии в угодье 10.000 крестьянских домов, Никон довел их число до 25.000, ибо, всякий раз, как умирает кто-либо из бояр, патриарх является к царю и выпрашивает себе часть крестьян и имений умершего. Он взял также себе во владение много озер, кои приносят ему большой доход от соли и рыбы. Так действует он теперь, по распоряжению царя, получив хрисовул, (в силу которого) всякий раз как умирает боярин, не имеющий наследников, ему наследует патриарх. Таким образом он взял себе соляные озера, ежегодно приносящие ему большой доход, тогда как патриархи, бывшие до него, рыбу и соль приобретали покупкой. Он также воспретил всякому, кто этим торгует, платить пошлину — и все это в силу хрисовула. При продаже лошадей в столице и во всяком другом городе, царь получает две копейки с рубля, а монастырь Св. Троицы одну копейку; такой порядок во всей стране московской: из пошлины один архонт берет для царя две части суммы, а архонт (Под этим словом, которое часто встречается у Павла, здесь разумеется один из служилых людей. В других случаях мы переводим его словом «боярин», которое автор не употребил ни разу.) монастыря Св. Троицы одну часть. Но патриарх Никон взял себе половину дохода монахов, так что его ежедневный (Очевидно ошибочно вместо: ежегодный. Впрочем, в английском переводе также: ежедневный (daily).) доход составляет, как говорят, 20.000 рублей. Доход его с церквей этого города и окрестностей составляет 14.000 рублей в год; со всякой церкви (взимается), по числу ее прихожан, с самой бедной — рубль. Также получает он ежегодный сбор со всех церквей и священников своей области, который они вносят ему и своему архиерею. Доход монастыря Св. Троицы равен трети царского дохода, но патриарх Никон присвоил себе половину этого дохода, говоря: «патриарх имеет на это больше права». Он взял также большую часть царских сокровищ монастыря (Св. Троицы), как мы потом [162] увидели, — из них ни одного не было в патриаршей церкви, они даны в нее патриархом — облачения, обильно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом, сосуды и пр. Монахам же осталось немного. Как человек с острым умом, Никон возвысился над положением иерарха и стал ведать государственные дела, и все начали его бояться. Тогда как (прежде) всякий архимандрит поставлялся и сменялся только по приказанию царя, патриарх Никон уничтожил этот закон: стал ставить и сменять их без спроса.

От того Бог отступился и тот навлек на себя Его гнев, кто совершил проступок и провинился пред патриархом: пьянствовал или был ленив в молитве, ибо такового патриарх немедленно ссылает в заточение. В прежнее время сибирские монастыри были пусты, но Никон, в свое управление, переполнил их злополучными настоятелями монастырей, священниками и монахами. Если священник провинился, патриарх тотчас снимает с него колпак: (Это татарское слово стоит в подлиннике.) это значит, что он лишен священнического сана. Бывает, что он сам сжалится над ним и простит его, но ходатайства ни за кого не принимает, и, кроме царя, никто не осмеливается явиться перед ним заступником. Разгневавшись на многих священников, он по справедливости сбрил им волосы и отправил в ссылку вместе с женами и детьми, чтобы там они окончили свою жизнь в злополучии. Такою строгостью он всех устрашил, и его слово стало решающим. В последнее время он дошел до того, что отставил от должности келаря монастыря Св. Троицы и заточил его в один монастырь, хотя тот, по своему значению, быль третьим правителем, ибо в этой стране считают трех правителей: царя, патриарха и келаря Св. Троицы. Нам случалось видать, что, когда он приезжал из монастыря или отправлялся куда-нибудь, то его сопровождало множество архонтов, служителей и ратников, чего нет и у патриарха. После такого сана патриарх сделал его мельником в том монастыре, куда он был заточен.

Нам рассказывали о монастыре Сифска (Сийский), что он находится среди озера, в некотором расстоянии от моря, и отстоит от Москвы на 1.500 верст. Его обитатели весьма злы и жестоки и нисколько не сострадательны к людям, туда сосланным: не дают им отдыха, так что большинство заточенных в него умирают от притеснений. [163]

Причина заточения келаря была следующая: до сведения патриарха дошло, что келарь брал взятки с богатых ратников монастыря, чтобы им не идти в поход, и посылал вместо них бедных, у которых не было средств (содержать себя), ибо монастырю св. Троицы цари дали в пользование четыре полка ратников, каждый в 600 человек, (В английском переводе: в 300 человек.) дабы они поочередно держали стражу в нем и охраняли его интересы. Патриарх поставил на его место келарем архидиакона Арсения (Суханова), который приезжал в нашу страну с иерусалимским патриархом и из Алеппо поехал в Грузию. По прибытии его в Москву, патриарх и царь созвали собор (По английскому переводу; в обеих наших рукописях: «он созвал собор для патриарха и царя».) и послали Арсения на Св. Гору с обильною милостыней для монастырей и письмами на имя настоятелей их (с просьбой) дать Арсению, сколько они могут, древних греческих книг, так как этот патриарх и царь, чрезвычайно любя греческие обряды, с течением времени заметили, что в их книгах произошли искажения. Они слышали, что на Св. Горе собраны все греческие книги, и послали этого человека приобрести из них все редкостные и замечательные. Он отправился и добыл около пятисот важных книг разного рода. Мы встретили его, когда он проезжал по Валахии. Затем он поехал в Константинополь, где все рассмотрел, а оттуда отправился в обратный путь, захватив с собой, по поручению патриарха, множество кипарисовых досок для икон, ибо кипарис очень ценится в этой стране. Наконец, он приехал (в Москву), привезя с собой все эти вещи. Книги были помещены в особом хранилище. У московитов есть переводчики из греков, которые переводят книги одну за другой, печатают и выпускают в свет. За эти две услуги, оказанные архидиаконом Арсением, именно: что его посылали на Синай, в Египет, Иерусалим, в нашу страну и в Грузию, чтобы достоверно узнать положение этих стран, и за эту вторую услугу патриарх наградил его тем, что поставил на самую высшую степень. «Нет дара, кроме как от Отца светов». [164]

ГЛАВА XI.

Москва. — День тезоименитства царя. Служение в Алексеевском монастыре. Отпевание монахини в Новодевичьем монастыре. Описание монастыря.

Возвратимся к нашим сообщениям о царе. Запасы съестного, питья и пр. для людей и животных, военные снаряды и оружие: мечи, ружья, кольчуги, порох и пушки не переставали отправлять к царю до конца лета. Все это мы видели постоянно своими глазами. [На этой неделе прибыло из Архангельска более трехсот подвод с железными латами, сделанными в полную человеческую фигуру, так что, когда их наденут, ни малейшая часть тела не видна, а также с мечами, копьями, ружьями и пр. без числа, все из страны франков, так как царь заказал их еще давно. Мы дивились на них, не видав ничего подобного в своей стране, ибо, как нас уверяли европейцы, они никогда не вывозят их в Турцию: такой вывоз запрещен. Царь платит за них хлебными запасами].

В третью субботу поста, которая пришлась 17 марта, была память св. Алексия, человека Божия. Так как благополучный царь родился в этот день — теперь ему исполнилось 27 лет от роду — и был наречен во имя св. Алексия, то он имеет обыкновение ежегодно в этот день заказывать литургию и делать трапезу для своих приближенных и для народа; бывает большая радость. С задней стороны дворца, (Т.е. Кремля. Именем дворца автор обозначает весь Кремль.) близ второй городской стены, он построил монастырь во имя св. Алексия, человека Божия, и поместил в него большое число монахинь знатного происхождения. (Алексеевский монастырь, бывший на месте храма Спасителя и в 1837 г. переведенный в Сокольники.) Царь очень любит этот монастырь и постоянно посещает его с царицей. Если бы он в этот день присутствовал (в столице), то устроил бы большое торжество. Но патриарх сделал лучше, чем было бы в присутствии царя: он пригласил нашего владыку патриарха, и все вместе поехали в санях в монастырь. Подъехав к нему в сопровождении царского наместника и государственных сановников, патриархи вышли из саней подле ворот, откуда выступили им навстречу священники и дьяконы с иконами, крестом и кадильницей. Патриарх Никон благословил им [165] народ. При этом дьякон кадил ему. Затем встретили его все монахини. Вошли в церковь, и патриархи совершили службу вместе с прочими архиереями и архимандритами, кои всегда служат с патриархом. По выходе их из алтаря, игуменья поднесла патриарху, по обычаю, серебряно-вызолоченную икону святого, во имя коего церковь. Патриарх простился с нашим учителем, после того как игуменья поднесла им два больших черных хлеба и они благословили всех монахинь. Патриарх сел в свои сани, обитые бархатом, оба митрополита сели сзади него, справа и слева, а бояре поехали позади и впереди. Мы возвратились в свой монастырь, и нам прислали кушанья со стола царицы.

[В третье воскресенье наш учитель служил обедню в монастырской церкви и посвятил иерея и диакона, коих прислал к нему патриарх, потому что их было очень много. Точно так же в четвертую субботу он служил обедню и опять посвятил иерея и диакона. Так как на следующий день приходился праздник Благовещения, то царица прислала ему на подводах удивительно больших и прекрасных рыб разного рода, как у них принято].

В четвертое воскресенье поста, в которое приходился праздник Благовещения, рано утром ударяли в великий колокол ради торжественности праздника. Патриарх, по обыкновению, служил в церкви Благовещения, а в (Успенском) соборе один из митрополитов. Если бы царь присутствовал, то было бы великое торжество. Наш учитель служил в монастырской церкви и рукоположил священника и дьякона.

В пятый вторник пригласили нашего учителя на отпевание одной княгини в монастыре, отстоящем от города в трех верстах. Его называют Девичий монастырь. Он во имя Матери Божией «Тройное (?) Путеводительство» (Одигитрия). Мы поехали туда в санях вместе с патриархом, архиереями и всем священным чином. Нас встретили священники и диаконы с иконой монастыря, с крестом и кадильницей, вместе с игуменьей и всеми монахинями. Мы поднялись в церковь и приложились к ее святыням. Это монастырь большой, окружен огромною стеной с десятью башнями и стоит на высоком месте, господствуя над окрестностью; близ него течет река Москва. Он имеет двое больших ворот и лежит с западной стороны города. В нем две церкви. В великую церковь входишь по очень высокой лестнице. Это обширная, высокая церковь с четырьмя колоннами, точь-в-точь похожая [166] на церковь Креста. (Т.е. на церковь св. Креста близ Иерусалима, за Яффскими воротами.) Она имеет три двери. Ее иконостас похож на иконостас (Успенского) собора, с тремя алтарями. Сень над престолом чудесная, позолоченная, вся состоит из куполов, друг над другом и поддерживается ангелами; кресты, чаши — как бы чеканной работы. Что касается иконы Владычицы, которая стоит справа от алтарных дверей, то она не имеет цены по причине обилия золота, алмазов, рубинов, яхонтов, изумрудов и жемчуга, коими она осыпана. То же и на прочих иконах, которые стоят в ряду с алтарными дверьми и перед серебряными подсвечниками, а также кругом церкви до дверей. Вокруг колонн церкви размещены маленькие серебряно-вызолоченные иконы в два ряда, одни над другими; многие из них украшены чистым золотом и разноцветными каменьями, коим нет цены. Даже во всех окнах церкви помещены иконы, одна над другой, за недостатком места, ибо церковь переполнена иконами: их, может быть, больше трех тысяч. Мы дивились и изумлялись на это, ибо наименее ценная из икон в этой церкви стоит пять динаров. Даже в царских церквах мы не находили таких украшений, как в этой церкви — патриарх Никон своими устами сказал нашему владыке патриарху: «у нас нет монастыря, равного этому по богатству» — и это потому, что все монахини, которые в него поступают, княгини, жены государственных сановников, вдовы и дочери их, являются со своими богатствами и всем имуществом: драгоценностями, золотом и каменьями, и жертвуют их на монастырь, и потому он называется монастырем девиц. Кругом церкви идет огромная галерея.

Затем патриархи вошли в алтарь с архиереями и всеми служащими и надели полное облачение, все черного и фиолетового цвета: подризники, поручи, епитрахили, фелони, саккосы и омофоры; корона патриарха и митры архиереев и архимандритов были старые, назначенные исключительно для отпеваний. Облачившись, все обратились к горнему месту, сделали три поклона и вышли в нарфекс, где были поставлены носилки с телом, покрытые черным бархатом с большим крестом посредине и с рядом серебряно-вызолоченных икон, ибо умершая была монахиней. Потом, помолившись трижды на восток, стали в ряд, по обычаю, кланялись попарно патриархам и затем становились на свои места. [167] Патриарху поднесли скрученные втрое свечи и он роздал их всем служащим, которые подходили попарно, кланялись ему до и после (получения свечи) по чину и в порядке, с почтением и уважением. Он роздал свечи также государственным сановникам, родственникам покойной, ее детям и женам бояр. Затем архидиакон, взяв кадильницу, окадил покойницу, говоря: благослови владыко, а патриарх: благословен, и архидиакон начал особенную ектению по усопшим, нам неизвестную, состоящую из десяти прошений, подобно большой ектении, при чем кадил покойнице беспрерывно до конца, а певчие при каждом прошении пели Господи помилуй. Патриарх сказал возглас: Ты еси воскресение, и анагносты начали канонаршить Блаженны (Посл. CXVIII.) до конца, а певчие это пели. Патриарх сошел, окруженный дьяконами; перед ним несли серебряный подсвечник. Он отдал архидиакону свечу, которую держал в руке, окадил сначала покойницу, все время кланяясь, — а свещеносец шел перед ним — затем вышел (из нарфекса), окадил церковь, местные иконы и предстоящих – при этом дьяконы поддерживали его все время под руки — и окадил все иконы. Потом архидиакон и его товарищ стали против него и он окадил их трижды, а они кланялись ему. Архидиакон взял у него кадильницу, а патриарх, отдав ее ему, трижды помолился на восток, благословил служащих обеими руками и поклонился им, а они все сделали ему большой поклон. То же сделал наш учитель и возвратился (на свое место). Когда певчие кончили, анагност прочел Апостол, а патриарх Евангелие, а потом положенную молитву и сошел для прощания. Тогда один из священников подошел с иконой Владычицы и стал с нею по правую сторону носилок; патриарх помолился на нее и приложился к ней, открыл покров с покойницы и благословил ее крестообразно, положил ей разрешительную грамоту, возлил масло и возвратился на свое место. Стали подходить служащие по своим степеням попарно, кланялись ему и сделали то же; под конец подходили вельможи и родственники покойной [и, приложившись к образу, кланялись усопшей, проливая слезы]. Затем священник с иконой, подойдя к патриарху, стал слева от него, и игуменья с монахинями, а также родственницы усопшей, жены вельмож, подходили и прикладывалась к иконе. Подошли монахини, подняли носилки и вынесли из церкви; оба патриарха и служащие следовали позади, пока не сошли в церковное подземелье, где [168] ее и похоронили, по окончании обряда. Патриарх совершил отпуст и благословил ее могилу. Мы вышли и сняли свои облачения.

При уходе нашем из монастыря, игуменья поднесла патриархам каждому по большому черному хлебу; они возложили на него руки и благословили ее и сестер. Патриарх Никон сел в свои сани, обитые фиолетовым бархатом; архиереи окружали его. Мы также вернулись в свой монастырь. По дороге мы осмотрели площадку, которую велел устроить царь для исчисления своих войск, при чем он сидел в деревянном высоком киоске, покрытом жестяным куполом с позолоченным крестом на верхушке. Теперь он забит. Говорят, патриарх Пателярий при этом присутствовал и спросил о количестве войск, исчисленных царем; патриарх Никон ему ответил: «семьсот тысяч, получающих содержание».

(пер. Г. А. Муркоса)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Выпуск 3 (Москва) // Чтения в обществе истории и древностей российских, Книга 3 (186). 1898

© текст - Муркос Г. А. 1898
© сетевая версия - Тhietmar. 2010
© OCR - Плетнева С. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1898