Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ПАВЕЛ АЛЕППСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ АНТИОХИЙСКОГО ПАТРИАРХА МАКАРИЯ В РОССИЮ

в половине ХVІІ века,

описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским.

КНИГА XIV.

ВАЛАХИЯ

ГЛАВА VII.

Букарешт. — Свидание патриарха с господарем. Крестные ходы. Коронация. Освящение церкви.

После Пасхи, по приглашению, присланному нашему владыке патриарху господарем, мы отправились к нему и имели с ним свидание, при чем поднесли ему подарки: [московскую икону, большую лампаду, зеркало и некоторые редкости, еще уцелевшие у нас.] Господарь назначил нам содержание. Его беседа и вопросы были все глубокомысленны, от божественного писания, о предметах веры. Имея величайшее желание видаться с нашим владыкой патриархом и [86] беседовать с ним во всякое время, он перевел его из монастыря св. Саввы и поместил в своем монастыре. Это была милость Божия, ибо мы помещались в церкви монастырской, так как после пожара, здесь бывшего, ничего не уцелело кроме церквей, кои устроены со сводами и из камня; в них и помещались жители. Нам рассказывали о делах возмутительных, совершавшихся в них, ибо татары и турки, грабя и захватывая в плен, вторгались в самые алтари и совершали гнусности, попущением Господа, глаголющего, что когда Он гневается на народ, то не щадит и самых домов поклонения (Здесь кончается перевод с арабского. Все остальное переведено с английского.).

В четвертый четверток после Пасхи, по повелению господаря, мы облачились и вместе с ним вышли за город торжественным крестным ходом, с зажженными свечами, по обычаю, ибо он совершал крестные ходы неупустительно каждый четверг. То же мы сделали в пятый и шестой четверток после Пасхи. Каждый четверг направлялись в какую-нибудь иную часть города, где было открытое пространство. На пути туда певчие пели молебен. Прибыв на место, составляли широкий круг, внутри коего ставилось два кресла: одно для господаря, другое для нашего учителя. Затем расстилали посредине ковер для нашего владыки, и он становился на ковер и читал особые молитвы о ниспослании дождя и обильной жатвы, после чего возвращались назад. Впереди господаря выступали служители или телохранители, числом 12: шестеро справа и шестеро слева; шестеро из них были турки, в шитых золотом тюрбанах, шестеро — валахи, в красных бархатных шапках со шнурами. Путь свой туда и обратно господарь совершал пешком, имея по правую руку нашего учителя; шествуя рядом, они вели между собою беседу. Когда ход шел назад, певцы пели пасхальные стихиры, пока мы не доходили до монастырской церкви, и в ней служили обедню.

В четверг Вознесения мы служили обедню по приглашению господаря, причем праздник справлялся с большою торжественностью. В следующее воскресенье мы снова служили обедню, и на этот раз в присутствии великого посла от краля польского, ехавшего к султану в Адрианополь. Он внимал службе с самым живым благоговением, и у нас с ним установились вполне дружеские отношения. [87]

В Троицын день совершилось величайшее торжество, и была такая радость, какая редко бывала раньше; ибо господарь просил нашего владыку патриарха короновать его в этот день царским венцом, согласно чину, изложенному в великом царском Евхологии, и с обычным положенным для государей благословением. Итак, мы приступили к приготовлениям. Явился чухадар (Придворная должность. Обязанность чухадара, собственно, была надевать господарю обувь.) и разостлал по церкви ковры, от трона господарева до царских врат; после того как наш владыка патриарх с местным митрополитом облачились, явился постельник с камарашем (Казначей.), и, испросив разрешения, они вошли (в алтарь) и положили на престоле корону особенной формы, которая была сделана для господаря в Константинополе, длинную и высокую, напоминавшую головной убор селевкийцев(?). Тулья ее была расшита золотым позументом и украшена султаном из больших великолепных перьев, наподобие цветущей ветви, из хрусталя и разного рода драгоценных каменьев. Господарь купил ее недавно за 2 000 динаров. Еще они поместили на престоле расшитый пояс и перевязь, а также позолоченную булаву.

Когда господарь вошел (в церковь) к Трисвятому, я вышел из алтаря, сопровождаемый митрополичьим архидиаконом, оба мы с трикириями, и став перед седалищем, или троном господаря, мы поклонились ему. Тогда подошли к господарю великий бан и великий логофет, взяли его под руки и, сведя вниз, шествовали с ним шаг за шагом, а мы шли впереди них; и я, сначала обратившись в сторону нашего владыки патриарха, возгласил: «повели!» затем мой товарищ произнес: «повелите!» а я повторил: «повели, владыко Святый!» уже в близком расстоянии от царских врат, из которых вышли два архиерея и, взяв господаря под руки, ввели его в алтарь. Здесь они велели ему сделать три земных поклона перед св. престолом, и когда он, с непокрытой головой, преклонил колена, я же возгласил: «вонмем», наш учитель возложил конец своего омофора на голову господаря, говоря: «божественная благодать, во всякое время исцеляющая недужных и несовершенных довершающая, возводит христолюбивого князя Михаила, сына Радула воеводы (господарь просил нашего владыку переменить его имя «Михня» на «Михаил»), на степень государя; помолимся ныне о нем, да снизойдет на него благодать Всесвятого Духа»; и мы [88] троекратно воскликнули: «Господи, помилуй!» Затем владыка поднял его и, с помощью архиереев, сначала надел на него пояс, затем возложил перевязь и, наконец, препоясал его мечом. После этого он облачил господаря в царскую одежду, а именно в мантию, или парчовую одежду, отделанную собольим мехом; а вместо собольей шапки, какую носили прежние господари, владыка возложил на него сейчас описанную стамбульскую корону и укрепил на ней султан. Возлагая на господаря отдельные части одеяния, он каждый раз произносил: «облачаем раба Божьего... в то-то» и т. д.; и мы отвечали троекратным «аксиос!» Затем наш владыка благословил его и поцеловал; и оба архиерея взяли и передали его двум сановникам, стоявшим у дверей алтаря, и они возвели его на трон. Тогда наш учитель, выйдя из алтаря, принес господарю поздравление, благословил его и высказал ему молитвенные благожелания; за ним последовали архиереи, затем двенадцать первых сановников (Бояре в Молдавии и Валахии разделялись на три класса. Бояре 1-го класса носили бороду и в торжественных случаях серебряный посох; их было шесть: 1) великий бан Крайовы, 2) великий ворник, 3) великий логофет; 4) великий спатарь, 5) великий вестиарий и 6) великий постельник. Бояре 2-го класса так же имели серебряный посох, но бород не носили; их было тоже шесть: 1) великий ага (начальник охоты), 2) великий ключарь (начальник по продовольственной части), 3) великий каминар (начальник дворцовой стражи), 4) великий пахарник (кравчий), 5) великий стольник и 6) великий комис (обер-шталмейстер). Бояр третьего класса было семь.), священники, монахи и диаконы, а за ними остальные государственные сановники, пока все это не кончилось. Обедня завершилась рукоположением иерея. Стечение народа по случаю торжества было громадное. Господарь выписал себе из Константинополя огромный шатер, стоивший 20 кошельков, очень красивый, с тремя золотыми цепями; помимо этого он уже имел у себя два шатра. Все эти шатры он поставил рядом и обнес их стеною наподобие городской. Местность эта представляла открытое поле у ворот монастыря, окаймленное рекою, — которую господарь сделал широкою и многоводною, запрудив ручей, текущий во рвах, опоясывающих монастырские стены с третьей стороны, и прорыв для него более короткое русло, так что с каждой стороны поля были каналы с проточной водою. Само поле представляло приятное разнообразие песков и зелени; вокруг большого шатра господарь, по турецкому обычаю, поставил около семидесяти новых палаток для своей свиты, в том числе для [89] вельмож и для служителей; ибо он получил указ от визиря и султана, повелевавший ему готовиться к походу вместе с ними на венгров. Как скоро церковь, по окончании обедни, опустела, мы все вместе отправились к этому месту. Все войска, разных чинов и степеней, были выстроены в боевом порядке, под ружьем: одни из них шли впереди господаря от церкви до выхода из монастыря, другие стояли строем вдоль его пути и охраняли шатер.

В этот день приехал еще посол венгерский, привезший пушки, которые Константин воевода захватил с собою, спасаясь бегством в землю мадьяр; ибо господарь послал потребовать их назад, как собственность и боевое снаряжение княжества; и венгры, побуждаемые страхом, возвратили их немедленно. Когда мы пришли к шатру, и господарь занял свое место впереди, начала входить вся свита, чтобы вторично принести поздравления; и тут войска открыли пальбу из пушек, сделав три залпа. Пушек было числом пятьдесят три; ибо паша оставил господарю, для его защиты и охраны, все свои пушки; в числе их было три железных, каждая с семью жерлами. Все войска троекратно дали залп из ружей; и от грохота содрогнулась земля, воздух потемнел от дыма, так что ни видеть друг друга, ни слышать мы не могли. В этот день стола не накрывали до полудня. Много дивились мы, замечая способности этого господаря, ибо он беседовал без помощи толмача с польским и венгерским послами, с каждым на его языке; валашским языком он владел как своим родным языком, а кроме того, он говорил по-гречески, по-турецки и по-персидски.

Теперь господарь приступил к завершению постройки находящегося в этом городе монастыря Константина воеводы, которая еще не была окончена, — и поручил великому постельнику заготовить все потребное для освящения. О том же просил господарь и нашего учителя. Приготовившись к торжеству, мы прибыли в монастырь в воскресенье Всех Святых и облачились. Явился господарь в парадном одеянии. По прибытии его, начали литию и перенесение святых мощей из нижней церкви, в ковчежце, который нес на голове наш владыка патриарх, а за ним шествовал господарь; и в таком порядке мы возвратились к новой церкви и, обойдя сначала вокруг, вошли в нее и довершили обычный ход службы освящения. Когда наступило время освящать престол, принесли изображения четырех евангелистов, нарисованные на четырех листах бумаги; под каждым из этих изображений, на каждом из углов престола, положили некоторое количество смеси мастики с воском и [90] мрамором, растопленной в тазу; господарь собственноручно приклеивал бумагу и накладывал на нее динар (червонец); он сделал это на всех четырех углах, Динары передавал ему протопоп. Первая монета случайно оказалась египетской; господарь с презрением отбросил ее в сторону и, выбранив казначея, приказал вместо нее подать другую, которая оказалась венгерской, следовательно, христианской.

Когда наш владыка патриарх вышел наружу, чтобы помазать миром стены церковные и столбы, господарь следовал за ним, держа в руке кисть с длинной ручкой, и шествуя следом за нашим учителем, рисовал растопленной смесью красивой формы кресты. Мы были поражены его ловкостью и сноровкою; казалось, что в свою жизнь он присутствовал при освящении тысячи церквей: так хорошо он знал и понимал предписания богослужебных правил и столь основательно был знаком с церковными книгами и законами.

Когда мы вышли от обедни, господарь расположился в палатке, за церковью, между тем как приближенные пили опьяняющие и сладкие напитки; затем мы возвратились на пиршество в палату.

Господарь не разлучался с нашим владыкою патриархом ни утром, ни вечером, и по большей части и обедал с ним и ужинал, предлагая ему вопросы и вступая с ним в прения, помимо множества других предметов, по вопросам, касающимся веры.

ГЛАВА VIII.

Букарешт. — Приготовления к войне с венграми. Затруднительное положение патриарха. Архидиакон Павел отвозит кладь в Галац.

На праздник апостолов (Петра и Павла) мы служили обедню с тою же торжественностью, как и раньше; господарь причащался святых таин, так как получил повеление принять участие в походе против венгров, предпринимаемом ханом татарским, визирем, силистрийским пашою Кадыри-пашою (он же и сеймен-чауш) и господарем молдавским Гикою воеводою; ибо после бегства Константина визирь низложил и Стефана, господаря молдавского, а на его место возвел этого Гику, который состоял капу-киайей (Поверенный в делах, представитель господаря при Высокой Порте и патриархии.) Стефана в Константинополе. Господарь этот привел с собою полчище [91] казаков, принявших участие в походе из ненависти к венграм, вызванной их действиями во время вторжения в землю ляхов, о чем мы уже говорили. Все эти движения были следствием дошедших до господаря (валашского) вестей, что Константин, не удовлетворенный тем, что удалось ему бегством спасти жизнь свою, в настоящее время собирает войска — и уже собрал более 10.000 человек! — и помышляет двинуться с ними в землю валашскую и опустошить ее всю, начиная с округа Кымполунга и далее, и причинить ей непоправимое зло. Тогда господарь сообщил это известие, как вполне подтвердившееся, визирю, вследствие чего тот сел на коня и двинул свои войска в поход против низложенного господаря и венгров; сначала из города Адрианополя визирь передвинул свои войска к Софии, а оттуда к Белграду, где и расположился лагерем. По рассказам, войско его состояло из 80.000 человек. Силистрийский паша с войсками, стоявшими в Добрудже и состоявшими преимущественно из татар, переправился через Дунай и вступил в землю валашскую, лежавшую на пути их похода. Прибыв в город, называемый Гергица, паша оставался здесь более сорока дней, пока для него со всей страны собирали запасы мяса, масла, сухарей, ячменя и т. п. Никому из своих ратников не позволял он обижать или притеснять кого-либо; тем не менее и господарь, и местные вельможи после стали сожалеть, (что вызвали) поход турок на Венгрию. Валахи, правда, не любят венгров, которые их заклятые враги; но они вовсе не желали, чтобы турки имели стоянки в их стране, опасаясь, что турки превратят Валахию и Молдавию в пашалыки и осуществят таким образом свое давнишнее намерение. Итак, валахи начали посылать прошения султану, умоляя его положить конец этой войне, дабы прохождением войск страна их не была разорена и доведена до крайнего оскудения запасов и гибели всей жатвы. Венгры также неоднократно посылали посольства, прося мира; но турки отвергли их просьбы, ибо саксы, властители семи крепостей (Седмиградии), восстали против ненавистного им краля и, не будучи в состоянии одними своими силами одолеть его, сильно желали прибытия турок, чтобы, соединившись с ними, избрать нового краля и изгнать прежнего. Вот что случилось потом. Визирь двинулся тогда из Белграда; передовые отряды его сделали нападение на венгров, чтобы вытеснить их из окрестностей Бодома (Буды), но не могли одолеть их. Вследствие этих движений вся страна валашская пришла в сильное смятение; к довершению смуты распространился слух о скором прибытии татар под предводительством хана, путь коих лежал [92] через Валахию. Венгры укрепили всю пограничную линию и напрягли все силы, готовясь встретить войну.

Все это случилось к нашему злополучию. Константин воевода не заплатил нам сполна за соболей, которых мы привезли с собою из Москвы и отдали ему, и оставался должен нам девять кошельков реалов, кои он все время обещал нам уплатить. К тому времени, когда он принужден был бегством спасаться из страны, долг еще не был уплачен, ибо он водил нас от одного дня до другого, от одного раза до другого, пока не постигло его то, что случилось: он был крайне скуп и не совсем честен. После окончательного удаления и бегства его из княжества, мы очутились бы в самом беспомощном положении, если бы уплату всех долгов, сделанных Константином, не взял на себя новый господарь, согласно установившемуся среди господарей обычаю, у которых сделалось правилом, чтобы всякий, преемлющий это звание, платил долги, оставшиеся неуплаченными после его предшественника. Согласно с этим обычаем, господарь дал от себя обещание нашему владыке патриарху и просил его молиться Всемогущему, дабы Господу угодно было направлять его разум, и не было ни войны, ни смуты, могущих задержать уплату. Итак, мы пребывали в тревожном ожидании; озабочивало нас также другое обстоятельство. Дело в том, что Константин и все вельможи государства валашского не разрешали нам оставить их землю в то время, желая, чтобы мы подождали, пока ход дел и обстоятельства изменятся, главным образом из-за силистрийского паши, которым был тогда Мелик-Ахмед-паша. Всемогущему Богу угодно было, чтобы паша этот был смещен; место его занял Фазли-паша, но вскоре был казнен визирем за то, что отказался выступить в поход против Константина, обещавшего ему огромную сумму денег, и за то, что по своему произволу поощрял одного и отстранял других. Затем визирь предоставил пашалык Кадыри-паше, как мы уже упоминали. — Неизменным намерением этого злополучного господаря было заплатить нам долг и, удовлетворив все наши нужды в пределах желаемого нами, ускорить наше дальнейшее путешествие; но обстоятельства не благоприятствовали его намерениям, и он был приведен в весьма стесненное положение, с одной стороны, неотступными и настоятельными требованиями дани со стороны турок, с другой — скудостью доходов вследствие разорения и опустошения страны. Мы сокрушались о нем и страдали в душе за него, особенно когда на наших глазах днем и ночью являлись к нему от визиря капиджи, понуждая его [93] собираться в предстоящий поход. Ехали ли они в назначенное место, или возвращались обратно, они всегда заезжали на пути к господарю, иной раз направляясь от визиря к силистрийскому паше, иной раз от последнего к господарю молдавскому и хану татарскому с поручением торопить их к войне и поскорее поднять их в поход.

Большая часть населения Валахии опять оставила свои жилища и удалилась на вершины гор или в средину болот или больших озер по берегам Дуная, который пополняет убыль в них воды. Они переплывали на лодках и жили на островах, лежащих на средине их, боясь татар, истинной язвы этой страны. Затруднение наше вследствие этих событий было велико, и мы видели себя окончательно разоренными. Мы опасались за нашу личную безопасность здесь, но не могли найти никакого убежища, никакого средства избавления, кроме как оставить Валахию, чтобы спасти по крайней мере жизнь, если уже принуждены бросить свое имущество; ибо положение этой страны, опутанной беспрерывными войнами, погружалось все глубже в бездну смуты. Наши опасения главным образом основывались на рассказах сведущих людей, что города венгров — неприступные крепости, и что страна их представляет непрерывный ряд недоступных местностей. Итак, если бы турки и татары оказались не в силах быстро покорить их страну, то на зиму расположились бы там и в Валахии, и таким образом пресекалась последняя наша слабая надежда; и мы рассудили так: «доверить жизнь нашу и имущество случайностям судьбы лучше, чем подвергать наши сердца мучительным испытаниям зимнего бегства и бедствиям, сопряженным с перетаскиванием клади с горы на гору и с одного места на другое». Итак, мы порешили отослать сначала всю свою тяжелую кладь и пожитки вообще в Галац, а отсюда переправить их потом на судах, с кем-нибудь из наших спутников, по Черному морю в Синоп, чтобы избавить себя от связанных с ними хлопот и затруднений, и чтобы самим нам было возможно укрыться до тех пор пока наступит время, благоприятное для устроения наших дел. К этой цели и была направлена наша деятельность. Однако на первых порах мы не могли раздобыть подвод для перевозки наших вещей, ни за деньги, ни понуждением; ибо когда господарь в пятницу 18 (9-го?) июля неожиданно уехал в табор, то есть лагерь, все купцы пришли в смятение, и невозможно было ни за какие деньги получить подводы для кого бы то ни было, так как подводчики, избегая принудительной службы — перевозки господарева [94] обоза, - скрывались и прятались; теми же подводами, кои были собственностью господаря, он намеревался сам воспользоваться для того, чтобы увезти жену свою и детей. Итак, мы были повержены в смущение и замешательство, не могли найти никакого исхода, и положение наше вследствие этого было крайне бедственное. Букарешт был покинут жителями, и мы оставались одни. Все заботы наши были поглощены нашею кладью; не было никого, кто подрядился бы довезти нас до Галаца или дал бы нам какой совет в этом деле: столь напуганы были здесь приближением татар, путь которых лежал в этом направлении и с которыми мы — избави нас Бог! — могли на дороге встретиться. И это было действительно вполне основательное опасение. Вследствие тревог своих и беспокойства и постоянного лая собак, мы не могли спать по ночам. Наконец Господу было угодно облегчить нас, вложив в мысли господаря поручить нас покровительству своего уполномоченного, великого ворника, который отыскал нам две подводы, и мы, несмотря на противодействие хозяев их, нагрузили их. Мы нашли нескольких спутников, спасавшихся бегством по тому же направлению; и я, смиренный, пишущий эти строки, был отправлен вместе с ними из Букарешта во вторник 13 июля, после полудня. Мы ехали по безлюдным, далеким от проезжих дорог пустыням, по наводящим тоску заброшенным полям, так что поседели от страха. Кроме Всемогущего Бога и Его провидения не у кого было нам найти поддержки в продолжение нашего путешествия. Что касается татар, то мы решили, если они встретятся с нами, заявить им, что господарь посылает две подводы с подарками к хану; ибо случайно господарь назначил сопровождать нас одного служителя, нарочно определенного для передачи известий татарам и от них. Другой план, который мы составили себе, состоял в том, чтобы в случае, если мы будем стеснены или обеспокоены, держать наш путь к берегам Дуная, отклонившись или к пристани Флоч или к Корнистало (Корнизель?) насупротив Силистрии, или к Браилову. По милости Божией, неделю спустя мы переправились через реку Сереть, служащую границею, и достигли Галаца, находясь все время нашего путешествия в сильнейшем страхе, но — хвала и благодарение Господу! — мы не имели ни одной неприятной для нас встречи, и чрезвычайно обрадовались своему прибытию туда. Мы нашли здесь одно судно из Трапезунта, нагруженное зерном и нанятое для перевозки его в то место; мы вошли в соглашение с капитаном и, наняв судно, [95] уложили свои пожитки в каюту. Мы оставили наших спутников на судне с запасом провизии; и с благословения Всевышнего, они подняли паруса.

ГЛАВА IX.

Валахия. — Возвращение архидиакона из Галаца и новая его поездка для собирания долгов. Свидание его с господарем у Плоешти. Препирательство с вестиарием. Заговор вестиария. Умерщвление его и некоторых других бояр. Возвращение архидиакона в Букарешт. Отъезд патриарха в Галац. Слободзея.

Затем я нанял несколько человек, вооруженных ружьями, и, закупив съестных припасов на дорогу, тронулся в обратный путь. Все наши друзья весьма беспокоились за нашу безопасность; и нам самим опасения внушали главным образом турки, которые подвигались на соединение с пашою, ибо они грабили и убивали всех, кого только могли захватить на своем пути. Но больше всего нагоняло на нас страх поголовное выселение всего населения страны на пути нашего похода: от Галаца до Букарешта мы не встретили не только ни одного человека, но даже собаки или другого животного. На дороге мы наткнулись на несколько мертвых тел. Кроме всемогущего Господа в нашем странствовании мы не имели других спутников, и пока продолжалось оно, глаза наши постоянно озирали небосклон; и ночью мы могли спать только на открытых полях, вдали от дорог, из опасения, что враги проследят наши шаги и мы будем захвачены и умерщвлены. Букарешта мы достигли в субботу накануне поста Владычицы (Успенского), в последний день месяца июля, приблизительно через сорок дней (?), с сердцем, истерзанным постоянными тревогами, потеряв лошадей наших, коих мы загнали до изнеможения почти безостановочной ездой, продолжавшейся и днем и ночью. И хвала Господу, что нам хватило съестных припасов! Иначе нам пришлось бы погибнуть от голода, так как пополнить их мы не имели возможности. Нашего владыку патриарха в Букареште мы не застали, ибо он, ввиду постоянных тревог и опасений, царивших в городе, и полного оставления его жителями, покинул город и удалился в Питешти, которое он избрал своим местопребыванием, и здесь я присоединился к нему. Он был очень обрадован, что мы возвратились невредимыми, в чем все уже отчаялись: и действительно, мы избежали гибели только по милости Божией, благодаря святым молитвам и предстательству нашего владыки. [96]

Потом я, в сопровождении отряда вооруженных служителей на конях, снарядился в путь, чтобы покончить с нашими делами и посетить все места, где мы имели деньги на хранении или долги за кем-либо, где мы брали, давали или меняли деньги у жителей. По причине теперешних смут, жители рассеялись по горам, и я начал разъезжать повсюду, разыскивая их. Но сначала заехал в Тырговишт и имел свидание с господарем в лагере у Плоешти. В этот день, в то время, когда я находился на пути к господарю, я видел прохождение хана с татарами в сопровождении Гики, господаря молдавского, и казаков. Господарь поднес хану много подарков. Во время моего представления господарю в этот день, я передал ему письмо от нашего владыки патриарха. Прочитав его, он позвал ворника и сказал: «Рассмотри, где надо получать деньги, принадлежащие патриарху; сведи с архидиаконом различные счета, по которым числятся долги ему, чтобы вы могли произвести уплату». Здесь было одно лицо, которое было должно нам сумму в 500 реалов. Это был гюмрюкчи, или сборщик пошлин; он разорился, и Константин воевода хотел его повесить, как недобросовестного. Явился к нам этот человек со своими друзьями и долго умолял нас; и когда они представили залог, мы одолжили им два кошелька. Один кошелек мы получили обратно; но после того гюмрюкчи умер, оставив дочь и зятя. Они оспаривали наш иск, перенесенный на рассмотрение великого вестиария, который скорее держал их руку; и я вступил с ним из-за этого дела в сильные препирательства. Он постоянно твердил мне следующее: «Давайте, я напишу вам счет, дабы вы могли пойти и получить ваш долг с друзей и компаньонов покойного, так как они обязались и поручились за уплату этих денег». Я же возражал: «Нет, я хочу получить деньги только с наследника покойного; а пусть он взыскивает и улаживает дело с компаньонами». Между тем как мы таким образом спорили и препирались друг с другом, все вельможи приняли мою сторону и оказывали мне, сколько могли, поддержку против вестиария, который был большим тираном; именно, он коварно вел происки против Константина воеводы, когда последний послал его отвезти дань к визирю в Дарданеллы (как мы уже об этом раньше упоминали), несмотря на то, что сам Константин и возвел его на это место и в это звание. В своей беспредельной гордыне он теперь восстал и против этого господаря и сговорился с несколькими сановниками идти – и они действительно пошли — и принести Кадыри-паше такого рода жалобу на господаря: «Господарь замышляет измену против [97] султана и вошел в соглашение с венграми, с коими он и поддерживал до последнего времени письменные сношения». Теперь это была правда; ибо господарь, рассердившись на визиря, который постоянно осаждал его непрестанными посланиями с требованием присылки ему кошельков денег, овец, лошадей и т. п., пока наконец не взвалил на него Бог весть какие издержки и жалованье турецкими солдатам, и который не давал ему ни минуты отдыха с тех пор, как послал его принять это достоинство, — господарь, негодуя на такое грубое обращение, заключил незадолго до того договор с кралем и венграми и условился с ними напасть на турок и татар с тылу и всех их перебить: так что втайне он был в союзе с венграми, хотя наружно являл себя их врагом. Прослышав об этом, паша вознегодовал на господаря и решил послать об этом уведомление к визирю. Господарь, чрезвычайно встревоженный, поспешил к паше и взяткою в 60 кошельков — так рассказывал мне один из его придворных — склонил пашу простить его и устроить примирение его с доносчиками. Но свою ненависть ко всем им господарь затаил в душе и скрывал вплоть до того времени, когда вышли препирательства у меня с вестиарием, и все очевидцы удивлялись, что я осмеливаюсь спорить с ним, ибо никто не был в силах бороться с ним, и даже господарь, к еще большей досаде своей, боялся его; ибо визирь был задушевным другом вестиария и условился с ним, чтобы тот наблюдал за господарем и постоянно писал ему отчеты о всех его действиях. Услышав о нашем споре, господарь прислал за вестиарием, чтобы тот пришел к нему в комнату, в его шатер, и между ними начался разговор. Вдруг, совсем неожиданно, явился отряд вооруженных татар, вышедших из маленькой двери позади шатра, и, поместившись рядом с комнатою, где разговаривал господарь с вестиарием, они стали настороже. В эту минуту один из моих друзей, которому известны были тайны господаря, приблизился ко мне и знаками дал мне понять: «выйди вон, ибо эти ратники призваны господарем, чтобы немедленно предать казни вестиария; не тревожься!» Еще не успел я выйти за наружную дверь, как поднялся крик, а за ним последовала страшная суматоха; татары, вытащив вестиария из комнаты господаря, изрубили его в куски. Присутствовавшие были охвачены паникой и, бросившись бежать, падали друг на друга. — Да вознаградит Господь любезного друга, который своим предупреждением подготовил меня к этому происшествию! [98]

Затем они убили агу, то есть агу сейменов, и армаша (Главный начальник артиллерии, председательствовал в уголовном суде и был инспектором тюрем; ему были также подведомственны господарские цыгане.), или субаши, и выбросили их тела. В это время я беседовал с большим приятелем нашим, постелъником Евстратием, и только что простился с ним. Он проведал о чем-то еще ранее смерти вестиария и тайком приказал слуге привести ему лошадь; но как тот долго не шел, то постельник вдруг вскочил на одну из лошадей, стоявших у дверей шатра, и ускакал. Едва я повернулся, как услышал крик, и когда спросил, в чем дело, мне сказали, что постельник бежал, и что конная стража бросилась за ним в погоню. Но наступившая ночь разлучила их; и несчастный беглец, соскочив с лошади, скрылся в лесу. Крестьяне скоро открыли его, и наутро привели, обнаженного, с поспешностью. Но еще прежде чем привели его к господарю, последний дал приказ отрубить ему голову, и, согласно этому приказу, его обезглавили.

Господарь также послал приказ удавить нашего тырговиштского друга, ворника ІІреду. — Да помилует Господь души обеих этих жертв, умерщвленных господарем за то, что они сделали донос о замышляемой им измене своему государю! — Не теряя ни минуты, господарь вступил во владение всем их имуществом и деньгами и из этих денег уплатил паше обещанную ему сумму. Всю эту ночь сильный ужас царил во всем войске; и я, в частности, ужасно терзался страхом.

Затем господарь вручил мне пакет собственноручных писем, предназначавшихся во все те места, где мы имели долги, чтобы понудить должников к уплате, и я возвратился в Тырговишт. Отсюда я проехал до ІІитешти, а потом до Рымника, где получил все деньги, которые мы имели за нашими должниками, всего тысячу динаров с лишком. Назад в Питешти вернулся я первого числа сентября месяца, к началу 7167 года от сотворения мира (1659 г. от Р. Хр.); и наш владыка патриарх выехал со всеми пожитками и свитою в Букарешт, откуда я снова выехал в Тырговишт. Возвратившись окончательно в Букарешт, я присоединился к владыке патриарху. Со своей стороны я не щадил усилий, чтобы ускорить наш отъезд из этой страны бедствий, — и в течение почти двух месяцев разъезжал на лошади день и ночь, подобно гонцу; за это время я выручил из нашего имущества все, что только мог. [99]

Проживая в Букареште, мы пользовались гостеприимством господарева уполномоченного. Закончив наконец приготовления к отъезду в Галац, мы выехали из вышеназванного города (Букарешта) 9 сентября и прибыли в Фынтына-Рече (Рум. Fintina-rece. Теперь местность возле села Оревица в округе Мехединц.), т.е. «Холодный ключ», селение, лежащее среди обширной равнины. Выехав отсюда, к вечеру достигли небольшого городка, называемого Солиман, который дает известность всей окрестной стране. На следующий день мы спустились к нескольким деревушкам, лежащим на реке Яломице, берега которой, как мы уже прежде упоминали, напоминают плодородную долину Дамаска. Деревушки эти были опустошены татарами. Отсюда мы продолжали наш путь вдоль берега реки до монастыря во имя архангела Михаила и прочих небесных сил, прозываемого «Слободзея Янаки», т.е. «Свободное поместье Янаки». Этот Янаки есть то самое лицо, которое построило монастырь св. Саввы в Яше, или Яссах, в Молдавии. Рассказывают, что он послал выкупить на свои собственные деньги в земле татарской толпу рабов-казаков, мужчин и женщин, и дал им свободу, поселив их, в качестве батраков, в окрестностях этого монастыря. По этой причине они назвали его «Слободзея», что на валашском языке означает: «Свободное поместье». Он расположен по ту сторону реки Яломицы, которая в этом месте достигает размеров моря или большого озера, благодаря множеству потоков, впадающих в нее. Через нее построен деревянный мост, по которому обыкновенно и переезжают: но мы переправились через реку в лодке. Монастырь, подобно замку, окружен толстыми каменными стенами и отстоит только на один день пути от Силистрии. В нем мы пробыли до праздника Воздвижения Креста, по причине постоянных проливных дождей, которые падали в течение этого месяца сентября и сопровождались сильными бурями с громом, молнией и градом. Затем мы двинулись далее чрез обширную равнину, среди всех прелестей и красот весеннего времени, проезжая по землям, которые славятся тем, что здесь разводятся и выкармливаются лошади, высоко ценимые за их красоту и чистоту породы. На другой день мы прибыли к реке Серету и миновали город Браилов. Близ него лежит другой большой город, который мы оставили в стороне, переправившись в некотором расстоянии от него по мосту через реку, служащую границей между Молдавией и Валахией, при чем Браилов остался у [100] нас вправе. От этого моста до Галаца остается два часа пути. Достигнув этого города, вечером в пятницу 17 сентября, мы остановились в монастыре св. Димитрия (Основан господарем Лупулом в 1648 г. Разрушен во время Гетерии и возобновлен в 1829 г. Ныне упразднен.). Затем я отправился в Яссы по некоторым неотложным делам, кои оставалось еще выполнить, и опять возвратился.

ГЛАВА X.

Галац. — Продолжительная остановка за неимением судов. Сведения о ходе войны с венграми.

В Галаце мы пробыли двадцать два дня, разыскивая судно, которое доставило бы нас по Черному морю в Синоп; но не находили ни одного. Причина этого была та, что визирь, снаряжая и поднимая свое войско в поход против венгров, весь свой обоз и запасы пшеницы, ячменя, сухарей и других предметов пропитания, большие и малые пушки и прочие принадлежности снаряжения и вооружения переправил на судах из Константинополя по Черному морю к Дунаю, чтобы все это доставить вверх по реке к нему в главную квартиру его в Белграде. Не успел визирь начать свои действия против краля венгерского с этой стороны, как с другой собственные войска краля покинули его, изменив ему под влиянием чувства негодования на него, главным образом за то, что краль многих из своих солдат предал в плен татарам, как мы упоминали раньше (См. выше, кн. XIII, гл. IV.); а они были по большей части их родственники или члены их семейств. Затем, когда распространился слух об измене Михни воеводы и его тайном договоре с венграми против турок и татар, последний был вынужден совершить перед ханом, против своего желания, подвиг ревностной храбрости, открыв ему один из известных проходов венгерской земли, называемый Теляжин (Рум. Telejinu, с. в округе Прахова. С таким же названием известны находящиеся у села возвышенность, река и пограничная гора.), обманным образом, ибо венгры имели к нему доверие. Татары, проникнув таким образом в страну огромным полчищем, разлились подобно наводнению и захватили много замков и укреплений. Говорят, что они ради забавы поджигали тамошние города и деревни, которые все построены из дерева, и в течение долгого [101] времени пожар не переставал свирепствовать по всей области и был виден за несколько дней пути, и воздух на целый месяц потемнел от дыма. Таким образом, силы венгров были сломлены, и из их крепостей и замков уцелели только самые большие. Из Брашова (Брашов – румынское название гор. Кронштадта.) прислали богатые дары, состоявшие из значительной суммы серебра и золота, хану, казакам, Михне и Гике, каждому отдельно, чтобы склонить их прекратить войну и не опустошать окрестностей города; и подобным же образом присылали к ним посольства из прочих семи городов саксонских. Между тем татары подступили к крепости Фогарашу, куда, как мы упоминали, бежал Константин воевода; нам рассказывал один человек, который был в этом замке, что главные силы войска не могли приблизиться к нему, так как пушки его хватали на далекое расстояние; и говорят, что в неприятелей было сделано более ста восьмидесяти выстрелов, коими было убито большое число их. Но татары пленили несметное число поселян, пока наконец венгры, обратившись против них, не разбили их наголову; население страны заняло горы и проходы в тылу их и истребляло их сотнями. Между татарами, с одной стороны, и казаками и валахами, с другой, возникла сильная вражда, вызванная тем обстоятельством, что, в то время как последние шли в бой впереди и пролагали путь в замки и башни, татары, подходившие потом, вырывали у них добычу из рук. Вследствие этого они перебили множество татар, о чем весть дошла до визиря и весьма обрадовала его; ибо турки также питали вражду к татарам. Однако страна венгерская была наполнена неприятельскими войсками, повсюду пылали пожары, не перестававшие, по крайней мере в течение целого месяца, дымом отравлять воздух. Зарево мы видели из Галаца, и отлично знали, что это такое, так как страна венгерская вся состоит из высоких гор, которые видны издалека.

Что касается краля, то он, как скоро увидел измену страны, бежал пред визирем вместе с воеводами Константином и Стефаном в одну очень сильную и знаменитую своею неприступностью крепость, по имени Бода (Боза?), и здесь укрепился. Вслед за тем часть укрепленных мест, бывших уже в руках турок во времена султана Сулеймана, а потом отвоеванных у них венграми, сдалась визирю. Вскоре владетель этой части страны, великий бан, покорился с 5000 человек; визирь обошелся с ним милостиво и сделал его, с согласия мадьяр, кралем над ними, но с условием, [102] что он будет оставаться (в этом достоинстве) в течение трех лет и в конце каждого трехлетия будет являться вместе с господарями молдавским и валашским целовать руку у султана, согласно правилам и обычаям: если султан утвердит их в их звании на второй срок, хорошо; если же нет, они остаются при дворе его, пока снова не придет их очередь. Дань, наложенная на венгров, состояла, обыкновенно, в поднесении султану 12.000 динаров, которые посол ежегодно, к празднику Рождества, отвозил ко двору султана. Здесь, чрез двенадцать месяцев, его сменял другой посол, который оставался в Константинополе до истечения полного года. Ему отпускались в изобилии кушанья и все другое от имени и за счет султана; по истечении же срока являлся другой посол и занимал его место. Этот же краль (т.е. Ракочи.), вследствие большой своей власти и дерзости, прекратил на многие годы уплату дани туркам; но теперь визирь восстановил ее, в количестве 40.000 динаров ежегодно.

Между тем хан и господари не переставали брать укрепления и выигрывать сражения, пока не присоединились к визирю в том месте, где он находился, и между тем как визирь сосредоточил все свои помыслы и все свои усилия на одной цели — двинуться и осадить краля, совсем неожиданно к нему в течение одного дня, как говорят, явилось не менее семи гонцов, один за другим, с хатти-шерифами (указами) от султана, в коих повелевалось ему немедленно собраться и явиться пред лицо султана, без всяких спросов или извинений даже за самое краткое промедление, которые не были бы приняты, если бы даже можно было привести к султану живьем семерых кралей. Дело в том, что Абаза-Хасан-паша, который был агою туркменов и благодаря визирю назначен пашою алеппским, открыто объявил себя врагом этого последнего и, выступив самолично в поход, двинулся с войском на Бруссу и совершил много злодейств в этом городе. Говорят, вместе с ним было более двадцати пяти пашей. Он послал к его величеству султану просить дозволения судиться перед ним с визирем по делу о царящих повсюду смутах, возбуждаемых и затягиваемых войнах, — войнах, каких ни один из прежних султанов не поощрял, и т.д. Султан, получив эту просьбу, сильно разгневался на визиря, в особенности, когда враги визиря довели до сведения султана, что сам же визирь посылал уговорить названного Хасан-пашу представить султану свою просьбу, чтобы досадить «тебе, его [103] законному повелителю, войска которого он (визирь) взял себе, к полному оскудению твоего величества, так что, когда к тебе, государь, придет эта просьба, вблизи тебя не найдется ни одного воина», — и это утверждение было совершенно справедливо. Визирь, которому дали понять, что посланию должно безотлагательно последовать, поневоле собрался и возвратился к султану; а все его войска, взяв известную крепость, по имени Биавофа (Папфалва?), которая сдалась им на условиях, удалились и собрались около своего повелителя, который из Адрианополя перенес свое местопребывание в Стамбул. Здесь, впереди Ускудара или Скутари, начал он рыть окопы и снабдил город пушками, чтобы Хасан-паша не явился и не разграбил его. В Константинополь он набрал войско и послал его оттуда к Бруссе сражаться с пашою. Паша разбил его, и, оказав пощаду всем, кто не был убит в сражении, он прочно утвердил свое положение, пока наконец султан не отрядил против него диарбекирского пашу Муртеза-пашу с несколькими другими пашами; а что затем случилось, об этом будет рассказано впоследствии.

ГЛАВА XI.

Галац. — Наем судна патриархом и отплытие его из Галаца. Рени. Исмаил.

При отъезде своем, визирь сделал распоряжение об обратной перевозке в Константинополь всех припасов, вооружения, пушек и другой тяжелой клади, слишком многочисленной, чтобы ее описывать, на судах, так же, как они были доставлены сюда. Первоначально, он имел твердое намерение перезимовать в земле мадьяр, и теперь его возвращение случилось к их величайшей выгоде и счастью. Немедленно, для приведения в исполнение этого дела, были назначены капиджи. Направившись обратным путем с припасами и тяжелой кладью, они явились с быстротою огня, и переписав все суда, которые оказались на реке Дунае, от устья его до города Белграда, и по большей части стояли на якоре в маленьких пристанях Молдавии и Валахии, отправляющих зерно в Константинополь, числом около четырехсот судов, они наложили запрещение на все, зафрахтовав их для столицы; и таким образом мы были поставлены в величайшее затруднение и повергнуты в самую тяжкую беду, особливо в виду приближения зимы. Именно потому, что мы боялись переезда по Черному морю, опасного даже в самое [104] благоприятное время года, мы прождали эти два года, выискивая случая, в надежде, что Господь облегчит нам средства путешествия через Румелию. Мы имели великое желание посетить Святую Гору, обитатели которой прислали приглашение нашему владыке патриарху и весьма желали, чтобы он приехал к ним. Владыка наш мог бы получить от них значительные выгоды, исповедуя их и давая им разрешительные грамоты; а оттуда мы могли бы отплыть прямо в нашу страну на каком-нибудь корабле, принадлежащем христианам, кои обитают у Белого моря (Архипелага). Но вплоть до настоящего времени не было никакой возможности облегчить нам путешествие этою дорогой.

Жители Галаца, видя наше беспокойство и бедственное положение, собрались все вместе и в один голос убеждали нас не уезжать теперь, в зимнее время, когда опасности морского путешествия так велики. Мы, однако, не прекращали поисков, пока не нашли судно, принадлежавшее одному христианину из Синопа и нагруженное ячменем, и согласились уплатить ему двести пиастров за доставку нас в эту гавань, каковое соглашение и осуществилось.

В это время жители Галаца также начали убегать, и, переправившись через Дунай, строили себе тростниковые хижины в стране турок, где поселились. Некоторые поместились на судах, стоявших на якоре в их пристани. Причиною этого было то, что когда визирь удалился, мадьяры сильно потеснили хана с его татарами и двух господарей, и они были принуждены также отступить. Как скоро весть об этом дошла до местных жителей, они поспешно удалились с пути их движения: а что касается нас, то мы были встревожены до того, что едва могли поверить себе, когда наконец уложили свои пожитки на корабль и сели сами, избавившись от грозившей опасности. Но Богу угодно было оказать нам помощь и руководить нами.

Из Галаца мы выехали утром в среду 13 октября и миновали Тимарово, известный город, который греки называют Эрине (Рени). Между ним и Галацем есть расширение реки, называемое Балкови (Вилков) (Посад Вилков в Бессарабской губ. Измаильского уезда, населенный старообрядцами-рыболовами.); тут мы были встречены сильной бурей и полной переменой погоды. Место это очень опасное во всякое время. Ходит рассказ, что в недавнее время один из рыбаков вырыл в береге углубление, чтобы там держать и прятать лодку, и что волны, [105] беспрерывно вторгаясь туда, в конце концов прорвали берег, так что образовался большой остров.

Затем мы достигли крепости Исакчи, лежавшей вправо от нас, ибо с правой стороны у нас была область Румелийская; крепость эта построена султаном Османом, когда он шел воевать с ляхами. Здесь он переправился через реку, построив мост через Дунай, ширина которого в этом месте незначительна. Нам указывали место, подобное заливу или каналу, между двумя холмами, где еще видны остатки какого-то сооружения; как говорят, сооружение это было каменный мост. Дунай иногда принимал большую ширину, — быть может, в четыре или пять миль.

Затем мы прибыли к известному городу Смил, который турки называют Исмаилом, дав ему наименование, любезное их сердцу. Говорят, что в этом городе проживает более двенадцати тысяч семейств валахов и болгар, которые бежали от притеснений турок и поселились тут, ибо жизнь здесь приятна, и они пользуются справедливостью и безопасностью, а налоги, помимо харача, ничтожны. Единственное правительственное лицо — градоначальник. Этот город и гор. Рени составляют собственность монастыря Хассеки (Разумеется, монастыря дервишей.), а прежде составляли часть земли молдавской, но один из господарей отдал их туркам. От них до Галаца расстояние два дня пути. Прежде чем достигнуть этих городов, мы прибыли к месту, называемому Четал, или «Разделения» (Четал, татарское слово, собственно значит: вилы. Четал – один из трех больших островов, которые вместе с 16 меньшими составляют дельту Дуная.), откуда к Черному морю можно спуститься по трем отдельным рукавам, причем каждое из этих разветвлений Дуная совершенно независимо от остальных. Одно называется Сулинским проливом, или рукавом, другое — рукавом св. Георгия, а третье – то, по которому мы проехали до Исмаила. Из только что названного города мы проследовали к укреплению Калки (Килия), где услышали азан, или мусульманский призыв к молитве, после того как около шести лет не слыхали его, а слышали только колокола. [106]

ГЛАВА XII.

От Исмаила до Килии. — Способ рыбной ловли. Торговля осетром и икрою. Выход в Черное море.

Вскоре после отплытия из Исмаила мы достигли обширных равнин, представлявших сплошные безлюдные солончаки; летом они, как нам сказали, непроходимы вследствие бесчисленного множества комаров и мошек и наводняющих их разбойников на лодках. Это место, явно отмеченное гневом Божиим. Мы миновали насыпь или плотину, сделанную для ловли рыбы (преимущественно моруны (Румынское название осетра (Accipeuser huso)), или осетра) и называемую телян (Телян, татарское слово, значит собственно: добыча.); здесь ловят рыбу для правительства, всегда по откупу пли договору. Через два дня прибыли мы к знаменитому укреплению Килия; это большой, великолепный замок, существующий с давнего времени и очень сильно укрепленный, ибо он построен весьма прочно и достаточно снабжен пушками. Рассказывают, что он был построен франками-генуэзцами, которых призвали к себе на помощь греки и отдали им этот замок вместе с замком Кафою; оба эти укрепления долго оставались в их руках. Здесь делается опрос относительно кораблей, их экипажа и груза. Тут конец румелийской Добруджи и исток рукава в Черное море. Жители его находятся в постоянном страхе пред донскими казаками и их разбойничьими судами, ибо они, по их собственным словам, многократно были ими ограблены. Все соседние деревни населены татарами; говорят, что здесь в окрестностях находится четырнадцать телянов для ловли рыбы и преимущественно осетра. Каждый год местные жители выстраивают их заново, так как, при таянии льда на Дунае, река силою разлива уносит колья. Поэтому работники отправляются на гору укрепления Сакпиджи и рубят там лес, тысяч до двенадцати бревен, для ежегодной перестройки телянов; каждое бревно обходится в тысячу османи (Очень мелкая монета.). Доставив их к Дунаю, они обтесывают концы их наподобие копейного острия и вбивают их в дно рядом, от одного берега до другого, оставляя с одной стороны лишь отверстие, достаточное для прохода лодки, а на дальнем конце устраивается узкий канал, который заключает в себе род небольшого домика, [107] состоящего из деревянных кольев, вколоченных в дно. Когда моруна или другая рыба приблизится к этой загородке, то благодаря отличному приспособлению, она непременно попадает в нее, и толпа людей, приставленных к этому делу, бьет их длинными копьями, пока они не будут перебиты; ибо рыба не имеет возможности выйти назад. Тогда вытаскивают ее руками и, нагрузив ею лодки, привозят к таможенному начальнику, которому в этом округе вверено заведование доходами, получающимися от моруны и икры. Сюда постоянно приходит много кораблей из Константинополя и с островов для закупки осетра, которого солят и укладывают в бочонки; таким же образом они ведут торговлю икрою отдельно.

Нам рассказывали, что прежде, лет пять-шесть тому назад, обыкновенно улов рыбы бывал большой, когда с начала сентября месяца и до начала Рождественского поста, т.е. до наступления морозов, каждое утро в этой пристани обыкновенно получалось от трех-четырех до семи сот осетров. У амина, или уполномоченного, было в обычае посылать капитану каждого корабля, стоявшего в пристани, одну рыбу и, кроме того, куски для каждого из экипажа; но в недавнее время прибыл один проклятый уполномоченный, который отменил этот обычай. Таким образом, так как улов уменьшился, мы прождали три дня, пока не приобрели одну рыбу, весом около восьмидесяти ок (Более 6 пудов.), которую мы купили за четыре с половиною венецианских талера. Икру берет уполномоченный, и в Галаце она дешевле.

Человек, продавший нам рыбу, сообщил нам, что раньше такая рыба стоила не более одного талера, по самой высокой цене. Крупный осетр весит ок двести и более. Чтобы приготовить впрок нашу рыбу, мы пригласили мясника, который всю ее разрезал на куски, и — слава Создателю! — ни одна часть рыбы не пропала, ибо потроха ее и все внутренности суть икра, которую берут и помещают отдельно на доске и, прибавив к ней некоторое количество соли, сверху нее кладут другую доску или плаху с большими камнями, чтобы выдавить кровь и синюю жидкость. Когда она сделается суше, ее укладывают в бочонки. Что касается туловища, то мы посолили его и положили под гнет из камней, пока не удалена была из него вся влага, и затем мы наполнили им два больших бочонка, причем не бросили, как бесполезное, ни малейшего кусочка. Кожа и хрящ даже лучше мяса; и вкус этой рыбы не [108] поддается описанию. Когда мы желали сварить кусок ее, то наливали в котелок воды, прибавляя луковиц и шафрану; как только вода закипала, мы опускали туда рыбу; и удивительное дело! — как скоро рыба была сварена, на поверхности оказывалось плавающим большое количество жира, ибо мясо моруны пропитано чистейшим жиром.

Один христианин из Хиоса, поселившийся в этой местности и занимающийся приготовлением и продажей икры, рассказывал нам, что лет семь-восемь тому назад случился большой улов и среди рыбы оказался царь осетров, короткое, толстое животное, весом в сто двадцать ок. На брюхе у него были три отростка, наподобие рогов, выступавшие близко один от другого, а на спине его — прибавил он — нашли надпись на чистом, изящном арабском языке «Бог есть царь веков и троичен в лицах». Потом сняли с него кожу, и один из вельмож поместил ее в своем дворце и отказывается теперь показывать ее кому-либо; но случай не мог остаться скрытым. Это было знамение от Создателя, долженствовавшее заставить арабов молчать их собственным языком; ибо будь надпись на другом языке, ни один из них не поверил бы ей; и поистине, это было великое чудо!

Затем мы выехали из этого места и, пройдя на веслах около восемнадцати миль, прибыли к хорошо известному каналу или истоку в Черное море, где от шестидесяти до семидесяти кораблей, идущих к Нилу, в Дамиэтту и другие пристани Средиземного моря, уже более двух месяцев ждали попутного ветра, чтобы поднять паруса. Малые суда, как скоро погода становится благоприятной, уходят, не встречая никакого препятствия или задержки; но большие суда нанимают, каждое для себя, тамбаз; так называется на Дунае лихтер (Лихтер или плашкот – малое судно, посредством которого разгружают большие, в случае если последние не могут подойти близко к гавани.), лодка, имеющая сверху выпуклую крышу и вмещающая большое количество зерна. Лодку эту они ведут с собою из Килии и перегружают в нее часть корабельного груза, чтобы облегчить корабль при переходе через мелководье. Как скоро корабль благополучно вышел в море, снова перегружают зерно с лихтера. Пролив этот, или канал, называется на всех языках богаз (По-турецки значит «горло», ср. рус. гирло.), и он значительной ширины. В том месте, где воды его вливаются в море, он делается подобен морю, и его пресную воду черпают на большом расстоянии от этого места, в особенности, когда ветер [109] дует вниз по течению, тогда вода реки берет верх над соленым течением; но если ветер дует с моря, в таком случае верх берет морское течение.

Множество кораблей ждали благоприятного ветра и погоды, чтобы поднять паруса, и многие уже истратили свои путевые запасы и посылали за свежей провизией. Между тем как мы развлекались, наблюдая за судами, постоянно сновавшими туда и сюда, Богу угодно было явить нам свою милость: вдруг, в воскресенье, ранним утром поднялся попутный ветерок, хорошо знакомый морякам; и малые суда тотчас же распустили паруса и прошли мимо нас. Это придало бодрости капитану нашего корабля, и он последовал за ними, пока мы не пришли к двум деревянным колодам, употребляемым в виде знаков и помещаемым ежегодно в этих местах, с правой стороны прохода, для предупреждения кораблей, чтобы они не сели на мель: ибо в этом месте под водою много камней, и если бы ветер отнес судно за эту границу, то оно бы наверное разбилось в куски или по крайней мере опрокинулось, вследствие малой глубины. Когда мы достигли этих бакенов, наш корабль оказался слишком нагруженным; а нанять тамбаз, чтобы облегчить его груз, капитан не позаботился. Следствием этого было то, что когда силою ветра судно приподняло из воды, оно, погрузившись опять, коснулось дна, получило удар и зашаталось. Все бывшие на корабле в один голос воззвали к Богу о помощи; но ветер продолжал еще кидать корабль, и он ударился три или четыре раза. Если бы судно не было недавно построено, оно разбилось бы вдребезги, и при всем том оно спаслось только чудом и по милости Божией, ибо льяло (Самая нижняя часть судна, интрюм.) наполнилось водою, и бедные корабельщики работали день и ночь, вычерпывая ее ведрами, поочередно. Что касается нас, то рассудок у нас помутился и душа расставалась с телом, и наш владыка патриарх служил в каюте капитана молебен с водосвятием. Но как скоро вышли мы на глубину, в открытое море, ветер переменился и запер выход, ибо прилив с моря взял перевес над течением Дуная; и тут поднялась сильная буря. Все корабли, которые успели выйти, продолжали свой путь; а те, которые не успели сделать этого, возвратились, ждать другого благоприятного случая.

(пер. Г. А. Муркоса)
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Выпуск 5 (Обратный путь. Молдавия и Валахия. Малая Азия и Сирия. Результаты путешествия) // Чтения в обществе истории и древностей российских, Книга 2 (199). 1900

© текст - Муркос Г. А. 1900
© сетевая версия - Тhietmar. 2010
© OCR - Плетнева С. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЧОИДР. 1900