О правилах для писца и условиях письмоводительства

Знай, о сын, что если будешь ты дебиром, то должен ты владеть речью и иметь хороший почерк ¹, но не злоупотреблять почерком, а иметь привычку много писать, чтобы становиться все искуснее, ибо:

Рассказ. Слыхал я, что Сахиб Исмаил ибн-Аббад ² (было это в субботу) что-то писал в диване ³. Обернулся он к писцам и сказал: "Каждую субботу вижу я в писании своем недостаток, потому что в пятницу не приходил в диван и ничего не писал. Вижу я, что один день оплошности действует на меня".

Потому-то будь всегда занят писанием чего-нибудь широким четким почерком, а верхние черты чтобы сливались вместе И в письмах, где о многом говорится и полных смысла, слишком длинных речей не применяй, ибо говорят:

Полустишие:

Смотри, какие изящные слова раздавались в разное время из уст у людей,

Читай письмо, полное смысла, но краткое по составлению.

А письмо свое украшай метафорами, и притчами, и стихами Корана, и речениями пророка, мир над ним. Если письмо будет по-персидски, не пиши таким персидским языком, что люди не поймут, нехорошо это, особенно такие персидские слова ⁴, которые не [всем] известны. Не надо так писать никогда, да лучше так и не говорить. А украшения арабского письма известно, как их надо писать. В арабском письме рифма — искусство, очень она [169] хороша и приятна. В персидском же рифма неприятна, лучше ее не применять. Но что бы ты ни говорил, говори высоким стилем, изысканно, послаще и покороче.

Писец должен быть сметливым, знать тайны письменного дела и быстро разбирать загадочные слова.

Рассказ. Так я слыхал, что дед твой, султан Махмуд, да помилует его аллах, написал письмо к багдадскому халифу и сказал: "Ты должен подарить мне Мавераннахр и дать мне на него маншур, чтобы я мог предъявить его людям. Или я покорю область мечом, или же подданные будут повиноваться мне по приказу и маншуру твоему". Багдадский халиф ⁵ сказал: "Во всех странах ислама нет у меня более набожных и покорных людей, чем те люди. Избави боже, чтобы я это сделал, а если ты нападешь на них без приказа моего, я весь мир подниму на тебя".

Султан Махмуд от этих слов нахмурился и сказал послу: "Скажи халифу: ты что же это говоришь? Что я, разве меньше Абу-Муслима? ⁶ Вот вышло у меня с тобой такое дело, и смотри, приду я с тысячью слонов, растопчу твою столицу ногами слонов, навьючу прах столицы на спины слонов и отвезу в Газну".

И сильно пригрозил мощью слонов своих. Посол уехал, а через некоторое время вернулся. Султан Махмуд сел [на престол], хаджибы и гулямы построились рядами, а у ворот дворца держали яростных слонов и поставили войско. Затем допустили посла халифа багдадского. Посол вошел, положил перед султаном Махмудом письмо около дести бумаги мансурийского формата, свернутое и запечатанное, и сказал: "Повелитель правоверных говорит: письмо я прочел, о мощи твоей услышал, а ответ на твое письмо — вот это, что написано в этом письме".

Ходжа Бу-Наср-и-Мишкан ⁸, который заведывал диваном переписки, протянул руку и взял письмо, чтобы прочитать.

В начале письма было написано: "Во имя аллаха, милостивого, милосердного", а затем на строке так: "Разве..." ⁹ [170] и в конце было написано: "Слава аллаху и благословение на пророке нашем Мухаммеде и всем роде его".

А больше ничего не было написано.

Султан Махмуд и все почтенные писцы задумались, что же значат эти загадочные слова. Все стихи Корана, которые начинаются со слов "разве", они перечитали и растолковали, а никакого ответа для султана Махмуда не нашли.

Наконец, ходжа Абу-Бекр Кухистани ¹⁰ (а он молод был и еще не имел такого сана, чтобы сидеть, и стоял среди недимов) сказал: "О господин, халиф написал не элиф, лам, мим. Господин наш пригрозил слонами и сказал, что прах столицы перевезет на спине слона в Газну. Вот он в ответ господину и написал ту суру, [где говорится]:

"Разве ты не видишь, что сделал господь твой с обладателями слона?" ¹¹

Это он отвечает на слонов господина.

Слыхал я, что султан Махмуд так расстроился, что долго в себя не приходил и все плакал и стенал, такой богобоязненный он был, и много просил он прощения у повелителя правоверных, а рассказывать об этом долго.

Абу-Бекру Кухистани он пожаловал драгоценный халат и приказал ему сидеть среди недимов и повысил его в сане, и за это одно слово получил он два великих повышения.

Рассказ. И слыхал я также, что во времена саманидов был в Нишапуре эмир Бу-Али Симджур ¹². Он говорил: "Я повинуюсь эмиру и полководцу хорасанскому", но ко двору не ездил. А был это конец власти саманидов, и не было у них такой силы, чтобы принудить Бу-Али. Потому волей-неволей довольствовались они от него хутбой, чеканкой [имени халифа на монете] и подарками. И был некий Абдалджаббар Худжани, который был хатибом в Худжане. Был он человек, сведущий в законах и хороший писатель, проворный писец, величайший хитрец, муж верного совета и на всякое дело мастер. [171]

Эмир Бу-Али привез его из Худжана, сделал личным секретарем, дал ему полную власть в делах, и не было ни одного дела без его совета, ибо был он человек изрядно способный.

А Ахмед ибн-Рафи ал-Якуби был писцом при эмире Хорасана. Был он человек очень образованный и почтенный, и все управление Мавераннахром было ему подчинено. А этот Ахмед-и-Рафи дружил с Абдалджаббаром Худжани, Поддерживали они дружбу путем переписки. Как-то раз везир эмира Хорасана сказал эмиру Хорасана: "Если бы Абдалджаббар Худжани не был писцом Бу-Али Симджура, то Бу-Али можно было бы осилить, ибо вся эта непокорность Бу-Али [зависит] от способностей Абдалджаббара. Нужно написать Бу-Али письмо, что если ты мне повинуешься и мой слуга, то нужно, как только придет к тебе письмо, без промедления, отослать голову Абдалджаббара с этим самым гонцом к моему двору, чтобы мы знали, что ты нам покорен. Ведь нам известно, что бы ты ни делал, все делаешь по его совету. Если же нет, то я, эмир Хорасана, вот, иду на [тебя] своей особой, готовься".

Когда надумали это, сказали: "Во всяком случае письмо это нужно написать рукой Ахмеда ибн-Рафи, ибо Ахмед-и-Рафи — друг Абдалджаббара, безусловно, он пошлет кого-нибудь и сообщит об этом, и Абдалджаббар бежит".

Эмир Хорасана призвал Ахмеда ибн-Рафи и приказал, чтобы он написал по этому поводу Бу-Али письмо, и сказал: "Когда ты напишешь письмо, то не хочу я, чтобы ты в течение трех суток выходил из этого дворца, и никто ниже тебя званием не должен к тебе приходить. Ибо Абдалджаббар — твой друг, если не попадется он [нам] в руки, то я буду знать, что ты его уведомил в этом своем сообщении".

Ахмед-и-Рафи ничего не мог сказать. Он плакал и говорил про себя: "О если бы я никогда не становился писцом, дабы не был убит моей рукой друг, обладающий такими совершенствами и положением. Не знаю я, как и помочь в этом деле".

В конце концов вспомнился ему такой стих из Корана: ан йукатталу, т. е. "если будут убивать и распинать..." ¹³ Сказал [172] он про себя: "Хоть и не знает он этой загадки и не поймет этой тайны, но все же выполню я то, чего требует от меня дружба". Когда он написал письмо и сделал заголовок, он на краю письма приписал тонким каламом алиф, а с другой стороны — нун [буквы "а" и "н"], т. е. ан йукатталу.

Письмо поднесли эмиру Хорасана, никто на заголовок не взглянул; когда они прочитали письмо, то запечатали и дали его своему личному гонцу. Его об этом деле не известили, а сказали ему только: "Ступай, отвези это письмо Бу-Али Симджуру, то, что тебе дадут [там], возьми и привези". А Ахмед-и-Рафи трое суток не ходил к себе домой и [сидел во дворце], и сердце его обливалось кровью.

Когда гонец прибыл в Нишапур, пришел к эмиру Бу-Али Симджуру и передал письмо с соблюдением [всех] обычаев, Абу-Али встал, взял письмо, поцеловал и сказал: "Как здоровье эмира Хорасана?" А Абдалджаббар хатиб сидел [тут же]. Он дал ему письмо и сказал: "Сломай печать и прочитай приказ". Абдалджаббар взял письмо и взглянул на адрес, прежде чем сломать печать. Увидел он, что на одном краю письма стоит алиф, а на другом — нун. Тотчас же вспомнился ему этот стих: ан йукатталу. Понял он, что письмо о его казни. Отложил он письмо и поднес руку к носу, что у меня, мол, из носу кровь идет. Сказал он: "Я схожу, вымою и вернусь". Вышел он от Бу-Али так, держась за нос, а когда вышел из дверей, скрылся куда-то. Некоторое время его ждали. Бу-Али сказал: "Позовите ходжу!" Искали повсюду, не нашли. Сказали: "На коня он не садился, так пешком и ушел. Но и домой он не ходил, и никто не знает, куда он ушел".

Бу-Али приказал: "Позовите другого дебира". Его позвали и письмо прочитали в присутствии гонца. Когда дело выяснилось, все поразились, кто же, мол, ему сказал, что написано в этом письме.

Эмир Бу-Али, хоть и радовался, но перед гонцом немного погневался. Приказал глашатаю возвестить [об этом] по городу. А Абдалджаббар тайно послал кого-то [сказать], что я, мол, сижу там-то, скрываясь. Бу-Али этому порадовался и приказал: "Оставайся там, где находишься". [173]

Когда прошло несколько дней, гонцу дали хороший подарок и написали, что дело обстоит так-то, и поклялись, что мы, мол, об этом ничего не знали.

Когда гонец вернулся и все стало известно, эмир Хорасана стал в тупик и послал письмо с собственной печатью, что я его простил, но на том условии, что он скажет, каким образом узнал, что написано в том письме.

Ахмед-и-Рафи сказал: "Пощадите мою жизнь, и я скажу". Эмир Хорасана обещал пощадить, и он сказал, как было дело. Эмир Хорасана простил Абдалджаббара и потребовал обратно свое письмо, чтобы посмотреть на тот тайный знак. Письмо привезли, он взглянул, было именно так, как сказал Ахмед-и-Рафи. Никто не мог постичь, как [можно было догадаться о такой уловке].

Другое условие для писца — то, чтобы ты все время был возле повелителя, хорошо запоминал, быстро соображал, не забывал и вникал во всякое дело. Веди реестр всего того, что тебе прикажут и не прикажут, будь осведомлен о делах всех сотрудников дивана и действиях всех должностных лиц, расследуй и изучай все дела; если тебе это сразу и не пригодится, то настанет время, когда пригодится. Но тайны этой никому не говори, разве что без этого нельзя будет обойтись.

Явно за делами везира не следи, но втайне будь осведомлен о всех делах. Будь тверд в отчетности, ни мига не сиди без дела, хозяйственных распоряжений и писания деловых писем. Все это — добродетели для писца, но лучшая добродетель писцов — держать язык [за зубами] и хранить тайны своего повелителя и осведомлять господина своего о всех делах.

Если ты будешь искусен в почерках и всяким почерком, стоит тебе лишь взглянуть на него, сможешь писать, то такое умение крайне прекрасно и достохвально, но только всякому [встречному] этого не открывай, а то станешь известен как обманщик, доверие благодетеля к тебе пропадет, и если кто другой совершит подлог, то, раз не будут знать, кто сделал, припишут тебе. Ради безделок почерк не подделывай, может быть, со временем тебе это понадобится и великие выгоды тебе будут, если ты так сумеешь это сделать, что никто тебя не заподозрит. Ведь многие [174] совершенные и уважаемые писцы погубили ученых везиров поддельными письмами, как приходилось слышать.

Рассказ. Раби ибн-Мутаххар ал-Кусри был уважаемым и образованным писцом в диване Сахиба. Он подделывал почерки, и весть об этом дошла до Сахиба. Сахиб опешил и сказал: "Жалко было бы погубить такого человека". Ибо это был крайне образованный и совершенный человек. Не смог он также раскрыть ему, [что знает] это, и все думал, что бы с ним сделать.

Случайно в это время Сахиб занемог, и люди ходили навестить его. Пришел и Раби ибн-Мутаххар, сел около Сахиба и, как полагается, спросил: "Какое питье пьете?" Сахиб ответил: "Такое-то". Спросил: "Какую пищу едите?" Ответил: "Такую, как ты делаешь", т. е. музавварэ ¹⁴.

Писец понял, что Сахиб узнал об этом, и сказал: "О господин, клянусь головой твоей, больше я этого делать не буду". Ответил: "Если перестанешь, то я простил тебе то, что ты уже сделал".

Потому-то знай, что такая подделка — великое дело, и остерегайся.

И о всяком ремесле и занятии я полностью все нужное изложить не могу, ибо речь затянется и цели я не достигну. Не могу я, однако, и оставить невысказанным. Потому о всяком разделе я скажу несколько слов то, что необходимо, дабы тебе это стало известно. Ведь уже о всяких видах кое-что мы сказали. Если послушаешь от сердца, сам сможешь сделать выводы, ибо от одного светильника можно зажечь много светильников.

Если пошлет тебе господь всевышний такую милость, что от должности писца ты достигнешь сана везира, то надо тебе знать и условия везирства, ибо это и есть почетнейшая должность и [высшее] звание.

Комментарии

1. РК — явная описка: хифз — "память", вм. хат.

2. Знаменитый везир ..

3. Диван — канцелярия, присутственное место.

4. РК — "особенно на персидском "дари", который не известен".

5. РК добавляет: "ал-Кадир-биллахи", т. е. 25-й халиф из династии Аббасидов, правивший в 991-1031 гг.

6. Восстание Абу-Муслима в восточной части халифата привело к падению Омейядов (750) и воцарению Аббасидов..

7. По-видимому, мансури был особенно крупный формат писчей бумаги.

8. Абу-Наср Ахмед ибн-Абдассамад Мишкан — начальник придворной канцелярии (сахибдиван-и рисалат) Махмуда и его сына Масуда. Великий мастер эпистолярного стиля и знаменитый каллиграф. Известный историк Бейхаки — его ученик и помощник — сообщает о нем в своей истории много ценных сведений. Умер в 431/1039–40 г.

9. А-л-м можно читать, как три отдельные буквы, что встречается в начале некоторых сур Корана, но можно читать и а-лам, т. е. "разве не?".

10. Амид Абу-Бекр Али ибн-Хасан Кухистани — известный писатель и недим султана Махмуда. Его подробная биография в "Хадаик ac-сехр" (изд. Икбаля), стр. 93–96.

11. Кор. CV, 1.

12. Абу-Али Симджур — один из вельмож саманидов, правивший одно время Хорасаном. О доме симджуридов подробные сведения дает персидский перевод "Тарихи Ямини", стр. 77–80, 105-164 (указание — у С. Нефиси, 277).

13. Кор. V, 37.

14. Музавварэ — похлебка из мяса, приготовляемая для больных, но в то же время значит и "подложный". Сахиб, великий мастер игры словами, показал, что знает тайну Раби.