Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

Работа в москвариуме отзывы сотрудников главный редактор издательства в москвариум

Работа в москвариуме отзывы сотрудников главный редактор издательства в москвариум.

otzovik.com

ДОНЕСЕНИЯ В ПИСЬМАХ О ВОЙНЕ МОСКОВСКОГО ЦАРЯ С ПОЛЬСКИМ КОРОЛЕМ

(1580-1582)

(Иоанна Грозного с Стефаном Баторием.)

I.

О БЕДСТВИИ ВЕЛИКИХ ЛУК.

(1580)

Е. В. король Польский, по прибытии в Витебск, в последнюю землю и крепость своих пределов, отправил великого канцлера (il sign. Gran Cam.) с войском, около шести тысяч человек, к неприятельскому замку, именуемому Велиж (Vieliza, Vieligia). Здесь он, простояв около двух дней, взял его на условиях: это было шестого Августа. Услышав об этом, король двинулся со всем войском на другой неприятельский замок Усвят (Usfiat, Usfat), и сделав траншеи, послал туда Литовцев, после чего и эта крепость, равным образом, сдалась пятнадцатого Августа. Тут пробыв восемь суток, его величество король двинул вдруг лагерь к Великим Лукам, городу с [4] огромнейшими зданиями и замком, как нельзя лучше укрепленным, хотя и деревянным, расположенным на ровном месте, по обычаю этих земель, но в особенности неприступном, по причине окружающих его рек и болот.

На собравшемся, при выступлении литовского войска, совещании о том, что делать, место это было признано самым важным пунктом для военных действии, и положено его занять. В таком случае если бы это последовало, можно сказать, что довольно сделано для этого года. Поэтому его величество и отправился с войском к этому пункту. Прибыл он туда двадцать второго Августа, не без малых однако ж затруднений, по причине непроходимейших лесов и болот, которые встречались на пути около этого замка, куда ретировались все войска, выжегши город, хотя и обширный, но состоявший, по тамошнему обычаю, как выше сказано, из деревянных строений; замок же был тоже не мал в своем объеме и мог удобно поместить в себе весь народ.

Двадцать осьмого Августа прибыли три посла московские; на другой день назначена им была аудиенция, на которую пришедши, ничего другого они не сказали, кроме, что имели от своего великого государя поручение не передавать посольства на своей земле, и что его величество должен отретироваться в свою землю, и там они изложат, за чем они присланы.

Такие речи были приняты частью с негодованием, частью со смехом, и наконец отвечали им, что если имеют что сказать, должны объясниться; если же нет, так могут отправиться обратно в свои палатки. По прибытии их туда была к ним приставлена почетная стража, а его величество начал между тем стеснять замок и подводить к нему артиллерию, чтоб начать уже приступ. Тут при делании траншей, выстрелом из мушкета, из замка, убит [5] пан Слочевский, (Sgloccevio) кастелян замковый (di Zanvekost), который был отправлен в качестве посла для устройства свадьбы нашего пресветлейшего Великого князя, от имени короля Сигизмунда.

Первого Сентября был открыт огонь по замку на осьми баттарейных орудий, со стороны Венгерцов (Unghari). Потом, в полдень, был снова открыт, со стороны великого канцлера, из девяти орудий, а после еще присоединился к нему баттарейный огонь со стороны Венгерцев; они же столько сделали, что на другой день, хотя и с большим трудом и сильною смертностию с их стороны, замок был, однако ж, аттакован уже беспрерывным огнем, который мало помалу, не давая неприятелю возможности оправиться, начал жечь у него бастионы.

Увидя это, московские послы снова стали просить аудиенции, которую получив, уже не говорили того, что осмелились было в первый раз сказать, снесли даже все оскорбления, которым подверглись как и в первый раз, и наконец дали понять, что нужно им, без понуждений со стороны его величества, изложить цель своего посольства. Тогда король объявил, что не принуждает никого и, если хотят исполнить свое посольство, пусть говорят, зачем они присланы; если же нет, пусть себе убираются прочь. Тут начали они говорить один за другим, попеременно, о грубом с ними обращении, рассказывая о бывшем сначала, что отсылают послов в Москву с осмеянием и варварски, как будто бы разыгрывая комедию. Проговорив таким образом около часу без всякого заключения, подали наконец грамату, в которой требовали от короля, чтобы дал им каких-нибудь депутатов, с которыми могли бы трактовать. Тогда король назначил им воеводу и кастеляна виленского, воеводу и кастеляна Троцкого, и кастеляна гнезненского, с которыми вступив в переговоры, [6] сделали они вдруг такое предложение, — что их великий государь миролюбиво оставит королю все, что он имеет в Ливонии и Полоцке, да сверх того, за выкуп своих пленных — Усвят и Велиж; но с тем, что и король с своей стороны должен, без отлагательства, снять осаду с Великих Лук. В этом заключалось все их предложение. На это им отвечали, что все предложенное ими вздор, потому что король и без того имеет все это у себя в руках; и что если нет у них чего другого сказать, то не должны в таком случае надеяться на мир; но что увидят, как, в их глазах, опустошится это место, по взятии которого пойдут завоевывать дальше. Тогда не зная ничего другого придумать сами, послы московские просили о дозволении отправить, по крайней мере, гонца к их великому государю. Получив дозволение, отправили к его величеству одного из своих с просьбою, состоявшею в том, что Москвитяне оставляют королю все, чем он владеет в Ливонии, а что об остальном будет говориться после: не то король сам пойдет за отыскиванием того в Московию; если же и этого мало, отправится за тем на Бело-озеро, в последнее убежище князей в критических обстоятельствах; и дано было гонцу шестнадцать дней срока съездить туда и обратно. Таким образом отправление этого гонца к московскому царю последовало четвертого Сентября, в тот самый день, когда Венгерцы снова аттаковали огнем замковые бастионы, а к вечеру были они аттакованы огнем и со стороны великого канцлера; огонь этот был раздуваем ветром так сильно, что невозможно было никак погасить его. И видя это, осажденные принуждены были прибегнуть к милосердию его величества, предаваясь совершенно его великодушию: тут король и охотно бы желал спасти их вместе с замком, но [7] пожар рассвирепел и подходил уже к пороховым магазинам, так что всякое человеческое убеждение спасти замок, было бы бесполезно. Его величество желал однако ж спасти, по крайней мере, народ, который, увидя все более усиливающийся пожар, бежал уже из замка, со всех сторон. Но, не смотря на все строжайшие приказания его величества в делать никому с неприятельской стороны ни малейшей обиды, венгерская пехота, карая за смерть некоторых из своих, считала себя сильно оскорбленною, не могла удержаться, чтоб не убивать всякого, кто попадался в руки, не щадя ни женщин, ни детей. Таким образом все гибли от меча, или, избегая убийства, бросались в окрестные воды и там кончали жизнь; с другой стороны множество сгорало в самом замке, и женщины — отвратительнейшее зрелище! — были обдираемы до нага и так бросаемы... Когда же потом огонь дошел до пороха, все было вдруг взорвано на воздух. Убыток был не мал, тем более, что если бы и могло быть что спасено, как это было с Полоцком, предавалось величайшему грабежу. Погибло там не мало и наших, которые, не глядя на собственную опасность, вошли туда для грабежа. Таким образом великокняжеский замок был до тла истреблен. Потом его величество принялся тотчас за поправление его, отстроивая гораздо крепче и прочнее прежнего, с тем, чтобы оставить там хороший гарнизон. Это было двадцать седьмого Сентября. Между тем король получил известия, что около одного замка, находящегося милях в осьми от Великих Лук, стоит многочисленное войско московское, которое, по догадкам, простиралось до десяти тысяч человек. Тогда его величество послал две тысячи конницы, для рекогносцировки этого места, и для осмотра, можно ли было схватиться [8] с неприятелем; но наперед послано туда триста человек конницы, при появлении которой, Москвитяне, не зная о прочих, вздумали ударить на них и надеялись взять их в плен живьем: почему, скрыв все прочее свое войско, оставили они только две тысячи пять сот отборнейшей конницы, и с ними пошли на встречу нашим передовым отрядам. Увидя же, что дело имеют с двадцатью шестью человеками из королевской свиты, неприятель подвинулся вперед и наткнулся на нашу конницу; тут уже заметив, что наши были гораздо многочисленнее, чем они полагали, вдруг поворотили назад и бросились бежать, а наши давай их преследовать, и гнались за ними более двух миль, пока не достигли моста, где уже бежавшим не было спасения. Здесь разбиты они были на голову и многие взяты в плен; между прочими схвачены два важные лица — любимцы великого князя; из наших же погиб только один, а под другим убит конь. Сказывают еще, но не пишут, будто в этом сражении наших было всего сорок шесть человек конных, а с неприятельской стороны шесть сот, и они были разбиты. В плен между прочими попался к нам один из родственников великого князя, брат второй его жены, да еще племянник которого-то из послов, бывших в Великих Луках. Поражение это Москвитян, как извещают, случилось двадцать седьмого Сентября, а гонец, посланный к великому князю, доселе еще не возвращался... По-этому надо полагать, что он не существует, и что Бог судил таким образом наказать великого князя, хоть раз в жизни, за его неслыханные жестокости. Впрочем пишут из Вильны, от девятнадцатого Октября, что по известиям из лагеря, от двенадцатого числа, гонцы ужо возвратились будто бы с поручением вести переговоры о мире, и привезли с собою условия, могущие быть принятыми. Но [9] положительного в этом нет еще ничего. Поговаривали также, будто король, по взятии Великих Лук, занял, с согласия или иначе, и замок Торопец (Toropez) пункт довольно важный; и что пошел на Невель (Nevel), потому что только эти два пункта оставались еще с этой стороны во власти у неприятеля, и препятствовали подвозу съестных припасов из Полоцка и Великих Лук. Сказывают, даже, что Невель взят, но до сих пор еще нет ничего известного ни о том, ни о другом.

Король, отправив московских послов, сам возвратится во свояси для созвания сейма, и если придется продолжать военные дела, может быть, не приедет ли и в Литву, где поустроившись отправится снова в Польшу; но и об этом нет еще ничего точного.

II.

ОБ ОСАДЕ ПСКОВА.

(1582)

Находясь в Литве и не имея под рукою никаких записок, я не припомню, что, в последний раз, писал я к вам, милостивый государь, о завоеваниях нашего короля в этом году. После долгих сборов, скажу вам, что его величество, по совету опытнейших туземцев, задумал взят Псков (Plescowia). Город этот лежит в области того же имени, с титулом княжества, между Ливониею и великим Новгородом, близ Финского Моря (mar Finizico), или, по-нашему, Венедского залива (sino Venedico). Вы об этом лучше можете узнать из записок Герберштейна о делах Московии. Самый город с предместьями занимает обширный округ; эти предместия выжжены Москвитянами, при первой вести о приближении сюда короля; и теперь осталось только то, что находится в крепости, но и этот остаток равняется большим городам Италии. [10] Не смотря на то, что самая сторона очень близка к Северу и чрезвычайно холодна, она прекрасна, населена, производит в изобилии пшеницу и другой хлеб. Наши, во время набегов видавшие большую часть Московии, удивляются, что с выходом их из Литвы показалось им, по местоположению страны, по хлебопашеству и самым строениям, будто они вошли в новый мир; и что при тамошних сильных холодах произрастает много такого, чего здесь нет. Природа там гораздо лучше и прелестнее нашей; даже самые люди красивее и куда умнее здешних, и так обходительны, как будто бы они всегда обращались с чужеземными народами, хотя и не имеют с ними сношений. От этого, должно предполагать, они и во всем могут быть превосходны (Весьма замечательные слова иностранца. Ред. С. О.). Город Псков, кроме своей важности, считается у Москвитян главным пунктом, какой только есть у них на Западе, или где-нибудь. По-этому и употребили они доселе все меры для его защиты, с большою удачею отправляя к нему войска более, нежели сколько наши воображают! Но защитники вместе с жителями обманулись в том только, что мало запаслись баттарейными снарядами, и потому-то наши, надеясь на недостаток у них пороха, решились скорее истомить их осадою, нежели идти на приступ. Но предположенная осада но удалась: город был снабжен в изобилии съестными припасами, чего наши не воображали, положась на донесения. Однако ж, как ни обманулись наши, не менее обманулись и Москвитяне: они не могли ожидать, чтоб осада продолжалась до холодов, тогда как она продолжается и доселе. От такой продолжительности оказался у них величайший недостаток. Сверх того, от болезней и голода, умирает у них множество людей.

Кажется, что я писал к мам, что его величество, [11] вместе с тем как решился на осаду, отправил двух литовских панов — пана Филона, воеводу смоленского, и пана Радзивилла, кастеляна Троцкого, с большим отрядом войска, опустошать неприятельскую землю. В одном набеге, они на сорок или пятьдесят миль, вдоль и поперег, предали все огню и мечу, и не дошли до самих Москвитян, только за четыре мили. Москвитяне, видя в пламени домы, зажженные нашими, предались бегству. Здесь была весьма широкая река, и если бы кастелян троцкий решился последовать отважности воеводы смоленского — перейти реку и ударить им в тыл, то, почти можно полагать, что, от страха и беспамятства, они попались бы в плен. Кастелян же, руководимый более благоразумием, нежели отважностию, и зная, что у него войска достаточно было для преследования только малочисленного неприятеля, не хотел согласиться на нападение, и поэтому возвратился в лагерь под Псков, исполнив в точности поручение короля. Когда таким образом очистили эту сторону, город уже не мог ожидать себе помощи ни откуда, потому что и со стороны Ливонии все было истреблено, кроме нескольких замков, остававшихся еще в руках Москвитян и нуждавшихся в своем обеспечении. Они могли бы еще иметь вспоможение со стороны Новогорода, но и там большое число Казаков производят опустошительные набеги под самый Новгород, и тем заграждают все пути. Его величество, чтоб преодолеть, так сказать, всю невозможность поддерживать осаду в суровое время года, застроил лагерь, для сопротивления холодам, домами и землянками, так что лагерь показался новым городом; после чего, полагая, что его присутствие, со всем войском, будет уже лишним, возвратился в Литву, прямым путем, — проходя мимо замков ливонских, бывших еще во власти Москвитян. Вместо себя [12] оставил он великого канцлера для продолжения осады, с достаточным числом войска к сопротивлению осажденным. Если же это дело продлится, как поговаривают, то город принужден будет сдаться сам: это было и всегдашнею мыслию его величества, не желавшего, по своему добродушию, видеть истребления, необходимого по последствиям; и хотя бы пришлось завоевать землю огнем и мечем, что можно бы легко было ему сделать, если бы только захотел, но в его памяти были бедствия Великих Лук, и он, не желая, чтобы то же свершилось и с этим городом, готов был скорее отказаться от взятия Пскова.

Еще в то время, как его величество стоял около Пскова, шведский король, сосредоточив все свои силы с моря, взял Нарву, самый важный порт Москвитян. По уступке этого города Москвитянами нашему королю, мир мог бы быть заключен с ними еще в прошлом году. Такой поступок, со стороны короля-родственника, весьма не понравился его величеству потому более, что под этим скрывался обман и угрожал еще раздором между двумя государями, особенно тогда, как все клонилось к миру между нашим королем и московским царем, и уже начаты были переговоры о мире патером Антонием Поссевином, иезуитом, посланным его святейшеством к московскому царю. Посевин, по исполнении возложенного на него поручения, прибыл в королевский лагерь для совершения мира. Король, при отъезде своем, назначил маршала великого княжества литовского Алберта Радзивилла и бреславского воеводу Зборожского, знаменитых по происхождению, вести переговоры, не выходя из королевских пределов и оставаясь на самой границе, куда должны были прибыть и московские послы, тоже не смевшие выходить из владений своего государя. Натер Поссевин назначен был посредником, и, слышно, что [13] он построил для себя дом на самой границе королевской и царской, куда должны будут собраться послы.

Доселе еще нет положительных известий об успехе; но есть надежда, что мир будет заключен, и что, по заключении его, король отправится в Ригу для приведения в порядок дел Ливонии, которая, на основании трактата, должна поступить во власть короля. Если же не совершится мир, то король поедет и Польшу для созвания сейма, который, как говорят, должен быть в Марте, в Варшаве. На этом сейме будут рассуждать о военных делах, и если они решатся продолжать войну с таким намерением, как желает его величество наш король, тогда, без всякого сомнения, все дело кончится тем, что неприятельское государство будет присоединено к Польше.

III.

О ПЕРЕМИРИИ, ЗАКЛЮЧЕННОМ ПОЛЬСКИМ КОРОЛЕМ, И ОБ УСПЕХАХ ЭТОЙ ВОЙНЫ.

(1582)

В последнем письме моем, от пятнадцатого числа сего месяца, я доносил вам, милостивый государь, о ходе военных дел этого года, а теперь извещаю вас, что наконец заключен мирный договор нашими послами с уполномоченными московского царя. По этому договору Москвитяне уступают нашему королю всю Ливонию за исключением только нарвского порта, как отдельного места, занятого шведским королем еще в то время, как наш король находился под Псковом. Впрочем и то сказать, что нельзя отдать того, чего нет в руках, и только поэтому не состоялся было самый договор, который порешили наконец тем, что тот, кто возвратит Нарву, удержит ее за собою, и что, при возврате, другой уже не должен ее оспоривать. Все, что завоевал наш [14] король из своего, остается за ним, и сверх того — Велиж и Сураж, занятые после взятия Полоцка; а Москвитянам отдаются Великие Луки, Заволочье и Невель, места взятые в прошлом году, и все взятые Московские пригороды, а от Пскова ныне же снимается осада; военные снаряды, находящиеся в городах, назначенных к сдаче, остаются на месте, и что кем или куда привезено, то может каждый возвратить как свое. Сказывают, что Москвитяне должны сжечь Себеж (Sobress), пункт важный и опасный для Полоцка; но это сомнительно, потому что еще нельзя видеть договорных статей. Москвитяне требовали, чтобы пленные были равномерно разменены; но наши не хотели этого, потому что в числе их были знатные лица и важнее находящихся в Москве. Обо всем этом положено переговорить с самим королем, к которому отправятся послы. На таких-то условиях заключено перемирие на десять лет, с тем, чтобы в это время условиться о вечном мире, для чего и должны быть отправлены послы с обеих сторон. Из этого перемирия видно, что Москвитяне сами желали мира, и что их обстоятельства были в крайности; и если бы наши войска не начинали изнемогать, будучи и сами изнурены войною, то легко могли бы предписывать все условия, которых домагались.

Двенадцатого числа будущего месяца, король отправляется в Ригу, главный город Ливонии, откуда объедет всю провинцию для приведения всех дел в порядок, а после возвратится в Польшу. Более не нахожу о чем писать к вам. — Вильно, тридцать первого Января 1582.

С италиянского Любич-Романович

(перевод В. Любич-Романовича)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения в письмах о войне московского царя с польским королем // Сын отечества, № 10. 1842

© текст - Любич-Романович В. 1842
© сетевая версия - Трофимов С. 2008, Thietmar. 2022
© OCR - Трофимов С. 2008, Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1842

Работа в москвариуме отзывы сотрудников главный редактор издательства в москвариум

Работа в москвариуме отзывы сотрудников главный редактор издательства в москвариум.

otzovik.com