Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:

ДОН ХУАН ПЕРСИДСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ ПЕРСИДСКОГО ПОСОЛЬСТВА ЧЕРЕЗ РОССИЮ ОТ АСТРАХАНИ ДО АРХАНГЕЛЬСКА в 1599—1600 гг.

РАССКАЗ ПЕРВЫЙ

о прибытии двух португальских монахов и двух братьев-англичан ко двору персидского шаха и о том, как шах решился отправить посольство к восьми христианским государям

В то время когда мир и спокойствие царили во владениях шаха Аббаса 1, гордого столькими победами как над [внутренними] врагами, так и над сопредельными странами, прибыл к персидскому двору Мухаммед-Ага, великий чауш 2 Турции, в сопровождении 300 благородных особ. Посол предложил шаху отправить своего 12-летнего сына Софи Мирзу, наследника престола, к константинопольскому двору, где ему будет оказан радушный прием и почет. На это шах, хорошо знакомый с жестокостями и коварством оттоманского двора, отвечал, что он слуга своего сына (ибо в Персии настоящим государем становится наследный принц, как скоро он родился), что он готов, пожалуй, отправиться ко двору его величества для изъявления ему почтения (на это, хотя бы сын и захотел послать его, не согласились бы государственные сановники), но что сам государь ехать не желает. Посол был немало раздосадован этим ответом; но еще более был раздражен шах смелостью посла, за которой скрывались хитрость и обман, ибо все клонилось к тому, чтобы умертвить персидских наследников (как обыкновенно делают оттоманские государи). Шах Аббас, в знак того, что он проник в намерения султана, велел вырвать бороду у его посла и в таком виде [168] отправил его к Мухаммеду — поругание, весьма обычное между этими государями. То был старый долг: Мухаммед должен был вспомнить об оскорбительной шутке своего отца Амурата с персидским послом во время торжеств в Константинополе, когда в самый разгар праздника обрушились подмостки, с умыслом устроенные непрочно.

В это время прибыл ко двору шаха в сопровождении 32 человек англичанин по имени дон Антонио Шерли 3, проживавший в Казвине 4, и объявил, что он двоюродный брат шотландского короля и что, будучи хорошо известен всем христианским королям, отправлен ими в качестве посланника вести переговоры с государем Персии о заключении с ними союза для войны против общего врага, турецкого султана.

Этот христианский вельможа приехал как раз в то время, когда персидский шах решился отправить посольство через португальскую Индию со многими дарами, впрочем, только к одному испанскому королю. Но дон Антонио сообщил шаху, что в Европе, на Западе, есть много других могущественных христианских королей, которые желали бы вступить в союз с его величеством против турецкого султана, и что поэтому следовало бы шаху снарядить посольство с письмами и подарками также и к этим государям. Шах согласился, приказал сделать все нужные приготовления и самому дону Антонио велел ехать с персидским посланником. Дон Антонио указал государей, к коим следовало ехать; их было 8: римский первосвященник, германский император, короли испанский, французский и польский, венецианская синьория, английская королева и шотландский король.

Все необходимые приготовления были сделаны, и дон Антонио оставил в Персии своего младшего брата с 15 англичанами, причем персидский шах назначил для них дом и достаточное содержание, как приличествовало особе, за которую он себя выдавал.

В это время прибыли по дороге через Индию и Ормузское царство 5 два португальских монаха, уроженцы Лиссабона: один — доминиканец, другой — францисканец. Доминиканец назывался фра Николай де Мело 6. Эти монахи, весьма радушно шахом принятые, еще больше побуждали его отправить посольство: шах называл их отцами и оказывал им большое внимание, так что они попросили у него рекомендательных писем к его святейшеству и к католическому величеству королю Испании, и шах велел написать для них письма и дать отдельно от других. [169]

Дон Антонио совершил свое путешествие через Грецию в турецкой одежде, как человек, хорошо знакомый с языком, но [нам] невозможно было там проехать, а путь на Индию был сопряжен с продолжительным морским плаванием, и потому было решено совершить путешествие через Татарию и Московию. Итак, были сделаны все необходимые приготовления, и его величество дал свои царские письма и открытые листы 7 во все свои земли и области, через которые мы должны были проезжать, верительные грамоты и деньги, дабы все наше путешествие, равно и англичан, было совершено на счет персидского шаха 8. Были назначены знатные персияне для сопровождения посланника. Получив напутствие от шаха и простившись с ним в Испагани 9, где теперь пребывает двор, мы выехали в год от воплощения Христова 1599-й, в четверг пополудни, 9 июля.

Попрощавшись с его величеством и придворными сановниками, мы в путевом порядке и дорожной одежде отправились в таком составе: посланник по имени Хусейн-Али-Бек 10, 4 знатных людей и 15 слуг, 2 монаха, дон Антонио 11, 5 переводчиков и 15 англичан. У нас было 32 верблюда, нагруженных подарками, лошади и вьючных животных, необходимых для указанного числа людей.

Разнообразно было настроение отъезжавших: одни уезжали веселыми, другие — печальными, хотя всем шах дал царское слово щедро наградить нас: но слезы родственников, горесть друзей, печаль и скорбь жен, отцов и детей были столь велики, что мы поспешили покинуть столицу в тот же вечер и направились в город Кашан.

Наше путешествие от Испагани до Кашана продолжалось 4 дня; 2 дня мы отдыхали в Кашане и затем прибыли в город Кум, а на другой день в город Сава. От Савы ехали 3 дня и прибыли в город Казвин, прежнюю резиденцию персидских шахов, как мы сказали при описании этих областей. Здесь мы пробыли 8 дней, потому что шах приказал взять из этого города подарки для христианских государей сверх тех, которые мы везли. Так мы и сделали.

Выехав из Казвина, прибыли через 5 дней в Гилянь 12, землю иного языка, хотя, как мы сказали при описании ее, также короны персидской. Эта область примыкает к морю Бакинскому, или Кользуму 13, и мы должны были здесь сесть на корабль; поэтому пробыли 10 дней, занятые необходимыми приготовлениями. Сюда прибыли многие наши друзья и родственники кроме тех, которые все время [170] нас сопровождали; и когда мы уезжали из Испагани, и [теперь], когда садились на корабль, все они попрощались с нами, весьма опечаленные, а мы пустились в плавание.

Это море не было хорошо известно древним, которые даже до времен Августа Цезаря думали, что оно продолжается до соединения с океаном. Арабы называли его закрытым морем. Оно имеет 800 миль в длину и 600 в ширину, принимает много полноводных рек, и по этой причине, как некоторые говорят, его вода не очень горька и не очень солона; но я, который плавал по нему и не раз пробовал вкус его воды, могу уверить, что она довольно густая и горько-соленая. Главные реки, впадающие в это море, — Кесез (Кизил-узен) 14 (Здесь и далее в скобках приводятся варианты, данные в публикации 1899 года), Гейкон (Гигон, Аму), Теуссо (Терек?), Кар (Кура) и Волга, которую там называют Эдер и по которой мы плыли, о чем скоро будем говорить.

Сев на корабль, мы через сутки прибыли на островок в этом море, населенный рыбаками, ибо в той стороне великое изобилие разнообразной рыбы; особенно много ловят морских собак 15, коих шкуры доставляют большую выгоду, так как их продают для перевозки в них оливкового масла. Здесь мы пробыли сутки, выжидая хорошей погоды, и на следующий день, когда море казалось спокойным, пустились в путь. Тут ясно обнаружилась малоопытность наших корабельщиков, ибо, едва мы проехали 3 или 4 мили, поднялась такая буря, что ветер разорвал паруса и мы не раз опасались утонуть. Правду сказать, большинство персиян мало знакомы с мореплаванием, и многие даже не знали, что есть опасность погибнуть: мы смеялись над монахами, которые плакали и готовились к смерти. Буря продолжалась всю ночь, и на рассвете мы очутились у той же пристани, где сели на корабль.

Высказывалось мнение, не высадиться ли нам и не вернуться ли ко двору, так как, видимо, нет небесного соизволения на то, чтобы мы совершили это путешествие, но боялись негодования шаха, и потому, когда снова наступила хорошая погода, мы опять пустились в путь. В 2 дня мы проплыли то расстояние, которое прошли сначала, и на третий день прибыли к пристани, не имеющей строений, но густо заселенной людьми, которые живут, как бедуины, со своими стадами и верблюдами. По племени они кочевые татары 16, а земля их зовется землей Великого Тамерлана татарского и также подвластна персидскому шаху. Образ жизни этого народа [171] грубый и малоразумный: ходят полуобнаженные, надевая только род штанов или короткую рубаху; бедны и весьма смирны, так что легко принимают всякого в свою страну. Нас они угощали обильно и щедро животными из своих стад в течение 15 дней, что мы там пробыли по причине полного затишья на море, не позволяющего кораблю все это время двинуться. В этой земле, которая называется Минкезлак (Мангышлак), есть персидский идол 17, весьма почитаемый туземцами и иностранцами, и мы принесли ему много даров и жертв, чтобы он послал нам попутный ветер. Встретив персиянина, который также отправлялся с нами, и дождавшись благоприятного ветра, мы пустились в путь. Мы находились в плавании 2 месяца, потому что в дурную погоду приставали к берегу; а будь погода все время хорошая, мы не пробыли бы в пути и 12 дней. Под исход этих двух месяцев мы вошли в залив Каспийского моря, где вода была чистая и пресная. Это, вероятно, тот самый залив, о котором говорит Хуан Ботеро в своих известиях; впрочем, это скорее бухта, чем залив. Следует сказать, что вода здесь пресная от рек, впадающих в этот лиман; но что в море вода горькая, видно из того, что, когда ветер и вихрь гонят воду из лимана в реки, вода их становится горькой, как желчь, в чем я сам убедился. Эти реки называют реками земли Идель.

В 30 лье 18 от этого лимана к северу начинаются земли, принадлежащие в Азии московскому государю, и первая из них — христианский город по имени Астаркан (Астрахань). Корабельщики повезли одного персиянина и одного англичанина на маленьком судне к главному начальнику города, находившегося в 30 лье от того места, где стоял корабль, который по причине мелководья не мог двигаться дальше, а так как размеры его были велики, то при всяком ветре ему грозила большая опасность. Поэтому, когда обрушился на нас шквал, нам казалось, что мы погибли, поэтому мы выбросили в море тысячу фанег 19 пшеницы и муки, большое количество съестных припасов и немало сундуков с одеждой и ценными вещами, чем, очевидно, буря была укрощена.

Когда миновала эта опасность, вернулись ездившие в город. Начальник города прислал с ними несколько чиновников на 4 галерах и съестных припасов. Нас пересадили на галеры, а корабль взяли на буксир. Когда мы приехали и высадились, нам устроили весьма торжественный прием при огромном стечении народа. Здесь мы застали другого посланника от персидского шаха; он ехал в Московию со свитой в 300 человек 20. [172]

Тут мы отдыхали 16 дней. Нам предлагали обильное угощение, а по наступлении осени в этой земле было множество арбузов и яблок отличного вкуса. Земля эта приятна, но еще приятнее была она для нас, ибо начальник, поставленный здесь великим князем Московии, велел объявить через глашатаев, чтобы никто не смел брать денег за то, что мы потребуем и возьмем, под страхом быть наказанным 200 ударами кнута.

В Астрахани 5000 жителей. Все дома их деревянные, только крепость, очень сильная, где живет главный начальник, выстроена из камня; стены ее значительной высоты и толщины. Она охраняется весьма бдительно множеством ратников, и доступ в нее можно получить только по особому разрешению. Церквей много; они невелики и наполнены очень маленькими лакированными изображениями святых, перед каждым святым весь день горит свеча. Только туземцы могут входить в церкви, а иностранцев в них не пускают.

Астрахань — один из тех городов, о которых говорит Ботеро в своих известиях, что там живут татары ордами, как евреи жили коленами; однако собственно татары бродят по полям, как бедуины, и только христиане-московиты населяют застроенные места.

Город расположен на берегу реки Волги, или Эдера. Сюда съезжается множество купцов из Московии, Армении, Персии и Турции. Главный предмет его торговли — соль. Ботеро говорит, что этот город отстоит от моря на один день пути; но я как очевидец утверждаю, что и при самой благоприятной погоде с трудом достигнешь его в 2 дня. Этот город некогда был разрешен Тамерланом Великим, да и теперь немало терпит во время войн с персиянами и турками.

 РАССКАЗ ВТОРОЙ

в котором продолжается описание страны и достопримечательностей, кои мы в ней видели, проезжая по Московии

Пробыв в Астрахани 16 дней и получив 5 галер, которые были сделаны для нас и для персидского посланника, встреченного нами в Астрахани при нашем приезде, мы поместились на них все: персияне, англичане и монахи и более 100 ратников московского царя, которые отправлялись [173] с нами для охраны и прикрытия по приказанию главного начальника. Галеры были очень хорошо устроены, на каждой было по 100 гребцов. Мы собирались плыть по реке, которую называют Эдер и которая, очевидно, есть Волга. Она имеет в ширину половину большого испанского лье. По обеим берегам ее обитают татарские племена, разделенные на орды, или колена, проводя жизнь большей частью в полях среди своих стад, которыми главным образом ведут торговлю. На этой реке есть множество рыболовов, которые ловят больших рыб, вроде испанских лососей, но гораздо крупнее и красивее: самая малая весит 30—40 фунтов. Удивительно, однако, что никто не решается есть мясо этих рыб, а ловят их только для добывания из них яиц, коих в них бывает 6—7 фунтов; яйца черны как спелые фиги, очень приятны на вкус и сохраняются в сушеном виде год и два, не портясь. Здесь также сберегают айву и гранаты. Они составляют лучшее угощение в этой стране.

На берегу этой реки, по пути в Московию с правой стороны, обитает татарское племя, которое разводит верблюдов, лошадей и мелкий скот и живет, подобно бедуинам, переменяя свое местожительство по временам года. Это племя называется Ногаи. Так как пастбища находятся на другом берегу реки, а мостов, по которым мог бы перейти скот, нет, то при ежегодной переправе через реку в августе, когда вода стоит особенно низко, они употребляют для скота такой способ: связывают животных хвостами и пускают их по 30 и по 50; животные, толкая друг друга, преодолевают течение воды и переправляются. Для мелкого скота протягивают над водой полотнища толстой просмоленной ткани, наподобие корабельных досок, очень плотно сотканные, и, натянув их шестами, переводят баранов и овец; но так как расстояние очень велико — ибо и в более узком месте река имеет в ширину одно лье, — то половина стада обыкновенно погибает. Это племя татар одинаково готово служить тому или другому государю и владеет скотом в таком изобилии, что баран стоит меньше реала 21. В делах религии они в высшей степени невежественны, но чрезвычайно гостеприимны и когда пригласят кого, то убивают жеребца, приготовляют блюдо из половых частей его и подносят гостю в знак особой любви и уважения к нему.

Два месяца мы плыли по этой реке и через каждые 10 дней высаживались на каком-нибудь местечке, потому что по берегам реки расположены небольшие селения с деревянными [174] домами. В каждом селении мы оставляли гребцов и брали других на свои галеры — все это делалось по распоряжению ратников, которые провожали нас по приказанию московского царя. По обоим берегам реки тянутся горы, населенные и весьма высокие; в них мы видели много медведей, львов (!) {так в тексте}, тигров и куниц разных пород. На расстоянии каждых 100 лье есть город, принадлежащий московскому царю, и первый из них, к которому мы прибыли, назывался Ямар (Черный Яр?), второй — Саресен (Царицын), третий — Симер и другие, им подобные. Когда на реке поднималась буря, гребцы высаживали на берег лошадей, и они тянули галеры канатами. Каждую ночь мы проводили на берегу в открытом поле, под охраной и защитой ратников.

Под исход этих месяцев мы прибыли в очень большой город, принадлежащий московскому царю. Он называется Казань и имеет более 50 000 жителей-христиан. В городе множество церквей, и в них столько больших колоколов, что в канун праздника нет возможности заснуть.

Когда мы прибыли к этому городу, нас вышло встречать такое множество людей, смотревших на нас с удивлением, что мы едва могли проехать по улицам и площадям. Мы пробыли в городе 10 дней, причем нас так обильно угощали, что кушанья приходилось выбрасывать за окно. В этой стране нет бедняков, потому что съестные припасы столь дешевы, что люди выходят на дорогу отыскивать, кому бы их отдать. Зато есть недостаток в хороших винах, ибо нет иного вина кроме того, которое выделывают из пшеницы и ячменя; оно чрезвычайно крепко, так что пьющие быстро приходят в опьянение, и потому законом установлено, чтобы чиновники не носили оружия, так как среди них то и дело случаются убийства.

Страна эта очень холодна, и потому все ходят в одежде из меха куниц, которых здесь очень много. Нет иных плодов, кроме очень кислых лесных яблок, да и тех немного. Жители хорошо сложены: мужчины очень белы, полны и высоки; женщины вообще весьма красивы; одежда и шапочки из куньего меха, которые они носят, придают им еще больше красоты. Печи в большом употреблении. В каждом доме держат собаку, подобную льву, потому что боятся быть ограбленными ночью. Эти собаки днем привязаны на цепи, а вечером в известный час дают знак звоном в колокола, что собак хотят выпустить на улицы — [175] пусть люди остерегаются: когда их выпустят, никто не осмеливается выйти из дому, иначе собаки растерзают его в клочки. Все дома этого города деревянные, но есть большая и сильная крепость с каменными стенами; в ней находится весьма значительное число ратников, которые ночью держат стражу на постах — как в Испании, Италии и Фландрии. Такая предосторожность вызывается тем, что ночью турки и татары совершают нападения и поджигают селения.

Отсюда мы поехали на 7 галерах, которые нам дал начальник города вместе со 100 ратниками, чтобы отвезти и проводить нас в столицу московского царя. Мы продолжали плыть по той же реке и в дальнейшем пути начали испытывать на деле всю негостеприимность климата этих северных стран. Когда через 6 дней мы прибыли к местечку на берегу этой реки, называемому Чапуасар (Чебоксары), то в ночь река Волга, или Эдер, по которой мы плыли, так крепко замерзла, что нам пришлось изменить способ путешествия. Местные жители выгрузили все, что мы везли на галерах, и доставили лошадей и экипажи для дальнейшего нашего следования в столицу сухим путем.

Что касается причины, почему замерзают устья и протоки, или рукава, Волги (Ботеро утверждает, что их 78 и что эта река берет начало из озера Волаппо (Волго?), как Борисфен и Двина, и кажется, что он прав, ибо течение ее, по-видимому, начинается от крайних пределов Литвы), то причина, как видится, та, что эти страны мало пользуются теплом солнца: оно от них так далеко — ибо они идут от полудня на восток 22, — что зима, весьма суровая, продолжается целых 9 месяцев, и так как тамошние леса очень густы, составляя ветви Герцинского леса 23, который простирается на севере, то солнце никогда не может нагреть землю в течение трех летних месяцев. Но хотя зима сурова и земля бывает покрыта льдом и снегом, однако это время года удобнее для переездов и путешествий, чем весна, потому что в продолжение короткой весны, какой она бывает в этом суровом климате, снег и лед тают и страна покрывается озерами и болотами, отчего проезд по ней становится почти невозможным до тех пор, пока земля снова не начнет твердеть и замерзать.

Экипажи, которыми нас снабдили в этом городе, представляли род портшезов, наподобие паланкина или каретки, поставленной на толстых гладких брусьях. Формой они похожи на те экипажи, которые употребляются в Нидерландах голландцами, а также в Италии в Альпах и на [176] притоках По и во Фландрии на Маасе и Шельде, когда реки замерзают. Впрочем, экипажи, употребляемые на Волге и у московитов, больше тех; они скользят, не прорезая льда, подобно немецким, и устройство их таково: четырехугольная башенка, суживающаяся кверху в виде пирамиды, с двумя сиденьями внутри, покрыта шкурами с мехом и имеет спереди табурет, или скамейку, где садится человек, правящий лошадью, которая везет этот хитрый снаряд; внутри, на двух сиденьях, помещаются путешественники; позади сидений есть выступ, куда кладут часть багажа. Лошадь бежит с быстротой 12—15 лье в день. Так как экипажи вмещают мало людей, то для нас и нашего багажа потребовалось их более 500, Так мы путешествовали, пока не прибыли в город по имени Нечена (Нижний Новгород) с населением около 8000 человек. Дома в нем деревянные, как и в других городах; впрочем, он окружен каменной стеной, которую омывает Эдер. Одновременно с нашим приездом сюда пришел приказ от московского царя, который уже знал о нашем путешествии, чтобы мы промедлили месяц в этом городе, и, таким образом, нам пришлось отсрочить свое путешествие на месяц. Жители города — христиане, подданные московского царя; впрочем, имеют непристойные обычаи: ибо в этой стране лучшее удовольствие — бани, но в них моются мужчины и женщины вместе, без одежды; дозволяют себе весьма неприличные речи — более, чем допускает благопристойность в каком-либо государстве. Съестные припасы весьма дешевы, как и в других, описанных нами, частях Московии и Татарии, но одежда очень дорога; впрочем, нас снабжали всем в величайшем изобилии по приказанию царя. Под исход этого месяца, который мы там пробыли, пришло к нам от царя повеление отправиться в столицу.

Мы выехали по приказу, данному нам царским домоправителем, который прибыл в Нижний, на других лошадях и в других экипажах, подобных прежним. Нас провожал начальник крепости этого города, где имеется 6000 ратников для охраны: день и ночь они держат стражу, опасаясь турок и татар. Не знаю, перекопские ли это татары или нет; как мне кажется, они обитают в землях дальше к северу, чем перекопские, которые, скорее, кочевники и горцы.

6 дней мы ехали, имея постоянно в виду берег реки Эдера, и наконец прибыли в город, называемый Морло (Муром), большой и многолюдный. Так как мы спешили, то не могли ознакомиться с достопримечательностями этого [177] места, однако нам рассказали об одной вещи, которую как очень замечательную, хотя и основанную на суеверии, не хочу пройти молчанием. В этом городе главный промысел — дубление бычьих кож; он так распространен, что им занимаются в тысяче одном доме. В каждом доме есть колодец, куда мастер кладет тысячу одну кожу, и когда их вынимают по окончании дубления, то тысяча одна кожа, принадлежащие кому-либо одному, оказываются сопревшими. Тогда остальные мастера собирают между собой тысячу одну кожу, и, наложив на них свои знаки и метки, отдают тому, у кого оказались сопревшими тысяча одна кожа. Но это дьявольская выдумка и неслыханное баснословие (иное дело, если бы мы видели это), ибо ясно, что, так как вода одна и та же и материалы, употребляемые для дубления кож, одни и те же, то не может сопреть у одного больше, чем у другого, а если бы стали утверждать, что тут имеет значение лучшая вода и лучшее устройство колодца у одних, чем у других, и у первых кожи подвергаются дублению, а у последних преют, то не может случаться так точно, чтобы сопревали всегда тысяча одна кожа; в таком случае, пожалуй, может показаться, что это вещь не естественная, а дело сатаны.

Выехав из этого города, мы через 3 дня прибыли в другой, называемый Валья де-амор 24 (Владимир), постоянно следуя вдоль течения Волги (!) {так в тексте} и путешествуя в других, подобных прежним, экипажах. В этом городе 12 000 жителей, он кажется весьма благоустроенным и под хорошим управлением. Женщины очень красивы, но их сильно портит безобразная и нескладная одежда, лишенная вкуса и изящества. Мужчины высоки и плотны. Климат этого места подобен климату других городов, виденных нами на пути от Каспийского моря досюда. Пробыв здесь не более одного дня, мы не могли ознакомиться с другими достопримечательностями.

Отсюда мы начали терять из виду реку Эдер, оставив ее справа, и путешествовали в силу упомянутого приказа с тем же прикрытием и под охраной капитана и царского домоправителя с ратниками уже в числе 200. Через 3 дня путешествия мы прибыли в резиденцию великого князя и царя Московии. Это весьма многолюдный город, именуемый Москвой; от него получило название и все это царство, а он получил его от реки Москвы, которая по нему протекает, беря начало за 90 миль выше него. Впрочем, плавание по [178] этой реке весьма затруднительно по причине извилистого ее течения, особливо между Москвой и Коломной. Ботеро и Поссевин (у которого первый сделал заимствования) говорят, что этот город после разрушения и сожжения его татарами и турками в 1570 г. 25 имеет в окружности не более 2 малых лье. Я очень внимательно осматривал город, и мне показалось, что население его составляет никак не менее 80 000, а окружность его со всеми банями, домами и пристройками, разбросанными столь беспорядочно, что не начертишь их на плане, составляет, по моему мнению, более 3 миль. Дело в том, что город не обнесен каменной стеной, а представляет открытую местность, ибо его ограждения состоят из болот, рек и прудов, которые пересекают и окружают его. Обнесен стеной только главный дворец, и эта ограда столь велика, что в ней заключается порядочный город. Она каменная, с прекраснейшими зданиями; в особенности красив самый дворец, выстроенный в итальянском вкусе. Ограда эта настолько обширна, что внутри ее живут все придворные царя. О числе ее жителей сведений не имею, но домов более 6000.

РАССКАЗ ТРЕТИЙ

о приеме, который был сделан нам при дворе московского царя, о том, что мы там видели и что произошло у нас с царем до нашего отъезда

В пятницу, в 10 часов утра, в ноябре месяце 26 мы вступили в резиденцию московского царя. Навстречу нам вышло великое множество людей, потому что московиты люди весьма тщеславные: в день въезда какого-либо князя или иностранного посланника в резиденцию царя или в один из главных городов указом объявляется, чтобы никто не работал, а чтобы все, одевшись и принарядившись как можно лучше, выходили к тому месту, где произойдет въезд. И хорошо, что они в такие дни отдыхают и не смеют ни минуты работать, так как в обыкновенные праздники в течение года ничуть не стесняются работать целый день, хотя весьма строго соблюдают другие предписания греческой церкви, коей они следуют.

Знатных лиц, которые вышли нас встретить по приказанию царя и которые все были вельможи и сановники, господа и дворяне, как мне показалось, было свыше 6000. Для нашего въезда царь прислал нам 200 экипажей, [179] запряженных каждый в одну лошадь, очень рослую; кучера, экипажи и лошади были покрыты львиными и тигровыми шкурами, отчасти для большей пышности, отчасти для защиты от холода, весьма сильного в тех местах.

За пол-лье от города нас встретила царская гвардия 27, стоявшая в строю по обеим сторонам дороги, по коей мы следовали: то была пехота, вооруженная аркебузами, и ратников, имевших аркебузы, не считая тех, которые имели луки и стрелы, было около 10 000. Мы проезжали посреди этой гвардии, причем ратники держали фитили зажженными.

Должно знать, сколь могуществен государь, имеющий пребывание в этом городе; он великий князь и царь Московии, властитель 15 княжеств, 16 королевств и двух царств, его земли простираются на севере до Северного океана и от залива Градуско (Ладожское оз.?) до реки Обио (Обь) на юге по всему берегу реки Эдер до Бакинского моря; на западе примыкают к Ливонии и с этой стороны имеют границей Борисфен, как с восточной — реку Эдер; в длину они имеют 3000 миль, а в ширину 1500. Этот государь весьма богат, ибо волен располагать жизнью и имуществом своих подданных, кои не только служат ему, но и обожают его. Он не допускает в своих владениях ни школ, ни наук, ни университетов, дабы никто не мог знать столько, сколько знает он, и потому ни один из его судей, градоначальников и секретарей не знает больше того, что диктует ему великий князь. Жители не могут лечиться у иностранных врачей и ездить в другие царства под страхом смертной казни, дабы они не имели сношений с другими народами. Нет ни нищих, ни разбойников, потому что первым приказано давать пищу в изобилии, а других осуждают на вечное заключение, так что человек, раз совершивший преступление, не может совершить его в другой раз, ибо он как бы заживо погребается в могиле. Государь весьма строго соблюдает предписания религии. Нет иных книг, кроме Евангелия, проповедей и жизнеописаний святых; все эти книги украшены крестами. Входя в церковь, он целует землю; в правой руке носит образ Господа нашего Иисуса Христа; над троном, на который он садится, над его головой стоит образ нашей Владычицы. Он носит митру и посох и одежду вроде епископской, а на пальцах множество перстней.

По въезде нашем в город нас поместили в нескольких очень хороших домах, имевших вид крепостей 28; в одном — персидского посланника, приехавшего к московскому царю, в другом — нашего посланника и нас, в третьем — англичан, и оставили при нас 300 человек стражи. Царь немедленно [180] распорядился прислать к нам 9 человек, знающих наш язык, по 3 на каждый дом, и доставить нам обильное угощение. После того как мы отдыхали здесь в течение 8 дней, царь прислал за нами в воскресенье своего домоправителя, и мы выехали в том порядке, в каком въезжали в город: как и в день нашего въезда, гвардейская пехота была расставлена до самого дворца. Нужно было ехать добрую четверть лье от укрепленного жилища, в котором мы помещались. Царский дворец — та самая цитадель, о которой мы говорили, что она вмещает до 6000 домов, кои все деревянные; только дворец и стена каменные и построены и укреплены на итальянский манер, как мы сказали. Внутри крепости много церквей, и в наибольшей из них есть весьма значительный колокол; в него звонили, чтобы мы услышали эту диковинку: 30 человек едва могли раскачивать его; в него звонят только в день рождения или коронования государя. Подойдя к дверям дворца, мы встретили царского домоправителя, человека исполинского роста, который имел при себе свирепейшего пса, привязанного на цепь; его спускают на ночь. Этот домоправитель привел нас ко второй двери, где находился другой домоправитель, который привел нас к третьей двери, а домоправитель при третьей двери ввел нас в царскую приемную палату, где находилось 500 придворных, кои все были одеты в парчовое платье, подбитое соболем, в колпаках, украшенных камнями, и в других дорогих уборах невероятной цены. Эти придворные нас встретили и проводили до конца приемной палаты, где находился царь: палата так велика, что от самых дверей с трудом различишь, что делается в конце ее. Она построена в виде галереи или нефа церковного и, как мы сказали, весьма длинна; ее оводы и фонари поддерживаются через известные промежутки 40 деревянными золочеными колоннами, украшенными резьбой в виде крупных листьев и иных орнаментов; толщина колонны такова, что 2 человека с трудом могут ее обхватить. Подойдя к концу приемной палаты, мы увидели царя, который сидел на кресле, возвышавшемся на несколько ступеней; массивное кресло было из золота и обложено прекраснейшими камнями. Царь был в платье из золотой материи, подбитом соболем с бриллиантовыми пуговицами; на голове у него была шапка вроде митры, а в руках посох. Позади царя стояли 40 придворных с серебряными скипетрами, составляющими регалии, которые царь берет с собой на войну. Приблизившись к царю, мы простерлись ниц, и персидский посланник, приехавший в Московию, по имени Перголи-бек, знатнейший вельможа персидский, поцеловав письмо, которое держал, [181] вручил его царю; последний приподнялся с кресла, взял письмо, поцеловал его и передал переводчику, который перевел его на свой язык 30. Вслед за тем приблизился посланник, ехавший в Испанию, и вручил свое письмо, которое содержало просьбу к царю оказать нам покровительство и дозволить беспрепятственный проезд. Царь обещал и велел нам всем сесть на скамьи, или длинные табуреты, набитые пером и крытые бархатом. Потом он встал и удалился во внутренние покои с теми же придворными, а через малое время вернулся в сопровождении их, причем как царь, так и все придворные, были одеты в белую одежду, опушенную белой куницей вроде испанского горностая. В промежуток между уходом и возвращением царя поставили столы, и царь сел кушать и нам всем велел сесть, причем каждому было дано место по его достоинству. Обед был весьма обильный и роскошный, ибо каждому подавалось более 40 блюд, и все, что на них находилось, было цельное; тут были: телятина, дичь, баранина, гуси, утки и другие водяные птицы. Хлебы, которые подавались, были так велики, что 2 человека с трудом могли нести один хлеб и серебряную миску наподобие жаровни с ручками. Царь угощал всех со своего блюда, смотря по знатности гостя, в особенности виноградным вином, которое составляет самую ценную вещь в этой стране: оно привозится издалека только для царя и епископов, кои рассылают его по церквам для употребления при таинстве. В особом отделении, внутри приемной палаты, в которой мы обедали, все время играла музыка из весьма разнообразных инструментов и голосов. Обед продолжался от 2 часов пополудни до 8 часов вечера. Мы вернулись в свое помещение с прежней свитой и гвардией при свете сотни факелов. Нашим служителям также были присланы кушанья в большом изобилии.

Когда кто из нас хотел выйти посмотреть город, то всякий раз надо было испрашивать дозволение у начальника крепости, и он давал 4 человек из стражи. В течение 8 дней нам были показаны достопримечательности города, в особенности сокровищница, у дверей которой стояли два изображения львов, очень неуклюжие: одно, по-видимому, из серебра, другое из золота. Богатства, заключающиеся в сокровищнице, столь же трудно представить себе, как и описать, а потому о них умалчиваю. Хранилище царской одежды равным образом представляло ценность невероятную. Арсенал столь велик и так богато снабжен, что можно бы вооружить 20 000 всадников. Нам также показали клетку с дикими зверями, между которыми был лев величиной с лошадь, с гривой длиной [182] в 2 локтя 30 — при виде нас он пришел в такую ярость, что сломал очень толстую перекладину. Под конец мы обошли город и видели в нем множество разнообразных лавок и большую площадь, которая была заставлена пушками, такими огромными, что 2 человека могли входить в каждую для чистки ее. Они длиной в 7 локтей, и на заряд требуется по 2 арробы 31 пороху на каждую.

По прошествии 5 месяцев, которые мы пробыли в столице Московии, задержанные сильными дождями и снегами, царь дал нам дозволение отправиться в путь. Мы ходили прощаться с ним, и когда вернулись домой, царь прислал посланнику 3 богатейшие одежды из золотой материи, подбитые соболем, золотой кубок вместимостью в один асумбр 32 вина и 3000 дукатов 33 на дорогу, а каждому из нас он послал по 3 одежды: 1 лучшую и 2 простых, по 8 локтей сукна на дорожное платье, по серебряному вызолоченному кубку такой же величины, как и кубок посланника 34, и по 200 дукатов. Мы простились весьма трогательно с персидским посланником, который оставался в Московии 35: он проводил нас почти за 2 лье и расстался с нами сильно опечаленный. Нас покинули 4 служителя, которые вернулись в Персию, и доминиканец, о котором при всех стараниях мы ничего не смогли узнать: подозреваем, что его спровадил дон Антонио Шерли, ибо, когда мы плыли на галерах по реке Эдер, дон Антонио заключил его в каюту в трюме, намереваясь умертвить, но мы, персияне, освободили его оттуда. Монах сказал нам, что он дал взаймы дону Антонио тысячу червонцев и 90 мелких бриллиантов и что, когда стал требовать уплаты, тот хотел убить его.

Таким-то образом мы выехали из столицы Московии на Пасху в сопровождении капитана со 100 ратниками. Мы проезжали по 10 лье в день и через 3 дня прибыли в очень большой город, называемый Парасвалт или Пара-слап 36. В нем проживает более 30 000 жителей, христиан-московитов, и там много церквей прекрасной архитектуры в своеобразном вкусе. Подле каменной стены этого города протекает весьма полноводная река, которая, как мне показалось, течет, по отношению к столице, откуда мы ехали, несколько поперек. Вода в ней стояла высоко. Мы переехали через реку на плотах, которые тянули по канатам, как тянут барки, и которые так велики, что за один раз перевозили по 100 лошадей. Я не знаю имени этой реки 37, но думаю, что это приток, впадающий в реку [183] Москву. Мы ехали еще 3 дня, держась постоянно на северо-запад, и прибыли в другой город, называемый Яраслап 38. Этот город весьма многолюдный, ибо в нем более 40 000 жителей, также московитов-христиан. В нем много красивых, своеобразной архитектуры церквей и монастырей и одна из лучших крепостей, виденных нами в Московии: особенно сильной и красивой делает ее река Барем (река Барента?) 39, которая своим течением омывает и окружает стены. От этого города мы хотели направиться по суше в Лотарингию, Саксонию и Германию; но нам сообщили, что всего безопаснее, вернее и прямее сесть нам на галеры и плыть по упомянутой реке до моря, которое находится на расстоянии около 100 лье и есть, очевидно, Северный океан, а другие говорят, Балтийское море. В него, как я полагаю, впадает река Двина, или Борисфен, хотя, по словам лучших космографов, она впадает в Балтийское море. Как бы то ни было, мы проехали по реке Барем 100 лье, делая 15—16 лье в день на двух галерах, нам данных: одна — для нас, другая — для англичан. По берегам реки расположено немало селений, так что через 2 дня плавания мы прибыли в город по имени Хибиска (Шуйское?). Как мне показалось, в нем тысяч 10 жителей — скорее больше, чем меньше. Здесь мы переменили людей, которых взяли для службы на галерах; нам дали других и много нас угощали. Еще через 2 дня мы приехали в другое местечко на берегу той же реки, именуемое Турмен (Тотьма?) с населением, по-видимому, около 3000, но с одной из самых больших крепостей, нами виденных. Переменив здесь прислугу на галерах, мы через день прибыли в местечко по имени Брусйниска, а через день в город, называемый Рестук (Устюг?). Здесь нам прислали обильное угощение. Через день мы приехали в местечко по имени Туравичис (Сольвычегодск?). Отсюда ночь для нас кончилась, а день не прекращался, ибо в этих местах в марте, апреле и мае ночи не бывает; зато зимой, в другие три месяца, бывает постоянная ночь, поскольку страна эта находится под такой большой широтой. Нам казалось очень странным жить без ночи.

Отсюда мы прибыли в очень большой город вблизи моря, называемый Кармакури (Холмогоры), с населением свыше 30 000. Он лежит в 10 лье от места впадения реки Барем в море. Здесь мы пробыли 12 дней, дожидаясь английских и немецких кораблей, но потом заблагорассудили ехать в город по имени Корет Арканхер (Архангельск), лежащий на 5 лье [184] ниже. Он имеет около 12 000 жителей и составляет весьма известную пристань, где выгружаются корабли французские, английские и немецкие, принадлежащие купцам, которые ведут торговлю с северными странами Азии. Мол весьма хорош, и гавань, вход которой обращен на полдень, представляет весьма обширное и надежное убежище. В этой пристани бывает обыкновенно по 400 кораблей, и таможенный сбор дает большой доход великому князю Московии. Здесь мы пробыли 20 дней, запасаясь необходимым, ибо уже наняли фламандский корабль в тысячу тонн, вооруженный 20 пушками 40.

Не следует пройти молчанием один случай, происшедший у нас с доном Антонио Шерли, чем и заключим этот рассказ. Дон Антонио — человек великого ума, хотя мал телом, и любит роскошь на чужой счет, ибо собственных доходов фортуна не дала ему. Как потом оказалось, он постоянно старался нас обманывать, для чего пользовался повелением, которое нам дал персидский шах, всегда руководствоваться указанием дона Антонио, как человека более нас опытного. Таким образом, когда мы собирались сесть на корабль и плыть по этому морю, дон Антонио сказал нам, что было бы большим затруднением брать сундуки с подарками на этот старый фламандский корабль, который он не считает достаточно надежным, чтобы поднять такой большой груз, что, если обнаружится течь и придется выбросить часть багажа в море, явится опасность и для сундуков с подарками; но что здесь живет его большой друг, англичанин, у которого есть очень крепкий и быстроходный корабль: этот человек мог бы доставить подарки в Рим. Нам показалось, что он говорит дело, и мы отдали сундуки с подарками указанному им англичанину. Что из этого последовало, будет пояснено в своем месте.

Текст воспроизведен по изданию: Проезжая по Московии. М. Международные отношения. 1991

© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© OCR - Halgar Fenrirrson. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Международные отношения. 1991