ЯН ДЛУГОШ
АННАЛЫ ИЛИ ХРОНИКИ СЛАВНОГО КОРОЛЕВСТВА ПОЛЬШИ
ANNALES SEU CRONICAE INCLITI REGNI POLONIAE
КНИГА VI
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1178–й
Желая отомстить, князь Мечислав грозит войной Казимиру, [но] безуспешно, так как не смог получить помощи от зятя
(Великопольский князь Мешко Старый не смирился с потерей принципата и намерен воевать с краковским князем Казимиром.) Но для такой войны надо было добиться помощи от соседних князей, его зятьёв; без неё будущая схватка с Казимиром, к которому, располагавшему в изобилии собственными воинами и оружием, наверняка пришла бы ещё и русская подмога, казалась опасной 315. (Мешко шлёт послов к чешскому князю Собеславу, а также к герцогам саксонскому и лотарингскому, своим зятьям, но те отказывают в помощи, извиняясь тем, что заняты другими войнами.)
(VI. P. 115)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1179–й
(...)
<После того как князь Руси Ярослав Изяславич несколько лет просидел на киевском княжении, черниговский князь Святослав, завидуя его счастливому жребию, собрав немалое войско, вознамерился отнять у него киевский стол. Он выступает против него тайно, без объявления о расторжении мира, пока Ярослав Изяславич беспечно пребывает в киевском замке, и, так как его считают другом и братом, со всем своим войском вступает в [никем] не защищаемую киевскую крепость и занимает её. В суматохе князь Ярослав с трудом спасается бегством, но его супругу, его младшего сына и всю дружину Святослав берёт в плен. Святослав завладел также его богатейшей казной и всем имуществом и, забрав пленников и добычу в Чернигов, оставил киевскую крепость, опасаясь нападения. Узнав об этом, Ярослав Изяславич, собрав союзные войска, имея, сверх того, в своём сопровождении двух племянников–князей, сыновей Ростислава, с [их] людьми, приходит в Киев. Укрепив киевский замок сильным гарнизоном, он возлагает всю вину за [328] совершённное против него черниговским князем Святославом преступление на киевлян, поскольку оно будто бы было совершено с их помощью, по их совету и при их попустительстве. [Поэтому] он, ограбив наиболее богатых горожан, хватает также всех игуменов, священников, монахов, монахинь и всех латинян, беря за их освобождение огромный выкуп, остальных продаёт [в рабство] и совершает по отношению к киевлянам многие злодейства. Потом выступает против своего врага и грабителя черниговского князя Святослава и осаждает его в Чернигове, но видя, что успеха нет, заключает с ним мир.> 316
(VI. P. 118)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1182–й
Казимир, овладев Брестом, под ропот своих [воинов] идёт на Русь, где под Галичем, победив двух князей, восстанавливает в [прежнем] состоянии [своего] родственника Мстислава и с победой возвращается с войском домой
Известие об отпадении города Бреста и области, расположенной по реке Бугу, побудило князя и монарха Казимира немедленно взяться за оружие. Собрав воедино конные и пешие войска, он стремительным маршем подходит к Бресту, осаждает его и в течение двенадцати дней побеждает и захватывает 317. После того как под топором пали головы зачинщиков измены, он строит там укрепление, господствующее над городом, и, снабдив [его] крепким гарнизоном, чтобы держать народ в повиновении, ведёт войско на город Галич и [его] землю, чтобы восстановить своего родственника князя Мстислава, которого братья под лживым предлогом, будто он – не законный [сын], а рождён от тайного и незаконного брака, изгнали из королевства. Большинству польской знати этот поход казался тягостным, они с трудом выступили в него, втайне и негласно упрекая князя Казимира за то, что не ограничиваясь собственными войнами, он берётся за войны внешние, не обещающие ни удачи, ни выгоды; кроме того, недостойно, чтобы они в несправедливой войне вдалеке от дома безвозмездно сражались за человека сомнительного и тёмного происхождения. Хотя Казимир знал, что сетования воинов в лагере делаются всё громче, но, ничуть не смущаясь их ропотом, он ведёт войско дальше. Уже дошли почти до Галича, и на следующий день готовилась осада галичан, как вдруг разведчики сообщают, что приближаются князья Всеволод Белзский и Владимир Галицкий, родной брат Мстислава, со всеми русскими князьями и боярами и вражеским войском. Тут уже не тайно, а открыто поляки осыпают упрёками своего князя Казимира, да и воеводу Николая, краковского палатина, честят обидными речами, будто он был зачинщиком этой войны, жалуясь, что их подвергают очевидной опасности и чуть ли не предают русским. Ведь они видели, что русское войско [329] несчётно, словно все русские земли, как сговорившись, соединились на погибель полякам. Кроме врождённой ненависти к полякам, русских толкали на бой замеченная ими малочисленность поляков и собственная многочисленность, а также гадатели, которые на вопрос об исходе войны, предсказывали им всяческую удачу, а полякам – бедствия. Казимир, не устрашившись видом и численностью врагов, выстроив войска, ободряет воинов, указывая, что русское множество составлено, за редкими исключениями, из ничтожных рабов и если не давать им волю, то они легко уступят победу, да и сколь часто большинство бывало побеждено меньшинством. Подбодрив такими [словами] воинов и воодушевив их надеждой на победу, он поручает левое крыло краковскому палатину Николаю, сам держит правое и велит трубить сигнал к началу битвы. Да и русские тоже, подняв громкий крик, яростным натиском бросаются в бой, и некоторое время шло жестокое сражение между двумя массами людей. И вот уже начинает отступать левое крыло, бывшее под началом палатина Николая, ибо [их] кони либо пали, либо были изранены [стрелами] легковооружённых лучников, но Казимир, которому доложили об опасности, подводит на левое крыло отряд воинов и, прогнав русских лучников, восстанавливает равновесие. Тут на правом крыле польская фаланга, прорвав и смяв строй русских, простерла мечи на остальные русские полки, тогда как на левом крыле русские разбегаются, поражённые и гонимые палатином Николаем. Но и те, кто сражались против правого крыла, смущённые страхом бегущих, не замедлили обратиться в бегство. Князья Всеволод Белзский и Владимир Галицкий, чтобы не попасть живыми в руки Казимира, меняя лошадей, ускользают от преследователей. Большое число русских в том сражении было или убито, или пленено, русский лагерь, полный всякого добра, разграблен по приказу Казимира, да и галицкая крепость и город немедленно сданы победителю Казимиру, который препоручает его князю Руси Мстиславу, своему родственнику, взяв с него прежде клятву, что тот никогда не оставит ни его, ни польский народ ни в счастье, ни в несчастье. И восстановив его вполне на Галицком королевстве и уладив дела на Руси, Казимир воротился в Польшу 318. Всеволод же, князь белзский, беглец с поля битвы, прибывает с немногими в свою крепость Белз, а галицкий князь Владимир уходит в Венгрию просить у венгерского короля Белы помощи и поддержки, как военной, так и денежной для того, чтобы вернуть себе Галицкое княжество 319.
(VI. P. 127–129)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1184–й
(...)
<После смерти киевского князя Ярослава Изяславича киевское Княжение занимает черниговский князь Святослав. Примерно в то [330] же время, четырнадцатого июня, умер владимирский князь Михалко, которому во всех княжествах наследовал его брат Всеволод. Мстислав Ростиславич, намереваясь прогнать его со столов, которые ему достались, поднялся против него с ростовцами и, побеждённый Всеволодом, бежал в Ростов, а потом в Новгород. Воодушевлённый этой победой, Всеволод идёт против князя Рязани, имея в своем сопровождении не только свои народы, но и двоих сыновей киевского князя Святослава Всеволодовича – Олега и Владимира, а также своего племянника переяславского князя Владимира Глебовича. Рязанский же князь Глеб, прибегнув к хитрости, взяв в помощь половцев, спешно пошёл на Владимирскую землю, которую до такой степени жестоко разорил огнём, убийством и грабежом, что всячески грабил и оскорблял [даже] церкви, монастыри и их служителей. Когда об этом сообщают князю Всеволоду, он быстро возвращается от Рязани, сражается с Глебом и половцами и, не без больших потерь с обеих сторон, побеждает, беря в плен и рязанского князя Глеба, и его сына Романа, и брата его жены Мстислава Ростиславича, и двоих его племянников Мстислава и Ярополка, и всю его дружину. Половцев же он громит, истребляет и убивает. Впоследствии, спустя некоторое время, он приказал рязанского князя Глеба убить в темнице, а племянников его Мстислава и Ярополка ослепил, остальных отпустив на свободу.> 320
(VI. P. 134)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1185–й
Галицкий князь Мстислав своими же отравлен ядом, и венгерский король Бела, заточив в темницу изнанника Владимира, посылает на Русь своего сына Андрея, который захватывает Галицкое княжество
Едва минуло три года с тех пор, как галицкий князь Мстислав польским князем и монархом Казимиром был восстановлен во владении княжеством Руси, побеждённый же Владимир – изгнан и вытеснен в Венгрию, а Мстислав стал отвратителен и ненавистен своим русским, так как он и не терпел множества их злоупотреблений, и, не доверяя своим, казался более щедрым и расположенным к польским воинам, пребывавшим при нём, чем к русским. Поэтому русская знать, в особенности те, кто держали сторону изгнанника Владимира, составляет заговор с целью его убийства. Поскольку осуществить его открытой силой они не могли, боясь подвергнуть себя опасности, ибо безопасно подойти к Мстиславу, окружённому верными телохранителями, палачам было невозможно, они губят невинного, тайно подмешав яд в питьё. Изгнав польских воинов, бывших в свите Мстислава, [и] заняв галицкую крепость, они посылают в Венгрию за Владимиром, [чтобы] он скорее приходил и после смерти врага снова занял своё княжество. Обрадованный этим [331] известием, Владимир сообщает о нём венгерскому королю Беле и молит, чтобы тот, кто принял изгнанника в положении сомнительном и бедственном, держал [у себя], кормил, соизволил бы в поправившихся обстоятельствах, обещающих счастливый исход, помочь ему воинами, конями и деньгами ради возвращения княжества, ибо знает, что польский князь Казимир ему враг и строит козни; узнав о смерти Мстислава, он уже послал вместо него в Галич владимирского князя Романа. Но венгерский король Бела, посчитав, что пришло удобное время захватить Галицкую землю для себя и для Венгерского королевства, заключает изгнанника Владимира в оковы, а сына своего Андрея с конным и пешим войском направляет на Русь, приказав как можно скорее занять галицкую крепость. Русские, державшие галицкую крепость, в неведении о всём том, что делал венгерский король Бела, и не зная о пленении своего князя Владимира, с великим ликованием принимают Андрея, сына венгерского короля, как помощника в их деле и впускают в галицкую крепость, ибо он солгал, будто идёт впереди Владимира. Он, легко справившись с малочисленными русскими благодаря множеству своих людей, занимает галицкую крепость и, изгнав русских, хотя и оставив некоторых, которые считались сторонниками нового порядка, берёт под свою власть как крепость, так и Галицкое княжество; устроив там личную резиденцию, он осуществляет княжескую власть над галичанами. Все должности он раздаёт венграм, поскольку русских считает людьми двоедушными, и всем управляет через венгров, чрезвычайно остерегаясь яда, которым, как он знал, был недавно отравлен Мстислав. Русские тайком и скрытно жалуются, что их отовсюду теснят, всюду ими пренебрегают, что их погубили, плачут, что, захватив их князя Владимира, теперь и их склонили под ярмо, и за своё преступление, совершённое по отношению к Мстиславу, расплачиваются, [терпя] другое преступление 321.
(VI. P. 136–137)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1186–й
(...)
В тот год случилось заметное затмение солнца, за которым последовала сильная смертельная для людей зараза, повальной болезнью унесшая множество смертных, <которая свирепствовала в польских и русских землях> 322.
(VI. P. 140)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1187–й
Владимир, подкупив стражу, бежит из Венгрии и, пока пытается взять галицкую крепость, совершает набег на Польшу [332] и захватывает добычу, которую отбирает преследующее [его] войско Казимира
Галицкий князь Владимир почти два года терпел тягости заточения у венгерского короля Белы, бросившего его туда, осквернив закон гостеприимства, дабы тем надёжнее его сыну Андрею было владеть Галицким княжеством, и понял, что устроить его выкуп будет трудно. Поэтому он прибег к хитрости, подкупил своих стражников, соблазнив их щедрыми обещаниями, и вырвался из оков и темницы, причем беглеца сопровождали, показывая ему дорогу, те самые стражники, которые дали ему ускользнуть, и прибыл на Русь. Попытавшись захватить крепость и своё Галицкое княжество, он был прогнан венграми, сильный гарнизон которых находился в крепости Галиче с королевским сыном Андреем, и стал кружить по русским землям, словно бродяга или беглец, не имея пристанища, где мог бы закрепиться. Вокруг него собралась дружина из привыкших жить разбоем или наёмничеством, а также из осуждённых преступников, с которой он начал нападать на окрестные русские области, грабя их. Но и Польская земля не была в безопасности от его насилия. Под праздник Успения Владычицы нашей он вторгается в Польшу, занятую сбором урожая и жатвой, подвергнув нашествию весь край по сю сторону от Перемышля, который был тогда под властью поляков, и, творя повсюду вражеское насилие, грабит или сжигает церкви, города, сёла, захватывает в плен благородных матрон, невест и дочерей знати, а также некоторое количество селян; эту добычу он быстро доставляет в Киев и, продав их, подкрепляет [бедственное положение] и восполняет нужду свою и своих [людей]. Польский князь и монарх Казимир не стерпел пленения и убийства своих [людей] и, дав войско краковскому палатину Николаю, прогнал Владимира, не осмелившегося нигде остановиться и сразиться, из Киевской области, а своих пленников выручил отчасти силой, отчасти выкупом и вернул им свободу. Однако ярость галицкого князя Владимира не утихала, он перебрался со своими [людьми] в непроходимые леса и горы и, пользуясь ими как убежищем, утолял терзавший его и его [людей] голод за счёт грабежа соседних земель 323.
(VI. P. 141–142)
Происхождение татарского народа и каким образом он усилился
Племя и народ татар, в прежние времена миру не известные, ведут своё происхождение, отделившись от армян, с которыми они имеют общность как в сходстве внешности, так и в тождестве языка. Обитая в северных краях, близ города Корочора, в степях, не имея ни деревень, ни городов и платя дань королю Бухаму, которого звали пресвитером Иоанном, они видят, что выросли в огромный народ, [и] ставят себе собственного короля из своего рода, по [333] имени Хинхис, мужа весьма деятельного. Под его водительством они нападают на соседние земли, подчиняют их себе, а после того как на славу нового короля со всех сторон стали стекаться татары, которые служили в разных странах, они поднялись до такой дерзости, что послали послов к своему прежнему королю сватать его дочь в жёны новому королю. Тот возмутился их просьбой и, желая вернуть их к привычной дани, объявил им войну, сразился, был побеждён и убит ими. И с того времени народ татар начал набирать величайшую силу 324.
(VI. P. 142)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1188–й
Владимир смиренно просит [и] получает прощение у Казимира, войско которого прогоняет из Галича венгров, и [Владимир] восстанавливается на княжении
Галицкий князь Владимир не мог нигде найти безопасного пристанища из–за недавнего преступления против польского князя и монарха Казимира и Польской земли, ведь Казимир приказал разыскивать его даже в недоступных местах и логовищах, где тот скрывался, дабы казнить или схватить в должное искупление содеянного беззакония. Боясь подвергнуться суду, для которого его разыскивали, он осаждает князя Казимира нижайшими просьбами через частых послов, а наконец и сам лично, когда ему гарантировали безопасность, простирается ниц, дабы тот простил его за его преступления и заблуждения и проявил милосердие и благосклонность к тому, который будет ему верным и послушным слугой и другом и искупит прежние прегрешения сугубой искренней преданностью. Казимир, тронутый смиренными мольбами, принимает Владимира, неистового врага, в друзья, легко прощая его за его великое вероломство по отношению к себе и Польше. И хотя достаточно и даже более, чем достаточно, было бы [только] простить вину, он к милосердию прибавляет ещё проявление великого благодеяния. Собрав и снарядив большое войско, он поручает его верности и предводительству краковского палатина Николая [и] отправляет на Русь, чтобы восстановить изгнанника и недавнего врага своего Владимира в Галицком княжестве. Для иноземных народов этот поход послужил поводом для насмешек, ибо казалось невозможным, чтобы поляки могли лишить владения Галицким княжеством короля паннонцев Белу и его сына Андрея, у которого в то время было в изобилии оружия, воинов и всякого богатства. Да и польские бароны были недовольны этим походом, а воины неохотно шли на войну, печалясь от того, что проявляют незаслуженную враждебность к соседнему дружественному королю, а ненавистный враг не только ставится вровень с другом, но даже ему предпочитается. Итак, краковский палатин Николай с польским войском, в сопровождении [334] изгнанника Владимира, подойдя к Галичу, окружает осадой крепость Галич, в которой заперся сын венгерского короля Андрей с венграми. Собрав селян, он строит вокруг венцом городки и укрепления, замыкающие крепость, тщательно следя, чтобы к осаждённым ничего не подвозили, ибо знал, что крепость плохо обеспечена провизией. Венгров укрепляла крепкая надежда на короля Белу; они не сомневались, что он вскорости явится с большим войском и прорвёт осаду, поскольку его неоднократно просили об этом через послов. Но когда поначалу венгров стал мучить голод, а потом их сердца охватило отчаяние от опоздания помощи со стороны короля Белы, они, послав к начальнику войска краковскому палатину Николаю вестников о сдаче крепости, по этой [причине] договариваются о мире с условием, что всех выпустят без ущерба людям и имуществу. В назначенный день, сдав крепость, они уходят в Венгрию, получив от палатина Николая сопровождавших до границы, чтобы с ними не случилось никаких неприятностей. Палатин Николай, удачно завершив своей поход, крепость Галич, как ему было приказано и повелено польским монархом Казимиром, возвращает князю Владимиру, обязав его клятвой, что и сам он, и его наследники будут искренне послушны князьям Польши, вечно пребывая в их власти и подчинении, что бы с ними ни случилось. Этот поход и изгнание венгров из Галича доставили Казимиру великую славу среди русского народа, распространив повсеместно страх перед его властью; каждый славил его за то, что он сделался противником венгерского короля Белы, который схватил своего гостя и друга и лишил его княжества, а Казимир его, хотя [тот и был его] жестоким врагом, возвысил своим милосердием и восстановил в его княжестве, прогнав захватчиков 325.
(VI. P. 142–144)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1189–й
Венгерский король Бела, горюя по поводу изгнания сына из Галича, совершает вторжения в Польшу, а Казимир, в свою очередь, – в Венгрию
Тяжело переживая изгнание своего сына Андрея из крепости и княжества Галицкого, венгерский король Бела возлагает всю вину за столь горькую и страшную свою обиду на польского монарха Казимира и многочисленными жалобами усугубляет своё горе, говоря, что он претерпел великую несправедливость от польского князя Казимира, в котором он не сомневался как в друге, и был лишён крепости и княжества Галицкого вопреки человеческому и Божескому праву и вопреки союзу, который с древних времен соблюдали Венгерское и Польское королевства 326.
(VI. P. 145)
(...) [335]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1190–й
Бесплодная попытка заключить мир между поляками и венграми на совете обеих сторон
Желая покончить с войной между Польским и Венгерским королевствами, возникшей из–за того, что польский князь Казимир восстановил галицкого князя Владимира, пока она не разрослась, все бароны и советники [обоих] королевств собираются на границе королевств и ведут между собой долгие споры, причём каждая из сторон считала своё дело более правым. Венгры жаловались, что они и их король Бела были лишены владения Галицким княжеством, добытым оружием, поляки, напротив, возражали, что Галицкая земля и прочие русские [земли] принадлежали им, будучи обязаны данью и подчинением 327. (Договориться смогли лишь о перемирии на три года с твёрдым условием, что потом переговоры возобновятся.)
(VI. P. 147)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1191–й
Поляки, недовольные восстановлением Владимира в Галиче, во время пребывания Казимира на Руси возвращают монархию Мечиславу, который занимает все крепости, кроме краковской; услышав об этом, Казимир спешно приходит и всё отбирает назад, а захваченного сына Мечислава, одарив подарками, отпускает, откуда видно, что Казимир был верен брату и до самой смерти горячо его любил
Никому из польских баронов не было по душе осуществлённое, как мы уже сказали выше, два года назад польским князем и монархом Казимиром восстановление на Галицком княжестве галицкого князя Владимира, ранее терзавшего польские пределы вражескими набегами, и в тайных разговорах и беседах они часто подвергали это восстановление насмешкам: человека достойного смерти [Казимир] не только [не] подверг какому–либо наказанию, но даже возвысил почестями и достоинством – дело, [которое] послужит опасным примером и в конце концов обернётся для них погибелью, ведь из–за такой безнаказанности остальные князья Руси загорятся желанием разорять Польшу, и такое опустошение будет шириться из–за столь неумеренной мягкости. Вследствие того что все польские бароны, главнейших из которых насчитывалось семьдесят, были возмущены и оскорблены таким делом, против князя Казимира начинает мало–помалу зреть заговор, который в конце концов клонится к открытому восстанию. Возненавидев по причине упомянутого беззакония владычество Казимира, они решают восстановить в Краковском княжестве и монархии великопольского князя [336] Мечислава Старого, когда–то ими изгнанного, который и сам всеми способами добивался своего восстановления, и договариваются о времени [восстания]. В ту пору князь Казимир удалился в русские края, чтобы уладить некие дела между князьями Романом Владимирским и Всеволодом Белзским, спорившими по поводу границы между княжествами. Краковские бароны, сочтя это время наилучшим для исполнения [своих] намерений, извещают через послов и письмами Мечислава Старого; а чтобы, сверх того, тем легче склонить сердца знати, горожан и простого народа к восстановлению Мечислава Старого, они выдумывают, будто князь Казимир в русских краях погиб, отравленный ядом. (Мешко овладевает Краковом, за исключением замка, и тогда строит в городе собственный замок.) А польский князь и монарх Казимир, узнав о такой новости, немедленно прибывает в Краков с немногими поляками и с князьями Романом Владимирским и Всеволодом Белзским, <а также с краковским палатином Николаем>. Получив известие о его прибытии, Мечислав Старый бежит в Познань, оставив, однако, в краковской крепости, которую только что построил, и в других крепостях и укреплениях сына Болеслава и воина Генриха Кетлича, который постоянными уговорами и внушил ему мысль о возвращении монархии, а также сильный и многочисленный воинский гарнизон. (Казимир отпускает сдавшегося Болеслава и воинов Мешка Старого.) Только Генрих Кетлич, советами которого, как было известно, руководился Мечислав Старый и был подвигнут на возвращение [себе] монархии <и который стал> причиной <всего> гражданского раздора между братьями, <сознавая своё преступление> бежал <в большую> церковь, <а именно в её крипту,> и в этом углу надеясь <...> (Здесь в латинском оригинале явно пропущено несколько слов. – Ред.), <где и прятался. А когда ворвались русские и начали толпиться у стен церкви, страстно желая [разграбить] имущество и [сокровища] церкви и всё убранство, священники и церковные служители, да и весь польский люд подняли крик, [обращаясь] к князю Казимиру и моля его заступиться, чтобы он защитил Краковскую церковь от вторжения русских и расхищения. Тот, приблизившись, утихомирил русских и строго запретил им грабить церковное имущество. Между тем Генрих Кетлич, услышав из крипты шум, вышел и, неузнанный, смешался с толпой, пытаясь и надеясь бежать из крепости. Когда сделать это ему не удалось, его хватают и приводят к князю Казимиру. Тот, выбранив его и надавав ему пощёчин, отдаёт его в плен князю Роману и, дабы он не был более сеятелем вражды между братьями,> отправляет его в изгнание на Русь, где он в старости и умирает. Князей Романа Владимирского и Всеволода Белзского с русскими войсками, которые оказали ему помощь, он отпускает на Русь 328.
(VI. P. 148–151)
(...) [337]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1193–й
Поляки приходят к вечному согласию с венграми, и король Бела и князь Казимир, встретившись, скрепляют мир
(Покорив пруссов, Казимир намерен уладить венгерские дела на переговорах советников с обеих сторон.) На них со стороны Польского королевства прибыли краковский епископ Фулькон, краковский палатин Николай и другие польские советники, а со стороны Венгерского королевства – епископы эстергомский и эгерский с венгерским палатином и некоторыми другими баронами. После долгих обсуждений смятённые души усмиряются, и они решают, что венгерский король Бела, довольствуясь своим обширнейшим Венгерским королевством, согласится, чтобы русские земли принадлежали Польскому королевству 329. (Затем на личной встрече Белы и Казимира договор скрепляется клятвой, и восстанавливается вечный мир между Венгрией и Польшей.)
(VI. P. 154)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1194–й
(…)
<Князья Руси, собравшись на съезд в Киеве, назначают поход против половцев, которые постоянными набегами разоряли эти земли. Как только настало лето, киевский князь Святослав Всеволодович, князья Рюрик Ростиславич, Глеб Святославич, Глеб Юрьевич Туровский, Владимир Глебович, Мстислав Романович, Изяслав Давидович и Всеволод Мстиславич, а также галицкие, владимирские и луцкие воины, присланные владимирским князем Романом, приходят в Половецкую землю и, после того как половцы вышли против них в великом и крепком множестве, двадцатого июня сражаются с половцами, похвалявшимися своей силой, и рукой Господней поражают и повергают их в большой битве; многие были убиты или взяты в плен, а бегством спаслись немногие; захватив их лагерь и кибитки, нагруженные добычей и трофеями, [русские] возвращаются с победой и славой.> 330
(VI. P. 158–159)
(...)
<Князь Руси Игорь, желая себе такой же и ещё большей славы, чем ранее снискали князья Руси, разорив половцев, идёт на половцев с двумя сыновьями и новгородцами северскими и со своим братом Всеволодом Ольговичем (так! – Ред.) и черниговскими воинами. Хотя они [русские] уже поразили их [половцев] в большом количестве, но, не довольствуясь одной–единственной победой, решили идти за Дон, дабы уничтожить весь народ половецкий и приобрести славу тем большую, чем дальше проляжет их путь, которым до них никто не осмеливался и не пытался [ходить]. Между тем [338] половцы, в огромном множестве выйдя против них к Дону, поразили и уничтожили всех, не дав уцелеть в этой сече никому. Затем они вторгаются в русские земли под Переяславлем и захватывают все крепости по реке Суле.> 331
(VI. P. 159)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1195–й
(...)
Краковские воины, прослышав о силе Мечислава, собирают вместе с русскими мощное войско и поражают Мечислава и его войско; из этой войны обе стороны выходят побеждёнными, ибо раненый Мечислав бежит, а сандомирский палатин Говорек попадает в плен
Краковские бароны и воины хорошо знали, с каким тщанием и рвением готовится великопольский князь Мечислав Старый к будущей войне с ними, какие готовит запасы, какое, наконец, войско, и сами собирают полки из княжеств Краковского, Сандомирского, Люблинского, Мазовецкого, Куявского, Брестского, расположенного на Буге, и из других краёв Руси, которые подчинялись Казимиру, пока он был жив; кроме того, они зовут на помощь себе владимирского князя Романа <Мстиславича>, родственника сыновей Казимира, обязанного Казимиру многими благодениями. С тремя полками, из которых один вёл краковский палатин Николай, другой – сандомирский палатин Говорек, третий – Роман, князь владимирский, или луцкий, они выступают навстречу великопольскому князю Мечиславу Старому и его союзникам, чтобы воспрепятствовать опустошению полей и сёл, которые Мечислав уже приказал сжечь. Мечислав Старый со своим только войском уже дошёл до Андреевского монастыря и города, расположенного в Краковском диоцезе, разбив лагерь у реки Мозгава, протекающей в <четырёх> милях от названного монастыря, когда узнал, что подошло вражеское войско краковских воинов. В этом–то месте оба войска, изготовившись, сходятся. Краковские воины, зная, что к Мечиславу ещё не подошли [призванные] на помощь князья, для того чтобы не сражаться со всеми одновременно, нападают на полк Мечислава, надеясь на легкую победу; левое крыло держал князь Роман, правое – краковский палатин Николай, а сандомирский палатин Говорек был оставлен в резерве. Сражение затянулось до вечера, хотя началось в третьи [вигилии], и велось с удивительным боевым пылом с обеих сторон. (Бьются родственники и близкие; гибнет Болеслав, сын Мешка Старого; сам Мешко ранен и бежит.) Да и владимирский князь Роман <Мстиславич>, многократно раненый в грудь, видя, что его русские частью полегли, частью обращены в бегство, и сам выходит из битвы, чтобы избежать опасности. (Битва кончается большими потерями для обеих сторон.)
(VI. P. 161–163)
(...) [339]
Епископ Фулькон, узнав о произошедшей битве, зовёт назад своего брата Николая, преследующего Мечислава, и заботится о защите краковской крепости
Краковский епископ Фулькон, волнуясь об исходе предстоявшей битвы, находился в селе <своём Дзержашне> на расстоянии двух миль от места сражения и, пребывая между надеждой и страхом, слёзными молитвами молился о победе для своих. Между тем прибывает кто–то из бежавших с [поля] битвы и на жадные расспросы епископа об исходе битвы отвечает, что в страшной сече краковяне, сандомирцы и владимирский князь Роман со своими войсками разбиты великопольским князем Мечиславом Старым и что как палатины, так и Роман с лучшими [воинами] пали в бою, а князь Мечислав, увенчанный преславным триумфом, с грузом добычи и стягами побеждённых им врагов быстрым маршем спешит занять Краков. Не успел он ещё закончить своей речи, как явился другой, а потом ещё и ещё, [каждый] рассказывая различно о случившемся. Жаждая узнать, где же правда, епископ Фулькон [посылает] на место сражения одного из своих священников, переодев его, разведать в подробностях, что и каким порядком случилось и какая судьба постигла палатинов краковского и сандомирского и князя Романа, веля ему быть ловким, дотошным и осторожным. Тот, идучи пешком, до захода солнца прибыл на место сражения и, расспросив и разузнав правду от тех, кто были ещё наполовину живы, и от тех, кто собирал трофеи с умерших или испускавших дух, вернувшись к своему предстоятелю Фулькону, излагает всё случившееся по порядку, докладывая, что велико польский князь Мечислав Старый и из–за гибели своего сына Болеслава, и из–за раны ушёл как бы побеждённым, что сандомирский палатин Говорек разбит и пленён опольским князем Мечиславом и его войском, которое пришло позже, что раненый князь Роман <Мстиславич> ушёл на Русь, остальные разошлись по разным местам, как пришлось. И епископ Фулькон, повергнутый в глубокую печаль, заботясь о [князьях–]сиротах и отчизне, следующей ночью догоняет князя Романа и настойчиво просит его вернуться с остатками [войска], которые были с ним, в Краков, чтобы защитить крепость и княжеских сыновей от ярости Мечислава Старого, который, как он [Фулькон] полагал, пополнив войско, вернётся занять Краков. Но князь Роман отвечает, что ему мешают две причины: и недостаток войска, которое либо погибло в битве, либо растеклось, и полученные раны, которые были воспалены. На вопрос же епископа, <как он думает,> что <необходимо и лучше всего предпринять в столь опасный момент для безопасности родины, тот отвечает, что следует всячески позаботиться о столице и обезопасить Краков, главу и первый [город] всех земель, от вражеского нашествия; если он будет цел и в [340] безопасности, всё остальное обойдётся 332. (Фулькон следует совету и возвращает палатина Николая, который хотел преследовать Мешка, для защиты Кракова.)
(VI. P. 164–165)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1198–й
Умирает галицкий князь Владимир, и польский князь Лестко Белый, победив князя Романа (так! – Ред.), овладевает Галицким княжеством
Умирает галицкий князь Владимир, восстановленный в Галицком княжестве, из которого был изгнан паннонцами, благодаря благодеянию и поддержке прежнего польского князя и монарха Казимира. Поскольку он не оставил наследника, возникли большая смута и раздор между краковскими князьями Лестком и Конрадом, а также их опекунами, краковскими воинами, с одной [стороны], и русскими и князьями Руси – [с другой]. Следовало полагать, что согласно праву и справедливости, а сверх того, в силу союза, заключённого Владимиром с князем Казимиром при восстановлении [в Галиче], Галицкое княжество отойдёт к Польскому королевству и к сыновьям Казимира, о чем были в своё время приведены к присяге и галицкие воины. Но [дело] выглядело [так, что] домогательства многих русских князей, требовавших дать названное княжество им в лен, приведут ко многим беспорядкам и мятежам. Дабы пресечь их, пока они не распространились широко, сочли за благо послать в Галич краковского палатина Николая с конным и пешим [войском], который позаботился бы о положении дел в пустующем княжестве и устроил бы так, чтобы оно могло быть присоединено к Польскому королевству в виде провинции. Князь Лестко тут же расплакался и, нежно обнимая сначала опекунов, а потом каждого из советников, просил, чтобы его не оставляли, а взяли с собой в этот поход. Но так как и его мать княгиня <Елена>, и советники возражали и убеждали, что ему безопаснее пока оставаться во дворце, он сказал: «Что толку, если бессловесные и лишённые всякого рассуждения стяги пойдут с вами, а я, ваш будущий князь, останусь? Умоляю, возьмите меня, чтобы я набирался смелости, общаясь со смелыми мужами, ибо мне противно и стыдно оставаться долее в окружении женщин. И если не послушаетесь, я пойду вслед за вами, пусть даже и с одним–единственным только спутником». Этими и другими словами, в которых проявились его будущие дарования [и] которые явно свидетельствовали о его княжеском характере, он добился от советников, чтобы его взяли. Итак, когда он в сопровождении большого числа воинов прибыл в галицкие пределы, галицкая знать выходит ему навстречу и с честью и поклоном принимает его как своего законного господина. Первым делом они умоляют его, чтобы он сам управлял ими, сам распоряжался и правил в Галицком княжестве, заявляют, что они не [341] примут власти других князей Руси и скорее умрут честной смертью. Лестко, похвалив и обласкав их, приказывает идти впереди [своего войска]. Они же, оскорблённые на Лестка и его опекунов за то, что он, как они узнали по слухам, намерен посадить [у них] князем и правителем владимирского князя Романа <Мстиславича>, берутся за оружие и заступают Лестку путь как врагу. Но когда их передовые отряды без труда были разбиты [и] обращены в бегство, а остальные, в которых находилось бесчисленное множество пешцев, поражённые страхом разбежались, и Лестко поспешил к Галичу, чтобы овладеть крепостью, галичане высылают вестников, просят и получают прощение, открывают ворота Лестку и обещают исполнить всё, что он ни прикажет.
(VI. P. 168–169)
Владимирский князь Роман, племянник умершего, получает от Лестка Белого Галицкое княжество ко всеобщей скорби галичан
После того как польский князь Лестко вполне овладел и крепостью, и княжеством галицкими, тогда только дело дошло до острого соперничества между князьями Руси, претендовавшими на Галицкое княжество, и после долгих споров, вспыхнувших между ними, [и] после того как остальные отказались от [своего] намерения, только один Роман <Мстиславич>, родной <племянник> (так! – Ред.) покойного галицкого князя Владимира, требовал отдать ему Галицкое княжество, [приводя] различные доводы и соображения. Он–то и заставил остальных князей Руси отказаться от притязаний на Галицкое княжество, кого – просьбами и уговорами, кого – страхом. И в отношении польского князя Лестка и его советников он, испрашивая названное Галицкое княжество, прибегал к разнообразным хитростям, ежедневно подводя под свою просьбу новые подпорки. Он доказывал, что будет несправедливо, если наследство его родного <дяди> перейдёт к кому–либо, кроме него, усилив его скорбь от смерти <дяди>; что, помимо этого, никто из князей в такой степени, как он, не заслужил по справедливости такого благодеяния, о чём свидетельствуют его заслуги перед польским князем Лестком, недавние раны, полученные при Мозгаве, и множество его воинов, там погибших. К этим доводам он прибавлял и угрозы, восклицая, что оружием и всяческой враждой отомстит за свою обиду, если его не допустят к Галицкому княжению и наследству <дяди>. Решение этого дела оказалось для польского князя Лестка и его советников трудным, затянувшись на много дней, в течение которых князь Роман, поведя себя сдержаннее, просил отдать ему Галицкое княжество не в полное, а во временное владение, не в собственность и [с правом] титула, а в управление как попечителю. Не было никого из польских советников, кому было бы по душе отдать столь изобильное княжество Роману, который и без того был [342] богатым и могущественным на Руси, дабы тот не возгордился и не стал строптивым, превратившись из подданного в жестокого врага; ведь присоединение этого княжества, полезного и крайне нужного, к Польскому королевству принесло бы многие выгоды. Кроме того, на них влияли жалобные мольбы галицких баронов и воинов, которые боялись быть отданными под власть коварного и лицемерного князя с его всевозможным тиранством, что падёт на них. Они обещали также польскому князю Лестку, если их, превратив в провинцию [Польши], не отдадут Роману, платить ежегодно определённое количество золота, серебра, драгоценных камней, одежд, коней, быков и вьючных животных. Это привлекало князя Лестка и польских советников, однако с учётом будущей войны с Романом, если придётся отклонить его просьбы, и ввиду враждебной угрозы со стороны великопольского князя Мечислава Старого, князь Лестко и польские советники, дабы не оказаться теснимыми и спереди, и с тыла, предпочли пренебречь собственными выгодами и просьбами остальных князей Руси и галицких воинов и отдать Галицкое княжество владимирскому князю Роману, рассчитывая, что он будет им верным подданным. Тогда они вручают ему в лен и передают во владение названное княжество, не без горестных мучений со стороны галичан, предвидевших для себя многие беды. Роман приносит клятвенную присягу блюсти верность, покорность и послушание польскому князю Лестку, а также справедливость и правду по отношению к галицким воинам и подданным. Устроив таким образом галицкие дела, князь Лестко со своим войском вернулся в Краков 333.
(VI. P. 169–171)
(...)
<Умирает главный из князей Руси, киевский князь Святослав, и погребается в церкви святого Кирилла, которую построил его отец, князь черниговский. После его смерти у киевлян стал княжить князь Рюрик Ростиславич, но когда спустя некоторое время он был изгнан киевлянами, то бежал к половцам.> 334
(VI. P. 173)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1199–й
Галицкий князь Роман за короткое время погубляет своим тиранством всю галицкую знать, наводя страх на соседей
Получив Галицкую провинцию благодаря благосклонности, доброте и щедрости польского князя Лестка Белого, владимирский князь Роман поначалу с галичанами был ласков, [но] вскоре сделался суров и жесток до крайности; недолго продержалось, оказавшись непрочным, его обещание, данное польскому князю Лестку, управлять Галицким княжеством по праву и справедливости. Поправ [343] клятву и договор, он призывает к себе и хватает первых из галичан, ничего дурного от него не ожидавших, из которых кого публично казнит мечом, кого закапывает и засыпает песком, кого на глазах у всех разрывает на части, с кого сдирает кожу, у кого вырывает внутренности, многих, привязав наподобие мишени к столбу, расстреливает стрелами и умерщвляет разными [другими] казнями. Родные, близкие и сыновья убитых воинов и почти вся знать, потрясённые столь ужасной жестокостью, бежали в соседние земли, возлагая в своих стенаниях и жалобах всю вину на польского князя Лестка и поляков, что поставили над ними столь лютого князя, не имеющего, кроме человеческого облика, ничего человеческого. Тогда Роман, употребив свою хитрость, преувеличенными ласками и обещаниями снова призывает их и, продержав недолго в чести и милости, в конце концов убивает, подвергнув различным пыткам. Он истребляет и уничтожает своим тиранством почти всю галицкую знать, имея обыкновение, в оправдание своих преступлений, употреблять пословицу, ставшую [для него] своего рода торжественным оракулом небес: «Никто не сможет спокойно насладиться мёдом, если сначала не пригнетёт пчелиный рой». Своей свирепостью и тиранством он навёл не только на своих, но и на соседей такой страх, снискал себе за короткое время такую славу и власть, что с легкостью повелевал всеми русскими областями и все князья Руси были его данниками и подданными. Это часто удручало поляков, не обернулось бы дело к их погибели, <[но] они чаще всего молчали, опасаясь, чтобы угроза тирании Романа когда–нибудь не пала и на них> 335.
(VI. P. 173–174)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1200–й
(...)
Греческий город Константинополь, в котором тогда правил Аскарий, захватывают венецианцы и франки. Долгое время в его захват не верили, потому что существовало пророчество, что его не сможет взять никто, кроме ангела; но когда враги вошли в город через стену, на которой был изображён ангел – тогда только обнаружились истинный смысл предсказания и сходство [с ним] заблуждения. Аскарий же, константинопольский император, после взятия города перебрался к Понтийскому морю, в Терсону, а оттуда впоследствии прибыл в Галацию, или Галицкую землю, которая является частью Руси, до сих пор состоящей под Польским королевством, и, <будучи милостиво и благосклонно встречен, принят и размещён князем Руси Романом, некоторое время пребывал там> 336.
(VI. P. 177)
(...) [344]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1201–й
(...)
Умирает вроцлавский князь Болеслав Высокий, оставив наследником Генриха Бородатого, супруга святой Ядвиги
(Умирает вроцлавский епископ Ярослав, сын вроцлавского князя Болеслава Высокого.) И через несколько дней, последовав за своим сыном, епископом Ярославом, <в восьмые иды декабря> умирает вроцлавский князь Болеслав Высокий и погребается в монастыре Любёнж. У него было двое жён, а именно русская Вячеслава и Адельхейда, сестра императрицы, супруги императора Конрада Второго. От Вячеславы он родил вроцлавского епископа Ярослава, Болеслава и дочь по имени Альгу, а от Адлейды родил Генриха, по прозвищу Бородатый, Конрада, <Иоанна> и дочь Адельхейду, которая была выдана замуж за моравского маркграфа Дипольда. Но так как все сыновья Болеслава Высокого безвременно умерли <и похоронены в монастыре Любёнж>, остался один Генрих Бородатый, наследовавший отцу на вроцлавском княжении и в других владениях 337.
(VI. P. 180)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1202–й
(...)
Рюрик Ростиславич, горько переживая своё изгнание из Киевского княжества, получив в немалом количестве поддержку половцев, к которым бежал, сопровождаемый также сыновьями Олега, подходит к Киеву и, поскольку никто не осмеливался стать против него и защитить киевскую крепость, второго января захватывает киевскую крепость. Свирепое множество варваров–половцев терзает город всевозможными мучительствами [и] жестокими грабежами, бесчинствуя даже во всех церквах, монастырях и зданиях, посвящённых Богу, и против Его служителей, ограбив митрополичью церковь святой Софии и все прочие. После того как были частью перебиты, частью ослеплены все старики и больные, они увели в плен в свою землю священников, монахов, монахинь, всех киевских бояр, горожан и весь народ с жёнами, детьми и грудными младенцами. В это время половцами были пленены Мстислав Владимирович, а также князь Ростислав и его дружина. Совершив такие злодеяния, Рюрик сел на киевском столе, запустелом и почти безлюдном 338.
(VI. P. 184–185)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1204–й
Галицкий князь Роман отказывает в дани Лестку Белому, объявляет себя его врагом и вторгается в его земли; [345] после того как он совершает несколько набегов, Лестко наносит ему поражение
Отказ и уступка Краковского княжества, на которые Лестко Белый вдруг решился скорее по беспечности, нежели обдуманно, вопреки всем своим первым советникам, поначалу казались ему делом неважным и незначительным, [однако] с течением времени это не просто уменьшило его славу и величие, но и воздвигло и подняло на него врагов и завистников. Так, владимирский князь Роман, который с благосклонного позволения Лестка получил ещё и Галицкое княжество, узнав, что тот лишился Краковского княжества и монархии и ограничился только Сандомирским, Люблинским, Мазовецким и Куявским княжествами, начал выказывать к нему пренебрежение как из–за уменьшения владений, так и за легкомыслие, не достигшее ещё мужского возраста и подходящее для [нанесения ему] всяческих обид. Взбунтовавшись, он отказывает в дани, которую до тех пор платил, и объявляет себя не вассалом и не подданным, а жестоким врагом Лестка и его княжеств; так, он отнимает всеё добро у польских купцов в своих землях, запрещая им впредь торговать со своими подданными. К тому же он сначала тайно, а вскоре и открыто совершает наезды, тревожа соседние ему Люблинскую и Сандомирскую земли, во многих местах для нападений на земли Лестка он размещает гарнизоны из большого количества воинов. Некоторое время князь Лестко терпел эти жестокие обиды и, отправив послов к Роману, убеждал его образумиться, полагая, что доброжелательством излечит его буйство скорее, чем ответной враждебностью. Но так как Роман, от слов и посольств <Лестка> скорее распалившись, нежели утихнув, не дал мирного ответа, Лестко прибег к сдерживающим мерам и, установив сменные караулы, поразил русских, неосторожно продвинушихся далеко и разошедшихся для грабежа, в нескольких удачных схватках, скоро укротив их заносчивость 339.
(VI. P. 191–192)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1205–й
Владимирский князь Роман с мощнейшим войском со всей Руси доходит до Завихоста, где терпит сокрушительное поражение от князей Лестка и Конрада и убит к великой славе поляков
Князь владимирский и галицкий Роман Мстиславич, родной племянник покойного краковского и сандомирского князя Конрада через сестру [последнего], не довольствуясь отдельными легкими набегами, которыми до сих пор тревожил польские края, дошёл до такого безрассудства, что не постеснялся начать большую войну против князей Лестка и Конрада, своих господ, которым ранее [346] клятвенно обязался хранить верность и послушание, и вторгся в их княжества. Огромные средства, приобретённые тиранством, подчинение почти всей Руси, стянутые из этой Руси конные и пешие войска Польская держава, разодранная, разрозненная и расчленённая на множество княжеств, раскол и раздоры между первыми людьми королевства, наконец несовершеннолетие самих князей Лестка и Конрада, – [все это] активно подталкивало к началу войны и без того высокомерную и жестокую душу Романа. Добавим и резкий ответ, данный его посольству Лестком и Конрадом. Он ведь требовал и настаивал возместить ему убытки и затраты, понесённые в сражении в Суходоле против Мечислава Старого, <передать, уступить и отписать ему в вечное владение весь Люблинский край>; ему ответили, что как беглец и дезертир он ничего не заслужил. Разгневавшись от такого ответа ещё больше, он вторгся в Польшу с большим войском. Однако прежде чем, собрав воедино все войска и полки, выйти за пределы Руси, Роман Мстиславич посылает особых послов с дарами к владимирскому епископу своего схизматического обряда с просьбой дать ему святительское благословение на поход в Польшу и её опустошение в течение трёх лет, дабы тем удачнее вести войну и вернуться с вражескими трофеями. Владимирский же епископ, презрев присланные дары, послам, также настоятельно добивавшимся благословения, отвечает, что не благословит князя Романа, который затевает неправедные войны и начинает против поляков войну не только не справедливую, а и заслуживающую проклятия, ибо поляки не раз считали необходимым сражаться за русских с варварскими народами, подвергая свои жизни смертельной опасности. Князь Роман, чрезвычайно разгневанный таким ответом, передаёт владимирскому епископу, что как только он вернётся с польской войны, то отомстит за это оскорбление и отрубит епископу голову. Но владимирский епископ, пренебрегая его угрозами, ответствует, что пугать его напрасно, ибо ради правды он не побоится и смерти, да и неизвестно, вернётся ли Роман с нечестивой войны. Величие веры, которое было бы достойно удивления даже в католическом епископе. Итак, собрав из конных и пеших воинов огромнейшее, многочисленное войско, князь Руси Роман ранним летом спустился в польские земли [и] первым делом вторгся в соседнюю ему Люблинскую область, окружив осадой люблинскую крепость, которую удерживал гарнизон польских воинов. Целый месяц он не жалеет многих попыток и усилий, чтобы овладеть ею, так как поляки стойко защищались. <Взятых в плен знатных женщин, жён и дочерей воинов он велит держать, как скотину, за какой–то изгородью, разрешая своим русским бесстыдно обращаться с ними.> Между тем по приказу князей Лестка и Конрада из Сандомирской, Мазовецкой и Куявской провинций к Сандомиру стекается большое войско, набранное не только из воинов, но и из селян, которое пополнили также воины–добровольцы из Краковского княжества. Роман, узнав от [347] разведчиков, что Лестко и Конрад, собрав войска, находятся во всеоружии, снял осаду с Люблина, потому что видел её безуспешность, и двинулся во внутренние области Польши, всё подвергая грабежу и пожару; <и грозится не только разорить Польское королевство, но и истребить божественную отрасль латинян. Тогда посылают краковского епископа Фулькона с плоцким епископом Витом и несколькими баронами, чтобы смягчить его ярость и переговорить о мире, обещая справедливое возмещение, если поляки в чем–то погрешили против союзного договора. А он, замышляя коварство, обещает мир, отправляет назад обманутых послов и начинает продвигаться дальше. Захватив неких клириков, он приказал осыпать их стрелами, чтобы выпытать у них правду о том, где скрывается Лестко с войском>. Подойдя к реке Висле, он переправляется через неё частично на кораблях и лодках, частично по бродам, найденным в нескольких местах, поскольку от летнего зноя воды её спали, и разбивает лагерь под городом Завихостом. Расположившемуся там князю его разведчики то и дело доносят о приближении поляков. Хотя он смеялся над этими донесениями, слова разведчиков подтверждают воины, которых он отправил в дозоры. И несмотря на то что Роман не поверил и им, утверждая, что поляки ни в коем случае не станут с ним биться, девятнадцатого июня, в день, посвящённый [памяти о] мученичестве святых Гервазия и Протасия, на восходе солнца подходят князья Лестко и Конрад с польским войском <под предводительством мазовецкого палатина Христина> и, готовые к битве, строят полки. Роман, из надменного превратившись в испуганного, едва [успев] из–за нехватки времени под стрелами наседавших и теснивших его польских лучников приказать развернуть передовые полки, и сам выводит своё войско, скорее беспорядочное, чем в положенном строю, и, вступив в битву, сражается. Оба войска, подняв страшный крик, с копьями наперевес сшиблись и поначалу сражались с равным успехом. Поляков в битве поддерживало справедливое негодование, что их вассал, которому не нанесли никакой обиды, сам объявил им войну, русских – память о свободе и сам князь, подбадривавший каждого. Польские князья Лестко и Конрад, хотя и были при войске, но не имея возможности участвовать в битве по возрасту, неподалеку от места сражения ожидали исхода дела, пребывая между надеждой и страхом, готовые скрыться со своей охраной в надежное место, если победа достанется врагу. Между тем, когда в яростной битве первые ряды русских были смяты и разбиты поляками, положение поляков стало более предпочтительным, чем русских. Но вследствие великой многочисленности и того, что Роман вместо павших и раненых подводил свежих [воинов], сражение, во многих местах было утихшее, возобновляется благодаря предусмотрительности и заботам Романа. Поляки, разгневанные не на русских, а на вероломного предателя и дезертира князя Романа, единодушно жаждут убить его и, сплотившись, приближаются и нападают [348] на Романа, сражающегося в первых рядах и узнаваемого благодаря инсигниям. <Глазам князя> Романа <явилась вся тяжесть [положения]: весь отряд, который окружал и до сих пор мужественно защищал его, был истреблен поляками, самые деятельные и храбрые защитники погибли на глазах князя и, падая друг на друга, мешали бегству и князя Романа, и других русских. Видя себя перед угрозой крайней опасности, – даже конь, на котором он сидел, после многих ран от копий старался сбросить его – Роман прорвался через гущу стражавшихся и достиг Вислы, где конь пал, покинув князя. Там он столкнулся с ещё большей опасностью: как переправиться через реку, чтобы выскользнуть из рук [врагов]? Наконец его люди привели ему, как рассказывают, изможденную клячу, на которой он с трудом переправился через реку, а животное, с помощью которого переплыл реку, благодарил за своё спасение, словно мать родную. Затем он смешался с толпой своих бегущих воинов и был среди беспорядочной толчеи убит поляками, которые преследовали бегущих и посчитали его рядовым воином. Когда воины и люди князя Романа, которые ускользнули от смертельной опасности, переплыв Вислу, сгрудились и стеснились на другом берегу Вислы, поджидая, не спасутся ли и другие их товарищи, береговая почва, истоптанная копытами коней и не выдержав груза [тяжести] стоявших на ней, расселась сверху донизу и обрушилась, поглотив множество врагов, стремглав падавших в Вислу. Вся слава триумфа над русскими безо всяких возражений была отдана комиту Христину, палатину плоцкому, который как предводитель войска своим искусством и стойкостью решил исход сражения.> Видя <...>, русские, давно бы уже склонившиеся к бегству, если бы только не мешал Роман, обращают спины и не глядя, в отчаянии, как придётся, бросаются в реку Вислу, неподалёку от которой и происходила битва, и, поглощаемые водной пучиной, тонут толпами, давя друг друга. <Многие оказались засыпаны, когда обрушился истоптанный копытами коней берег Вислы, к которому они вплавь, спасаясь, устремились.> Немногие, которых спасло умение плавать или сила выносливых коней, переплыли, но и они по большей части были порублены или взяты в плен польскими воинами, преследовавшими их ночью и днём вплоть до самого Владимира, [а] некоторые – селянами, когда они блуждали по лесами или искали убежища в сёлах, так что из этого могущественнейшего и многочисленнейшего войска Романа уцелели, как известно, совсем немногие, которые и сообщили своим о столь сокрушительном поражении. По берегам Вислы громоздились горы трупов, поскольку русским, которые медлили здесь, [не решаясь] довериться водному потоку, была устроена сеча даже большая, чем заслуживало их число, так что река Висла, окрасившись человеческой кровью, некоторое время примешивала красный поток к природному, свидетельствуя зрителю о размерах сечи. Наконец, многие захлебнулись, не умея плавать, под тяжестью [349] оружия или по преклонности лет. Поляки, овладев лагерем и трофеями русских, неимоверно обогатились и возвеличились нейденным там изобильнейшим богатством, золотыми и серебряными чеканными сосудами, одеждами, конями, оружием. А победа эта стала столь славной и знаменитой, что о ней постоянно говорили у соседних племен и народов. Поляки, которые что–то получили от неё, которых она вознесла славой, богатством или честью, не переставали рассказывать о ней и её событиях в различных песнях; мы и по сей день слышим, как их нараспев исполняют в театрах. Тело князя Романа, которое по приказу князя Лестка уже было погребено в Сандомире, было выкопано и, ценой свободы всех взятых в плен поляков, выкуплено у князя Лестка русской знатью за тысячу марок серебра и перевезено для погребения во Владимир. Польские князья Лестко и Конрад, отнеся всю победу на счёт Божией милости и помощи святых, особеннно тех, в день которых произошло сражение, воздвигают в Краковской церкви престол святым Гервазию и Протасию и одаряют его щедрейшими вкладами. С течением времени у него, как известно, их поотнимали до такой степени, что от столь богатого имения остались разве что каменная <...> на Посольской площади, да и то заброшенная и разрушенная дождями, и место на задворках домов каноников. Поражение князя Романа и его войска нанесло такой урон русской знати и народу, настолько унизило их, что впредь они не осмеливались беспокоить польские земли. Владимирскому епископу оно доставило среди своих русских величайшую похвалу; он стал весьма известен благодаря славе и молве, будто, предвидя будущее, предсказал князю Роману поражение. Говорят, в ночь перед битвой Роману приснился сон, будто небольшая стайка птичек с красной головкой, которых мы называем sczygelky (т.е. щеголками. – Ред.), прилетевших с той стороны, где расположен Сандомир, поглотила огромное число воробьев. Когда утром он рассказал об этом друзьям, то большинство молодых сочло это добрым знаком, а рассудительные старики доказывали, что сон зловещий, предвещая полякам исход успешный, а русским – несчастный и бедственный 340.
(VI. P. 192–197)
Князья Руси сокрушают половцев
Князья Руси, скорбя из–за того, что жестокое разорение, которое они и их земли претерпели от половцев, до сих пор остаётся для тех безнаказанным, решают назначить поход против половцев. И вот в подходящее время, собрав свои конные и пешие войска, князья Руси выступают против половцев, а именно Рюрик Киевский, Ярослав Переяславский, сын Всеволода Великого, Роман Мстиславич Галицкий и Владимирский и Ростислав Мстиславич. Напав на кибитки, которые сами они чаще именуют собственным привычным словом башни, то есть wyesze (вежи. – Ред.), [350] захватывают огромные толпы народу обоего пола, перебив стариков, и большую добычу, верблюдов и крупный и мелкий скот, и уводят на Русь, но более всего [возвращают] русских пленников. Нагруженные добычей и трофеями, не <столкнувшись> ни с какими–либо препятствиями, ни с каким–либо сопротивлением, они, как на крыльях, возвращаются на Русь, отчего в русских землях воцаряется великое ликование. А поскольку половцев для разорения Руси нанял киевский князь Рюрик, как раз и бывший виновником всех бед, которые претерпела Русская земля, то когда они вернулись из Половецкой земли, он, по просьбе и с одобрения других, был схвачен галицким и владимирским князем Романом Мстиславичем. Тот приводит его в оковах в Киев, постригает его в монахи, а его жену – в монахини, дочерей его оставив на свободе, а сыновей Ростислава и Владимира схватив и пленниками отведя в Галич 341.
(VI. P. 197)
Первые слухи об имени литовцев
Примерно в то же время литовцы, собравшись в большом количестве, приходят на Русь; против них выступают князья Ольговичи и сражаются с ними. И хотя пало много русских, но литовцы оказались разбиты совершенно, почти все были либо пленены, либо убиты, бежали немногие. Тогда–то впервые услышали [самое] имя литовского народа, которое до того дня было неизвестно; <будучи рабами русских, они в течение долгих лет <...> пояса, лыко> 342.
Князь Святослав Мстиславич, узнав, что на киевском столе нет князя, с одобрения киевлян вступает в киевскую крепость, так как другие не решались на такое дело из страха перед галицким князем Романом Мстиславичем, намереваясь княжить там по обычаю монарха. Поскольку это было невыносимо для галицкого князя Романа Мстиславича, который хотел, чтобы именно его почитали русским монархом и чтобы ему принадлежала высшая власть на Руси, он со своею силой приходит в Киев и с позором изгоняет и вытесняет из Киева Святослава Мстиславича, посадив на киевском столе Ростислава Рюриковича, которого держал у себя в плену. Он отпускает из плена и другого его брата – Владимира, чтобы шире была молва как о его могуществе, так и о милосердии и чтобы росло уважение перед его именем, чтобы тем легче осуществить поход против Польши, в который он в том году собирался 343.
(VI. P. 198)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1206–й
После смерти краковского палатина Николая Лестко Белый избирается монархом и, послав войско на Русь, [351] берёт в плен и велит повесить князя Руси Святослава с другими русскими
Сандомирский князь Лестко Белый, после славной победы, одержанной над князем Руси Романом, стал известен и знаменит как в чужих, так и в собственных землях; да и для краковской знати, которая только из желания угодить краковскому палатину Николаю, оставив естественного <...>, была вынуждена принять в качестве господина и монарха <ратиборского> князя <Владислава> Мечиславича и отдать ему Краков, он стал более мил и более желанен. (После смерти краковского палатина Николая, который покровительствовал партии Владислава Лясконогого, сына Мешка Старого, на краковском столе садится Лешек Белый, а Владислав уходит в Познань.) А краковский князь Лестко Белый посылает войско из краковских, сандомирских и люблинских воинов под предводительством и возглавлением сандомирского каштеляна Сулислава для опустошения Руси; тот берёт в плен князя Руси Святослава, отца Агафии, которая впоследствии будет выдана за мазовецкого князя Конрада, вместе с четырьмя знатными русскими воинами и, по приказу Лестка, казнит несчастных, повесив на дыбе; из–за этого преступления, я полагаю, и сам Лестко был также убит, и род его не получил продолжения 344.
(VI. P. 199–200)
(...)
Князья Руси, втайне раздираемые различными смутами [взаимной] ненависти и раздоров, доходят, наконец, до открытой вражды, которую не в силах скрывать более, и столкновения, а именно князья Георгий Владимирский и Ярослав Переяславский, с одной стороны, и Владимир, Константин и Мстислав, князья смоленские и новгородские, родные братья (так! – Ред.), – с другой, вступают в битву, обратя меч в собственную плоть. И после того как с обеих сторон было убито, взято в плен или потоплено в волнах множество народу, победа досталась Константину, Владимиру и Мстиславу. Они преследуют владимирского князя Георгия, бежавшего во Владимир, и окружают осадой владимирскую крепость. Георгий, видя, что из–за недостатка воинов он не может защитить крепость, выходит к князьям–победителям, прося мира. С ним заключают мир на том условии, что он уйдёт из крепости. Когда он ушел, [крепость] отдали Константину. Потом князья–победители ведут войско против Ярослава, который после бегства укрылся в Переяславле; он тут же запросил у победителей мира. Так как он добился его на справедливых условиях – ему даже разрешили оставить за собой Переяславль, – то послал множество даров примирившимся [с ним] князьям. Говорят, в той битве полегло более десяти тысяч русских 345.
(VI. P. 200–201) [352]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1207–й
(...)
Против литовцев, которые в то лето опустошают Русь, выступают князья Руси Владимир Рюрикович Киевский, в сопровождении смоленских дружин, Роман Борисович, Константин, Мстислав и Ростислав Давидовичи и побеждают литовцев в большой сече, убив также многих литовских князей; преследуя бегущих литовцев на большом протяжении, они убивают многих по сёлам, лесам и прочим укромным местам, где те прятались от лица преследовавших 346.
(VI. P. 202)
(...)
В то время князь резанов по имени Глеб, человек невероятной жестокости и алчности, желая завладеть всем княжеством резанов, путём нечестивого убийства устранил шестерых своих родных братьев, да и множество бояр, которых подозревал в сопротивлении своим замыслам и стремлениям, истребил всевозможными способами казни 347.
(VI. P. 203)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1208–й
После гибели Романа все русские посылают к венгерскому королю Андрею за его сыном Коломаном, [желая] его в правители; он, заняв Русь, велит короновать себя католическим епископам, и русские прогоняют его и его [людей]
После того как у Завихоста был убит владимирский и галицкий князь Роман, который отчасти тиранством, отчасти щедростью и хитростью захватил власть и княжение почти целой Руси и заставил князей Руси подчиниться ему и платить дань, многие домогались власти над Русью либо оружием, либо уговорами, либо подкупом. А русская знать и бояре, раздираемые противоположными устремлениями, терзали отечество ужасными войнами. И вот знатнейшие [из них] решили, что для прекращения гражданской войны надлежит прибегнуть к соседним королевствам, дабы силами и мощью какого–либо из них справиться с возникшим злом и ещё могущим возникнуть. И хотя некоторые убеждали просить помощи у польских князей и перейти под их власть, но память о свежем поражении, понесённом у Завихоста, мешала обратиться к Польше (В латинском оригинале здесь стоит не очень понятное ne ad Polonos deficerent; перевод дан по общему смыслу. – Ред.). Русская знать обратилась к паннонцам, которые, как казалось, более подходили для такого дела, и нижайше просила их короля Андрея [353] назначить себе господином его сына Коломана, обещая блюсти ему верность и искренне чтить. Приняв русское посольство, венгерский король легковерно отправляет сына Коломана с большим войском на Русь, чтобы подавить внутренние волнения и принять Галицкое королевство Руси. Когда он прибыл в Галич, то был принят первыми из русских князей и боярами с положенной честью, ему была вручена власть над галицкой крепостью, а Мстислав Мстиславич, один из князей Руси, был лишен Галицкого княжества. Коломан, примерно одновременно со входом в Галич, велел католическим епископам, <а именно краковскому епископу Винцентию, польскому канцлеру Ивону и другим епископам,> которых привёл с собой из Паннонии, помазать и короновать себя, величая и титулуя королём Галации, <а супругу свою Саломею – королевой,> ибо так научил его отец, венгерский король. Когда Коломан совершил такое, не посоветовавшись с русскими, это оттолкнуло их сердца, и без того непостоянные, наполнив их ненавистью и смущением, ибо они подозревали, что эта коронация приведёт к погибели и их обряда, и их народа. Все сговариваются против Коломана, и когда войско Коломана, которое сопровождало его в Галич, вернулось в Венгрию и Коломан чувствовал себя в безопасности, князь Руси Мстислав Мстиславич, <прозванный за своё превосходство [над прочими] Храбрым,> при поддержке русских и половцев подошел к Галичу, захватил, разграбил и сжёг несколько галицких укреплений и усадеб и придвинул осаду к самой галицкой крепости. Так как во время осады сверху был убит половецкий князь Мичеевича, половцы, в отместку за своего князя, совершили в Галицкой земле множество нечестивых злодеяний, разрезая некоторых галичан на четыре части, других убивая, сжигая, калеча, а многих уводя в вечное рабство. <Взяв силой галицкую крепость, русские убили и пленили многих из польской и венгерской знати и тех, кто не мог немедленно представить за себя выкуп золотом, продали в рабство. Новый же король Коломан был изгнан и спасся позорным бегством; бежали [также] краковский [епископ] Винцентий и польский канцлер Ивон.> В тот же год названный Коломан берёт в жёны девицу Саломею, сестру краковского князя Лестка, <с которой до самой смерти вёл целомудренную жизнь, сохранив сокровище девства своё и супруги> 348.
(VI. P. 204–205)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1209–й
Венгерский король Андрей, намереваясь отомстить за изгнание своего сына из Галицкого княжества, посылает его на Русь с большим венгерским и польским войском, [354] там русские поражают и разбивают венгров и поляков, захватив в плен короля Коломана, выдать которого вместе с женой князь Мстислав отказался
Стыдясь изгнания своего сына Коломана из Галицкого королевства, венгерский король Андрей, с большим тщанием и не жалея денег, подготовил большой поход на Русь. Он ведь точно знал, что в заговоре с целью его изгнания участвовали почти все князья Руси, которые с величайшим старанием вынашивали на это лето войну. Они стремились избежать двух угрожавших [им] опасностей: во–первых, как бы венгры не установили в их земле свой закон, если Коломан утвердится на своем троне в Галицком королевстве, а во–вторых, как бы им не понести наказание за нападение и осаду Коломана в Галиче в прошлом году и как бы их не постигла справедливая кара за те жестокости и нечестия, которые они сами и половцы учинили по отношению к галичанам. Венгерский король Коломан, видя, что князья Руси привели [себе] в помощь большое количество половцев, и сам, послав к польскому монарху Лестку Белому, получил для отправки на галицкую войну значительное войско из польских воинов. Итак, ко времени, о котором договорились король Андрей и князь Лестко, как венгерское, так и польское войска сошлись у Галича; венгерское вёл венгерский палатин Аттила Фильня, польское – краковский палатин <Николай, выдающийся военачальник>. Не медлят и русские: подходят четыре князя, а именно Мстислав Мстиславич, Владимир Руркович, Ростислав Давидович и другой Ростислав – Мстиславич, тогда как прочие князья прислали свои войска, а также огромное половецкое войско, вдвойне превосходившее по числу и венгров, и поляков. Собираясь вести войну против русских по общему [между собой] совету, венгры и поляки первым делом насколько возможно укрепляют галицкую крепость. Но и внутри самой крепости, укрепив церковь Святой Марии, сооружают второе укрепление, ещё более сильное; оставив [в крепости] под охраной наиболее храбрых воинов, какие только были среди венгров и поляков, Коломана с женой, а также с матронами, женщинами и немощными, сами выступают из Галича против русских, и, выстроив полки, идут в битву – поляки, держа правое крыло, венгры и галичане – левое, а вперед выслав легковооружённых воинов, [и так] нападают на русских. Русские также расположились двумя полками: во главе одного был Мстислав Мстиславич, второго – князь Владимир, а половецкие отряды стояли в некотором отдалении, задумав и замыслив выйти как бы из засады в разгар боя. Мстислав Мстиславич, чтобы посмотреть, какова сила врага, поднялся на возвышенность, но подвергся жарким упрёкам князя Владимира, что в момент опасности предпочитает действовать скорее как разведчик, а не как князь и что его отлучка грозит погибелью всему русскому войску; тот [355] немедленно спускается и воодушевляет своих на битву, призывая их положиться на силу Святого Креста, которая принесёт победу. В это время польские полки смело нападают на войско Владимира; после того как пало множество русских, войско Владимира было разбито и обратилось в бегство вместе с Владимиром и двумя другими князьями Ростиславом Давидовичем и Ростиславом Мстиславичем, которые также были там. Беглецов на протяжении многих миль преследовало не только польское, но и венгерское войско, многих поражая и беря в плен, думая, что сражение уже закончено. Это обстоятельство и долгое преследование отняли победу у венгров и поляков, доставив им великое поражение. Ударив в тыл венграм и галичанам, которые наступали, нарушив строй, Мстислав с половцами без труда их разбил и уничтожил. Кроме того, князья Ростислав Давидович и Ростислав Мстиславич, заметив, что венгры перестали их преследовать, останавливают бегство, вернувшись в бой, нападают на фланг венгерского войска и, поразив многих, захватывают венгерского палатина Тилу, так что русские одерживают полную победу над венграми и галичанами. После пленения палатина венгры и галичане пали духом и были совершенно уничтожены половцами, поскольку у них не было возможности ни сражаться, ни бежать, ибо со всех сторон были русские и половцы. Между тем поляки, бившие и преследовавшие Владимира, возвращаются, везя добычу и ведя с собой великое число пленников, ничего не зная о поражении, постигшем венгров и галичан, и распевая родные песни в уверенности, что одержали полную победу. Однако, окружённые со всех сторон [войском] Ростислава Давидовича и половцами, они гибнут, не имея возможности ни сражаться, ни уйти. Потом русские устанавливают и поднимают вверх польский стяг, к которому стеклись остатки поляков, которые либо избежали сечи, либо вернулись после [своего] преследования Владимира, думая, что здесь расположились свои; все они были перебиты. Число погибших нельзя было даже сосчитать, так что реки стали красными от крови, а стенания умиравших и раненых были слышны в галицкой крепости. Непогребённые трупы убитых лежали, как песок, и не было вокруг Галича никого, кто мог бы похоронить павших. Половцы же завладели множеством ценной добычи: конями, оружием, одеждами, уведя также в свою землю множество венгров и поляков, которым предстояло вечное рабство. А Мстислав Мстиславич, одержав победу и гордо злоупотребив победой, приказал своим русским не оставлять в живых ни одного венгра или поляка. Поэтому их, как скот, резали не только враги–русские, но – желая изъявить услужливость по отношению к Мстиславу и его приказу – даже и галичане, у которых те искали убежища или укрытия, и почти всё войско венгров и поляков было уничтожено. Тогда русские, охваченные радостью, превозносили князя Мстислава Мстиславича, и за одержанную победу, и за приказ [356] перебить побеждённых венгров и поляков, громко восклицая: «О великий княже и победителю Мстиславе Мстиславич! О храбрый ястреб, посланный Богом на устрашение сильных и их оружия! [Уже] не похваляются те, кто хотели победить тебя, себе назначая победу, ибо все они повержены и поражены тобой, великим и славным господином нашим». Затем, захватив с собой венгерского палатина Аттилу, князь Мстислав подошёл к галицкой крепости, из который венгры и поляки, приготовляясь к предстоявшей осаде, уже выгнали русских галичан с их жёнами и детьми, опасаясь их предательства, а также нехватки продовольствия. А когда ему не открыли [ворот] крепости, хотя венгерский палатин Аттила и уговаривал открыть [их] и не сопротивляться более победителю, которому Богу было угодно вручить и власть над Галицким королевством, и победу, то Мстислав вернулся в лагерь и снова послал к защитникам крепости вестником одного из своих русских – Димитрия, убеждая открыть [ворота]; когда же тот вернулся ни с чем, то снова явился лично и, потерпев неудачу в третий раз, на другой день окружил всю крепость, уверяя, что прикончит осаждённых не штурмом, а одним сидением. Но поскольку Коломан и те, кто были с ним в крепости, во время осады беспечно охраняли задние ворота крепости, то в одну из ночей русские, сделав подкоп, врываются в крепость и, завладев воротами, впускают Мстислава с войском, тогда как венгры и поляки, поражённые чрезвычайным страхом, кто бегут из крепости, а кто бросаются вниз – ведь в ночном мраке под влиянием ужаса всё казалось хуже, [чем было на самом деле]. Захватив крепость, Мстислав с наступлением рассвета подошёл к укреплению вокруг церкви Святой Марии, в котором, узнав о вторжении [Мстислава], укрылся сын короля Коломан с женой, лучшими воинами и женщинами, и начал её осаду, всё время требуя встречи с сыном короля Коломаном. Когда же, по совету венгерских и польских воинов, ему в этом было отказано, он решил ужесточить осаду. Так как Коломана и его [людей] мучила жажда, Мстислав послал им сосуд воды, которую приняли, как великий дар, и по мере распределяли каждому; [но] её едва хватило половине [осаждённых]. Затем под давлением голода осаждённые сдаются Мстиславу, получив только [обещание сохранить им] жизнь, и открывают ворота. По приказу Мстислава вывели венгерских баронов с жёнами и многих знатных лиц, женщин и матрон, а также известное число польских воинов; всех их он либо отдал половцам, либо подарил своим придворным. Последним из всех был выведен сын короля Коломан с женой; он был принят Мстиславом и отправлен в Торческ, где по приказу Мстислава должен был охраняться с особой тщательностью и старанием. Мстислав же, распустив войска, сел в Галиче. Когда вестника о таком поражении привели к венгерскому королю, тот, поражённый глубоким горем, ударяя себя кулаком в лоб, дал волю слезам, [357] оплакивая своё столь позорное поражение. Утерев их по совету жены, он посылает своего воина Яроша к князю Руси Мстиславу, убеждая отпустить его сына с женой и других заключённых и заявляя, что если [Мстислав] этого не сделает, то он выступит против Руси со всеми силами. Тот, ничуть не испугавшись угроз, отвечает, что победа не в его [короля] воле, а в Божией и что если он явится, тот встретит его и поразит с помощью Божией. Венгерский король Андрей, от такого ответа <...> и ещё более растерявшись, тем более что и советники порицали его за надменное посольство и [говорили], что если он не выкажет тому большей уступчивости, то не увидит сына, следует [этому] более мягкому совету и шлёт к Мстиславу того же Яроша с менее резким посольством, предлагая мир на справедливых условиях и прося освободить сына. Сверх того, супруга короля Андрея, отправив к Мстиславу отдельное посольство, покорнее, нежели то в обычае у королев, молила отпустить сына. Мстислав же, опасаясь, что если он отпустит Коломана, то против него возобновится война, отказался освободить Коломана; оставив в галицких крепостях своих посадников, он отправился в Киев к киевскому князю Мстиславу Романовичу. Проведя там много дней в празднествах и удовольствиях, он вернулся в Галич и стал в нём княжить 349.
(VI. P. 206–209)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1210–й
Лестко, занявшись исправлением права в королевстве, дал в лен Свентопелку Поморскую землю, взяв с него клятву верности; тот вскоре изменил
Желая проверить все земли и провинции, которые достались ему в жребий и в удел, князь и монарх польский Лестко Белый прибывал особо в каждую из них по очереди, утишая скорбь и сердечную печаль, которая прочно обосновалась в его душе из–за поражения от русских под Галичем.
(VI. P. 210)
(...)
Венгерский король Андрей ради освобождения из плена своего сына Коломана и его жены Саломеи провел через своих баронов и советников многочисленные переговоры и встречи с Мстиславом Мстиславичем. И на последней встрече, состоявшейся на границе Венгрии, был заключён между Венгрией и Русью вечный мир на условиях, что другой сын короля – Бела возьмет в супруги дочь Мстислава Марию, Мстислав же через три года уступит Галицкое княжество Коломану и как самого Коломана и его жену, а так же всех пленников, которые были у него в руках, <...>. Все это было исполнено в том [же] году 350.
(VI. P. 212) [358]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1211–й
Князь Лестко через сандомирского каштеляна Сулислава в большом количестве поражает русских, которые уже начали было презирать поляков, и берёт в плен множество знати и князей их
Князья Руси, разгордившись от счастливых обстоятельств и удачных сражений, в результате которых сначала выгнали Коломана, сына венгерского короля, из Галицкого королевства, а потом разбили в большой битве, стали совершать множество набегов на польские земли. С помощью и по подсказке литовцев они захватывали добычу и с крайней поспешностью возвращались, нигде не решаясь задержаться, весьма беспокоя и разоряя польские пределы и уже усвоив себе надменную и хвастливую [привычку] презирать и насмехаться над поляками. Обеспокоенный этими обстоятельствами, польский князь и монарх Лестко Белый, по зрелом размышлении с советниками, посылает на Русь сандомирского каштеляна Сулислава с наличными воинами, чтобы отомстить русским и прекратить их набеги. Сандомирский каштелян Сулислав вступает в русские земли, опустошает их огнём и мечом и, собрав большое число пленников, в цепях отправляет их в Польшу. А князья Руси, не терпя столь жестокого разорения своих земель, выступают ему навстречу, предоставляя [тем самым] возможность для битвы, от которой они хитроумно уклонялись в предыдущие годы. В начавшемся сражении русские, после того как поляки смяли передовые полки, были легко побеждены и обращены в бегство, а Святослав Мстиславич и четверо других князей, а именно Георгий, Ярослав, Владимир и Константин, а также большое число воинов и русской знати попали в плен, но не меньшим было [число] погибших, против которых разгневанные поляки обнажили мечи. Русских воинов и знать сандомирский каштелян Сулислав держал в оковах и увёл в Польшу; большинство из них были либо отпущены из неволи по милости князя Лестка, либо были выкуплены своими. А князя Святослава и четырёх других князей, пленённых вместе с ним, он удержал в оковах в отместку за воровские набеги, которыми они много терзали и досаждали Польше, а также во избежание [таковых] в будущем, победоносное же войско, обогатившееся и нагруженное трофеями побеждённых, не без великой для себя чести привёл назад в Польшу. Впоследствии, с течением времени, князей Руси Святослава Мстиславича, Георгия, Ярослава, Владимира и Константина польский князь Лестко освободил из плена 351.
В тот год в мае месяце появилась звезда–комета, которая, протянув огненный хвост от востока на запад, восемнадцать дней пребывала весьма поблизости от русских земель, предвещая поражение, которое они потерпели в следующем году от татар 352.
(VI. P. 212–213)
(...) [359]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1211–й
(...)
Татары впервые приходят на половцев и разбивают и поражают всё войско их русских союзников
Неведомый до того дня народ татар, о котором едва [кое–что] слышали, желая распространить своё господство на северные страны, после разгрома и покорения половцев, обитавших по ту сторону моря, а также многих других племён подступил и к землям тех [половцев], которые жили по соседству с русскими по сю сторону моря. Те, не надеясь на свои силы, сообщают об угрожавшей им опасности русским, прося поддержать их всеми силами и говоря, что если они окажутся побеждены татарами, то та же угроза нависнет и над русскими. В то же время к князьям Руси прибывают татарские послы, убеждая их не вмешиваться в половецкую войну и союзом с половцами не вынуждать татар вести войну против Руси; но если они благоразумны, то пусть прогонят половцев, которые уже доставили Руси множество бед, от своих пределов, а татары наверняка прогонят их из других областей. Но князья Руси, последовав недальновидному совету и не подвергнув дело зрелому размышлению, нарушают международное право, убивают татарских послов и выступают с войском против татар на помощь половцам, а именно: Мстислав Романович с киевскими воинами, Мстислав Мстиславич с галицкими воинами, а также Владимир Рюрикович и прочие князья Руси, также князья черниговские, также князья смоленские, также вся Половецкая земля и все её князья. Часть русских князей и воинов шла на конях, а часть [плыла] на кораблях, [и так] дошли до Протолчи; там все пересели на коней и через двенадцать переходов достигли реки Калчи, где уже разбили свой лагерь татары. Татары, не дав русским и половцам времени на передышку, немедленно напали на них в семнадцатый день. Когда смятые половцы стали разбегаться, смешиваются и русские полки, и двое князей – Мстислав Киевский и <...> Черниговский – попадают в плен, а после долгой сечи, в которой многие либо пали, либо были пленены, остальные разбегаются. Но и бежавшим угрожала другая, не менее страшная опасность – со стороны союзных половцев, через земли которых они устремляли своё бегство; не щадя ни возраста, ни положения, половецкие селяне убивали русских: всадников – ради коней, пеших – ради одежды. А те из русских, кто укрылись в горах, умерли от голода, множество утонуло в реках, и случилось в тот день такое страшное бедствие, какого никогда не видывали и не слыхивали в русских землях. Галицкий же Князь Мстислав Мстиславич, после того как, спасаясь бегством, добрался до кораблей и переправился через реки (так! – Ред.), велел иссечь корабли, опасаясь татарской погони, и оттуда, исполненный страха и трепета, беглецом прибыл в Галич. Когда же всё остальное множество русских, спасаясь бегством, прибыло к кораблям и [360] обнаружило, что они разбиты, они, охваченные горем, что не смогут переплыть волн, ослабленные голодом, погибли там за исключением князей и некоторых их воинов, которые переправились через реки на лодках. Владимир Рюрикович, также спасшийся бегством, прибыл в Киев и занял киевский стол. То было первое поражение, которое русские потерпели от татар 353.
(VI. P. 215–216)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1216–й
(...)
Война между литовцами и русскими
Когда литовцы зимой этого года пришли грабить [одну из] земель Руси и, набрав добычи, по своему обычаю бросились бежать, то их настиг князь Ярослав Всеволодович с новгородцами и, сразившись, поразил их. Но и для русских победа была не бескровной, ибо погибли князь Давид Торопецкий и многие другие русские воины 354. Позднее, когда другое литовское войско разоряло город и область Полоцкую, князь Мстислав Давидович со смоленскими воинами, стремительным маршем прибыв к Полоцку и застигнув литовцев врасплох, побил [их] и порубил без числа, а многих, кто прятались по дворам и домам, вытаскивал оттуда и казнил разными казнями, других утопил в озёрах, так что истребил почти всех, лишь немногие ушли 355.
(VI. P. 224)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1218–й
(...)
Коломан возвращает себе Галицкое княжество
Коломан, сын венгерского короля Андрея, придя на Русь с большим войском венгров, был с большой честью принят галичанами и князем Мстиславом Мстиславичем. Князь Мстислав, в силу договора, заключённого с его [Коломана] отцом, королём Андреем, отказался от Галицкого княжества и крепости [Галича] и, выйдя из них, удалился в Торческ. В следующем году, отложив земное, он погребается в церкви Святого Креста в Киеве, которую сам построил. С той поры Коломан стал мирно править Галицким княжеством. Однако его мирное правление было недолгим 356.
Черниговским князьям, которые двинули войска своих народов на Каменец, князь Мстислав прислал на помощь смольнян и половцев. Так как жители Каменца не могли противостоять их силе, их область, претерпев всевозможные бедствия, была покорена 357.
(VI. P. 229–230)
(...) [361]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1220–й
Лестко берёт в жёны Гремиславу, дочь князя Руси Ярослава
Краковская знать, опасаясь, как бы им не пришлось оказаться под властью чужих князей, если их собственные князья Лестко Белый и Конрад умрут без наследников, настаивают, чтобы князь Лестко, которому было двадцать восемь лет, женился. Мнения советников разделились: одни считали более выгодным будущее родство с венграми, другие – с алеманами, третьи – с чехами, а иные – с русскими. Наконец победила та часть, которая убеждала в [необходимости] дружбы с русскими. В то время дружбу с русскими посчитали предпочтительнее, то ли потому что польское владычество могло бы [тем самым] распространиться шире, то ли потому что можно было бы восстановить мир с русскими, не завершённый из–за многих войн и столкновений. Итак, следуя мнению советников, Лестко Белый берёт в жёны Гремиславу, дочь князя Руси <Ярослава>, девицу превосходную и родом, и нравом, и красотой. Богатая и блестящая свадьба празднуется в городе Кракове; её торжества продлились много дней из–за воинских игр и турниров. Благодаря этому родству и для поляков, и для русских воссиял прочный и наилучший мир, было упразднено бремя войны, в которой они сталкивались друг с другом, и забыты прежние обиды, а также освобождены пленные, взятые в минувших войнах, как знатные, так и селяне 358.
(VI. P. 231–232)
(...)
Князья Руси, движимые великой завистью, что Коломан, сын венгерского короля, до сих пор мирно владеет крепостью и землей Галицкой, подстрекают князя Даниила Романовича, который и сам о том же думал, ибо эта земля прежде принадлежала его отцу. Тот, подкреплённый их помощью, приходит к Галичу и, найдя всё в небрежении, занимает крепость, изгнав оттуда в Паннонию Коломана с венграми 359.
(VI. P. 232)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1221–й
(...)
В одиннадцатые календы июля в городе Корчине княгиня Гремислава, супруга краковского и сандомирского князя Лестка Белого, произвела на свет прекраснейшего младенца, который, по повелению отца, был назван Болеславом. В великом ликовании от его рождения, так как выпросил его усиленными молитвами, отец устроил в Кракове многодневные блестящие торжества и, в благодарность за дар небес, роздал множество щедрых пожертвований церквям, монастырям, святым местам, а также неимущим 360. [362]
Венгерский король Андрей, желая отомстить за свою и своего сына Коломана обиду, нанесённую князем Даниилом Романовичем, посылает против Даниила и галичан двух своих сыновей Коломана и Белу с многочисленным войском и лучшими баронами. Они три недели осаждали и воевали галицкую крепость, и овладение ею, казалось, уже близко, но двоякое бедствие – а именно дизентерийная зараза и голод, свирепствовавший в войске и его конях, – заставил их, потеряв многих и оставив задуманное, вернуться в Венгрию. Многие, забредшие слишком далеко в поисках пропитания, были захвачены русскими или убиты 361.
(VI. P. 234)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1222–й
(...)
Венгерский король Андрей, собрав в этом году новое войско, посылает сына Коломана против галичан, которому удача сопутствовала больше, чем в прошлом году: так как князь Даниил Романович не осмелился долее противостоять ему и его силе, он безо всякого сопротивления занял и Галицкую землю, и крепость 362.
(VI. P. 236)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1224–й
(...)
Княгиня Гремислава, супруга Лестка Белого, родила дитя женского пола, которое хотя и было [только] наполовину желанным для отца Лестка, но радовало уже одним тем, что рождённая тогда дочь и опровергла упреки его супруге в неплодности, и была вернейшим залогом будущего мужского потомства. По велению отца её нарекли в крещении Саломеей 363.
(VI. P. 240)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1225–й
(...)
<Коломан, сын венгерского короля Андрея, после того как три года просидел на галицком княжении, умер в галицкой крепости от болезни, а может быть, и от яда. После его смерти князь Даниил Романович, с согласия русских, занял крепость и землю Галицкую и сел в ней. Но князь Изяслав, желая присвоить себе Галицкое княжество, вооружившись половецкой подмогой, идёт против него; состоялось сражение, в котором князь Даниил терпит поражение, а князь Владимир и его брат, которые пришли на помощь Даниилу, попадают в плен. В результате крепость и земля Галицкая, с согласия Изяслава, перешла под власть князя Михалка.> 364
(VI. P. 243)
(...) [363]
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1226–й
(...)
<Гремислава, супруга князя и монарха Польского королевства Лестка Белого, произвела на свет в крепости Новом Корчине прекраснейшего сына, рождение которого стало большой радостью. (...) Он был, по велению отца Лестка, наречён Болеславом.> 365
(VI. P. 245)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1228–й
(...)
В огромном количестве, которое едва можно было сосчитать, придя на русские земли, татары совершают множество злодеяний, убивают и жгут. Они опустошают, разграбляют всю Рязанскую землю и, убив рязанского князя, умерщвляют даже стариков и детей, а всё остальное множество берут в плен и уводят в рабство, захваченные же крепости сжигают. Не удовольствовавшись этим, они зимой того же года приходят снова – на Суздальскую землю и, совершенно опустошив всю землю, убивают также князя Григория (так! – Ред.) и его сыновей, а также многих других суздальских князей; отобрав у князя Владимира крепость Ростов, они сжигают замок, завладев множеством пленников и добычей досыта 366.
(VI. P. 253)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1229–й
(...)
Огромное множество татар, придя в Смоленскую и Черниговскую земли, терзает и разоряет их жесточайшими убийствами, не щадя никакого возраста. Захватив много крепостей и укреплений, из которых бежали князья и воины, не осмеливаясь оставаться в них, они сжигают. И не испытав никакого сопротивления, ибо все попрятались перед их лицом в болотистые, непроходимые и лесные места, обременённые множеством пленников и добычей, они возвращаются восвояси 367.
(VI. P. 256)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1233–й
(...)
<Киевский князь Владимир, опасаясь, что братья–проповедники, а именно Мартин из Сандомира, киевский приор, и прочие его братья как мужи набожные и примерные погубят и смешают его греческий обряд, названных братьев из церкви Святой Марии в Киеве, приписанной к названному ордену, и вокруг которой у них был [364] конвент, <...> и изгоняют, запретив им возвращаться под страхом наказания.> 368
(VI. Р 266)
(...)
ГОД [ОТ РОЖДЕСТВА] ГОСПОДНЯ 1238–й
(...)
Основание монастыря братьев–проповедников в Галиче
<В городе Галиче основывается монастырь братьев–проповедников и там поселяются братья из Польской провинции [ордена].> 369
(VI. P. 283)
(...) [365]
(пер. Н. И. Щавелевой)
Текст воспроизведен по изданию: Древняя Русь в "Польской истории" Яна Длугоша. (Кн. I–VI). М. Памятники исторической мысли. 2004
© сетевая версия - Strori. 2010
© OCR - Долотова А. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Памятники исторической мысли. 2004