-

МУХАММАД ХАКИМ-ХАН

МУНТАХАБ АТ-ТАВАРИХ

НАРОДНЫЕ ВОССТАНИЯ В КОКАНДЕ В 1840-1842 ГОДАХ

Во второй четверти XIX в., в период правления в Коканде Мухаммед Али (Мадали)-хана (1822-1842), социально-политическая обстановка в Кокандском ханстве была исключительно сложной.

Правда, границы ханства были укреплены и расширены; построены новые крепости, улучшено вооружение войск, особенно артиллерия. Некоторые источники свидетельствуют об известном оживлении работ по очистке и расширению оросительной системы. В Коканде и других городах было создано большое количество дворцов, садов, медресе, мечетей и т. п.

Однако внутриполитическое положение Кокандского ханства было весьма напряженным, особенно в последние годы правления Мадали-хана. В среде правящей верхушки, разделенной на враждующие между собой группировки, не прекращались раздоры и интриги. Стремясь упрочить свое положение, хан поддерживал то одну, то другую группировку и не скупился на казни и ссылки видных вельмож, вплоть до своих близких родственников, что еще более усиливало недовольство части военной знати, чиновничьего сословия и духовенства.

Крайнюю непрочность внутреннего состояния ханства в этот период охарактеризовали многие авторы, в том числе автор "Мунтахаб-ат таворих" Мухаммед Хаким-хан Тюра ¹.

В исключительно тяжелом положении находились широкие массы трудового народа, задавленного безграничным произволом ханских властей, непосильным бременем налогов и т. д.

В местных кокандских источниках, по известным причинам, приводится мало данных о разорительной налоговой системе и других формах феодальной эксплуатации крестьян и ремесленников. Однако отдельные сведения письменных источников о налогах, поборах и повинностях, о введении новых налогов, а также сам ход политической борьбы, свидетельствуют о резком усилении феодальной эксплуатации.

Основные средства производства, прежде всего земля и вода, находились, как и в других ханствах, в ведении и собственности феодального государства и отдельных феодалов Широко практиковалось пожалование земель в пользу светских и духовных феодалов. В письменных источниках часто упоминаются факты о пожаловании отдельных селений, крепостей и местностей представителям феодальной знати, которые взыскивали в свою пользу (полностью или частично) земельные и другие налоги с сидящих на этих землях крестьян. [38]

По сведениям одного кокандского источника, вся светская и духовная знать, по существовавшим обычаям, присваивала херадж в размере 1/5 части урожая, потанапный налог (танабона) и другие налоги с находящихся в их владении земель и садов. В казну государства с этих земель поступала лишь та часть хераджа и потанапного сбора которая взыскивалась с крестьян сверх указанного размера, если это было установлено государством.

Эти данные приводятся автором в связи с еще большим усилением налогового пресса при кратковременном правлении в Коканде бухарского эмира Насруллы (1842). В указанном источнике говорится:

"В каждом городе [Кокандского ханства] было несколько кадиев, муфтиев и раисов. Всех их [бухарцы] сместили с должностей. Вместо них прибыли и сели кадии, муфтии и раисы из Бухары, которые занялись, судопроизводством, решением юридических вопросов и надзором за нравственностью и торговлей на базарах. Прекратили выдачу содержания и жалованья войску и военным людям и отобрали от них все арыки и кишлаки, доходы с которых находились в их распоряжении на основании берата и на которые они кормили свои семьи и лошадей. Добрый и желанный обычай их пресекли" ².

"Далее, — пишет тот же автор, — в Фергане с древних времен существовал имевший силу закона обычай, [по которому] улемы, кадии — богомольцы за здравие высокой державы, войско и военные люди были освобождены от [уплаты] пятины [херадж-и панджяк] и потанапного налога на виноградники, посевы люцерны и древесные насаждения. Поэтому никто из них не давал ни одного фельса (мелкая монета. — Р. Н.), ни одного дирхема султанским чиновникам и административным лицам. Во время раздела потанапного налога и выдачи бератов на [получение] продуктов этого хераджа и потанапного налога оставляли владетелям [в указанном размере] и отдавали [государству] оставшуюся часть хераджного и потанапного налога. Если получаемые кем-нибудь херадж и потанапный налог соответствовали установленному в государственной книге размеру постоянного берата и потанапного налога, тогда ничего не вносили [в казну государства]" ³.

Отсюда видно, что сборщики налогов оставляли тому или иному землевладельцу определенную часть налога, а остальное отправляли в государственную казну. Это делалось, очевидно, на [39] высокоурожайных землях, для которых земельный налог — харадж и танабона — был определен в государственных книгах в значительно большем размере, чем налог, получаемый землевладельцами. В данном случае крестьянин выплачивал ренту-налог и непосредственно землевладельцу, и феодальному государству.

Размеры хераджа доходили в Кокандском ханстве до 1/3 части урожая ⁴ и более.

Несмотря на наличие многих видов налогов и повинностей и обеспеченность военной знати большими доходами от пожалованных и принадлежавших им земель и оросительной сети, в правление Мухаммеда Али- хана был введен новый военный налог "улау пули". Автор "Тарихи Шахрухи" Мулла Нияз Мухаммед сообщает: "В восьмом году правления [Мухаммед Али-хана] ⁵ назначили Исабека андижанского на должность мехтера столицы и он явился учредителем нового налога — улау пули, взимаемого с населения каждым отрядом (кушун) ханского войска" ⁶.

По имеющимся данным, Мухаммед Али пытался увеличить и зякет, получаемый с торговых караванов и со скота, распространив его на всякое движимое и недвижимое имущество.

"Около полувека тому назад, — пишет А. К. Гейнс, — Мадали хан сделал попытку заставить своих подданных уплачивать ежегодно 1/40 часть со всего движимого и недвижимого имущества, но по слабости Мадали хана на практике попытка эта не имела успеха" ⁷.

Здесь следует учесть, что зякет, согласно шариату, должен взиматься с имущества, стоимость которого превышает 40 тилля ⁸, и попытка многих правителей Коканда, в том числе Мадали-хана, получить зякет "со всего движимого и недвижимого имущества" несомненно вызывала недовольство народных масс, ибо, очевидно, требовалось внесение зякета с имущества, стоимость которого была меньше 40 тилля.

Нам пока еще трудно определить всю налоговую систему и многочисленные виды налогов Кокандского ханства в период правления Мухаммеда Али, однако высокий размер земельных налогов, взимаемых как в пользу землевладельцев, так и в пользу феодального государства, введение нового военного налога, попытка распространения зякета на все имущество ясно говорят о значительном усилении налогового пресса при Мухаммеде Али.

Если прибавить к этому господство откупной системы (по крайней мере для многих сборов) в правление последних кокандских ханов, о чем имеются прямые сведения и что, несомненно, практиковалось при Мадали-хане, то картина становится более ясной. [40]

Еще русские авторы 60-х годов XIX в. отмечали, что господствооткупной системы, порождавшей всякие злоупотребления, тяжело отражалось на положении беднейшей части населения ханства.

Так, А. К. Гейнс писал: "Даже в Европе откупная система сборов... ложится крайне тяжело на беднейший класс. Тут же [в Кокандском ханстве], где привычка к насилию и злоупотреблениям, с одной стороны, и равнодушие в перенесении произвола, с другой — так обыкновенны, подобные сборы давали повод к беспорядочной, неуловимой и не поддающейся контролю эксплуатации народа" ⁹.

На материальном положении населения ханства тяжело отражался широко применявшийся принудительный труд на различных стройках. Автор "Тарихи джадидаи Ташкент" Мухаммед Салих сообщает например, что в период правления Мадали проводились значительные работы по очистке и расширению оросительной сети в ханстве, в том числе в районе Ташкента и якобы Ура-Тюбе.

В Коканде и других городах хан и феодальная знать строили многочисленные дворцы, медресе, мечети и иные крупные здания, разбивали красивые загородные сады с дворцами и т. д. ¹⁰ Все это выполнялось силами трудящихся.

В этом отношении очень ценны сведения автора "Хуласат-ул ахвал" Убайдуллы Мухаммеда. В 1239 (1824) г. х. он вместе с ташкентским лашкар кушбегием (в качестве его мирзы) прибыл в Аулиэ- Ата и посетил зиндон (тюрьму) по просьбе одного заключенного, арестованного по указанию Мухаммед Али-хана. Арестант прежде служил в библиотеке главного везиря ханства Хаккули мингбаши.

Причины своего вынужденного перехода на службу к представителям власти он объясняет следующим образом: "Вместе со своей несчастной матерью мы притаились в уголках своей комнаты вследствие нужды и голода, сверх того, эти невежды, постоянно приходя, требовали суммы махаллинского сбора *** и рабочих *** и занялись омрачением этого разбитого. Поэтому, приехав в город Коканд, я поступил [на службу] при дворе этих сипаев и везиров под предлогом писаря" ¹¹.

По словам этого узника, выходца из Ходжента, там могли спокойно жить только две категории людей: либо те, кто служил у правителя, везиря или эмира и добился высокого положения, либо "невежды" — сборщики налогов, сгонявшие людей на принудительные работы, собиравшие для этого у населения орудия труда и имевшие право совершать над ним ужасные издевательства ¹².

В этих высказываниях ясно говорится о тяжести собираемого с городских кварталов "махаллинского сбора", суть которого нам пока еще не известна, и принудительной трудовой повинности. Если даже автор этого сочинения, принадлежавший "к духовенству, прекрасный чтец корана, жалуется на тяжелую жизнь, то само собой понятно, что трудящиеся массы жили в совершенно невыносимых условиях.

Беззаконие и произвол ханской власти не могли скрыть в отдельных случаях даже феодальные историки. Соответствующие примеры [41] могут быть приведены из разных периодов господства кокандских ханов и различных областей социально-экономической и политической жизни страны. Так, кокандский хан Ирдона-бий в середине XVIII в. во время одного из походов на Ура-Тюбе, истребив огромное количество ни в чем не повинных людей из племени юз, сложил пирамиду из их голов, а вверху ее положил голову известнейшего в то время певца и музыканта, слава о котором вышла далеко за пределы ханства. На озверелого Ирдону не подействовал даже приятнейший голос певца, певшего песни в плену в надежде на спасение. Мулла Аваз Мухаммед с гневом замечает, что "в то время перед Ирдоной были одинаковыми крик осла и мелодичный напев" ¹³.

Умар-хан — поэт, "представитель культуры", покровитель многочисленных придворных поэтов, в 1820 г., наступая на многострадальный Ура-Тюбе, не постыдился предать огню пшеничные поля.

"Эмир, — пишет участник этого похода Хаким хан Тюра, — в конце концов убедился в трудности обнять невесту этой области. Мы на следующий день по неволе отошли оттуда (т. е. из-под стен Ура-Тюбе. — Р.Н..) и прибыли к подножию ура-тюбинских гор. В то время как раз был период созревания пшеницы. Пшеница выросла такая, что если бы лошадь с человеком вошла в нее, то их не было бы видно. {Эти-то пшеничные поля] и приказал поджечь Умар-хан. Разгорелся такой огонь, что сжег все дотла.

В течение трех дней и ночей от рук [многочисленного], словно муравьи и саранча, войска в деревнях не осталось ни дома, в садах — ни дерева, в степи — ни пашни. Горы столь очистили от всяких щепок и сора, что там не осталось ничего, кроме праха и камней" ¹⁴.

Даже в мирное время, например, при выполнении различных строительных работ, произвол ханской власти не знал пределов. Трудно подобрать подходящие слова для описания того варварства, которое совершалось в те времена над бесправным народом.

Достаточно привести хотя бы следующий факт. Во время проведения канала Улуг Нахр [***], строившегося по приказу Худояр-хана, на одном из участков произошел прорыв подземных вод. Тогда ханские чиновники, следившие за ходом строительных работ, отобрали из числа землекопов всех людей, носивших имя "Тухтасин" (букв, "пусть остановится"), и живьем положили их в землю на месте прорыва, суеверно полагая, что это остановит прибывающую воду.

Кокандские авторы, в частности Мулла Мирза Алим, излагая события, происходившие в ханстве в период правления Мадали, характеризуют его как совершенно разложившегося правителя, которого больше всего интересовали женщины, вино, голуби, охота на куропаток и т. д. Умных же государственных деятелей хан отстранял от власти ¹⁵.

Хаким-хан с презрением пишет, что "Мухаммед Али-хан считал Для себя лично необходимым всякое дело, отвергаемое творцом и на родом, и совершал гнусные преступления. Одно из них состояло в том, что он сделал двух грязных, непотребных женщин — Хушхал ладхи и Бибиназ, известную под кличкой Ашула, полновластными повелительницами Ферганского государства. Обе богомерзкие [42] женщины с большой пышностью отправлялись по домам мусульман и, таща за волосы, уводили обитавших за завесой целомудрия жен и дочерей пришедшихся по душе этим бессовестным. А с тех, которые не пришлись по злополучному нраву этих двух нечестивиц, они брали деньги Все мусульмане, ради спасения чести, с полной готовностью платили золотом, сколько с них ни запрашивали. В короткое время обе нечестивицы столь разбогатели, что ни у одного из ферганских эмиров, не было такого богатства, как у этих окаянных. Обе неправёдные женщины собирали жен и дочерей мусульман у себя на дому, затем приводили их к Мухаммед Али-хану. Тот, окаянный, нескольких подходящих оставлял при себе, а остальных приказывал, чтобы те две непотребные женщины отводили к себе и всех — женщин и девушек — обучали играть и петь, пока они хорошо не усвоят дело забав и увеселения. Обе потерявшие честь большей частью уводили мусульманок к себе, некоторых помещали в ряды продажных женщин, а остальных, взяв с них деньги, отпускали. Обе окаянные целый год только и занимались этим делом" ¹⁶.

В. Наливкин, говоря о насилиях хана и его нукеров над населением, писал: "Ханские нукеры хватают девушек чуть ни на улицах; одним из них удается откупиться; другие попадают на некоторое время в Урду. Не обходится, конечно, и без того, чтобы нукеры, одобряемые и ободряемые ханом, не пошаливали бы и на свой пай, но от имени хана" ¹⁷.

Жестокий феодальный гнет, непрерывный рост "законных" и незаконных налогов, поборов и податей, дикий произвол власть имущих, гнусные поступки и развратное поведение хана и его приближенных вызывали всеобщее возмущение угнетенных масс, нередко выливавшееся в открытые восстания, "бунты черни".

Имеющиеся в нашем распоряжении источники сообщают о нескольких народных восстаниях, происшедших в Коканде в конце правления Мадали-хана. Первое из них вспыхнуло в 1256 (1840) г.х., когда бухарский эмир в ультимативной форме потребовал передать ему часть территории Кокандского ханства, и растерявшийся Мухаммед Али согласился отдать эмиру Ходжентскую область.

По рассказам Хаким-хана Тюра, когда перепуганный кокандский хан не знал, что предпринять против бухарских войск, к нему зашел медник Ходжа Каландар (до этого работавший прислугой у Хаким-хана и считавшийся непревзойденным мастером своего дела) и попросил хана уступить ему свое место на один день. В этом случае он обещал отразить наступление бухарских войск. Растерянный хан немедленно удовлетворил его просьбу. Ходжа Каландар, выйдя от Мадали-хана, объявил по всему городу о получении однодневной власти и призвал население собраться для обсуждения дальнейших действий ¹⁸. [43]

По призыву Ходжи Каландара собралось так много людей, что такого количества, по сообщению источника, никто не видел ни на одно торжестве и празднике, "подобного дня долго просили от бога, однако не нашли его" до сих пор ¹⁹.

Народ давно ждал удобного случая для выступления против ненавистного хана и его приспешников, и теперь, воспользовавшись благоприятным моментом, напал на дома тех чиновников, которые творили безграничные насилия и издевательства над населением. Было разорено 18 домов приближенных Мухаммед Али-хана, а те из них, которые попали в руки народа, были убиты.

Автор "Тарихи джахан намои" так описывает эти события: "Медник Ходжа Каландар поднял всеобщее восстание. Взяв себе в товарищи несколько тысяч босоногих бедняков, он разграбил 18 дворов, принадлежавших приближенным надимам Мухаммед Али-хана,... [так что] в стенах ни осталось ни камня, ни комка земли" ²⁰.

По сообщению Хаким-хана Тюра, "надимы Мухаммед Али-хана что хотели, то и совершали с бедным населением в его государстве, и никто не дерзал прикоснуться рукой к поле их халатов. Внезапно простые жители, сделав нападение, разграбили дома 18 надимов хана. Так же разорили дом и убили Махмуда дастарханчи, который старался, чтобы Мухаммед Али-хан вышел навстречу эмиру Насрулле [по требованию последнего]" ²¹.

"Коротко говоря, — пишет автор "Тарихи джахан намой", — восстание этого медника близко к часу предзакатной молитвы приобрело такую силу, что даже мало-мальски почтенные люди, как из военных, так и из населения, запрятались по углам. Тех, кого находили, избивали. Особенно разорили дома тех двух распутниц, настолько, что сравняли их с мостовой. Самих распутниц, хотя и искали, следов этих бессовестных женщин нашли мало. Бухарских послов он тоже приказал ограбить и их раздели донага, а Хан Падшу Аийму, по зловредности которой произошли эти постыдные дела, нашли и отправили в дом ее отца — Сайда гази ходжи. В тот день случились такие дела, что ни один раб [божий] подобных не видывал и не слыхивал" ²². [44]

Нападение восставших на посольство бухарского эмира свидетельствовало о том, что народ Коканда ненавидел не только Мадали-хана и его окружение, но и бухарского эмира, распространение власти которого на Фергану не сулило ничего хорошего ее населению, кроме нового разорения и убийства людей.

Население самого Бухарского ханства было настолько разорено что, по образному народному выражению, от рук Насруллы "в Бухаре сохранились только бумажные змеи из числа летучих птиц и гроб из четвероногих животных".

Жители Коканда прекрасно понимали, что бухарская знать ничутьне лучше кокандской. Характерно, что даже Хаким-хан, находившийся в длительной ссылке в далеких странах и получивший от Насруллы различные милости, все-таки счел уместным привести в своем труд_ев связи с нападением восставшего народа на посла эмира Насруллы следующие стихи шейха Саади:

"Если правитель съест одно яблоко из сада своих подданных,
То гулямы его выкорчевывают саму яблоню с корнем.
Если правитель берет у населения пять яиц незаконно,
То его воины нанижут на вертел тысячи кур народа" ²³.

Народное волнение приняло всеобщий характер ²⁴. Восставшие окружили двор хана. Испуганная правящая верхушка потребовала от хана принять срочные меры. Его убеждали, что если не погаснет огонь восстания, то все будет разорено ²⁵.

Восстание было подавлено с большим трудом. Характерно, что восставший народ, по словам источника, не разрешил "своему эмиру", т. е. руководителю восстания Ходже Каландару, перейти к бухарскому эмиру после подавления восстания ²⁶.

Правящая верхушка ханства была столь потрясена и напугана этим восстанием, что Ходжу Каландара забрали обманным путем и казнили ночью, втайне от народа ²⁷. Ханская власть не в силах была открыто выступить против восставшего народа.

Однако Мадали-хан и его окружение продолжали прежнюю политику произвола и насилий. Более трезвых эмиров, предупреждавших хана о пагубности его действий, устраняли и предавали казни. Положение в стране все более ухудшалось, усиливалась и угроза грабительского нападения бухарских войск. В этой тяжелой обстановке ханство фактически разделяется на две части и управляется двумя братьями ²⁸.

Все это вызывает вскоре новое выступление народных масс. По сведениям Хаким-хана, многотысячная толпа восставших собралась у [45] ворот дворца Мухаммед Али-хана. О том, что это были трудящиеся" говорят следующие строки двустишия, приведенного Хаким-ханом:

Подонки общества отняли власть у одного из правителей" ²⁹

Слова "подонки общества" (***) в устах крупного представителя феодального класса совершенно четко характеризуют социальную принадлежность движущих сил восстания.

Узнав о новом крупном восстании народных масс, крайне напуганный Мадали-хан, боясь потерять не только власть, но и жизнь, послал к народу бывшего правителя Ташкента — лашкара кушбеги и Гадайбая парваначи, уполномочив их согласиться со всеми требованиями восставших. Сила восстания была настолько грозной, что хан вынужден был бежать из Урды и укрыться в местности Ермечеть, под Кокандом ³⁰.

Когда эмиры спросили восставших о причине волнения, народ ответил: "Насилия и притеснения, которые мы испытали в течение нескольких лет от нашего эмира, ни при одном государе не видел и не слышал ни один народ. Эти слова яснее солнца. При наличии столь сильного тиранства [в отношении нас] бухарские улемы вынесли приговор о безбожии его [хана] за его темные дела, обвинили и нас в безбожии" ³¹.

"Говорят, — пишет далее автор, — что в то время один курильщик опиума, человек совсем слабый, находился в той толпе. Он громко выкрикивал: "Мухаммед Али-хан! Вы хотя собираетесь отправиться в ад, все-таки пожираете белые женские тела, а мы теперь должны умереть зря..." ³².

По словам Хаким-хана, восставший народ требовал якобы только расторжения позорного брака хана с Хан-Падшой и устранения ее из гарема, что и было немедленно выполнено ханом. Такое требование [46] могло быть выдвинуто, потому что в данное время основным поводом наступления бухарского эмира был именно факт позорного брака со своей мачехой. Расторжением этого брака население Коканда стремилось предотвратить нападение Насруллы.

Однако всеобщий ответ восставших и весьма гневные выкрик адрес "высокого двора" говорят о том, что у трудового народа были и другие, более серьезные требования, которые не приводятся в феодальной историографии.

По сведениям того же Хаким-хана, население Ферганы помышляло об убийстве Мухаммед Али-хана. Но их удерживала от этого якобы боязнь мести со стороны его наследников. Они не хотели также прихода к власти в Фергане человека из соседних государств. "Поэтому, - пишет далее автор, — не находя решения своих вопросов, поневоле ошеломленное и расстроенное население Ферганы вместо пищи выпивало чашу за чашей кровь [своего] сердца и, таким образом, проводило жизнь" ³³.

В источниках не указана дата второго восстания. Однако Хаким Тюра сразу же после описания этого восстания сообщает о получении известий в Коканде о новом выступлении Насруллы, датируемом 1257 (1841) г. х. Следовательно, второе восстание произошло, очевидно в 1841 г.

Следует отметить, что в дореволюционной и даже в советской литературе приводятся весьма краткие и порою неверные сведения о народных восстаниях, происходивших в конце правления Мадали-хана, хотя эти волнения угнетенных масс довольно четко характеризуются кокандскими источниками. Быть может, здесь и не вполне уместно останавливаться на освещении этого вопроса в работе В. Наливкина, изданной в 1886 г. Однако в целях правильного освещения столь важных событий мы считаем необходимым высказать свое отношение к оценке этого вопроса не только в советской, но и в дореволюционной исторической литературе.

Прежде всего надо сказать, что Наливкин не отрицает большого недовольства и в отдельных случаях активных действий народных масс против кокандского хана, но, будучи представителем класса буржуазии, он не мог подойти к событиям с точки зрения классовой дифференциации и классовой борьбы. Поэтому он, естественно, не мог вскрыть все социально-экономические причины этих выступлений трудящихся масс против насилий феодалов во главе с ханом.

По мнению Наливкина, и некоторые эмиры, и духовенство, и народные массы были одинаково недовольны только поведением хана. Различные причины недовольства указанных слоев не могли быть предметом тщательного изучения дореволюционных исследователей, в числе В. Наливкина.

В рассматриваемый период часть светской и духовной знати действительно была недовольна поведением хана. Однако это недовольство возникало как в данное время, так и во все времена господства [47] феодализма прежде всего на почве борьбы отдельных группировок внутри класса феодалов, особенно тогда, когда верховный правитель окружал себя одними феодальными группировками в ущерб интересам других.

Если Умар-хану удалось как-то учесть интересы основных группировок и осторожной политикой в известной мере предотвратить их активные действия, то его сын Мухаммед Али на всем протяжении своего правления был запутан в интригах феодальной знати, следствием чего были частые казни и отстранение от власти многих видных представителей правящей верхушки. При таком положении личное доведение хана осуждалось и в среде обиженных феодальных кругов.

Некоторые попытки Мадали-хана показать себя в глазах духовенства и охваченной религиозным фанатизмом части населения истинным мусульманином, когда в его адрес посыпались обвинения в богоотступничестве, не могли устранить растущего недовольства. Об этих попытках свидетельствует, в частности, появление в то время трех крупных Назаров в Фергане, приносивших огромные доходы знатным шейхам и ходжам.

По рассказам источников, некий "глупый мошенник" по имени Ишан Шайхча из Наманганской области привез из Индии тонкую траву, похожую на человеческие волосы, объявил ее благословенными волосами пророка и, обманывая народ, стал брать за нее деньги ³⁴. Воспользовавшись глупостью Мухаммед Али-хана, который, как правильно отмечал В. Наливкин, "был не чужд некоторой доли ханжества и суеверия", Ишан Шайхча передал ему эту траву за хорошее вознаграждение. Мадали-хан поместил ее во дворце Умар-хана, в Урде, превратив его в место паломничества ³⁵.

Мутаваллием этого мазара в ханском арке был назначен наиболее видный представитель кокандского духовенства, "наставник всей кокандской знати", выходец из Маргинана (Маргелана) — Ишан Махмуд. Наплыв паломников в цитадель был столь велик, что мазар пришлось перенести в селение Кара-Тепе. В торжественном переносе "святыни" участвовали все улемы, эмиры, шейхи, ходжи и толпы верующих, а также сам хан. Селение Кара-Тепе было переименовано в Муйи-Мубарак. Здесь всегда собиралось много народа ³⁶.

Вскоре подобный мазар появился в Маргелане ³⁷, а затем и в Коканде, у некоего Азимджан-бая.

Надо сказать, что наиболее передовые люди уже тогда выражали протест против наглого обмана народных масс алчным духовенством, поощряемым ханской властью. Вероятно, вскоре народ начал понимать мошенничество духовенства, так как еще при жизни Мухаммед Али-хана установленные на этих мазарах многотысячные бунчуки, по словам историка, были снесены кокандскими ветрами ³⁸.

Но прежде всего острое недовольство народных масс вызывалось Усилением феодального гнета и ханского произвола, чего не могли отрицать даже феодальные историки, освещавшие главным образом отдельные стороны политической истории этого периода.

В. Наливкин, говоря о восстании народа в Коканде в конце правления Мухаммед Али-хана, тенденциозно не хотел признавать, что оно было направлено не только против опозорившего себя в глазах народа хана, но и против окружающей его знати. Наливкин проходит мимо [48] факта нападения восставших народных масс на дома 18 ханских надимов, хотя об этом свидетельствуют использованные им кокандские источники. Он не пишет и об ограблении восставшими домов тех ханских приспешников, которые в целях обогащения насильно хватали девушек в домах и на улицах и доставляли их в ханский гарем, хотя и упоминает сам факт этих насилий. Руководителя восстания, талантливого мастера-медника Ходжу Каландара В. Наливкин называет "проходимцем" ³⁹.

Это восстание вкратце описал в своей работе проф. Булат Салиев ⁴⁰. Он также не отрицает участия народных масс в восстании и отчасти солидаризируется с В. Наливкиным, который писал, что "громадная толпа мужичья, мастеровых, только разбежавшихся из своих частей солдат и другого тому подобного люда бросается грабить город" ⁴¹, Однако, если Наливкин говорил об участии "мужичья", видимо окрестных крестьян, то Б. Салиев, ссылаясь на Наливкина, упоминает только об участии мелких ремесленников и разбежавшихся из своих частей воинов, не упоминая об участии крестьян ⁴².

Б. Салиев соглашается с Наливкиным в том, что восставшие якобы "ограбили город" ("шахарни талашга керишдилар") ⁴³. В этом вопросе оба они без глубокого разбора повторяют выражение феодальных авторов. Внимательное же изучение фактов убедительно показывает, что феодальные историки называют "ограблением города" нападение восставших на дома наиболее ненавистных представителей знати.

Нельзя согласиться и с утверждением Б. Салиева о том, что население, недовольное Мадали-ханом и его окружением, якобы пригласило бухарского эмира ⁴⁴. Этот домысел опровергается действиями самих восставших, организовавших нападение на послов эмира Насруллы, чего не отрицает и Б. Салиев.

В действительности среди кокандской знати была группировка, ориентировавшаяся на Бухару. Об этом прямо пишет Мулла Мирза Алим: "Несколько доброжелателей, между прочим, послали заявление бухарскому эмиру" ⁴⁵. По сообщению автора "Мукаммал тарихи Фаргона", это послание было направлено военачальниками ⁴⁶. По-видимому, к бухарскому эмиру обращались некоторые кокандские эмиры и часть духовенства, прежде всего выходцы из Бухарского ханства.

Обращает на себя внимание предположение Б. Салиева, что руководитель восстания медник Ходжа Каландар действовал по поручению Хаким-хана, вражда которого с Мадали-ханом известна в литературе. Но как бы то ни было, социальная принадлежность Ходжи Каландара и движущие силы этого восстания известны, поэтому желание или сочувствие Хаким-хана не может изменить оценки классовой сущности кокандского восстания 1840 г,

Один из виднейших исследователей истории Средней Азии XVI-XIX вв. П. П. Иванов в своем обобщающем труде, в котором значительное место уделено (в специальной главе) истории Кокандского ханства, говорит об этом событии очень кратко: "В столице ханства Коканде произошли волнения". Указывая на глубокое недовольство народа правящей верхушкой ханства, он пишет: "В этом отношении [49] чрезвычайно показателен тот факт, что в критический момент, когда бухарские войска пошли в апреле 1842 г. на штурм столицы, "кокандская чернь" бросилась грабить город" ⁴⁷.

П. П. Иванов имеет в виду здесь сведения автора "Тарихи джахан намои" о том, что во время штурма города войсками Насруллы в 1258 (1842) г. х. "подонки общества" ("чернь"), восстав в квартале Калбах, нападали на дома и сады. По сведениям того же автора, в этой части города находился Ханкелды Мирза — сын Мухаммед Шарифа аталыка (служившего эмиру Насрулле) с наманганскими войсками и войском Тюра-Кургана. В связи с волнениями жителей Калбака Ханкелды Мирза вынужден был оставить город ⁴⁸. Восстание черни в этом районе Коканда, очевидно, было направлено против указанного военачальника, который вместе с отцом способствовал нападению эмира на Коканд.

Таким образом, П. П. Иванов далеко не полно освещает важные события 1840-1842 гг. и не раскрывает их содержание.

Что же касается двух изданий "Истории Узбекской ССР", то там лишь буквально в нескольких строчках говорится о событиях 1841 г., однако ни социально-экономические причины, ни весь ход событий, ни оценка движущих сил восстаний 1840-1842 г. в силу их неизученности остались неосвещенными ⁴⁹.

Мы надеемся, что данная статья послужит началом более глубокого изучения социально-экономических предпосылок, хода и сущности народных движений, происходивших в Коканде в 40-х годах XIX в.

Комментарии

1. Мухаммед Хаким-хан Тюра, Мунтахаб-ат таворих, ркп. ИВ АН УаССР, № 592. л. 671б.

2. Мирот-ал фтух, ркп. проф. А. А. Семенова, стр. 46. В 1947 г. ныне покойный Александр Александрович Семенов любезно передал нам эту рукопись для ознакомления, и нами были сделаны из нее соответствующие выписки (рукопись тогда же была возвращена владельцу). (См. об этом источнике статью JI. А. Зимина "Зерцало побед" и его значение для истории Кокандского ханства", Протоколы заседаний и сообщения членов Туркестанского кружка любителей археологии, год 17, Ташкент, 1913, стр. 31-38.

3. ***. Мирот-ал фтух, стр. 47.

4. См., напр., А. К. Гейнс, Управление Ташкентом при Кокандском владычестве. в кн.: .Собрание литературных трудов А. К. Гейнса, т. II, СПб., 1898, стр. 480.

5. Восьмой год правления Мадали соответствует 1829/30 г.

6. ***. Мулла Нияз Мухаммед бин Aшyp Мухаммед, Тарихи Шахрухи, Казань, стр. 113.

7. Собрание литературных трудов А. К. Гейнса, т. II, стр. 721.

8. Там же, стр. 490. Цифра, выражающая предельную стоимость имущества, не облагаемого зякетом, и называемая несаб, в среднем определялась в 200 дирхемов (см. там же, стр. 702).

9. Собрание литературных трудов А. К. Гейнса, т. II стр. 720-721.

10. Мулла Нияз Мухаммед бин Ашур Мухаммед, указ. соч, стр. 113.

11. Абу Убайдулла Мухаммед, Хуласат-ул ахвал, ркп. ИВ АН УзССР. № 2084, л. 24а. См. об этом сочинении: А. Урунбаев, Неизвестная рукопись по истории Кокандского ханства", "Известия АН УзССР", серия общественных наук, 1957, № 3, стр. 33-38.

12. Хуласат-ул ахвал. л. 23б.

13. Джунаид Мулла Аваз Мухаммед ибн Мулла Рузи Мухаммед суфи, Тарихи джахаи намои, ркп. ИВ АН УзССР. № 9455, л. 29а.

14. Мунтахаб-ат таворих. л. 426б-427а.

15. Мулла Мирза Алим бин домула Рахим. Ансаб-ас салотин ва Таворих-ал хавокин. ркп. ИВ АН УзССР. № 7515. л 23б.

16. Мунтахаб-ат таворих, л. 640.

17. В. Наливкин, Краткая история Кокандского ханства, Казань, 1886, стр. 133.

18. ***. Мунтахаб-ат таворих, л. 656б-657а.

19. ***. Там же, л. 657a.

20. ***. Тарихи джахан намои, л. 157а.

21. ***. Мунтахаб-ат таворих, л. 657а.

22. Тарихи джахан намои, л. 157.

23. Мунтахаб-ат таворих, л. 657б.

24. ***. Там же.

25. ***. Там же.

26. Там же, л. 657б.

27. ***. Тарихи джахан намои, л. 157б.

28. Ташкент с Южным Казахстаном, Курама и Ходжентская область до Гурум-Сарая перешли в управление брата Мухаммед Али — Султана-Махмуда, остальная часть ханства осталась под властью Мадали (Мунтахаб-ат таворих, л. 657).

29. ***. Мунтахаб-ат таворих, л. 659б.

30. ***. Там же, л. 660a.

31. ***. Там же, л. 660б.

32. ***. Там же, л. 660б.

33. ***. Мунтахаб-ат таворих, л. 660б-681а.

34. Мунтахаб-ат таворих, л. 646б.

35. Там же.

36. Там же, л. 647.

37. Там же, л. 647а; Тарихи джахан намои, л. 152б.

38. Тарихи джахан намой, л. 153а.

39. В. Наливкин, Краткая история Кокандского ханства, стр. 139.

40. Б. Салиев, Узбекистан тарихи, Ташкент, 1929, стр. 114-115.

41. В. Наливкин, указ. соч. стр. 140.

42. Б. Салиев, указ. соч., стр. 115.

43. Там же.

44. Там же, стр. 114.

45. Тарихи салотин, л. 23б.

46. Мукаммал тарихи Фаргона, ркп. И В АН УзССР, № 57, стр. 107.

47. П. П. Иванов, Очерки истории Средней Азии, М.-Л, 1957, стр.208.

48. ***. Тарихи джахан намои, л. 161а.

49. См. "История народов Узбекистана", т. II, Ташкент, Изд-во АН УзССР, 1947, стр. 171; "История Узбекской ССР", т. I, кн. вторая, Ташкент, Изд-во АН УзССР, 1956, стр. 51.

(пер. Р. Н. Набиева)
Текст воспроизведен по изданию: Народные восстания в Коканде в 1840-1842 годах // Общественные науки в Узбекистане, № 7. 1961