ЭТНОГРАФИЯ

Нравы и обычаи Киргизцев. — Избрание начальников. — Раздоры их. — Примеры жестокости. — Строгая политика Китайцев в отношении к Киргизцам.

(Из книги: Путешествие в Бухару и проч. Соч. Полковника Главного Штаба Его Императорского Величества Барона Мейендорфа; изд. на Французском языке. Изд.)

Страна, орошаемая водами Сыра, есть рай в степях Киргизцев, которые гордятся обладанием столь большой реки в земле своей. Предмет их пламенных желаний состоит в возможности зимовать с стадами на ее берегах, где [269] стужа бывает гораздо менее чувствительна, нежели на берегах Илека, Оры и Иргиза, на Муходьярских и Дургачских горах и на Каракумских песках. Вдоль реки Сыра, не бывает никогда морозов, гибельных дли стад и беспокойных для людей, живущих в войлочных кибитках; но около шести уже лет, богатые Киргизцы лишены удовольствии зимовать на сих благословенных берегах; ибо неприязненные им Хивинцы грабят их там при всяком удобном случае.

Киргизцы любят зимовать в камыше, который столько ветвист, что защищает их от жестокости ураганов. Сей кочующий народ, кажется, вообще склонен к задумчивости, и журчанье быстрых вод Сыра услаждает его частые досуги. И подлинно, ничто более не располагает к мечтаниям, как шум реки, которая, подобно времени, протекает с однообразною быстротою. Киргизцы проводят часто половину ночи, сидя на камнях, глядя на луну и сочиняя печальные песни, на голоса, не менее печальные. Они имеют также исторические песни, которые напоминают о знаменитых подвигах их [270] героев; по Поэмы такого рода бывавши воспеваемы обыкновенно певцами по ремеслу: весьма сожалею, что мне не удалось их слышать. Часто говаривал я Киргизцам, что с большим удовольствием готов послушать их песен; но экспромпты их содержали в себе одни только приветствия, и не стоили того, чтобы держать их в памяти; однако же я запомнил некоторые их отрывки. Один Киргизский Бег, человек богатый, остроумный и отец многочисленного семейства, пропел мне раз сии импровизированные слова: «Вы хотите, чтобы я спел песню; и так скажу вам, что Бег бедный, но добрый, достойнее нечтимого Хана». Слова сии выражали совершенно его мысль, ибо он был явный враг Хана Киргизского. Сей же Бег, проезжая однажды верхом мимо нас, когда мы завтракали, пропел эти слова. «Взгляните на сиих Русских, которые завтракают свиным мясом и запивают вином; ах! что за люди!» Однажды молодой Киргиз пропел нам следующую песню, сочиненную пригожею девушкою: «Видишь ли этот снег? но тело мое еще белее. Видишь ли на снегу кровь заколотого барана? [271] но щеки мои еще румянее. Пройди за гору, там увидишь пень сгоревшего дерева; но волосы мои еще чернее. У Султана есть Моллы, которые много пишут; но брови мои чернее их чернил». Другой Киргизец пел: «Взгляните на этот аул богача; у него одна дочь: день проводит она в уединении, ночью она прогуливается, и подругой ей одна луна!»

Вот образец мыслей Кнргизцев, сих чад пустыни, которые (исключая вероисповедание) пребыли чужды малейшего влияния иноземной образованности; кто видел их, тот имеет точное понятие о кочующем народе, обожающем свою независимость и презирающем все то, что грозит стеснить оную. — Неукротимый, воинственный, свирепый Киргиз, один на коне, устремляется в пустыню и с удивительною быстротою пробегает пять-сот и шесть-сот верст для свидания с родным или приятелем другого племени. — Путешествуя, он останавливается в каждом почти ауле, находящемся на его пути: рассказывает хозяевам какие нибудь новости, всегда уверен в радушном приеме, хотя бы даже вовсе был незнакомым, [272] и разделяет с ними их пищу. Оная состоит обыкновенно в круте (Род сыра, известного в Персии, Афганистане, и даже у Башкирцев.). гайране (Кислое и несколько свернувшееся овечье или козье молоко.), говядине и нередко в кумысе, напитке, извлекаемом из кобыльего молока и весьма любимом в степях. Киргиз не забывает никогда видов страны, по которой проехал, и после нескольких дней отсутствия, обогащенный новыми воспоминаниями, возвращается отдохнуть к жене своей и детям. Жены составляют всю его прислугу: они готовят ему пищу, шьют одежду, седлают коня; между тем как он, следуя беспечному своему характеру, ограничивает все свои заботы спокойным надзором за стадами. Я видел, как брат одного Султана, весьма уважаемого Киргизцами, пас своих овец, верхом, в одежде из красного сукна; он странствовал таким образом около двух недель, ни мало не думая оскорбить тем свое достоинство.

Киргизцы управляются старшинами, отцами семейств, Бегами, Бегадирами, Султанами и Ханами. [273]

Звание Бега должно быть наследственным; но тот, кто не в состоянии поддержать оного собственным достоинством и качествами, вскоре его лишается; между тем, как тот, кто успел внушить к себе почтение, приобретает оное, или посредством неприметного навыка в народе именовать его Султаном, или посредством дарования ему сего почетного звания от целого общества, которое нарочно созывается для сего случая.

Старшиною бывает обыкновенно старец, советам которого привыкли следовать; он должен иметь достаток и многочисленное семейство; ибо эти два условия непременно должны быть соединены с основательностию ума, для управления сим народом. Каковы бы ни были нравственные качества богатого Киргиза, он будет иметь всегда друзей и будет тем могущественнее, чем многочисленнее его семейство.

Бегадиры суть Киргизы, известные своею храбростию, своим правильным и предприимчивым умом, и занимающиеся во время войны партизанством.

Султаны суть родственники Хана; они почти всегда имеют некоторое [274] влияние на Киргизов. Их зовут также Тура, господами, и сие звание доставляет им некоторое предпочтение пред простолюдинами; но если они не имеют никаких достоинств, то Киргизы вовсе им не повинуются; ибо господство над сим народом приобретается личными достоинствами.

Хан, по существу своей власти, может произвольно располагать жизнию Киргизов, которые не ограждены никакими законами противу его воли, и защищены только общественным мнением; притом нигде сие мнение не может быть столь могущественным, как у кочующего народа. Недовольная партия удаляется от неправосудного владетеля, и вскоре избирает себе другого. Посему Хан обязан соблюдать принятые обычаи и сообразоваться в делах с законами Корана. Сие снисхождение со стороны Хана распространяет власть его; он старается иметь у себя приверженного Моллу, который объясняет законы соответственно его выгодам; и как священная книга, с ее комментариями, подлежит различным толкованиям, то Хан, умея сим пользоваться, облекает в законные формы свои [275] поступки, которых бы иначе он не решился предпринять. Сверх того он окружает себя советниками, которые избираются, по большей части, из уважаемых старцев, и старается привязать их к себе щедростью и ласками.

Все сии меры, однако же, были бы ему недостаточны для управления сим непостоянным народом, если бы он не успевал также снискивать народного расположения своею деятельностию, мужеством и отважностию, и если бы в случае надобности, не внушал к себе почтения справедливою строгостию.

И так могущество Хана основывается на всеобщем согласии в его пользу; приобрев оное однажды, он может властвовать произвольно, лишь бы действовал к пользе народа. Сие общее мнение ограничивает его власть; оно необходимо ему для господствования, и бывает также причиною его несчастия, если он пренебрегает оное; та же сила, которая его возвысила, немедленно бы его ниспровергнула.

Я видел пример бесчеловечия Киргизов. Некоторые из проводников наших, приняв одного нищего за вора из своей Орды, отняли у него лошадь и [276] одежду, связали руки и намеревались отрубить ему голову, хотя не имели на то никакого права, ожидая только разрешения молодого Султана, которому их начальник поручил власть над ними. Султан воспрепятствовал сему, нищий был отпущен, и едва спасся преследуемый ругательствами.

Я был свидетелем другого зрелища, изображающего в полной мере их свирепость. Сопутствовавший нам Султан, Арун-Гази, отрядил вперед четыреста человек Киргизов, которые, без нашего ведома, напали на аул Султана Манем-Бег-Джангази, одного из врагов его и приверженца Хивинского Хана. Благоразумный Манем-Бег, предваренный о намерении своего противника, убежал; но жены его, брат Яках и все стада его достались в добычу Киргизам Аруна-Гази. Мы видели их близ реки Сыр-Дарии. Стада были отправлены в Бухарию; а жены, помещенные в трех шатрах на берегу реки, преданы неистовству братьев Султанских. Яростнейший из них, человек отвратительного вида (безносый), более других старался умножать мучения сих несчастных пленниц. Киргизы, ни мало не трогаясь [277] их участью, с насмешкою говорили: «Это право победителя; ему вольно все делать». Яках, под надзором пяти Киргизов, ехал на самой дурной лошади, вслед за Арун-Гази, который не хотел ни разу на него взглянуть. За несколько месяцев пред тем, Яках был вожатым у Хивинцев, ограбивших Арун-Гази. Сей несчастный имел около двадцати двух лет и был красавцем; предвидя свой жребий, он был грустен и уныл.

Один старый Киргиз явился к победителю и сказал ему: «сыны мои были умерщвлены Якахом во время нашествия Хивинцев; Бог и люди велят мне отмстить за их смерть». У Киргизов существует закон возмездия (мздовоздаяния), и Арун-Гази принужден был выдать троюродного своего брата, обреченного уже на смерть. — Старый Киргиз приблизился к Якаху, сидевшему на лошади, и выстрелил в него сзади из ружья, но не попал: тогда несколько других Киргизов бросились на сего несчастного, сняли с него одежду, чтобы ее не обагрить кровью и, не внимая молениям злополучной жертвы, безжалостно, как беззащитной овце, перерезали горло [278] небольшим ножом, который Киргизы всегда носят при себе; потом искололи труп его копьями, и таким образом утолили ненависть, питаемую к сему несчастному юноше.

Киргизы весьма раздражительны; малейшая причина, часто даже обманутое ожидание достаточно, чтобы возбудить в них жажду жестокой мести.

Сей народ, многократно тревожимый в течение нескольких лет Хивинцами, испрашивал помощи у Бухарцев, коих некоторые караваны были также ограблены сими хищниками. Киргизы полагали, что Бухарское Правительство ни как не могло отказать им в пособии; но обманувшись в надежде, они ожесточились и приняли твердое намерение, напасть при первом случае на Бухарские караваны. Один из их вождей отрезав хвост у своего коня, повез оный в Бухару к первому Визирю, и сказал ему: «подобно как сей хвост отделен от коня моего, так отделяюсь я от тебя, и отныне я твой непримиримый враг». Он, немедля, отправился назад с двумя или тремя своими друзьями, и похитил при отъезде восемь верблюдов и двух человек. Таковы были первые [279] неприязненные действия в войне, которую он один объявил всей Бухарии. — Буйное и свирепое поведение сего человека, может дать понятие о неукротимом характере целого народа.

Честнейшему Киргизу довольно самого обыкновенного повода, чтобы предаться страсти своей к грабительству: столь глубоко вкоренена сия пагубная склонность у сих племен, или по крайней мере, в Большой и Малой Орде; ибо Средняя Орда, управляемая более полувека с большим благоразумием, приобыкла к некоторому спокойствию, неизвестному поныне двум другим Ордам. — Сей-то воинственный пламень, сей навык к трудам продолжительных набегов, и особливо влияние фанатизма на дух сего необразованного народа, способствовал предводителям оного покушаться на отважные предприятия. — И так нетрудно понять, от чего кочующие Киргизы, после жестоких зимних морозов, от которых они столько претерпевают, в отчаянии собираются и предпринимают новый набег, или переходят даже селиться в стране привлекающей их к себе благорастворенным своим климатом, например: в [280] Бухарии, столь знаменитой между ими, и столь прелестной в сравнении с их степями. Вот каким образом могут возобновиться переселении и набеги варварских народов в странах, где пушки употребляющей мало, и где нет регулярных войск.

Заключу статью сию о Киргизах замечанием, что они никогда не называют себя сим именем. Они именуют себя Казаками (Kasak), что, по мнению одних означает всадника, а по мнению других, воина. Они говорит, что, Башкирцы зовут их Киргизами, но не знают, откуда произошло это имя, кроме того, что сим именем называют только Большую Орду. — Сия Большая Орда не имеет Хана, а управляется различными Султанами, из коих некоторые прибегают под покровительство России, а другие под защиту Китая, для получения подарков. — Киргизы Большой Орды чрезвычайно страшатся Китайцев, которых политика хотя сурова и даже жестока, но извиняется необходимостию. Раз случилось, что близ пределов Зюнгории, охраняемой Манжурскими форпостами, был ограблен караван; Китайцы отмстили за сию обиду, и тысячи [281] Киргизов, виновных, и невиновных заплатили жизнию за сие оскорбление. — Несколько подобных примеров прекратили набеги Киргизов, обитающих на границе Китайской Империи.

В двух других Ордах, Ханы должны быть утверждаемы в своем достоинстве Российским Государем, которому они обязаны присягать в верности.

Перев. Каменской

Текст воспроизведен по изданию: Этнография // Северный архив, Часть 22. № 16. 1826

© текст - Булгарин Ф. В. 1826
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Северный архив. 1826