Memoire sur la partie meridionate de l’Asie Centrale, par N. de Khanikoff. Paris, 1862. (Записка о южной части центральной Азии, Н. Ханыкова. Париж, 1862. в 4-ю долю листа).

Под этим заглавием вышла ныне первая часть описания путешествия, совершенного по восточной Персии известным нашим ориенталистом Н. В. Ханыковым, во главе Хорасанской ученой экспедиции.

Прошло уже около трех лет со времени окончания этой экспедиции; но до сих пор мы имели об ней только отрывочные и неполные известия. Мысль снаряжения экспедиции для научного исследования северо-восточного угла Иранской плоской возвышенности, принадлежит Н. В. Ханыкову, который в 1857 году в особенной записке, представленной Е. И. В. В. Кн. Константину Николаевичу, изложил цель и пользу такого исследования. Экспедиция отправлена была на счет правительства; Имп. Русское географическое общество приняло на себя часть издержек по снаряжению экспедиции и изготовило для нее некоторые ученые инструкции. Кроме того учрежденное в то время Каспийское торговое товарищество пожертвовало на содержание экспедиции в 1858 году 3000 р. (См. Отчет Имп. русск. геогр. общ. за 1857 г. в 1-й кн. Вест. Геог. общ за 1858 год.) О трудах экспедиции и добытых ею научных результатах, сколько нам известно, напечатано было на русском языке [114] несколько извлечений из донесений г. Ханыкова географическому обществу (В 7 и 9 кн. Вест. геогр. общ. за 1858 г.) и отчеты членов экспедиции: графа Кейзерлинга по зоологии, г. Бунге по ботанике, г. Гебеля по геологии и г. Ленца по астрономии и метеорологии (Ibid. 4, 8 и 11 кн. за 1859 г. и 2 и 3 кн. за 1860 г.). В общем собрании геогр. общ. 13 января 1860 года г. Ханыков лично изложил некоторые данные для физической географии Хорасана. Наконец в отчетах геогр. общ. за 1858 и 1859 сообщаемы были некоторые известия о трудах экспедиции. Отчет г. Бунге напечатан был также на немецком языке в «Известиях» Петермана (См. Mittheilungen aus Justus Perthe’s geographischer Anstalt, v. D-r Petermann. 1860. VI. Die russische Expedition nach Chorassan. 1858 und 1859. стр. 206-226. Originalbericht des Botanikers der Expedition, Staatsraths Prof. A. v. Bunge 1) Reise durch das nordliche Chorassan von Asterabad nach Meschhed, April bis Juli 1858. 2) Reise durch das sudostliche Chorassan v. Herat nach Tebes und zuruck, Oktober bis November 1858. 3) Reise durch Herat and die Wuste Luth nach Kerman und Ruckreise uber Jesd, Isfahan und Teheran nach dem Araxes, Februar bis Juni 1859. Uberblick des gesammelten botanischen Materials.).

Изданный ныне г. Халиковым мемуар составляет полный отчет по географическому отделу трудов экспедиции. Он обстоятельно знакомит нас с историею экспедиции и с географическим характером тех местностей, которые были предметом ее изысканий; сюда впрочем не вошли этнографические исследования автора, которые составят содержание второй, еще не изданной части его сочинения.

Г. Ханыков, в начале своего труда (стр. 6-68) делает исторический обзор всех путешествий, совершенных до сих пор европейцами но Хорасану. В этом сжатом, но весьма полном очерке читатель найдет любопытные известия о всех путешествиях по восточной Персии и беспристрастную критическую оценку добытых ими научных результатов. Упомянув о средневековых путешественниках (Марко-Поло, Бенедикте Геце, Шлитпергере и Клавихо) и о путешественниках XVII стоя. (Ричарде Стиле, Джоне Кроутере, Генрихе Позере и брате Манрике, которых труды изложены в Эльзевировом издании Persia seu regni Persici status), автор переходит к подробному изложению и критической оценке трудов новейших путешественников, начиная с конца прошедшего столетия. Здесь изложены путешествия англичанина [115] Форстера (1783-1784), французов Дюпре и Трюлье, сопровождавших отправленное Наполеоном в Персию посольство под начальством генерала Гарданна (1807-1809), англичан Поттинджера и Кристи (1809), Фразера (1821), Артура Конолли (1829), Бернса (1830), русского путешественника капитана Лемма (1838), англичан Тодта и Гоуга (1839), Ферье (1843) и наконец Аббота (1849). Кроме путешествий г. Ханыков критически разбирает и другие важнейшие географические труды, относящиеся до восточной Персии, как то: известную поэму Мура Lalla-Rookh (в которой характер Хорасана представлен в совершенно ложном свете), сочинение Морьера Хаджи-Баба-Испагани (известное русским читателям по изданию покойного Сенковского), историю Персии Малькольма, географическое описание и карту Персии Мак-Дональда Кинейра, мнение Алекс. Гумбольдта об Иранской плоской возвышенности, высказанное в его сочинении Asie Centrale, восьмой том землеведения Азии Карла Риттера и карты центральной Азии лейтенанта Циммермана и Киперта. Особенно замечательны критические замечания г. Ханыкова о трех последних изданиях, служивших до сих пор главными источниками, из которых наука заимствовала материалы для географии Персии.

Из критического разбора всех этих путешествий и географических трудов г. Ханыков вывел результат, что сведения европейцев о физическом устройстве Хорасана, о его климатических условиях, гидрографии, этнографии, характере растительной и животной жизни, до 1857 года были весьма неполны. Между тем по близкому соседству этой страны с нашими владениями, обстоятельное знакомство с нею для нас во многих отношениях могло бы быть весьма полезно. Это и побудило нашего ученого ходатайствовать о снаряжении особой экспедиции в Хорасан.

В этой экспедиции, под начальством Н. В. Ханыкова, участвовали следующие лица: флота капитан-лейтенант Ристори, профессор ботаники при Деритском университете Бунге, известный своим путешествием по Китаю и описанием растений собранных Леманом во время путешествия в Бухару и Самарканд; Деритский химик и геолог Гебель, известный в ученом мире своими исследованиями об аэролитах и об адербайджанских минеральных водах; г. Ленц (сын знаменитого С.-Петербургского академика), на которого возложена была обязанность производить астрономические и физические наблюдения; энтомологические [116] исследования поручены были г. Бинерту, ученику профессора Бунге; кавказская армия снабдила экспедицию двумя топографами (гг. унтер-офицеры Жаринов и Петров). Наконец известный зоолог граф Кейзерлинг сопутствовал экспедиции на собственный счет.

Пунктом сбора и отправления назначен был Тифлис, куда съехались все члены экспедиции в конце декабря 1858 г. В начале марта следующего года экспедиция отправилась в Баку, откуда астраханская пароходная компания в три дня перевезла ее на своем отличном параходе Святая Русь в Астрабадский залив. В светлое воскресенье, 4 апреля, параход пристал к острову Ашур-аде и 12 апреля экспедиция прибыла в Астрабад. В то время когда паши путешественники прибыли в Персию, Астрабадская провинция находилась в состоянии полной анархии. Губернатор Джафар-Кулихан только что возвратился из несчастной экспедиции против турхеменцев, в которой потерял многих солдат и две пушки; турхеменцы свободно расхаживали по лесам окружающим Астрабад, разоряли и жгли деревни и производили грабежи у ворот города. Это обстоятельство заставило ученую экспедицию совершить переход от Ашур-аде к Астрабаду в сопровождении сильного конвоя, состоявшего из 60-ти морских солдат, принадлежащих к нашей эскадре на острове Ашур-аде. Построенное Шах Аббасом шоссе, по которому ехали наши путешественники, кажется не было починяемо со времени кончины этого великого государя, и находилось в Самом ужасном состоянии. Но если путешественники должны были много страдать от неудобства дороги, то они были вполне вознаграждены красотами природы, какие представляют леса, окружающие Астрабад. Огромные стволы Parrotia persica, Pterocarya caucasica, Zelhowa Richardi, Quercus castaneafolia были плотно обвиты ползучими растениями; лозы дикого винограда, подобно исполинским змеям, совершенно опутывали эти величественные деревья, спускаясь живописными фестонами, внизу которых кусты кратегуса, жасмина, гранатовых и сливовых деревьев сплошною стеною наполняли пространство между деревьями. Удивительный контраст представляет развитие органической жизни на северном и южном берегах Каспийского моря! Между тем как на северном берегу осел едва может перенести суровость климата, — на южном берегу водится бенгальский тигр; у Астрахани с трудом созревает виноград; в заливе Астрабадском, на полуострове [117] Потемкина растут пальмы и успешно разводятся сахарный тростник и хлопчатник. Еще северные берега Каспийского моря не успеют вполне очиститься от покрывающих их ежегодно льдов, как на юге, на берегах Гиляни и Мазандерана уже все находится в полном цвету. Не возможно приписывать причину этого явления одной разнице географической широты: между Монпелье и Александриею почти такая же разница широты как между Астраханью и Ашур-аде, а между тем различие между флорою и фауною берегов провансальского и африканского гораздо менее значительно. Ниже мы увидим причины этого различия.

Из Астрабада г. Ханыков, в сопровождении одного топографа, отправился в Тегеран для свидания с персидским Шахом, изъявившим желание с ним познакомиться. Другие члены экспедиции остались в Мазандеране и занялись исследованием этой малоизвестной провинции. Г. Ханыков отправился из Астрабада в Тегеран чрез Шахруд, и тут должен был переезжать чрез три паралельные горные хребта, отделяющие прибрежие Каспийского моря от персидской сплошной возвышенности. Первый из этих хребтов, называемый Али-Абад, имеет 2007 метров абсолютной высоты; за ним следует хребет Джилин-Билин в 2281 метров высоты, которого название, по словам мазандеранцев, произошло от звуков постоянно здесь раздающихся зимою, когда дуют горные ветры; переход чрез этот хребет зимою весьма опасен и нередко здесь гибнут караваны, застигнутые горною мятелью; наконец переехав последний хребет Видж-Мину, в 2845 метров высоты, путешественник спускается в совершенно безлесную и дикую пустыню Хорасана. От Шахруда до Тегерана дорога идет по северной окраине этой пустыни, напоминающей собою северные степи центральной Азии; путешественнику, едущему по этой дороге, с правой стороны видны горные цени, а с левой простирается беспредельное море пустыни. Редкие, встречающиеся по дороге деревни окружены садами и возделанными полями и имеют вид настоящих оазов среди пустыни.

Прибыв 2 мая в Тегеран, г. Ханыков должен был здесь дожидаться окончания рамазанского поста, и только 20 мая мог представиться персидскому Шаху, который принял нашего путешественника весьма благосклонно и выразил надежду, что путешествие русской экспедиции по его владениям совершится так же [118] благополучно и безопасно, как будто бы оно совершалось в России. Эта надежда, как оказалось впоследствии, вполне оправдалась, благодаря энергическим мерам, принятым персидским правительством для обеспечения нашей экспедиции.

Возвратившись 12 июня в Шахруд, г. Ханыков нашел здесь всех своих спутников. Отсюда экспедиция направилась на восток к знаменитому священному городу Мешхеду. Путь к этому городу в то время был весьма не безопасен по причине набегов турхеменцев. Большой караван богомольцев, отправлявшийся от Бастама (вблизи Шахруда) в Мешхед, узнав, что персидское правительство обещало дать нашей экспедиции конвой, состоящий из 40 всадников и одной пушки, ожидал возвращения г. Ханыкова, чтобы вместе с ним, под прикрытием конвоя, перейти наиболее опасную часть дороги от Бастама до Мезинана. Обещанный конвой прибыл 15 июня и на следующий день огромный караван, в котором находилось до 4000 лошадей, верблюдов, мулов и других перевозочных животных, отправился в путь вместе с нашими путешественниками. Караван представлял собою огромный живой этнографический музей: тут были арабы из пустынь окружающих Бассору и Багдад, жители всех провинций персидской монархии, турки из Дербента, Ширвана и Адербайджана, Афганы, индийские мусульмане, берберы монгольского племени, издавна поселившиеся на северо-запад от Кабула и говорящие по персидски, жители Кокана, Кашгара, Ташкенда, Бухары и Герата, словом представители всех почти стран и племен средней Азии. Сорок вооруженных кавалеристов открывали шествие; за ними часть богомольцев и пушка с 15 конными артилеристами; наконец ариергард каравана. Все это представляло огромную массу людей и животных, растягивавшуюся по дороге на пространстве не менее трех верст. Страх, наводимый турхеменцами, был столь значителен, что вся эта масса прошла первые 9 фарсангов (фарсанг в северном Хорасане равен 7 верстам) в совершенном порядке.

По дороге к Мешхеду путешественники наши посетили некогда знаменитые бирюзовые копи в Маадане и лежащие в близи от них копи каменной соли. Бирюзовые мааданские копи находятся ныне вовсе не в цветущем положении: шахты или колодцы, из которых добывается бирюза, большею частью залиты водою и рудокопы тамошние не умеют ее выкачать; по [119] недостатку леса нет возможности надлежащим образом укрепить подземные галлереи, которые нередко обрушиваются и заваливают собою рудокопов. Соляной шток имеет до 150 метров толщины; соль состоит из весьма мелких кристаллов и потому не прозрачна.

6 июля экспедиция прибыла в Мешхед. Г. Ханыков посвящает несколько страниц описанию этого знаменитого на востоке города, не менее Мекки и Медины священного в глазах мусульман шиитов.

Город этот находится в самом глухом конце Хорасана и со всех сторон окружен дикою и бесплодною пустынею; он удален от всех других значительных городов средней Азии: от Тегерана на 950 километров, от Бухары на 1150, от Хивы на 540, от Кандагара на 850 и от Герата на 430. Летом в окружающих его равнинах господствуют тропические жары, зимою дуют суровые ветры и вся страна покрывается снегом; лучшие времена года — это весна и осень, но они продолжаются весьма не долго. Таким образом откуда бы ни прибыл странник и в какое бы время ни совершил путешествие, всегда он должен перенести величайшие неудобства и страдания прежде, чем достигнет священного города, которого богатство, роскошь, прекрасные сады среди пустыни, удобные каравансераи, прелестные женщины, великолепные религиозные обряды, драгоценные исторические и религиозные памятники — еще более поражают и очаровывают странника после всех неудобств путешествия. Посредине города находится священный квартал, окруженный забором и составляющий правильный четырехугольник, которого каждая сторона имеет от 400 до 500 метров длины. Эта часть города почитается до такой степени священною, что в ней даже мусульманам запрещается ездить верхом; христиан же и евреев вовсе в нее не впускают. Тут помещаются самые богатые базары, лучшие каравансераи и бани; здесь также находятся самые богатые медресе или академии. Средину квартала занимает мечеть, в которой покоятся имам Али-Риза и калиф Арун-аль-Рашид. Остальное пространство квартала занято частными домами и общественными заведениями, как то школами, госпиталями и проч. Квартал этот составляет в некотором отношении государство в государстве; он имеет свою администрацию, свой суд, свою полицию; даже преступники могут в нем укрываться от преследования [120] гражданской власти; впрочем им обыкновенно дозволяется оставаться здесь не более трех суток; если они в течении этого времени не успеют тайно уйти из Мешхеда, то их выдают в руки гражданского начальства.

Невозможно с точностью определить число богомольцев, ежегодно посещающих Мешхед. Впрочем наш путешественник узнал, что повара, содержимые на счет мечети имама Ризы, раздают ежедневно бедным богомольцам до 750 килограмов (45 пудов) вареного рису. Из этого можно заключить, что число ежегодно прибывающих странников не менее 50,000. Постоянное народонаселение города не более 60,000.

Г. Ханыков предполагает сообщить в отдельной статье собранные им сведения о знаменитой мечети имама Ризы, привлекающей в Мешхед такое огромное количество богомольцев. В ныне изданной книге мы находим только известия о состоящей при этой мечети библиотеке. Так называемая библиотека имама заключает в себе 2997 сочинений в 3654 томах; в числе этих книг находится 1041 печатных и рукописных экземпляров Корана.

В Мешхеде есть 14 высших школ, но число учащихся в них не очень значительно и между профессорами нет ни одной знаменитости. Особенность Мешхедских школ заключается в том, что в них более чем где либо в Персии занимаются астрономиею. Главный представитель этой науки в Персии, ахун Мулла Абдураман, человек весьма способный и мог бы оказать большие услуги науке, если бы получил в молодости более основательное образование.

Из Мешхеда в начале августа г. Ханыков посетил развалины города Тусса, или лучше сказать место, где находились эти развалины. Как известно, это был некогда один из знаменитейших городов востока. Калиф Арун-аль-Рашид здесь умер; спустя два столетия, величайший персидский поэт Фирдуси, скрываясь от гнева могущественного Мухаммеда из Гизны, которого оскорбил и на веки заклеймил своею едкою сатирою, умер здесь в крайней нищете. Ныне на месте древнего Тусса растет пшеница и остались только развалины одной башни и одной мечети. Место погребения Фирдуси известно только по преданию, потому что от часовни, виденной на его могиле Фразером, не осталось и следа. [121]

В конце августа наши путешественники отправились из Мешхеда на юго-восток к Герату, и прибили в этот город 14-го сентября в сопровождении афганской эскорты, состоявшей из 400 всадников, которую выслал им на встречу правитель Герата султан Ахмет-Хан. Путешественники посетили Герат вскоре после войны, продолжавшейся целый год, и потому нашли его в самом плачевном состоянии: большая часть города была разрушена бомбами и окрестности его страшно опустошены.

Герат лежит посреди равнины, простирающейся к югу от города на 70 верст, а на севере и востоке ограниченной горами на расстоянии не более 4-7 верст от города. Равнина эта орошается 9-ю большими и множеством маленьких каналов; все эти каналы, водопроводы и на них мосты построены весьма прочно и содержатся в исправности. Плодородие Гератской равнины вошло в пословицу. Река Герируд протекает в расстоянии 7 верст к югу от городской стены; на ней находится великолепный каменный мост на 23-х арках, ныне уже пришедший в разрушение. Главная городская улица идет от северо-западных ворот к южным и в ней сосредоточивается вся торговая и промышленная жизнь Герата; здесь расположены все базары и каравансараи; остальная часть города находилась тогда в развалинах. Климат Герата знаменит своею здоровостью; летом жар умеряется восточными ветрами, дующими постоянно в течении 49 дней; зимою иногда стоградусный термометр опускается на 19 градусов, но такой холод бывает не продолжителен; снег редко покрывает земно более двух недель; весна и осень и здесь составляют лучшие времена года. Благодаря каналам, окружающим и прорезывающим город во всех направлениях, сухость климата в Герате менее чувствительна, чем в других городах средней Азии.

Мужское народонаселение Герата далеко не так красиво как персидское или афганское в Кабуле и Кандагаре; мущины здесь вообще малорослы и на них весьма заметно долгое пребывание здесь монголов; лица плоские и широкие, уши щрты большие, носы широкие, хотя более выдающиеся чем у монголов; женщины здешние мало отличаются от персианок.

По торговле Герат играет в отношении Персии ту же роль, что Бухара относительно России, то есть он составляет неизбежную станцию для всех караванов идущих в Персию с востока [122] и юго-востока; к нему, как к центру, сходятся все дороги центральной Азии. С тех пор как разбои турхеменцев, живущих в Мерве, сделали невозможною перевозку товаров по прямому пути из Трансоксонии в Хорасан, купцы бухарские должны возить свои товары в Мешхед чрез Герат, при чем им приходится три раза платить пошлину: афганцам — в Балке, предводителю племени Майменег — в городе того же имени, и наконец в Герате. Не смотря на довольно деятельные торговые сношения, установившиеся между Гератом и Индиею, все почти европейские мануфактурные изделия здесь получаются чрез Тегеран; индийские караваны привозят только кисеи, шелковые платки и особенно деньги для покупки фисташков, чернильных орешков и манны, а также для отдачи в рост капиталов, чем весьма деятельно занимаются поселившиеся в Герате индусские ростовщики. Таким образом торговля европейскими товарами в Герате производится чрез посредничество Персии и весьма слабо развита. Здесь, как в Тебризе и Тегеране, нашего путешественника сильно поразило почти совершенное исчезновение английских фабричных изделий на рынках средней Азии; английские сукна и бумажные ткани, лет 15 тому назад сильно распространенные в средней Азии, ныне совершенно вытеснены немецкими сукнами и швейцарскими ситцами. Французские изделия, как то бархат, парча, тафта и дешевые ювелирские изделия, проникают сюда в самом небольшом количестве, между тем как могли бы найти в десять раз больший сбыт на рынках Персии и центральной Азии. Из русских изделий в Герате, как и на всех рынках востока, продаются: полосовое железо, красная медь, чугун, сталь, желтая медь в изделиях и проч. Сбыт этих произведений в центральной Азии обеспечивается от всякой иностранной конкуренции удобством перевозки их из России ио Каспийскому морю.

Из Герата спутники г. Ханыкова отправились под предводительством профессора Бунге на запад к Тебесу. Любопытные в естественно-историческом отношении результаты этой научной экскурсии во внутренность Хорасана читатель может найти в VI выпуске Mittheilungen Петермана за 1860 год. Что касается до г. Ханыкова, то он отправился на восток для исследования двух наиболее восточных и наименее известных до сих пор городов Гератской провинции — Обега и Керруха.

Наши путешественники съехались в Герате в конце декабря. [123] Вскоре наступила весьма суровая зима и не было возможности продолжать путешествие; притом путешественники собрали весьма значительное количество всякого рода научных материалов, которые необходимо следовало привести в порядок. Поэтому экспедиция провела зиму в Герате. Только 11-го февраля 1859 года она оставила Герат и отправилась на юг чрез Себзеир, по долине реки Гаруда к озеру Гамуну и к пределам Сеистана, составляющего крайнюю юго-восточную оконечность Хорасана. Правитель Герата султан Ахмет-хан дал нашей экспедиции эскорту, состоявшую из 40 всадников под начальством Мухамед-Азима хана Калекского (Kalekah). При этом правитель Герата заметил, что мог бы дать эскорту гораздо более многочисленную, но в той стране, куда наши путешественники отправлялись, Мухамед-Азим один значит более чем целый баталион, потому что во всем юго-восточном углу Хорасана ни один разбой не совершается иначе, как с дозволения хана Калекского или даже с его помощью. Впрочем, для того, чтобы еще более обеспечить нашу экспедицию, правитель Герата оставил у себя в заложниках жену и детей хана. Г. Ханыков впоследствии убедился в справедливости замечания султана: влияние хана Калекского в юго-восточном Хорасане и знакомство его с местностью оказались удивительными; каждая местность была вполне знакома спутнику наших путешественников: тут он разбил караван, там он два дня и две ночи сидел дожидаясь каких либо купцов, которых хотел ограбить и проч. Словом у него все географические познания соединены были с какими нибудь воспоминаниями из его разбойнической жизни.

Переправившись чрез гористую местность, отделяющую Герат от долины реки Гаруда, путешественники прибыли 28-го февраля в крепость Лях, лежащую недалеко от северного берега озера Гамун. Здесь г. Ханыков нашел одного человека, бывшего свидетелем смерти несчастного английского доктора Форбса, предательски умерщвленного Ибрагим-Ханом, предводителем Чехансурских белуджей. По рассказу этого свидетеля, доктор Форбс приехал из Герата в Секуге, в Сеистане, по просьбе начальника этого города Али-Хана, у которого кто-то из родственников был болен. Вылечив больного, доктор изъявил желание посетить соседний белуджский город Чехансур. Напрасно Али-Хан предостерегал его и объяснял, что тамошний хан Ибрагим [124] каждый день мертвецки пьянеет от чрезмерного приема бенга (опиум) и что с ним опасно встречаться. Форбс отвечал «что будучи англичанином боится только одного Бога». Прибыв в Чехансур он был прекрасно принят Ибрагимом, который однажды предложил ему отправиться вместе поохотиться за кабанами на берегу реки Гильменда. Ночью перед отправлением на охоту Ибрагим принял большой прием бенга и утром был совершенно пьян. Пришедши к реке он пригласил Форбса сесть на плот и переправляться на другой берег, обещая тотчас за ним последовать. Но лишь только плот удалился на несколько шагов от берега, Ибрагим схватил ружье и прицелившись в доктора крикнул: берегись, сейчас выстрелю! Человек перевозивший доктора, умолял его нагнуться или лечь на плот, чтобы избежать выстрела; но Форбс думая, что хан шутит, только крикнул: bezenid, bezenid (стреляй, стреляй); в ту же минуту раздала: выстрел и несчастный упал на плот, пораженный пулею в самое сердце. Ибрагим-Хан, убедившись, что выстрел был вполне удачный, приказал несколько раз погрузить труп в воду, говоря, что с этими собаками френгисами нужно быть весьма осторожным, потому что они всегда носят с собою какое нибудь чертовское зелье, которое может воспламениться. Из этого рассказа, слышанного г. Ханыковым от очевидца, выходит, что все рассказанные Ферье подробности о смерти Форбса, о том как труп его вешали и т. д., совершенно ложны.

Путешественники наши пробыли несколько дней в Сеистане, на болотистом северном берегу озера Гамун. Сеистан — местность в историческом отношении весьма важная: если она и не составляет колыбели персидского народа, то все-таки была театром героического периода персидской истории. При Арзацидах, не смотря на выселение двух значительных племен — Джемшиди и Зури, национальный элемент в Сеистане был до такой степени силен, что здесь зародилось и развилось патриотическое движение, доставившее персидский трон династии Сассанидов. Во время аравийского владычества, в Сеистане, отечестве Соффаридов, возникла первая сериозная попытка персиян сбросить с себя иго калифов. При Монголах, под владычеством Тимуридов, Сеистан, хотя значительно уже обессиленный, все таки с оружием в руках нередко восставал против чужеземного ига. Только при Сефевидах, династии чисто национальной, эта страна постоянно [125] оставалась верною и преданною персидским шахам. Провинция эта в прежнее время была гораздо обширнее; значительная часть ее отошла к Афганистану; другие части сделались независимыми, имеющими собственных ханов, владениями. Нынешний Сеистан составляет небольшой округ при устье р. Гильменда в озеро Гамун, имеющий не более 200 кв. миль пространства и от 10-ти до 15-ти тысяч семейств народонаселения, половина которого ведет жизнь кочевую. Как ни мало народонаселение Сеистана, однако оно состоит из весьма разнообразных элементов: здесь, кроме первобытных персов, обитают сербендийцы, переселенные из Шираза по приказанию Надир-Шаха, белуджи, в начале нынешнего столетия поселившиеся на берегах Гильменда и несколько семейств афганцев. Первобытные жители и ныне, как в первые времена персидской истории, разделяются на диханов или поселян и кенаидов — потомков древних персидских царей, составляющих высшее дворянство. При династиях Сефевидов и Каджаров правители Сеистана всегда избирались из семейств Кенаидов. По обычаю, старший в роде, после смерти своего предшественника, отправлялся ко двору шаха и получал от него инвеституру и подарок, состоявший из почетного халата и золотой сбруи; иногда к этим подаркам присоединялась сабля или щит. Г. Ханыков видел у здешних кенаидов несколько фирманов, в которых все эти подарки поименованы. Он полагает, что здесь можно было бы найти у некоторых кенаидских семейств много весьма важных материалов для истории Персии.

От берегов озера Гамуна экспедиция отправилась на запад, чрез Ниг в Серичах, чтобы оттуда, вместе с караваном отправлявшимся в Кирман, переехать знаменитую безводную песчаную пустыню Лут, отделяющую на юге провинцию Хорасанскую от Кирманской. По дороге между Нигом и Серичахом геолог экспедиции г. Гебель осмотрел древние медные и свинцовые рудники, расположенные в необитаемой ныне местности Калезери. Некогда это были знаменитые копи, и г. Гебель нашел тут остатки древних шахт и обширных галлерей, высеченных в скалах и несомненно доказывающих, что в этой стране некогда предприимчивость жителей и механическое искусство были гораздо более развиты чем ныне. Местные жители не были в состоянии сообщить ничего определительного о времени построения этих галлерей; они их относили вообще к эпохе Шеддад; это [126] неопределенное выражение, кажется, означает эпоху, когда впервые племена семетические восторжествовали над иранскими племенами. Рудники содержат в себе медь, свинец, марганец и бирюзу. Кажется ни одна из мусульманских династий, царствовавших в Персии в течении 1200 лет, не нашла достаточных средств для того чтобы возобновить работы в рудниках. У географов первых времен исламизма вовсе о них не упоминается; вероятно они были брошены по причине опасного соседства белуджей.

Прибыв 20-го марта в Серичах, путешественники должны были дожидаться здесь времени отправления каравана в Кирман и приготовляться к весьма трудному переходу чрез Лутскую степь; им предстояло идти в течении трех дней и четырех ночей чрез голую раскаленную степь, лишенную воды и не имеющую ни одного человеческого обиталища. Следовало поэтому приискать и нанять достаточное число верблюдов, не только для багажа но и для перевозки провизии и воды для людей и лошадей. 1-го апреля караван наконец собрался и отправился из Серичаха. Пустыня Лутская, которую наши путешественники проходили в течении шести суток, по своей дикости и отсутствию всякой жизни, не уступает страшным пустыням Аравии и Африки. Вот как описывает г. Ханыков свои впечатления при виде этой пустыни:

«Опередив несколько караван, я сел у подошвы одного песчаного холма. Я не в состоянии выразить того чувства тоски и изнеможения, какое овладело мною при виде страшной окружающей пустоты. Хотя тучи закрывали пустыню от палящих лучей солнца, но воздух был знойный и тяжелый; яркий свет освещал раскаленную сероватую поверхность пустыни, которой однообразие приводило в отчаяние; на всем беспредельном пространстве не было ни одного предмета, на котором взор мог бы остановиться. Абсолютная неподвижность всех точек этого печального и дикого пейзажа, при совершенном отсутствии звуков, производила самое тяжелое впечатление; я чувствовал, что нахожусь в стране проклятой, обреченной на вечное бесплодие, в которой органическая жизнь могла бы возникнуть только вследствие какого нибудь страшного и необыкновенного космического переворота. Казалось передо мною начинала совершаться агония земного шара. Мусульмане, которые любят все объяснять вмешательством своего пророка, рассказывают, что до рождения Магомета эта пустыня была покрыта соленой водой, но что вода мгновенно испарилась в ту [127] минуту когда Бог послал на землю пророка. В доказательство истины такого события они приводят присутствие морских раковин в Лутской пустыне. Как ни бессмысленна подобная легенда, однако она может быть основана на темном воспоминании о действительно случившемся в древние времена событии».

Неприятности переезда чрез Лутскую пустыню еще более усиливаются от постоянного опасения нападений белуджей. Разбои этих кочевников весьма часты в юго-восточной Персии. Обыкновенно они предпринимают свои походы шайками от 80 до 100 человек и садятся по двое на одного верблюда. Они весьма воздержанны, и потому забирают с собою самое ничтожное количество провизии, с которым нередко в течении многих дней терпеливо поджидают прибытия каравана. Разбойники оставляют где нибудь в стороне своих верблюдов, под присмотром женщин, а сами, забрав с собою только оружие и несколько мешков с водою, мукою и сухим овечьих сыром, садятся в засаду. Персияне вообще их страшно боятся и рассказывают ужасные истории о их жестокости. Вообще белуджи не дают пощады своим врагам и убивают всех пленных. Оружие их состоит из копий и сабель; из десяти разбойников едва у одного найдется ружье с фитилем. Однако, не смотря на это, они почти всегда выходят победителями из стычек с пограничною стражею, несравненно лучше вооруженною. Они следуют древней тактике парфян: при встрече с неприятелем обращаются в бегство, увлекают его за собою во внутренность пустыни, и когда лошади преследующих ослабеют от быстрой езды и жажды, они энергически на них нападают и сражаются с остервенением. В последнее время правительство шаха послало в Иезд и Кирман, для защиты границ, отряды Джазаирги, т. е. баттареи артиллерии на верблюдах; это лучшее средство защитить границу от белуджей, потому что только с помощью верблюдов можно их успешно преследовать в степи.

14-го апреля экспедиция прибыла в Кирман и осталась тут до 5-го мая. Город этот может быть менее всех других персидских городов известен европейцам; в нем были весьма немногие путешественники. Кроме Марко Поло, его посетили только Потинджер, Вестергард и Аббот.

Кирман лежит посреди равнины или лучше сказать продолговатой долины, идущей в направлении от ССЗ к ЮЮВ; [128] кругом города лежат развалины, свидетельствующие о прежней его обширности. По преданию Кирман основан во время Ардешира Бабехана, царствовавшего с 226 но 238 год нашей эры; весьма вероятно, что он был первою столицею Сассанидов, и что государи этой династии, убедившись в невозможности содержать здесь двор и войско по причине бесплодия окружающей страны, перенесли столицу в другое место. Арабские мусульмане нашли здесь одно из главных средоточий Зороастрова учения, и не успели вполне истребить его и до сих пор, не смотря на продолжающуюся уже тринадцать столетий сильную вооруженную пропаганду исламизма. Впрочем, кажется уже теперь близко время совершенного исчезновения огнепоклонничества в Кирмане: из 1200 гвебрских семейств, находившихся здесь еще в прошедшем столетии, ныне осталось не более 70 в Кирмане и от 200 до 300 в окрестных селениях. Каждый год значительное число огнепоклонников переходит в мусульманство, потому что правительство всеми средствами поощряет такой переход. Младший член гвебрского семейства, приняв мусульманскую веру, этим самым делается главою семейства и исключительным обладателем всего его движимого и недвижимого имущества. Гвебрская девушка, вышедши замуж за мусульманина и приняв мусульманскую веру, дает мужу право присвоить себе все имущество ее родителей. Духовенство гвебрское не в состоянии бороться против такого угнетения, тем более что оно совершенно невежественно и даже не знает догматов своей веры. Во всем Кирмане г. Ханыков нашел одного только гвебра, имевшего кой какие сведения: он был в состоянии разбирать буквы зендской азбуки, но ничего не понимал ни из Авесты ни даже из Вендидада. Ревность, с какою мусульмане истребляют всякие памятники оставшиеся от времени предшествовавшего исламизму, достаточно объясняет совершенное исчезновение в Кирмане памятников из эпохи Сассанидов.

Главная промышленность Кирмана — это выделка шалей; они значительно уступают в тонкости кашмирским шалям, но за то гораздо дешевле последних и отличаются красивым рисунком и прочностью красок. Впрочем и эта промышленность быстро падает; из 1,200 заведений, бывших здесь некогда, ныне осталось не более 200. Причина упадка заключается в соперничестве европейских контрфакций, которые дешевле здешних [129] изделий, хоть и уступают им в прочности ткани и красок. Судя по выгодному положению Кирмана на большом тракте между Индиею и западом, следовало бы предполагать в этом городе значительное торговое движение. Но близость Иезда, сосредоточившего в себе всю торговлю и промышленность этой страны, значительно мешает развитию торговли в Кирмане. Караваны, идущие из Бендер-Абасси, только проходят чрез этот город, даже не раскрывая своих тюков. При том Кирманские мусульмане вообще нерадивы и беспечны, а гвебрам не дозволяется уезжать из провинции; их не пускают даже в Тегеран и особенно запрещают ездить в Индию, где могла бы их соблазнить свобода, какая дается англичанами вероисповеданию огнепоклонников. Жители Кирмана вообще бедны и мало заботятся об улучшении своего благосостояния, да и не зачем! жизнь здесь дешева, климат приятный, вино изобильно и вкусно, женщины красивы и не слишком строгих нравов, духовенство смотрит сквозь пальцы на нарушение заповедей пророка. Чего же больше желать и из за чего хлопотать! По этому Кирман на Востоке пользуется репутациею настоящего pays de Cacagne. Чтобы убедиться в этом, стоит прочитать надписи, какие встречаются на стенах зданий по дороге из Кирмана в Иезд. Между тем как в других частях Персии содержанием подобных надписей служат какие нибудь нравственные изречения, отрывки из корана или наконец упреки первому министру или местному губернатору, — здесь вам попадаются только стихи в честь прелестей кирманских красавиц и отличного качества здешнего вина.

Из Кирмана экспедиция отправилась 5-го мая в Иезд, город лежащий на границе трех персидских провинций: Кирманской, Хорасанской и Фарсской. До введения исламизма Иезд был одним из главных центров огнепоклонничества. Жители отличаются религиозным фанатизмом и нетерпимостью, как это испытал на себе немецкий путешественник Петерман. Их обращение с гвебрами в высшей степени жестоко; мусульманин, убивший гвебра, остается без всякого наказания; родственники убитого даже и не думают никогда преследовать убийцу, зная что этим навлекли бы на себя месть мусульман. Право сохранения древней своей веры они покупают у мусульман за дорогую плату. По словам одного Kethuda (Кутухта?) гвебрского, в 1859 году считалось 850 гвебрских семейств в Иезде и его округе; но число [130] их быстро уменьшается и можно предполагать, что к концу нынешнего столетия не будет уже ни одного огнепоклонника в Персии. Мусульмане всячески препятствуют гвебрам заниматься торговлею и промышленностью, и потому последние почти исключительно занимаются садоводством, преимущественно разведением белого и темного хлопчатника. Мусульманское духовенство до такой степени опасается, чтобы гвебрская ересь не заразила собою магометанского учения, что запрещает гвебрам иметь свою молельню в Иезде; только в Тафте, лежащем в 4-х фарсангах к югу от Иезда, им дозволено иметь свой храм.

Вблизи Тафта находится любопытная пещера, известная в Персии как один из богатейших свинцовых рудников. Г. Гебель исследовал эту пещеру и открыл в ней месторождение бирюзы.

Из Иезда экспедиция, чрез Испагань и Тегеран, возвратилась в Россию.

Таким образом наши путешественники не только объехали кругом весь Хорасан, но еще проникнули в самую средину его, именно в Тун и Тебес, лежащие в самом центре Хорасана, посреди огромной солончаковой пустыни. Во всем Хорасане не осталось почти ни одной сколько нибудь замечательной местности, не посещенной и не исследованной в научном отношении нашей экспедицией. Очевидно, что ученая экспедиция, составленная из таких замечательных ученых, какие приняли участие в хорасанском путешествии, должна была обогатить науку многими важными приобретениями. Не касаясь здесь ботанических, зоологических, геологических и астрономических результатов, известие о которых читатель может найти в отчетах членов экспедиции (помещенных в Зап. Имп. Русск. Геогр. Общ. и в Mittheilungen Петермана), мы ограничимся здесь изложением, но сочинению г. Ханыкова, тех географических результатов, какие приобретены экспедициею.

Г. Ханыков дает иранской плоской возвышенности название южной части центральной Азии. Географический термин «Центральная Азия», как известно, вошел в употреблении только с недавнего времени. Прежде обширная страна, известная ныне под этим именем, называлась Азиею верхнею или высокою, независимою Тартариею и проч. Только с того времени когда Александр Гумбольдт, Мерчисон, де Вернейдь, Эренберг, Розе и [131] др. исследовали некоторые части этой обширной страны, появился и географический термин: Азия центральная, служащий для означения этой страны во всем ее объеме. Нельзя сказать, чтобы это выражение отличалось большою точностью. Хотя выражение центр, средоточие какой нибудь геометрической фигуры и дает нам точное и определенное понятие об известной точке, одинаково удаленной от всех оконечностей фигуры; но выражение центральная область, центральная страна, только тогда будет иметь некоторую определительность, когда мы точно означим ее границы. Г. Ханыков поэтому предлагает называть центральною Азиею плоскость, ограниченную ломанною линиею, соединяющею между собою источники маленьких рек, текущих в персидский залив, с источниками рек, впадающих в Эвфрат, Куру, Волгу, Обь, Лену, Амур, Желтую реку, Брахмапутру, Ганг и Инд. Внутри этого огромного периметра и будет находиться область, состоящая из одних внутренних, средиземных бассейнов, не имеющих никакой связи ни между собою ни с океанами. Этой то стране и должно, по мнению г. Ханыкова, исключительно быть приписываемо название центральной Азии. Самую южную часть таким образом понимаемой центральной Азии составляет плато Хорасана, которому, по этому, и дает г. Ханыков название: южной части центральной Азии.

У арабских географов границы этой провинции не были в точности определены; некоторые из них включали в Хорасан всю Трансоксонию и Афганистан, и таким образом соединяли в одно географическое понятие несколько стран, совершенно отличных друг от друга по своему орографическому очертанию и по физическим свойствам. Подобное смешение понятий происходило отчасти от неимения верных сведений об очертании страны, преимущественно же оттого, что тогда не приписывали особенной важности орографическим особенностям земной поверхности. Если взглянем на хорошую карту Хоросана (Рекомендуем читателям в особенности карту восточной Персии Киперта, помещенную между прочим в отличном его издании: Welland’s Hand-Atias herausgeg. v. Kiepert. К мемуару г. Ханыкова также приложена превосходная карта Хорасана.), то увидим, что на юго-западе Хорасан совершенно отделен от других персидских провинций цепью гор (их высоту и направление [132] экспедиция определила между Кирманом и Иездом), которая изредка переходит за снеговую линию и от Индийского океана до соединения своего с малым Кавказом сохраняет одинаковое направление, пересекая меридиан под углом от 30 до 40°. На севере Хорасан ограничен большим возвышением земной поверхности, идущим по направлению параллельного круга от Гинду-Куша до Демавенда; на востоке — отраслями Гинду-Куша ограничивающими с западной стороны терассы Афганистана; наконец на юге Хорасан ограничен горами Белуджистана, которых направление и физические свойства до сих пор мало исследованы. Таким образом Хорасан имеет вид трапеции, простирающейся на 350,000 квадр. километров (от 6 до 7,000 квадр. геогр. миль), и разделенной естественно на четыре терассы, из которых каждая имеет свое углубление.

Северо-западная терасса, обнимающая великую солончаковую пустыню (лежащую между городами Кашаном, Кумом, Дамганом, Туршисом и Тебесом) есть самая обширная; низший пункт этой терассы, (не исследованный экспедициею) указывается направлением речных вод ее, идущим от внешних ее пределов к внутренности; он должен находиться на прямой линии, идущей от города Бастама к городу Тебесу. Окраины терассы на севере и на западе нигде не понижаются ниже 900 метров абсолютной высоты, между тем как южная и восточная окраины имеют не более 600 метров абсол. выс. По этому терасса имеет главное наклонение с северо-запада на юго-восток.

Вторая терасса обнимает пустыню Лутскую и заключена между городами Нигом, Бенданом, Тебесом, Иездом и Кирманом. Низший пункт ее находится на прямой линии, проведенной между городами Хабисом и Нигом. По всей вероятности тут находится самое значительное углубление Хорасана: тогда как абсолютная высота северной его границы достигает 900 до 1,200 метров, юговосточная его окраина у Диги-Сейфа имеет только 380 метров абс. выс., а самая низшая точка вероятно имеет не более 120 или 150 метров абс. выс. Главное наклонение идет в направлении от северо-северо-запада к юго-юго-востоку.

Третью, юго-восточную, терассу составляет Сеистан, ограниченный на севере водораздельною линиею, идущею от Себзара до Бирджанда. В самом низком пункте терассы лежит озеро Гамун (471 метр абс. выс.); наклонение, весьма незаметное, [133] направляется от севера на юг. Отличительное качество этой терассы состоит в изобилии вод.

Наконец четвертая, самая меньшая терасса лежит на востоке между городами Кафом, Туном, Бирджандом, Иездуном и Гератом. Южная ее окраина имеет 760 метров высоты, а северная 518 метров, наклонение идет от юго-запада к северо-востоку.

Не следует однако думать, чтобы это естественное разделение поверхности Хорасана на отдельные терассы было обозначено определительными и точными границами; напротив того, нередко путешественник переходит из одной терассы в другую, вовсе этого не замечая. Только изменение в направлении рек, ручьев и оврагов указывает путешественнику, что направление склона поверхности изменилось. Как ни естественно и просто по видимому это разделение поверхности Хорасана на отдельные терассы, однако оно могло быть установлено не прежде как по сравнению между собою и сведению в одно целое всех гипсометрических измерений и топографических съемок экспедиции, которые составили сеть из 1,200 треугольников.

Идущая по направлению параллельного круга цен гор северного Хорасана имеет не одно только орографическое значение; она также совпадает с изотермом +12°, проходящим чрез Тифлис и Баку между 42 и 41° сев. шир.; потом эта изотермическая линия у Баку круто поворачивает на юг, идет по западному берегу Каспийского моря, в которое входит на высоте Ленкорана под 38°. У Мешхеда она достигает 36°, а у Герата 34°, и только у Бухары и Пекина мы ее опять встречаем вод 39° с. шир. Такое совпадение изотерма +12° с северною окраиною Хорасана во многих отношениях заслуживает внимания физиков и географов, так как оно доказывает замечательную особенность в распределении теплоты на поверхности азиатского континента. Если примем широту Оренбурга, или еще вернее 52° с. шир. за северный предел равнин центральной Азии, и если возьмем в соображение, что средняя годовая температура страны, расположенной по этой параллели и под меридианом Оренбурга, составляет не более 5 или 6° стоградусного термометра, то увидим, что во всей полосе Киргизских и Турхеменских степей, простирающейся в ширину на 16°, годовая температура разнится не более как на 6 или 7°. Этот факт впрочем легко [134] объясняется с одной стороны разницею в широтах, с другой в абсолютном возвышении поверхности; именно Мешхед лежит 823 метрами выше Оренбурга. Но гораздо труднее объяснить себе, почему южнее Мешхеда градусы изотермической линии так быстро увеличиваются, и почему напр. у Тебеса и по всей северной границе Лутской пустыни изотерм достигает 18 и 20° стоградусного термометра, т. е. почему в этой узкой полосе, занимающей не более 2° широты, встречается в средней температуре различие большее чем в предыдущей полосе, занимающей 16° широты? Даже приняв в соображение относительную разницу в возвышении над поверхностью моря городов Тебеса и Мешхеда, из которых первый лежит 300 метрами ниже второго, не легко объяснить причину этой метеорологической аномалии. Можно будет ее объяснить разве тогда, когда все физические наблюдения, сделанные хорасанскою экспедициею, будут приведены в порядок, сравнены между собою и обнародованы. Впрочем г. Ханыков находит, что это явление может быть до некоторой степени и теперь объяснено совершенным отсутствием воды и растительности в Лутской пустыне, раскалением ее лучами солнца в течении дня, глубиною, до какой солнечная теплота проникает в почву и может быть также внешним очертанием ее поверхности. Везде, где только чувствуется термическое влияние этой жаркой терассы, мы видим, что годовая температура гораздо выше чем в соседних местах, защищенных местоположением от такого влияния. Это влияние чувствительно даже в Мазандаране, где сухие и жаркие ветры, дующие из Лута на северо-запад, причиняют быстрое испарение южной части Каспийского моря. Когда массы воздуха, напитанные влагою от морских испарений, встречаются с северными холодными ветрами, то от этого происходят обильные теплые дожди, поддерживающие почти тропическую растительность на берегах Талышынском, Гилянском и Мазандеранском. Течение таких теплых лутских ветров можно проследить до Баку и Дербента, где замечается периодически два раза в году дующий теплый ветер, нечто в роде sirocco, в направлении с юго-юго-востока на северо-северо-запад. Далее к северу уже преобладает влияние холодных северных ветров, и северный берег Каспийского моря, начиная от Дербента, принимает характер северно-азиатского климата с его резкими переходами от холода к жару и обратно. Но или влияние жаров, [135] господствующих и Лутской пустыне, благодетельно для стран от нее значительно удаленных, или оно напротив того, весьма вредно для стран лежащих вблизи этой пустыни: лишь только течение сухого лутского воздуха прикоснется дыхательных органов человека, он чувствует головокружение, впадает в беспамятство и умирает, если его тотчас не перенесут в какое нибудь место, устраненное от влияния этого гибельного ветра.

Для того, чтобы дать читателям понятие о страшных жарах, господствующих летом в этой части центральной Азии, г. Ханыков приводит следующие факты: близь Мешхеда весь запас стеарина и сернокислой соды (sulfate de sonde), какой был у путешественников, растаял от жары; это значит, что температура внутри сундуков, где хранились эти припасы, была не ниже 65,°5 стоградусного термометра. В Лутской пустыне в апреле, в полдень, на поверхности земли на солнце температура была в 38°, а на глубине 50 сантиметров — 36° стоградусного термометра. Зимою в Мешхеде и Герате термометр нередко опускался до 18,75° ниже 0; но такой холод продолжался весьма не долго.

В распределении влажности воздуха находим более однообразия. На южном берегу Каспийского моря, насыщение атмосферы весьма значительно: оно достигает 80 и 90%; но в горах оно уменьшается и не бывает более 60%; перешедши чрез горы на северной окраине Хорасанского плато у Шахруда оно вообще бывает от 20 до 22%. Только один раз, после обильного дождя, наши путешественники заметили, что оно возвысилось до 35%; но за то г. Ленц заметил однажды, что насыщение было не более 14%. В Мешхеде, где экспедиция провела самые жаркие месяцы года, насыщение воздуха влагою ни разу не было менее 20%, ни более 25%. В пустыне Лутской в апреле оно было 11,2%; в Кирмане от 16 до 20%.

Наиболее поразительная особенность климата этих стран заключается в постоянстве атмосферического давления. Не только в течении суток, но даже в продолжении всего года колебания барометра весьма незначительны. В Мешхеде летом г. Ханыков замечал высоту барометра почти ту же, какую Фразер находил зимою.

Эти, так сказать, исключительные качества климата южной части центральной Азии имеют последствием многие метеорологические явления, весьма редко встречающиеся в других частях [136] азиатского континента. Особенно замечательны песчаные смерчи, сухие туманы, дожди не достигающие поверхности земли и песчаные тучи.

Первое из этих явлений бывает и в других странах; но в Хорасане оно является с особенною правильностью и силою. Между 9 и в 11 часами утра, смотря по степени жара, на поверхности земли образуются небольшие песчаные смерчи, постоянно увеличивающиеся в объем и высоту до 2 часов но полудни; они двигаются медленно, но достигают значительной высоты и имеют вид опрокинутых конусов, с более или менее широким основанием; сила движущая их не так велика как в степях киргизских. Г. Ханыков рассказывает, что однажды в степи Кизылькум подобный смерчь сорвал с него тюрбан и унес его на значительную высоту; между тем этого никогда не случалось с ним в Хорасане, хотя и приходилось ему часто находиться в средине смерча. Находясь внутри такого песчаного столба, чувствуешь значительную разницу между температурою внутри конуса и вне его. Тоже самое г. Массон замечал в Кабуле, где по его словам, всегда за несколько мгновений перед проходом смерча температура значительно понижалась. Если теперь сообразить, что 1) смерчи появляются после того, как суточная температура, достигла своей средней высоты и 2) что всегда внутри смерча температура выше чем вне его, — то можно придти к заключению, что причину этого явления составляет течение воздуха вверх, являющееся вследствие неодинакового нагревания различных частей поверхности земли. Если такое подымающееся вверх течение воздуха встретится с горизонтальным течением одинаковой силы и скорости, то очевидно, от столкновения двух таких течений должно произойти спиральное движение, которое и подымает вверх столб пыли. Смерчи нередко уносят легкие частицы пыли на весьма значительную высоту, и от этого происходят так называемые сухие туманы, всегда исчезающие после обильного дождя. Чтобы убедиться в этом г. Ханыков сделал следующий опыт: однажды в Мешхеде после долгого ряда ясных и сухих дней, сухой туман сделался чрезвычайно густ; 22 июля начали собираться тучи над Мешхедом и в два часа пополудни проливной дождь освежил воздух. Спустя 15 минут после начала дождя, г. Ханыков выставил на дворе дома, в котором жил, совершенно чистую фаянсовую чашу, которая вскоре наполнилась водою до [137] высоты 7 или 8 миллиметров. В чаше образовался осадок толщиною в один миллиметр. Очевидно, что осадок был не что иное как сухой туман, увлеченный дождем и вместе с ним упавший на землю. Само собою разумеется, что после дождя атмосфера совершенно прояснилась.

Чрезвычайною сухостью воздуха объясняется также и другое метеорологическое явление, встречаемое только в Хорасане. Иногда случается находиться под тучею, которая разряжается дождем, и между тем поверхность земли остается совершенно сухою, потому что все почти капли дождя испаряются не достигнув до земли, и только некоторые из них, самые большие, изредка на нее падают.

Песчаные тучи, как утверждают, часто являются в южной Персии. Г. Ханыков видел их только два раза: в Тебризе в августе или сентябре 1856 г. и в Сери-Иезд 12 апреля 1858 года. Вот описание последнего явления. Около 4 часов пополудни масса пыли темного цвета показалась над горизонтом на северо-востоке, и подобно высокой и сплошной стене медленно стала приближаться к деревне Сери-Иезд; на барометре между тем не замечалось никаких существенных изменений. Эта подвижная стена отражалась на голубом небе в виде длинного параллелограма, которого только один угол был виден, и по мере того как она приближалась к деревне, показывались на ее поверхности остроконечные смерчи, как будто предшествовавшие главной массе пыли. Лишь только туча приблизилась к деревне на расстояние одного километра, совершенно стемнело, до такой степени, что когда средина тучи повисла над деревнею, то сделалось темнее чем обыкновенно бывает во время полного солнечного затмения. Едва можно было разобрать положение стрелок циферблата на карманных часах. Туча проходила над деревнею в продолжении пяти минут и барометр нисколько не изменялся ни прежде ни после ее прохода. Ветер был довольно сильный, впрочем не изломал ни одного дерева в саду. Наконец термометр несколько понизился, как это обыкновенно случается когда тучи закрывают солнце. После прохода тучи поля и крыши домов были покрыты толстым слоем глинистой, весьма мелкой пыли.

Вот главные географические результаты добытые г. Ханыковым во время его путешествия по Хорасану. Этнографические [138] исследования автора составят содержание второй части его труда, о которой в свое время надеемся дать отчет нашим читателям.

* * *

Мы с истинным наслаждением прочитали прекрасное сочинение г. Ханыкова. Автор умеет излагать научные результаты своих исследований с такою ясностью и увлекательностью, что раз принявшись за чтение его книги, почти невозможно оставить ее не дочитавши до конца.. Но и к этому наслаждению примешивается капля горечи. Невольно задаем себе вопрос, почему мы должны знакомиться с трудом г. Ханыкова из французской книги? Неужели мы всегда должны будем искать в иностранных книгах и журналах результатов путешествий, совершенных русскими путешественниками? Что книга г. Ханыкова явилась на французском языке, — это конечно явление весьма естественное: подобные труды, совершаемые нашими учеными, необходимо должны быть известны за границею. Но почему она не явилась прежде, или по крайней мере одновременно, на русском языке? Еще в прежнее время можно было бы легко объяснить себе такое явление. Круг читателей серьезных книг у нас был весьма ограниченный; можно было опасаться, что книга не разойдется в публике и автор или издатель останутся в накладе. Но кажется в настоящее время этого уже не может случиться. Достаточно припомнить себе какой успех имели в нашей публике Путешествие в Китай Ег. П. Ковалевского и Фрегат Паллада Гончарова, чтобы убедиться, что и у нас теперь дельно написанное сочинение находит много читателей.

По этому мы считаем себя в праве выразить надежду, что сам автор, или наше географическое общество, принимавшее столь деятельное участие в снаряжении Хорасанской экспедиции, в скором времени обогатят нашу литературу русским изданием прекрасного путешествия г. Ханыкова.

Текст воспроизведен по изданию: Memoire sur la partie meridionate de l’Asie Centrale, par N. de Khanikoff // Журнал министерства народного просвещения, № 9. 1862

© текст - ??. 1862
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
©
OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМНП. 1862