СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ДЖИЛЬС ФЛЕТЧЕР

О ГОСУДАРСТВЕ РУССКОМ

OF THE RUSSE COMMON WEALTH

ВВЕДЕНИЕ

О первом из наших авторов, Джилсе Флетчере, известно, что он был доктором гражданского права и «мейстером богомольных книг», то есть магистром теологии английской королевы Елизаветы I, родился в Кенте в 1548 г. и воспитывался в Кембридже. В 36 лет у него родился сын Финеас, который также получил образование в Кембридже, а впоследствии стал известным писателем и стихотворцем. Вероятно, здесь не обошлось без влияния отца, которого, по некоторым данным, современники именовали поэтом. Поскольку источников о личности Флетчера у нас очень мало, то из известного можно еще добавить, что его брат, Ричард Флетчер, был епископом бристольским, ворчестерским, а затем даже лондонским. Очень меткое определение нашему автору дал Н. М. Карамзин: «...приехал в Москву доктор Флетчер. Сей более ученый, нежели знатный посланник». Случилось это в 1588 г., и целью дипломатической миссии было заключение дружественного союза и восстановление торговых отношений Англии с Россией. Прибыл Флетчер в Холмогоры в начале сентября. С известием о нем и за царским разрешением на въезд посланника в Москву был отправлен гонец. После завершения всех формальностей в сопровождении пристава посольство наконец отправилось в путь и 25 ноября прибыло в заснеженную столицу Московии. Впоследствии Флетчер вспоминал, что «от одного взгляда на зиму в России можно замерзнуть». Обратно выехали только 6 мая следующего года, но около двух месяцев прожили в Вологде, ожидая царского ответа на новую грамоту, полученную от королевы Елизаветы I. В середине июля из Москвы был отправлен указ вологодскому воеводе об отпуске посольства в Холмогоры, а оттуда в Лондон. Вернувшись, Флетчер подал отчет английскому министерству, а затем написал публикуемое нами сочинение.

Надо сказать, что «дело Марша» весьма запутано. В ходе разбирательства он уличил своих сограждан в политическом шпионаже и преступной торговле. В результате в уплату его долга были конфискованы товары компании. Будучи уже в Англии, Марш объявил, что все долги велел ему делать ближний царю думный посольский дьяк Андрей Щелкалов, который дал слово «очистить его и помочь собрать все долги». Андрей Яковлевич Щелкалов известен в нашей истории как расчетливый политический делец, «пронырливый, умный и злой», о котором иностранцы говорили: «Это хитрейший скиф, какой когда-либо жил на свете». Флетчер передал слова Марша государю [8] и получил ответ, что «Марш вор ведомый, сказал слова ложные и то ли великое, что королевские думные люди такого вора не обличили».

 Содержали Флетчера в Москве под строгим надзором, не признавали за ним ранга посланника, а подарки королевы Елизаветы I с презрением вернули «по причине их ничтожности». Соответственно вызывающе вел себя и Флетчер, отказавшись произнести полный титул царя, что являлось грубым нарушением дипломатического церемониала. Однако «дело Марша» было лишь поводом, в то время как истинная причина конфликта состояла в том, что Россия в это время шла на сближение с Империей и Испанией. Ниже мы расскажем о сложных и затянувшихся переговорах с имперским послом Н. Варкочем.

Но существовала еще и обратная сторона: стереотип восприятия России у Флетчера тесно связан с его собственным стереотипом восприятия английских порядков; ибо «человек смотрится, как в зеркало, в другого [9] человека». В изображении русского тиранического ления англичане могли без труда увидеть зеркальное отражение порядков времен Тюдоров — Генриха VIII Марии Кровавой и самой Елизаветы I. Как справедливо заметил один из исследователей книги Флетчера, «она должна рассматриваться не только как записки о России, но также и как книга об Англии: то, что Флетчер говорит о России, показывает и то, что он думает об Англии...» (Fletcher G. Of the Russe Commonwealth. — Cambridge, Mass., 1966. — P. 26.). Когда в Лондоне вышло в 1591 г. первое издание публикуемого нами сочинения Флетчера, министр Сесиль запретил его и почти все экземпляры были уничтожены. Частично и в отрывках книга стала издаваться в Англии начиная с 1625 г. В России ее перевод был впервые напечатан лишь в 1848 г.

Какими же источниками пользовался Флетчер? Для столь фундаментального труда, который он написал, восьми месяцев пребывания в России было явно недостаточно. Тем более что он не знал русского языка и наблюдал окружающую действительность из окна или в сопровождении пристава. Свои сведения он мог получить от английских купцов, в том числе А. Марша. Значительное влияние на записки большинства иностранцев, в том числе и Флетчера, оказало сочинение австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Москве в 1517 и 1526 гг. (Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. — М.: Изд-во Московского университета, 1988. — С. 45.) Но основным источником информации для Флетчера был агент английской торговой компании Джером Горсей, живший в России в 70—90-е годы XVI в. и много знавший об этой стране (Джером Горсей. Записки о России XVI — начала XVII в. — М.: Изд-во Московского университета, 1990. — С. 33.). Надо сказать, что плагиат — характерное явление для многих сочинений иностранцев. Это не считалось предосудительным, было даже почетно пересказать классические труды Герберштейна, Флетчера, Олеария.

Герберштейн — единственный автор, знавший славянский язык, он изучал летописи, переписывал законодательные и юридические памятники. Горсей также уверяет своих читателей, что он знаком с русскими летописями. Иного мнения придерживается Флетчер, доказывая, что у русских «нет ни истории, ни памятников старины». Являясь правоверным протестантом, он уверяет, что православное [10] духовенство — противник просвещения: «Будучи сами невеждами во всем, они стараются всеми средствами воспрепятствовать распространению просвещения, как бы опасаясь, чтобы не обнаружилось их собственное невежество и нечестие». И это в то время, когда реформация, иезуиты, угроза унии вызвали необычайное книжное творчество русских православных людей и им пришлось создавать оригинальную литературу апологетического и полемического характера.

Не ссылаясь на Герберштейна, Флетчер полностью списал у него известную геродотовскую легенду об усмирении скифами своих рабов. Господа ушли на войну, и жены, не дождавшись их возвращения, вышли замуж за рабов. Когда господа вернулись домой, им навстречу вышло войско рабов. Господа двинулись на него с кнутами. Это показалось рабам столь страшным и дало им такое напоминание о значении кнута, что они все бросились бежать, как овцы, гонимые пастухом. Нетрудно увидеть определенную тенденциозность обоих авторов, применивших эту легенду по отношению к новгородцам.

Но все же, как уже говорилось, основной источник сведений для Флетчера, особенно о времени Ивана IV и Б. Годунова, — это Горсей. Флетчер как ученый систематизировал и группировал его данные, обобщая и используя их для своих доказательств. Он создал свою концепцию, во многом соответствующую действительности, расположения политических сил в России, заменяя лишь действующие лица. На месте Грозного не царь Федор Иоаннович, а фактический правитель Борис Годунов. Борется он с боярскими родами не как с врагами государства, а как со своими конкурентами на царский престол. Провидчески предсказал Флетчер смерть царевича Дмитрия и тяжелое бремя Смутного времени: «Вот в каком положении находится царский род в России.., который, по-видимому, скоро пресечется со смертью особ, ныне живущих, и произведет переворот в русском царстве». Вероятно, в данном случае это не смутное предчувствие, а отголосок современных Флетчеру убеждений народа. С другой стороны, он же ошибочно считал, что «заговора между войском и простым народом опасаться также нельзя, потому что цели их слишком между собой различны и противоположны». Флетчер желал и видел будущее России только в одном. «Это безнадежное состояние вещей внутри государства заставляет народ, большей частью, желать вторжения какой-нибудь внешней державы...» Вспомним, что Англия в это время вступала на путь колониальной державы и необходимо [11] было создать определенный стереотип правил обращения с зависимыми странами. Среди прочих существовал и проект захвата англичанами русского Севера в 1614 г. Отсюда берет свои истоки столь распространенный в XVI—XVII вв. среди английских путешественников и даже в народной лирической поэзии образ «рожденного рабом московита».