СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПУТЕШЕСТВИЯ МАРКА ПОЛО

ПУТЕШЕСТВИЯ ВЕНЕЦИЯНЦА МАРКА ПОЛО В XIII СТОЛЕТИИ, НАПЕЧАТАННЫЕ В ПЕРВЫЙ РАЗ ВПОЛНЕ НА НЕМЕЦКОМ ПО ЛУЧШИМ ИЗДАНИЯМ И С ОБЪЯСНЕНИЯМИ АВГУСТОМ БЮРКОМ.
С ДОПОЛНЕНИЯМИ И ПОПРАВКАМИ КАРЛА ФРИДРИХА НЕЙМАННА.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Для путешественника, при исполнении его предположений, обстоятельства и разные условия никогда не соединялись так выгодно и необыкновенно, как для Марка Поло. Пребывание и путешествия этого Венециянца в Азии приходятся в самое замечательное время для этой части света, которая была еще «terra incognita» для тогдашних Европейцев. Чингис-Хан и его преемники покорили Монгольскому владычеству обширные пространства западной и высокой Азии; Кублай-Хан окончил завоевание Китая, в то время самого образованного, населенного и богатейшего царства в свете, и в продолжение своего правления основал государство, единственное в Истории по его чрезвычайной обширности. Ко Двору этого Великого Татарского Хана прибыл Марко Поло с своим родом могущественный, проницательный Государь угадал способности очень даровитого молодого человека и много раз возлагал на него посольства в разные страны своего царства. Любознательный Венециянец пользовался выгодою выпадавших случаев для того, чтобы при своем светлом и глубоком уме, везде делать наблюдения, собирать сведения о народных нравах, государственных учреждениях, особенностях природы тех краев, быте городов, и написать для себя живую картину всего виденного и узнанного, которая с невозмущаемым простодушием схватывала предметы в их настоящем виде и передавала их без всяких прикрас. Почти все, виденное Европейцем, должно было казаться [II] для него ново и необыкновенно: в строгом и простом изображении предметов, при всей их странности и необычайности, состоит высокое М. Поло. При всем том, что современники и потомки этого путешественника чувствовали важность его известий, все его рассказы были для них так чудны, новы и необыкновенны, что они часто не умели оценить сочинителя. Только в новейшее время, благодаря исследованиям и объяснениям известных ориенталистов, историков и географов, отдана справедливость путешествиям М. Поло; они оценены по достоинству, чего заслуживали, тем более, что их великая важность возвысилась не только в археологическом отношении, но имеет значение и для настоящего состояния Средней и Восточной Азии, при постоянной неподвижности быта этой части света, а меж тем она стала особенно любопытною и важною для Европы.

Итальянские, Английские и Французские ученые старались наперерыв издавать и переводить это важное творение Средневекового путешественника и снабжали его необходимыми для понимания изложения объяснениями: одна Германия отстала в этом деле: в оба последние столетия там не явилось ни одного замечательного перевода славного путешественника, хотя в новейшее время, особливо Немецкие ученые, пособили лучше понять и оценить М. Поло: Клапрот в разных, хотя и на Французском написанных, рассуждениях, Нейманн во многих ученых статьях, и Риттер в его огромном сочинении об Азии. По следам их и я отважился пополнить пробел в Немецкой литтературе и предпринять Немецкое издание путешествия М. Поло, с объяснениями. Я имел ту очень простую выгоду перед прежними издателями и объяснителями, что для своего дела мог пользоваться трудами их и других новейших ученых, писавших о М. Поло. Хотя и я не избежал некоторых ошибок, однако с помощию этих ученых успел, наконец, предать [III] собственные мнения и объяснения, относительно современного состояния Китая, и восстановить в явно ошибочных местах правильный и подлинный вид текста Рамузио, сличив их с прочими изданиями, а этот текст справедливо считается лучшим и полным.

Книга уже подвигалась в печати, когда я имел честь беседовать о своем предприятии с Профессором Нейманном в Мюнхене. Этот, как известно, один из первых и знаменитых знатоков Восточных языков и истории, посвящал особенное внимание путешествиям М. Поло, с любовию глубоко изучил его и с давних пор собирал и писал на него объяснения. С благородным соревнованием к делу, он счел себя вызванным приложить к этому изданию свои примечания и поправки; благодаря тому, объяснения от разных воззрений получили ту полноту, какая только возможна в наше время.

А. Б.

ВСТУПЛЕНИЕ

Высокая Азия, которой северную границу составляют горные цепи, отделяющие ее от Сибири, а южную Корея, Китай, Тибет, река Сигун и Каспийское море, - огромное пространство от Волги до Японского моря, - с незапамятных времен населялась кочующими народами, принадлежавшими к трем известным племенам: Турецкому, Татарскому или Монгольскому и Чурчскому или Тунгузскому: это разделение известно больше по различию языков сих народов, нежели по их физическим особенностям (Здесь я следую преимущественно «Histoire des Mongols, par C. D’Ohsson».).

Китайская история упоминает уже в самое раннее время о кочевниках высокой Азии, под именем Северных варваров. Она сохраняла воспоминание о самых главных переворотах, потрясавших эту страну, и о Государствах, являвшихся там одно за другим. Первое варварское владычество, встречаемое в Китайских летописях, было владычество Гионгну (Hiongnu), продолжавшееся до 93 года no Р. Х. Для защиты Китая от вторжения этих варваров, почти за два с половиною столетия до нашего летосчисления, построена была великая стена, обходившая всю границу этой великой Империи.

После них разные племена повелевали Китаем: так, около 1125 года Чурчи, кочующий народ, живший на самом южном [2] краю Татарии. Этот народ завоевал третью часть Китая, и вожди его основали там царство, известное под именем Кин (Kin) или Золото: это название принято было царствующим родом. К югу оно простиралось до реки Гоаи (Hoai), отделявшей его от той частя Китая, которая оставалась еще под властию Китайских Императоров дома Сонг; к востоку граничило с Японским морем; к западу - с Королевством Гиа (Hia) или Тангут, заключавшим часть Шен-си; к северо-западу и до великой степи Ша-мо с Государством Кара-Китай. Его пределы простирались к северу до реки Амура и озера Байкала и заключали всю Татарию, кочевники которой были его данниками.

Эти воинственные орды всегда были бичом Китая. Бедность северных соседей не могла соблазнять их хищничества; Сибирь населена была племенами звероловов, бродивших по ее неизмеримым лесам. Итак кочующие народы верхней Азии, в порядке гражданственности, занимали место между племенами, живущими охотою, и земледельческими народами. Если обстоятельства помогали их страсти к разбоям, кочевники Татарии врывались в Китай, опустошали эту страну, прежде нежели собирались отряды дм изгнания их, и удалялись с добычею и пленниками по Великой Степи, где преследование их было трудно. Никогда не могла удержать их стена, построенная для защиты Китая от их набегов и для преграды их вторжениям в его пределы. Китайское правительство обыкновенно нанимало в свою службу целые орды таких варваров, бродивших на северных пределах Империи: так поступало оно для защиты этих пределов от других народов Татария; эта система, без сомнения, была вредна для Китая. Самое верное средство, к спасению от их оружия, состояло в том, чтобы поддерживать раздоры между их вождями, - и старание о том было гласным предметом Китайской политики. При содействии таких раздоров, Китайские Императоры становились верховными Государями этих кочующих орд: они принимали присягу в верности от их Танъю или Ханов, награждали их [3] почетными титлами, жаловали землями, давая им печать, грамоту, королевскую одежду, знамя и трубы. Но когда эти орды соединялись под властию даровитого и честолюбивого вождя, они сами предписывали законы Китайскому Государю. Он бывал принужден покупать у них мир ежегодною данью в серебре и шелковых тканях; ему приходилось утолять ненасытную алчность Татарских Князей; часто являлись к нему посольства от них за подарками, состоявшими в шелковых тканях, полотне, чае, серебре; он не мог отказать Князьям этих кочевников в руке Принцесс своего семейства. В начале XIII века западная часть Татарии от Енисея и верховьев Иртыша населилась Турецкими народами: Киргизами, Уйгурами, Огузами, Кипчаками, Карлуками, Канкалиями, Калладжами, Агачерами и т. д.; это народы, более пяти столетий дававшие Государей большей части Магометанских земель Азии и Африки.

Восточные страны, к востоку от горы Гин-ган, где истоки реки Сонгары, принадлежали народам Тунгузского племени, владевшим тогда северною частью Китая: их потомки - нынешние повелители всего этого Государства. Промежуточные страны, к северу от Великой Степи Шамо, заняты были народами Татарского племени, которые, соединясь под знаменами Чингис-Хана, покрыли развалинами и кровью почти всю Азию и Восточную Европу. Эти Татарские народы, данники Империи Кин, имели большое взаимное сходство в чертах лица, языках, нравах, обычаях и суеверии. Между ними есть народы: Найманы, Кераиты, Неркиты, Уйраты, Джелайры, Татары, Онгуты, Тангуты и проч. Монгольский народ владел страною, лежавшею к югу от Байкальского озера: из его многочисленных племен Баяуты кочевали на берегах Селенги, Кунг-Караты вблизи высокой горной цепи, отделявшей землю Татар от земли Чурчей; но орда, принадлежавшая Чингис-Хану, имела свою землю в высоких горах Бергаду или Буркан-Калдун, где вытекают многие реки, из которых одни, на пр., Тула, впадают в озеро Байкал, другие, как Онон и Керулан, теряются в Восточном Океане. Имя этой Монгольской орды было Кият; следовательно, [4] Темучин, получивший в последствии такую страшную известность под именем Чингис-Хана, родился на нынешней границ двух величайших Государств в свете. При рождении он держал в руке кусок запекшейся крови: так рассказывают о нем.

Когда отец его, Есугай, умер, ему было 13 лет: орды пренебрегали власть ребенка и в открытом бою разбили его приверженцев. Изведав много раз превратности судьбы в кровопролитных битвах, вызванных честолюбием Монгольских Князей, добивавшихся верховной власти, Темучин, наконец, уничтожал своих соперников. Когда же покорилась ему большая часть Монгольских племен, он подчинил, один за другим, все народы Татарии, и велел провозгласить себя Царем под именем Чингис-Хана (величайшего из Ханов); вместо присяги Государю Северного Китая, которого все еще был данником, он, во главе многочисленной конницы, вторгнулся в эту страну и разорил ее до берегов Желтой реки. С огромной добычей он покинул Китай за тем только, чтобы спешить к другим завоеваниям. Высокая Азия была у него в повиновении; он опустошил Заоксанию, Хоразмию, Персию; с одной стороны его войска продолжали войну в Китае, с другой грабили берега Инда и Евфрата, через Грузию пробрались к северу от Черного моря в Крым, опустошили часть России, нападали на Булгар на верхней Волге.

По разорении Персии, Чингис-Хан проникнул в Тангут, истребил население этого Государства, когда-то составлявшего часть Китая, но посреди разрушений он застигнут был тяжкою болезнию и, умирая, завещал сыновьям довершить завоевание мира.

При первых преемниках Чингис-Хана, Монголы поселились и северу от Каспийского моря, жестоко разорили Россию, которая принуждена была повиноваться им более двух столетий; прошли Польшу с убийствами и пожарами, завоевали берега Евфрата и Тигра, Грузию и Малую Азию, ниспровергли престол Багдадских Калифов и покорили Монгольской власти весь Китай, Тибет и часть [5] Индии до реки Ганга, так что преемники Чингис-Хана, послушные его воле, спустя полстолетия по смерти страшного завоевателя, повелевали уже почти всею Азиею.

Такое царство, слишком обширное для одного Государя, разделено было на 4-ре монархии; Китай, Тибет и Татария до Алтайских гор составляли непосредственный удел преемников Чингис-Хана; четвертый из них учредил свое пребывание в том городе, который теперь называется Пекин. Другие три Монгольские Государства признавали своим верховным Государем Китайского Императора, но принадлежали также многим отраслям Чингис-Ханова семейства. Страны к западу от Алтая до Джигуна (Гигона) составляли наследие тех, которые вели свой род от Джагатая, а страны к северу от Каспийского и Черного морей повиновались потомкам Чучи; наконец в Персии царствовали Князья, происходившие, подобно Китайскому Императору, от младшего сына Чингис-Ханова, Тулуя. Все Государи этих феодальных Государств получали свои владетельные грамоты в Пекине.

Эти четыре Монархии носили в себе начало разрушения, получившее быстрое развитие, когда Монголы перестали заниматься завоеваниями. В то время, когда могущество их еще не успело окрепнуть, его составными началами были согласие и покорность; когда же они стали повелителями покореных стран, владение всяким престолом чаще служило поводом к войнам между потомками Чингис-Хана. Главная верховная власть досталась линии последнего Государя; но старший в ней не имел никакого исключительного права, и Князья крови должны были выбирать Верховного Хана между разными соискателями. По Чингис-Ханову закону, нового Государя следовало избирать из членов его семейства, на общем их собрании, которого согласие и торжественное признание одни только могли освящать Царскую власть. Владея таким преимуществом и располагая большими землями и войсками, эти Чингис-Хановы Принцы, которых стало чрезвычайно много, при всякой [6] перемене Государя брались за оружие и сражались друг с другом, или с своим Верховным Государем. Рассказы об их кровавых раздорах наполняют всю историю Монархий Джагатая и Чучи, из которых одна пала в половине XIV, а другая в исход XV века.

Смятения безначалия около 1336 года положили конец владычеству Чингис-Хановых потомков также из Персии. В 1368 году дом его изгнан был из Китая; его потомство царствовало только над кочевыми народами высокой Азии.

Монгольские завоевания изменили весь наружный вид высокой Азии. Великие царства пали, древние владетельные Домы погибли, целые народы исчезли, другие почти совсем истреблены; везде развалины да тлеющие кости отмечали следы Монголов. Превосходя жестокостию самые варварские народы, в покоренных землях они хладнокровно убивали мужчин, женщин, детей, жгли города и деревни, истребляли засеянные поля, обращали в пустыню цветущие страны, и, однакож, поступали так не из ненависти, не из мщения, потому что едва только знали по именам те народы, которых истребляли. Можно бы подумать, что история преувеличила их страшные жестокости, если бы не были согласны в том летописи всех стран. Видим, что после завоевания Монголы поступают, как с рабами, с слабыми остатками покоренных народов, и те, кого пощадило железо, томятся под ужасною тиранниею. Их владычество было торжеством для негодяев: все благородные и честные пришли в положение забытых людей; за то самые испорченные, отдавшие себя службе этих диких зверей, в награду корыстной преданности, получали богатства, почет и власть на угнетение своих сограждан.

Для объяснения различных обстоятельств в настоящем пушествии, необходимо точнее показать здесь ближайших потомков Чингис-Хана и порядок, в каком они следовали друг за другом. Великий, но варварский, основатель Монгольских династий взошел [7] на Царской престол в 1206, а умер в 1227 году. Из четырех сыновей, отличившихся еще при жизни отца, пережили его только трое. Старший, которого имя Восточные историки пишут весьма различно, Туши, Души и Чучи (Джуджи), умер незадолго до отца и оставил сына Батыя (Бату), который управлял Западными Татарами, однакож не был Царем, и умер в 1256 году. Второй, Джагатай или Ягатай, получил в наследственную долю, хотя в качестве подручника, Заоксанию и Туркестан. Он не занимает места в ряду Царей. Третьего, Оготая или Октая, Чингис-Хан объявил преемником Царского сана, с титулом Каана (Какана), то же, что Великого Хана, или Хана Ханов. Старший брат добровольно принес ему присягу, отдавая справедливость его отличным правительственным способностям. Он занят был покорением областей Гонана и Шенси, потому то Оготай в 1229 году поставил правителем в Каракоруме младшего брата, Тулуя, до своего возвращения в эту тогдашнюю столицу Монгольских Царей. В 1234 году было окончено завоевание северных областей Китая или Государства Кин; к ним Оготай присоединил еще некоторые южные области. В 1235 году племянник и полководец его, Батый, вторгнулся в Россию взял Москву, опустошил Польшу и Угрию, распространил ужас по всей Европе, и Европейские Государи отправили посольства к его Двору. Месопотамия, Сирия и Царство Сельджуков в Малой Азии подвергались вторжениям губительных армий Оготая до тех пор, пока смерть его, после 13-тилетнего царствования, в 1241 году, остановила все дальнейшие походы, и его полководцы нашли необходимым вернуться в пределы царства. Верховная власть перешла к одной из его жен, по имени Туракине, которая сохраняла ее 4 года и потом возвела на престол своего сына, Куюка или Гаюка, царствовавшего только 3 года и умершего в 1248 году. Такое же междуцарствие и женское правление продолжалось до воцарения Мангу, сына Тулуя, четвертого из сыновей Чингис-Хана. Персия и Хоразан были удел царства, отданный Тулую, который умер в 1232 году, сражаясь под [8] начальством своего брата, Оготая, на западной Китайской границ. Тулуй оставил 4-х сыновей, и все они были даровитые люди: Мангу, Кублай, Гулагу и Арик-Буга. Представительное право наследства было за Батыям, сыном Чучи, но он уступил его Мангу, своему двоюродному брату, и усердно хлопотал за него на сейме Эмиров, которые и возвели на престол Мангу в 1251 году. Этот поставил Кублая своим Наместником в Китае, а Гулагу поручил в управление южные земли, которые тот привел в повиновение. Сам он пошел, в 1257 году в Китай, предался там пьянству и умер от заразы, свирепствовавшей в его войске, при осаде Гочеу (Ho-tscheuu) в 1259 году. В это время Кублай находился в области Гу-куанг (Hu-kuang) и напрягал все усилия для овладения ее столицею, Кво-чеу (Quo-tscheou) или Ву-чанг-фу (Vu-tschang-fu), но был отозвав для укрощения мятежа, поднятого его младшим братом, Арик-Бугою, которого Мангу оставил своим Наместником в Каракоруме. Довольный уплатою ежегодной положенной дани с Сонгского Царя, владетеля Манджи или Южного Китая, он отступил на север и в 1260 году провозглашен Великим Ханом в Кай-пинг-фу (Kai-ping-fu). Сказывают, что он несколько времени медлил принимать этот титул, и изъявил согласие только тогда, когда прибыл гонец от его брата, Гулагу, с настоятельным предложением ему верховной власти. Можем полагать, что это тот самый гонец, который заходил в Бухару, по дороге из Персии в Китай, в бытность в этом городе Николо и Маффио Поло, а временем того можно было бы поставить 1259 год.

Покорением всего Китая и Тибета Кублай доставил царству самые обширные пределы и был последним верховным Государем над всеми Монгольскими завоеваниями. Этот Государь, очень умный и с прекрасными стремлениями, отличался от других Монгольских Государей тем, что принял образованность и веру Китайцев и старался распространять их между своим народом, [9] одичавшим от долговременных войн и завоеваний: он водворил в Государстве гражданский порядок и устройство, поставил во главе управления сведущих и опытных людей и был покровителем искуств и ремесл в их Китайском виде. Жаль только, что он не мог навсегда заглушить в себе природной дикости своего народа; кроме того, его похвальные усилия не редко помрачались скупостью; при всем том, можно почитать его великим Государем. К его-то Двору прибыл Марко Поло с отцом и дядею. При содействии и покровительстве этого Хана, Поло имел все средства для точного изучения страны и сообщения таких прекрасных очерков ее, которые еще и теперь не только удовлетворяют обыкновенному любопытству, но и пользуются ученым значением, благодаря неподвижному и неизменяемому состоянию Азии. Мы будем придерживаться их в этой книге, присоединяя свои соображения и объяснения. Теперь сообщим только то, что узнали о жизни Марка Поло.

Когда Монголы, словно тучи саранчи, ворвались в Европу, покорили восточные ее страны своей ужасной власти и опустошили их, Европейские Государи, в страхе, чтобы свирепые орды не внесли разрушения и в их Государства, стали помышлять, как бы отвратить такую беду.

Слышно было, что некоторые Монгольские вожди расположены к Христианскому исповеданию. В стан страшной орды Папа послал монахов, которые могли считать себя мучениками этого печального Посольства; им поручено было увещевать Монголов именем Иисуса Христа, чтобы они прекратили свои вторжения и жестокости, также разузнать их намерения и расположить их к Католической вере. Так отправился Асцелин с тремя другими монахами в Персию, ко двору Баиот-ной-Хана; Францисканец Плано Карпини, посланный Папою, при постоянных лишениях и опасностях прошел все обширные страны до главного гнездилища Монгольских орд: от него мы получили первое описание этих стран и Двора Великого Хана Куюка, второго преемника Чингис-Ханова, выбраните в то же самое время. [10]

Людовик Святой послал Францисканского монаха Рубруквиса со многими товарищами в Монгольские страны, для узнания их веры и расположения Князей, если можно, к Християнству: монах прибыл ко Двору Императора Мангу, и оставил нам также описание всего, что видел там замечательного.

Владычество Монголов простиралось от Японского моря до пределов Германии: вся Россия зависела от них. Но после страшной битвы при Лигнице, где, не смотря на долгое и храброе сопротивление Немцев, Монголы истребили их, эти завоеватели не распространяли дальше своих вторжений. Ходили слухи о громадных сокровищах, собранных в столице Монгольских Государей, а особливо при Дворе Великого Хана. В этом огромном Царстве, после первых ужасных битв, настала некоторая тишина. Может быть, из любопытства, или из корысти, некоторые Европейцы, не смотря на опасности, ездили ко Двору Монгольской орды; таковы были Венецияне, которых путешествия и наблюдения составляют содержание нашей книги.

У одного Венециянского патриция или дворянина, родом Далмата, Андрея Поло да С. Феличе, было три сына: Марко, Маффио и Николо; второй из них, дядя, и третий, отец нашего писателя, были купцы в Венеции, в этом богатом и гордом городе, где торговля находилась в высоком уважении и первые городские сановники вели ее в самых огромных размерах. Эти братья, кажется, сообща занимались торговыми делами: подстрекаемые духом торговых предприятий, который отличал их земляков и особенно поддерживался правительством, они собрались в торговое путешествие в Константинополь, который в то время находился в самых тесных сношениях с Венециею. Константинополь был отнят у Греческого Императора соединенным оружием Франции и Венеции: представители последней, вместе с Балдуином II, имели важное участие в Императорском управлении. О временя прихода туда наших купцов известия очень разногласны. Наибольшее число [11] рукописей и печатных изданий относят его к 1250 году, некоторые из них к 1252, а другие, вопреки всякому смыслу, к 1269 году (Балдуин II был прогнан с Византийского престола оружием Греческого Императора Михаила Палеолога в 1261 году.). Но, соображая все современные обстоятельства, видим, что отъезд их из Константинополя (а не сказано, что им встретилась остановка) мог произойти не прежде 1254, или 1255 года.

Их странствования и приключения, также возвращение в Италию и вторичное путешествие, вместе с сыном Николо, Марком, описаны этим последним в настоящем сочинении: мы стали бы только повторять его, если бы распространились о том подробнее.

После двадцатичетырехлетней отлучки, они воротились на родину в 1295 году.

Следующие подробности о жизни их мы передаем преимущественно по рассказам, которые обыкновенно ходили в изустном предании между их земляками и были собраны заботливым их издателем, Рамузио, писавшим почти спустя два столетия с половиною после М. Поло.

Тотчас после благополучного приезда их на родину, говорит он, с ними случалось то же, что и с Улисом, по возвращении его в Итаку. Их не узнавали даже самые близкие родные, истому что разнесся слух об их смерти, которому везде давали полную веру. Продолжительность их отсутствия, многие трудности, которым подвергались они в долгом странствовании, горе и заботы, ими перенесенные, совсем изменили их наружность: во всем их существе явилось много Татарского; на родном языке они говорили с каким-то странным призвуком и варварскими выражениями. Да и в одежде их из грубого сукна, к тому же еще поношенной, не было ничего похожего на платье Итальянцев. Жилище их рода, красивый и огромный дворец, находился в улице св. Джиованни Хризостома (Иоанна Златоуста) и сохранился [12] еще до времен Рамузио, известный под названием: «La corte del Milione, двор милиона: это название объяснено будет ниже. Некоторые из их родни присвоили себе этот дом и не пускали в него наших путешественников; а жители города не хотели им верить, что они в самом деле те лица, за которых выдавали себя: пришлецам стоило больших трудов убедить их, что люди, так изменившиеся и непохожие на себя по одежде, настоящие сочлены дома Поло, которых так долго считали в числе умерших. Чтобы узнала их вся родня, да и город Венеция получил правильное понятие об их значении, они придумали совершенно особенный способ: подробности того переданы Рамузио в его молодости другом его М. Гаспаро Малипьеро, старым Сенатором, вполне достойным доверия; дом его был рядом с домом рода Поло, и он сам слышал эти подробности от своего отца и деда, также и от других стариков в соседстве.

С такою целью они сделали в доме у себя пышный пир, на который позвали свою многочисленную родню и друзей. В ту минуту, когда гости собирались итти к столу, три путешественника вышли из одной комнаты, одетые в длинные, достававшие до полу, платья из яркого красного атласа, какие носились в то время при торжественных случаях. Когда гостям подали воду для умыванья рук, и они хотели садиться за стол, путешественники скинули с себя платья и надели такие же из красного штофа, а прежние разорвали на куски и разделили прислуге.

Потом, когда сняты были первые блюда, они опять надели платья из красного бархата и сели за стол, а штофные разделяли по прежнему; под конец пира розданы также и бархатные платья: хозяева явились в таких же простых одеждах, в каких были и гости. Все изумились тому, что видели, жадно хотели знать, что еще будет после. По окончании стола, когда прислуге велено было выйти. Марко Поло, как младший, встал, ушел в соседнюю комнату и тотчас же вернулся с тремя, грубыми, изношенными [13] платьями, в которых они в первый раз вошли в дом. Братья стали резать ножами края этих платьев, распороли подкладку и достали множество самых драгоценных камней: рубинов, сафиров, карбункулов, алмазов и смарагдов; все эти камни зашиты были в платья так искусно, что вовсе нельзя было подозревать, какие драгоценности там хранились. Покидая Двор Великого Хана, Братья Поло обменяли все свое богатство, нажитое по его милости, на самые дорогие камни, потому что легче было нести их, и хорошо рассчитали, что в долгом и трудном странствовании им нельзя будет иметь при себе такую огромную сумму золотом. Страшное богатство, вдруг разложенное в беспорядке, показалось так чудным и до того поразило зрителей, что они долго оставались неподвижными, а опомнившись, почувствовали себя вполне убежденными, что люди, стоявшие перед ними, в самом деле почтенные и благородные господа из дома Поло, в чем сомневались сначала, и оказывали своим хозяевам самое глубокое уважение.

Всякой читатель, замечает Марсден, сам может составить себе мнение о степени достоверности этого анекдота, при свидетельстве, с каким он был передан; но он показывает какую-то смесь тщеславия и глупости, вовсе несовместную с характерами таких степенных и благоразумных людей, какими Поло показали себя в прежней жизни. От того-то я и не расположен верить ему и приписываю эту историйку плодовитой изобретательности их современников, или, может быть, последующего поколения, которое считало нашего сочинителя героем романа и нередко делало его предметом насмешки (По смерти М. Поло, говорят Е. Амореттн, основываясь на авторитете Ф. Якопо де Акви, над ним насмехалась в маскерадах: всегда кто нибудь носил его имя, представлял его на потеху народу, рассказывал всякий вздор, какой только приходил ему в голову. Позднее также поступали с Пигафеттою (Pignona Prefaz. all’Opera degli Dei Anlichi); но доследующие путешествия служат для них достаточным оправдвнием. Voyage de la mer Atlantique a l’Ocean Pacifique par le Capitaine Maldonaldo, traduit d’un manuscrit Espagnol; note p. 67.). Как бы то ни было, [14] Рамузио продолжает рассказывать нам, что как скоро слух с происшествии на пиру разошелся по Венеции, множество жителей всех сословий, от знати (нобилей) до ремесленников, бросилось к жилищу Поло, чтобы обнять их и засвидетельствовать им свое почтение. Старший брат, Маффио, получил важную должность в городском управлении; к Марку пошли молодые люди наслаждаться рассказами его. Нашедши его вежливым и разговорчивым, они посещали его каждый день и все расспрашивали про Китай и Великого Хана: всем отвечал он так учтиво и ласково, что всякой считал себя лично ему обязанным. Безотвязное любопытство вызывало, частые повторения сумм, до каких простирались Ханские доходы, считавшиеся в 10, или 15 миллионов золотых червонцев, да и другие исчисления богатств и населенности в Китае Марко также всего обыкновеннее выражал миллионами, от того-то и получил наконец прозвание «Мессер (Господин) Марко Милиони или Милионе». С этим прозванием, прибавляет Рамузио, сам занимавший важную должность, я часто встречал упоминание о нем в публичных актах Республики, и дом, где жил он с тех пор и до этой минуты назывался обыкновенно «la corte del Millione». Надобно, однакож, заметить, что Сансовино, в своей «Venetia descritta», относит простонародное употребление этого прозвания к огромным богатствам, которыми владело семейство Поло, по возвращении на родину: это все равно, как у вас называют милионщиком великого богача.

Спустя несколько месяцев по приезде их в Венецию, пришло известие, что Генуэзский флот, под начальством Лампа Дория, от острова Курцолы явился у берегов Далмации. Венециянский флот из 90 галер тотчас же вышел в море под начальством Андрея Дандоло. М. Поло, как опытный морской офицер, начальствовал одною галерою. Оба флота сошлись и вступили в бой; Венециянский разбит был с большим уроном (Это сражение, по некоторым писателям, происходило 8-го Сентября 1296 года. Следующее извлечение из «Chjnico Veneto» Сансовино странную [одно слово неразборчиво. - OCR] неверность Венецианских летописей: «1295. Giornata a Curzola co Genovezi, con perdita dell’armata Veneta e con la presa d’Andrea Dandolo, il quale per non esser condotto a Genova prigione s’occide per via. Altri scrivono 1298»). В числе пленников, [15] взятых Генуэзцами, находился и наш путешественник; он принадлежал к передовому отряду флота и храбро напал на неприятеля, но, не получив подкреплений, соразмерных с силами противников и раненый, должен был сдаться. В Генуе отвели его к темницу. Его личные качества и чудная история скоро стали известны в городе; в заключении посещали его самые знатные лица Генуя; они делали для него все, что только могли, чтобы смягчить неприятности его плена: обходились с ним с предупредительною ласковостию, как с другом; вдоволь снабжали его всем нужным для содержания и удобства.

И в Генуе, как и на родине Поло, его странные приключения были предметом живого любопытства: его рассказы, особливо про Китай и его Государя, Великого Хана, слушались с большим вниканием. Однакож ему, должно быть, надоело повторять одну и ту же историю: к счастию для успехов географической науки, которой М. Поло сообщил первое движение, он послушался совета людей, требовавших, чтобы он написал свои рассказы. Для того он вытребовал из Венеции свои подлинные записки, составленные им в продолжение путешествия и хранившиеся у отца. По этим-то запаскам, о которых он упоминает не один раз, также и по его изустным известиям, написан был рассказ каким-то Rustighello или Rustigido: это был, по словам Ранузио, Генуэзский дворянин, с которым коротко сошелся М. Поло; из сильного желания узнать что нибудь об отдаленных частях света, Rustighello каждый день проводил многие часы с своим другом в его темнице (Первый из этих двух рассказов имеет себе поддержу в авторитете рукописи Амвросиянской Библиотеки в Милане, на которую ссылается К. Аморетти в своем переводе путешествия Мальдональдо, упомянутом нами в предыдущем примечании; он говорить: «Все, что ни передает нам Рамузио о месте, обстоятельствах и о том, как написаны были история и примечания М. Поло, находится с небольшою разницею во 2-й части рукописной Хроники Ф. Якопо де Акви, которая в нашей Библиотеке». Стр. 67. Легко может быть, что эта Хроника Акви - один из источников, из которых почерпал сведения Рамузио. Марсден.). Этот письменный рассказ, должно быть, окончен в 1298 году, в котором его уже читали. [16]

Плен нашего путешественника принес много горе отцу его и дяде, тем более, что их давнишним желанием было приличное супружество М. Поло, по возвращении в Венецию. Теперь все их предположения рушились: после того, как не удались все попытки доставить ему свободу деньгами, конец его плена становился с каждым днем неизвестнее; стали даже подумывать, не кончится ли этот плен вместе с его жизнью.

При таких обстоятельствах, для них исчезла всякая надежда иметь наследников своих богатств; они держали семейный совет, как бы лучше устроить дела своего дома, и положили, чтобы Николо, хоть и старик, однако ж крепкого сложения, женился на другой жене.

Наконец, по прошествии года, Марко освободился из плена, благодаря участию, принятому в нем знатнейшими лицами Генуи и, сказать правду, всем Генуэзским народом. Воротившись домой, он нашел, что семейство отца его в это время умножилось тремя сыновьями, которых звали Стефано, Маффио и Джиованни. Как человек рассудительный и благомыслящий, Марко не пришел в смущение от такой перемены обстоятельств: он в сам думал жениться и, нашедши себе приличную невесту, женился. От этого брака у него не было сыновей, а только две дочери; одну звали Мореттою, другую Фантиною; однакож, эти имена, по их значению, можно считать только домашними, а не данными при крещении. По кончине отца, как следует любящему и благочестивому сыну, он поставил, в воспоминание о нем, памятник из тесаного камня, стоявший еще во время Рамузио, направо от входа, с надписью, что это гробница Николо Поло, жившего [17] в улице, названной нами прежде. Относительно возраста, какого достиг ваш писатель или года его кончины, земляки его не сообщили нам никаких сведений, да, кажется, не позаботились верно означать годы и в прежней его жизни. Сансовино, самый подробный Венециянский писатель, замечает только, что «под входом в церковь Св. Лаврентия, на острове Гемелле, похоронен М. Поло, по прозванию Милионе, рассказавший о путешествиях в новый свет и первый до Колумба открывший новые страны». Видим из этих слов, что, кроме заключающейся в них Географической неверности (если известие Рамузио справедливо), можно полагать наверное, что Сансовино смешал гробницу отца с гробницею сына. Но, во всяком случае, нельзя не осуждать его слишком строго за равнодушие к человеку, которым так много имеет причин гордиться его отечество. Летопись Якопо де Акви сказывает, что друзья М. Поло, для успокоения его совести, убеждали его на смертном ложе отказаться от всех сообщенных известий, или, по крайней мере, выкинуть из них такие, которые свет считает баснями, но он с неудовольствием отвергнул этот совет и тут же объявил, что всегда далек был от хвастовства и не рассказал даже и половины из тех диковинок, какие видел. Его завещание надобно отнести к 1323 году: в таком случае всей его жизни, с 1234 по 1324 год, было около 70 лет. Что касается до других членов его семейства, то кажется, что Марко умер еще до отъезда Маффио и Николо в Константинополь (Чтобы яснее представить читателю тот период Истории, в котором жил М. Поло, здесь надобно сказать о современных ему Государях и о жизни некоторых других передовых лиц. Рудольф Габсбургский был, по влиянию Папы Григория X, избран в Римские Короли в 1213 и умер в 1291 г. Эдуард I-й Английский царствовал с 1272 но 1307 г. Филипп III и Филипп IV Французские с 1270 по 1314 г. Альфонс X, Санхо IV и Фердинанд IV Испанские с 1252 по 1312. Альфонс III и Денис или Дионисий Португальские с 1246 по 1325 г. Папа Григорий X избран в 1271, а Климент V умер в 1314 г. Балдуин II, Латинский Император к Константинополе, изгнан оттуда в 1261 году Греческим Императором Палеологом, умершим в 1284 г. Андроник II, Императ. Греческий умер в 1332 г. Фома Аквинский в 1274 г. Сицилийская вечерня была в 1282 г. С.-Жан-д’Акра была покорена Сарацинами в 1291 г. Рожер Бакон умер в 1292 г. Дунс Скот в 1308, а Данте Алигьери 1321. Компас должен быть изобретен в 1303 г. (смотри остроумное рассуждение Тирабоски в Storia della Letteratura Italiana, ч. IV, стр. 180-190, где он старается доказать, что компас не был принесен из Китая семейством Поло); порох изобретен не прежде 1380.), и из особенного [18] уважения к его памяти, супруга Николо дала своему сыну имя умершего дяди. Из трех сыновей Николо, от второго брака, один Маффио имел семейство. Оно состояло из пяти сыновей и дочери, по имени Марии; но как все сыновья померли без наследников, то по смерти ее последнего брата, которого звали также Марко, к этой Марии перешло наследство всем отцовским имением. С кончиною брата ее, Марка, в 1417 году, пресеклась мужеская линия семейства Поло. Наследница выдана за муж в благородный дом Тривизино, который особенно прославился в летописях Венецианской Республики.

* * *

После сообщенных нами подробностей, Марсден продолжает рассказывать следующее о жизни М. Поло:

Хорошо известно, что когда рассказ о путешествиях М. Поло появился в исходе XIII-го столетия и разошелся в рукописи, известия его об иноземных краях, о которых до тех пор ничего не слыхали, также и о тамошних нравах, не согласные с понятиями, ходившими о варварах Татарии, долгое время не принимались за правду всеми земляками путешественников и были предметом насмешек, да и более ученые люди везде читали эти известия с недоверчивостью. Находили противным здравому смыслу, чтобы тогда, как Запад наводняли и разоряли Монгольские орды, казавшиеся, по своим неистовым делам и страшному имена, гораздо более дикими, нежели были на самом деле, могли существовать другие племена из той же породы кочевников и под [19] властию одного с ними Государя, но составлявшие славное и образованное царство, с благоустроенным управлением, с прекрасными городами, полными промышленной деятельности, и рынками обширной торговли, в сравнении с которыми сама Венеция казалась ничтожною. Но наука постепенно подвигалась вперед; чаще стали открываться случаи к узнанию истинного положения Государств и природы отдаленных стран и к предпринятию дельных исследований, вместе с чем и достоверность путешествий Поло находила просвещенных защитников, а в новейшее время ему отдают справедливость все лучшие писатели по Истории и Географии.

Можно бы было надеяться, что это путешествие будет оценено не так медленно по его истинному достоинству. При всех его недостатках, если судить о нем по правилам художественного произведения, оно первое сообщило Европейцам точное понятие о Китае, описав для них положение этой страны, также и совсем неизвестной до тех пор Японии, сверх того Великого Океана, о котором думали, что он в непосредственной связи, даже одно и то же с Западным Океаном, чем самым произведение М. Поло повело к важным открытиям Испанцев и Португальцев в XV столетии (Рамузио, рассказывая об источниках, из которых Король Португальский, Иоанн II-й, заимствовал свои известия об Индии, говорит: «E massimamente da quello (libro) del magnifico Messer Marco Polo il qual fu portato in Lisbona dall’illustre Infante Don Pietro fino all’bora che egli fu nella citta di Venetia l’anno 1428. E dicono l’historie Portoghesi che fu presentato in Venetia per un singular dono, e che’l detto libro dapoi tradotto nella lor liagua fu gran causa che tutti quelli serenissimi Re s’infiammassero a voler scoprir l’India orientate, e sopra tutti il Re Dom Giovanni seecondo». Vol. 1. Discorso sopra le lettere di Andrea Corsali, fol. 176 (В этом месте замечательнее всего последние слова, что «книга М. Поло, в Португальском переводе, возбудила сильное желание открыть Восточную Индию в Португальских Королях, а особливо в Иоанне II. Примеч. перев.).). Но причину этого пренебрежения к нему можем искать особенно в первом его появлении: незначительные литературные способности автора, вероятно, не владевшего ни природным, ни другим употребительным языком Европы, принуждали его, при [20] обработке своих материалов, прибегать к посторонней помощи, но еще больше надобно осуждать тех людей, которые первые переводили, или переписывали, его рукопись в продолжении полутора столетия, протекшего между его изданием и изобретением книгопечатания; не говоря уже о великом недостатке нужных для того способностей, у этих людей не было и необходимого старания к делу. Они сами неясно понимали смысл, и потому часто затемняли его, а небрежность их в правописании делает, во многих случаях, чрезвычайно трудным распознание собственных имен, личных и местных; то же осуждение падает и на первых издателей печатного путешествия Поло: большое разнообразие, в каком они передают названия, доказывает, до чего они были равнодушны к правильности. Вообще надобно винить их в чрезвычайной произвольности при сокращении мест и выпуске глав в подлиннике: кажется, они схватывали только особенно любопытное, по своему взгляду на вещи, и хотели своим изданием польстить вкусу таких читателей, которых особливо занимает только то, что наименее походит на сухие происшествия. Рассказав о состоянии, в каком дошел до нас текст М. Поло, я имею себе оправдание в суждении одного знаменитого Итальянского ученого новейших времен. Синьор Морелли, Директор Библиотеки Св. Марка в Венеции, в письме к одному своему другу, говорить вот что: «Невероятно, до чего изменены и искажены были путешествия М. Поло в течение того долгого времени, когда они ходили в рукописи среди такого множества любопытных читателей. Полное и правильное, достойное внимания публики, издание надобно почитать делом чрезвычайных трудов и усилий, по недостатку в подлинных документах и по трудности получить убеждение в том, на сколько должно считать верными различные издания Поло. Предприятие требует полного и подробного знания Средневековой Географии, современных путешествий, История Востока, языков Татарского, Индийского и других Восточных народов древнего и нового временя, обычаев, Естественной Истории и редких произведений тех стран, [21] в то же время Венецианского наречия и особенных обычаев Венеции: всеми этими средствами надобно пользоваться при руководстве здравой критики и тонкой разборчивости; это такие преимущества, которые почти невозможно найти все вместе в одном лице, какой бы учености и неутомимого трудолюбия оно ни было».

При таком лишающем мужества требовании условий, необходимых для этого дела, пожалуй, сочтут заносчивою и безнадежною попытку всякого, сознающего себя в силах решить удовлетворительно все затруднения, открыть различные ошибки, вкравшиеся в текст, по Географии, Истории и языку, или подвести под одну истинную и правильную мерку все разноречия, встречающиеся в прежних изданиях. Я далек от такой дерзкой заносчивости, но если уж нельзя удовлетворить всем требованиям осторожной и добросовестной критики, по крайней мере, можно верить в возможность избавления древнего и замечательного труда от упреков, падавших на него так долго, - в возможность защиты для честной правдивости его откровенного, хоть, может быть, и слишком легковерного в иных случаях автора. Полное убеждение в глубоком достоинстве и правдивости его рассказа врезалось во мне с тех пор, когда впервые (в 1780 г.) привелось мне проверять известия М. Поло об острове Суматре, названной у него «Java minor»: с того времени я постоянно желал, чтобы объяснение темных мест его обратило внимание какого нибудь даровитого ученого и он решился бы на новое издание Поло по лучшим существующим материалам и снабдил его примечаниями, которые назначались бы для сличения текста с известиями позднейших путешествий и других основательных сочинений. Но это желание до сих пор не исполнилось, да и, сколько мне известно, не было и надежды для публики на появление такого труда: от того я и нашел себя принужденным взяться за это дело, хоть и уверен, что, не смотря на некоторые мои случайные преимущества пред другими, в разных краях Европы найдется много людей, столько же, как и я, способных для такого предприятия». [22]

Эти слова предпослал Виллиам Марсден своему большему изданию М. Поло, вышедшему в Лондоне в 1818 году (The travels of Marco Polo, a Venetian, in the thirteenth century: being a description, by that early traveller, of remarkable places and things, in the eastern parts of the world. Translated from the Italian with notes, by William Marsden, F. R. S. et With a map. London, 1818. Quarto.), и решил удивительным образом свою задачу: с этого времени замечательное путешествие Поло стало доступным для общего понимание, а для позднейших толкователей труд его послужил основанием, на котором они продолжали созидать знание. Без сомнения, нельзя осуждать его в том, что он не избегнул разных ошибок в таком трудном деле, которым пролагался новый путь и для которого недоставало ему так многих и важных предварительных работ; за то его исследования и объяснения помогли другим после него издателям выбраться на настоящий путь. В том же году вышел труд другого ученого, очень знакомивший с М. Поло и его путешествиями, хотя и не такой значительный, как Марсдена: «Plac. Zurla di Marco Polo e degli altri Viaggiatori Veneziani Dissertazioni. Venezia 1818, fol. vol. 1». За ним следовало издание славного Географа Мальте-Брюна: «Voyages de Marco Polo. Paris. 1824. Quart». Потом Граф Джио. Батт. Бальделли Бони издал путешествия нашего автора в двух различных текстах с примечаниями: «Il Milione di Marco Polo, testo di lingua de secolo decimo terzo, ora per la prima volta pubblicato ed illustrato dal conte G. B. Baldelli Boni. Firenze. 1827». К этому путешествию он предпослал «Vita di Marco Polo» и очень подробную «Storia del Milione». Вторая книга этого труда: «Il Milione di Messer Marco Polo Viniziano secondo la lezione Ramusiana illustrate e comentato», а к ней, в виде предисловия, «dichiarazione al libro primo, per rischiarare le vie tenute dai Poli nelle andate e ritorni dalla Cina». Бальделли Бони продолжал итти по следам Марсдена и с большим вниманием к делу старался сообщить дальнейшие объяснения. В тоже время он [23] издал: «Storia delle relazioni vicendevoli dell’ Europe e dell’ Asia dalla decadenza di Roma fine alia distruzione del Califate, Firenze 1822», относящуюся, как объяснение к путешествиям Поло. Важны также «Remarques geogr. sur les provinces de la Chine decrites par M. Polo», помещенные Клапротом в Journ. Asiatique. Все вместе эти исследования и объяснения, отличающиеся зорким взглядом и глубокою критикою, находим в несравненном творении Риттера об Азии, удовлетворившем почти всем условиям, каких требует Морелли, как говорили мы выше, от издателя и объяснителя М. Поло.

Правду сказать, надобно удивляться гению человека, который предпринял и совершил свой исполинский труд с такою талантливою критикою и обширною ученостью, и по источникам, собиравшимся целую тысячу лет исследовал и соединил в одно целое Историю и Географию Азиатских стран и народов: это произведение служит для нас лучшим пособием к самому полному и основательному познанию Азии. Объяснения путешествий М. Поло составляют хоть и существенную, однако ж, в отношении к целому, только меньшую часть огромного произведения, но, беспрестанно ссылаясь на исследования и творения путешественников и ученых древнего и нового времени и постоянно сличая их, они передают нам все, что есть лучшего и подробнейшего об Азии: они помогают полной картине этой части света. Придерживаясь их, я получил возможность попытаться на новое издание М. Поло, которое и представляю этою книгою. В этом Немецком издании я следую особливо объяснениям Марсдена, Бальделли Бони и Риттера, постоянно сравнивая их друг с другом, да и с другими объяснителями М. Поло и вообще с Историею и Географиею Азии.

(До сих пор еще не было сколько нибудь удовлетворительного Немецкого издания путешествий М. Поло; я считаю ненужным говорить здесь о различных рукописях, изданиях и извлечениях из нашего автора; в вступлении Марсдена рассказано о них весьма подробно. Упомяну только, что из древнейших изданий, кроме Рамузиева (в «Raccolta di Navigationi e Viaggi») замечательно Латинск. издание Андрея Мюллера, Greiffenhagii, «Marci Pauli Veneti historici fidelissimi juxta ас praestantissimi, de Regionibus Orientalibus libri III. et cet. Coloniae Brandenb. (Berolini), 1671, 4». Издатель его, знаток Восточных языков, приложил к своему труду несколько ученых, хоть и педантических, рассуждений (между прочим «Disquisitio geographica et histories de Cbataja») и очень подробные «Indices». Риттер особенно часто приводит это издание.) [24]

Что касается до языка, на котором сначала написаны путешествия М. Поло (Следую здесь Марсдену.), Рамузио, издатель самого полного и лучшего Итальянского текста их (послужившего основою изданий Бальделли и Марсдена: я также следую ему, вместе с ними), в своем предисловии высказывает мнение, что Генуэзец Rustigielo, служивший секретарем для М. Поло (см. выше), написал их по Латыни; в подтверждение того он замечает, что Генуэзский народ до сих вор еще употребляет этот язык в торговых договорах и находят для себя затруднительным передавать на бумаге звуки своего равного языка. Списки этого Латинского подлинного текста, продолжает он, с предисловием названного Генуэзца 1298 года, быстро умножались, после чего последовал перевод на обыкновенный Итальянский или linqua vulgare, вскоре разошедшийся во всей Италии. С этого языка, говорит он дальше, произведение Поло переведено было опять на Итальянский Франциском Болонским, который, по предположению Рамузио, не мог достать ни одного списка с подлинника.

Как ни кажется возможным этот рассказ о первоначальном виде произведения Поло, однакож его основательность требует еще исследования в некоторых главных положениях. Нельзя поверить предположению, чтобы существующий Латинский подлинник был неизвестен для Пипино, или чтобы многочисленный и далеко разошедшийся орден Доминиканских монахов, к которому он принадлежал и по желанию которых взялся перевести путешествия Поло с Итальянского, не мог достать никакого подлинного списка, да и в предисловии Пипино нет ни одного намека на какое [25] нибудь подобное затруднение. Напротив, из слов его видно, что он занимается новым трудом, чтобы образованные земляки его, также и иностранцы, могли читать замечательные рассказы М. Поло о Восточных народах с большею для себя пользою и удовольствием, нежели может им доставить чтение его путешествия на народном языке, на котором, по словам его, было продиктовано и явилось это произведение. И Гриней, ученый издатель «Novus Orbis», напечатанного в 1532 году (за много лет до появления Сборника Рамузиева), говорит, в своем предисловии к Латинскому переводу, отличному от перевода Пипино и гораздо лучше его: «Et utinam Marcus iste Venetus commodiorem nactus fuisset interpretem, aut ipse librum suum Latine scripsisset... Sed multis concivibus suis Venetis gratificari maluit, quam paucis Latine doctis», и тем самым всего яснее высказывает свое убеждение, что путешествия явились на Итальянском.

К этим прямым свидетельствам Латинских переводчиков очень кстати идет еще более сильное доказательство, хоть и отрицательного свойства: это молчание самых древних Итальянских списков о Латинском подлиннике; особливо молчит о том рукопись Лоренцо, которая, в своем Венециянском наречии, носит отпечаток значительной старины. В предисловии к ней сказано просто, что в то время, когда Генуэзцы (Genovesi) содержали М. Поло в тюрьме, он велел написать все эти события товарищу своего плена, Мессеру Rustigielo, Пизанскому гражданину. Если бы для того употреблен был какой нибудь другой язык, а не тот, на котором обыкновенно вели беседу эти оба лица, то наверное было бы сказано о том. Апостоло Зено, которого соотечественники считали одним из самых прилежных и остроумных исследователей древней народной литтературы, выражается о том же следующим образом: «Io sono persuaso che il Polo la scrivesse primieramente, non come vuole il Ramusio, in lingua Latina, ma nella volgar sua nativa, e che poco dopo de altri, come vedremo, fosse translata in Latina». [26]

Не смотри на какие бы то ни было сомнения относительно языка, на котором было написано это путешествие, все, однако ж, согласны, что оно впервые явилось в свет в 1298 году, т. е. спустя три года по возвращении семейства Поло в Венецию. Не считаю нужным говорить ничего больше о важности этого труда и степени достоверности его сочинителя; ныне все отдают ему справедливость, как ни часто заподазривали его прежде. А что М. Поло пристрастен ко многим мнениям своего времени, разделяет веру его в чудеса и волшебства, впадает в кое-какие ошибки, рассказывая и судя о многих предметах, новых и совершенно чуждых ему и современникам, того уже нельзя ему ставить в такую важную вину в наше время, когда больше возможности узнать и объяснять его ошибки: о каждом из таких мест в отдельности мы поговорим подробнее в примечаниях.