СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

НИКИТА ХОНИАТ

О КОНСТАНТИНОПОЛЕ

61. – Монументальная Византия пред взятием ее крестоносцами.

1204 г.

(В 1218 г.).

2. С первого дня, как говорят, латины, сгорая корыстолюбием, изобрели новый способ грабежа, не испытанный никем из тех, кто до того времени грабил Константинополь. Вскрыв гробницы императоров, помещенные в храме Героев (‘HrwoV), построенном при главной церкви Учеников Христа, они разграбили там нее, что кашли, и набили себе пазуху с неслыханною дерзостью золотыми украшениями, алмазами и чистейшими драгоценными камнями. Приступив к трупу Юстиниана, остававшемуся неприкосновенным в течение нескольких столетий, они хотя и смотрели на него с изумлением, но все же не удержались от того, чтобы не содрать с него украшений. Потому справедливо говорили, что западные люди не щадят ни живых, ни мертвых, и без всякого различия ни для кого не делают исключения. Несколько времени спустя, они разобрали завесу главного храма, которая ценилась в несколько тысяч мин чистейшего серебра, потому что была заткана золотом.

3. Но, не смотря на такие подвиги, они продолжали нуждаться в деньгах – корыстолюбие варваров ненасытно – а потому и обратили внимание на медные статуи и бросили их в огонь. Так, Юнона из меди, статуя необыкновенной тяжести, воздвигнутая на Константинопольской площади, была разбита на куски и перелита; четыре быка едва могли перевезти ее голову в главный дворец. Другая статуя Парис-Александра, протягивающий золотое яблоко раздора Венере, была также низвергнута с своего пьедестала.

4. Кто не изумлялся, всматриваясь в изумительную работу барельефов той четверогранной Пирамиды (mhcanhma), которая была столь высока, что не могла бы спорить только с самыми большими колоннами, рассеянными по городу? Там изображались певчие птицы, приветствующие весну своим звучным пением, труды землепашца, свирель и дойник, блеющие овцы, прыгающие ягнята; потом, море с бесчисленным множеством рыб: одни попались в сеть, другие успели вырваться и нырнуть на дно; в другом месте, нагие амуры, стоя группами, по двое, по трое, друг против друга, перекидывались яблоками и хохотали; на самой вершине этой пирамиды, на ее острие, помещалась женская статуя, которая от ветра поворачивалась на все стороны, почему и называлась «флюгаркой» (anemodoulion, т. е. послушная ветру). Это удивительное произведете искусства было отдано на переливку, равно как и другая статуя Всадника, стоявшая в Тавре на пьедестале, имевшем форму стола. Этот героический памятник, колоссальных размеров, был принимаем некоторыми за Иисуса, сына Наивина, на том основании, что всадник протягивал руку к закату солнца, как сделал то Иисус при Габаоне, желая остановить солнце; но большая часть полагала, что эта статуя изображает Беллерофонта, воспитанного в Пелопоннезе и сидящего на Пегасе; ибо этот конь, сообразно преданию о Пегасе, не имел на себе узды и не чувствовал на себе всадника, так как он несся и при помощи ног, и при помощи крыльев. [578] Было древнее предание, дошедшее до нас и переходящее из уст в уста, а именно, что под левым копытом одной из передних ног этого коня скрыли изображение человека, которого одни принимают за венецианца, другие же за какого-то латина не из союзных грекам, или из болгар. Потому нога была прикреплена несколькими гвоздями, с тем, чтобы нельзя было похитить того, что находилось под нею. И конь, и всадник были оба разбиты на куски и брошены в огонь; при этом нашли и ту медную фигурку, скрытую в лошадиной ноге и завернутую в шерстяную ткань. Но так как латины мало заботились о том, что изображала надпись под нею, то и бросили ее вместе с прочим в огонь.

5. Эти варвары не пощадили и других статуй в Гипподроме и, враждуя с изящным, истребили множество удивительных произведений; все это было перелито ими в монету, великое обратилось в ничтожное, и то, что было воздвигнуто с огромными расходами, уступило место презренным деньгам. Таким образом, погибла и статуя Геркулеса Триеспера (трехвечерний – один из эпитетов этого героя), великолепно исполненная и стоявшая в Кофипе; на нем была накинута львиная шкура с головою; как ни мертвен металл, но глаза статуи смотрели как живые, и из уст его как будто вырывался крик, которым он хотел разогнать праздную толпу, собравшуюся около него. Геркулес сидел без колчана и лука; не было даже и палицы; правая нога и правая рука были протянуты вперед, как только можно; левая же нога пригнута, и на нее оперлась левая рука; на руке лежала голова, отягченная печалью; герой оплакивал свою злосчастную судьбу и жаловался на труды, которыми его хотел обременить Эвристей, не потому, чтобы он нуждался в его трудах, но из зависти и злоупотребляя своею властью. Геркулес был изображен с широкими плечами и грудью, с курчавыми волосами, толстым задом, мускулистыми руками и, как я полагаю, в том же самом размере, в каком отлил Геркулеса из меди Лизимах (Лизипп), свой первый и последний труд. Величина статуи была такова, что шнурок, обведенный около его пальца мог опоясать человека, а берцовая кость была с человеческий рост. И этого-то Геркулеса не пощадили варвары, хотя они силу ставят выше всех добродетелей, приписывают ее себе и гордятся ею.

6. Вместе с этою статуею они истребили группу Осла, выступающего с ревом, и идущего за ним погонщика; Август Кесарь поставил ее в Акциуме, называемом у греков Никополисом, в воспоминание того случая, когда он вышел ночью отыскивать войско Антония и встретил человека с ослом; на вопрос, кто он и куда идет, погонщик отвечал: «Меня зовут Никоном (победитель), а моего осла Никандром (победитель мужей); иду же я в лагерь Кесаря».

7. Не была пощажена и другая группа Свиньи и Волчицы, которые вскормили Рема и Ромула; для мелкой медной монеты этот древнейший и уважаемый памятник был отдан в переливку. Туда же пошли и следующие группы: Человека, сражающегося со львом; [579] Иппопотама, который заканчивался чешуйчатым хвостом; Слона, потрясающего хоботом, и Сфинксов, которые спереди имели вид красивых женщин, а сзади походили на страшных чудовищ; вообще их наружность была замечательна, ибо хотя они выступали ногами, но неслись при помощи крыльев и смеялись над быстротою птиц. Погиб и невзнузданный Конь, с уставленными ушами; он ржал и весело подскакивал; погибла и Сцилла, из боков которой выходили чудовища, бросившиеся па корабль Улисса и пожравшие его спутников.

8. В Гипподроме же помещался медный Орел, новое изображение Аполлония Тианскаго (Один из языческих философов II века по P. X., имевший в виду поддержать падавшую религию преобразованием ее) и изумительное орудие его чар. Когда он прибыл в Византию, его просили спасти от змей, преследовавших византийцев. Вследствие того, совершив какие-то нечестивые обряды, которым следуют служители демонов, он поместил орла на колонне, очаровывавшего души всех, и убеждал смотреть на него как можно долее; действительно, глядевшие на орла не могли сойти с места, как те, которые слушали пение сирен. Орел имел распущенные крылья, как бы готовясь лететь; но змей, обвив его кольцами, не позволял подняться, и пытался головою ужалить его в крыло. Однако ядовитое пресмыкающееся ничего не могло сделать, ибо орел, сжав его в когтях, не допускал до того, и змей, казалось, более коченел, нежели боролся с птицею, чтобы достигнуть его крыла. Таким образом, чудовище начинало издыхать и яд его застыл, между тем как орел, по-видимому, с торжествующим видом, но без победного крика, намеревался подняться и унести с собою змея: о том можно было судить по его веселому выражению и смерти чудовища. Те, которые видели этого змея, сказали бы, что его мучения могли устрашить всех других змей Византии и заставить их укрыться в норы. Изображение этого орла было замечательно не только по одному вышесказанному мною, но и вследствие того, что на крыльях орла были обозначены линиями двенадцать часов дня, и по ним всякий, знавший то, мог узнавать время, если лучи солнца не были закрыты облаками.

11. За этою статуею (т. е. женщины, держащей на воздухе коня за ногу со всадником), близь того восточного столба ристалища, который называется «Красным» (‘RouioV) помещались статуи, воздвигнутые в честь возниц, прославившихся своим искусством [580] править: неопределенно, одним движением руки, они давали урок другим, а именно, не советуя спускать возжи у столба и указывая на необходимость подтянуть их изо всей силы, чтобы, приблизившись к столбу, заставить противника описать большой круг и таким образом остаться позади, не смотря на всю быстроту его коней и собственное искусство править колесницею.

12. Хотя я не имел в виду описывать всего, но считаю необходимым присоединить еще описание одного каменного пьедестала удивительной работы и представлявшего превосходное зрелище. На этом пьедестале помещалось животное, которого всякий, без сомнения, принял бы за быка, если бы у него не был хвост так короток и не отвисла бы шея, как то бывает у египетских быков; притом копыто этого животного нераздвоенное. Этот бык в своей пасти душил другое животное, тело которого было покрыто столь толстою чешуею, что оно казалось непроницаемым. Первого принимают некоторые за Василиска; второго же, которого он душить – за Аспида. Другие же полагают, что это – нильский иппопотам и крокодил. Впрочем это все равно. Укажу только на одну особенность их борьбы, а именно, что они оба и наносят удары, и принимают, и уничтожают, и уничтожаются, одерживают верх и уступают; оба вместе и побеждают, и побеждаются: действительно, тот, которого считают василиском, распух с головы до пят, и тело его было зеленее цвета лягушки, ибо яд разлился повсюду и покрыл все смертью; припав на колени, с закатившимися глазами, чудовище казалось безжизненным, и зритель принял бы его за мертвого, если бы его не поддерживали ступни, которые держались сами собою. Другое же животное, стиснутое в зубах первого, едва шевеля хвостом, с разинутою пастью, старалось вырваться, но не могло, ибо его плечи и передние лапы были заключены в пасти и сжаты зубами. Так наносили они друг другу смерть, боролись, оба побеждали и оба гибли. Мне же при этом приходило на мысль: такой бой на жизнь и смерть может быть изображен не только при помощи искусства и в виде борьбы одних свирепых животных, но он повторялся и между многими народами, которые наносили войну нам, грекам: все они погибли во взаимной вражде, терзая друг друга, и погибли по воле Христа, который рассеивает народы, жаждущие войны, не терпит кровопролития и дает праведному попрать аспида и василиска, и льва, и дракона.

Никита Хониат.

Peri KonstantinoupolewV. 1-12.

Никита Хониат (NikhtaV CwneiatoV), названный так по месту своего рождения в городе Хоне, или Колоссеях, во Фрнгии, жил во второй половине XII и первые годы XIII века. Получив воспитание в Константинополе, он занимал впоследствии различные важные должности, и достиг наконец звания логофета (канцлера). В эпоху взятия Константинополя [581] латинами Никита находился на месте действия, был очевидцем катастрофы и сам едва успел спасти свою жизнь, благодаря счастливому случаю (см. выше, стр. 572). Потеряв во время эмиграция жену, он вступил снова в брак и удалился на жительство в Никею, где и провел остаток жизни, посвященный им на описание плачевных событий, которые ему пришлось пережить. Никита умер в 1218 году и оставил после себя большую хронику, ‘Istoria, в девяти отделах, разделенных на 20 книг; она обнимает собою 88 лет византийской истории, от смерти Алексея I Комнена, в 1118 г., и до смерти Балдуина I, латинского императора, 1206 г. (см. анализ и извлечения из нее выше, в ст. 36 и 60, на стр. 409 и 603). Сверх того Никита написал, как бы в дополнение той хроники, особый трактат Peri KwnstantinopolewV, с обстоятельным описанием памятников древнего искусства, которыми были украшены площади Византии до завоевания ее латинами, и которые погибли от варварства победителей в 1204 г. – Издания: лучшее помешено в Corpus scriptorum historiae Byzantinae (Боннское издание Нибура. 1828-55 г., в 48 томах), и составляет XXI том этого собрания с греческим текстом и латинским переводом. Описание же памятников Византии, под заглавием Narratio de statuis antiquis и т. д. – издано Вилькеном (Лейпциг. 1830). – Переводы: Хроника имеет старинный французский перевод Cousin, Par. 1685; а описание статуй переведено на немецкий Вилькеном в его Geschichte d. Kreuzzuege. V. Leipz. 1829; и франц. у Buchon, Collect, des chroniques nationales franc. (Par. 1824-29, в 47 т.) перв. серия, т. III. – Исследования: Dronke, De Niceta Acominato et Zonara. Кобленц. 1839.