ГОМИШ ИАННИШ ДЕ ЗУРАРА (АЗУРАРА)
ХРОНИКА ДОСТОСЛАВНЫХ СОБЫТИЙ,
КОИ ПРОИЗОШЛИ ПРИ ЗАВОЕВАНИИ ГВИНЕИ ПО ПРИКАЗУ ИНФАНТА ДОНА ЭНРИКИ
CRONICA DOS FEITOS NOTAVEES QUE SE PASSAROM NA CONQUISTA DE GUINEE POR MANDADO DO IFFANTE DOM HENRIQUE
ГЛАВА LI.
О том, как каравеллы отбыли из Лагуша, и что за капитаны были на них.
И в сем случае (assejo) далее вышло так, что был призван инфант дон Энрики по поручению своего брата инфанта дона Педру, каковой был регентом королевства от имени короля, как мы уже написали, дабы отправиться в Коимбру произвести в кавалейру дона Педру Португальского, оного регента перворожденного сына, бывшего тогда коннетаблем сих королевств. Каковому [дону Педру] было приказано отправиться в Кастилию, как оно на самом деле и случилось; сие же потому, что король дон Жуан [Хуан] Второй, бывший в ту пору королем сих королевств, пребывал в распрях (trabalho) со своими кузенами королем Наваррским и инфантом доном Энрики [Энрике], каковой был магистром [ордена] Сантьягу, и другими грандами тех королевств, бывшими на их стороне. Причиною же тому была великая вражда, что создалась между оным королем и теми сеньорами посредством коннетабля дона Алвару ди Луны [Альваро де Луны], каковой, будучи человеком малого достоинства (de pequena maneira), в силу избытка фортуны (por sobegidão de fortuna) или какого-либо иного сокрытого основания (calado segredo), впал в такую гордыню (veio a ser em tal pose), что творил в королевстве [все], что желал, таким образом, что из-за него была убита или уничтожена знать Кастилии, как обо всем сем вы более пространно можете узнать в общей хронике королевства, ибо по необходимости подобает затронуть там оные события 1.
Хорошо дал уразуметь там миру инфант дон Педру великое достоинство, кое признавал в своем брате, ибо за величайшую честь почел, чтобы сын его принял рыцарство из руки своего дяди, нежели из руки любого иного князя Испании. И среди суждений, кои, как я слышал, инфант изрек тому своему сыну в то время, когда тот его покидал, был наказ помнить об ордене рыцарства, им полученном, главным же образом, о том, из какой руки он его получил; каковая вещь немалую возлагала на него ответственность.
Однако прежде, нежели инфант дон Энрики таким образом отбыл из Лагуша, он оставил за главного капитана всех тех кораблей Лансароти — того кавалейру, о коем мы уже говорили; и сие с согласия всех прочих капитанов, ибо хотя и было там в достатке видных людей, достойных великой почести, им оказалось угодно вручить ему подобную должность, ибо они ведали о благоразумии и скромности того [Лансароти]. Ибо находился там Суэйру да Кошта, алкайд того поселка Лагуш 2, каковой был человек знатный и фидалгу, взращенный с малых лет при дворе короля дона Дуарти 3, и каковому доводилось бывать (acertara de ser) в весьма великих деяниях; ибо он находился в битве при Монведру (Monvedro) 4 с королем доном Фернанду [Фернандо] Арагонским против [людей] из Валенсии; и равно при осаде Валагера (Valaguer) 5, где были свершены весьма великие дела; и он был с королем Лансарау (Lançarao) 6, когда тот напал (barrejou) на город Рим; и прошел с королем Луишем Прованским чрез всю его войну 7; и был в битве при Ажанкурте (Ajancurt) 8, каковая была весьма великим и мощным сражением между королем Франции и королем Англии 9; и уже побывал в битве при Валамонте (Valamont) 10, при мысе Кааис (Cabo de Caaes) 11, вместе с коннетаблем Франции 12 против герцога Осестри (Duque de Ossestre) 13, и в битве при Монсегуру (Monseguro) 14, где были граф ди Фоис (Conde de Fois) 15 и граф ди Арминьяк (Conde de Arminhaque) 16; и при взятии Сансойса (Sansões) 17, и при снятии осады Раса (Ras) 18 и равно при снятии осады Септы; в каковых делах всегда проявлял себя как весьма отважный воин. И сей Суэйру да Кошта был тестем того Лансароти.
И были также в том предводительстве Алвару ди Фрейташ, командор Алжазура (Aljazur) (каковой принадлежит ордену Сантьягу), также человек из фидалгу, каковой составил весьма великую добычу из мавров Граады [Гранады] и Беламарина (Belamarim); и Гомиш Пириш, королевский патрон, о коем мы уже говорили в другой главе; и Родригианиш ди Травасуш, слуга регента, бывший весьма отважным (ardido) эшкудейру, каковой трудился как мог для приумножения своей чести. И находился там также Паленсу, каковой был человек, ведший весьма великую войну с маврами и всю свою жизнь потративший на служение Богу и королевству, лично содеяв и завершив весьма великие дела, как поведали мы в общей хронике, после того как Септа была взята.
Другие доблестные и досточтимые люди находились в оной компании, каковых, дабы нам не удлиняться, мы не записываем, такие как Жил Ианиш, кавалейру, проживавший в том поселке, Эштеван Афонсу, и прочие 19.
И, вкратце, в той местности [Лагуше] было снаряжено в тот год 20 четырнадцать каравелл. Однако, помимо сих, снарядили в Лиссабоне и на островах Мадейры иные, scilicet: Диниша Диаша 21, того, что первоначально прибыл в землю негров; и Триштана, одного из капитанов острова [Мадейры], каковой лично отправился с одною каравеллою; и другую, Алвару Гонсалвиша ди Атаиди, каковой тогда был воспитателем (aio) короля, а после стал графом Атогия; и Жуан Гонсалвиш Зарку 22, каковой был другим капитаном острова, послал туда две каравеллы; и равно другие, о чьих хозяевах мы не намерены делать явного упоминания.
Добро будет лишь вам знать, что было снаряжено в сей год в ту землю негров двадцать шесть каравелл, да еще фушта (fusta) 23 Паленсу, из каковых четырнадцать из
Лагуша отбыли первыми, а затем прочие, каждая наилучшим образом, каким могла, однако не так, чтобы они все вместе встретились в деянии при Тидере.
И хотя история не может быть поведана в столь добром порядке, как должно, по причине того, что каравеллы не свершили путешествие все вместе, мы скажем то, что сможем, тем наилучшим образом, каким можно сказать.
ГЛАВА LII.
О том, как каравеллы дожидались на Белом мысе, и как Лоренсу Диаш встретил каравеллы из Лиссабона.
Было десять дней месяца августа, когда четырнадцать каравелл отбыли из Лагуша; и поскольку они не могли следовать все одним путем, и много раз на них обрушивалась буря, отделявшая их одни от других, они, по своему обычаю, договорились ждать друг друга на Белом мысе.
И, отбыв все вместе при добром приливе и попутном ветре, ненамного удалившись от берега, они [каравеллы] начали показывать друг другу имевшиеся у них преимущества в легкости; из коих каравелла Лоренсу Диаша стала выходить вперед.
И, оставляя как эту, так и прочие [каравеллы] следовать своим путем, мы вернемся несколько назад для того, чтобы сказать о трех каравеллах из Лиссабона, каковые пребывают в трауре из-за потери семи человек, что у них убили, и посмотрим, не сможем ли мы дать им некоторое утешение.
И было так, что после того несчастливого события (afortunado aquecimento), когда они совсем уже отчаялись свершить отмщение в тот раз, они отплыли к острову Эржин, куда прибыли с намерением захватить с собою воды, и затем направиться в королевство. И случилось так, что когда они уже были готовы к отбытию, довелось им вдруг завести разговор о своем путешествии, scilicet, сколько лиг он пройдут при одном ветре и сколько при другом, когда стал показываться парус корабля Лоренсу Диаша. Каковой видя, они становились все более и более радостными, главным образом оттого, что ведали, что это корабль христиан, да к тому же из сего королевства, ибо не бывало там иных подобных кораблей.
Довольно [сказать], что каравелла оказалась рядом с прочими, где настроения одних и других были весьма радостны, главным образом у там уже пребывавших, когда Лоренсу Диаш поведал им о прибытии других каравелл и о цели, ради коей они пришли.
— Вы, другие, — молвил Лоренсу Диаш, — как мне представляется, должны весьма радоваться нашему прибытию; и так как мести желаете вы за урон, вами понесенный, есть у вас теперь возможность свершить ее. И поскольку, будучи отмщены другими, вы не сможете получить достаточного удовлетворения, вам подобает отложить ваш отъезд (sobresseir de vossa ida), дабы быть с нами при разгроме сего острова. В каковом деле содеете вы много выгод: во-первых, обретете славу и почесть; во-вторых, узрите урон ваших врагов, с местью за ваше поражение; и, в-третьих, первыми доставите сеньору инфанту новости (и да угодно будет Богу, чтобы они были такими, как мы ожидаем), благодаря каковым ваш прием будет лучшим и с большим приумножением в милости.
— Верьте, Лоренсу Диаш, — отвечали те капитаны, — что не было нужды ни в каких иных словах (que não havia hi mister outra formação de palavras), дабы подвигнуть нас на подобное деяние, а только в нашей собственной доброй воле. Однако из-за некоторых трудностей (alguns empachos), что у нас имеются, необходимо, чтобы мы вначале держали совет.
— Подобает, чтобы сие было сей же час, — молвил Лоренсу Диаш, — ибо мне не пристало задерживаться здесь надолго, так как есть у меня опасение, что прочие каравеллы уже на острове, и к моему великому неудовольствию будет, коли без меня содеется какое-нибудь дело.
Прочие ответили, что прямо тою же ночью будут говорить о сем и весьма рано дадут ему ответ.
И, оставляя [в стороне] их многоречивость (suas prolixidades), [скажем лишь, что] их совещания разделились (foram departidos) на два мнения. Ибо одни говорили, что при всем том им следовало тот же час отбыть в королевство, ибо у них уже была добыча, с коей они благоразумно (razoadamente) могли совершить свое [обратное] путешествие, тем более, что продовольствия им уже не хватало, как все ясно видели, а исход того деяния было неясен, — ведь могло случиться так, что каравеллы встретят каких-нибудь противников, из-за коих напрасно будут расходовать свое пропитание, в коем заключалась поддержка их жизней. Другие говорили, что великим позором будет для них находиться столь близко и не быть в компании по свершению того деяния.
— Мы уже прошли, — говорили они, — полпути нашего [обратного] путешествия — и [неужели] после такой встречи станем возвращаться, тем более находясь почти что на берегах оного острова, и когда мы нужны для сего ради службы Богу и сеньору инфанту! Поистине, сие должно быть дурно нам зачтено. Ни по какой причине не оставим мы такого дела.
На каковом соглашении все сошлись, поскольку сего второго мнения держалась (jazia) большая часть компании.
Тогда они велели распределить свои запасы таким образом, чтобы продовольствия им хватило на более длительное время. И столь была расположена воля их к сему [деянию], что некоторые говорили, что, с доброю верой (por boa fé), лучше было бы им выбросить половину тех [пленных] мавров в море, нежели из-за них оставить столь почетное дело, в коем они к тому же могли свершить отмщение за смерть своих товарищей 24.
Когда же соглашение завершилось таким образом, они на следующий день ответили Лоренсу Диашу; в компании коего тотчас отбыли, держа путь к острову Цапель, где три дня дожидались других каравелл, подкрепляясь птицами того острова, коих там было великое множество. И есть там в особенности одни птицы, коих нет в сей земле, называемые кро (crós), и они все белые, большей величины, чем лебеди, и клювы имеет длиною в локоть и более, шириною (de anchura) в три пальца, подобные отлитым ножнам (bainhas de vasas) — столь они узорчаты и изукрашены, словно их смастерили искусственно, с обработкою огнем (com mestria de fogo), с целью придать им красоту. Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена 25.
По прошествии тех трех дней стали приходить прочие каравеллы, прибывая к Белому мысу двумя парами и двумя тройками, как им удавалось (como se acertavam). Однако же там не собралось более девяти, scilicet, Лансароти, Суэйру да Кошты, Алвару ди Фрейташа, Жила Ианиша, Гомиша Пириша, и равно прочие [каравеллы] из города Лагуш.
ГЛАВА LIII.
Как Лансароти держал свой совет на Белом мысе.
Когда же те девять каравелл собрались таким образом вместе (ибо о другой, Лоренсу Диаша, они еще не имели известий), Лансароти велел известить всех прочих капитанов о том, чтобы они сошли на землю, дабы поговорить об образе действий, коего им следовало держаться; каковые [капитаны] весьма скоро были готовы (os quais muito asinha foram prestes). И когда они пребывали все вместе на своем совете, молвил Лансароти:
— Сеньоры и друзья! Хотя и была то милость сеньора инфанта, моего господина, вручить мне обязанность предводительствовать вами, но так как вы являетесь столь почтенными, как вы есть, то посему я не перестаю ведать (что есть справедливо), как сохранять мне к вам такое уважение, какое подобает, и, таким образом, предоставить вам ту власть, какую ваши почтенные персоны заслуживают. И, оставляя в стороне Суэйру да Кошту, коего я за отца почитаю по причине его дочери, кою имею в женах, почти всех вас, прочих, почитаю я за братьев — одних по детству, других по старинной дружбе, иных по большому знакомству; вследствие чего я жду, что вы мне посоветуете и поможете, (помимо того, чтó вам подобает по причине того, кто вы есть), как брату и другу, таким образом, чтобы я выделился среди вас как предводитель столь почтенных людей, ибо без вашего совета не намерен я свершать ни великого, ни малого дела. И, Бога ради, пусть каждый помыслит в своем воображении, что обязанность [предводительства] главным образом лежит на нем, и так же, как если бы то было собственное его дело, потрудится отыскать средства [для нашего дела] (se trabalhe de escoldrinhar os remédios). И, поистине, я весьма радуюсь, принимая во внимание, что подвергаюсь суду столь благоразумных людей, столько и столь славных дел зревших и лично испытавших, коих опыт будет весьма великой долей нашего деяния, ибо управление и основное водительство грядущими делами пребывает в добром знании дел минувших.
— Теперь же, — молвил он, — нас здесь сии девять каравелл, кои вы зрите, а вы знаете, что отбыло нас четырнадцать. Я хочу узнать от вас, чтó, как вам представляется, мы должны предпринять: отправимся ли, быть может, тотчас так, как мы есть, или же лучше нам дождаться прочих, что должны прийти.
— Мы благодарим вас за ваше доброе намерение, — сказал Алвару ди Фрейташ (за себя и за прочих, ибо поскольку он был кавалейру, и к тому же звания фидалгу, и доблестен, как мы уже сказали, всем прочим оказалось угодно дать ему такие полномочия), — и весьма верно то, что здесь нет никого, кто бы вам не помог и не посоветовал, не только как предводителю и другу, но как самому себе; и так как причин тому множество, я их теперь не касаюсь. Довольно и того, что все мы знаем вас за доблестного — и в такой мере, что не только достойны вы быть предводителем сих немногих людей и сего малого флота, но и иного, гораздо более великого. А что же до совета, что вы у меня просите, то, хотя и потребны будут все четырнадцать каравелл вместе для вторжения на остров Тидер, но согласно намерению, с коим мы все отбыли, я почел бы за доброе, чтобы те из нас, кто здесь собрался, отправились бы тот же час на остров Цапель 26 и там бы переждали два или три дня, согласно распорядку, что мы имеем, поскольку это есть место, где мы не сможем быть увидены с другой стороны; ибо, находясь здесь, подле сего мыса, мы легко (ligeiramente) можем быть раскрыты. В каковом положении, буде оно так и случится, мы не избегнем одной из двух вещей: или мавры уйдут с того острова, или же туда придут столькие, что когда мы захотим напасть на него, это будет сопряжено для нас с большою опасностью. И коли, может статься, на остров Цапель в несколько дней не прибудут другие пять каравелл, то моим решением будет не задерживаться долее и лишь исполнить то, что нами уже решено 27. И коли будет на то воля Бога помочь нам (как я на Него надеюсь, ибо главным образом ради службы Ему мы сюда прибыли), то ту же помощь, кою Он должен оказать нам, когда мы соберемся все вместе, Он окажет нам, сейчас здесь собравшимся, — или, может статься, еще лучшую; ибо мы, ощущая потребность величайшую, тем с большим благочестием попросим Его о помощи. И там, где бы мы, собравшись все вместе, возложили бы надежду на силы человеческие, оказавшись в малом числе, возложим основное упование на Его помощь.
— Теперь же вы можете приказывать, — молвил он, — то, что вам относительно моего совета наилучшим представляется.
— Поистине, — ответили все, — ваш совет столь добр и столь полезен, что все, что мы бы еще относительно сего сказали, было бы излишним, или, может статься, вещью, удаленною от истинного пути, на каковой своими словами вы нас наставили (nos detendes postos).
ГЛАВА LIV.
О том, как они встретили другие каравеллы на острове Цапель, и о совете, что они держали.
Велика была радость среди тех [людей], когда, оказавшись в виду острова Цапель, они узрели четыре каравеллы, уже пребывавшие там на стоянке (que já aí jaziam de repouso) — каким бы образом те туда ни попали (de qualquer guisa que aí jouvessem), ибо неважно было, что они не принадлежали к их флотилии (ca não montava que fossem da sua conserva), ведь они ведали при том, что [каравеллы] были из королевства, вследствие чего надеялись, что помощь от них восполнит нехватку других, на кои они прежде надеялись (porque antes tinham esperança).
Новости об этом зрелище разошлись по всем каравеллам — так, как они шли, одна за другой; от каковых [новостей] все получили большую радость, особенно люди самого низкого звания, ибо они видели, что капитаны приняли решение свершить деяние невзирая на неприбытие прочих, как мы уже написали; и как люди, не умеющие скрыть своей радости, они заиграли на своих инструментах (fizeram soar seus estormentos) и затянули песни, и ели и пили так, как те, кто собственною охотою обретал уверенность в победе. И, прибыв к кораблям, стоявшим на якоре, они зарядили свои троны (trons) 28 и колобреты (colobretas) 29, каковыми производили выстрелы в знак радости своих сердец; каковой радости и другие, уже стоявшие на якоре (que já jaziam repousados), не оставались без своей доли.
Однако сие вдвойне умножало (acrescentava dobrez) печаль мавров, что пребывали помещенными под палубами кораблей, каковые [мавры], хотя и не понимали языка, по звуку голосов утверждались в обратном тому, чего желали.
Я не хочу заниматься описанием того, каковы были их объятия, когда все собрались вместе, ибо разум вам подскажет, каковыми они должны были быть в таком месте и в такой час; положим лишь пред нашими глазами, что мы видим их пересаживающимися с одних кораблей на другие, и те, что позже отбыли из королевства, давали первым еды, каковая, как они ведали, была им желанна.
И так, за сим, равно как и за ночным отдыхом, они провели [время] до вечера следующего дня, когда по приказу Лансароти сошли на землю, чтобы вместе со всеми держать свой совет. Когда же они были собраны на оный, молвил [Лансароти], что, так как ясно видели они задержку прочих каравелл, и поскольку Бог пожелал, чтобы они встретили те три, кои уже давно отбыли из королевства, и еще одну из пяти, что прежде они ожидали, то, таким образом, для восполнения четырнадцати им не хватало всего лишь одной, и что там, где прежде ими было решено дать сражение (pôr a praça) врагам с девятью, лучшим образом могли дать его теперь с тринадцатью; однако же пусть рассмотрят они, будет ли им добро отбывать тотчас же, или же подождать еще чего-нибудь.
Все сказали, что задержка, в каковой они не ощущали никакой пользы, будет вредна; посему им все-таки следовало отправиться, положившись на добрую удачу, ибо чем раньше начнется сие деяние, тем будет лучше. В каковом мнении все были единодушны, ибо в такое время и в таком месте они не страшились вражеских происков (enculcas contrárias), ни того, что товарищи раскроют их тайны врагам.
— Теперь же, — молвил Лансароти, — так как вы все-таки решили отправиться, добро будет, коли вы, другие, что уже повидали множество построений (ordenanças), сообразных такому случаю, припомните их и поможете мне построить наш поход таким образом, чтобы мы шли упорядоченно.
И, оставляя в стороне различные мнения, что возникли среди них, было решено, наконец, чтобы они выступали в следующем порядке. Сразу [и] главным образом решили они, что из всех людей, бывших на каравеллах, выберут триста двадцать восемь человек (ибо представляется, что столько требовалось для распределения, ими предписанного), из каковых пехотинцы и копейщики пойдут на одну битву, в коей предводителем будет Алвару ди Фрейташ; и что после него последует Лансароти со всеми арбалетчиками и лучниками; и в арьергарде будут Суэйру да Кошта и Диниш Ианиш да Гран со всеми вооруженными людьми; решив [также], что их выступление произойдет весьма рано, таким образом, чтобы до рассвета им напасть на селение острова Тидер, и чтобы впереди каравелл пошли три лодки, в коих бы отправились лоцманы, уже побывавшие в той земле и ведавшие путь.
ГЛАВА LV.
Как те люди высадились на острове Тидер.
Недоволен я (Anojado sou) теми лоцманами, что они так ошиблись с направлением, коего им следовало держаться; ибо поистине, коли бы фортуна не вмешалась, допустив ошибку в том путешествии, победа была бы гораздо более совершенною. Каковая вина была не столько их [лоцманов], сколько ночного сумрака, ибо хотя они и ходили туда в других случаях, все же не во стольких, чтобы по здравом суждении их следовало бы много винить в их ошибке; или же, может статься, причиною ее были воды, что тогда пребывали стоячими, вследствие чего во многих местах встречали они [те люди] такую мель, что не могли плыть (nadar). Таким образом, они были принуждены, находясь на суше, дожидаться помощи прилива, каковой не получили до тех пор, пока солнце не встало уже высоко.
О, сколько же жалоб ходило среди тех [людей], приведенных в такое замешательство вещью (vendo-se assim empachados), пред коей их силы не могли принести пользы!
— О, Боже! — говорили они. — Менее благосклонным желаешь быть Ты к нашему деянию, нежели много раз бывал Ты к другим, что не имели равного намерения послужить Тебе! Сегодня, когда святое имя Твое получило бы основание быть многократно приумноженным, а наша почесть — возвышенной, даешь Ты место столь слабой мощи элемента, что должна нам помешать! Да пребудет с нами милосердие чрез святое сострадание Твое, и помоги нам, ибо мы суть слуги Твои, хотя и грешники, однако величие доброты Твоей больше, нежели множество грехов наших. И коли Ты имел силу открыть путь сынам Израилевым посреди вод и заставить солнце повернуть вспять по мольбе Иисуса против течения природы — почему не сотворишь сейчас такую же милость сим людям твоим, дабы чудо Твое предстало пред нашими очами, чтобы раньше подступили сии воды, таким образом, чтобы путешествие наше оказалось направлено к обретению полной победы?
Таким образом потрудились в ту ночь те мореходы, сколько смогли; однако по сим двум причинам, о коих нами уже сказано, они достигли острова не раньше, чем солнце встало уже высоко.
И прежде чем они прибыли в гавань, где должны были высадиться, они получили приказ собраться вместе всем каравеллам; и шли так близко, что люди пересаживались с одних на другие.
И поднялся там меж ними новый совет, на каковом одни говорили, что не было им причины высаживаться на землю, ибо известно было, что там собиралось много мавров, каковых, по здравом суждении, теперь должно было там находиться больше, чем прежде, по причине каравелл из Лиссабона, что ходили там несколькими днями ранее и потеряли убитыми на том острове менее пятнадцати дней тому назад семерых человек, о коих мы уже говорили; и что, по крайней мере, в тот день они не должны были высаживаться, поскольку подозревали, что мавры были многочисленны и расположились в засадах (jaziam em ciladas), ибо ни один не показывался. И этот слух не ходил среди стольких немногих, чтобы к нему не склонилась большая часть простых людей.
— Друзья! — молвили капитаны. — Мы прибыли в сию землю не иначе как для того, чтобы сражаться. И так как ради сей цели мы главным образом и идем, мы не должны опасаться, ибо гораздо большею почестью будет для нас провести это сражение днем, а не ночью, изгнав мавров с сего острова посредством силы (хотя бы мы не убили и не взяли ни одного), нежели чрез иную хитрость или обман захватить ночью тысячу из них.
— И с именем Божьим, — молвили они, — высадимся все же и отправимся по земле в том порядке, что нами определен.
И так, с сими словами, они тот же час начали высаживаться. И как только все оказались высажены на берег, они привели свои ряды в строй (puzeram suas azes em ordenança), в коем Лансароти, с согласия всех прочих предводителей, взял крестоносный стяг, что дал ему инфант дон Энрики. И вы уже знаете, что умиравшие под оным стягом освобождались от вины и наказания (eram absoltos de culpa e pena), согласно предоставлению святого отца, коего повеления вы уже видели содержание. Каковой стяг был вручен Жилу Ианишу 30, кавалейру дома инфанта, бывшего уроженцем Лагуша, о коем мы в других случаях вам говорили. И хотя Лансароти ведал о его силе и доблести, тот все же принес ему клятву, и [Лансароти] взял с него торжественное обещание (menagem), что ни из страха, ни из-за опасности он не оставит оный стяг, пока не придет его смерть; и прочие также поклялись ему, что в последующем до последнего порога жизни будут трудиться, дабы сохранить его и защитить.
И они, таким образом построенные, после оных вещей начали уходить в таком же порядке, пройдя расстояние в три лиги по песку, при величайшей жаре; пока не прибыли в местность Тидре, каковая находится в глубине оного острова, рядом с каковою увидели пребывавших там в некотором количестве мавров, выказывавших готовность к сражению (corrigidos com mostrança de peleja), каковое зрелище было весьма радостным для христиан.
И посему они тот же час велели трубить в трубы и двинулись на них [мавров] с великою охотою. Однако мавры, лишившись первоначальной твердости, начали разбегаться, уходя вплавь по другую сторону бухты, что делает из сей земли остров, куда уже переправились их жены и дети со всем их скудным имуществом. Однако же они не смогли таким образом скрыться (espedir) без того, чтобы у них не убили восьмерых и не пленили четверых, в ходе чего один из тех людей из Лагуша был ранен, ибо пожелал настолько возвыситься среди прочих, выказывая свое бесстрашие (ardideza), что почти по собственной воле получил оные раны, от каковых впоследствии умер, уже идя морем; коего душу Господь Бог да примет в общество святых.
Когда же мавры были таким образом разгромлены, христиане, чувствуя, что их пребывание там более не приносило пользы, отправились в то место, где враги прежде имели свой лагерь, и чего они там больше всего нашли, так это воды, чему по причине зноя и труда они были весьма рады, ибо многие погибли бы от жажды, если бы ее не было. Они также нашли там хлопковые деревья, хотя и было их немного.
И некоторые устали до того, что никоим образом не могли возвращаться пешком, и единственно великой помощью в их нужде оказались для них ослы, коих было множество на острове, верхом на коих они возвратились к своим кораблям.
Однако прежде чем они сели в свои лодки, нашлись некоторые, что попросили того благородного человека, Суэйру да Кошту, стать кавалейру; каковой либо вследствие избыточных просьб своих друзей, либо же из-за того, что имел желание стать им ради большей своей почести, согласился с этим, говоря, что будет доволен сим при условии, что будет посвящен рукою Алвару ди Фрейташа 31, ибо знал его за такого кавалейру, чьим рыцарством нельзя было попрекнуть.
И все были [тому] весьма рады, в особенности те принципалы, что его знали. И так был сделан кавалейру тот благородный человек, в коем следует дивиться тому, что он, столь долго протрудившись в ратном деле и столь отличившись в нем, никогда не пожелал принять эту почесть, кроме как лишь в том случае.
«Поистине, — говорит автор, — думаю я, что хотя Алвару ди Фрейташ и был столь благородным рыцарем и случалось уже ему посвящать других подобных, никогда меч его не касался головы столь благородного и столь отличившегося человека, и не менее почтен был тот Алвару ди Фрейташ согласием, что изъявил Суэйру да Кошта, пожелав быть произведенным в рыцари его рукою, когда мог он быть произведен весьма славными королями и великими князьями, каковые весьма довольны были бы сделать это, ведая о великой его доблести».
В ту ночь они отправились отдыхать на свои каравеллы, а на следующий день высадились на землю, чтобы произвести в рыцари Диниша Ианиша да Грана, каковой таким образом был произведен рукою Алвару ди Фрейташа.
И там каравеллы из Лиссабона покинули прочих, поскольку ощущали, что их пребывание было уже не нужно, а продовольствия им недоставало настолько, что коли путешествие оказалось бы затруднено каким-нибудь препятствием, они вынужденно оказались бы приведены в страдание. Однако весьма можно поверить, что если бы они ведали, скольким маврам того острова еще суждено было быть убитыми и плененными, то не отбыли бы столь скоро, — хотя бы для того, чтобы месть их была большей.
Из прочих мавров, захваченных на Тидере, отправили Лансароти и прочие капитаны одного в Сан-Висенти-ду-Кабу (São Vicente do Cabo), а другого — в Санта-Мария-да-Агуа-да-Лупи (Santa Maria da Água da Lupe), часовню, что находится в том округе (termo) Лагуш, дабы продать их, и по этой цене купить украшений для той церкви.
ГЛАВА LVI.
О том, как они снова вернулись на Тидер, и о маврах, что они захватили.
Не кажется нам надобным говорить о возвращении каравелл в Лиссабон, ни занимать наше писание рассказом о продаже мавров, как мы находим это в списке (trelado) Афонсу Сервейры, у коего мы взяли сию историю, ибо [жители] того города уже не почитали новостью прибытие мавров из той земли; ибо, как говорит Фрей Жил Римский 32 в первой части первой книги «Правления государей» (Regimento dos Príncipes), состояние преходящих благ в человеческом желании имеет такое свойство, что прежде, нежели человек войдет в обладание ими, они представляются ему гораздо более великими, чем они есть, что есть противоположное наступающему после того, как он начинает обладать ими, ибо сколь бы ни были они велики и добры, их уже не держат на подобном счету.
И, возвращаясь к нашей истории, [мы скажем, что] как только отбыли те три каравеллы, прибыли три других, из тех четырех, коих прежде недоставало; на каковых [каравеллах] немало раздавалось сетований на то, что они не были со своими товарищами при вторжении на остров, ибо, хотя сражение и было не больше того, о чем мы сказали, казалось им, что, какое бы дело они [теперь] не свершили, все равно уже не смогли бы обрести почести. И как люди, имевшие на то досаду, они тотчас потребовали у других, чтобы они приказали своим высадиться на землю; о каковом деле они держали совет, на коем, поразмыслив несколько времени (razoando uma peça), решили, чтобы отправились три каравеллы, scilicet, самые малые, по проходу через залив Тидера (ao passo do esteiro de Tider); и чтобы отправились также люди с других каравелл в лодках; ибо могло быть так, что сии [здешние] люди возвратились на остров, из коих они могли бы захватить некоторых в той гавани.
И, начав действовать согласно своему совету, они отбыли ночью, хотя и не смогли прибыть в гавань ранее, нежели днем; куда прибыв, увидели мавров по другую сторону гавани, тогда как христиане находились прямо против него; каковая гавань была весьма широка водою (bem ancho em água), хотя и неглубока, не считая расстояния броска камня, каковое не могло быть преодолено иначе как вплавь.
Мавры же стояли так, с другой стороны, глядя на христиан, каковым показалось, что те не питали к ним большого страха; и так показывал их вид (suas contenenças), ибо они плясали и радовались как люди, уверенные насчет своих противников, каковым подавали те знаки, почти доводя их до раздражения тем, что издевались над их прибытием.
Однако было бы для них [мавров] лучше, если бы их предусмотрительность была большею, то есть если бы они находились в воде, подле большой глубины, ибо вследствие сего могли бы пребывать в большей безопасности относительно того, что для них воспоследовало.
У христиан, помимо уже имевшегося желания добраться до них [мавров], при виде их манер, кои были как будто презрительные (como em despreço), удвоилось желание сражаться, хотя мавров и было гораздо более. И притом, что у них было большое препятствие в виде воды (grande empacho na água), находившейся посередине, воспламененная воля (ardida vontade) заставила их все же последовать своему намерению. И, таким образом, они начали входить в воду, пока не достигли той большой глубины, каковую нельзя было преодолеть иначе как вплавь. И, добравшись туда, они заколебались (sobresseveram), считая свою переправу опасною.
И, пребывая так в борьбе собою, ибо желание звало их идти, а страх давал им защиту перед лицом смерти (defesa com a morte), случилось так, что был там с ними один спальничий инфанта, коего я впоследствии знал благородным эшкудейру, ехавший писарем одной из тех каравелл, ибо таков был обычай инфанта — не давать достоинства эшкудейру ни одному спальничему, пока он не испробует себя в каком-нибудь ратном деле, за каковую заслугу он в дальнейшем давал им то звание, кое, как чувствовал, они заслуживали.
Этот спальничий, коего имя было Диегу Гонсалвиш, охваченный твердостью духа, спросил у одного человека из Лагуша, бывшего подле него, коего звали Перу Алеман 33 (я не ведаю, оттого ли, что он был уроженцем той земли Германии, или же по прозвищу, что ему дали), угодно ли тому было составить ему компанию, чтобы им обоим перебраться вплавь.
— С доброю верой (Por boa fé!) 34! — молвил тот. — Не сможешь ты попросить у меня вещи, кою я с большею охотою тебе предоставил бы.
Каковой [Перу Алеман] еще не закончил своего ответа, как уже бросился в воду (quando já se derribava à água), начав плыть, и с ним также спальничий; а после него один эшкудейру инфанта, звавшийся Жил Гонсалвиш, каковой уже поучаствовал в захвате первых мавров под предводительством Антана Гонсалвиша, и также в войне с сими прочими маврами, соседними с нашей Испанией, и почитался за доблестного мужа (bom homem); и сразу затем другой спальничий инфанта, звавшийся Лионел Жил, сын того кавалейру, коему вручен был крестоносный стяг; и также много других вслед за сими.
Однако противники, хотя и видели их, принимали за игру движущую силу их труда, полагаясь на свою многочисленность, и, кроме того, думали, что победа придет к ним, как это случилось у них иным днем, когда они убили семерых с других каравелл.
Наши, как только смогли твердо стать на почву, то держались на ней прямо, следуя посему вперед столько, сколько могли, туда, где противники двинулись на них. И христиане ради того, чтобы продвинуться, мавры же для того, чтобы им воспрепятствовать, начали свое сражение, метая свои копья, чрез что ясно можно было узнать нелюбовь, бывшую между ними. Однако же сражение [со стороны] мавров велось уже не столько по причине вражды, сколько ради защиты их жен и детей, и еще более ради того, чтобы спасти собственные свои жизни. Весьма дивились они, однако, подобной твердости, кою ощущали во врагах, и хотя сравнение было неравным по численности одних и других, ибо мавров было гораздо более, но так как Бог пожелал помочь своим людям, то они тотчас же убили шестнадцать, прочие же были разгромлены в весьма короткий промежуток [времени].
И хотя любовь к женам и детям доходила до крайности среди всех прочих чувств, что в них [маврах] были (как естественным образом у всех бывает), увидев себя разгромленными, они озаботились лишь тем, чтобы спасти самих себя (guarecer si mesmos), ибо смерть есть конец всех прочих ужасных вещей.
И так, побежденные, они обратились в бегство, в ходе чего достаточно их погибло.
И поскольку жара стояла сильная, они же [наши] были утруждены, то не смогли преследовать их [мавров] далеко; хотя и захватили пятьдесят семь, с коими возвратились на свои каравеллы.
ГЛАВА LVII.
Как они отправились в Тиру.
Хотя все потрудились в том деянии и все заслуживают за него славы и почести, на первое место следует поставить тот Диегу Гонсалвиша и, равным образом, человека из Лагуша, что переправился с ним, по той причине (por aquele respeito), о коей мною уже сказано — что в начале лежит наибольшая доля славы. И, действительно, так то и признал инфант, ибо оказал ему затем великую милость, как всегда имел обычай поступать с теми, кто добро ему служил.
Так, захватив тех мавров и приведя их на корабли, они тотчас начали расспрашивать некоторых раздельно о том, где, как они думали, удастся отыскать других [мавров], убежавших из компании. От каковых [мавров] получили ответ, что, согласно их мнению, они должны были пребывать в одном селении, называемом Тира, каковое лежало на материке, оттуда приблизительно в восьми лигах вдоль по побережью.
И, полагая, что чем раньше они двинутся на них, тем более их поход принесет пользы, ибо считали, что поскольку деяние было столь недавним, они найдут мавров не озаботившимися их походом, отбыли сразу тою же ночью на другую сторону три каравеллы из самых малых и легких, что были в компании, а все прочие люди — в лодках, взяв с собою двух мавританок, чтобы они указывали путь.
И в первую четверть ночи они прибыли к мысу, где оставили корабли и высадились на землю. И так как они еще не ощутили время достаточным для того, чтобы отправляться, они отдохнули там до тех пор, пока не забрезжила заря, при свете коей они и отправились своим путем. И, достигнув переправы через небольшой морской залив, встретили множество алмадий, среди коих была лодка, что мавры захватили у каравелл из Лиссабона, однако уже почти вся поломанная (já acerca todo desfeito); они, все же, взяли ее с собою для своих каравелл.
И, пройдя оттуда вперед, они нашли одного мавра, коего убили — я полагаю, это произошло потому, что он сам пожелал искать путей для сего. И оттуда они прибыли в местность Тиры и двух других деревень, однако не нашли там ничего из того, что искали, ибо мавры уже все бежали. И, таким образом, они принуждены были возвратиться на свои каравеллы.
И оттуда они перешли в местность Тидре, где отдохнули по причине вод, что там имелись.
И когда они так пребывали, послали предводители некоторых из тех [людей], дабы они пошли за ослами, чтобы слабые могли вернуться на них верхом к кораблям; каковые [люди], отправившись с поручением, что им было дано, обнаружили пятерых мавров, коих без большого труда пленили. И когда они таким образом возвратились, молвил Лансароти, чтобы, поскольку было уже поздно, они отдохнули тою ночью, и что на другой день он желал сказать им некоторые вещи, о коих они тогда же и узнают.
ГЛАВА LVIII.
О словах, что сказал Лансароти.
Когда же на следующий день собрались вместе все сии принципалы по велению предводителя, как вы уже слышали, а также все те, кто прийти туда пожелал, молвил Лансароти:
— Сеньоры и друзья! Поскольку была на то милость инфанта, нашего господина, сделать меня вашим предводителем, к вашему, однако же, удовольствию и по вашему желанию, и по сей причине я представляю здесь его особу, то от его имени я благодарю вас за ваш великий труд и добрую волю, кою я встретил среди всех вас, прочих, в сем деянии, на каковое отправились вы ради службы ему; о каковом [деянии] я поведаю ему лично, когда Богу угодно будет, чтобы мы снова предстали пред его очи, таким образом, чтобы за заслугу ваших трудов могли бы вы обрести ту награду, коей столь справедливо заслуживаете. Теперь же, как вам известно, мы отбыли из нашего поселка с основною целью — явиться для завоевания сего острова, и так как Бог пожелал нас для сего устремить и помочь нам (aviar-nos), посему должны мы много Его благодарить, ибо хотя мы и не захватили стольких мавров, как в прошлые разы, все же наша победа была достаточною, ибо в середине дня мы взяли их в окружение и пошли на них, как вы видели; и хотя было их столько, они оставили лагерь на нашу милость (ao nosso vencimento), и мы вступили в их землю, и взяли вещи их без какого-либо противодействия, от чего достались нам почесть и слава пред теми, кто получил о сем подлинное знание. Что же касается нашего прибытия, то, согласно намерению, кое мы имеем, деяние свершено, после чего я прекращаю быть вашим предводителем; ибо, согласно распоряжению (regimento), кое я имею от сеньора инфанта, после взятия сего острова каждый волен распоряжаться собою как ему угодно и отправиться в любую сторону, где он предчувствует свою прибыль или пользу 35. И посему мне представляется добрым, чтобы те немногие [мавры], коих мы захватили, были бы поделены таким образом, чтобы каждый получил свою подобающую часть и последовал тем путем, каким почтет за благо. Со своей же стороны заверяю вас, что я готов к любому труду или опасности, что мне выпадет во имя службы Богу или инфанту, моему господину, ибо со столь малою добычею я не намерен возвращаться пред его очи.
Все прочие отвечали, что все сказанное Лансароти было весьма добро обдумано; и тот же час начали делить поровну свою добычу, из каковой каждый получил согласно своему жребию.
И после сего задал Лансароти вопрос всем прочим предводителям, о том, что они желали делать [далее].
Суэйру да Кошта, Висенти Диаш, судовладелец, Жил Ианиш, Мартин Висенти, лоцман, Жуан Диаш, также судовладелец, ответили, что, поскольку их каравеллы были малы, а зима была весьма близко, они почитали опасным свое пребывание в том смысле, чтобы идти далее вперед, и посему намеревались вернуться назад в Португалию.
Однако о том, каково было их возвращение, мы должным образом поведаем далее по ходу истории.
ГЛАВА LIX.
О словах, что сказал Гомиш Пириш, и о том, как они отправились в землю Гвинейскую.
Гомиш Пириш, что находился на королевской каравелле как главный капитан, а равно и как человек, в коем были отвага и авторитет, среди всех начал говорить о своем намерении таким образом:
— Представляется мне, — молвил он, — что решение капитанов сих малых каравелл — это возвратиться в королевство, страшась опасности, что может для них воспоследовать, если зима застигнет нас далее того места, где мы находимся. И поскольку вы, прочие, досточтимые сеньоры и друзья, весьма хорошо знаете, сколь велико желание сеньора инфанта узнать что-нибудь о земле негров, в особенности о реке Нил 36, я посему намерен совершить путешествие к той земле и потрудиться, сколько смогу, дабы добраться до нее [реки], а затем и об иных вещах получить самое точное знание, какое смогу. И в сие вкладываю я всю надежду на величайшую награду в сем путешествии, коя не будет для меня малою, ибо ведаю я, что сеньор инфант дарует мне милость и почесть за сие, с чем смогу обрести я прибыль бóльшую. И поскольку я имею [для сего] корабль достаточный, то ошибусь, коли противоположное сему содею. И посему, коли кто-нибудь из вас, прочих, пожелает составить мне компанию, я целиком нахожусь в вашем распоряжении — при том, что это не будет лежать вне сего намерения.
— По правде говорю я вам, — ответил Лансароти, — что сие целиком было мое основное намерение, прежде, нежели вы о сем что-нибудь произнесли; и я буду рад последовать вашему намерению, ибо так было приказано мне инфантом, моим господином.
— В таком случае, — молвил Алвару ди Фрейташ, — и я не тот человек, чтобы покидать такую компанию; но[, напротив,] пойдем туда, куда вы желаете (mas vamos hu quiserdes), хотя бы и в земной Рай 37.
С сими согласились трое других, scilicet, Родригианиш ди Травасуш, оруженосец регента, Лоренсу Диаш, также оруженосец, инфанта дона Энрики, и Висенти Диаш, купец.
И так, утвердившись в сем намерении, они тотчас продолжили свой путь.
И после них отбыли две другие каравеллы, scilicet, одна — из Тавиры, а другая — одного человека из Лагуша, по имени Бикансу. Однако о путешествии сих мы оставим речь для другого места, ибо они не достигнут земли негров.
Когда же отбыли таким образом те шесть каравелл, то держали далее свой путь вдоль побережья, и следовали так столько, что прошли землю Заары (Zaara), что принадлежит маврам, называемым азанеге, каковая земля весьма легко отличима от другой по причине множества имеющихся там песков и, затем, по причине зелени, каковая в ней не появляется, и сие вследствие нехватки вод (falecimento das aguas), что производит в ней великую сушь.
И в сию землю перебираются обыкновенно все ласточки и, равным образом, все птицы, что в определенное время года появляются в сем нашем королевстве, scilicet, аисты, перепела, горлицы, вертишейки, соловьи и коноплянки и равно другие разнообразные птицы. И много там есть таких, что по причине зимних холодов отбывают из сей нашей земли и отправляются искать ту, по причине ее тепла; а иные отбывают из нее зимою, такие как соколы, цапли, вяхири, дрозды и равно другие птицы, что размножаются в той земле, а затем прибывают жить (vêm guarecer) в эту, и сие ради пищи (viandas), кою они здесь находят, сообразную своей природе.
И сих птиц встречали люди с каравелл много в море, а других на земле, в местах их размножения.
И поскольку я уже начал говорить о сем предмете, я не премину сказать немного более о разнообразии (desvairo) некоторых иных рыб и птиц, каковые, как я обнаружил, встречаются в той земле. Среди каковых находятся, в первую очередь, одни птицы, называемые фламинго (framengos), кои размером с цапель и равны им по длине шеи; однако у них немного перьев, а головы незначительного размера в сравнении с телами; клювы, однако же, толсты, хотя и коротки, и столь тяжелы, что шея не может сего вполне выдержать, таким образом, чтобы помочь себе, [эта птица] всегда держит клюв вплотную к ногам или к перьям основную часть времени 38. И есть там другие птицы, кои больше лебедей и называются кро, о коих мы уже говорили 39.
И из рыб есть там также одни, кои имеют клювы от трех до четырех пядей, одни малые, а другие большие; в каковых клювах имеют зубы с одной и другой стороны, столь близко посаженные, что между одним и другим не войдет и палец; все, однако, из тонкой кости, чуть больше, чем зубья пилы, однако более отстоящие; и сии рыбы размером подобны акулам или превосходят их, а нижняя их челюсть не больше, чем у других рыб 40. И есть там иная рыба, столь же малая, как и кефаль (mugens), каковые [рыбы] имеют на головах короны, чрез кои дышат (desfolegam), что подобны жабрам; и если их положить коронами вниз на какое-нибудь блюдо, они приклеиваются столь крепко, что, желая их снять, вместе с ними поднимают и блюдо; так же, как это делают своими ртами миноги, когда еще в достаточной мере живы (bem vivas) 41.
И равным образом есть также много других птиц, животных и рыб в той земле, коих вид мы не беремся должным образом описать, поскольку это будет для нас поводом далеко уйти от нашей истории.
ГЛАВА LX.
О том, как эти каравеллы достигли реки Нил, и о гвинейцах, что они взяли.
Когда миновали уже сии каравеллы землю Заары, то увидели две пальмы, кои прежде встречал Диниш Диаш 42, по коим они узнали, что там начиналась земля негров, виду каковой они весьма возрадовались; и посему пожелали тотчас же высадиться на землю, однако нашли море столь неспокойным у берега, что никаким образом не могли сойти на берег.
И некоторые из бывших там говорили затем, что ясно доказывал запах, доносившийся с земли, добротность ее плодов, ибо столь был он упоителен, что там, куда он добирался, чудилось им, пребывавшим в море, что находились они в неком прекрасном фруктовом саду, устроенном для их услаждения.
И коли наши имели добрую волю к тому, чтобы достичь земли (cobrar terra), то обитатели ее выказывали не меньшее желание принять их в ней. Однако о гостеприимстве (gasalhado) я не берусь говорить, ибо, согласно их первым внешним проявлениям (ca segundo sua primeira mostrança), они не намеревались оставлять берег без весьма великого урона для одной из сторон.
И люди сей зеленой земли 43 суть все черные, и посему она зовется землею черных или землею Гвинейской, по причине чего мужчины и женщины ее зовутся гвинейцами, что означает то же самое, что и черные.
И когда люди с каравелл узрели первые пальмы и высокие деревья, как мы уже поведали, они верно узнали, что находились близ реки Нил, с той стороны, где она впадает в западное море; каковую реку называют Санага (Çanaga) [Сенегал], ибо инфант сказал им, чтобы немногим более чем через двадцать лиг после того, как они увидят те деревья, они следили (esguardassem) за оною рекою, ибо так он узнал от некоторых из тех азанеге, что держал в плену 44.
И, идя таким образом вдоль морского берега, следя за тем, не увидят ли реку, они узрели пред собою, должно быть, лигах в двух от земли, некий цвет в морской воде, отличный от прочего, бывший таким же, как цвет глины. Они решили, что то могли быть какие-то отмели, и посему измерили их глубину ради безопасности своих кораблей, и не нашли там разницы с другими местами, где не было подобного движения; чем они были испуганы, главным образом из-за разницы в цвете (pelo desvairo da cor). И случилось так, что один из тех, кто забрасывал лот, случайно, а не ведая наверняка, поднес руку ко рту и проведал о пресности воды.
— Еще одно чудо имеем мы, — сказал он, обращаясь к прочим, — ибо сия вода — пресная!
Вследствие чего они тотчас же забросили в море свое ведро и испробовали воду, от коей все пили, как от чего-то, в чем не было недостатка для того, чтобы быть столь доброю [водой], как то подобало.
— Поистине, — молвили они, — мы находимся вблизи реки Нил, ибо весьма представляется, что сия вода — из нее; и своею великою мощью она рассекает море и впадает в него таким образом 45.
И тогда они подали знак другим каравеллам, и начали все искать реку; каковой не очень далеко оттуда обнаружили эстуарий (foz). И, находясь уже рядом с ее устьем, они бросили свои якоря, хотя и с внешней стороны.
И люди с каравеллы Висенти Диаша спустили на воду лодку, в каковой вышли человек восемь, среди коих был тот эшкудейру из Лагуша, что звался Эштеван Афонсу, о коем мы уже говорили (и каковой впоследствии умер на Канарии), частично снарядивший ту каравеллу.
И когда все восемь шли таким образом в лодке, один из них, наблюдая за устьем реки, увидел дверь одной хижины. И он сказал, обращаясь к своим товарищам:
— Я не ведаю, как построены хижины в сей земле. Однако, согласно виду прочих, кои я уже наблюдал, то, что я зрю, должно быть хижиною; и я полагаю, что она должна принадлежать каким-нибудь рыбакам, прибывшим рыбачить на эту реку. И коли вы почтете то добрым, мне представляется, что мы должны выйти за тот мыс, таким образом, чтобы нас не раскрыли из двери хижины; и некоторые [из нас] высадятся на землю и подойдут со стороны тех дюн (medões). И если в хижине залегло сколько-нибудь [людей] (se alguns jouverem na choça), то может статься так, что они [наши] захватят их прежде, чем будут обнаружены.
Прочим представилось, что тот [человек] говорил добро, и посему они начали претворять сие в дело; и как только причалили к земле, высадился Эштеван Афонсу и еще пятеро с ним, и отправились тем строем (levaram aquela ordenança), о каковом прежде говорил тот, другой [человек].
И когда так, затаившись, они подошли близко к хижине, то увидели как из нее вышел чернокожий отрок, совсем нагой, с азагаей в руке; каковой тотчас же был захвачен. И, дойдя до хижины, они обнаружили девочку, его сестру, каковой, должно быть, было лет восемь.
Сего отрока инфант впоследствии приказал обучить чтению и письму, а равно и всем прочим вещам, кои подобает знать христианину. И до сих пор есть много христиан, кои не знают их столь же совершенно, как знал их он; ибо его научили молитвам Pater Noster и Ave Maria, и догматам веры, и предписаниям закона, и делам милосердия, и равно многим иным вещам, как если бы инфант, как говорили некоторые, отправлял его учиться на священника, с намерением послать в ту землю, дабы проповедовать веру Иисуса Христа. Однако мне думается, что в дальнейшем он умер, не будучи еще совершенным человеком.
Таким образом те [люди] вошли в хижину, где нашли черную даргу, всю круглую, несколько больше, нежели те, что используются в сей земле; каковая [дарга] имела выпуклую шишку из той же самой кожи, взятой из слоновьего уха, согласно признанному впоследствии некоторыми гвинейцами, ее видевшими, ибо они сказали, что все дарги делают из кожи этого животного, и что они находят ее столь толстою сверх необходимого, что удаляют с нее более половины, утончая ее с помощью приспособлений, кои для сего изготавливают. И еще сказали те [гвинейцы], что размеры слонов таковы, что его мясом могут вполне насытиться две тысячи пятьсот человек; и что промеж себя они почитают его за весьма доброе мясо, кости же при этом ни для чего не применяют, но выбрасывают их прочь; о каковых [костях] я узнал, что на востоке сей части Средиземного моря 46 кость одного такого [слона] стоит верную тысячу добр 47.
Когда же были взяты те отроки и вещи, то были тотчас отведены к лодке.
— Добро будет, — молвил Эштеван Афонсу, обращаясь к остальным, — коли мы двинемся по сей земле близко отсюда, дабы увидеть, найдем ли отца и мать сих отроков, ибо не может быть, согласно их возрасту и состоянию, чтобы их оставили здесь с тем, чтобы уйти далеко.
Прочие сказали, дабы он отправлялся в добрый час, куда ему было угодно, ибо в том, чтобы следовать за ним, для них не было препятствий (empacho).
И, пройдя так малое расстояние, заслышал Эштеван Афонсу удары топора или какого-то иного железного инструмента, коим некто плотничал по какому-то дереву. И, таким образом, он задержался ненадолго, дабы увериться насчет своего слуха, приведя и прочих в такую же осторожность. И так, все вместе, они признали, что вблизи них находилось то, что они искали.
— Теперь, — сказал он, — вы идите позади и дайте мне идти вперед, ибо если мы все двинемся компанией, то, сколь бы тихо (por muito passo) ни шли, неизбежно будем учуяны; таким образом, что прежде, нежели мы доберемся до него, кто бы он ни был, коли он один, то по необходимости кинется спасаться. Коли же я пойду в одиночку, медленно и на корточках, то смогу захватить его внезапно (podê-lo-ei filhar de suspeita), так что меня не будет слышно. Однако ваши шаги пусть не будут столь короткими, чтобы ваша помощь запоздала ко мне там, где она мне, быть может, потребуется, коли я окажусь в крайней опасности.
Когда же они таким образом на сем условились, начал Эштеван Афонсу следовать своим путем. И посреди верной осторожности (bom esguardo), с коею он в тишине совершал свои шаги, и усердия, с коим гвинеец свершал свой труд, сей так и не смог учуять приближение другого [Эштевана Афонсу] до тех пор, пока тот не бросился на него прыжком. И я говорю «прыжком», поскольку Эштеван Афонсу был мал телом и худ, гвинеец же совсем напротив; и он так крепко ухватил его за волосы, что когда гвинеец пожелал выпрямиться, Эштеван Афонсу оказался повисшим, с ногами, оторванными от земли.
Гвинеец был храбр и силен, и показалось ему, что глумлением для него было оказаться таким образом подчиненным чем-то столь малым (ser assim sujeito de tão pequena cousa) — хотя и был он испуган внутри себя насчет того, что бы это могло быть; однако сколько он ни трудился, так и не мог от него избавиться (desempachar) — с такою силою тот вцепился в его волосы (andava enfeltrado em seus cabelos), что усилия тех двоих казались ничем иным, как отвагою отчаянной борзой (galgo ardido), вцепившейся в ухо могучего быка.
И, говоря по правде, помощь прочих казалась уже Эштевану Афонсу запоздалою (tardinheiro); вследствие чего, думается мне, в сердце своем он уже весьма раскаивался в первом совете; и коли на тот момент было бы возможно договориться, то я ведаю, что он счел бы за благо оставить добычу, дабы обезопасить себя от урона.
И когда те таким образом пребывали в борьбе, внезапно явились прочие и схватили гвинейца за руки и за шею, дабы связать. И Эштеван Афонсу, думая, что тот уже надежно пребывал в руках прочих (recadado nas mãos dos outros), отпустил его волосы. И гвинеец, видя, что голову его отпустили, стряхнул остальных с рук, отбросив каждого в свою сторону, и бросился бежать; коего преследование прочими немногому послужило, ибо его проворство было весьма превосходно в сравнении с бегом других людей. И, двигаясь так, он укрылся в одном лесу, под сенью весьма густой чащи; и в то время как прочие, думая, что достали его, трудились изо всех сил, дабы его отыскать (trabalhando-se de o buscar), он находился уже в своей хижине с намерением обезопасить своих детей и взять свое оружие, кое оставил с ними. Однако же весь его первый труд оказался ничем в сравнении с великим горем (grande nojo), пришедшем к нему с отсутствием детей, коих он не нашел. И так как у него еще оставалась небольшая надежда на то, что они, быть может, где-нибудь спрятались, он принялся смотреть во все стороны, дабы увидеть, не удастся ли ему разглядеть их. И при сем появился Висенти Диаш, тот купец, что был главным капитаном той каравеллы, коему принадлежала лодка, в каковой прочие высадились на землю. И представляется, что он, думая, что выходит прогуляться вдоль берега, как он имел обыкновение делать в поселке Лагуш, не позаботился захватить с собою оружия иного, кроме лишь багра.
Однако гвинеец, едва его завидев, — столь был он воспламенен гневом, как вы, должно быть, и подумали, — то двинулся на него весьма охотно. И хотя Висенти Диаш видел, с какою яростью тот к нему приближался, и знал, что для собственной защиты подобало быть лучше вооруженным, понимая, что бегство не приносило ему пользы, но, скорее, вредило (ante empecia) во многих смыслах, ожидал его, не выказывая признаков страха.
И гвинеец, обрушившись на него с силой (como vinha rijo), нанес ему затем азагаей рану в лицо, каковою рассек ему почти всю челюсть; в возвращение коей получил гвинеец другую рану, хотя и не была она равна той, что он перед этим нанес.
И поскольку оружие не было достаточным для подобной битвы, то оно было отброшено в сторону, чтобы им перейти к рукопашной. И так продолжали они короткое время (uma pequena peça), катаясь друг с другом [по земле], каждый трудясь ради победы. И в таком положении увидел Висенти Диаш другого гвинейца, каковой [возрастом] был между отроком и мужчиной (estremava moço para homem) и шел на помощь тому. И хотя первый был столь силен и столь храбр и с такою охотою был расположен к бою, как мы уже сказали, ему, однако, было не избежать того, чтобы стать пленником, коли внезапно не явился бы другой; из страха перед каковым ему [Диашу] было необходимо оставить первого.
И при сем внезапно явились товарищи, хотя гвинеец и был уже свободен от его [Диаша] руки. И как люди, для коих бег был в привычке, начали гвинейцы спасаться, мало опасаясь врагов, бросившихся их преследовать.
Наконец возвратились наши к своим каравеллам с тою малою добычей, кою прежде имели в своих лодках.
Комментарии
1. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Об общей истории, на которую ссылается Азурара в первом абзаце гл. LI, см. Cronica de D. Alvaro de Luna, ed. Milan, 1546, Madrid, 1784; Histoire secrète de Connetable De Lune, Paris, 1720; Marina, Ensaio historico-critico; Cardonne, Histoire de l’Afrique et de l’Espagne. .; Hallam, Middle Ages, II, 16-17. Это можно резюмировать следующим образом: царствование Хуана II Кастильского после его совершеннолетия постоянно нарушалось заговорами и гражданскими войнами во главе с его двоюродными братьями Хуаном и Энрике, инфантами Арагона, которые обладали большими владениями в Кастилии, завещанными им их отцом Фердинандом. Им также зачастую оказывал помощь их брат, король Арагона. Номинальным объектом нападения был Альваро де Луна, любимый министр Хуана II в течение 35 лет, вероятно, человек недобросовестный и отчасти алчный, но обладавший большими способностями и энергией. Наконец Хуан уступил и сместил фаворита, министр был осужден и обезглавлен, встретив свою судьбу «с бесстрашием Страффорда», с которым некоторые его сравнивали.
2. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. прим. 38 (гл. XIX), 16 (гл. XLIX) и др.
3. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Король Д. Эдвард (Дуарти) — это, разумеется, старший брат Генриха. Король Португалии в 1433-1438 гг. (см. Предисловие к тому II, прим. 48 к гл. V и 2 к гл. XI, гл. I, III, V, VII, XI; также Chronica Пины (D. Duarte), t. I из Ineditos Hist. Port. Ссылки на португальскую, испанскую и арагонскую историю настолько переплетены в этих абзацах, что необходимо проявлять некоторую осторожность.
4. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Рукописное примечание современными буквами на полях: Esta batalla se llama del endolar («Эта битва называется [битвой] при Эндоларе» (исп.). — Перев.).
5. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Балагер был взят в осаду в 1413 году, и тогда же король Дон Фернандо Арагонский взял в плен графа Урхельского.
6. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот король, о котором говорит автор, — Ланселот (Ладислав), король Неаполитанский, который в 1404 году вступил в Рим со своим войском с целью подавить народное восстание против нового папы Иннокентия VII, и поэтому автор говорит «когда он напал на город Рим».
7. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это Людовик II, граф Прованский. Кампания, в которой участвовал Суэйру, — по-видимому, та, что началась в 1409 году, и которую упомянутый принц провел в Италии совместно с союзниками под командованием Малатесты и знаменитого Бальтазара Коссы, легата Болоньи. Эта война продолжалась до 1411 года.
8. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Следует читать Азенкур (Azincourt), битва, состоявшаяся в 1415 году.
9. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Битва при Азенкуре (Ajancurt текста Азурары) происходила не между королями Франции и Англии в строго буквальном смысле. Французами 25-го октября 1415 года командовали дофин, коннетабль Франции, и герцог Орлеанский.
10. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Valmont, в 5 лигах к северо-западу от Yvetot.
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). В действительности 22 километра... Он находится на реке Valmont (Seine Inférieure), и имеет древний замок со строениями, дата возведения которых колеблется от XII до XV столетия.
11. Прим Р. Бразила (1989). «Мысу Кааис» соответствует «Мыс Ко» (“Cabo de Caux”).
12. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этим адмиралом Франции, с которым служил Эшкудейру да Кошта, очевидно, является граф де Фуа (conde de Foix).
13. Прим Р. Бразила (1989). «Герцогу Оссестри» соответствует «Герцог Глостер» (“Duque de Gloucester”).
14. Прим Р. Бразила (1989). «Монсегуру» вместо «Монсегюр» (“Montségur”).
15. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Граф де Фуа.
16. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, возможно, граф д’Арманьяк Бернард VII, в ходе гражданских войн времен Карла VI находившийся на стороне партии Орлеанского дома и давший несколько сражений, главным образом в 1410-1411 годах.
17. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Soissons (Суассон. — Перев.).
18. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Аррас, осада которого началась в сентябре 1414 года.
19. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II и прим. 38 (гл. XIX); гл. XVIII-XXIV, XXVI.
20. Прим. виконта ди Сантарена (1841). 1447-й.
21. Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. гл. XXXI.
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. гл. XXXI этой хроники. Также Предисловие к тому II и прим. 1-5 к гл. XXXI.
22. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Одна из каравелл Зарку находилась под командованием Алвару Фернандиша — единственного капитана в этой экспедиции, которому удалось совершить многое (см. гл. LXXXVII, и Предисловие к т. ii).
23. Прим. перев. Парусное и гребное судно.
24. Прим. перев. В оригинале здесь имеет место солецизм вследствие внезапного переходе от косвенной речи к прямой, с отсутствием согласования в подлежащем: «…que alguns diziam que por boa fé melhor seria de lançarem a metade daqueles mouros ao mar, que por sua causa deixarmos cousa tão honrosa, e em que poderemos receber vingança da morte dos nossos companheiros». Как полагает Т. ди Соза Соариш (1981),речь здесь идет об ошибке в результате невнимательности автора, поскольку до этого места других подобных прецедентов в тексте не отмечено.
25. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта птица — Buceros Nasutus Линнея, которую французы называют Calao-Tock. Несмотря на некоторое преувеличение, которое наблюдается в описании автора, несомненно, что птица, о которой идет речь, та же самая, которую негры в Сенегале называют Tock, а португальцы называют crós. Лэтэм называет ее Buceros Africanus.
Бриссон выделял два вида, Линней и Лэтэм — две разновидности; однако Бюффон считал их представителями одного вида, что, с другой стороны, подтверждает и Сонини. Бюффон говорит, что клюв отдельно от тела достигает один фут в длину и имеет непомерную толщину (см. Бюффон, грав. 933). Орнаментировка, о которой говорит Азурара, происходит не только от пор клюва, но главным образом от разрезов в форме полумесяцев, которые эта птица имеет на клюве.
Если известный натуралист Альдрованди был первым, кто дал рисунок огромного клюва этой птицы, то ее самое древнее описание есть, несомненно, это, которое дает нам Азурара. Таким образом, первым путешественником, видевшим и наблюдавшим эту птицу, был не отец Лабат, а Лоренсу Диаш и другие португальцы, его товарищи, в 1447 году, то есть почти за 300 лет ранее отца Лабата.
Об этой птице см. Доклад Жоффруа де Вильнёва (Actes de la Société d’histoire naturelle de Paris).
Прим. перев. Птица-носорог.
26. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Так как именно к этим островам африканского побережья в первоначальную эпоху наших открытий преимущественно направлялись экспедиции, в соответствии с инструкциями инфанта, по причинам, о которых нам частично сообщает Барруш как мы сказали в примечании 13 (гл. XXXIII), то, хотя в другом примечании (42 к гл. XX) мы уже указали читателю их местоположение, в соответствии со старинными картами, мы все же считаем уместным, чтобы лучше проиллюстрировать этот предмет, указать здесь их истинное местоположение. На некоторых картах, и среди них на первом листе «Африки» знаменитого Ливио Сануто эти острова расположены в следующем виде: остров Цапель в самой северной части всей группы, Тидер в самой южной части из всех, а остров Нар между ними двумя.
27. Прим. виконта ди Сантарена (1841). По этим выражениям подтверждается, что виды и планы прославленного инфанта заключались не в захвате рабов и пленников и совершении набегов против жителей, но в продолжении открытий. Пассаж, который мы читаем в следующей главе, о «великой радости», которую они ощутили, особенно люди «самого низкого звания», встретив на острове Цапель другие каравеллы, чтобы «совершить деяние», то есть новый набег против мавров, раскрывает, в нашем понимании, вдохновлявший этих моряков дух, который некоторые из капитанов, возможно, иной раз даже не могли сдержать и умерить.
28. Прим Р. Бразила (1989). “Trons” — старинные артиллерийские орудия.
29. Прим Р. Бразила (1989). “Colobretas” — старинные артиллерийские орудия, длинные, но крупнокалиберные.
30. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш опустил эти подробности, столь, однако, интересные для истории этих экспедиций. Этот Жил Ианиш был тем самым, что впервые прошел по другую сторону мыса Божадор (см. гл. IX).
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). О крестоносном стяге см. Предисловие к т. II.
31. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Барруш говорит, что Алвару ди Фрейташ был командором Алжезура (Algezur) (Décad. I, cap. II).
32. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Фр. Жил Римский жил во времена Филиппа Красивого, короля Франции. Трактат de Regimine principum, который он написал в 1285 году для обучения этого принца, была одной из книг, имевших наибольший авторитет главным образом в конце XIV-го и XV веке. Из сообщения, которое нам дает хроника графа Дона Педру, а также из цитаты у Азурары, мы видим высокую оценку, которой пользовалась у нас эта книга в начале последнего из упомянутых веков. Действительно, король Дон Жуан I напомнил дворянам и рыцарям в Сеуте в 1415 году, в произнесенной для них речи, максимы и наставления, прочитанные ими в книге de Regimine principum, которую он всегда держал в своих покоях; и, если мы поверим Барбозе (Biblioteca lusitana), инфант Д. Педру сделал португальский перевод этого трактата, однако этот ученый библиограф называл Фр. Жила Римского — Фр. Жил Коррея (Fr. Gil Correia).
Это примечание — неподходящее место, чтобы показывать, является ли точной или нет фамилия Коррея, которую Барбоза дает этому автору; мы ограничимся лишь упоминанием того, что король Дон Дуарти, неоднократно цитирующий его в главах 31, 32, 36, 52, 56 и др. своего Leal Conselheiro, как и Азурара, называет его Фр. Жил Римский.
В Камбрайской библиотеке имеется манускрипт № 856, содержащий Regimine principum, который был закончен в 1424 году — следовательно, в эпоху более позднюю, чем тот, которым пользовался король Дон Жуан I; весьма вероятно, что это один из тех, которыми пользовались король Д. Дуарти и Азурара.
Первое (печатное) издание было опубликовано в 1473 году (см. Dictionnaire bibliographique, La Serna-Santander и пр.). Если, как мы уже упомянули, манускрипт, которым пользовались король Дон Жуан I, сеньор Дон Дуарти и Азурара, является одним из самых древних, о которых есть сообщения, то, с другой стороны, португальский перевод книги Фр. Жила Римского, выполненный инфантом Д. Педру, также один из самых древних — если мы вычтем французский перевод, приписываемый Генриху Гентскому (Henrique de Gand) (см. аббат Lebeuf, Dissertation sur l’histoire ecclésiastique et civile de Paris, II, p. 41). Мы считаем уместным дать эти сведения читателю по причине важности цитирования Азурарой, которое показывает нам состояние у нас эрудиции и литературной культуры в начале XV столетия и, одновременно, литературные связи, существовавшие между Португалией, Францией и другими странами в последний период Средних веков.
33. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. гл. XVI этой Хроники по поводу Балтазара, несомненного немца «дома Императора».
34. Прим. Т. ди Созы Соариша (1981). Сегодня этому выражению соответствует «поистине, честное слово».
35. Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). «Распоряжения инфанта», как представляется, были несколько расплывчаты и иначе излагаются Гомишем Пиришем (гл. XXIX). См. гл. XXIX, LIX и следующее примечание.
36. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот пассаж с нашими замечаниями в примечаниях к гл. LIII, XXXII, XV и XIII об истинных планах прославленного инфанта, автора этих открытий. Эти пассажи, несмотря на краткость хрониста, показывают нам намерения и систему, которой держался принц относительно этих экспедиций. Ясно, что он желал не только открыть те земли, но прежде всего получить сведения о внутренней Африке непосредственно от самих уроженцев, чтобы сравнить их с научными, историческими, и географическими познаниями древности и средневековья, с целью продолжения этих же открытий вплоть до достижения Востока.
Поэтому Гарсия ди Резенди по справедливости говорит (Cron. d’el-Rei D. João II, cap. 154), повествуя об открытии Конго, осуществленного спустя 25 лет после смерти инфанта: «В 1485 году, король, желая открытия Индии и Гвинеи, которую инфант Дон Энрики, его дядя, начал первым среди всех принцев Христианского мира,..».
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Сказанное здесь Гомишем Пиришем, неявно противоречит заявлению Лансароти в предыдущей главе; см. соответствующее примечание.
37. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Мы обращаем внимание читателя на этот пассаж, сам по себе очень интересный, поскольку слова Алвару ди Фрейташа, несомненно, указывают на определенную географическую идею о расположении Земного Рая, сообразно с космографическим знанием Средневековья, и о расстоянии, на котором они оказались от тех восхитительных краев.
Моряки, которых нанимал инфант для этих плаваний и открытий, были хорошо обучены навигационным наукам. Они отбыли из Португалии, снабженные морскими картами, на которых космографы того времени рисовали не только гидрографическую конфигурацию побережий различных известных тогда стран, но, что более любопытно, изображали внутреннюю часть континентов с помощью множества фигур, различных государей, животных, птиц, лесов и других деталей — как подлинных, так и фантастических и гипотетических, как любознательный читатель может видеть на планисфере Андреа Бьянко 1436 года, изданной в работе Формалеоне, озаглавленной «Saggio sulla nautica antica de Veneziani», и на другой планисфере известного Фра Мауро, изданной кардиналом Зурлой в его работе «Sulle Antiche Mappe lavorate in Venezia» (1818).
Таким образом, идея Алвару ди Фрейташа о расстоянии, на котором он находился от Земного Рая, как показывают его собственные слова, состояла в том, что он считал его расположенным на краю земли; эта идея, как мы сказали, доказывает влияние, которое средневековая география имела на наших моряков. Действительно, эта идея о расположении земного рая датируется временем христианской топографии Косьмы Индикоплевста («Christianorum opinio de mundo» apud Montfaucon, Coll. nov. Patr. et Script. Graec., t. II), идея, которую подкрепили сухопутные путешествия времен Средневековья, сведя ее к систематическому мнению.
На карте Андреа Бьянко Земной Рай отмечен в самой восточной части Азии.
Или же Алвару ди Фрейташ ссылался — что, по нашему мнению, более вероятно — на местоположение Рая, указанное на древних картах, или же на космологию Данте, согласно которой рай размещался посреди морей южного полушария (Данте, «Чистилище», песнь XXVI, стихи 100 и 127, «Божественная комедия»).
Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Комментарий Сантарена нуждается здесь в дополнении, которое мы берем из «Dawn of Modern Geography», pp. 332-3.
«Положение Едемского сада, место обитания народов Гог, Магог и других чудовищных рас и существование буквального центра земного круга — все это были проблемы, занимавшие умы отцов церкви лишь немногим меньше, чем великий спор о «сферической», «шатровой» или другой форме мира как такового.
Что касается земного рая, то четкая формулировка Библии (Бытие, II, 8; III, 24) заставила большинство теологов поместить его на самом крайнем востоке, хотя меньшая часть была склонна придавать символическое значение ключевым словам «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке… и поставил на востоке у сада Едемского Херувима… чтобы охранять путь к дереву жизни». Августин здесь, как и всюду, проявляет свою склонность к компромиссу, одновременно беря на себя такую задачу, как пересмотр всей католической веры. Его знание было слишком многосторонним, а ум — слишком острым для того, чтобы не чувствовать важность известной широты взглядов в вере, которая стремилась завоевать мир, и его подход к вопросу о земном рае — хороший пример его метода. Для себя он легко принимает реальное существование рая и буквальный смысл Библии относительно его расположения, но позволяет любому желающему придать рассматриваемым текстам символическое значение («De Civ. Dei», XIII, гл. XXI; см. также Эвхерий, «Комментарии на Книгу Бытие» в «Max. Bibl. Vet. Pat.» VI, 874, и интересный этюд A. Graf «Legends of the terrestrial Paradise», Turin, 1878). О том же самом, хотя и менее уверенно, говорит св. Исидор Севильский, который очень во многом воспроизводит в конце шестого столетия дух и метод епископа Гиппонского в пятом. В одном месте испанский доктор повторяет традиционную формулу о рае, расположенном на востоке, который благословлен вечным летом, но огражден от приближения людей огненной стеной, почти достигающей небес; но в другом месте он, все же, по-видимому, одобряет просто фигуральный смысл. Его скептицизм выражен в «De Diferentiis», I, 10; его традиционализм — в «Этимологиях» или «Началах», XIV, 3 («De Asia»).
Обычное заключение более философской школы церковников, возможно, выражено Моисеем Бар-Сефой, епископом Бефраманским и хранителем священных предметов в Мозале (Mozal) [т. е. Мосуле? или Ниневии], в районе Багдада, около 900 г. н. э. [редактор Моисея от Migne, в «Pat. Græc.», CXI, pp. 482-608 (1863), помещает его в более позднее время, около 950 г. н. э.; но Marinelli, Erdkunde, 20-1, датирует его около 700 г. н. э., несомненно, с согласия С. Гюнтера и Л. Ноймана, ответственных за расширенное немецкое издание замечательного этюда Маринелли. Самые интересные пассажи географии Моисея находятся в Ч. I, гл.. I, II, VII-IX, XI-XIV]. В своих «Комментариях о рае» изобретательный прелат разрешает былые трудности в духе самого Гегеля. У земного рая было одно существование в двух состояниях — видимом и невидимом, материальном и нематериальном, чувственном и интеллектуальном. Что касается принадлежности рая этому миру, то он полагает его существовавшим на земле, которую мы населяем, а не вне ее, поскольку он лежит на возвышенности, в нем более чистый воздух и, хотя многие из святых определяли его местоположение на востоке, в действительности он находился вне пределов нашей досягаемости.
Начиная с Августина, через сочинения Эвхерия Лионского [«Комментарии на Книгу Бытие»], св. Василия Великого и многих других эта тенденция к компромиссу между буквальным пониманием Библии и молчаливым противостоянием географии в какой-то степени может быть прослежена в этой попытке придать реальность земному раю; и то же самое следует из принятой Косьмой и многими из традиционалистов догадки Севериана Габальского о том, что реки Едема уходят под землю на большом протяжении прежде, чем вновь появляются в нашем мире как Нил, Евфрат, Тигр и Писон (Severian of Gabala, v, 6; согласно S., это подземное течение должно было препятствовать тому, чтобы люди отследили свой путь до рая; см. Philostorgius, III, 7-12).
Гомеровские и другие дохристианские фантазии заставили многих в ранний христианский период все еще искать рай на севере, среди верхних бореанцев, на юге среди безгрешных эфиопов или на западе, на островах Блаженных, Гесперид или Фортуны. Таким образом, Капелла, который, вероятно, являлся выжившим язычником в начале наиболее блистательного века патристики, вполне естественно ищет свой элизиум там, «где ось мира вечно повернута к северному полюсу» [Capella, VI, 664]; но когда мы видим, как архиепископ Василий Новгородский рассуждает о рае в Белом море [см. «Российскую историю» Карамзина в цитировании Маринелли, Erdkunde, p. 22, note 84; и кардинала Зурлы, «Vantaggi derivati alla Geografia», etc., p. 44], то имеем лучшую иллюстрацию силы старейшего и самого поэтического из физических мифов, не умирающей практически ни при каких политических или религиозных переменах».
38. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта птица — Phænicopterus.
39. Прим. виконта ди Сантарена (1841). См. прим. к гл. LII о Buceros Africanus.
40. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это Pristis.
41. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Это, по-видимому, Remora.
42. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эти пальмы обозначены на некоторых старинных рукописных картах.
Сравните этот пассаж с тем, о чем сообщает автор в главе XXXI, и с прим. 31 (гл. XXX), 8 (гл. XLVI) и 9 (гл. XLVII).
Барруш (Déc. I, cap. 13) говорит, что «Лансароти… достиг двух пальм, которые Диниш Фернандиш, когда отправился туда, отметил как нечто выдающееся (…) где уроженцы земли говорят, что мавры азанеге отделены от негров-идолопоклонников и пр». И, действительно, течение этой реки образует примечательную границу между маврами, или берберами, населяющими северный берег, и неграми-ялофами, обитающими на южном берегу (см. Durand, t. II, p. 60, и Rennell, Appendix, p. 80).
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II.
43. Прим. виконта ди Сантарена (1841). На рукописной карте Жуана Фрейри 1546 года при входе в реку Сенегал отмечена «роща» («arvoredo»), о которой говорит Азурара.
44. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Сравните этот важный пассаж со сказанным нами в других примечаниях об инфанте и сведениях, которые он собирал у уроженцев и сравнивал с географическими картами, которые изучал.
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. Предисловие к тому II.
45. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Эта самая путаница, которую португальские моряки допускали между Сенегалом и Нилом, является еще одним доказательством влияния, которое имела на них географическая система древних. Согласно Плинию, Нигер был притоком Нила. Река Сенегал преодолевает в своем течении почти 350 лиг пространства от своих истоков в стране Фута (Fouta) до Атлантики (см. Durand, «Voyage au Sénégal», p. 343, и Demanet, «Nouvelle histoire d’Afrique», t. I, p. 62, etc.).
Прим. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). См. также Предисловие к тому II.
46. Прим. виконта ди Сантарена (1841). Этот пассаж показывает, что Азураре в этот период было известно только о торговле слоновой костью, которая осуществлялась через порты расположенного в Средиземноморье Леванта, и что у него не было никаких сведений о том, что такая же торговля велась через порты Марокканской империи, расположенных на западном побережье Африки.
«Я узнал», говорит он, — это важное обстоятельство, показывающее, что человек, в других случаях хорошо осведомленный в вопросах торговли и мореплавания, не знал, что торговля слоновой костью осуществлялась через западное побережье; и, помимо этого, дающее нам еще одно доказательство приоритета португальцев в открытии Гвинеи.
Нашему автору, однако, была известна правда, поскольку до той эпохи торговля слоновой костью осуществлялась через Египет арабами, отправлявшимися на ее поиски на побережье Занзибара (Zanguebar) откуда поступала кость наилучшего качества (см. Mossoudi, Notices et Extraits des MSS. de la Bibliothèque du Roi, t. I, p. 15; Ibn-Ouardi, ibid., II, p. 40; Bakoui, ibid., pp. 394, 401). Арабские караваны также доставляли ее из мест, соседних с Нигером. Эти караваны следовали маршрутом древних путеводителей (см. Ouardi, Not. et Extraits des Mss., t. II, pp. 35-7, passim Edrisi).
Однако основной центр этой торговли с внутренней Африкой находился в северной части, тогда уже известной под именем Барберии, и в странах, которые образуют сегодня королевства Фец и Марокко.
Выражения Азурары относительно размеров слона очевидно преувеличены, поскольку его местная разновидность в Африке является лишь второй по величине в семействе Proboscidiens, или толстокожих (Pachydermes) с хоботом. Африканский слон меньше азиатского, хотя бивни второго меньше, чем у первого.
Сообщаемые в этой хронике подробности, по нашему мнению, настолько важны с точки зрения раскрываемого ими относительно уровня знаний наших первооткрывателей, довлевшего над ними влияния древней и средневековой традиции, что представляется уместным указать здесь читателю на то, что мы считаем достойным изучения и размышления, чтобы мы могли оценить состояние образования в Португалии в области этих вопросов в начале XV столетия — проблему, по которой до настоящего времени не появилось ни одного национального сочинения.
Среди других пассажей этой хроники мы видели в главе LII необычайное преувеличение, с которым наши моряки описывали клюв Buceros Africanus, о котором они сказали: «Рот же и утроба у них столь большие, что нога человека, сколь бы велик он ни был, уместится в них до колена».
Мы также видели другое сказочное описание клюва Phoenicopterus, и, наконец, то, на которое их вдохновило данное им неграми сообщение о слоне — преувеличенное, подобно приводимому византийским писателем XI века Михаилом Атталиотом, впервые увидевшим слона в Константинополе (см. извлечение из греческой рукописи Парижской королевской библиотеки, стр. 499 произведения M. Berger de Xivrey, Recits de l’antiquité sur quelques points de la fable, du merveilleux et de l’histoire naturelle).
Таким образом, в этих преувеличенных и сказочных сообщениях о птицах и животных, которые до того времени были неизвестны, подтверждается влияние тератологической традиции древности и Средневековья вследствие осуществленного ранее изучения фигур, которые моряки видели изображенными на планисферах и картах мира своего времени; это был также результат чтения Плиния, но прежде всего — «Трактата о чудесах», приписываемого Аристотелю, «Философу», как называет его Азурара (см. гл. VI, прим. 61), авторитет которого среди португальцев XV столетия был таков, что даже народные уполномоченные в кортесах 1481 года цитировали его труд о «Политике» (см. наши Memórias sobre as cortes, t. II, p. 186).
Мы видим, таким образом, что наши моряки в ту эпоху были пропитаны этими традициями и чтением трудов, которым в Средние века дали название «Mirabilia». Их чтение очаровывало в то время не только образованных людей, но даже студентов и во многих случаях — народ, которому священнослужители публично читали эти сказочные сообщения, как мы видим, наряду с другими примерами, в случае Giraldus Cambrensis, который трижды читал народу в Оксфорде свое описание Ирландии; и в еще большей степени в знаменитых статутах, изданных в 1380 году епископом Уикхэмским для основанного им в том же городе колледжа, в которых он постановил, что студентам должны читаться хроники различных королевств «о чудесах мира» («Mirabilia Mundi»; см. Sprengel, p. 221, и Wharton, «History of English Poetry», v. I, p. 92). В эпоху, когда упоминаемые нами статуты были даны Оксфордскому [Новому] колледжу, отношения между Португалией и Англией сделались еще более тесными, чем в предшествовавшие столетия. Двор короля Дона Жуана I принял большую часть английских манер и обычаев, и литературные связи между двумя странами сделались более обширными чем в предшествовавшие времена. Самое цитирование королем рыцарских романов своим рыцарям, принятие французского языка (который был тогда языком английского двора), эмблемы и девизы которые использовали инфанты, доказывают наличие этого влияния. Помимо этого, различные пассажи «Leal Conselheiro», написанного королем Доном Дуарти, показывают, что инфанты обсуждали различные литературные вопросы с королем, своим отцом, и другими образованными людьми, и что они даже спорили о правилах и нормах подобающего перевода классических трудов. Мы видим также, что король Дон Жуан I в речи, обращенной к фидалгу, оставшимся в Сеуте в 1415 году, цитирует «De Regimine Principum» Фрея Жила Римского, напоминая им, что они много раз «читали его прежде в своих покоях». Таким образом, в ту эпоху открытий, когда преобладал величайший энтузиазм для продолжения столь великих предприятий, чтение «Чудес мира», и «Путешествий Марко Поло», привезенных инфантом Доном Педру из Венеции, несомненно, представляло наслаждение для всех тех известных людей, взращенных и воспитанных во дворце инфанта Дона Энрики, его прославленного отца и братьев.
Таким образом, пассажи, который мы читаем в этой хронике и на которые мы указываем читателю, несмотря на их лаконичность и дефекты, которые может отметить критика нашего времени, — как мы сказали, они имеют важнейшее значение, когда рассматриваются в созвучии с другими современными им документами. Великие люди XV столетия, получившие образование в школе инфанта Дона Энрики, бесспорно, обладали большой для тех времен эрудицией — эрудицией и знаниями, которые незаметны на первый взгляд, будучи скрыты под черствостью неотшлифованного языка, и которые проявлялись более энергично в ходе деяний, нежели в явной и приятной форме — в отчетах и сочинениях; однако даже в результате этого не перестает быть очевидным тот факт, что эти люди знали все, что было известно в их веке.
Именно эта известная школа была ответственна за подготовку той большой географической эрудиции, появление которой мы видим на знаменитом конгрессе португальских и испанских географов в Бадахосе в 1524 и 1525 годах, где, в ходе дискуссий, разгоревшихся вокруг установления границ Молуккских островов и размерах земного шара цитировались Аристотель Страбон, Эратосфен, Макробий, св. Амвросий, Плиний, Феодосий, Марин Тирский, Тебит, Альмеон, Альфраган, Пьер д'Эйи, и др.
Комм. Ч. Р. Бизли и Э. Престэйджа (1899). Несмотря на длину этого примечания, к нему необходимо прибавить несколько слов. Сантарен охватывает здесь значительную часть области средневековой географии, но его подход здесь едва ли является столь ясным или исчерпывающим, как можно было бы ожидать от автора «Essai sur Cosmographie», или компилятора ведущего «Атласа» средневековых карт. Относительно непосредственного предмета, оборот «Средиземное» [море], «Средиземноморье» впервые был использован как название св. Исидором Севильским ок. 600 г. н.э. («Начала» или «Этимологии», Книга XIII); хотя его адъективное использование, как и параллельные наименования «Наше [море]», «Римское [море]», «Внутреннее [море]» являются, конечно, гораздо более ранними. Уже у Солина (230 г. н.э.) это последнее наименование имеет лишь смысловой оттенок. Относительно торговли Северной Африки нам следует обратиться к Предисловию к тому II. Относительно средневековых «Mirabilia» странно, что Сантарен не дает соответствующей ссылки на большие источники этих коллекций — «Естественную историю» Плиния, и прежде всего «Собрание» Солина, скомпилированное в основном из Плиния, Мелы и Варрона, и непосредственно воспроизведенное (полностью или частично) почти в каждой средневековой работе подобного характера, переведенной на иллюстрированный язык Mappe-mondes, таких как «Херфордская», «Эбсторпская», или из «Псалтири» (Brit. Mus. «Add. MSS.», 28,681). См. о них «Dawn of Modern Geography», pp. 243-273, 327-391. Замечания Сантарена едва ли дают достаточное представление о систематическом господстве, которое имела также над большею частью средневековой мысли (не только в географии, естествознании и этнологии, но и в других областях) лженаука, представленная в этих «Mirabilia».
47. Прим. перев. Добра (порт. dobra) — старинная португальская монета, стоимость которой варьировалась в правление разных королей.
Текст переведен по изданию: Chronica do descobrimento e conquista de Guine, escrita por mandado de el Rei D. Affonso V, sob a direccao scientifica, e segundo as instruccoes do illustre Infante D. Henrique pelo chronista Gomes Eannes de Azurara. Pariz. 1841
© сетевая версия - Тhietmar. 2010-2012© перевод с португ. - Дьяконов О. И. 2010-2012
© дизайн - Войтехович А. 2001