-

ОБРАЗ «ДРУГОГО» В ПОВСЕДНЕВНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ

ФЛОРЕНТИЙСКИХ ГОРОЖАН XIV-XVI вв.

(НА ПРИМЕРЕ «СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ» ЛОРЕНЦО СТРОЦЦИ)

«Свой», «чужой», «другой», «иной» — категории, которые широко используются в понятийном аппарате современных историков, чьи интересы связаны с исследованиями в области исторической антропологии. Личность и общность сегодня являются предметом изучения в различных ракурсах исторических исследований, в том числе в ракурсе биографического нарратива ¹. [46]

Формирование представлений о «другом» в западноевропейской средневековой истории тесно связано с процессом конструирования идентичности на разных уровнях социума, в том числе и на уровне взаимоотношений личности и семейной консортерии. В этой связи особый интерес представляют флорентийские семейные хроники и записки горожан XIV-XVI вв., содержащие биографии родственников и сограждан. Уникальность такого рода текстов заключается в том, что они появились на рубеже Средневековья и Нового времени, в тот исторический период, когда происходила трансформация традиционных средневековых ценностей и переход к моделям поведения, окончательно оформившимся в XVII-XIX вв.

На рубеже XIV-XV вв. в самосознании представителей флорентийских торгово-предпринимательских слоев ещё оставались элементы традиционных представлений о месте и роли индивида в корпорации, в том числе и семейной. Авторы записок и хроник включали свою биографию в историю рода и не мыслили себя вне границ кланов. Трансформация унаследованных взглядов на отношение личности и семейной общности проходила медленно, а дихотомия личного начала и начала корпоративного ещё не была преодолена. Особенно ярко эти явления прослеживаются в «Хронике» Донато Веллути, записках Бонаккорсо Питти, Франческо Гвиччардини и Лоренцо Строцци ². Но именно в предпринимательской среде города зрели «глобальные перемены» в восприятии индивида и его роли в обществе.

Профессия и образ жизни этих людей способствовали выработке новых этических установок, иного типа поведения. [47] Торгово-предпринимательская среда Флоренции требовала от человека самостоятельных и решительных действий, обязательным условием для которых были концентрация воли, предельное самовыражение личности. Это относилось не только к деловой сфере, но распространялось на области государственного управления, интеллектуальных занятий, духовного поприща. Благодаря новым явлениям в общественной среде личность получила возможность открыто заявить о себе и о праве свободного выбора линий поведения. И хотя семейно-корпоративные стереотипы продолжали играть заметную роль в повседневной жизни флорентийцев, они не могли полностью детерминировать поступки людей. Поэтому в рассказах горожан встречаются примеры явного противостояния личности и государства, личности и общества, личности и семейно-клановых традиций и в результате этих описаний на страницах биографических текстов рождается образ «другого».

Средневековое представление о том, что каждый индивид несет нравственную ответственность за все человечество, ориентация личности на общее, с обязательным её включением в корпорацию, постепенно отходили на второй план. Осознание важности выбора собственного жизненного пути, противодействие судьбе и интересам клана приводило к тому, что личность решительно заявляла о своей особенности, пытаясь избавиться от опеки семьи. Флорентийское общество, в котором действовали принципы состязательности, затрагивающие как сферы экономики и политики, так и область духовного бытия, давало возможность личности проявлять индивидуальные способности, и индивид понимал их востребованность. Доказательством этому служит материал биографий «Семейной хроники» Лоренцо Строцци.

В 30-40-е гг. XVI в. флорентинец Лоренцо Строцци (1482-1549 гг.), представитель древнего и знатного рода, написал «Семейную хронику». Начав свой труд с истории рода, он переходит к написанию самостоятельных биографий предков, превращая рассказ о каждом из них в законченную историю жизни. В его биографиях, можно встретить различных персонажей: «доблестных кавалеров», кондотьеров, учёных монахов, дипломатов, поэтов и ораторов, но среди них нет тех, чьё [48] поведение можно охарактеризовать как «buono mercante» (хороший купец). Однако Лоренцо значительное место уделяет их политической деятельности и вкладу каждого в общественную жизнь. В соответствии с этим он судит об индивидуальных качествах личности, выносит оценку поступкам предков, делит персонажей на положительных и отрицательных героев, перенося смысловой акцент с прославления рода или семьи на личную славу ³.

Особый интерес представляют «необычные поступки» и проявление эмоций, нарушавшие спокойствие рода, вызывавшие широкий резонанс в семействе. Лоренцо, спустя почти 150 лет, описывает две биографии Алессио Строцци и Андреа Строцци, живших во второй половине XIV столетия. Первое жизнеописание принадлежит человеку, чьи заслуги на духовном поприще были, спустя определённое время, приняты кланом и которым гордились. Вторая биография принадлежит человеку, о котором в семействе Строцци предпочитали умалчивать.

Алессио, предмет гордости потомков, принадлежал к одной из ветвей многочисленного рода Строцци. Вероятно, он был единственным ребенком Джакопо Строцци, который был изгнан из Флоренции и умер вдали от родины и семьи. Именно на Алессио как единственного сына мать возлагала большие надежды «со временем восстановить доброе имя отца и вновь заставить уважать свой дом». Но он предпочел стать одним из монахов ордена святого Доминика.

Членов семейства Строцци не прельщал «карьерный рост» на духовном поприще, но некоторые из них ⁴ отдавались эмоциональному побуждению, поэтому Лоренцо писал: «Бесспорно, среди других членов нашего дома Алессио дельи Строцци, брат ордена проповедников святого Доминика, должен быть так же, если не более, восхваляем и почитаем, поскольку видны в [49] нем такие качества души, хотя и выраженные сдержанно, с которыми никто, не только в семье нашей, но и в городе нашем, никогда не мог быть сравним» ⁵. Биограф больше ни о ком из своих предков не писал, используя подобные выражения, даже о своем отце он отзывался с меньшим пафосом. Это свидетельствует о том, насколько поведение молодого человека было необычным, и какое уважение в дальнейшем он снискал, а также о том, как биография Алессио потрясла самого автора.

С его выбором семейство Строцци могло с лёгкостью согласиться, если бы не три обстоятельства. Во-первых, он приходился единственным сыном Джакопо, человека не бедного, обладателя 20 тыс. флоринов, во-вторых, при условии приятия им сана эти богатства переходили в руки монастырской братии и уходили из его рода навсегда, в-третьих, он мог бы жениться и наладить выгодные для всей фамилии связи. Но, «оставив удовольствия и жизненные блага, он тайно удалился в монастырь Санта Мария Новелла» ⁶. Приор монастыря знал о том, что юноша был из богатой, а также знатной семьи, и опасался принять его в монастырь без согласия родных, и не без основания. Как только о желании Алессио стало известно его матери, она обратилась за помощью к брату своего мужа, ко всем членам рода Строцци и к Синьории. Молодой человек вынужден был выслушивать мольбы матери, которая убеждала его отказаться от принятия монашеского сана. Она приводила веские доводы, пытаясь повлиять на выбор сына: «Не видишь ли ты, что братья ищут своей выгоды, а не твоего блага?» ⁷. Она пыталась понять, почему ее сын решился на этот шаг. Ведь монахи по ее утверждению всего лишь бездельники, которые наживаются, «завлекая в монастырь богатых» ⁸. Она старалась внушить ему, что смысл земной жизни не в монашеском созерцании, а в активных действиях, в постоянном труде, совершенствующем человеческую природу и приносящем реальную пользу ему самому и людям, живущим рядом с ним. [50]

Флорентийские предприниматели редко занимались исключительно торговлей. В сферу их интересов входили ростовщические сделки, эксплуатация недвижимости, вложение денег в промышленное производство, управление земельными владениями. Они вовлекали в процесс производства немалое количество людей, предоставляя им возможность заработать на жизнь; платили большие налоги, шедшие на нужды государства; не скупились на затраты по возвеличиванию города, культивировали вокруг себя мир высоких духовных ценностей, покровительствуя людям науки и искусства. Поэтому мать Алессио пыталась воззвать к разуму сына, убедить его рациональными объяснениями, стремясь внушить ему, что, продолжая дело отца, он принесет большую пользу. Но Алессио остался непреклонным: «...я уверен, что, усмирив чувственные порывы, Вы будете радоваться за меня больше, чем, если бы в испорченной мирской жизни видели бы меня среди тысячи жизненных опасностей, из-за чего получили бы бесконечные огорчения» ⁹.

Действия Алессио Лоренцо трактует как ответ на возникшие в его сознании противоречия, как выход из конфликта между разумом и переживаниями. Адекватно оценивая реальный мир, он представляет его не только как установленный Богом порядок, но как пространство, соединяющее в себе жестокость и обман, несправедливость и лицемерие.

Лоренцо, описывая своего героя, отходит от привычной для него системы изложения, не просто записывая деяния своего предка, наделяя его набором идеальных качеств. Биограф открывает читателю эмоциональную сторону личности, показывает переживания Алессио, сострадание к матери, отношение к реальному миру, силу его желания стать монахом. Результатом саморефлексии Алессио становится отстаивание себя как индивидуальности, имеющей право на выбор жизненного пути. Достойная жизнь для него — это жизнь в гармонии с окружающим миром, и он находит возможность обрести ее, обратившись к Богу. Его поступок противоречил прагматическим установкам купеческого менталитета, поэтому его родственники всеми [51] силами пытались вернуть его к мирской жизни. В течение девяти дней, которые Алессио находился у епископа, он, боясь обмана, не снимал с себя монашеской одежды даже ночью, перепоясываясь ремнем. В конце концов, видя упорство, проявляемое молодым человеком, мать и родственники отступили, согласившись с его выбором. Алессио стал монахом в 19 лет, переступив через традиции и волю глав фамилии.

Лоренцо Строцци восторгался не только упорством и убежденностью Алессио в правильности его решения, биограф подчеркивает, что семейство, потеряв в его лице предпринимателя, обрело человека, прославившего её на духовном поприще. Не без гордости Лоренцо пишет об успехах Алессио, который за короткое время стал бакалавром искусств, затем мастером сентенций, а позже приором почитаемого монастыря Санта Мария Новелла во Флоренции, затем занимал должность дифинитора (Diffenitore) Капитула в провинции и главным проповедником, собрав во вверенном ему монастыре библиотеку. У автора биографии Алессио нет сомнений в том, что его предок достиг бы гораздо больших вершин, если бы не смерть, наступившая после тяжелой болезни, когда ему исполнилось 33 года. «Алессио Строцци умер 19 августа 1383 г., оставив о себе добрую память не только у представителей своей фамилии, но и у всех, кто его знал» ¹⁰.

Чем было обусловлено такое поведение? Поведенческие стереотипы, сложившиеся под влиянием товарно-денежных отношений и республиканских форм правления, а также гуманистических представлений о человеке «провоцировали» личность на проявление своей индивидуальности. Индивид оказывался между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, ему важно было соблюдать корпоративные традиции и воплощать идеал добропорядочного гражданина, с другой стороны, от него требовалось проявление творческих качеств, подчеркивающих его личностные особенности. Все достижения личности во флорентийском обществе соизмерялись с общественной пользой и общим благом, под которым не всегда подразумевали только коммунальные [52] интересы, но также действия для повышения престижа семейства. Поэтому поступки персоны, которая становилась объектом семейной галереи биографий, получали одобрение в том случае, если её индивидуальные пристрастия оказывались обращенными на пользу фамилии, к которой она принадлежала. Подобное отношение сограждан, вероятно, связано с тем, что выбор индивида корпорация принимала лишь тогда, когда он на избранном поприще добивался признания. Только в этом случае он мог рассчитывать на доброе расположение к нему со стороны близких и друзей.

Необходимость лавирования между общественным стереотипом поведения и индивидуальными амбициями, вносила элемент игры в повседневную жизнь флорентийцев. Одним из условий успешного исхода состязания между личностью и общностью являлось видение человеком границ допустимого и недозволенного.

Неординарные поступки личности, проявляемые ею вопреки установившимся стереотипам, являлись свидетельством эмоциональных переживаний индивида, связанных с самопознанием и определением жизненных ориентиров, которые не всегда были связанны с прагматическими установками. Купеческая среда, в которой определяющую роль играли рациональные принципы поведения, была на тот момент не готова воспринимать поступки, продиктованные не расчетом, а душевным порывом, как равнозначные. Убежденные в универсальности таких принципов как здравомыслие и предусмотрительность, флорентийские горожане рассматривали поступки, продиктованные эмоциональным порывом, как нарушение разумно устроенного жизненного уклада общества.

Но флорентийцы готовы были смириться с выбором человека, если его дальнейшая деятельность приносила материальный доход или повышала престиж семейства в республике и за её пределами. Успех на любом поприще, будь то торговля, политика или духовно-интеллектуальные занятия высоко оценивали современники и потомки. Так случилось с Алессио Строцци, который заслужил признание, благодаря своей успешной деятельности в лоне церкви. [53]

Другим примером противостояния личности и клана является биография Андреа Строцци, который не стал гордостью фамилии.

Хронист Джованни Виллани в «Истории Флоренции» повествуя о беспорядках, начавшихся в городе после изгнания герцога Афинского в 1343 г., с нескрываемым негодованием писал об Андреа дельи Строцци, как о «сумасбродном и безумном рыцаре», от которого отвернулись даже родственники, выдавшие его властям как преступника, поставившего под удар благополучие государства и своей фамилии ради собственных интересов ¹¹.

Спустя два века, Лоренцо в «Семейной хронике» дал свою характеристику произошедшему. Он писал, что Андреа Строцци обладал большим мужеством и богатством, полагая, что сможет достичь вершин в управлении государством. «Так, часто, люди под видом милосердия скрывают свои амбициозные планы и те, кто малоосмотрительны, не соизмеряют свои силы с силами других, полагая, что все задуманное ими, благоразумно и может иметь успех» ¹². Лоренцо не осуждал Андреа за то, что он поддался амбициозным замыслам и желаниям своих сторонников, взяв на себя смелость, стать их лидером. Биограф подчеркивал, что у Андреа были все качества, необходимые для достижения лидерства, однако он упрекал предка за его неосмотрительность и недостаточно взвешенные действия. Его не смущал факт свершившегося бунта, инициатором которого стал член его семейства, но вину за бесславное завершение такого громкого предприятия он перекладывал на Андреа. Ничего, кроме потерь, его предок и фамилия не получили, но, тем не менее, Лоренцо назвал мессера Андреа «uomo di tanto animo» (человек большой добродетели) достойным памяти.

Если Джованни Виллани (вторая половина XIV в.) откровенно осуждал поступок Андреа Строцци, то его потомок, Лоренцо Строцци (вторая половина XVI в.), порицал лишь методы достижения цели, но не саму цель, преследуемую [54] родственником. Лоренцо упрекал своего предка в том, что он положился на тощий народ, пренебрег дружбой благородных людей. У него были все возможности, чтобы добиться власти: ум, мужество, богатство. Но его погубила излишняя горячность и доверчивость. Для биографа Андреа — великая личность, и его величие состоит в том, что он решился захватить власть в городе, где устанавливался республиканский режим и было полное неприятие единовластия, тем более что это случилось спустя месяц после изгнания герцога Афинского, воплощавшего в себе черты тирана.

Признавая амбивалентность реального мира, флорентийцы не проводили четкой грани между разрешенным и запрещенным, что предоставляло личности свободу действий. Чтобы наиболее полно реализовать свои желания, человек должен был адекватно оценить собственные возможности и выбрать приемлемые способы воплощения своих замыслов. В случае неудачи бунтари заслуживали порицание, а их биографии приводили в качестве назидания потомкам, при этом, не осуждая их желаний отстоять свои интересы. Поэтому Андреа Строцци, поставивший под удар престиж всей фамилии в начале XIV в., оказавшись «предводителем черни» и желая захватить власть в городе, осуждался биографом за «неразумность методов», но не за стремление стать во главе государства. И хотя Лоренцо, подобно хронистам XIV в., осуждал Андреа за стремление установить единоличный режим правления в городе, его порицания можно рассматривать, скорее, как дань традиции, а его осуждающий тон, как топос, поскольку в стремлении достигнуть успеха все средства были одинаково хороши, необходимо лишь было представить их в нужном свете.

Две оценки личности Андреа Строцци напрямую были связаны с эволюцией представлений о взаимоотношениях личности и семейного клана, граждан и государства на протяжении XIV-XVI вв., когда признание приоритета общественного блага в XIV-XV вв. сменили позиции личного благополучия в XVI в. Поэтому интерпретация действий личности с течением времени приобретала разный характер. Но для Дж. Виллани и Л. Строцци Андреа представлял интерес как личность, бросившая открытый [55] вызов родовым и корпоративным традициям, противопоставившая себя обществу.

Жизнеописания Алессио и Андреа Строции являются биографиями горожан, которых можно охарактеризовать как «другие». Чтобы разобраться в этом термине применительно к флорентийскому обществу XIV-XVI вв., следует понять, что для его представителей означало быть «одним из».

В городской среде Флоренции существовал определённый кодекс поведения, регламентирующий отношения личности и общности на разных уровнях: от семьи до государства. Этот кодекс предполагал, прежде всего, формальное соблюдение таких правил, как следование интересам семьи и Коммуны, ставя общественное благо выше личного. Однако в реальной жизни, в обществе с высокоразвитой системой товарно-денежных отношений, основанными на демократии принципами государственного управления, гуманистическими идеями, проникающими в повседневную жизнь горожан, строгое соблюдение этих правил было невозможно. Перестройка ментальных стереотипов в области повседневных норм поведения шла медленнее, чем изменения в общественной жизни, и их несоответствие флорентийцам приходилось нивелировать. Поэтому часто на страницах «записок» и «домашних хроник» горожан среди провозглашений преданности Коммуне и следования семейным традициям и интересам, можно встретить и такой совет потомкам: «не быть, а казаться» ¹³. Нередко в достижении собственных целей, идущих в разрез с интересами рода и семьи, флорентийцы именно так и поступали, скрывая свои амбиции, и объясняя их с точки зрения общего блага. Алессио и Андреа являлись примером личностей с явно выраженным позиционированием своих целей, [56] бросивших вызов не только семейным установкам, но и общепринятой традиции поведения, показав образец «другого» способа действий, в основе которого лежали принципы личного блага, а не коллективного интереса.

Процесс осмысления человеком своей роли в общественном развитии был неразрывно связан с самопознанием личности, определением её индивидуальных особенностей, интересов и приоритетов. Необходимость реализации индивидуумом своих замыслов, продиктованная потребностью в психологическом равновесии, влекла за собой проявление эгоизма, как одного из способов получения желаемого результата. В то же время человек не мог не понимать своей обособленности в этом мире вопреки корпоративным узам и родственным связям, которая проявлялась в подозрительности и недоверии к друзьям и близким. Осознание отклонения от общественных норм поведения являлось результатом саморефлексии личности. Индивидуальный выбор, противоречащий коллективным ментальным установкам, подталкивал к поиску наиболее комфортных для индивида условий, позволявших реализовать ему личные амбиции. Именно обращение к своему внутреннему миру, своим переживаниям, заставило человека пересмотреть вертикаль приоритетов, выстроенных в его сознании традициями, и становиться «другим».

Комментарии

1. Среди зарубежных трудов по этой проблематике следует отметить: Benton J. E. Culture, Power end Personality in Medieval France. London, 1991; Burk P. The historical anthropology of early modern Italy. Cambridge, 1987; Soeffner H. «Typos und individualist» oder «Typen der individualitat» — Entdeckungsreisen in das Land, in dem man zuhause ist // Typen und individualitat im Mittelalter. Munchen, 1983; Zimmermann T. C. P. Confessions and Autobiography in the Early Renaissance // Renaissance Studies in Honor of Hans Baron. Firenze, 1971; Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. СПб., 2003. Среди отечественных исследований следует особенно выделить: Баткин Л. М. Европейский индивид наедине с собой. М., 2000; Гуревич А. Я. Индивид и социум на средневековом Западе. М., 2005. Так или иначе, категории «другой», «чужой», «иной» рассматриваются в ежегодниках «Одиссей: человек в истории»; «Казус: Индивидуальное и уникальное в истории»; «Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории»; «Адам и Ева. Альманах гендерной истории».

Отражение в флорентийских «домашних хрониках» и «записках» представлений о «другом» рассматривались в исследованиях итальянских историков: Cherubini G. Dal libro di ricordi di un notaio senese del Trecento // Signori, contadini, borghesi. Ricerche sulla societa italiana del basso medioevo. Firenze, 1974; Cicchetti A., Mordenti R. La scrittura dei libri di famiglia // A. Asor Rosa (dir.). Letteratura italiana. Torino, 1984; Cicchetti А. e Mordenti R. I libri di famiglia in Italia I. Filologia e storiografia letteraria. Rome, 1985. Из отечественных работ, в частности, см.: Абрамсон М. Л. Четыре истории, рассказанные флорентийскими купцами о себе самих // Казус. Вып. 4. М., 2002; Она же. Жизнь и вымысел в «Памятных записках» Бонаккорсо Питти // Казус. Вып. 5. М., 2003; Она же. Человек итальянского Возрождения. Частная жизнь и культура. М., 2005; Краснова И. А. Деловые люди Флоренции XIV-XV вв. Ставрополь, М., 1995. Ч. 1-2; Она же. Деловой человек Флоренции: занятия, круг общения, общественное сознание // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. М., 1999; Она же. Никколо дельи Аччайуоли — выдающийся политический деятель Италии XIV в. // Ставропольский альманах Российского общества интеллектуальной истории. Ставрополь, 2004. Вып. 7. С. 321-335).

2. Velutti D. Da cronica domestica. Florence, 1914; Питти Б. Хроника. Л., 1972; Гвиччардини Ф. Семейная хроника // Гвиччардини Ф. Избранное. М., 1934; Strozzi L. De vite uomini illustri di casa degli Strozzi. Firenze, 1892.

3. Strozzi L. Op. cit.

4. Так, в 1306 г. Пьеро д Убертино Строцци, не достигнув еще 18 лет, вступил в Доминиканский орден. Как пишет Лоренцо: «Наши предки были чужды церковным званиям. Если кто-то из них отдавался религии, то движим был скорее духовным рвением, чем выгодой и мирской известностью» (Strozzi L. Op. cit. P. 14).

5. Strozzi L. Op. cit. P. 16-17.

6. Ibid. P. 17.

7. Ibid. P. 18.

8. Ibid. P. 18-19.

9. Strozzi L. Op. cit. P. 20.

10. Strozzi L. Op. cit. P. 22-23.

11. Виллани Дж. Новая хроника, или История Флоренции. М., 1997. С. 420.

12. Strozzi L. Op. cit. P. 11-12.

13. Особенно чётко этот принцип прописан в «Записках» Дж. Морелли. См.: Morelli G. Ricordi // Mercanti scrittori: Ricordi nella Firenze tra Medioevo e Reinascimento. Milano, 1986.

Текст воспроизведен по изданию: Образ "Другого" в повседневных представлениях флорентийских горожан XIV-XVI вв. (На примере "Семейной хроники" Лоренцо Строцци) // CURSOR MUNDI: человек Античности, Средневековья и Возрождения, Вып. III. Иваново. ИвГУ. 2010