КОНЦЕПЦИЯ РАННЕЙ ЭТНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУСИ И МОСКОВИИ В ХРОНИКЕ МАРТИНА КРОМЕРА

Ранняя этническая история Руси в Средние века была практически неизвестна в тех европейских странах, где не знали и не читали древнерусские летописи. Этому способствовали языковые и конфессиональные барьеры, разделившие Запад и Восток Европы на рубеже I и II тысячелетий нашей эры, ориентация западноевропейских книжников на латинскую традицию, их враждебное отношение к «греческой схизме» и достижениям интеллектуальной культуры тех стран и народов, которые придерживались [181] догматов Восточной Церкви. Некоторое преодоление этой замкнутости происходит лишь на рубеже Средних веков и Нового времени в рамках ренессансной историографии. В это время усилиями выдающихся историков, картографов, дипломатов и путешественников, представлявших разные страны Старого Света, история Древней Руси была «открыта» просвещенной публике Европы.

Ведущая роль в разрушении преград, разделявших пространство исторической памяти европейцев, принадлежала польским ученым, за которыми исторически закрепилась функция культурного посредничества во взаимоотношениях православного славянского Востока и католического Запада. Именно на страницах польских исторических сочинений позднего Средневековья и Ренессанса особое внимание уделялось вопросам этногенеза восточных славян, их взаимоотношениям с соседними народами, а также проблеме возникновения государственности на русских землях.

Ярким примером осмысления раннего периода отечественной истории в историографии эпохи Возрождения является оригинальная концепция происхождения Руси и Московии выдающегося польского интеллектуала XVI в. Мартина Кромера (Martin Cromer/Marcin Kromer 1512-1589).

Кромер родился в провинциальном городке Беч (Biecz), расположенном на юге Польши, в состоятельной мещанской семье немецкого происхождения. В 1530 г. он получил степень бакалавра «свободных наук» в Краковской Академии, позже продолжил обучение за пределами Польши — изучал филологию и право в университетах Падуи и Болоньи, где защитил докторскую диссертацию. После возвращения на родину в 1540 г. занимал ответственные должности в канцеляриях краковского епископа Петра Гамрата и короля Сигизмунда Августа, а также выполнял важные государственные поручения, главным образом, в сфере международных отношений своей страны (к примеру, в течение восьми лет возглавлял польскую дипломатическую миссию при дворе германского императора в Вене). Последние десять лет жизни Кромер занимал престижную должность епископа Вармии (Вармия — историческая область на северо-востоке Польши, центром которой является г. Ольштын).

Общеевропейскую известность и признание в ученой среде Кромер приобрел благодаря своим достижениям как историка и религиозного публициста, стоявшего на позициях Контрреформации. Его вклад в польскую историографию состоял в написании фундаментального сочинения, которое впервые было опубликовано в 1555 г. в базельской типографии Иоанна Опорина под названием «De origine et rebus gestis Polonorum» (О происхождении и деяниях поляков) 1. Это произведение представляло собой обзор истории польского народа и государства с древнейших времен до 1506 г. и было разделено на 30 книг, каждая из которых посвящалась эпохе, ограниченной периодом правления одного или нескольких польских монархов. В «хронографическую» композицию труда Кромера не вписывается лишь I книга, написанная в стиле полемического трактата, в которой автором была предпринята попытка разрешения проблемы происхождения как славян в целом, так и отдельных славянских народов.

Хроника Кромера на латинском языке переиздавалась четырежды в 1558, 1568, 1582 и 1589 гг. 2, всякий раз за границами Польши, причем заказы на публикацию размещались в ведущих типографиях Базеля и Кёльна. В текст Кромер постоянно вносил изменения и дополнения, самостоятельно готовил свой труд к переизданиям. Лишь в 1582 г. «De origine et rebus» была опубликована без согласия автора базельским меценатом И. Писторием в сборнике трудов польских историков XVI в.

В 1562 г. был опубликован немецкий перевод сочинения Кромера 3, а в 1611 г. —польский перевод М. Блажевского 4, который неоднократно переиздавался в XVIII и XIX вв. 5 В наши дни Е. Старнавский перевел на современный польский язык две заключительные главы «De origine et rebus» 6. В польских библиографических источниках XIX в. содержатся сведения о существовании рукописного перевода этого сочинения Кромера на русский язык 7, однако, не сообщается о его публикации либо местонахождении 8. [182]

Отмечая отдельные изъяны исторического сочинения Кромера, исследователи старопольской историографии в целом склонны признавать его бесспорное научное и социально-политическое значение 9. В частности, X. Барыч полагал, что историческая концепция автора «De origine et rebus» заслуживает определения «национального исторического синтеза», под которым этот исследователь подразумевал специфический способ видения и интерпретации исторических явлений и процессов, устанавливающий самостоятельную точку зрения в оценке исторических событий, создающий образ прошлого в соответствии со взглядами и интересами, характерными для определенной исторической эпохи. Благодаря хронике Кромера в распоряжении польского общества оказался «образ истории в полной мере согласованный с тогдашними целями польского правительства и установками его внешней политики» 10. Сочинение Кромера было включено в арсенал средств актуальной государственной политики Польши и предоставило весомые аргументы для ее исторического обоснования.

Славянский Восток в этой политике занимал ключевое место, поскольку именно на закате Ягеллонской эпохи, в период формирования Первой Речи Посполитой, перед польско-литовскими правящими элитами стояла непростая задача интеграции восточнославянских земель в состав союзного государства. Решение этой задачи в немалой степени зависело от выбора идеологических аргументов, которые, прежде всего, были призваны убедить европейские дипломатические и интеллектуальные круги в необходимости и важности польской экспансии на восток и борьбы с Московским государством, оправдать «цивилизаторскую» миссию Кракова на территориях, населенных преимущественно православными «схизматиками».

Задачей статьи является выявление и изучение тех элементов «исторического синтеза» Кромера, которые отражают его представления о ранней этнокультурной истории восточнославянских земель. Особенностью концепции Кромера является четкое разделение фрагментов, посвященных Западной и Северо-Восточной Руси, выделение в восточнославянском этническом субстрате собственно «русских» (Russi), под которыми подразумевались православные подданные Литвы и Польши, а также жителей Московского государства — «мосхов» (Moschi), что можно объяснить политическим разделением восточного славянства в тот период, и свойственным польской культуре стереотипом восприятия Славянского Востока 11.

Наибольший интерес для изучения представлений Кромера о ранней этнокультурной истории восточных славян представляет I книга его хроники, в которой характеризуются славянские народы в целом и в полемическом ключе рассматривается вопрос их этногенеза. Кромер упоминает три восточнославянских народа — «Руссов, которых многие именуют Рутенами» (Russi, quos Ruthenos plerique vocant), «волынов» (Volynij) и «мосхов» (Moschi) — в перечне славянских народов (slavorum populi) наряду с «булгарами» (Bulgari), «расцианами» (Rasciani), «сербами» (Serbi), «боснийцами» (Bosnenses), «царнами» (Cami), «кроатами» (Croatae), «вендами» (Vendi), «боэмами» (Boemi), «лузацами» (Lusacij), «моравами» (Moravi), «кассубами» (Cassubij), «померанами» (Pomerani), «мазовами» (Masovij), «силезами» (Silesij) и «поляками» (Poloni) 12.

Наибольшее внимание польский историк уделяет пространственной локализации, происхождению и этническому наименованию «руссов». Этническая территория этого народа описана под выносной глоссой «Пределы Руссии» (Russiae fines) в X главе первой книги (фрагмент идентичен в первой и второй редакциях хроники). Кромер использует в качестве географических маркеров, ограничивающих русские земли, сопредельные страны, реки и моря. Указывается на то, что «Руссия» располагается между Балтийским морем (Venedicum), Ливонией, Швецией, Ледовитым океаном, Волгой, Азовским (Меотским) и Черным (Понтским) морями, Карпатами (Сарматскими горами), Польшей (Полонией), Литвой и Самогитией 13.

Упоминание в редакции 1555 г. Волги в качестве восточной границы «Руссии» и Ледовитого океана как ее северной границы свидетельствует об очевидном несоответствии заявленной Кромером этнической дифференциации восточных славян и представлений об их этнической территории, поскольку в ареал «Руссии» здесь включены [183] также и московские земли. Данное несоответствие можно объяснить тем обстоятельством, что польский историк механически перенес сведения о географии Восточной Европы из сочинений своих предшественников — Длугоша и Меховского 14. Для этих авторов проблема этнического размежевания восточного славянства не была настолько актуализирована как для Кромера, вынужденного учитывать политические реалии современной ему эпохи (накануне и в годы Ливонской войны вопрос границ русских владений Литвы и Польши, стремившихся защитить их от посягательств со стороны московского государя, был предельно политизирован). Полагаем, что во многом именно поэтому в третьей редакции хроники уже нет упоминания о Волге как восточной границе «Руссии». Прежнее описание подвергается корректировке. В частности, здесь сообщается, что «руссы» «все еще и в наши дни держат почти те же самые места, ...что находятся к востоку от Карпатских гор и реки Неструм, Понта Евксинского и озера Меотин, куда Танаис впадает, их пределы достигают до Ледовитого океана и Швеции, Ливонии, Литвы и Полонии... а также [земель] по ту сторону Танаиса в Азиатской Европе» 15. Этот фрагмент мы находим и в тексте последней авторской редакции 1589 г., причем, в качестве дополнительного свидетельства о границах «Руссии» на сей раз Кромер приводит свидетельство византийского историка XII в. Иоанна Зонары, который, по утверждению Кромера, описал «скифский народ Россов, проживавший вблизи гор Таврии» (Zonaras ... Rossos gentem Scythicam Tauri montis accolam esse scribit) 16.

Таким образом, в свое описание этнической территории Руси Кромер постоянно вносил изменения. Столь пристальное внимание к территориальному вопросу далеко не случайно, поскольку его решение создавало предпосылки для объяснения самоназвания и этногенеза «руссов».

Рассуждая об этнониме русского народа, автор «De origine et rebus» опровергает ряд мнений о его происхождении. К заслугам Кромера следует отнести указание на некорректность обозначения восточных славян наименованием Rutheni, традиционно использовавшимся в средневековой латиноязычной анналистике. Польский историк замечает, что данное имя на самом деле относилось к древнему народу рутенов в Аквитанской Галлии (Ruthenorum vetusta gens in Gallia Aquitanica) 17. Этот тезис воспроизведен и в поздних редакциях хроники и дополнен указанием на «вульгарный» характер данной номинации 18. Сам Кромер в последующих книгах своего сочинения практически полностью отказывается от ее использования.

Несколько этнонимических гипотез, излагаемых Кромером с критических позиций, находим в специально посвященной нашему вопросу XII главе I книги, которая была включена в состав лишь первых двух редакций хроники под заголовком «О названии и происхождении Руссов» (De nominatio et origo Russorum).

Одна из этих гипотез была выдвинута по результатам изучения ветхозаветных текстов самим Кромером и потому излагается от первого лица: «Я выяснил, что у пророка Иезекиля упоминаются князья Рос, Мосох и Тубал» (principis Ros, Mosoch, atque Tubal)», -сообщает польский историк, давая точную ссылку на свой источник: 38 и 39 главы соответствующей книги Ветхого Завета, а также ее толкователей (Евсевия Кесарийского, Феодосия и Симмаха). Для убедительности здесь же приведено авторитетное мнение св. Иеронима, в свое время высказавшего предположение о том, что от имени «Рос» мог быть назван целый народ. Впрочем, свою же версию объяснения происхождения этнонима «руссов» Кромер признает неубедительной на том основании, что имя «Рос» не встречается в других источниках — «у Бероса, Иосифа или Моисея, а также в древних генеалогиях» 19.

Вторая гипотеза, о которой Кромер сообщает также в XII главе, излагается со ссылкой на знаменитые «Записки о московитских делах» (Rerum Moscoviticarum Commentarii) Сигизмунда Герберштейна, впервые опубликованные за шесть лет до выхода в свет первой редакции «De origine et rebus» 20. В данном случае польский историк пытается объяснить происхождение имени «руссов» «от древней крепости Руссы» (Russia oppidum vetustum), расположенной в новгородской земле. В качестве доводов в пользу достоверности этой версии приводятся, с одной стороны, позаимствованная у того же [184] Герберштейна аналогия с Москвой, «невзрачной» крепостью, от которой был назван народ (ab ignobilibus etiam oppidi populus denominari), а с другой, ссылка на то обстоятельство, что именно новгородские земли были колыбелью русской государственности 21.

Однако далеко не все версии происхождения русской этнонимии, нашедшие отражение в исторической литературе того времени, заинтересовали Кромера. В частности, вовсе была проигнорирована эпонимическая легенда, согласно которой название народа «руссов» происходило от имени их легендарного прародителя Руса, упоминавшегося наряду с двумя другими эпонимами славянских народов — Чехом и Лехом — в польских средневековых хрониках, а также сочинениях Длугоша, Меховского и Герберштейна. Кромер скептически относился к этой легенде и критически разобрал ее в XV и XVI главах I книги сочинения 22.

Польский историк не отдает предпочтения ни одной из представленных версий и заявляет, что этноним «руссов» в его современном виде не может претендовать «ни на известность, ни на древность», на том основании, что о нем ничего не знали авторы, упоминавшие о древних славянах, а появляется он лишь «в анналах их народа не ранее седьмого столетия нашей эры» 23. Далее Кромер пытается связать имя современных ему «руссов» с этнонимами хорошо известных античным авторам древних сарматских племен Роксан и Роксолан.

В X главе под выносной глоссой «Роксаны то же, что и Руссы» (Roxani jidem qui Russi) Кромер высказывает предположение, что автохтонное население Сарматии «сохранило за собой имя древних Роксан, которое легко превратилось в [имя] Руссиан и Руссов» (...antiquum Roxanorum nomen retinuisse: cuius facilis est flexus in Russianos, & Russos), поскольку «между буквой «x» и двойным «ss» при многократном пересказе возникает сходство как у древних, так и современных италийцев» 24. Таким образом, Кромер отождествляет современных ему «руссов» с древними сарматскими племенами, называя восточных славян прямыми потомками роксан и роксолан, а также, унаследниками их исторической известности. Еще одним доводом в пользу этой гипотезы Кромеру представляется приблизительное совпадение ареала проживания «руссов» и древних сарматов, что, по его мнению, высказанному в X главе под выносной глоссой «Местоположение Роксан», подтверждается свидетельствами Птолемея, Плиния, Тацита и Страбона 25.

Этот вывод позволяет Кромеру согласовать концепцию происхождении имени и народа «руссов» с базовым элементом его «исторического синтеза» — полоноцентристской «сарматской» теорией происхождения славян, которая несла крайне важную идеологическую нагрузку и служила историческим обоснованием внешнеполитической доктрины ягеллонской Польши. Согласно этой теории Сарматия рассматривалась в качестве прародины славянских народов, что давало возможность значительно «удревнить» их генеалогию, распространяло на славян доблести воинственных сарматов, и, в конечном счете, давало право претендующему на это наследие современному польскому государству на законных основаниях осуществлять политическую экспансию на востоке Европы 26. Представленные аргументы Кромера составляли фундамент всей сарматской теории, поскольку польским историкам лишь благодаря сопряжению Роксоланы-Роксаны/Руссии удавалось утверждать об этнонимической, а стало быть, и этногенетической связи славян и сарматов.

В основе представленной на страницах сочинения Кромера концепции происхождения и ранней этнической истории Москвы лежало убеждение в том, что население московских земель представляет собой самостоятельный народ. Как уже указывалось выше, Кромер упоминает «мосхов» (Moschi) в числе иных славянских народов в I главе первой книги «De origine et rebus» 27. «Рассуждения» на тему происхождения и названия народа Московии помещены под выносной глоссой «Откуда Мосхи и когда они так стали называться» (Moschi unde, et quando appellari coepti) в IX главе. В качестве предполагаемых древних предков московитов на основании сходства в наименованиях названы племена «амаксобиев» (Amaxobiae), «модоков» (Modocae), «мосхенов» (Moschenae), [185] «мосхов» (Moschi), свидетельства о которых были обнаружены польским историком в ветхозаветных текстах и сочинениях античных писателей28.

С целью верификации, подтверждающей эту гипотезу «записи» (scriptum) Иосифа Флавия о проживавшем в Каппадокии «народе Мосхинов, произошедшем от Мосха или Мосоха, сына Яфета» (Moschinos populos... a Moschum, sive Mosoch Iapheti filio, ut est in Genesi apud Mosen, oriundos esse), Кромер обращается к 10 главе Книги Бытия. Он также приводит сведения, позаимствованные из 6, 9 и 13 глав V книги «Географии» Птолемея о некогда проживавшем в Азиатской Сарматии «народе Модоков», о «Москских» или «Мосхских» горах в Каппадокии или Армении (Moschicos, sive Moschios montes in Cappadocia, sive Armenia). Наконец, привлекаются свидетельства из «Географии» Страбона о «народе Москов», жившем по соседству с Колхами (Moschos populos Colchis finitimos) и «Естественной истории» Плиния Старшего, в свое время описавшего «народы Мосхенов и местоположение Мосхов» (Moschenos populos, et Moschorum tractum). Кромер замечает, что в современный ему период сосуществуют три формы обозначения населения «московских» земель — латинская Moschi, германская Moschovitae и славянская Mosqua 29. Разночтения польский историк объясняет неопределенностью происхождения имени «московитов» и различиями в традициях их наименования. Подводя итог своим «рассуждениям», автор «De origine et rebus» делает акцент на том, что московский народ «как в Европейской, так и Азиатской Сарматии долгое время скрыто господствовал, пользовался Славянским языком... и с тех отдаленных времен на протяжении многих веков эти свои земли удерживает» 30.

Связывая современный ему «московский народ» с древними народами Ближнего Востока, Кромер смог согласовать свою гипотезу с распространенными в его время представлениями об истории древних цивилизаций. Для польской гуманистической историографии значение идей Кромера состояло в том, что они давали основание отождествить славянское население Московского государства с имевшими похожее название древними народами, а также, апеллируя к данным писателей древности и парабиблейской традиции, косвенно подтвердить приобретавшую все большую популярность гипотезу о происхождении московитов «от Мосха или Мосоха, сына Яфета», которую в свое время высказал современник Кромера, автор первой польскоязычной хроники всемирной истории Марчин Бельский 31. В представлениях европейских интеллектуалов эпохи Возрождения престижное происхождение и героическое прошлое не только «мосхов», но и произошедших от них славян, согласовывалось с реалиями середины XVI столетия — славянским доминированием на огромных неизведанных пространствах Восточной Европы.

Выводы Кромера по вопросам происхождения Руссов и Московитов оказали огромное влияние на представления других польских историков о славянских древностях. Ссылаясь на авторитетное мнение «доктора Кромера», Бельский в третьем издании хроники всемирной истории (1564) скорректировал свою довольно противоречивую концепцию этногенеза славянских народов, пересмотрев ее наиболее консервативный элемент — эпонимическую легенду, связывавшую происхождение чешского и польского народов с переселением братьев Чеха и Леха из балканских стран на север. Под влиянием аргументов Кромера Бельский утверждает, что «предки наши, славянские князья, не с Далмации или с Карвации пришли в страны немецкие... а из русских стран, они в то время широко расселялись на больших равнинах между реками Волгой и Днепром, которые из Москвы выходят и прилегают к Москве» 32.

Еще дальше пошел выдающийся польский историк второй половины XVI в. Мачей Стрыйковский, который становится наиболее последовательным сторонником «мосоховой» генезы славянских народов. Этот автор прямо называет Мосоха «Отцом и Патриархом всех народов Московских, Руских, Польских, Волыньских, Ческих, Мазовецких, Булгарских, Сербских, Карвацких, и всех вообще, сколько есть народов Славенского языка» 33. Тем самым не только подтверждался, но и значительно усиливался главный тезис концепции Кромера. Однако, в отличие от своего предшественника Стрыйковский называет прямыми потомками Мосоха легендарных братьев Русса, [186] Леха и Чеха 34, благодаря чему ему удалось согласовать «мосохову» теорию и славянскую эпонимическую легенду. В технике доказательства достоверности «мосохового» этногенеза Стрыйковский не был оригинален — он воспользовался тем же самым приемом, что и Кромер, а именно, занялся поисками свидетельств о народах, названия которых были созвучны названию «Москва», в работах античных авторов и библейских текстах, в результате чего древнейшая история мосхов-славян в его сочинении была значительно конкретизирована 35.

Вместе с тем, несмотря на культурно-историческую престижность и привлекательность родословной славянских народов «от Мосоха», в рамках библейской генеалогии она никак не сочеталась с «сарматской» теорией, связывавшей ранние стадии этногенеза славян с выдающимися историческими заслугами роксолан-русских. Польские ренессансные историки так или иначе были вынуждены объяснять возникающие противоречия, согласовывая эти две взаимоисключающие теории. Правда, эти противоречия двух теорий славянского этногенеза, объяснявших происхождение Москвы и Руси, были осознаны далеко не сразу. В ранних редакциях хроник Бельского и Кромера представлены обе концепции без каких-либо комментариев по поводу их взаимоотношений. Лишь в третьей редакции «De origine et rebus» Кромер предпринимает попытку объяснить этнокультурное единство восточнославянских народов, т. е. упоминавшихся древними авторами «Мосхов, Модоков или Амаксобитов» и проживавших с ними по соседству и родственными им «Руссов или Роксолан», тем, что мосхам в силу близкого соседства перешло имя роксолан, а потом вновь было возвращено первоначальное наименование 36. Имевшие разное происхождение «русский» и «московский» народы, по мысли Кромера, вследствие длительного совместного проживания на одной и той же территории объединились.

Третий восточнославянский народ, упомянутый в I книге «De origine et rebus» — «волыны» (Volynij) — не был удостоен Кромером «рассуждений», позволяющих судить об их происхождении. Вместе с тем, их упоминание в качестве самостоятельной этнической общности, уже само по себе вызывает немалый интерес. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что этот народ под именем «Волыньцев» (Wolyncy) был упомянут Бельским в первой редакции «Хроники всего света» (1551), опубликованной на четыре года раньше первой редакции «De origine et rebus». Причем Бельский, по его собственному признанию, был лишь пересказчиком этногенетической концепции Бернарда Ваповского, автора не сохранившейся до наших дней хроники, написанной на рубеже 20-х и 30-х гг. XVI в. Бельский производит имя Волыньцев «от Волги» и называет их потомками Роксолан 37. Можно предположить, что Кромер выделил «волынов» в качестве самостоятельного народа, также ориентируясь на реляции Ваповского, с сочинением которого он был знаком (хроника Ваповского фигурирует в списке источников Кромера), однако, не имея достаточных оснований для подтверждения или опровержения гипотезы Ваповского/Бельского об их происхождении, не стал обсуждать этот вопрос.

Изложенная нами концепция ранней этнической истории восточных славян, позволявшая дать объяснение происхождению Руси и Московии, несмотря на ее очевидное несоответствие современным научным представлениям, тем не менее, для своего времени была несомненным шагом вперед. Кромеру удалость убедительно доказать несостоятельность средневековых этногенетических построений, производивших славян «с юга» и располагавших славянскую прародину на Балканском полуострове. Наиболее последовательными сторонниками «южной» теории славянского этногенеза были авторы известных историографических памятников XI-XV вв. — древнерусский летописец Нестор, чешский историк Пшибик Пулкава, анонимный хронист Великой Польши, а также Ян Длугош. В их концепциях русским землям нередко отводилась роль периферии славянского мира, тогда как вопрос этногенеза восточных славян в ряде случаев либо вовсе игнорировался (в чешской средневековой историографии), либо решался посредством выдвижения дискриминационных гипотез (согласно концепции Длугоша, русские являлись потомками поляков). [187]

Кромер, применяя методы, считавшиеся в его время передовыми, обосновывает альтернативную концепцию, согласно которой славянские народы происходили «с востока». Благодаря огромному научному авторитету Кромера и популярности его труда русские земли в ренессансной историографии Европы начинают трактоваться как колыбель славянской цивилизации, а населявшие их народы «руссов» и «московитов» в представлениях просвещенной публики различных европейских стран из «изгоев» славянства превращаются в насельников древней славянской прародины, потомков прославленных народов древности.

Через посредничество польских историков второй половины XVI в., воспринявших аргументы Кромера, весьма лестные для восточных славян, ключевые тезисы его эт-ногенетической концепции становятся частью их собственной исторической мифологии, развивавшейся в XVII-XVIII вв. в условиях консолидации восточноевропейского этнополитического пространства под властью московских царей и российских императоров.


Комментарии

1. Martini Cromeri de origine et rebus gestis Polonorum libri XXX [...]. Basileae, 1555.

2. Martini Cromeri de origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Recogniti ab autore [...]. Basileae, 1558; Martini Cromeri de origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. Tertium ab autore diligenter recogniti [...]. Basileae, 1568; Martini Cromeri de origine et rebus gestis Polonorum Chronicon // Polonicae Historiae Corpus [...]. Tomus II. Basileae, 1582. P. 402-833; Martini Cromeri, Varmensis episcopi Polonia, sive de origine et rebus gestis Polonorum libri XXX. [...]. Co-loniae Agrippinae, 1589. P. 1-458.

3. Mitnaechtischer Voelckeren Historien in welcher viler Nationen, als nammlich der Polen, deren Slauen, Pomeren, Reuessen, Moscoviten, Preuessen, Ungaren, Walachen, Schlesier, Littauweren, Wenden [...]. Erstlich durch den Hochgelerten Herren Martinum Chromer auss Poland zu latein fleyssig beschrieben. Basel, 1562.

4. Kronika Marcina Kromera Biskupa Warminskiego О sprawach, dziejach у wszystkich inszych potocznosciach koronnych polskich: ksiaq XXX przez Marcina Blazowskiego na polski je zyk przetlumaczone [...]. Krakow, 1611.

5. Kronika Marcina Kromera Biskupa Warminskiego // Zbior dziejopisoew polskich. Tom III. Warszawa, 1767; Kronika Polska Marcina Kromera Biskupa Warminskiego ksia g XXX [...] Sanok, 1857.

6. Marcin Kromer. Mowa na pogrzebie Zygmunta I oraz О pochodzeniu i о dziejach Polakoew ksiegi XXIX i XXX / Wstep przeklad i opracowanie Jerzy Stamawski. Olsztyn, 1982.

7. Estreicher K. Bibliografia polska. T. 2. Krakow, 1872. S. 494.

8. Текст перевода хроники Кромера на русский язык в настоящее время неизвестен. Автор комментариев к тексту «Истории российской» В. Н. Татищева В. А. Валкина утверждает, что этот перевод был сделан по поручению Татищева К. А. Кондратовичем (Татищев В. Н. Собр. соч. В 8 т. Т. I. М., 1994. С. 447).

9. Наиболее полный обзор историографии «коромерианы» представлен Е. Старнавским в предисловии к публикации перевода на польский язык фрагментов хроники Кромера (см. Marcin Kromer. Mowa na pogrzebie... S. VI-XVIII).

10. Barycz H. Szlakami dziejopisarstwa staropolskiego: Studia nad historiografia, w. XVI-XVIII. Wroclaw; Warszawa,; Krakow; Gdansk, 1981. S. 72, 84.

11. Подробнее о стереотипах восприятия восточных славян в Польше XV-XVI вв. см.: Kloczowski J. Polacy i cudzoziemcy w XV w. // Swojskosc i cudzoziemszczyna w dziejach kultury polskiej. Warszawa, 1973. S. 47-57; Гейштор А. Образ Руси в средневековой Польше // Культурные связи России и Польши XI-XX вв. М., 1998. С. 17-26; Semianczuk A., Semianczuk Н. Oblicza Wschodu w dziejopisarstwie polskim do konca XVI wieku // Oblicza Wschodu w kulturze polskiej. Poznan, 1999. S. 21-36; Карнаухов Д. В. Ренессансная трансформация средневековой традиции восприятия Славянского Востока в польской историографии XVI в. // История идей и история общества: Материалы V Всероссийской научной конференции (Нижневартовск, 19-20 апреля 2007 г.). Нижневартовск, 2007. С. 36-37.

12. Martini Cromeri de origine et rebus... Basileae, 1555. P. 1.

13. Ibid. P. 16.

14. Волга как важнейшая речная артерия Восточной Европы была известна как Длугошу, так и Меховскому. Но если Длугош упоминает о ней лишь один раз (Historica Polonica Ioannis Dlugossi [...]. Dobromili, 1615, P. 30), то для Меховского эта река приобретает роль важнейшего географического и даже, в какой-то степени, цивилизационного маркера. В «Трактате о двух Сарматиях» Меховский неоднократно упоминает о том, что эта река «течет из Московии» и именно она отделяет земли христианских славянских народов от Скифии, населенной «ордами татар»: Меховский М. Трактат о двух Сарматиях / Введение, перевод, комментарии С. А. Аннинского. М., Л., 1936. С. 46, 61, 110, 115.

15. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1568. P. 9.

16. Martini Cromeri, Varmensis episcopi Polonia ... P. 8.

17. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1555. P. 16.

18. Martini Cromeri, Varmensis episcopi Polonia ... P. 8.

19. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1555. P. 18-19.

20. Нами использовалось второе латинское издание труда С. Герберштейна: Rerum Moscoviticarum Commentary Sigismundi Liberi Baronis in Herberstain [...]. Basileae, 1551.

21. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1555. P. 19.

22. Ibid. P.21-25.

23. Ibid. P. 16.

24. Ibid. P. 17.

25. Ibid. P. 16.

26. Подробнее об этом см.: Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма: Истоки национальной идеологии Речи Посполитой. М., 2002.

27. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1555. P. I.

28. В своих рассуждениях об имени московского народа Кромер следовал принятой в его время методологии интерпретации этнонимов. Так, предположение о взаимосвязи названия «Москва» и древних народов в ученой мысли Европы впервые было высказано еще в 1518 г. швейцарским гуманистом Иоахимом Вадианом (Ioachimus Vadianus), автором комментариев к одному из первых изданий географического трактата Помпония Мелы. В частности, Вадиан указывает на то, что упоминавшийся в трактате Мелы народ Амаксобитов ныне находится в других местах и его «поляки, исказив слово, называют московитами» (Hamaxobitae... esse quos hodie alibi sitos Poloni Moscouitas nommant corrupto uocabulo). Тезис о тождестве московитов и модоков мы находим у итальянского историка Павла Йовия в «Книге о посольстве Василия, великого князя московского, к папе Клименту VII», опубликованной в Риме в 1525 г., где он ссылается на V книгу «Географии» Птолемея, содержавшей описание народа модоков. Хотя эти гипотезы не получили широкого распространения среди гуманистов Западной Европы, именно польские авторы воспользовались ими и выстроили на основе вышеупомянутых этнонимических сопряжений первую выраженную в научных категориях своего времени концепцию общеславянского этногенеза.

29. Martini Cromeri de origine et rebus ... Basileae, 1555. P. 15.

30. Ibid. P. 14-15.

31. Bielski M. Kronika wszytkyego swiata na szesc wiekow i na czwory ksiegi takiez Monarchie rozdzielona [...]. Krakow, 1554. L. 6v.

32. Bielski M. Kronika, to jest Historyja swiata [...]. Krakoew, 1564. L. 336.

33. Stryjkowski M. Ktora przedtym nigdy swiatia nie widziaia Kronika Polska, Litewska, Zmodska i wszystkiey Rusi [...]. Krolewec, 1582. S. 17.

34. Ibid. S. 79.

35. Подробнее об этом см.: Карнаухов Д. В. Польский историк XVI в. Мачей Стрыйковский о происхождении восточных славян // Российско-польский исторический альманах. Вып. 1. Ставрополь; Волгоград; Пятигорск, 2006. С. 25-28.

36. Martini Cromeri de origine et rebus... Basileae, 1568. P. 10.

37. Bielski M. Kronika wszytkyego swiata na szesc wiekow, Monarchie cztery rozdzielona [...]. Krakow, 1551. L. 156.

Текст воспроизведен по изданию: Концепция ранней этнической истории Руси и Московии в хронике Мартина Кромера // Российская история, № 1. 2009

© текст - Карнаухов Д. В. 2009
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Российская история. 2009