МАРТИН КРОМЕР

О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ДЕЯНИЯХ ПОЛЯКОВ

DE ORIGINE ET REBUS GESTIS POLONORUM LIBRI XXX

Мартин Кромер (1512-1589) окончил Краковский университет, потом учился в Италии и вернулся в Польшу доктором права. Через некоторое время он был назначен послом архиепископа Гнезненского в Риме (1543-1544), а потом (1558-1564) — представителем польского короля при императорском дворе. Его дипломатическая карьера успешно сочеталась с церковной, вершиной которой стало его назначение епископом Вармии (1579). В Пруссии вармийский епископ был не просто видным представителем католической церкви, но и суверенным правителем собственного маленького государства, которого так и называли: князь-епископ. На этом посту Кромер усиленно боролся с протестантизмом, теперь надвигавшимся не только из Германии, но и из самой Пруссии.

Все основные произведения Кромера были им написаны намного раньше этого времени, а его первые пробы пера относились еще к началу тридцатых годов. Главная книга Кромера «De origine et rebus gestis Polonorum libri XXX» вышла в свет в Базеле в 1555 году. В 1577 году в Кёльне была напечатана «Polonia sive de situ, populis, moribus, magistratibus et republica Regni poloniae libri duo». Первое сочинение было сводом польской истории, второе можно назвать географическим описанием Польши. Кромер издавался и анонимно: чрезвычайно популярным было, например, его сочинение «Правдивая история печальных приключений финского принца Яна и польской принцессы Катарины» (1570).

Стрыйковский, младший современник Кромера, просто благоговел перед своим предшественником, называл «светочем польской истории» и опирался на его труды при создании собственной хроники. Как и Длугош, Кромер писал свои произведения на латыни, но напечатаны его книги были раньше, поэтому Стрыйковский знакомился с Длугошем не по оригиналу, а по Кромеру или по Меховскому. Книгу Кромера довольно рано перевели на польский язык (1611), что не только доказывало ее растущую популярность у польского читателя, но и способствовало дальнейшему росту этой популярности.

Но вряд ли Мартин Кромер может считаться образцом историка. И дело не только в том, что его труд от первой до последней страницы является компиляцией. Есть весьма серьезные основания подозревать его в намеренном уничтожении неизданной рукописи Бернарда Ваповского, откуда наш автор предварительно выписал многие известия, опубликование которых укрепляло его авторитет как ученого.

В Польше книга Кромера долго считалась основным трудом при изучении польской истории. В России Татищев не только использовал этот труд для создания своей «Истории Российской», но и организовал его полный перевод на русский язык, завершенный в 1739 году 1. Однако этот перевод так и не был напечатан и остался в рукописях, и поныне мало кому доступных.

Настоящий перевод выполнен не с латинского оригинала, а с его перевода на польский, который был сделан еще в самом начале XVII века. Отсюда и «старомодность» и даже некоторая корявость слога, от которой переводчик на русский язык не счел нужным избавляться, поскольку этот перевод и сам по себе может считаться и памятником исторической мысли, и литературным памятником. Разумеется, по-латыни Кромер писал гораздо изящнее.

Приводимый отрывок, содержащий рассказ о Грюнвальдской битве, нам интересен не только расхождениями с рассказом Длугоша (эти различия не так уж и велики), но и тем, что здесь хорошо просматривается сама манера кромеровского изложения: в меру компактная и одновременно емкая, вовсе не велеречивая, но отнюдь не бесстрастная. Эти достоинства книги Кромера не утратили своей ценности и в наши дни.

Польская хроника вармийского епископа Мартина Кромера в тридцати книгах

переведенная на польский язык с латинского

Мартином Блажовским из Блажова

и изданная в Кракове в 1611 году

__________________________

Хроники кромеровой

книга шестнадцатая

(Битва при Грюнвальде)

Король устраивает богослужение. Хоругви польские и литовские. Гонцы от крестоносцев. Магистр посылает королю мечи. Кроткий ответ короля Владислава. Король намеревается встать в строй. Битва с крестоносцами. Литва бежит. Доблесть смоленчан. Королевское знамя отбито. Доблесть Збигнева Олесницкого. Крестоносцы поражены поляками. Захват лагеря. Число убитых и пленных. Гибель магистра. Избиение крестоносцев. Олесницкий и щецинский князья пленены. Святой Станислав помогает полякам в битве. Воля неба. Якубовский и Чулицкий убиты. Бегство чехов. Миколай Тромба. Недостойный чех Жарновский. Честь женщины. Благочестивые поступки короля. Запальчивость Витольда.

Итак, крестоносцы были в полной уверенности, что внезапно напуганные поляки и литовцы, устрашенные этой неудачей, со страху должны были улизнуть из лагеря, будто псы. Но вскоре разведчики принесли достоверные сведения, что поляки уже cилой взяли людный и богатый город Домбровно, немцами именуемый Гильгенбургом, вокруг защищенный озером и обведенный крепкой стеной, разграбили его, сожгли и двинулись прямо на Мальборк. Узнав об этом, охваченные внезапным гневом крестоносцы в язвительных выражениях кричали, что не подобает им помимо всяческой пагубы на свою державу терпеть опустошения от подлых народов, у которых они прежде силой отняли поморскую и добжиньскую земли, а их [собственные] земли никогда так далеко не разоряли вдоль и поперек, железом и головней. И заявляли, что дольше уже невозможно терпеть и надо, как и прежде, рассчитаться с поляками кровавой битвой сразу за все, и вот так насилием спешили развязать войну. Чего им не возбранял и магистр. Но король и на следующий день оставался на месте захваченного Домбровно, милостиво освободил всех пленных, взятых у упорно стоявших крестоносцев, а войско щедро подкрепил трофеями и достаточным количеством провианта. Потом, отойдя оттуда на две мили, на третий день, то есть десятого июля 2, встал лагерем между кустов у лесных зарослей недалеко от деревень Грюнвальд и Танненберг.

Прошедшая ночь была бурной и ветреной, однако орденский лагерь ветер потрепал сильнее, чем наш, сносил их палатки, выворачивал постройки, а наиболее страшно ветер усилился на рассвете. По этой причине король был вынужден изменить своим правилам и не провел обычный лагерный молебен. Вот поэтому на новом месте у Грюнвальда он разбил шатер, в нем причащался и слушал святую мессу.

А затем один за другим примчались разведчики, предупреждая, что враг уже наступает. Наконец, сам Витольд, прибыв к нему, сказал, что построенное под знаменами неприятельское войско уже перед глазами, и предрек, что если он и далее будет заниматься богомольством, то неподготовленное [войско] враг может окружить. Но даже после этого король решительно не позволил прервать богослужение, пока не дослушал мессу. Нашим и вправду грозила бы великая опасность, если бы тогда неприятельские хоругви сразу обрушились бы на них, еще не построившихся. А раз они этого не сделали, значит, их направлял сам Бог, явив свою [волю], чтобы избавить наших от каких-либо бед, предательств и тайных засад в подходящих [для этого] лесных местах.

А тем временем и гетман Зындрам 3 с Витольдом удобно и в порядке построили войско: на левом крыле встал поляк, а на правом литвин, и вышло пятьдесят хоругвей польских и сорок литовских. На чело же встали отборные войска из старослужащих солдат, собранных в огромные полки. Поскольку молодежь легка на подъем, построившиеся рыцари требовали трубить атаку и докучали королю. По одному, по двое, а временами и по трое вырываясь из под хоругвей между двойными шеренгами рядов, [они] заводили с неприятелем гарцы 4 с равным числом участников. Уже и король, окончив богослужение, оставил в лагере непригодную для битвы толпу (zgraje) священников и писарей и, облачившись в доспехи, сам выезжал к своему войску.

И вот с неприятельской стороны были отправлены два гонца, заявившие, что имеют к королю поручение от своего магистра. Свободно препровожденные, [они] предстали перед королем и потом от имени магистра убеждали короля, чтобы он не затягивал время и не готовился [воевать] с такой пугливой боязнью, а поскорее выезжал на бой. И, чтобы побыстрее поспешал, два обнаженных меча, окровавленных человеческой кровью (о чем сообщает и сложенная во времена этой битвы и поныне поющаяся песнь) 5, отдали один в руки ему, а другой — Витольду, чтобы, если захотят, оба их использовали против крестоносцев. А чтобы не отговаривались теснотой места для построения своих людей и чтобы долго не отсиживались в густых зарослях, от имени своего магистра пообещали, что тот готов уступить им большую часть ровного поля.

И когда они таким образом исполнили свое высокомерное посольство, тут же орденское войско, убедившись, что гонцы сделали порученное дело, немного отступило (zscofnelo) назад с того места, на которое [уже] встало. Затем король, ибо Витольд в то время отсутствовал 6, наводя порядок в литовских шеренгах, посоветовавшись с постоянно бывшими при нем панами, учтиво и скромно ответил этим гонцам:

Хотя, право же, я имею достаточно оружия в моем войске, однако, во имя Бога моего, честно принимаю и эти [мечи], с гордыней и издевкой присланные мне неприятелем в качестве оружия. Принимаю их не иначе как первый росток добровольно посланной этими мечами победы, которую я счастливо предвижу. Воистину никогда я не препятствовал миру, это крестоносцы упиваются войной и с такой охотой алчно жаждут невинной христианской крови. И я совершенно уверен, что в силу моей невиновности на стороне справедливости будет воевать сам Бог, и он же, взяв на себя достойную месть за жестокость крестоносцев, окажет мне достаточную помощь. Ибо всякий свой теперешний поступок, а также выбор поля боя я полностью доверил опеке оной предвечной мудрости и неисповедимой в мире справедливости 7.

Впоследствии эти принятые мечи поместили в королевскую сокровищницу, где и доныне хранятся. А герольды (goncowie), один из них короля Сигизмунда, а другой щецинского князя, уже уходя, несли перед собой [их] гербы.

Уже через короткое время Владислав напоминал солдата. Во время битвы, по мнению советовавших ему гетманов и сенаторов, он должен был находиться в удаленном месте в окружении людей, приданных для его охраны. [Но король] сразу приказал трубачам [трубить] к бою, причем все рыцарство пело песню о Богородице.

Крестоносцы правильными рядами встали на возвышенном пригорке, с которого по нашим выстрелили две пушечки (dwoje poldzialek), но не смогли этим выстрелом причинить ни малейшего вреда. И сразу поскакали на наших 8, спускаясь с возвышенного места в низину.

И началась страшная битва. Обе стороны распалили сердца храбростью и далеко разнеслись крики мужей, лязг оружия и крикливые звуки труб. Уже целый час длилась эта огромная битва, но переменчивый случай никому не желал даровать победу. Крестоносцы, определив, что наше правое крыло, в котором были литовцы, русские и татары, конями, оружием и числом людей было несколько слабее, чем поляки, стоявшие в сильном строю, сразу велели, чтобы несколько рот сильно его атаковали с таким умыслом, чтобы, разгромив это правое крыло, все свои силы могли губительно обратить на разрыв левого, в котором тяжелый бой вели уже сами поляки. И их труды были не напрасны. В той стороне нашим сразу пришлось плохо, ибо литовцы и татары неожиданно начали выходить из боя. Стоя на одном месте, они кое-как отбивались от неприятеля, но в конце концов стали порознь разбегаться, не обращая внимания на прибежавшего Витольда, и никаким способом их было не остановить. В торопливом запале умчавшись в Литву, [они там] рассказывали, как все наше войско наверняка было поражено наголову.

И только одни смоленские русаки (Smolenscy Rusnacy), тремя полками стоявшие на том крыле, сочли мерзким делом трусливо разбегаться и воистину заслужили славу и великую честь. [Хотя] один полк был полностью истреблен и все в нем пали, остальные два пробились к польским шеренгам на левом крыле.

Затем [ситуация] изменилась и нашим улыбнулось счастье: переламывая ход битвы, они огромным усилием быстро отбили у неприятеля королевское знамя, выбитое (wystrzelona) из рук Марцина Вроцимовского, краковского хорунжего. Тогда же вражеские полки начали разрывать свой [строй], а наши напирали на потревоженных. И как раз припустил дробный дождичек, прикропивший пыль, мешавшую далеко видеть. Потом возвратилась (przyleci) погоня, которая около часа гонялась за разгромленной на правом крыле и далеко убежавшей литвой. [Немцы] застали свои боевые порядки уже перемешанными, и без промедления битва возобновилась.

До сих пор [сражение] происходило неисправно для нашего рыцарства, но вскоре успех мог склониться на сторону поляков. Оставался еще один полк под шестнадцатью знаменами, исправный и еще не попытавший счастья в бою, который усиливал сам магистр со своими вельможами (potentaty). Смутно чуя успех своих, [они] всей толпой устремились на заклание (na zakol uboczny) с тем умыслом, чтобы ударить на наших сбоку.

Случилось так, что на этом месте 9 с малой хоругвью и вооруженной (w sprawnym orzaku) свитой стоял сам король, ожидая приговора кровавого Марса: кому тот присудит победу. Затем он, подумав, что эти полки умышленно идут прямо на него, сразу же послал писаря Збигнева Олесницкого к своим отрядам, чтобы привел оттуда к нему на помощь несколько рот. Но Миколай Келбаса герба Налеч велел тому уходить без людей, говоря, что это будет опасным делом. Отправленные роты покажутся [другим] отступающими, а [наши люди], хотя и потрепаны неприятелем, однако еще не поражены, поэтому убирайся и не смущай их сердца. Олесницкий рассказал королю, что начальник отказал ему в пригодных к бою людях и ни в чем не помог 10. Однако король сильно рвался в битву переведаться с неприятелем, чего ему не позволяли те особы, которым было поручено защищать его от всякого войска. А малое знамя, чтобы оно не выдало его местонахождение в этой группе, велено было положить на землю.

А тем временем некий достойный муж из Лужиц (Luzak) Дипольд Кикериц, с ног до головы закованный в доспехи, выскочил из вражеского строя как бы против самого короля, тоже выделявшегося [своим] вооружением, вызывающе потрясая копьем. Взаимно и король с готовностью навел на него свое копье. Но против того бросился Збигнев Олесницкий, причем почти безоружный, всего лишь с обломком копья, желая отвести опасность от короля и жертвуя своей собственной безопасностью. [Он налетел] сбоку и, наполовину отведя вниз копье Дипольда, свалил [того] с коня 11. Король древком [копья] ударил оглушенного в лоб, оголившийся случайно сдвинувшимся забралом шлема, но не ранил. Но его добила королевская гвардия. То была похвальная и достойная вечной памяти заслуга молодого шляхтича, которого король не замедлил потом отблагодарить великими милостями и краковским епископством, ибо тот, пренебрегши рыцарским поясом, задумал посвятить себя духовному сану 12.

Уже тогда наши перебили наповал и трупами уложили весь неприятельский заслон: как тех, кто сразу же схватился с ними, так и тех, которые ударили на них, когда вернулись из погони за разгромленной литвой.

А когда случилось, что пошла в наступление громада крестоносцев под шестнадцатью хоругвями, вдалеке наперерез им [показалось войско, и все] сразу же поняли, что это литва возвращается после разгрома и бегства. Но когда Добеслав Олесницкий 13 смелой отвагой и не без опасности доставил известие и возвращал их после той оплошности, те сразу оказались против наступавших в правильном строю неприятельских полков. Хотя [крестоносцы] и были смущены тем, что снова стягиваются разгромленные в битве, однако счастье по-прежнему им благоприятствовало. И только с великими трудностями король поразил врага. Прежде всего перебили выдвинувшихся вперёд главарей (herszty), а оставшийся сброд (halastry), ниоткуда не видевший никакой помощи, легче было вынудить к бегству.

Наши настойчиво били разбегающихся по тылам (zatylki), истребляя их, и на плечах неприятеля ворвались в лагерь, сильно укреплённый сдвинутыми возами. Беря добычу, истребили там огромное число душ людских, кровавым оброком беспощадно утоляя жаркий гнев. Кровь убитых людей, растекаясь оттуда потоком, широко пропитала землю на полях. Но это была не сама кровь, хотя она и смешалась с вином. Дело в том, что когда наши захватили лагерь и начали грабить, в роскошных господских обозах наткнулись на огромное количество вина. Люди, истомлённые жаждой в непрерывных трудах на палящем солнце, с болящими ранами, хотели им полакомиться и сразу начали упиваться. Король, препятствуя тому, чтобы [воины] отрывались от доведения победы до конца и чтобы от сильного перепоя не заболели, приказал порубать бочонки. Вот это-то вино, лившееся среди трупов убитых (pobitych trupy), и окрасилось в кровавый цвет.

Лишь немногим из разгромленных, пытавшихся бегством отдалить смерть, удалось убежать, так как наши несколько миль гнали бегущих во все стороны и частью поубивали, а частью увели живыми. А ещё в одном месте несколько рот притаились в пруду, однако их выдало блистание полированного оружия. И их, безоружных, гоня перед собой, как скотину, наши пригнали в лагерь, перебив немногих покушавшихся прорваться с помощью оружия.

В тот день пало пятьдесят тысяч врагов, среди них сам магистр, и перебиты были все комтуры, за исключением нескольких. Четырнадцать тысяч пленных (как пишет Ваповский) были взяты живыми, а орденских знамён отнято пятьдесят и одно. Чему никто не может не удивляться: ведь неприятельского войска было свыше ста сорока тысяч 14, о чём мы уже писали. Тогда всё немецкое дело, затеянное ради окончательной погибели поляков, совершенно сорвалось. Кроме того, силезские и славянские или поморские князья, жившие у балтийского моря до Херсонесии Кимврской (Hersonezie Cymbrejskiej) 15, сговорились уничтожить единокровных с ними в первом поколении поляков, помогая крестоносцам оружием, а также людьми. Из них Конрад Белый, князь Олесницкий и Казимир Щецинский, которые со своими отрядами пришли было на помощь крестоносцам, были захвачены живыми. Ещё этого не досчитались многих известных и знатных людей, а богатый лагерь был разграблен. Там была огромная куча смоляных факелов для сожжения Польши и не меньшая груда цепей, верёвок и кандалов для заковывания и связывания поляков, хотя [они] и оказались приготовленными на их собственную беду. А Мщуй (Msciug) Скржинский принёс королю [принадлежавшую] самому магистру Ульриху богатую цепь с золотым крестом, густо усыпанным драгоценными камнями, [отобрав её] у одного из своих солдат, который убил Ульриха и сорвал [цепь] с его шеи 16.

Многие тогда с обеих сторон войска утверждали, что якобы перед самым сражением воистину видели в небе почтенного мужа в епископском облачении, ведущего в бой поляков, укрепляющего [их дух] и наводящего страх на неприятельскую сторону. И все поняли, что это был святой Станислав, епископ краковский. Ещё до этого всю предшествовавшую сражению ночь многие достойные доверия люди видели исход этой битвы, проявившийся в небесных знаках около луны. Ведь там как будто один монах какое-то время вёл жестокий бой с неким королём, и в конце концов монах проиграл и, сброшенный с неба, полетел [вниз] 17. И это воистину не новость, что видения и небесные знаки предсказывали исход главного сражения. Возможно, всё это творилось по небесному замыслу светолюбивых духов, которых мы зовём ангелами, хотя во мглистом воздухе около земли и в облачной темноте искусно скрывается также и много проклятых чертей, однако же всё произошло не иначе, как по воле всемогущего Бога. И впрямь в этом деле было очевидно, что сила и милость Бога были за поляков. И хотя, помимо татар, русских и литовцев, было сражено и немало поляков, однако знати пало очень немного, знатнейшими среди которых были Якубовский герба Розы (Rozej) 18 и Имрам Чулицкий (Imbram Ciwlicki) герба Червни (Ciewinej) 19.

При этом чешские и моравские наёмники не оказали никакой помощи для нашей победы, ибо они поступили так. Либо устрашённые, либо подкупленные крестоносцами, они в самом начале боя начали отходить со своей хоругвью, которую носил чех Ян Жарновский. Встретивший их тогда в лесу подканцлер Миколай Тромба, который по королевскому приказу из шеренг возвращался в лагерь с неразбитым отрядом (z niebitym tlumem) набросился на них с резкими словами, пристыдил и убедил вернуться к войску. А те, оправдываясь, всю вину [возлагали] на своего предводителя Жарновского. И с того самого времени этот Жарновский из-за своего нежелания [сражаться] лишился чести и уважения так, что даже собственная жена не хотела с ним из-за этого общаться 20. А когда те двинулись назад и стали возвращаться в строй, неприятелю они показались новым наступающим войском, и потрёпанные [вражеские отряды] легче стали впадать в отчаяние.

В то время, когда уже после победы наши упорно гнали разбегающегося неприятеля, недалеко от места побоища король разбил лагерь в направлении Мальборка. Туда лишь к вечеру вернулась наша погоня с богатыми трофеями и с большой толпой пленников, и [король] с нескрываемой радостью принимал их в лагере. И тех, кто в течение всего дня трудился и ничего не ел, там покормили, напоили, а потом гостеприимно уложили спать. Но правда и то, что из многих раненых, неподобающе оставленных на поле боя, из-за сырого ночного холода, слякоти и дождя, шедшего всю ночь, немалое число сомлело и замёрзло.

По королевскому приказу всё следующее утро поляки потратили на мессу, священные обряды и благочестивые песнопения. Потом тела убитых опустили в подземные могилы 21. Принесли с побоища и сложили на возы окоченевшие трупы магистра Ульриха и других орденских вельмож (среди них был и граф Венде, который пал, мужественно сражаясь, как сам себе и предрекал). Король с благочестивыми вздохами отправил их в Мальборк, оплакивая сердечными слезами смерть своих врагов, а также быструю перемену человеческих судеб. Потом королю передали отнятые вражеские знамёна, привели всех пленников, разделили их и переписали по происхождению. Однако почти все остальные солдатской клятвой, [данной] маршалку Збигневу и краковскому подкоморию Петру Шафранцу, твёрдо пообещали 22, что явятся в Краков в день святого Мартина (11 ноября). По королевскому приказу [они] были отпущены домой и, сверх того, учитывая их положение, им дали в дорогу охранные грамоты 23. Однако князья Казимир Щецинский и Конрад Олесницкий, а также силезец Кшиштоф Керсдорф, чех Вацлав Дунин и несколько [иноземных рыцарей], находившихся на службе у ордена, были отвезены в Польшу и разосланы по замкам под стражу. Только двоих Витольд приказал казнить, нимало не желая поддаваться на королевские уговоры: бранденбургского комтура Маркварда Зальцбаха и с ним Шумберга. Некогда, ведя с нашими переговоры под Ковно, они срамили его мать, к тому же, уже будучи пленниками, по-прежнему чванились и нисколько не желали унижаться.

Конец книги шестнадцатой


Комментарии

1. Татищев располагал как латинским текстом базельского издания 1568 года, так и польским текстом краковского издания 1611 года. См.: Сафронова А. М. Документы о переводе труда М. Кромера по истории Польши по заказу В. Н. Татищева в 1735 году. Екатеринбург, 2013.

2. Ошибка Кромера. Лагерь под Грюнвальдом был разбит 15 июля, а предшествующую ночь поляки провели под Домбровно. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 85, 86.

3. Зындрам из Машковиц (1355-1414) герба Солнце — коронный мечник. Впервые упомянут в 1388 году как правитель Ясло в нынешнем Подкарпадском воеводстве. С 1390 года принимал участие в военных кампаниях против Тевтонского ордена в Литве и на севере Польши. В битве при Грюнвальде командовал большой хоругвью Краковской земли. Некогда распространенное мнение о том, что в этом сражении Зындрам был главнокомандующим всем польским войском, основано на неверном переводе Длугоша. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 87, 88.

4. Гарцы (harce) или герцы — поединки или схватки небольших отрядов добровольцев, как правило, сопровождавшиеся словесными перепалками и происходившие непосредственно перед крупным сражением. О том, что герцы имели место и перед Грюнвальдской битвой, пишет один только Кромер.

5. О том, что мечи были окровавлены, сообщают только Кромер и Эберхард Виндек, секретарь римского короля Сигизмунда. И хотя один из наших герольдов был именно личным герольдом Сигизмунда, сам Виндек хорошо известен историкам как большой любитель приврать. Кромер же ссылается на фольклор, который тоже не может считаться надежным источником. В наше время историки вполне единодушно считают эту подробность вымыслом.

6. Здесь Кромер прилежно следует за Длугошем, который тоже пишет, что при вручении двух мечей Витовт не присутствовал. Но более ранние источники утверждают, что король послал за Витовтом, и тот сразу прибыл, что выглядит более правдоподобно. Эней Сильвий даже пишет, что с герольдами имел дело только Витовт, а не Ягайло, что, несомненно, является ошибкой или домыслом. По рыцарским правилам вызов и не мог быть сделан в отсутствие вызываемого, а вручение меча считалось именно вызовом, причем лично Витовту (первый меч предназначался лично Ягайле). Кстати, официально было и двое вызывающих: великий магистр ордена Ульрих фон Юнгинген и великий маршал ордена Фридрих фон Валленрод. Таким образом, отсутствие Витовта в принципе исключало вручение второго меча. См.: Гагуа Р.Б. Грюнвальд в источниках: «Хроника конфликта Владислава, короля Польши, с крестоносцами в год Христов 1410». Пинск, 2009. Стр.152.

7. У Длугоша эта речь короля и длиннее, и витиеватее, а в «Хронике конфликта» она совсем короткая. Похоже, что Кромер основывался все-таки на Длугоше, но слегка подредактировал его текст. Окончательную редакцию сделал Сенкевич, и теперь каждый поляк помнит именно его вариант: Мечей у нас достаточно, но я принимаю и эти, как предвозвестие победы. А поле битвы определит всевышний, к суду коего я взываю. См.: Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 9. М., 1985. Стр. 560.

8. По Кромеру получается, что крестоносцы атаковали первыми, хотя почти все остальные источники утверждают, что первыми в атаку пошли литовцы. Согласовать эти версии можно лишь так, что противники вступили в бой одновременно. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 101.

9. То есть на пути наступающих орденских хоругвей.

10. Сенкевич абсолютно убедительно и в полном соответствии с рассказом Длугоша объясняет основную причину отказа Келбасы: тот боялся, что отходящие в сторону королевской ставки польские отряды как раз и наведут крестоносцев на короля. См.: Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 9. М., 1985. Стр. 569.

11. Это не во всех деталях понятное описание можно истолковать и так, что отведенное копье Дипольда вонзилось в землю, и именно поэтому он вылетел из седла.

12. В «Хронике конфликта», где этот эпизод сам по себе присутствует, Ягайло защищается самостоятельно, а Збигнев Олесницкий там вообще не упоминается. См.: Гагуа Р.Б. Грюнвальд в источниках: «Хроника конфликта Владислава, короля Польши, с крестоносцами в год Христов 1410». Пинск, 2009. Стр. 154.

13. Добеслав (Добко) Олесницкий (1360-1440) герба Дембно - прославленный турнирный боец (1404), участник битвы при Грюнвальде (1410), осады Мальборка и подписания Городельской унии (1413). Каштелян войницкий (1411), люблинский (1433) и сандомирский (1438), староста (1438) и подчаший (1438-1439) краковский, воевода сандомирский (1438-1440). Дядя Збигнева Олесницкого (1389-1455).

14. Несомненное и очень сильное преувеличение, которое восходит к Длугошу. Тот пишет, что в битве было убито пятьдесят тысяч крестоносцев, а сорок тысяч захвачено в плен. Отметим, что Кромер указывает втрое меньшее число пленных: 14 000, а не 40 000.

15. Слово Херсонес по-гречески буквально означает полуостров, а Херсонес Кимврийский - полуостров кимвров. Вероятно, имеется в виду Ютландия. Это название восходит к тогдашним географическим представлениям о расселении древнейших народов, о чём Кромер рассказывал в самом начале своего труда. Третьи дошли до того места, которым ныне владеют поляки, силезцы, бранденбургские и мейсенские маркграфы, кашубы и поморяне, живущие у залива Коданского или Балтийского и Сарматского моря до самого Херсонеса Кимврийского. См.: Kronika Polska Marcina Kromera biskupa Warminskiego. Sanok, 1857. Cтр. 11. Стрыйковский же (книга вторая, глава первая) об этом рассказывает так: Потом из тамошних поморских стран народы двинулись в поисках лучшего жилья. И все они, несмотря на разные языки, ради общего дела стали зваться единым прозвищем Кимвры. А Датчане и Гользаты сами отрешились от имени Кимвров.

16. Длугош сообщает, что драгоценную реликвию снял с убитого слуга по имени Юрга, однако не пишет, что именно этот человек и убил великого магистра. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 111.

17. Смотри примечание 20.

18. Это может показаться странным, но среди тогдашних польских гербов не было герба Роза, нет его и среди гербов Городельской унии. Герб Руже (Roze) относительно поздний и, кстати, так и не утверждён официально. Но существует восходящий к XIV веку герб Порай, на котором, действительно, изображена белая роза и который по-польски иногда называют Roza. Однако в числе его носителей нет Якубовских, а нынешние Якубовские носят другой герб, пожалованный им уже в XVIII веке.

19. С гербом Червня (Ciewinej) та же история, что и с Розой, если не посложнее. Чулицкие герба Червня, действительно, существовали несколько веков, но ныне этого дворянского рода уже нет. Герб Червня носят теперь Червяковские, но среди гербов Городельской унии нет герба даже отдалённо похожего. Согласно описанию это четырёхугольный щит, но на всех изображениях щит шестиугольный.

20. У Длугоша этот рассказ помещён почти в самом начале описания сражения, что несколько отвлекает от основной темы. Кромер же перенёс его в конец, что заметно выигрышнее с точки зрения всей композиции.

21. Длугош пишет, что тела комтуров и других знатных орденских рыцарей (не считая тех мертвецов, которые были отправлены в Мальборк), были похоронены в деревянной приходской церкви в Танненберге. Возможно, именно поэтому Кромер употребил здесь столь непривычное выражение: подземные могилы. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 113.

22. Эти клятвы каждый из отпускаемых пленных давал упомянутым вельможам лично и по отдельности. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 116.

23. В русском переводе Длугоша сказано, что король дал пленникам надёжных провожатых. Однако у Кромера написано glejtem, и это не провожатый, а охранная грамота. См.: Ян Длугош. Грюнвальдская битва. М., 1962. Стр. 117.

Текст переведен по изданию: Kronika Polska Marcina Kromera biskupa Warminskiego, Tom II. Krakow. 1882

© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© перевод с польск., комментарии - Игнатьев А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001