СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

БУДАК КАЗВИНИ

ПЕРЛЫ ИЗВЕСТИЙ

ОБ ОДНОМ РЕДКОМ ИСТОЧНИКЕ ПО ИСТОРИИ СЕФЕВИДОВ

Сефевидское государство за два с половиной, века своего существования имело немало персидских историографов, оставивших обстоятельные труды, на которых, главным образом и основывают свои исследования европейские историки. Наряду с такими первоклассными источниками, как произведения Хондемира, Яхьи Казвини, Хасана Румлу и Искандера-мунши, используются и второстепенные источники, о чем свидетельствуют ссылки и библиографические справки в работах как наших, так и западноевропейских востоковедов. Однако нигде не упоминается Будак Казвини, (***) автор рукописи «Перлы известий» (***), живший в XVI в. Уникальная рукопись «Перлы известий» хранится в Ленинградской публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. В Дорновском каталоге рукописей библиотеки, где она значится за № 288, имеется краткое ее описание.

Из каталога мы узнаем, что в «Перлах известий» излагается история династий, правивших в Персии до ислама и после него вплоть до вступления на престол сына Тахмаспа Исмаила II. История доведена до 984 г. хиджры, или 1576-1677 г. н. э. В рукописи 678 страниц. Написана она хорошим, простым языком, но читать ее неопытному человеку трудно, так как по крайней мере половина диакритических знаков отсутствует, чем и остается объяснить упорное игнорирование ее исследователями Ирана.

Прежде чем выяснить, какую ценность имеют «Перлы известий» как исторический источник, обратимся к автобиографии ее автора, о котором не имеется никаких сведений у европейских и восточных библиографов; она изложена на 315 листе рукописи. Написанная правдиво, она интересна еще и потому, что дает картину жизни и карьеры среднего персидского чиновника в XVI в. Приводим ее здесь в сокращенном виде.

Будак говорит, что четырнадцати лет, в начале царствования Тахмаспа, он поступил на службу в шахскую канцелярию и в следующем году стал писцом канцелярии учета и хранения сумм с жалованием в три тумана. Четыре года спустя главноуправляющий финансовым ведомством («мустоуфи уль-мамалек») Ходжа Шах-Хусейн Каши, увидев почерк Будака, приказал, чтобы ведомость состояния писалась им, причем жалованье было назначено уже в пять туманов. На шестой год его службы была учреждена канцелярия докладов, где записывались наличность и расходы по стране. Будак был переведен в эту канцелярию с жалованьем в восемь туманов; начальником канцелярии был его брат Ходжа Изз-уд-дин. [112]

В 1530 г. управление Багдадом было передано Мухаммед-хану Текелю, у которого векилем и везиром был дядя Будака Эмир-Шаликани Казвини; последний взял с собой племянника, и тот стал секретарем («мунши») дивана Ирака Арабского. Через три года Мухаммед-хан возложил на Будака еще войсковое письмоводство и жалованье его, составлявшее до того двадцать туманов, достигло тридцати. Служебная карьера Будака была настолько успешна, что, по его же словам, он «шагал к рангу везира».

Весною 1536 г., уже после ухода из Багдада, Мухаммед-хан Текелю, назначенный в Герат, взял с собой и Будака, но войсковое письмоводство отнял от него и дал другому. Правда, хан обещал сделать его в Герате везиром своих личных владений и мунши, но Будак обиделся и в Кермане сбежал от него. Это был первый неверный шаг, за которым последовали и другие, вследствие чего дальнейшая служба его проходила скачками: он то поднимался, то падал и годами не работал. Необходимо отметить, что в жизненных перипетиях Будака спасали от худших бедствий его несомненные способности и близость ко двору, где сам шах время от времени вспоминал о нем.

Сбежав от Мухаммед-хана, будущий историк остался без средств и, находясь в стесненном положении, написал поддельный документ, где назвал себя послом Султан-Мухаммед-мирзы, будущего шаха Мухаммеда Худабендэ, и Мухаммед-хана Текелю, и получил сто туманов для мирзы и хана и тридцать для себя. Подлог был обнаружен, и то, что было дано ему лично, не отняли, а полученное для мирзы и хана взяли. В Казвине брат шаха Бахрам-мирза взял его к себе в качестве мунши, и он пробыл в этой должности четырнадцать лет. Дружба с мирзой вызвала зависть везира Ходжи Инаятуллы, ион сказал какую-то ложь о Будаке; шах разгневался и Будака арестовали. В другом месте «Перлов известий» ¹ наш автор говорит, что в результате наговоров на Бахрам-мирзу шах приказал арестовать его окружающих, из которых некоторые были даже казнены. Правда, Будак отделался сорока днями ареста и конфискацией «накопленного и унаследованного», но, если верить его клятвам, он не был виноват ни в чем, и все это было сделано Инаятуллой из зависти.

Шесть лет Будак «просидел в углу уединения и неисполнения желаний»; наконец, шах вспомнил о нем и дал ему калантарство в Соуджбулаке и других городах. Через три года Мухаммед-хан вызвал его к себе и прислал деньги на расходы; он выехал с удовольствием, но насильно удержанный в Себзеваре, остался на службе в Хорасане, где и пробыл на разных должностях много лет. По автобиографии невозможно в точности установить время, так как автор слишком округляет и явно преувеличивает сроки. Около 1565 г. он приехал в Казвин с хорошими средствами, но по доносу был оштрафован и шесть лет оставался не у дел. «Опять подул ветерок милости со стороны государя», и Будаку дали должность везира и ревизора в Дамгане, Бастаме, Бияруджменде и Араб-Амери. Некоторое время спустя, он опять был уволен по доносу. После пяти лет вынужденного безделья ему было поручено по приказу шаха написать отчет о поступлениях и расходах по Казвину за десять лет; эту работу он проделал в два года. Автобиография кончается словами: «Теперь я сижу в углу бедствий и недостижения цели без работы и дела, а возраст мой сейчас 68 лет и то, что мною описано, было в 984 году (1576—1577 г. н. э. — П. Я.)».

Сведения об авторе имеются и в других местах рукописи.

Приступая к оценке «Перлов известий», заметим, что из 120 страниц, посвященных Сефевидам, одна четвертая часть отведена истории предшественников Исмаила и его самого, а царствованию Тахмаспа и [113] восшествию на престол Исмаила II отведены остальные три четверти. Поэтому в первой четверти рассматриваемого материала Будак Казвини очень ценных сведений не дает, тем более, что деятельность Исмаила описана в таких обстоятельных трудах, как «Лучшая из историй» (***) Хасана Румлу (***) и «Друг жизнеописаний» (***) Хондемира, а также в «Сердцевине историй» (***) Яхьи Казвини, причем все три историка были современниками Исмаила. В некоторых местах Будак просто повторяет сообщение Яхьи Казвини. Тем не менее, будучи близко связан с эмирскими и чиновными кругами, он иногда дает подробности, не встречающиеся в других источниках. Например, причину перехода Мир-Закарии от Эльвенда к Исмаилу он объясняет следующим образом.

_____________________________

«Говорят, что великий везир Мир-Закария был везиром падишаха Эльвенда; ему был назначен взнос в 200 туманов. Главным везиром был Махмуд Дейлеми Казвинский; он не хотел, чтобы возникли шум и беспокойство, сделал уменьшение и назначил сто туманов. В то время сто туманов были большой суммой. Из вещей и доходов получилось пятьдесят туманов, и из-за других пятидесяти он терпел бесчестье. Весть о шахе Исмаиле получила распространение; Мир-Закария явился к шаху, дал хорошие Сведения, побуждал эмиров к войне и настойчиво говорил о движении, так что шах выступил и одержал победу, а Мир-Закарию сделал везиром. Поэтому и дети его много лет как во время того падишаха, так и после него, при высоком правителе Тахмаспе жили в покое и довольстве.

Этим пояснением я имею в виду показать, что в то время сто туманов были большой суммой и у великих везиров состояние и возможности не достигали ста туманов. В настоящее время по милости этого падишаха Абуль-Музаффар-шаха Тахмаспа,— да продлится его могущество до появления Мехдия!— сто туманов дают сборщик и письмоводитель. Между прочим, автор этой рукописи отдал за два раза пятьсот туманов счастливому правителю и еще двести туманов взяли сборщики налогов. В нынешнее время существует большое число турок и таджиков, мощь которых достигает десяти, двадцати и тридцати тысяч туманов. Имеющий тысячу туманов не пользуется авторитетом; у повара и бакалейщика запасов на двести-триста туманов и это происходит из-за процветания государства и справедливости падишаха. Канцелярские сборы исчезли, и причитающиеся с населения деньги по налогам за десять и двадцать лет остаются у него. Перо «денежных ордеров» [притаилось] подобно змее в щели, которая сразу высовывает голову» ².

_____________________________

Как чиновник, Будак не интересуется положением податного населения; он описывает только события государственной важности и всякого рода назначения, перемещения и смещения в окружавшей его среде. Если его сведения, касающиеся чиновников, точны и интересны, то описания крупных политических событий, несмотря на живость изложения, не уходят далеко от официальных версий. Возьмем для примера два события, сыгравших важную роль в жизни только что сложившегося Сефевидского государства, а именно: разгром кизилбашского войска под Бухарой в 1512 г. и Чалдеранский бой 1514 г.

Хондемир дает подробное описание борьбы Исмаила с узбеками; говорит об этом и Хасан Румлу, хотя гораздо короче. Из этих трудов мы знаем, что после разгрома Шейбани Бабур выступил из Кабула и предложил Исмаилу союз с обязательством признать его суверенитет в Мавераннахре; Исмаил согласился и послал вспомогательное войско. Оба [114] войска шли победоносно до Самарканда, откуда узбеки ушли заблаговременно. Вступив в Самарканд, Бабур щедро одарил персидских эмиров и отпустил вспомогательный отряд с подарками Исмаилу; однако отнесся недостаточно внимательно к Мухаммед-Джану, представителю всемогущего и напыщенного «векиля» Наджме-Сани. Этот Мухаммед-Джан доложил находившемуся в то время в Куме шаху Исмаилу, что Бабур якобы имеет враждебные намерения. Тогда шах отправил Наджма с войском в Мавераннахр. Но еще до прибытия его узбеки двинулись на Бухару. Бабур с небольшим войском вступил с ними в бой недалеко от Бухары и потерпел поражение. Тогда он отступил сначала в Самарканд, а затем в Гисар, где и укрепился. Узнав об успехе узбеков, Наджм выступил через Герат в Балх, а оттуда, соединившись с Бабуром, двинулся сначала на Гузар, сдавшийся без сопротивления, а затем на Карши. Жители последнего за оказанное сопротивление были перебиты по приказу Наджма все поголовно, числом около 15 тыс. человек; не было сделано исключения даже для сеидов. Отсюда войско направилось к Бухаре. Седьмого рамазана 918 г. [в ноябре 1512 г. н. э.] около Гыдждувана произошел бой, в котором персидское войско было перебито почти целиком и Наджм, взятый в плен, был убит по приказу узбека Убейдуллы-хана.

Описание этой борьбы за Мавераннахр у Хасана Румлу не расходится с рассказом Хондемира. Из обоих описаний видно, что были две операции: первая — победоносная без Наджма, закончившаяся занятием Самарканда и Бухары; вторая с Наджмом, завершившаяся полным разгромом персидского войска вследствие тупости и упрямства его предводителя. В кратком изложении Будака Казвини обе операции соединены в одну под командованием Наджма, причем Бабур обвиняется в том, что не только не сражался с узбеками, но еще разграбил персидский обоз. Автор, несомненно, находился под впечатлением тех разговоров, которые велись в свое время в Казвине добравшимися кое-как до столицы кизилбашами с целью свалить всю вину на Бабура.

В другом разгроме, происшедшем у Чалдерана в 1514 г. и имевшем более тяжелые последствия, винить союзников не пришлось, ибо их не было. Наш историк говорит, что Исмаил был так увлечен боем, что не знал о том, что делалось справа и слева от него, пока ему не сказали, что никого не осталось и не заставили его повернуть обратно. Он был ранен в глаз и ехал в Дереджезин без остановки. После ухода Селима Исмаил прибыл в Ирак, чтобы собрать войско на случай вторичного прихода Селима. Если бы падишах, говорит хвастливо Будак, думал о завоевании мира, он овладел бы пространством от востока до запада и ни у кого не было бы силы сопротивляться ему.

Описание царствования Тахмаспа начинается перечислением качеств последнего ³. Здесь работа Будака-мунши не является исключением из общего правила персидских историков писать характеристику правящего монарха в виде сплошного панегирика. По его словам, вступив на престол 20 раджаба 930 г., т. е. в июне 1524 г., и имея 11 лет 5 месяцев и 24 дня от роду, Тахмасп продолжал с успехом заниматься науками, так что за небольшой промежуток времени усвоил все тонкости шариата и обычного права. Так как он имел большое влечение к каллиграфии и рисованию, были привлечены прекрасные преподаватели, из которых каждый был единственным в своем искусстве, а именно: из каллиграфов — Абди Нишапурский, Шах-Махмуд Нишапурский и Расм-Али Гератский; из живописцев — Бехзад, Мирек Исфаганский, Мир-Мусаввер и Дуст- Диванэ. У Тахмаспа было большое расположение к этим людям и поэт [115] Бук-уль-ишк по этому поводу сказал двустишие:

Их было четыре, кто в гору пошел:
Писец, живописец, казвинец, осел.

Почему в это двустишие включены писец и живописец, понятно; казвинец здесь потому, что Кази-джехан Казвинский стал его управляющим делами («векилем»). Что же касается упоминания осла, то в дни детства Тахмасп сажал верхом на осла группу детей, катался с ними и играл.

Перейдя к перечислению достоинств Тахмаспа, когда он достиг зрелого возраста, Будак говорит, что вследствие справедливости его у векилей, везиров, мустоуфиев и чиновников не осталось возможности убавить или прибавить хотя бы один карат. Он разделил неделю на части, чтобы каждый день заниматься определенным делом. Садры, судьи и законоведы были все время наготове, чтобы решать дела по шариату. Все издержки по решениям, которые числились в канцеляриях, пожертвовал грамотою об отмене; снял тамгу по областям, что составляет ежегодно около 80 тыс. туманов и то, что причиталась с населения за десять-двадцать лет, оставил у подданных. Короче говоря, ни в какие времена население не пользовалось таким спокойствием и отдыхом и как только какой-нибудь подданный, хотя бы без имени и звания, заявлял во дворец жалобу на правителя, последний после разбора жалобы увольнялся. Он сам исправлял черновики писем, которые посылались государям Турции, Индии и Мавераннахра. Благодаря своей удивительной памяти Тахмасп помнил год за годом зимовки и летовки за пятьдесят четыре года своего царствования; всех вельмож, старшин и знатных лиц он знал по имени и в лицо. У него было три тысячи курчиев и до трех тысяч есаулов, букаулов, должностных лиц и внутренней стражи; обо всех он знал, кто в какое время стал мулязимом, какую храбрость проявил в походах и у какого хана и султана служил прежде.

Прославляя далее Тахмаспа, наш историк так увлекался, что говорил, будто при этом шахе в течение тридцати лет «ни из одной страны и вражеской границы не поднимали головук смуте и волнению». На самом же деле, из дальнейшей хроники Будака видно, что первые семь-восемь лет юному Тахмаспу пришлось быть безмолвным свидетелем борьбы между эмирами текелю и устаджлу, затем начались вторжения турок, перед которыми приходилось отступать,— не говоря уже об узбеках, неоднократно нападавших на Хорасан. Из трех братьев Тахмаспа только Бахрам-мирза вел себя лояльно, а с Элькас-мирзой пришлось даже долго бороться. Наконец, время от времени нужно было подавлять смуту то в Ширване и Гиляне, то в Астрабаде и Герате. Лишь в последние годы жизни Тахмаспа на западной границе наблюдается спокойствие, купленное у турецкого султана Сулеймана путем позорной выдачи царевича Баязида. Что касается более мягкой налоговой политики, отмечаемой не одним Будаком, то она объясняется не столько личными качествами Тахмаспа, сколько тем, что кизилбашское государство к этому времени уже сложилось и территория его определилась. Исмаил смотрел как на родину только на Ардебиль с его «священными» могилами сефевидских предков и прилегающими земельными владениями. Его завоевательные походы сопровождались ограблением жителей, причем население неподчинявшихся городов подвергалось поголовному избиению, чего не сделал в Тавризе даже Селим Грозный после Чалдеранского боя. Только богатой добычей и можно объяснить щедрость Исмаила, о которой говорит его современник Яхья Казвини. Векили, везиры и мустоуфии Тахмаспа понимали, что надо было дать как-то отдохнуть истощенному населению от налогового бремени, чтобы потом снова иметь возможность выкачивать из него необходимые [116] ресурсы. Отмена некоторых налогов была лишь временной мерой, и наш автор откровенно подчеркивает это, сравнивая финансового чиновника со змеей, притаившейся в щели и сразу высовывающей голову, чтобы напасть на свою жертву. Впрочем, Тахмаспу нельзя отказать в некоторых положительных качествах, приписываемых ему, правда, в увеличенных размерах. Так, он не был жесток, в особенности в отношении своих братьев, не поддавался легко наговорам приближенных и выражал иногда чувство благодарности в реальной форме, как мы это увидим в дальнейшем.

События периода царствования Тахмаспа изложены в строго хронологическом порядке. Если о некоторых событиях повествуется сжато, то те, очевидцем которых был автор, описаны с интересными подробностями, которых нет у других историков.

Сразу после смерти Исмаила началась борьба между эмирами текелю и устаджлу. Будак не излагает всех перипетий этой борьбы и лишь время от времени останавливается на некоторых знаменательных этапах. В 937 г. (1531) текелю потерпели решительное поражение и ушли в Багдад, не желая оставаться в окружении шаха. Правителем Багдада в это время был Мухаммед-хан Шараф-эд-дин-оглы, хотя и принадлежавший, к племени текелю, но относившийся отрицательно к этой смуте. Наш автор служил тогда в Багдаде в должности войскового письмоводителя. Мухаммед-хан не пустил в город непокорное племя и поручил Будаку пересчитать прибывших; их оказалось 1800 семейств. Мухаммед-хан назначил им продовольствие и фураж, которые Будак еженедельно распределял между ними.

В месяце Зиль-хидже 939 г. (июль 1533 г.) Тахмасп двинулся на выручку своего брата Бахрам-мирзы, осажденного в Герате узбеками. При шестнадцатилетнем Бахрам-мирзе, бывшем официально гератским губернатором, в качестве «лала», т. е. воспитателя, а фактически правителя области, состоял Гази-хан Текелю, который затем сбежал к Сулейману; через пять лет после возвращения в Иран он был убит по приказу Тахмаспа. Об этой осаде, продолжавшейся восемнадцать месяцев, Будак рассказывает со слов Бахрам-мирзы, у которого служил впоследствии. Уже к концу первого года запасы продовольствия в городе иссякли; каково было положение горожан, можно судить по тому, что варили кожу и ели. Даже у самого Бахрам-мирзы никаких запасов не было, и он жил только тем, что ему приносили два его мулязима. Узбеки взяли бы Герат измором, если, бы Тахмасп не подоспел во время ⁴.

После освобождения Герата над Ираном нависла угроза с запада: султан Сулейман выступил в свой первый поход на Иран. По словам Будака, Тахмасп не набрал и пяти тысяч человек, да и те большей частью были изменниками. Так, Мухаммед-султан Зулькадар и Хусейн-султан сын Бурун-султана Текелю бежали к Сулейману и сообщили о численности и состояний персидского войска. Когда шах пришел в Дереджезин, он потребовал эмиров на совещание. Каждый высказал свое мнение; шах сказал: «Я не поступлю по правилу моего отца. Этот враг чрезвычайно силен; я не встану лицом к лицу против него, но буду действовать так, как действовал Хасан-падишах против султана Абу-Саида, когда он кружился вокруг него и не допускал, чтобы люди того вышли из войска или вошли в него. Я так и поступлю». Тахмасп разделил войско на три-четыре части, которые по очереди выходили для несения сторожевой службы. Начальник одной из этих частей Хусейн-хан сговорился со своими людьми, что когда будет его черед, он для несения сторожевой службы не пойдет. Его курчи Хасан-ага и ишик-агаси Ша’бан-ага Зулькадар [117] прибыли в ставку и доложили, что Хусейн-хан поклялся с Гази-ханом Текелю, Мухаммед-султаном Зулькадар и Мелик-беком Хойским, что уйдут к туркам. Тахмасп решил с приближенными, что на следующий день, когда Хусейн-хан подойдет с войском, вызвать его к себе. Когда Хусейн-хан вошел в палатку, курчи-баши Севендук-бек ударил его кинжалом, а Элькас-мирза изрубил саблей на части, и голову его выбросили вон. Его войско («кошун») было отдано Бахрам-мирзе, и курчи Хасан-ага, проявивший преданность, был назначен «лала» и векилем Бахрам-мирзы, а должность да руги Исфагана была пожалована Ша’бан-аге Зулькадару. Гази-хан бежал в ту же ночь; Вейс-бек и Джафар-бек, двоюродные братья Мухаммед-хана Текелю, прибывшие в ставку, сговорились с Гази-ханом и ушли к туркам. Серьезных операций в 941 г. (1534-1535) не было и все военные действия свелись к борьбе в Армении с Улама-султаном за город Ван ⁵.

Что же касается Сулеймана, то в своем наступательном движении он был задержан сильными морозами и потому направился на зимовку в Багдад. Внутренние неурядицы вынудили Мухаммед-хана оставить город туркам без всякого сопротивления и в то же время с большим трудом вследствие сопротивления племени текелю. Дело в том, что когда были получены сведения о приближении Сулеймана с намерением зазимовать в Багдаде, Мухаммед-хан собрал своих «ага» и сказал о создавшемся положении. Племя текелю, численность которого была около трех тысяч, не согласилось уходить, заявив, что к шаху не пойдет и Багдад султану не сдаст, а будет само оберегать его. На стороне хана была тысяча человек из других аймаков. Вскоре прибыли даруги из Ханекина, Енги-имама и других пограничных мест и сообщили, что султан пришел. Хан опять стал уговаривать текелю, но ничего не добился. Тогда он объявил: кто держит сторону турок, пусть выйдет из города с женами, детьми и имуществом; ушло около семисот семейств. Хан положился на остальных и снова созвал людей, но разговор был тот же, так как текелю не были расположены к шаху. Тогда хан с целью удалить зачинщиков смуты и беспорядков заявил, что раскаивается в своем желании уходить и хочет сдать крепость султану. В качестве посланцев с письмом и ключами крепости были отправлены к Сулейману самые отъявленные главари, после чего хан с боем переправился на правый берег Тигра, т. е. на сторону, противоположную той, откуда подходил султан; оставшееся имущество и снаряжение были отданы на разграбление и припасы крепости сожжены. Как этот уход из Багдада, так и дальнейшее движение на юг с преодолением всяких препятствий подробно описаны Будаком, участвовавшим в этом походе. Только через три месяца Мухаммед-хан прибыл в Рамз (Рам-Хормуз), где люди отдыхали сорок дней после перенесенных тягостей и невзгод ⁶.

Двенадцать лет спустя, по проискам завистников и врагов, у Мухаммед-хана было отнято управление Гератом. Уже после этого в одном собрании в присутствии Тахмаспа мулязимы хана стали спорить и рассказывать о том, что когда хан вышел из Багдада, он не знал о бегстве Гази- хана, который был его шурином, а когда услышал об этом в Дизфуле и Шустере, захотел вернуться, но племя ага-чери помешало. Говорили много; хан не обращал внимания и не отвечал, пока шах не сказал: «Дай ответ на эти речи!» Честный и правдивый хан встал с своего места, сел напротив шаха и сказал: «Когда Ибрагим-паша прислал ко мне человека с сообщением: если придешь, я отдам тебе Багдадскую область до Сирии,— [118] письмо это находится при мне,— я убил человека, который привез это сообщение и приготовился к войне с турками, но они не пришли. Когда вы прислали ко мне, требуя: оставь Багдад и приходи,— у меня было до трех тысяч преданных лиц («федеви»); они говорили: «Оставайся! Ты наш благодетель, мы будем охранять Багдад и не отдадим его ни кизилбашам, ни туркам». Вместе с тысячью неимущих мулязимов я сопротивлялся им и оставил на тридцать тысяч туманов имущества, в том числе двенадцать тысяч собственных верблюдов и пятьдесят тысяч баранов; все склады и мастерские («буютат») отдал на разграбление и был на страже своего руководителя и благодетеля. Что же касается того, что говорят, будто я не знал о побеге Гази-хана, то письма Гази-хана и моих двоюродных братьев Вейс-султана и Джафар-султана, которые были доставлены в Багдад, я имею в наличии. А то, что я услышал об этом в Дизфуле и Шустере, так из этих двух «ага», которые сидят напротив, один — Мухаммед-бек, который в Багдаде не был моим мулязимом, а стал им в Кермане, а курчи-баши Сару-Хусейн стал мулязимом по дороге в Басру, да и какой вес имел его отец, чтобы он был чем-нибудь? Это говорится со слов вот этих эмиров, которые находятся в этом собрании. Говоря запросто, если ты держишь меня по их отзывам, мне не нужно это ханство и султанство и я считаю одолжение этих эмиров мусором». Он сказал это и встал. Шах — убежище мира — ничего не сказал, встал и из гарема прислал роскошные подарки с парой рубиновых серег, которые стоили сто туманов, и опять пожаловал Герат ⁷.

Описанный-случай свидетельствует о том, что шах Тахмасп далеко не всегда следовал советам и указаниям окружающих его эмиров, а если уступал им, то большей частью в тех случаях, когда эта уступка соответствовала его скрытому желанию. В подтверждение этого положения приведем два факта, также описанные нашим автором.

В 953 г. (1546), когда заговорили о выступлении Элькас-мирзы, стали рассказывать и о Бахрам-мирзе, будто он имеет связь с братом, держит около тысячи курдов и дарит расшитые золотом собольи шубы. Сестра шаха Султаним сообщила Бахраму, чтобы он тотчас же приехал, ибо если задержится, то опозорится. Двадцатидневный путь от Дизфуля и Шустера до Казвина Бахрам-мирза проделал в четыре дня. Тахмасп от радости расцеловал своего брата.

Другой случай произошел около того же времени, т. е. также в 953 г. Вскоре после разговора о готовящемся мятеже Элькаса от него бежал Арвах-ага Румлу и сказал в Казвине, что Элькас намерен поднять восстание. Пока обдумывали это сообщение, было получено известие, что Султан-Махмуд-мирза, сын Зейнал-хана, бывший хранителем печати, и Карам-мирза также бежали от Элькаса и прибыли в Казвин; уже не оставалось сомнения. Однако эмиры высказали мнение, что в настоящем случае нужно притвориться незнающим, арестовать бежавших и отослать к Элькас-мирзе. Шах не согласился и сказал: «Что это за разговор? После того, как они привезли указ этого презренного, где он поставил царское «тогра» и приложил печать вместо меня, как я допущу, чтобы были уничтожены люди, проявившие искреннюю привязанность ко мне! Когда такой поступок будет совершен, никто ко мне больше не придет». Он тотчас же пожаловал ханство Султан-Махмуду и звание мехмандара Арвах-аге ⁸.

Сообщая год за годом обо всех выдающихся событиях, Будак, конечно, не обходит молчанием ни приезд Хумаюна, искавшего убежища у [119] Тахмаспа, ни выдачу турецкого царевича Баязида по требованию султана Сулеймана и его сына Селима, впоследствии султана Селима II. В рассказе об этих событиях Будак держится официальной версии. Если помощь, оказанная Тахмаспом Хумаюну, не принесла пользы кизилбашскому государству, то выдача Баязида Сулейману сыграла немаловажную роль в деле установления мирных отношений между обеими странами, хотя бы на два десятилетия. Еще при Исмаиле Чалдеранский бой показал превосходство турецкой регулярной пехоты, имевшей огнестрельное оружие, над конницей кизилбашских племен и надолго отбил у персов охоту встать лицом к лицу с таким сильным противником, как турки; поэтому, при Тахмаспе борьба с последним, как мы уже видели, приняла оборонительный характер. Сын султана Сулеймана Баязид вступил в борьбу со своим братом Селимом и затем с отцом, принявшим сторону Селима; потерпев в 1557 г. поражение, Баязид укрылся вместе с четырьмя сыновьями в Персии. Шах Тахмасп устроил ему торжественную встречу и клятвенно заверил в том, что не выдаст отцу; когда же последовало грозное требование Сулеймана, персы нашли выход, не нарушая клятвы, удовлетворить Сулеймана: было решено выдать Баязида не отцу, а брату. Так как слишком натянутое оправдание такого вероломства бросалось в глаза, было решено обвинить Баязида в покушении на жизнь Тахмаспа с целью захватить власть в Иране. Длительные переговоры турецких послов с Тахмаспом закончились выдачей Баязида и его четырех сыновей и казнью их в сентябре 1561 г. на персидской же территории специально присланным турецким палачом ⁹. Так был куплен мир с Турцией, не нарушавшийся в течение остального царствования Тахмаспа. Официальная версия о нелояльности Баязида не только полностью вошла в «Перлы известий», но и повторяется во всей своей наивной простоте у позднейших персидских историков.

Четыре года спустя, говорит Будак, когда султаном был уже Селим (Селим II вступил на престол в 1566 г.— П. П.), в Иран приехал Мех- мед-челеби для утверждения мирного договора; кроме того, Селим был обеспокоен слухом, будто старший сын Баязида Орхан жив. После этого посла приезжал Мехмед-бей Чаушбаши, принятый в Иране с большим почетом. После его отъезда к Селиму был отправлен правитель Азербайджана Шах-кули-султан Устаджлу, человек умный и находчивый. Великий везир Турции сказал как-то ему, что при отпуске Селим потребует от него клятву, что Орхан был действительно убит, потому что говорят, будто вместо него убили кого-то другого. Шах-кули-султан не стал отговариваться незнанием и во избежание дурного впечатления тотчас поклялся.

Последнее назначение везиров и мустоуфиев, о котором говорит Будак, состоялось за два года до смерти Тахмаспа. Сеид-Хасан Ферахани вместе с Ходжей Джемаль-эд-дином Али Тебризи были назначены везирами, причем Хорасан, Гилян, Ирак, Фарс и Керман были даны Сеид-Хасану, а Азербайджан, Ширван и Шеки — Джемаль-эд-дину Али. Должность мустоуфия всей страны была дана Мирзе Шукрулле, а управление недоимками поручено Шах-Казию. Жалованье каждому из обоих везиров было назначено в 500 туманов, главному мустоуфию — также в 500 туманов, а управляющему недоимками — 200 туманов. Везиры плохо справлялись со своими обязанностями. Оба стали предметом шуток. Когда Джемаль-эд-дин начинал говорить, шах замечал: «Ходжа бормочет». Через год оба везира были уволены, и жалованье было потребовано обратно. Что [120] касается мустоуфиев, то они были на своем месте, и Мирза Шукрулла с большим авторитетом и достоинством исправлял свою должность, так что никто не мог возражать ему и вес его со дня на день увеличивался ¹⁰.

В конце 1575 г. здоровье Тахмаспа расстроилось, и в 1576 г. он умер. Анархия, возникшая после его смерти, описана Будаком ярко, ибо он был очевидцем всех беспорядков.

При восшествии на престол Исмаила II, Будак Казвини, посылая всякие пожелания новому шаху, выражает надежду, что тот окажет милости и утешит всех обиженных, в том числе и его, невинно страдавшего. Но вряд ли наш автор дождался такого же благодетельного ветерка, какой время от времени дул в его направлении со стороны невоинственного, нехраброго, но зато и нежестокого Тахмаспа. Вскоре после окончания рукописи, т. е. в 1578 г., новый шах скончался при загадочных обстоятельствах, не успев убить своего последнего брата Мухаммеда Худабендэ.

Заканчивая обзор «Перлов известий», напоминаем, что Будак Казвини не был профессиональным историком. Он излагал события в строго хронологическом порядке, но часто без причинной связи, вследствие чего все изложение имеет отрывочный характер. В описании важных политических событий автор держался официальной версии и часто опускал то, что, по его мнению, хорошо известно современникам. Зато о событиях, очевидцем которых он был, Будак писал живо и с интересными подробностями, которых нет у других авторов. Имея связи в придворных и эмирских кругах, он описывал многое со слов участников и компетентных очевидцев; являясь административным чиновником, Будак Казвини был хорошо знаком с финансовым аппаратом и мимоходом сообщал цифровые данные, характеризующие экономическое положение страны. Поэтому «Перлы известий» представляют собой ценный источник, дополняющий другие современные ему исторические источники XVI в.

Комментарии

1. Л. 317.

2. Л. 284 об.

3. Л. 295 об. — 297об.

4. Л. 304-304 об.

5. Л. 308-308 об.

6. Л. 309 об. — 311 об.

7. Л. 318 об.— 319.

8. Л. 319 об.

9. Л. 326 об. 328 об.

10. Л. 334-334 об.