СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГЕОРГ ФОН-ГЕЛЬБИНГ

РУССКИЕ ИЗБРАННИКИ И СЛУЧАЙНЫЕ ЛЮДИ В XVIII-М ВЕКЕ ¹

RUSSISCHE GUENSTLINGE

СVІ. ПЛАТОН ЗУБОВ I.

Если поэт и ваятель не стесняются придавать изображаемым ими предметам приятную форму и легко обходят или едва лишь касаются недостатков, чтоб искусством своего изображения произвесть наиболее приятное впечатление, то историк не может позволить себе такие вольности. Истина — первый и нерушимый закон историка.

Фамилия Зубовых принадлежит к старому дворянскому роду, который лишь в конце царствования Екатерины II достиг некоторого значения. Зубов-отец был вицегубернатором в провинции и при этом управлял соседними имениями генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова ². Зубов имел значительные поместья; его доход определяли в 20 000 рублей. Благодаря счастью своих сыновей, он также повысился. Он был даже генерал-прокурором сената и тайным советником, но не мог удержаться. Быть может, он был умен, но несомненно зол. Его обвиняли, что он, прикрываясь авторитетом императрицы, делал несправедливости и обманы. Проступок, им совершенный, был, должно быть, [426] очень велик, если могли обмелиться крики о нем довести до слуха императрицы, которая была вынуждена уволить отца избранника и даже удалить его от двора. Мы слышали, что он умер прежде императрицы. Жена его была статс-дамою государыни. От этого брака произошли четыре сына — Николай, Платон, Валерьян и Дмитрий — и одна дочь. Отец дал сыновьям лишь обыкновенное, но не совсем уж дурное образование. Главная их наука состояла в довольно поверхностном знании французского языка. Он отвез всех четырех сыновей в Петербург, где, при помощи генерала Салтыкова, они тотчас же были определены офицерами в различные гвардейские полки. О трех старших сыновьях говорится в особых статьях. Из всех братьев, Дмитрий — самый незначительный во всех отношениях и, вероятно, именно поэтому самый лучший. Его сделали камергером и дали ему в жены княжну Вяземскую ³, дочь тогдашнего генерал-прокурора. Он имел несчастие быть тугим на ухо. Сестра Зубовых давно уже стала известна своею (свободною) жизнью. Ее мужем был Жеребцов, камергер. Она имела одного сына, который был уже камер-юнкером. Он был послан в Берлин с известием о смерти Павла I. При этом его очень дурно дрессировали (он был чрезвычайно болтлив). Его мать была тогда также в Германии. Она имела осторожность выехать из Петербурга еще до смерти императора.

Платон Зубов, второй из всех братьев, был офицером в конной гвардии и, в день падения Мамонова, занимал караул в Царском Селе. Ему было тогда 22 года .... Салтыков был дружен с отцом его. Если ему удастся составить счастие молодого человека, он мог рассчитывать на его благодарность и на свое влияние на дела. Платон Зубов явился. Его внешний вид был также мало представителен, как и его способности. Если-б представился выбор, он никогда не был бы избран; но так как хотели показать Мамонову, что в адъютантах нет недостатка, то он стал избранником. До сих пор многие избранники носили имя Александра. Теперь явился маленький, слабенький на вид, человек, носивший ничего не значущее для избранника имя великого Платона. В первый же вечер немилости Мамонова, Зубов был назначен флигель-адъютантом императрицы и полковником, и получил чрез [427] Салтыкова приказание сопровождать государыню и нескольких придворных лиц в прогулке по воде ... Впрочем, вначале не было причины радоваться такому избранию. Беседа Зубова не была ни жива, ни остра и, вследствие своей юности, он делал промахи, свойственные лишь людям, еще не окончившим своего образования. Он чувствовал непристойность своего поведения, бросил ее и стал, наконец, весьма любезен в обществе (не считая даже престижа, который всегда является в столь особенном сане). Зубов много трудился над приобретением научных познаний, и трудился с успехом. Любимою его склонностию была музыка. Он с жаром изучал ее и достиг большего искусства в игре на скрипке. Он тем удобнее мог предаваться занятиям, что вел при дворе такую тихую жизнь, какую только позволял придворный шум. Это он сделал по совету Салтыкова, своего «бывшего» защитника, так как теперь он не нуждался уже в защитнике. Его ментор предостерегал его от всяких связей, которые так легко могут иметь вид интриг, и давал ему те правила, следование которым могло ему пригодиться для укрепления своего значения, но которые не были, конечно, наилучшими для блага человечества. Вследствие этих наставлений, Зубов постановил себе правила, которые для него стали законом: никогда не иметь желания, которое не совпадало бы с мнением императрицы; всегда льстить капризам императрицы и ее главным страстям, с которыми Салтыков бегло ознакомил его, и, наконец, смиряться пред князем Потемкиным и противиться ему не прежде, чем когда он будет настолько крепок, чтоб князь не мог уже его свергнуть. Зубов точно следовал этим правилам и был весьма счастлив, по крайней мере относительно внешнего блеска ....

....

.... Платон Зубов был посвящен во все внешние, внутренние и военные дела русского двора; вскоре же он достиг такого значения, что стал главным двигателем русской государственной машины. Наконец, один только его голос стал решающим в совете императрицы. В наш план не входит рассказ всех замечательных событий его жизни до смерти Екатерины. Его история так тесно сплелась с летописями последних семи лет царствования Екатерины, что читая одно, необходимо читаешь и другое.

Замечательнейшие политические события того времени, когда Зубов имел наибольшее влияние при дворе, были, приблизительно, следующие: шведская война, которой он, по совету Салтыкова, [428] противился; верельский мир с этою державою, которому он, по тому же побуждению, содействовал; война с Турциею, которую он, по указанию Салтыкова же, порицал и тем разошелся с Потемкиным; смерть Иосифа II; несостоявшийся конгрес в Систове; смерть Потемкина, который был открытым врагом Зубова и могущество которого разбивалось о высокое значение этого избранника, как о камень, не производя никакого действия; Ясский мир с Портою, на заключении которого он настаивал; революция и происшедшие из нее восстания в Польше; второй раздел Польши, который он и Марков позорнейшим образом подготовили и совершили; убийство Густава ІII; смерть Леопольда II; прием графа д’Артуа и французских эмигрантов; торговые меры против Франции и, наконец, неудавшийся план брака Густава Адольфа II с великою княгинею Александрою Павловною, в чем Зубов, равным образом, принимал большое участие.

Екатерина умерла среди хлопот об этом браке. История не может дать ей более подходящего титула, как Екатерина Счастливая. Этот проект брака был, может быть, единственный проект в ее жизни, в котором ей не посчастливилось. Несомненно, что ее свело в могилу горе по поводу этого злополучия, которое таким оскорбительным образом компрометировало ее в глазах всего света и заставляло отказаться от излюбленной ею идеи.

Зубов поспешил известить великого князя о смертельной болезни его матери, но его услужливость была уже позднею; Безбородко упредил его.

Когда императрица умерла, Зубов был немецкий имперский князь, носил портрет государыни, был генерал-фельдцейгмейстер, генерал-адъютант, генерал-губернатор Екатеринослава и Тавриды, сенатор, шеф кавалергардов и кавалер орденов св. Андрея, св. Александра Невского, Белаго Орла, Черного Орла и св. Анны.

....

....

....

По смерти императрицы, которая окончила жизнь страшным криком, Зубов представился молодому монарху, который утвердил его во всех должностях и, обнимая, милостиво сказал ему: «l;ami de ma mere sera toujours le mien». В начале, действительно, казалось, что это вовсе не пустые слова. Зубов был каждодневным собеседником государя.

К этому времени относится анекдот, который, быть может, [429] немногим читателям известен. Первое лето своего царствования Павел проводил в своем загородном дворце, в Павловске, с своею супругою, детьми и небольшим числом друзей, к которым принадлежал и Платон Зубов. Император имел при себе большой отряд гвардии, более тысячи человек, которых он весь день обучал, и чтоб испытать их бодрость и военную выправку, будил их по ночам тревогами и выводил в строй готовыми к походу. В этих случаях он сам вставал, одевался, шел на дворцовый двор и в казармы, чтоб трубить тревогу и судить о готовности войск. Впрочем, там, в своей семье, император жил совсем по домашнему. По вечерам он обыкновенно очень рано отпускал двор. Затем отправлялся с супругою и немногими доверенными лицами в императорскую спальню и проводил еще несколько часов в дружеской беседе. Однажды, вечером, часов уже в 11, гвардейцы услышали звук, похожий на тревогу, которого в императорском дворце вовсе не слышали. В одну минуту войска были готовы и появились на дворцовом плацу, чтоб принять приказания императора. Они дивились, не видя императора, но терпеливо ожидали его. Между тем прибытие войск сопровождалось шумом, который произвел во дворце удивление ....

....

....

.... Наконец, пришло на мысль разузнать, чем было вызвано это странное происшествие. Причина его оказалась следующая: за несколько дней до этого происшествия, император, охотно все германизировавший, приказал, чтобы почтальонам были выданы немецкие рожки, которыми они должны были оповещать о времени своего прибытия. Приказ этот не был еще всем известен. Между тем, один из почтальонов, снабженный уже рожком, привез кого-то с экстренным мальпостом из Петербурга в Павловск и стал трубить по всему городку и у гвардейских казарм. Гвардейцы приняли рожок за тревогу и — произошло то, что мы сообщили выше. Теперь все улеглись спать ....

Неизвестно почему, но скоро император лишил Зубова своей милости. Вместо нее появилось решительное неблаговоление императора. Поводом к этому послужил недостаток 18 000 рублей в артиллерийской кассе, которою заведывал Зубов, как фельдцейхмейстер. Император приказал тотчас же наложить запрещение на все имения Зубова, но еще прежде, чем успели исполнить это приказание, Зубов уплатил недостающую сумму. Тем не менее, [430] Зубов лишился тогда всех своих должностей и с ним обходились отныне как с отставным генерал-аншефом.

Этот случай сделал, однако, Зубова более осторожным. Он нашел более благоразумным держаться вне сферы молнии, так легко поражающей. В этих видах он просил позволения отправиться в путешествие и получил отпуск с такою легкостью и в таких выражениях, что это путешествие можно было принять за изгнание. Он приехал в Германию и все, знавшие его в России, видели теперь перед собою совершенно другого человека. Прежде он был горд и отталкивал всех от себя; теперь, когда не стало жрецов, воздававших ему некогда почитание — любезен и весел.

Легко понять, что он сохранил свои связи в России .... Нашли средство подбиться к Кутайсову, подкупив его любовницу. Чрез этого всесильного в то время человека все Зубовы получили разрешение возвратиться в Петербург. Достигнув этого, Зубов притворился, будто его волнуют такие чувствования, которых он никогда и не имел. Он старался показать, что его трогают хлопоты Кутайсова в его пользу. Чтоб выразить ему свою благодарность, он представился как будто хочет жениться на его дочери. Этой уловкой он опять добился благоволения Павла, который дал ему и его братьям доказательства своей полной милости. Такое великодушие Павла должно было бы примирить с ним даже и его врагов, но они не были способны на подобные чувствования. Они опасались, что император вновь прогневается, так как он всегда действовал под впечатлением минуты, что и придавало его характеру отпечаток какого-то непостоянства.

Вскоре после (восшествия на престол Александра), Платон Зубов покинул двор, где ему уж больше нечего было делать, и отправился в Курляндию, в свое имение.

Из этого краткого и недостаточного биографического очерка читатели в состоянии будут судить хотя до некоторой степени, что Зубов чрезвычайно развил прилежанием свой довольно обыкновенный ум и что всеми почти его действиями руководили гордость, мстительность и жестокость.

В картинной галлерее императорского эрмитажа, в Петербурге, показывали два изображения Зубова: как государственного человека и как генерал-фельдцейхмейстера. Первое было поколенным портретом. Платон сидит перед столом, на котором лежат ландкарты, рисунки и книги. Это изображение было вырезано потом на меди. На другом он изображен во весь рост. Он стоит [431] в латах, отчасти прикрытый пурпуровою тогой и окруженный массою орудий, символов его высокого военного сана. Эту картину рисовал знаменитый Лампи.

Многим, конечно, читателям придет, по прочтении этого очерка, на мысль сделать паралель между Григорием Орловым и Платоном Зубовым, которая может быть распространена отчасти и на их братьев. Приводим наиболее поразительные пункты их сходства и различия: все братья Зубова, как некогда братья Орлова, были возведены в графское достоинство .... оба они были вторыми из братьев, наконец, оба были генерал-фельдцейхмейстерами, носили портрет императрицы и в последний год своего избранства стали немецкими имперскими князьями.

Примеч. переводчика. Платон Александрович Зубов. 1767-1822. П. С. З. № 17,706, 17,724, 17,832, 17,854, 17,967, 17,972, 18,309. 18,595, 18,877, 19,682; А. Г. С., I, ч. 2, 154, 211; Бумаги Екатерины II, (Сборник, XXIII, 616, 566; XLII, 19, 23, 24, 60, 64, 137, 235, 238); Указы Павла I (Истор. Вестн., 1881, VІ, 203); Рескрипт Павла I (Осмнадц. век. IV, 474); Финанс. документы (Сборник, XXVIII, 429); Письма Павла I («Русская Старина», 1882, XXXIII, 443, 444); Расходы Павла I («Русская Старина», 1873, VІII, 98); Бычков, Письма и бумаги Екатерины II, Спб., 1873, 99; Письма Зубова (Воронцов, XXIV, 250; Осмнадц. век, IV, 183); Письма Екатерины II (Архив, 1864, 568; 1865, 767; «Русская Старина». 1876, XVII, 31, 33, 35, 38, 205, 212, 412, 417, 425, 645); Бумаги Репнина (Сборник, XVI, 87, 282); Письма Безбородко (Сборник XXVI, 414, 428, 430, 431, 496; XXIX, 502); Воронцов, V, 274, 369; VIII, 52, 66, 72, 80, 84, 125, 128, 157, 168; IX, 416; X, 6, 12, 172; XII, 258; XIII, 255, 315, 345, 354; XIV, 149, 1/7; ХVIIІ, 60; XX, 30, 53, 138, 388; XXI, 310; Письма Гримма (Сборник, XXXIII, 308); Гарновский, XVI, 401, 404, 406, 411, 424; Caetera. II, 379, 427, 443, 455; Энгельгардт, 109, 125; Masson, 96, 108, 123; Державин, 610, 617, 625, 638, 696, 698, 739, 752; Виже-Лебрен, 299; Храповицкий, 292, 295, 315, 325, 363, 378, 435, 503; Записки гр. Комаровского (Осмнадц. век, I, 342); Воспоминания Нельи (Осмнадц. век, III, 397); Segur, II, 168; Рассказ Лубянского (Архив, 1871, 148); Карабанов. V, 144; Рассказы Львовой («Русская Старина», 1880, ХХVІII, 352; Дмитриев, 36; Sternberg, Bemerkungen ueber Russland auf einer Reise gemacht in 1792 und 1792. S. 1., 1794; Отзыв гр. Завадовского (Архив, 1883, II, 127); А. Л., Заметки о фамилии Зубовых («Русская Старина», 1876, XVII, 173; П. П., Князь П. А. Зубов («Русская Старина», 1876, XVI, 591); Вейдемейер, Двор, II, 92; Бантыш-К., Словарь, II, 411 (17, изд. 1847 г.); Списки. 127, 236, 329; Долгоруков, II, 317; III, 134; Карабанов-Долгоруков, 125, 151, 198; Карнович, Богатства частных людей, 333; Соч. Державина, изд. Грота, I, 599; IX, 671; Письма Державина (Библиогр. Зап., III, 520); Записки греческого митрополита Хрисанфа (Архив, 1872, 863); Проза Пушкина (Библиогр. Зап., II, 131, 528); Ода П. Зубову («Русская Старина», 1871, IV, 299); Hermann, VII, 395, 409, 437, 534, 535, 591, 592, 600, 656. — В. Б. [432]

CVII. ВАЛЕРИЯН ЗУБОВ II.

В царствование императрицы Екатерины II самым удивительным являлась быстрая перемена в поведении людей, которых неожиданное счастье приближало к трону. За день до этого они принадлежали к тому классу общества, в который поставило их рождение и способности; они были скромны и часто любезны. В день, когда решалась их судьба, они были как бы одуряемы счастьем. Они поднимались до высших сфер и приближались к земному божеству. На этой высоте у них кружилась голова. Они вели себя неловко и нуждались в помочах. День же спустя они выказывали обыкновенно все бесстыдство выскочки, забывшего, что 24 часа назад он был ничто, стремящегося презирать окружавших его и грозящего злоупотребить своим незаслуженным возвышением. Молодой человек, о котором мы говорим здесь, вел себя именно так.

Валерьян Зубов третий из братьев, был 19-ти лет при возвышении Платона, и прапорщик в конной гвардии. Он был тотчас же командирован в караул в Царское Село, и так как он понравился, то его ежедневно допускали в общество императрицы. Государыня оказывала ему столько же милости, как и его брату. Чтобы обставить .... его возвышение, он, в чине маиора гвардии, был послан в армию князя Потемкина. Недовольный возвышением Зубовых, Потемкин выражал это тем презрением, с каким относился к Валерияну публично, при всех. По так как Потемкину намекнули из Петербурга, чтоб он после первого же счастливого дела прислал Зубова обратно в Петербург, то он уступил требованиям политики и послал его в Петербург с известием о взятии какой-то турецкой крепости, кажется, Измаила. Когда Валерьян, перед отъездом из лагеря, явился в последний раз к князю, чтоб получить последние приказания, случился интересный анекдот, много раз уже рассказанный, но все же удивительный: «если императрица спросит тебя — сказал князь дружески Валерьяну — как я себя чувствую, скажи ей, что зубы причиняюсь мне боль, но когда я приеду в Петербург, то вырву их». Этого, однако, не случилось. Зубы продолжали причинять ему боль. Потемкин явился в Петербург, хотел их вырвать, но искусство его, как зубного врача, оказалось для этого слишком слабым.

Едва Валериян прибыл ко двору, его повысили в чине, сделали флигель-адъютантом императрицы и, кроме других подарков, [433] он получил орден св. Георгия 4-й степени. Он остался в Петербурге, ежедневно бывал у императрицы и был осыпан знаками милости. В 1791 году его доходы считали уже в 22 000 руб.

Довольно ограниченному уму Валерьяна такая жизнь должна была казаться приятною, и тем не менее Валерьяну хотелось идти дальше по пути военной славы, но, конечно, идти по своему. Беспорядки в Польше дали ему случай если и не прославиться, то стать известным. Как генерал-маиор и кавалер ордена св. Александра Невского, он получил важное командование и отметил всюду свое пребывание следами безрассудства и жестокости. Крайне низкое, бесстыдное и возмутительное обхождение его с некоторыми польскими панами и их женами содействовало взрыву восстания в Варшаве, в 1794 году, и происшедшему от того несчастию многих русских. Известны средства, употреблявшиеся для успокоения поляков. Зубов занялся насильственным применением их. Но он был наказан на том же месте, где проявил наибольшую несправедливость. Однажды, в сентябре 1794 года, он отправился на рекогносцировку и, к тому же, туда, где было особенно опасно. Отчасти он сделал это не во-время, отчасти же он не был к этому призван. Это было с его стороны не мужество, а своевольство. Поляки это заметили, прицелились и ему оторвало ногу ядром. Тотчас же был отправлен в Петербург курьер, не получивший, конечно, награды за это известие. Оно распространило при дворе ужас. Императрица сама написала Валерьяну и просила его возвратиться в Петербург. Она послала ему очень удобную английскую дорожную карету и 10 000 дукатов на дорожные издержки. Затем она дала ему орден св. Андрея Первозванного, вследствие чего он стал генерал-лейтенантом, и 300 000 рублей на уплату его долгов.

Зубов прибыл в Петербург в начале 1795 года. На каждой станции для него заготовляли 110 лошадей и он все их брал, между тем как для герцога курляндского Бирона, который в то-же время ехал в Петербург, заказывали на каждой станции лишь 60 лошадей, из которых он брал только 40. Валерьян представился императрице в кресле на колесах. Великая во всем, и в своих чувствованиях, государыня не могла удержать слез при виде Валерьяна. Она хотела подарками выразить свое участие и облегчить его судьбу. Не все, конечно, подарки были известны публике; известны же были следующие: прекрасный, миленький дворец в Большой Мильонной улице, принадлежавший в прежнее время генералу Густаву Бирону и купленный ныне (1808 г.) камергером Дивовым; подарок в 25 000 руб. золотом н, наконец, пенсия в 13 000 руб. [434] серебром. Лечение сопровождалось страданиями и шло медленно, потому что он предавался всяческим излишествам. Он остался калекой. Ему пришлось отпилить часть колена. Одни говорят, что ему отпилили слишком много, другие — слишком мало. Выписали из Англии искусственные колена, но ни одно не пришлось. Когда он появлялся публично при дворе, он ходил на деревяшке. Тем не менее, его все повышали в чинах. В 1795 году Валерьян был генерал-аншеф инфантерии и директор кадетского артиллерийского и инженерного корпуса.

Но славолюбие Зубова все еще было не удовлетворено. Он просил о позволении командовать армией в Персии и получил разрешение. Прежде чем говорить об этом походе, необходимо сказать о причине войны.

Несколько лет пред этим, во время князя Потемкина, один из его племянников, генерал Павел Потемкин ⁴ командовал русскою армией на Кавказе ⁵. В то время, в соседней или, по крайней мере, не слишком отдаленной Персии несколько братьев оспаривали друг у друга правление страною и изгоняли друг друга. Один из них, изгнанный одним из своих братьев, спасся со всеми своими драгоценностями к Павлу Потемкину. Этот принял его и сказал, что доставит его в Россию. Все его богатства были нагружены на корабль, а ему сказали, что он будет отправлен вслед затем на другом корабле. Он согласился; но к его крайнему удивлению его не хотели принять ни на один из кораблей. Между тем, корабль с драгоценностями уже отплыл. Персиянин сел на маленькое судно и поплыл в догонку своих сокровищ. Когда он был уже так близок к кораблю, на котором [435] находились его сокровища, что ног вскочить на него, он бросился и ухватился обеими руками за борт. Ему отрубили пальцы и несчастный упал обратно в свое судно. Изуродованный, он бежал на родину и был убит своим братом. Это был 76-тилетний евнух. Другой брат еще в юности оскопил его. Теперь этот евнух был узурпатором большей части Персии. Другого своего брата, Муртасу-Кули-хана, шаха эриванского, он тоже изгнал, и русских купцов, торговавших с Персиею, прогнал в Баку; впрочем, никаких других враждебных действий относительно России он не делал. Муртаса знал уже русских. В 1793 году, когда евнух лишил его владений, он убежал на русскую землю и именно в Астрахань. Теперь он сделал то-же самое и, как человек, умевший защищать себя, прибыл даже в Петербург. Здесь он представился императрице, потребовал выдачи сокровищ своего покойного брата, захваченных Павлом Потемкиным, и просил о защите против евнуха. Защита была ему обещана и Валерьян Зубов получил командование над армией, назначенной в персидский поход.

Легко догадаться, что он отправился в поход со всевозможными удобствами, опустошил несколько провинций, перебил несметное число людей и сделал распоряжения об осаде Дербента ⁶. Предшествовавшие кровопролития сделали Валерьяна Зубова страшным. Город тотчас сдался. Рассказывают, будто 120-летний старик поднес Зубову ключи города, те самые, которые он некогда подносил императору Петру I. Если этот анекдот, выдуманный, быть может, только ради оригинальности, справедлив, то старик мог пожаловаться на жестокость своей судьбы, приберегшей для него, после стольких лет, несравненно большее унижение, чем первое. Тогда он отдавал ключи великому, всеми почитаемому и коронованному победителю; теперь — юному, невежественному и злодейскому выскочке. Взятием Дербента закончил Валериян свою военную карьеру. Время его блеска миновало. Екатерина II умерла.

Павел I не видал никакого интереса в войне с Персиею. Он отозвал назад войска, но сделал это в крайне оскорбительной для Валерьяна Зубова форме. Ни единым словом не извещая его, командующего армией, он послал всем, находившимся под его начальством, генералам приказание возвратиться со всеми своими [436] войсками в Россию и отправиться на свои зимние квартиры. Валерьян остался бы совершенно один, если-б не решился последовать за другими. В этом столь оскорбительном для чести Зубова приказе Павла I можно видеть один из побудительных мотивов к злобе Зубовых…

Валерьян возвратился в Петербург и был нехорошо принят императором. Так как другие братья покинули уже двор, то и этот Зубов удалился от двора и отправился в свои великолепные имения в Курляндии, в бывшие уделы герцога, между которыми лучшее было Вюрцан ⁷. Таким образом, Валерьян разделил участь обоих старших братьев. Впоследствии он вместе с ними же прибыл в Петербург. ....

....

....

Мудрость советовала Зубовым удалиться вслед за восшествием на трон Александра, по крайней мере на некоторое время, так они имели случай заметить, что им едва-ли удастся играть роль при новом правлении, хотя и милостивом, но справедливом и человеколюбивом. Валерьян тоже последовал этому указанию мудрости и отправился в Курляндию. Там он и умер, летом 1804 года.

Мы знаем уже все важнейшие должности, которые занимал Валерьян. Но к этому мы должны еще прибавить, что он был немецкий имперский граф и кавалер орденов Белаго, Черного и Красного Орла.

Валерьян Зубов был невысок ростом; тем не менее, это был чрезвычайно красивый мужчина. Особенно у него были живые глава; взгляд его был чрезвычайно приятен. После того как он лишился употребления ноги и должен был все сидеть, он стал очень толст. Его внутренние качества вовсе не соответствовали его внешности. Он был человек ограниченный, ничему не учившийся; он был легкомыслен, развратен, расточителен, злопамятен и жесток.

Полагающие, что Валерьян Зубов получил от императрицы чистыми деньгами и имениями не более миллиона рублей, ошибаются; вернее было бы сказать два миллиона. Его драгоценности также были весьма значительны.

Валерьян Зубов был женат. Его женою была разведенная [437] жена графа Прото-Потоцкого, некогда очень богатого поляка, имевшего в Варшаве меняльную лавку и потерявшего все свое состояние во время бедствий, постигших его родину. Зубов жил с нею открыто и когда она формально развелась с своим мужем, Валерьян женился на ней. Мы слышали, что от этого брака были дети.

Примеч. переводчика. Валерьян Александрович Зубов, 1771-1804. Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 616, 632, 643, 671, 685; XLII, 24, 64, 185, 327); Письма Зубова (Архив, 1873, 876; Соч. Державина, изд. Грота, V, 819); Записка Зубова о торговле с Азиею (Архив, 1873, 879); Воронцов, VIII, 72, 124, 132, 144, 151; X, 205, 220; XIII, 354; XIV, 481, 496; XX, 138, 388; Григорьев, Заметка Хрисанфа о походе в Персию (Чтения, 1861, I, 5); Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 499; XXIX, 534); Бумаги Репнина (Сборник, XVI, 407, 508); Письмо Румянцева («Русская Старина», 1873, VIII, 722); Храповицкий, 317, 502; Записки гр. Комаровского (Осмнадц. век, I, 343); Энгельгардт, 141, 174, 190; Masson, 110, 153, 268, 273, 296; Державин, 613, 787, 788, 799, 804; Casteia, II, 283, 382, 401, 415, 425, 426, 443, 447, 455; Вейдемейер, Двор, II, 145; Бантыш-К., Словарь, II, 406; Списки, 128, 240; Карабанов-Долгоруков, 188; Соч. Державина, изд. Грота. I, 604, 743; Хмыров, Густав Бирон, брат регента (Осмнадц. век, II, 283); Russica, II, 692 [См. примеч. под № 106]. — В. Б.

СVIII. НИКОЛАЙ ЗУБОВ III.

Николай Зубов был старшим из братьев. Он (вероятно, еще, 1808 г., жив) очень высок ростом, но уродлив; у него мало ума, он крайне невежествен; кажется, не очень храбр. Он доказал свою возмутительную жестокость и вел, по крайней мере в прежнее время, в высшей степени невоздержный образ жизни.

После этого всякий удивится, что такой человек занимал довольно важные места в армии. Платон и Валерьян вытянули в гору своего брата, у которого было также мало достоинств, как и у них. Прежде всего, Николай был послан в армию, действовавшую против туров. Не сделав там ровно ничего, он возвратился ко двору и получил за свои военные заслуги гражданский орден. Затем он отправился в Польшу, под команду Игельстрома. Он был в Варшаве в 1794 году, когда там вспыхнуло страшное восстание. Зубов бежал и, по собственному побуждению, явился курьером в Петербург с этим известием; но так дурно рассчитал, что явился ко двору как раз в день рождения императрицы. [438] Конечно, он не мог теперь рассчитывать на награду — он получил ее позже. При порабощении Польши он опять является действующим лицом и по случаю незначительной схватки, в которой его люди отбили у поляков четыре или пять пушек, получил золотую шпагу, богато усыпанную брилльянтами. По окончания этого так называемого похода, он получил прусский и русский ордена.

После этого Николай Зубов оставил военную службу и стал императорским шталмейстером.

По смерти императрицы, он вместе с братьями впал в немилость. В это время он жил то в имениях своих и жениных, то в Москве. Позже он прибыл в Петербург и присутствовал при восшествии на престол Александра.

После он опять отправился в свои имения, которые, насколько нам известно, никогда уже не покидал более.

Когда Екатерина II умерла, он был генерал-маиор, шталмейстер, кавалер орденов Черного Орла, св. Александра Невского и св. Владимира 3-й степени. Павел I оставил ему все его должности и знаки отличия; он должен был только отказаться от чина генерал-маиора, так как император не терпел отставных военных и давал им соответствующий гражданский чин.

В то время, как братья находились в милости, Николай Зубов женился на единственной дочери генерал-фельдмаршала графа Суворова-Рымникского.

Отчасти за женой, отчасти по милости императрицы, Николай Зубов получил столь большие имения, что его можно причислить к самым богатым частным лицам в России.

Примеч. переводчика. Николай Александрович Зубов, 1763-1805. Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 624); Рескрипты Павла I (Осмнадц. век, IV, 474); Воронцов, VIII, 129, 161; XIV, 511; Храповицкий, 310, 353, 426; Энгельгардт, 195; Castera, II, 382, 401, 415, 425, 426; Письма Суворова к зятю (Архив, 1866, 951); Бантыш-К., Списки, 130, 244; Карнович, Богатства частных людей, 334. [См. примеч. под № 106]. — В. Б. [439]

CIX. АРКАДИЙ МОРКОВ.

Великие таланты дают своим обладателям основательное право притязать на высшие государственные должности; но для этого необходимо, чтоб эти таланты не сопровождались пошлостью, высокомерием и злобою. Пошлость, не идущая даже к красоте, еще более обезображивает уродство и делает его еще более разительным; высокомерие умаляет достоинство способностей, а злость, если имеет влияние, часто ведет к проклятию всех наций. Такова характеристика человека, достопримечательностей жизни которого мы хотим коснуться.

Мы не можем определить был ли Аркадий Морков ⁸, как одни говорят, сыном, или как другие с большею уверенностью утверждают, внуком русского крестьянина. Достоверно только, что его образование было значительно выше его происхождения. Он изучил языки и другие известные и прикладные науки, и сделал в тех и других тем большие успехи, что обладал необыкновенными способностями. Люди прозорливые, знавшие его еще тогда, говорили, что в нем лежали многообещающие зародыши, но развивавшиеся при неблагоприятных влияниях.

Морковь начал свою политическую карьеру тем, что был частным секретарем князя Голицына, бывшего посланника в Голландии. В доме его он оставался не долго. Его дарования нуждались в более высокой сфере.

Он был известен графу Стакельбергу ⁹, который отправился посланником в Испанию и взял его с собою сперва частным секретарем, но тотчас поручил ему дела своего штата и вскоре добыл ему место императорского секретаря посольства в Мадриде. Таким образом, творцом карьеры Моркова был собственно Стакельберг и Моркова упрекали, что он впоследствии совершенно забыл это благодетельное для него обстоятельство.

Когда Морковь возвратился в Россию, он был послан в Варшаву, где тогда русским послом был Салдерн. Здесь ему представилось широкое поприще для его решительного таланта [440] к интригам, составлявшим в то время главное занятие русских дипломатов в Польше. Он вел их, конечно, искуснее Салдерна, который, впрочем, мог поспорить с ним в злой воле. Они были согласны относительно сущности; они расходились только в способе применения средств для достижения своей цели. Это различие было главною причиною ссоры, которая, наконец, должна была быть предоставлена решению императрицы. Оба забылись до того, что посол приказал арестовать посольского секретаря. Морков был вскоре же освобожден от ареста, так как Салдерн сознавал, что не имел никакого права к столь самовольному шагу. Вскоре затем пришло приказание Моркову явиться в Петербург. В феврале 1772 года он отправился в Россию, и тогда случилось, что ожидали: умный посольский секретарь свернул шею считавшему себя умным послу. С этого времени и до 1779 года Морков оставался в Петербурге, в канцелярии департамента внешних дел. В 1779 году он отправился, как посольский советник, с князем Репниным на конгресс в Тешен. Оттуда он был послан в Париж, как поверенный в делах.

После того он был посланником в Швеции, где подготовил и начал то, что Разумовский продолжил и окончил.

В 1787 году, вследствие удаления Бакунина ¹⁰, стало вакантным третье место в министерстве внешних дел. Безбородко, знавший деловитость Моркова, постарался так, что императрица назначила его третьим членом этой имперской коллегии. Безбородко и Морков, оба люди умные, были вполне согласны в ведении дел. С неловким графом Остерманом, который был первым из них трех, они обходились как с автоматом, который должен был делать лишь то, что они желали. Это согласие их было тем естественнее, что оба они были верными сотоварищами в ведении неправильной жизни, какую только можно себе представить. Но и относительно Безбородко Морков скоро забыл о той благодарности, которую он был должен ему. Он свергнул его, присоединясь к невежественному, но всесильному Зубову. Из этого видно, что умный человек достигнет всего, чего желает, если даже встретятся и препятствия. Императрица имела предубеждение против Моркова, которое нельзя себе и объяснить. Тем не менее, Морков повел дело так, что в сущности Зубов был только орудием и он чрез этого выскочку делал все, что хотел. Салдерн был творцом первого расчленения Польши, Морков повел дело дальше. Он, [441] вместе с Зубовым и Сиверсом, был главным действующим лицом во втором (отнятии) польских провинций и, наконец, в совершенном уничтожении политического существования этого государства. Поляки громко проклинали его.

Он недолго оставался на своем посту по смерти Екатерины. Павел I, презиравший Моркова и желавший чувствительно наказать его, по крайней мере, на некоторое время, дал ему лишь несколько часов сроку, чтобы уехать из Петербурга в свои имения. Впоследствии император предлагал ему вновь вступить в службу, но Морковь был настолько умен, что отклонил это предложение. Он остался в своих имениях не только при Павле, но и при нынешнем правительстве и, вероятно, еще и теперь (1808 г.) живет там на доходы от своего огромного состояния.

Когда он оставил службу, он был немецкий граф, тайный советник и кавалер орденов св. Александра Невского и св. Владимира 2-й степени.

Морковь никогда не был женат, но уже много лет он живет с старою французскою актрисою, Madame Hus, которую он вызвал из Стокгольма в Петербург, и имел от нее несколько детей. В лучшие дни ее содержал в Страсбурге нынешний (1808 г.) баварский король, тогда принц Максимилиан Цвейбрюкенский.

Примеч. переводчика. Аркадий Иванович Морков, 1747-1827. П. С. З., № 16,498, 16,694, 17,606; Бумаги Екатерины II (Сборник, XXIII, 289; XXVІ, 223; XXVII, 334; XLII, 332); Месяцеслов на 1789 г.. 36; Расходы Павла I («Русская Старина», 1873, VIII, 99); Письма Моркова (Воронцов. XIV, 209; XX, 1; Архив, 1869, 866); Донесения Моркова (Архив, 1873, 2, 229); Бумаги Репнина (Сборник, XV, 446, 567; XVI, 296, 329, 336); Письма Безбородко (Сборник, XXVI, 382, 428, 492, 494, 499; XXIX, 532, 636, 640); Воронцов, V, 202; VIII, 85, 92, 106, 128, 161, 204; IX, 110, 234, 262, 268, 346; X, 39, 154, 181, 219, 222; XII, 282, 331; XIII, 65, 216, 260, 276, 278, 290, 325, 342, 345, 351, 359; XIV, 20, 26, 165, 439; XVIII, 61, 361; XXIX, 481; Храповицкий, 369, 401, 416, 435, 533; Энгельгардт, 194; Державин, 648; Masson, 144; Castera, II, 333, 401, 425; Пикар, I, 133; Карабанов, в «Русской Старине», V, 462; Отзыв Завадовского (Архив, 1883, II, 127, 165); Бартенев, А. И. Морковь (Беседа, 1857, IV, 1); Вейдемейер, Двор, II, 148; Бантыш-К., Словарь, I, 369; Списки, 209; Долгоруков, II, 320; III, 200; Барабанов-Долгоруков, 188, 198; Вести из России (Архив, 1876, I, 90); Радищев, А. Н. Радищев («Русская Старина», 1872, VI, 574); Вяземский, V, 53; Arneth, Joseph II und Leopold von Toscana (Архив, 1872, I, 770); Грот, Шведская война 1788 г. (Архив, 1869, 112); Herrmann, VII, 360, 365, 395, 411, 436, 506, 634, 536, 591. 592, 601; Карнович, Богатства частных людей, 92, 362; Саитов, 86. — В. Б. [442]

СХ. ИВАН ПАВЛОВИЧ КУТАЙСОВ.

Клио краснеет, видя погрешности того монарха, которого она, ради его многих добрых качеств, с таким участием защищает от врагов и от людей, которые судят о нем и осуждают, не зная его; Клио краснеет, замечая, что хотя этот государь во все свое царствование имел только одного избранника, но и при этом одиночном избрании он впал в ошибку большинства своих предшественников и избрал выскочку, лишенного всяких заслуг.

Кутайсов, вероятно, еще здравствующий (1808 г.), по рождению мохамеданин. Он был взят в плен уже большим мальчиком в первую турецкую войну, в 1770 году, при взятии Бендер, и, как редкость, подарен великому князю Павлу, который тоже был юн еще. Павел окрестил его в греческую веру, при чем, кажется, молодой прозелит получил имя Ивана. Мы не знаем происхождения данной ему фамилии Кутайсов. Великодушный Павел не удовольствовался только крещением. По его приказанию, его избранник (он был уже им в то время) был обучен французскому языку и необходимым наукам, по крайней мере, поверхностно. Хотя Кутайсов делал лишь посредственные успехи, он все же научился большему, чем знают обыкновенно люди его категории.

Великий князь принял его в число придворных служителей, но не возвысил его даже и до камердинера. Все, посещавшие русский двор в начале 1790-х годов, видели, в комнатах наследника, в Зимнем дворце, и во время зимних празднеств в каменноостровском дворце, Кутайсова в лакейской ливрее. Так как он был турок, то его показывали тогда, как редкое существо.

В средине последнего десятилетия он снял, наконец, ливрею и стал действительным камердинером. Уже тогда говорили шопотом, что Кутайсов будет играть роль, когда Павел взойдет на престол. ....

....

....

Кутайсов был посредником при сближении Павла с Нелидовою ¹¹, [443] придворною дамою великой княгини-матери. Избранник Кутайсов вел себя при этом весьма ловко и к удовольствию своего государя, но, пока жила Екатерина II, не мог подняться выше камердинера.

Со смертью Екатерины взошла счастливая звезда Кутайсова. Новый император объявил его своим фактическим избранником, осыпав его почетными должностями и подарками. Но монарх мог возвеличить его, как хотел, он все же не мог вложить в него внутреннее содержание и его от природы доброе сердце не мог снабдить остроумным характером. Павел I, знавший, вероятно, слабость Кутайсова, предписал ему как нерушимый закон: никогда не разговаривать с чужими людьми, чтоб они ничего не могли узнать от него о частной жизни императора. Хитрый Безбородко, съумевший скоро же раскусить избранника, снизошел с своей высоты и присоединился к Кутайсову, чтоб при помощи его подняться еще выше. Союз этих двух лиц породил неограниченную власть, которую они и практиковали. Безбородко руководил Кутайсовым, а Кутайсов направлял императора по воле своего друга. Девицу Нелидову необходимо было удалить. Благодаря своим достоинствам, она стала подругой императрицы. В императорской семье не было согласия, чего они и не желали, так как оно могло быть опасным их влиянию. Поэтому-то им было необходимо разрушить (дружбу) угрожавшую им опасностью. Значение братьев Куракиных ¹² хотя и было ослаблено Безбородко и Кутайсовым, пли даже совсем пало, но Куракины были друзьями императрицы и Нелидовой — они легко могли подняться и отомстить своим противникам. Эту случайность необходимо было предотвратить. Некогда, при коронации в Москве, девица Лопухина ¹³ произвела впечатление на государя. Эту склонность вновь пробудили, предложив императору, в 1798 году, вновь отправиться в Москву с небольшою свитою. Путешествие состоялось. Кутайсов сопровождал императора, быть может, и Безбородко, и оба, по крайней мере, достигли своей цели; чтоб погубить Лопухину, против нее был сделан род заговора, который Кутайсов открыл по своем возвращении в Петербург. По мере того как участники заговора теряли [444] милость императора, их антагонисты возвышались. Фамилия Лопухиных была возведена в княжеское достоинство. Безбородко стоял тогда так высоко, что не мог уже возвыситься. Кутайсов же, бывший только егермейстером с чином генерал-лейтенанта и кавалером ордена св. Анны 1-й степени и мальтийским кавалером ¹⁴, стал, по случаю бракосочетания великой княжны Елены с наследным принцем Мекленбург-Шверинским, в 1799 году, имперским графом и, если мы не ошибаемся, тогда же обер-егермейстером с чином генерала и кавалером ордена св. Андрея.

Кутайсов не пользовался своим влиянием так, как должен бы был пользоваться. Он мог способствовать добру и препятствовать злу; но он не делал ни того, ни другого ....

....

....

....

В марте 1801 г. он убежал в Кенигсберг, где и жил некоторое время. Вероятно, он отправился потом в свои имения, в Россию. Где он находится теперь (1808 г.), нам неизвестно.

Кутайсов был или и теперь еще женат. От этого брака у него была одна дочь, на которой намеревался жениться князь Зубов, чтоб таким образом вернее обмануть ее отца.

[Гельбиг.]

Примеч. переводчика: Иван Павлович Кутайсов, 1759-1848. П. С. З. № 18595, 19238; Воронцов, VIII, 195, 276; X, 104, 110, 131, 278; XIV, 377; XVIII, 194, 327, 355; XXIII, 135; Державин, 702, 715, 719, 730, 732, 736; Записки Саблукова (Архив, 1869, 1894) Энгельгардт, 197; Masson, 271, 424; Журнал Будберга (Сборник, IX, 398); Бантыш-К., Словарь, II, 236: Соч. Державина, изд. Грота, IX, 688; Долгоруков, II, 220, 322. — В. Б.

Перевел с немецкого, составил примечания и сообщ. в 1885 г. В. А. Бильбасов.

КОНЕЦ.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1886 г., т. L, апрель, стр. 1-180; т. LI, июль, стр. 1-20.; т. LII, октябрь, стр. 1-24; изд. 1887 г., т. LIII, февраль, стр. 299-328; март, стр. 533-660; т. LIV, апрель, стр. 35-46; т. LVI, октябрь, стр. 1-30.

2. Салтыков был воспитателем обоих великих князей, Александра и Константина, президентом военной коллегии, кавалером всех русских орденов и теперь фельдмаршал. Впрочем, многие его заслуги весьма сомнительны.

3. Граф Дмитрий Александрович Зубов (ум. 1836) был женат на княжне Анне Александровне Вяземской (ум. 1835 г.). — В. Б.

4. Павел Потемкин пользовался дурною славою; говорили, что у него злое сердце, и этот слух подтверждается тем, что выше рассказано. Он был очень храбр и получил за храбрость орден св. Георгия 2-й степени. Он умер во время процесса. Его жена была Закревская.

5. Павел Сергеевич Потемкин, 1743-1796. Арх. Г. С., I, ч. 2, 58, 64, 79, 125, 191; Бумаги Екатерины II (Сборник, I, 99; XIII, 373, 403, 420; Архив, 1872, 873); Письма Екатерины II к П. С. Потемкину («Русская Старина», 1875, XIII, 115); Наставление Потемкина капитану Лунину (Архив, 1864, IIL 109); Masson, 255; Вейдемейер, Двор, I, 163; Евгений, II, 136; Бантыш-К., Словарь, IV, 192; Списки, 227, 317; Карабанов-Долгоруков, 188, 195; П. С. Потемкин («Русская Старина», I, 317; II, 226, 335, 345, 351: ГУ, 574; У, 346); Каратыгин, Гр. П. С. Потемкин (Истор. Вестн., 1883. XIII, 345); Грот, П. С. Потемкин во время пугачевщины («Русская Старина», 1870, II, 399); Библиогр. Зап., II, 183; Лонгинов, Заметка о суде над П. С. Потемкиным (Архив, 1863, 462); Саитов, 108. — В. Б.

6. В петербургском арсенале есть модель Дербента, сделанная по приказанию Петра I. По ней видно, что город никогда не был обложен, для чего потребовалась бы невероятно большая армия.

7. В Вюрцане прелестный замок; только жаль, что комнаты очень низки. Распланировку сада делала императрица Анна, как герцогиня Курляндская.

8. Морковь по русски значит морковь.

9. Стакельберг, один из дельнейших министров, умер в Дрездене шесть или восемь лет назад. Один из его сыновей, равным образом ловкий человек, также посланник.

10. Хвалят не характер Бакунина, но его ум.

11. Девица Нелидова с умом и познаниями соединяла великолепный характер. Впрочем, можно было только удивляться, каким образом Павел мог предпочесть ее маленькую, уродливую фигурку признанной красоте своей супруги.

12. Оба князья Куракины, Александр и Алексей, столь же милые люди, как и истинные патриоты. Они издавна были верными друзьями Павла. Старший теперь (1806 г.) послом в Вене, младший министром в Петербурге.

13. Девица Лопухина красивее, чем девица Нелидова, что не значит еще красивая, вышла теперь (1808 г.) за князя Гагарина, бывшего посланника в Неаполе.

14. Конечно, первый пример в истории, что турок родом стал мальтийским кавалером!