-

ЖАН ФРУАССАР

ХРОНИКИ АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ИСПАНИИ И СОСЕДНИХ СТРАН

ОТ КОНЦА ПРАВЛЕНИЯ ЭДУАРДА II ДО КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА IV

Книга 3

Глава 42

Французский король едет в Лилль с намерением вторгнуться в Англию. Сэр Саймон Барли, из страха перед французами, советует перенести раку с мощами Святого Томаса Бекета из Кентербери в Дувр.

В это время (1386 г.) число кораблей, галер и судов всех типов, собранных, чтобы перевести в Англию французского короля и его армию, было столь велико, что самые старые люди за всю свою жизнь никогда не видели и не слышали ни о чем подобном. Повсюду вооружались рыцари и оруженосцы и, покидая свои дома, они говорили: «Мы вторгнемся в эту проклятую Англию, которая принесла столько зла Франции и тогда отомстим за все потери, что они нам принесли смертью наших отцов, братьев и друзей». Потребовалось 12 недель, чтобы подготовить и погрузить на корабли все припасы различных сеньоров, настолько велики они были. Временами по Фландрии проходил слух, что утром прибудет король, чтобы их поторопить. Постоянно прибывали люди из Гаскони, Арманьяка, Тулузена, Бигорра, Комменжа, Оверни, Берри, Лимузена, Пуату, Анжу, Мэна, Бретани, Турени, Блуа, Орлена, Босе, Нормандии, Пикардии и из каждой французской провинции, и все они расквартировывались во Фландрии и в Артуа.

Когда наступила середина августа, то есть то время, которое было назначено для вторжения, то для того чтобы поторопить тех, кто прибывал из отдаленных частей королевства и для того, чтобы показать, что он сам горит желанием сесть на корабль, король распрощался с королевой Бланш, герцогиней Орлеанской и другими принцессами. Он прослушал торжественную мессу в церкви Нотр-Дам в Париже и намеревался, покинув Париж, уже не возвращаться в него, пока не высадится в Англии. В этом были убеждены все главные города королевства. Король поехал в Санлис, туда его сопровождала королева. Герцог Беррийский находился в Берри, хотя все его припасы были собраны во Фландрии и в Слиесе, так же как и припасы всех остальных сеньоров. Герцог Бургундский также еще находился у себя дома, но уже попрощался со своей герцогиней и детьми и выехал во Фландрию, намереваясь по дороге попрощаться со своей тетей, герцогиней Брабантской. Выехав из Бургундии, он ехал с большой помпой, в сопровождении адмирала Франции и сеньора Ги де ла Тремуя. Когда он добрался до Брюсселя, то там его и его спутников с большой радостью приняли герцогиня и ее дамы. Он провел там два дня, а затем отправился в Монс, в Эно, где застал свою дочь, мадам д'Остреван (d’Ostrevant), герцога Альберта и его сына, сеньора Гийома де Эно, графа д'Остреван. Они его радушно встретили и проводили в Валансьенн, где он расположился в апартаментах графа, а герцог Альберт в отеле Виконьер (Vicongneras). Покинув Валансьенн, герцог Бургундский поехал в Дуай и Аррас, где его ждала герцогиня. Из Санлиса французский король ехал через Компьен, Нойон, Перонн, Бапом и Аррас. Там было такое множество воинов со всех концов страны, которые наводнили эти графства, что все было разрушено или сожрано, и при этом ни за что не было уплачено и денье. Бедные крестьяне, наполнившие свои амбары хлебом, имели теперь только солому, а если они жаловались, то их били или убивали. Из прудов была выловлена вся рыба, и дома были снесены ради дров, так что если бы там были англичане, то они бы не смогли принести большего опустошения, нежели это сделало французское войско. Они говорили: «Сейчас у нас нет никаких денег, но при нашем возвращении их будет достаточно, и тогда мы за все заплатим». Крестьяне, не хотевшие говорить вслух, про себя их проклинали, видя, как они хватают добро, принадлежавшее их семьям, и говорили: «Идите, идите в Англию, и пусть ни один из вас не вернется назад».

Французский король приехал в Лилль вместе со своими двумя дядями, герцогами Бургундским и Бурбонским, но герцог Беррийский остался позади, у себя дома, устраивая свои дела. С королем находились: герцог Барский, герцог Лотарингский, граф д'Арманьяк, граф Женевский, граф де Сен-Поль, граф д'О, граф де Лонгвилль, сеньор де Куси, мессир Гийом де Немур и такое множество великих французских сеньоров, что я не могу их перечислить. Говорили, что для отплытия в Англию на суда погрузилось 20 тысяч рыцарей и оруженосцев, которые действительно были добрым войском, а также такое же число арбалетчиков, включая генуэзцев, и еще 20 тысяч крепких варлетов.

Мессир Оливье де Клиссон все еще находился в Бретани, делая приготовления и оснащая свой флот в порту Трегье. Там он хотел погрузить на суда свой деревянный город, который должен был быть собран и возведен при высадке в Англии, как вы о том уже слышали. Сопровождать коннетабля должен был цвет бретонского рыцарства, такие как виконт де Роан, сеньоры де Рэй (de Rays), де Бомануар, де Лаваль, де Рошфор, де Малеструа, виконт де Комбор (de Combor), мессир Жан де Малеструа, сеньор де Динан, сеньор д’Ансени (d’Ancenis) и 5 сотен копий, составленных из отборных людей. Коннетабль всегда говорил, что в этом походе должны участвовать только добрые воины и делал для этого все от него зависящее. Он говорил адмиралу: «Будьте внимательны, чтобы не допустить на борт кораблей никаких мальчиков или слуг, поскольку они доставят нам больше хлопот, нежели принесут пользы». И рыцарям, только если они не относились к высокому рангу или если не оснащали суда за свой счет, не дозволялось брать с собой больше одного коня и одного слуги. Сказать по правде, у них было все хорошо организовано, и многие считали, что если бы эта армия смогла бы высадиться вся целиком в назначенном месте в бухте Оруэлл, то вся страна англичан была бы приведена в беспорядок. В самом дела, я полагаю, что в этом может быть мало сомнений, поскольку великие лорда, а также прелаты, аббаты и богатые горожане находились в панике, но простонародье и бедняки относились к этому очень дешево. Те рыцари и оруженосцы, что были не очень богаты, но желали прославиться, были довольны и говорили друг другу: «Сэр, что за прекрасные времена настают. Сам французский король намеревается нас навестить! Он доблестный король и задумал грандиозное предприятие. Подобного короля не было во Франции за прошедшие триста лет. Он сделает своих людей добрыми воинами, и пусть он будет благословлен за мысль вторгнуться к нам. Ведь определенно, либо мы будем все убиты, либо станем очень богатыми. Должно случиться либо одно, либо другое».

Если во Франции совершались грандиозные приготовления для вторжения, то не меньшие мероприятия проводились в Англии для обороны, как я уже упоминал, и поэтому я слегка к этому вернусь. Налоги в Англии были такими же тяжелыми, как и во Франции, но хотя и они были тягостны, простой люд говорил, что им не следует роптать. Ведь их взимают на защиту страны и идут они в уплату рыцарям и оруженосцам, защищающим свою землю, а сами они являются их работниками, которые обеспечивают их едой, и овцами, из которой они получают шерсть, и если Англия будет захвачена, то они потеряют очень много. Никто не освобождался от уплаты этих налогов, так что для обороны страны было собрано 2 миллиона флоринов, и они были вверены в руки архиепископа Йоркского, графа Оксфорда, сэра Николаса Брэмблера (Bramber), сэра Майкла де ла Поля, сэра Саймона Барли, сэра Питера Гулуфра (Gouloufre), сэра Роберта Тресильяна, сэра Джона Бошампа сэра Джона Солсбери и других членов королевского тайного совета, которые были назначены получить и распределять указанные суммы, поскольку дяди короля в этом деле не участвовали. Они не хотели вмешиваться, чтобы тем самым не ввергнуть королевство в смуту, но сами изо всех сил старались привести все побережье в доброе состояние для обороны, поскольку они твердо верили, что французский король попытается высадить свою армию в Англии в течение лета. Вышеупомянутые получатели денег делали от имени короля все, что они считали нужным в отношении этого налога, но граф Оксфорд был в этом самым активным, и нашел в этом огромную выгоду. Все делалось через него, и ничего без совета с ним, и из-за этого, когда тревога прошла, народ был очень недоволен и хотел знать, что сталось с теми огромными суммами, что были собраны, а главные города и местечки, подстрекаемые королевскими дядями, хотели отчета в том, как они были потрачены. Об этом я расскажу в надлежащее время и в надлежащем месте, поскольку не хочу, чтобы в этой истории было хоть что-то забыто.

Сэр Саймон Барли был губернатором замка Дувр и по своему положению получал частые разведывательные донесения из Франции от городских рыбаков, которые рассказывали ему то, что они слышали от французских рыбаков. Ведь чтобы добыть добрую рыбу они часто должны были искать удачи в водах до самого Виссана или Булони. Когда их встречали в море французские рыбаки, то рассказывали им достаточно и даже более того о том, что знали. Ведь, хотя между Францией и Англией велись войны, но они никогда не мешали друг другу в своем промысле, и не нападали друг на друга, но, напротив, оказывали друг другу взаимную поддержку и покупали или продавали рыбу, если у кого рыбы было больше, чем ему было нужно. Ведь если бы они были вовлечены в раздоры между странами, то не было бы и рыбной ловли, и никто бы и не пытался ею заняться, если только под воинской охраной. Сэр Саймон узнал от рыбаков, что французский король точно решился на вторжение, что он намеревается высадить один отряд в Дувре или около него, а другой в Сэндвиче, и что силы его неисчислимы. Как и все остальные люди в Англии, он полагал, что все это - правда, и однажды он приехал в Кентербери, чтобы посетить тамошнее аббатство, очень большое и прекрасное, находящееся около церкви Христа, которая также была очень богата и могущественна.

Когда аббат спросил: «Что нового?», то сэр Саймон рассказал ему обо всем что знал, прибавив, что «рака Святого Томаса, столь почтенная и богатая, не будет находиться в безопасности в Кентербери, поскольку этот город не очень силен ¹. Если сюда придут французы, то какие-нибудь мародеры, по своей алчности, дойдут до Кентербери, разграбят его, также как и ваше аббатство, и особенно расспросят вас о раке, и они заберут ее с собой, к великому вашему ущербу. Поэтому я даю вам совет, чтобы вы перевезли ее в дуврский замок, где она будет в совершенной безопасности, даже если вся Англия будет потеряна». Аббат и весь его конвент были столь сильно разгневаны от этих слов, хоть и сказанных с добрыми намерениями, что ответил так: «Как, сэр Саймон! Ты хочешь лишить эту церковь ее сокровища? Если ты боишься сам, то найди смелость и запрись в своем дуврском замке. Ведь у французов недостанет смелости, и у них нет достаточных сил, чтобы дойти так далеко». Это был единственный ответ, что он получил. Но сэр Саймон так долго упорствовал в своем предложении, что у простого народа возникло недовольство, которое, как я расскажу впоследствии, они выразили более явно. Сэр Саймон задержался ненадолго и вернулся в Дувр.

Глава 43

Французский король посещает флот в Слиесе. Король Армении едет в Англию в попытке устроить примирение двух королей. Ответы, которые он получил.

Чтобы показать свое нетерпение, когда же начнется вторжение и проявить недовольство, что оно еще слишком далеко, французский король, приехал в Слиес. По Фландрии и Артуа каждый день распространялись сообщения: «Король сядет на корабль в субботу, во вторник или в четверг». Каждый день народ говорил: «Он сядет на корабль утром или через день». Брат короля, герцог Туреньский ², епископ Бовэ, канлер и другие великие сеньоры распрощались с королем в Лилле и вернулись в Париж. Я полагаю, и действительно, меня уверяли, что это было так, что герцог был назначен регентом на время отсутствия короля, вместе с графом де Блуа и другими великими баронами, которые не были назначены в этот поход. Герцог Беррийский все еще отставал. Хотя он и ехал, но очень медленно, поскольку у него не было большого желания идти в Англию. Французский король и герцог Бургундский очень злились из-за его задержки и желали его прибытия. Однако погрузка припасов на суда продолжалась, с великими тратами для больших сеньоров, так как за то, что стоило один ливр, они были вынуждены платить 4, и те, кто надеялись быстро совершить переправу, не считали деньги при этих приготовлениях, но выказывали желание соперничать в тратах друг с другом.

Если главным сеньорам платили хорошо, то люди младшего ранга страдали, так как, когда приходило время месячной платы, то войсковой раздатчик денег не хотел эту плату начислять. Чтобы их удовлетворить, и он, и клерки казначейства говорили им подождать до следующей недели. Так от них отделывались неделю за неделей, и когда им платили хоть какие-то деньги, то только за 8 дней, тогда как должны были за 8 недель. Поэтому те, с которыми так обращались, стали печальными и говорили, что экспедиция никогда не добьется успеха и, предвидя, что случится, они, как люди разумные, достав где-нибудь хоть сколько то денег, уезжали домой. Бедные рыцари и оруженосцы, не относящиеся к великим сеньорам, потратили все свои деньги, так как во Фландрии все было очень дорого, и у них были трудности, чтобы обеспечить себя хлебом и вином. Если они хотели заложить свои вещи или свое оружие, то не могли получить ни денье за то, что, будучи новым, стоило им больших денег. В Брюгге, Дамме, Ардембурге и особенно в Слиесе, когда туда приехал король, были такие толпы народа, что было трудно найти хоть какое-нибудь жилье.

Сеньоры де Сен-Поль, де Куси, д'Антуан и дофин Овернский, вместе с другими французскими баронами, чтобы чувствовать себя посвободнее, оставались в Брюгге. Все ездили в Слиес, чтобы узнать от короля, когда им грузиться на суда. Им говорили, что в течение трех или четырех дней, или когда приедет герцог Беррийский, или когда будет благоприятный ветер. Всегда находились какие-нибудь задержки, а дни становились все короче и холоднее, и наступила плохая погода. Многие сеньоры досадовали, что они так долго не грузятся, поскольку их продовольствие могло испортиться.

Пока они ждали герцога Беррийского и коннетабля, король Армении, живший во Франции на королевскую пенсию в 6 тысяч ливров, пожелал совершить путешествие в Англию, в надежде довести дело до мира, или хотя бы до перемирия между двумя королями. Он покинул свой дворец Сен-Оуэн, около Сен-Дени, и вместе с несколькими спутниками, поехал в Булонь, где нанял судно, и с попутным ветром высадился в Дувре. Он застал там графов Кембриджа и Беккингема с сотней латников и двумя тысячами лучников. Они охраняли этот город, так как бежали слухи, что французы намерены высадиться здесь или в Сэндвиче. В последнем находились графы Арундел и Нортумберленд. Также в Оруэле были графы Оксфорд, Пемброук, Ноттингем и сэр Реджинальд Кобхэм с тремя тысячами пехотинцев. Король и часть его совета оставались в Лондоне, куда им ежедневно присылали донесения из разных частей страны. По прибытии в Дувр, король Армении был очень хорошо встречен и препровожден несколькими рыцарями к дядям короля, которые приняли его очень радушно, ведь они хорошо знали, как это делать. При удобной возможности они спросили его, откуда он приехал, и что за причины заставили его прибыть в Англию. На эти вопросы он отвечал, что приехал сюда в надежде сотворить доброе дело, чтобы найти английского короля и его совет и посмотреть, не смог бы он какими-нибудь способами быть посредником в мирных переговорах между ним и французским королем. «Ведь не очень им подобает, - добавил король Армении, - что эта война длится так долго, и это сильно поощряет и возвышает гордость турок и сарацин. Никто не может никак им противостоять, и именно по этой причине я потерял свою корону и королевство, и у меня нет других шансов вернуть их, пока в христианском мире не установится прочный мир. Я охотно объясню этот предмет, который так близко касается каждого истинного христианина, английскому королю, также как уже объяснил французскому».

Английские лорды спросили его: «не король ли Франции послал его?» Он сказал: «Нет, меня никто не посылал. Что он приехал только от себя и исключительно с целью делать добро, встретиться с английским королем и его советом и попытаться сделать так, чтобы они прислушались к мирным предложениям». Тогда они спросили: «Где находится французский король?» «Я полагаю, что сейчас он находится в Слиесе, но я не видел его с тех пор, как попрощался с ним в Санлисе». «Тогда как же вы думаете устроить договор, если вы им не уполномочены? Пусть вам удастся достигнуть неких соглашений с королем, нашим племянником, и его советом, а тем временем, французский король отплывет из Слиеса и высадится со своей большой армией в Англии. Ведь тогда вы будете опозорены, и ваша персона подвергнется большой опасности со стороны народа». Король Армении ответил: «Я пользуюсь самым большим доверием у французского короля, к которому я посылаю гонцов с просьбой, чтобы он не грузился на корабли и не выходил в море, пока я не вернусь в Слиес, и я уверен, что он столь благороден и внимателен к другим, что он выполнит мою просьбу. Поэтому я умоляю вас, из благочестия и любви к добродетели, помочь мне устроить свидание с английским королем, чтобы я смог поговорить с ним. Ведь я очень хочу его увидеть. Или если вы, его дяди и самые могущественные его подданные, будете уполномочены дать мне ответы на мои просьбы, то я надеюсь, что вы сразу это сделаете». Томас, граф Беккингем, сказал: «Король Армении, мы назначены королем и его советом находится здесь только для того, чтобы сторожить и оборонять границы, и мы никоим образом не принимаем участия в управлении королевством, если только мы не получаем на это специального приказа. Раз вас сюда побудило приехать желание делать добрые дела или создавать их видимость, то мы приветствуем вас. Но вы не должны ждать от нас никакого определенного ответа на те просьбы, что у вас есть, и хотя сейчас мы не состоим в королевском совете, мы сделаем так, чтобы вас препроводили в Лондон без опасностей и трат». Король Армении ответил: «Что он премного благодарен им и не желает ничего другого, кроме того как увидеться и побеседовать с королем Англии».

Отдохнув один день в Дувре, и проведя много разговоров с дядями короля, он уехал с хорошим эскортом, который должен был охранять его по дороге. Он продолжал путешествие, пока не приехал в Лондон, где на него сильно глазели лондонцы. Лучшие горожане, однако, оказывали ему всяческий почет и уважение. Остановившись в гостинице, в приемлемое время и час он отправился к королю, который жил частным образом в гардеробе, но члены его совета находились в Лондоне, и каждый жил в своем доме, ведь лондонцы находились в столь паническом настроении, что не думали ни о чем, кроме строительства укреплений. Когда было публично объявлено о приезде короля Армении, королевский совет собрался в гардеробе, чтобы узнать новости, и что могло привести этого короля в Англию, в такое время хлопот и тревог. Король Армении вошел в королевскую палату, и два короля взаимно поприветствовали друг друга. Король Армении начал свою речь с заявления о том, что причиной его приезда, главным образом, было желание увидеть английского короля, которого он ранее никогда не видел, что для него является большой наградой находится в его присутствии и, что он льстит себя надеждой, что благодаря этому, будет сделано доброе дело, а также он попытается отвратить то великое бедствие, что готово обрушиться на Англию. Ни король Франции, ни его совет не посылали его сюда, но он приехал сам, только по своей собственной воле, для того, чтобы постараться сотворить мир или перемирие между двумя коронами. Он наговорил много комплиментов, как королю, так и его совету. Ему кратко ответили так: «Мессир король, вас приветствуют в нашей стране, поскольку наш король, и мы сами рады вас видеть. Мы должны сообщить вам, что король в настоящее время не имеет при себе полного состава совета, но его членов можно быстро собрать, как только он пошлет за ними, и тогда вы получите ответ».

Король Армении удовольствовался этим, попрощался и вернулся в гостиницу, в которой остановился. В течение четырех дней королю посоветовали о том, какой ответ дать. Я полагаю, что он проконсультировался со своими дядями на этот счет, но сами они не присутствовали, когда этот ответ был дан. Король уехал в Вестминстер, где был собран его совет, и туда был приглашен король Армении. На аудиенции, согласно обычаю, король Англии сел первым, затем король Армении, прелаты и лорды совета. Король Армении захотел повторить то, что он уже до этого говорил королю и части его совета. Он сделал это, произнеся изящную речь, в которой показал, как христианский мир сильно ослабляется из-за разрушительной войны между Францией и Англией, и что рыцари и оруженосцы двух стран не думают ни о чем другом, кроме как присоединиться к одной стороне или к другой. Из-за этого должна будет погибнуть империя Константинополя, где прежде французские и английские дворяне находили себе место для совершения воинских подвигов, и что его собственное королевство уже потеряно. Поэтому он умолял, из любви к Богу, чтобы они выслушали бы, какие могут быть условия мира между двумя королями. Архиепископ Кентерберийский, которому королем и советом заранее было поручено дать ответ, сказал: «Король Армении, не в обычае, и никак не допустимо, чтобы в таких трудных предметах, о которых сейчас спорят между собой английский король и его противник, король Франции, к королю Англии обращались бы с просьбами, когда готова армия для вторжения в его страну. Поэтому я объявляю наше мнение, что вы вернетесь во французскую армию и уговорите французов отвести эту армию во Францию, и когда мы будет полностью уверены, что все люди разошлись по домам, тогда вы вернетесь сюда, и тогда мы уделим внимание любым предложениям, которые вы сможете предложить».

Таков был ответ, полученный королем Армении. В этот день он обедал вместе с королем, который оказывал все возможное уважение и предлагал ему прекрасные подарки из золота и серебра. Но он отказался от всего, хотя и нуждался в них, и пожелал принять только единственное кольцо стоимостью в сотню ливров. После обеда, который был роскошным и добрым, он вернулся в свою гостиницу и, поскольку уже получил ответ, то наутро выехал в Дувр, добравшись туда за два дня. Там он распрощался с английскими лордами и сел на борт парома до Кале, а оттуда доехал до Слиеса. Он рассказал французскому королю и его дядям о своей поездке в Англию, и о том, какой ответ он получил. Но король и его сеньоры не уделили этому внимания и отослали его во Францию, ведь они решили отплыть в Англию с первым же попутным ветром после прибытия герцога Беррийского и коннетабля. До сих пор ветер был неблагоприятен. Он никак не позволял им высадиться в тех местах, которые они наметили, но был очень благоприятным для того, чтобы привести их в Шотландию.

Глава 44

Герцог Беррийский покидает Париж и едет в Слиес. После многих задержек, вызванных неблагоприятным ветром, коннетабль, наконец, присоединяется к французскому королю.

Герцог Беррийский приехал в Париж и, прослушав мессу в церкви Нотр-Дам, попрощался, дав понять, что не вернется до тех пор, пока не окажется в Англии, хотя его намерения и были прямо противоположными – ведь поскольку благоприятное время года уже прошло, то он не имел никакого желания предпринимать путешествие. По дороге он ежедневно встречал письма и гонцов от короля и герцога Бургундского, чтобы он поторопился, и сказать по правде, они только его одного и ждали, чтобы сесть на корабли. Герцог Беррийский продолжал свой путешествие, но малыми переходами. Коннетабль, вместе с прекрасным воинским отрядом и соответствующими запасами продовольствия, погрузился на борт 72 больших судов в приморском бретонском городе Трегье. На часть из них был погружен деревянный город, предназначенный для возведения после высадки в Англии. Когда коннетабль покинут гавань, то ветер был попутный, но когда он приблизился к английскому берегу, то стал противоположным, и чем дальше они плыли, тем он становился все сильнее и сильнее. Когда они оказались напротив Маргита, что в устье Темзы, то шторм стал таким сильным, что разбросал флот, хотели того моряки или нет, и плывущими вместе оказалось не более 20 судов. Некоторые суда пригнало ветром в Темзу, где они были захвачены англичанами, и среди них было одно, или два или три судна из тех, что перевозили деревянный город и рабочих, которые должны были его возводить. Они вместе с городом были посланы в Лондон, что было очень приятно королю и горожанам. Семь остальных судов флота, нагруженных припасами и провизией, унесло к побережью Зеландии, и они были захвачены. Но коннетабль и его сеньоры, с большим трудом, но прибыли в Слиес, где были с радостью встречены королем и его баронами. Как только король увидел коннетабля, то сказал: «Коннетабль, что вы скажете? Когда нам отплывать? У меня есть воистину великое желание увидеть Англию. Потому я молю вас поспешить с эти делом, чтобы мы погрузились на суда как можно скорее. Мой дядя Беррийский сразу будет здесь, сейчас он уже в Лилле». «Сир, - ответил коннетабль, - мы не можем отплыть, пока ветер неблагоприятный. Этот южный ветер, который всецело против нас, и он дует так долго, что моряки говорят, что никогда не видели такого постоянства в одном месте, ведь он дует уже в течение двух месяцев».

«Коннетабль, - сказал король, - ей-Богу, я был на борту моего корабля. Я люблю море и полагаю, что должен быть хорошим моряком, ведь меня ни в малейшей степени не укачало». «Во имя Бога, - ответил коннетабль, - со мной было не так, ведь мы оказались в большой опасности в своем путешествии от Бретани сюда». Король пожелал узнать, как и каким образом, о чем коннетабль ему и рассказал, прибавив: «Из-за неудачной фортуны и из-за шторма, потопившего суда у английского берега, мы лишились людей и судов, о чем я чрезвычайно сожалею, и если бы я мог восполнить потери, то я бы это и сделал, но в настоящее время это невозможно».

Глава 45

Сеньор де Жюстель предотвращает восстание брюггских горожан против французов. По совету герцога Беррийского, вторжение в Англию отложено из-за противных ветров и приближающейся зимы. Это вызывает огромную радость в Англии.

Пока французский король и его коннетабль так беседовали и устраивали разные дела, началась зима, и сеньоры стали уязвимы от холода и оказались в некоторой опасности, поскольку фламандцы хотели, чтобы они ушли прочь. Особенно сильно этого хотели низшие слои. Они говорили в разговорах между собой: «Почему дьявол не позволяет королю избавить нас от них, переправив в Англию? Разве мы и так недостаточно бедны, чтобы нам добавили еще и этих французов?» Другие отвечали: «Вы не увидите переправы в этом году. Они думают, что сразу завоюют Англию. Но это будет не так просто. Это не очень-то легко, ведь англичане сделаны не из такого теста, что французы. Что они смогут сделать с Англией? Когда англичане вторгались во Францию, то французы запирались в своих замках и крепких городах и бежали перед ними словно жаворонки перед ястребом».

Особенно такие разговоры шли в Брюгге. Там находилось больше всего французов, поэтому и недовольства там было больше всего, и малейшей искры было достаточно, чтобы поставить их на уши. В конце концов, ситуация стала серьезной, а началось все с того, что несколько французских варлетов поколотили и ранили нескольких фламандцев. Тогда поднялись ремесленники и, вооружившись, они собрались на рыночной площади. Ни один французский рыцарь и оруженосец не избежал бы смерти, поскольку фламандцы не забыли битву при Розебеке и жаждали отомстить за погибших там отцов, братьев и друзей, но Бог, который был на стороне французов, послал туда сеньора де Жюстеля. Когда он узнал, что простой народ вооружился, и что другие люди бегут из своих домов, чтобы сделать то же самое, то он понял, что город неминуемо погибнет. Поэтому он сел на своего коня, и в сопровождении не более чем 4 или 5 человек, помчался по улицам. Когда по дороге он встречал любых горожан, вооружившихся, чтобы идти на рыночную площадь, он говорил им: «Мои добрые люди, о чем вы, куда вы идете? Вы хотите погубить себя? вам было недостаточно войны? Разве вам мешают каждый день торговать? Вы можете так поступать только ради того, чтобы стать причиной полной гибели Брюгге. Ведь разве вы не знаете, что по соседству находится французский король со всей своей армией?» Так сеньор де Жюстель своими добрыми словами успокаивал их и заставил вернуться по домам. Но это так бы легко не кончилось, если бы его в это время по счастью не было бы в Брюгге. Французские бароны и рыцари были так сильно встревожены, что заперлись на своих квартирах, ожидая развития событий.

По приезде в Слиес герцога Беррийского, король сказал ему: «О, О, дорогой дядя, хоть я с таким нетерпением вас ждал, но вы слишком долго ехали. Почему вы так медлили, ведь мы должны были бы сейчас находиться в Англии, где должны сражаться с нашими врагами?» Герцог расхохотался и принес извинения за задержку, но на первых порах не стал проявлять своих настоящих чувств. Он пожелал ознакомиться с запасами провианта и с флотом, который с дороги представлял собой такое прекрасное зрелище, что он захотел его увидеть. Он пробыл в Слиесе более 7 дней, и каждый день разносился слух, что отплытие назначено на следующее утро, но в действительности, для того, чтобы плыть в Англию, ветер был противный. Поскольку уже подошло время дня Св. Андрея ³, то погода стояла туманная, и вы можете думать, что если бы было пригодное время года, то столь многие знатные персоны, что ждали погрузки в Слиесе и чьи припасы и провизия уже были погружены, вышли бы в море. Несколько юных принцев королевской крови, жаждущие проявить свою отвагу, действительно сделали несколько рейсов около гавани, говоря, что они будут первыми при высадке в Англии, даже если больше никто не рискнет отправиться туда. Так себя вели мессир Робер и мессир Филипп д'Артуа, мессир Анри де Бар, мессир Пьер Наваррский, мессир Пьер д'Альбре, мессир Бернар д'Арманьяк и многие другие. Эти юные сеньоры, выйдя однажды в море, были столь нетерпеливы в своем желании отплыть, что был созван совет с участием короля, чтобы решить, как им следует поступить. Расстроил все дело герцог Беррийский. Он привел столь веские резоны, что большинство из тех, кто больше всего хотел поскорее сесть на суда, потеряли уверенность в себе. Они сказали, что было бы глупо и безумно советовать такое королю, который был еще ребенком, выходить в море в такую погоду, а затем вести войну против народа и страны, чьих дорог толком никто не знает. К тому же, эта страна неблагоприятна для совершения воинских подвигов. «Теперь представьте, говорил герцог Беррийский, - мы все высадились в Англии. Мы не сможем сразиться с англичанами до тех пор, пока им это не будет удобно, и мы не осмелимся оставить позади наш обоз, из опасений, как бы его не потерять целиком. Но если кто и хочет совершить это путешествие, хотя бы и недлинное, то мы должны совершать его в середине лета, а не в разгар зимы. Позовите сюда всех моряков, что находятся здесь, и они подтвердят, что говорю правду и, что, несмотря на очень многочисленный флот, что мы здесь собрали, если мы выйдем в море на 15 сотнях судов, то в одной группе, или хотя бы в пределах видимости, их будет не больше трехсот. Теперь подумайте о тех рисках, которым мы подвергнемся, и я говорю это не из какого-либо желания уклониться от личного участия в этом деле, но исключительно из здравого смысла, и из-за того, что совет и большинство французов придерживаются таких же мыслей. Я желаю, брат Бургундский, чтобы вы и я предприняли эту экспедицию, но я никогда не посоветую совершать ее королю, поскольку если с ним что-нибудь случиться, то вся вина падет на нас за то, что мы такое допустили». «Во имя Бога, - ответил французский король, - я решил идти, даже если за мной никто не последует». Сеньоры рассмеялись и сказали, что король очень хочет начать войну.

На этом совете было решено, что вторжение должно быть отложено до апреля или мая, и что, то продовольствие, которое может быть сохранено, такое как сухари, соленое мясо и вино, должно быть сложено на склады, и что необходимо организовать, чтобы все воины вернулись в Слиес в марте месяце. Обо всем этом быстро стало известно, и так кончилась эта грандиозная экспедиция, которая стоила Франции сотни тысяч ливров, о чем уже тридцать раз говорилось. Совет распорядился, что король должен вернуться во Францию, а разные сеньоры - по своим домам, а все снаряжение должно оставаться до весны на тех же местах, где оно находилось. А весной все должны быть готовы повиноваться королевским приказам и начать свой поход при обстоятельствах, более благоприятных, чем теперь. Можно было не удивляться ярости рыцарей и оруженосцев, услышавших эти распоряжения, особенно тех из них, кто приехал издалека и потратил все свои деньги в надежде обогатиться в Англии. Среди них были граф Савойский, граф д'Арманьяк, граф-дофин д'Овернь и сотня великих баронов, которые уехали недовольными, что так и не увидели Англии. Особенно разгневан был король, но ничем не мог себе помочь. Теперь армия разделилась, одни радовались, другие злились, но слуги главных сеньоров отстали от них, и для того, чтобы добыть деньги для своих хозяев, распродавали имущество. Это еще больше увеличило потери, так как то, что стоило сотню ливров, отдавалось за 10, и даже меньше. Граф-дофин Овернский уверял меня под честным словом, что его припасы стоили ему 10 тысяч ливров, а при распродаже он не получил за них и одной тысячи. Его слуги, как и все другие, испытали все неприятности разорения.

Когда новости об этом достигли Англии, то те, кто боялись прихода французов, сильно обрадовались, тогда как другие сожалели, поскольку ожидали, что благодаря им обогатятся. Для всех, кто был назначен охранять различные гавани, в Лондоне был устроен грандиозный праздник. Король торжественно праздновал рождество в Вестминстере, и возвел в герцогское звание трех человек. Во-первых, графа Кембриджа, герцога Йоркского, его брата, графа Беккингема, он сделал герцогом Глостерским, а графа Оксфорда - герцогом Ирландским ⁴. Эти празднества были продолжительными и великолепными, и английский народ считал, что избежал великой опасности. Но другие люди, которые так не тревожились, говорили, что армия и флот, которые с такой помпой были собраны в Слиесе, должны были только припугнуть Англию и заставить герцога Ланкастера вернуться из Галисии, где он завоевывал города и замки ради собственного удовольствия.

Глава 46

В Париже два поединщика бьются не на жизнь, а на смерть.

Примерно в это же время во Франции было много разговоров о дуэли, состоявшейся в Париже, в которой дуэлянты бились не на жизнь, а на смерть. Этот поединок был проведен по постановлению парижского парламента для того, чтобы разрешить спор, длившийся уже целый год, между оруженосцем по имени Жак ле Гри (le Gris) и мессиром Жаном де Каронем (de Carogne). Оба они были из владений Пьера, графа алансонского и были им очень уважаемы, особенно Жак ле Гри, которого он любил больше всех и полностью ему доверял. Так как эта дуэль наделала много шума, то узнав о ней, в Париж издалека съехалось в качестве зрителей множество народа. Я расскажу о ее причине так, как мне об этом рассказали.

Случилось так, что мессир Жан де Каронь вобрал себе в голову, что добьется славы, если совершит путешествие в Святую Землю, и он в течение долгого времени имел намерение туда отправиться. Он попрощался со своим сеньором графом д'Алансон и со своей женой, которая тогда была юной и красивой дамой, оставил ее в своем замке под названием Аржентей (Argenteil), что на границе Перша, и начал свое путешествие к морю. Дама осталась в замке вместе со своим домашним хозяйством, живя самым пристойным образом. Теперь случилось так (это и стало причиной ссоры), что дьявол, через глубокие и порочные соблазны, вселился в тело Жака ле Гри, и побудил его пойти на преступление, за которое он впоследствии и заплатил. Он обратил свои мысли на даму мессира Жана де Кароня, которая, как он знал, живет со своими людьми в замке Аржентей. В итоге, он однажды он сел на самого прекрасного графского коня и галопом пустился в путь. Приехав в Аржентей, он спешился, и слуги его радушно приняли, поскольку знали, что он является особо близким другом дома и служит тому же сеньору, что и их хозяин, а дама, не думая ничего плохого, приняла его с гостеприимством и повела в свои апартаменты, показывая многое из своих работ. Жак, твердо решившись совершить свое злодеяние, упросил ее сопроводить его в донжон, так как его визит частично объяснялся тем, что он хотел его осмотреть. Дама сразу согласилась и повела его туда, ведь она питала полное доверие к его чести. И ее не сопровождали ни паж, ни горничная. Как только они вошли в донжон, Жак ле Гри, незаметно для дамы закрыл дверь. Дама шла впереди него и думала, как он дал ей понять, что просто подул ветер.

Когда они, в результате, оказались одни, Жак обнял ее и тем обнаружил свои намерения. Мадам очень изумилась и охотно бы сбежала, если бы могла, но дверь была заперта, а Жак был крепким мужчиной и, сжав ее в своих руках, повалил на пол и сделал с ней все, что хотел. Сразу же после этого, он открыл дверь донжона и приготовился уехать. Дама, в ярости из-за того, что случилось, осталась в молчании и в слезах. Но при его отъезде она сказала ему: «Жак, Жак, вы поступили нехорошо, обесчестив меня. Однако позор падет не на меня, но целиком на вас, если Богу будет угодно, чтобы вернулся мой муж». Жак сел на своего коня и, покинув замок, поспешил в своему сеньору, графу д'Алансон, чтобы присутствовать при его подъеме в 9 часов утра. Его видели во дворце графа в 4 часа этим утром. Я описываю это так подробно, потому что все эти обстоятельства были расследованы и изучены уполномоченными парламента, когда дело рассматривалось перед ними.

В тот день, когда с ней случилось это несчастье, мадам де Каронь оставалась в замке и провела его так, как могла, не сказав ни слова, ни горничной, ни пажу, поскольку решила, что обнародовав этот факт, она добьется скорее позора, нежели чести. Но она запомнила тот день и час, когда Жак ле Гри приехал в замок. Сеньор де Каронь вернулся из своего путешествия и был с радостью встречен своей дамой и домашними, которые устроили хороший праздник. Когда пришла ночь, мессир Жан пошел в кровать, но его дама извинилась за себя, когда он ласково попросил ее придти к нему, и она очень задумчивая ходила взад и вперед по спальне. Наконец, когда все слуги были в постелях, она упала на колени у его кровати и горько посетовала на то оскорбление, которому она подверглась. Рыцарь не поверил бы в то, что такое могло случиться но, в конце концов, поскольку она так сильно настаивала на своем, то он ей поверил и сказал: «Определенно, мадам, если это дело происходило так, как вы говорите, то я вас прощаю. Но оруженосец должен умереть, и я буду советоваться с вами и со своими родственниками на этот счет. Если же то, что вы мне рассказали - ложь, то вы никогда больше не сможете жить со мной». Дама опять и опять уверяла его, что она говорит чистую правду.

Утром рыцарь послал специальных гонцов с письмами к своим друзьям и ближайшим родственникам жены, прося их немедленно приехать в Аржентей, так что в течение нескольких дней все они оказались в замке. Когда они собрались, то он повел их в свои апартаменты и рассказал им о причине того, зачем он за ними послал и поспросил мадам рассказать самым подробным образом все, что случилось в его отсутствии. Когда они оправились от изумления, он попросил их совета, как ему поступать. Они сказали, что он должен повидать своего сеньора, графа д'Алансона и все ему рассказать. Так он и сделал. Но граф, который очень любил Жака ле Гри, не поверил в это и назначил день, когда перед ним должны были предстать обе стороны и пожелал, чтобы мадам присутствовала при этом, чтобы дать показания против человека, которого она так обвиняет. Она пришла, как он желал, в сопровождении огромного числа своих родственников, и состоялось следствие и разбирательство перед лицом графа, которое было очень долгим. Жак ле Гри храбро отказывался признать себя виновным, заявив, что все это ложь, и сильно удивлялся, за что он навлек на себя такую смертельную ненависть со стороны дамы. Через слуг графа, он доказал что был в замке в 4 часа утра. Граф сказал, что он был в его спальне в 9 часов, и что едва ли возможно для любого человека проскакать 23 лье и вернуться назад и сделать то, в чем его обвиняют за 4 с половиной часа. Граф сказал даме, что он будет поддерживать своего оруженосца, и что они должна подумать об этом. Он приказал, чтобы впредь все это было предано забвению и чтобы, под страхом вызвать его недовольство, больше никто бы не поднимал этого дела. Рыцарь, будучи человеком отважным и верящим в то, что ему рассказала жена, не подчинился этому приказу, но поехал в Париж и подал жалобу в парламент. Парламент вызвал Жака ле Гри, который ответил и дал залог, что повинуется тому, что решит парламент. Это дело длилось более года, и они никак не могли придти ни к какому соглашению, так как рыцарь был уверен в сведениях, полученных от его жены, что это так и было, и заявил, что раз это дело теперь стало столь публичным, то он будет заниматься судебным преследованием до самой смерти. Граф д'Алансон за это стал питать к рыцарю великую ненависть и предал бы его смерти, если бы тот не отдал себя под защиту парламента. Разбирательство было долгим и, в конце концов, парламент, будучи неспособным добыть другого свидетельства, кроме как показаний жены против Жака ле Гри, постановил, что все должно быть решено на турнирной арене, в поединке не на жизнь, а на смерть. Рыцарь, оруженосец и мадам были сразу же помещены под арест до того дня, когда состоится этот смертельный поединок, дата которого была назначена парламентом на следующий понедельник 1387 года. В это время французский король и его бароны находились в Слиесе, намереваясь вторгнуться в Англию.

Узнав об этой дуэли, король объявил, что он хотел бы на ней присутствовать. Герцоги Беррийский, Бургундский, Бурбонский и коннетабль Франции, которые также хотели на это посмотреть, согласились с тем, что было бы хорошо, чтобы король присутствовал при поединке. Поэтому король послал в Париж приказ, чтобы день дуэли был отложен до того дня, когда он сможет на нее приехать. Этот приказ был в точности исполнен, и король и его сеньоры уехали во Францию. Король отпраздновал начало года в Аррасе, а герцог Бургундский в Лилле. Тем временем, воины расходились по домам, как это было им приказано маршалами, но главные персоны поехали в Париж, чтобы стать свидетелями поединка. Когда король вернулся в Париж, то имена поединщиков были вывешены на площади Святой Екатерины, позади Тампля, а для сеньоров были с одной стороны возведены подмостки, чтобы им было лучше видеть. Скопление народа было просто удивительным. Два поединщика вышли на место боя, вооруженные до зубов, и каждый сел в кресле напротив друг друга. Граф де Сен-Поль вел мессира Жана де Кароня, а слуги герцога Алансонского Жака ле Гри. Перед тем как выйти на поле боя, рыцарь подошел к своей даме, которая, сидела в кресле, облаченная в черное, и сказал: «Мадам, из-за вашего обвинения и вашей ссоры, я теперь рискую жизнью в поединке с Жаком ле Гри. Вы знаете, является ли мое дело верным и справедливым». «Монсеньор, - ответила она, - это так и есть, и вы можете сражаться спокойно, ибо ваше дело доброе».

Мадам осталась сидеть, горячо молясь Богу и Деве Марии, смиренно прося, чтобы по ее милости и заступничеству, она смогла бы добиться победы, согласно ее праву. Ее горе было велико, поскольку ее жизнь зависела от этого поединка, и если бы ее муж не добился бы победы, то ее должны были бы сжечь, а он был бы повешен. Я не знаю, ведь я никогда не разговаривал ни с ней, ни с рыцарем, не сожалела ли она о том, что дело зашло так далеко, что и она сама и ее муж оказались в такой опасности, но теперь было уже слишком поздно, и она должна была дожидаться исхода дела. Затем вышли оба поединщика и встали напротив друг друга. Они были верхом на своих конях и представляли собой прекрасное зрелище, поскольку оба были опытными воинами. В первой схватке они не нанесли друг другу ущерба. После столкновения на конях они спешились и изготовились продолжать бой. Они вели себя смело, но мессир Жан де Каронь был в первой схватке ранен в бедро, что встревожило всех его друзей. Несмотря на это, он сражался отчаянно и поразил своего соперника, проткнув его тело своим мечом и убив его на месте. После этого он спросил зрителей, исполнил ли он свой долг, и те ответили, что да. Тело Жака ле Гри было передано палачу, который проволок его до Монфокона и там повесил. Мессир Жан де Каронь подошел к королю и пал на колени. Король поднял его и приказал, чтобы в этот же день ему заплатили 1000 ливров. Он сохранял за собой свое владение, а также до конца жизни получал пенсию в 200 ливров в год. Поблагодарив короля и его сеньоров, мессир Жан подошел к своей даме и поцеловал ее. Вместе они направились в собор Нотр-Дам, чтобы сделать пожертвования, а затем вернулись домой ⁵.

Мессир Жан де Каронь после этого недолго оставался во Франции, но уехал вместе с сеньором Бусико, мессиром Жаном де Борде и мессиром Луи Гра (Lewis Grat), чтобы посетить Гроб Господень и турецкого султана, о чьей славе много говорили во Франции. С ними также был мессир Робине де Булонь (Robinet de Boulogne), он был оруженосцем французского короля и много путешествовал по всему свету.

Глава 47

Смерть арагонского короля Педро. Его приемник король Хуан задерживает и сажает в тюрьму архиепископа Бордосского, который вел с ним переговоры от имени герцога Ланкастера по поводу уплаты определенных денег, которые, по его утверждению, Арагон ему был должен.

Около сретения этого года (1387) на свой смертный одр лег король Педро Арагонский. Когда он узнал, что нет надежды на выздоровление, то послал за своими двумя сыновьями - Хуаном и Мартином ⁶. Он сказал им: «Дорогие мои дети, я оставляю вас в хорошем положении, а дела королевства устроенными надлежащим образом. Живите в мире и любви и вы заслужите почет и уважение. Что касается церковных дел, то ради своей совести и большего спокойствия, я всегда был нейтральным. Поступайте таким же образом до тех пор, пока понимание того, какой папа есть истинный не станет более очевидным».

Два его сына, с сознанием долга, ответили, что будут так и поступать и в точности повиноваться любому приказу, какой бы он не отдал. Король вскоре после этого умер ⁷. Он был в свое время доблестным мужем и сделал значительное приобретение для арагонской короны, завоевав Майорку, которую удержал за собой. Он был похоронен в городе Барселона, и лежит там. Когда о смерти арагонского короля стало известно в Авиньоне, то папа и кардиналы немедленно послали письма французскому королю, его дядям и к герцогу и герцогине Барским, которые приходились родителями и были опорой юной арагонской королевы, мадам Иоланты ⁸, а также и к самой королеве. Они были так деятельны, что весь арагонский двор признал его папой. Герцог и герцогиня Барские написали настойчивые письма своей дочери, и также французскому королю, герцогам Беррийскому и Бургундскому, которые послали в качестве посла кардинала, чтобы наставлять нового короля, его брата и подданных. Кардинал, с помощью королевы, которая слишком много внимания уделяла тому, к чему ее побуждали родственники, возобладала над королем, который прежде хотел следовать примеру отца и сохранять нейтралитет, и все королевство стало повиноваться папе Клименту.

В то время когда умирал последний арагонский король, в Барселоне находился архиепископ Бордосский. Он был послан туда герцогом Ланкастером, и я объясню причину этого путешествия. Последний принц Уэльский (который, будучи всего лишь герцогом Аквитании, внушал большой страх своим соседям, королям Франции, Арагона, Кастилии, Наварры и даже королю сарацин, который знал о его величайшей доблести и славе) заключил соглашение с арагонским королем, которое было скреплено клятвами и печатями с каждой из сторон, а также заверено королем Англии. Оно состояло в том, что ни один принц или король Англии, ни их наследники, никогда не будут вести войну против Арагона до тех пор, пока арагонский король и его наследники будут служить сеньору Аквитании, посылая ему 500 копий против любого врага, с которым тот будет вести войну. А если он предпочтет не посылать своих людей, то тогда обязуется уплатить определенную сумму денег. Теперь Арагон должен был уплатить задолженность за 10 лет, так как король до этого ничего не платил и не выполнял никакой службы, ни для английского короля, ни для его заместителей. Когда герцог Ланкастер покидал Англию, то взял с собой письмо-патент, скрепленное большой печатью королевства в присутствии короля и его совета, в котором король назначал его своим лейтенантом. Ему была дана верховная власть над всеми странами Бордо, Байонной и Аквитанией и право требовать от Арагона то, что ему причиталось, также как и со всех остальных стран, зависимых от Англии или союзных с ней. Патент также давал герцогу право взимать для своих собственных нужд, любые суммы, которые должны были уплачиваться короне, при признании их законными.

Когда герцог находился в Сант-Яго, то поразмыслил о короле Арагона и о том, что, благодаря этому своему обязательству, тот задолжал ему очень большую сумму, и что сейчас эти деньги, вместе с другой помощью, были бы весьма кстати в его войне с Кастилией. Во время своего пребывания в Сант-Яго, он послал нескольких членов своего совета в Бордо к архиепископу и сенешалю, сэру Джону Харпедону. Он приказывал, чтобы один из них, или они оба, отправились бы в Арагон и настоятельно указали бы арагонскому королю на то, что тот задолжал за долгое время большую сумму денег английскому королю, как герцогу Аквитанскому. Архиепископ и сенешаль, обсудив приказы герцога, решили, что сенешалю будет лучше оставаться в Бордо, а посольство предпримет архиепископ. Поэтому он и отправился в путь, но к несчастью, приехал в Арагон тогда, король лежал на смертном одре. Когда он скончался, архиепископ сопровождал похоронную процессию в Барселоне вместе с принцами и советом Арагона, а затем потребовал уплаты долга, причем, как показалось совету, слишком настоятельно, и поэтому было приказано отвести его в тюрьму. Хотя заточение его и не было строгим, но покидать Барселону ему было запрещено.

Глава 48

Герцог Ланкастер развязывает войну против Арагона. Архиепископ Бордосский освобожден. Виконтесса Кастельон, подозреваемая в том, что при посредничестве графа де Фуа, впустила англичан в свой замок, умиротворяет арагонского короля.

Когда в Бордо были доставлены известия о заточении архиепископа, сенешаль сказал: «Я этому не удивлен. У архиепископа слишком горячая голова. Я полагаю, что было бы лучше, если бы туда поехал я. Я бы говорил более спокойно, и есть методы убеждения, подходящие для различных людей. Сенешаль послал известие о том, что случилось герцогу Ланкастеру, который очень разгневался на арагонского короля и его совет за то, что они посадили в тюрьму такого человека, как архиепископ Бордо, в то время, когда он вел переговоры о его деле. Герцог написал приказы гарнизону Лурда немедленно вторгнуться в Арагон и напасть на Барселону, где был заточен архиепископ. Губернатор, Жан де Беарн, именовавший себя сенешалем Бигорра, Пьер д'Аншен, Эрнотон де Рестен, Эрнотон де Сен-Коломб и все остальные воины гарнизона были очень обрадованы этим приказам и опустошили арагонское королевство до самой Барселоны, так что ни один купец не хотел рисковать, оказавшись вне ее стен. Вдобавок к этому несчастью, главные города Арагона не соглашались на коронацию короля, пока он не пообещает и торжественно не поклянется в том, что со страны не будет собираться налогов и других сборов для того, чтобы платить наемникам. А также пока он не начнет деятельность по удовлетворению других требований, которые король и его совет полагали весьма неразумными и незаконными. Ему угрожали войной, особенно жители Барселоны, про которых он сказал, что они слишком богатые и дерзкие.

В это время в Лангедоке, на границах Руэрга и Оверни, в направлении Пезенаса (Pesenas) и Усеса (Uses), действовала банда вооруженных людей, которые называли себя рутами (Routes), и которая ежедневно множила зло. Ее вожаками были четверо латников, которые, не заботясь ни о ком, вели войну против любого человека, встречавшегося им верхом на коне. Их звали: Пьер де Монфокон (Montfaucon), Жоффруа Шастелье (Chastelier), Энж де Сорж (Hainge de Sorge) и ле-Гуле (le Goulet). Они имели под своим началом целых 4 сотни воинов и опустошали с ними все места, по которым проезжали. Они очень обрадовались, когда узнали о заточении архиепископа Бордосского, о том, что герцог Ланкастер ведет войну против арагонцев, и о том, что арагонским королем недовольны его подданные в главных городах страны. Ведь такой народ всегда любит зло, предпочитая его добру. Поэтому они решили отправиться к границам Арагона и врасплох захватить несколько небольших крепостей, по поводу которых король или главные города вступят с ними в переговоры относительно выкупа. Они выступили в путь и оказали у замка Дюрен (Duren) ⁹, который и планировали захватить врасплох. Этот замок находится в архиепископстве Нарбоннском, между Францией и Арагоном и расположен прямо на границе двух королевств. Они прибыли туда под покровом ночи и обнаружив, что он слабо охраняется, быстро им овладели, к великому ужасу всей этой страны, а особенно жителей Перпиньяна, который расположен менее чем в 4 лье от этого замка.

Воины из гарнизона Лурда на этой же неделе, таким же образом, захватили замок в Арагоне в 4 лье от Барселоны. Это был старый замок под названием Ролбэ (Rolbais) и принадлежал он двоюродной сестре графа де Фуа виконтессе Кастельбон. Эта дама была сильно поражена этим событием и поехала к своему кузену, графу де Фуа, умолять его, во имя Бога, чтобы он добился возвращения ей замка, поскольку те, кто его захватил, были родом из его графства Беарн. Граф в своем ответе высказал пожелание, чтобы она не беспокоилась, поскольку ее замок был захвачен только для того, чтобы оттуда тревожить Барселону, по причине того, что там посажен в тюрьму по пустячному поводу архиепископ Бордосский, и что позднее она получит его назад невредимым. Дама была удовлетворена этим ответом, но держала его в тайне и уехала жить в другой замок около Рокбертена (Roquebertin). Воины из Дюрена, Ролбэ и из гарнизона Лурда вели жестокую войну на границах Арагона. На самом деле, король сквозь пальцы смотрел на то, что могут пострадать города, но их недовольство росло, так как жители Барселоны, Перпиньяна и других городов не могли вести свою торговлю без того, чтобы их не захватывали в плен и не брали выкупы. Они решили отпустить архиепископа Бордосского на свободу, но как это и следовало, посоветовали сделать это самому королю. В соответствии с этим решением, они частным образом переговорили с братом короля доном Мартином, который был очень популярен в стране, чтобы он стал посредником между ними и королем, ради того, чтобы заключить мир с лурдцами и теми, кто захватил Ролбэ. Для того, чтобы поощрить их преданность, тот взялся сделать все, что они желали. Он побудил своего брата отпустить архиепископа на свободу и отправить его назад в Бордо.

Вскоре после этого, благодаря стараниям графа де Фуа, виконтесса вернула свой замок, а те, кто его захватил, ушли, в обмен на то, что граф должен будет служить герцогу Ланкастеру в течение этого года. Арагонский король, видя, как виконтесса быстро вернула себе замок, послал за ней, и когда она перед ним предстала, обвинил ее в том, что она сама впустила англичан в свой замок, чтобы вести против него войну, и потому она является злостной преступницей. Дама ясно оправдала себя, сказав: «Монсеньор, да поможет мне Бог, и я полагаюсь на ваше доверие. Когда я узнала, что мой замок взят, я не вступала ни в какие переговоры и не заключала никакого договора с англичанами. Я сразу же сообщила об этом моему кузену графу де Фуа, и умоляла его, из любви к Богу, помочь мне вернуть свой замок, поскольку он был захвачен людьми из гарнизона Лурда, которые родом из Беарна и являются его подданными. Граф дал мне знать, чтобы я не тревожилась, поскольку те, кто его захватил, заняли его лишь на время для того, чтобы более действенно вести войну против Барселоны». Король ответил: «Если вы докажете, что таков был ответ графа де Фуа, то я восстановлю вас во владении замком». «Я легко могу это сделать», - ответила дама. Она сообщила об этом разговоре графу, который в то время жил в Ортезе, в Беарне, и попросила, чтобы он удовлетворил арагонского короля. Граф, через одного своего рыцаря по имени мессир Сикар де Сорлен (Cicart de Saurelin), послал письма арагонскому королю, прося, чтобы его кузина была прощена, и чтобы ей позволили владеть своими землями в мире, и что ему будет неприятно, если будет иначе. Арагонский король согласился удовлетворить эту просьбу, и хорошо приняв рыцаря, сказал ему: «Виконтесса действовала мудро, и этим письмом ее кузен граф де Фуа ее оправдал».

Глава 49

Солдаты, захватившие Дюрен, разгромлены и перебиты, благодаря хитрости кузена арагонского короля Раймона де Баше.

Так эти дела и остались в таком состоянии, и виконтесса спокойно приняла владение замком. Но приходившие из Лурда солдаты не стали преследовать торговцев меньше. Они часто грабили и брали в плен жителей Барселоны и ее окрестностей, пока те не договаривались и не платили денег, чтобы их оставили в покое. Такие соглашения распространились на многие области Каталонии и Арагона, а солдаты из гарнизона Дюрена очень хотели действовать таким же образом, и они бы так и поступили, или возможно даже хуже, если бы им в этом не помешали. Они причинили стране больше зла, нежели лурдцы, поскольку они были беднее и не разбирались в том, на кого нападали, были ли это чиновники короля и королевы или купцы. В конце концов, король по этому поводу созвал свой совет. Ведь великие города роптали и говорили, что король, который обязан уничтожать таких негодяев, напротив, их поддерживает. Эти и подобные этим речи, когда их пересказывали юному королю, доставляли ему много тревог, и он был разозлен тем, что его подданные так говорят о нем относительно Дюрена, из-за того, что корона его отца, которого он очень любил, только что досталась ему. Он вызвал к себе великого арагонского барона и своего кузена по имени мессир Раймон де Баше (Raymond de Bachez) и сказал ему: «Мессир Раймон, поезжайте в Дюрен и узнайте у тех, кто его захватил, что им надо в моей стране, и заключите с ними какой-нибудь договор, хорошим способом или плохим, но так, чтобы вы смогли их оттуда выгнать». Рыцарь повиновался приказу и послал в Дюрен герольда, сказать, что он хотел бы начать с ними переговоры о заключении соглашения. Когда Монкофон и другие капитаны узнали, что мессир Раймон де Баше хочет с ними переговоров, то решили, что хорошо бы получить большую сумму денег за освобождение этого места, и они сказали герольду: «Друг, скажи от нас своему хозяину, мессиру Раймону, что он может безопасно приехать сюда, так как мы не причиним ему никакого вреда». Герольд вернулся с этим ответом к мессиру Раймону в Перпиньян, и тот сразу же покинул этот город и, приехав в Дюрен, начал переговоры. Он спросил их, почему они так долго остаются на границах Арагона. Они ответили, что ждут, когда они смогут присоединиться к войску из Франции, которое идет на помощь кастильскому королю. «Ха, мои судари, - сказал мессир Раймон,- если вы ждете этого, то вы здесь останетесь надолго, поскольку арагонский король не позволит вам вот так грабить его страну и ее обитателей». Они ответили: «что раз король не позволяет им содержать себя самим, то он должен поступать не так, поскольку они должны на что-то жить. Вот если он даст выкуп за страну, то они уйдут прочь, но никак иначе». «И сколько вы просите?» - спросил мессир Раймон. «60 тысяч ливров. Нас четверо, и каждый из нас должен получить долю в 15 тысяч». «Во имя Бога, - сказал мессир Раймон, - это достаточная сумма, но я скажу об этом королю. Ради благополучия страны, ему будет лучше заплатить вам эти деньги, нежели позволять грабить ее и дальше». Он сказал это для того, чтобы они были в хорошем настроении, но думал он противоположным образом тому, что сказал. Прощаясь, мессир Раймон сказал им, что они должны подождать тех денег, что просят, а возможно и больше. Затем он вернулся в Перпиньян, где находился король и поведал ему обо всем, что произошло. Король сказал: «Вы должны в любом случае освободить от них страну, и заплатить ворам. Если бы я смог поймать их, то повесил бы всех, это единственная плата, которую они заслуживают. Но эта крепость столь сильна, что будет трудно оттуда их выгнать».

«Сир, - ответил мессир Раймон,- я берусь это устроить, только не вмешивайтесь». «Хорошо, - сказал король, - сделайте так. Я не буду больше вмешиваться в это дело, но буду ждать, когда страна будет от них избавлена». Мессир Раймон собрал воинский отряд числом в пять сотен копий, который поставил в засаде и поручил командование им гасконскому оруженосцу по имени Нодон Сегьен (Naudon Seighin), доблестному и умелому воину. Засада располагалась на расстоянии примерно одного короткого лье от Дюрена, и мессир Раймон приказал, чтобы, как только гарнизон крепости пройдет мимо них, то они должны на него напасть, и если окажется возможным, то убить их всех. Мессир Раймон написал воинам гарнизона, что хочет, чтобы они сели на своих коней и поехали в Перпиньян для того, чтобы показать, что они будут штурмовать город и этим напугать жителей, а иначе он никак не сможет собрать требуемый выкуп, чтобы им заплатить. Им было очень приятно получить такое известие и, полагая, что оно правдиво, они в тот же самый день, когда была поставлена засада, сели на своих коней и поскакали в Перпиньян, подъехав к палисаду города. Сделав это, они начали отход, полагая спокойно вернуться домой. Но они едва проехали полдороги, как встретили Нодона Сегьена и его войско, которое немедленно вступило с ними в бой. Теперь они поняли, что это была хитрость, и приготовились защищаться. Они хорошо сражались все время, пока длился бой, но он был недолгим, так как среди них было много плохо вооруженных мародеров, которые вскоре были разбиты. Среди убитых были Жоффруа Шастелье, Энж де Сорж, Гуйо Мореск (Guyot Moresque), Жан ле Гёлан (John le Geulant) и еще множество других. Пьер де Монфокон, Амблардон де Сен-Жюст (Amblardon de St.Just) и еще 40 человек попали в плен. Они были привезены в Перпиньян, где их провели по улицам. Вышедшие из своих домов горожане, встретили их гиканьем словно волков. Ле Гёлан и Пьер де Монфокон были пригвождены к позорному столбу, а остальные брошены в подземную тюрьму.

Около этого времени в Каркассон приехал герцог Беррийский, направлявшийся из Авиньона от папы Климента. Узнав, что Дюрен отвоеван, а его гарнизон перебит или взят в плен, он немедленно написал арагонскому королю и своей кузине Иоланте де Бар, чтобы он передали Пьера де Монфокона и его товарищей ему. Его просьба была немедленно удовлетворена, и они были отосланы к герцогу Беррийскому. Они были ему обязаны, ибо иначе их бы всех казнили.

Комментарии

1. Стены Кентербери были очень далеки от восстановления, и в 19-м году правления Ричарда II был издан приказ лорда-канцлера об их восстановлении.

2. Луи, граф Валуа, брат короля, до возвращения из этой бесплодной экспедиции не имел титула герцога Туреньского. Впоследствии он стал герцогом Орлеанским. — Изд.

3. 30 ноября – прим. пер.

4. Роберт де Вер (Robert de Vere), граф Оксфорд, был сделан маркизом Дублина в 1385 и герцогом Ирландским в 1386 г. — Изд.

5. Это был последний судебный поединок во Франции под сенью парламента. В Англии поединки продолжались до 1819 года, когда в нем участвовал некий Торнтон. Этого человека обвиняли в убийстве и оправдали. Брат убитой (молодой девушки) бросил вызов, и Торнтону было предложено оправдаться посредством поединка. Однако аппелянт взял назад свой вызов, и был сразу же издан акт, отменяющий бой. - Изд

6. Мартин был королем Сицилии и после смерти Хуана, погибшего в результате падения с лошади при преследовании огромного волка, наследовал корону Арагона. Хуан не последовал советам своего отца относительно оспариваемой тиары, но признал папой Климента VII.

7. 5 января 1387 г. — Изд.

8. Мадам Иоланта была его второй женой. В первый раз он был женат на Жанне, дочери Жана, графа д'Арманьяк.

9. Видимо, Дюрбан (Durban) (современ. Дюрбан-Корбьер – прим.пер.)

Текст переведен по изданию: Froissart, J., Chronicles of England, France, Spain and the adjoining countries: from the latter part of the reign of Edward II to the coronation of Henry IV, Translated from the French, with variations and additions, from many celebrated MSS by Thomas Johnes, Esq. New York: Leavitt & Allen, 1857