ЖАН ФРУАССАР
ХРОНИКИ АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ИСПАНИИ И СОСЕДНИХ СТРАН
ОТ КОНЦА ПРАВЛЕНИЯ ЭДУАРДА II ДО КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА IV
Книга 3
Глава 64
Коннетабль де Клиссон делает грандиозные приготовления для вторжения в Англию. В Англии возникает большой ропот и недовольство против короля Ричарда и его совета.
Ранее я уже рассказывал о том, как была расстроена грандиозная экспедиция по вторжению в Англию, что готовилась в Слиесе. Но чтобы показать, насколько велико желание французов, и чтобы не говорили, что они отказались от нее из-за трусости, но все еще жаждут предпринять высадку в Англии, было приказано, чтобы коннетабль отплыл туда в мае месяце, когда будет прекрасная погода и спокойное море. Его силы должны были состоять из 4 тысяч латников и 2 тысяч арбалетчиков, которые должны были собраться в бретонском городе под названием Трегье 1. Этот город находится на морском берегу, напротив Корнуолла. Все приготовления коннетабля, которые были очень значительны, должны были происходить на этом месте, и лошади, предназначенные для опустошения Англии, должны были грузиться на суда в этом порту, поскольку без лошадей нельзя было вести никакой действенной войны. В этой гавани стояло множество судов всех типов, нагруженных вином, солониной, сухарями и прочими вещами, так, что армию можно было всем обеспечить в течение 4 или 5 месяцев, без необходимости что-то собирать в самой стране. Ведь коннетабль знал, что когда англичане узнают о его высадке, то разрушат всю низменную страну, чтобы помешать ему получать оттуда какие-либо припасы, и именно по этой причине он готовил столь неисчислимые запасы продовольствия. Аналогичным образом, другой большой флот для вторжения в Англию, готовился в Арфлере сеньором де Куси, сеньором де Сен-Поль и адмиралом Франции. Они должны были погрузиться на корабли с двумя тысячами копий, но говорили, что эти войска предназначены только для того, чтобы заставить герцога Ланкастера и его войска уйти из Кастилии. Герцог Бурбонский все еще находился в Париже, поскольку знал, что герцог Ланкастер должен вернуться в Англию, и что тогда ему нет необходимости совершать столь долгое путешествие в Кастилию. Армия коннетабля состояла из бретонцев, анжуйцев, выходцев из Мансо, Сентожа, а также из рыцарей и оруженосцев из ближних к ним краев. Армия графа де Сен-Поля и сеньора де Куси состояла из выходцев из Иль-де Франса, Нормандии и Пикардии. У герцога Бурбонского было 3 тысячи копий из Берри, Оверни, Лимузена и нижней Бургундии. Таково было распределение войск во Франции, и каждый знал, куда ему идти, в Англию или в Кастилию.
Англия в это время находилась в большей опасности, чем когда восстали и пошли на Лондон крестьяне под руководством Джека Стро, о чем я уже рассказывал ранее. Нобли и дворяне в то время были единодушны в своей поддержке короля, но теперь между ними были серьезные разногласия. Король поссорился со своими дядями, Йорком и Глостером, а они, как говорили, были равно недовольны королем из-за интриг герцога Ирландского, единственного наперсника короля. Народ во многих городах и местечках заметил эти ссоры и самые мудрые страшились возможных последствий, но над ними легкомысленно смеялись и говорили, что все это от зависти дядей короля, поскольку корона находится не на их головах. Но другие говорили: «Король сам молод и питает доверие к самым юным. Для него было бы лучше, если бы он больше советовался со своими дядями, ибо они могут желать только благополучия для страны, а не как этот герцог Ирландский, который ничего ни о чем не знает, и который никогда не видел боя». Так Англия была разделена, близились великие бедствия, о чем было хорошо известно всем во Франции и это побуждало французов спешить со своими приготовлениями для вторжения, чтобы добавить неприятностей англичанам. Английские прелаты также находились в ссоре друг с другом - архиепископ Кентерберийский с архиепископом Йоркским, который происходил из рода Невиллей. Они смертельно ненавидели друг друга из-за того, что лорд Невилл был назначен лейтенантом Нортумберленда, в предпочтении перед сыновьями графа Нортумберленда, сэра Генри и сэра Ральфа Перси. Архиепископ Йоркский, который был одним из членов королевского совета, сумел заполучить это место для своего брата через посредство герцога Ирландского.
Как только англичане узнали, что лагерь около Слиеса брошен, и вторжение отложено, то по всей Англии возник великий ропот. Те, кто хотели зла, говорили: «Что сталось с нашими великими предприятиями и нашими доблестными капитанами? Вот если бы были живы наш славный король Эдуард и его сын принц Уэльский! Мы вторгались во Францию и давали отпор нашим врагам так, что они боялись высунуться и не рисковали вступать с нами в бой. А когда они так делали, то их разбивали. Что за славный поход совершил счастливой памяти наш король Эдуард, когда, высадившись в Нормандии, совершил поход через всю Францию! После многих битв и других славных дел, он разбил короля Филиппа и всю французскую мощь при Креси, и прежде чем вернуться домой еще и взял Кале. Где рыцари и принцы Англии, которые могли бы сейчас совершить такие дела? Не совершил ли подобное принц Уэльский, сын этого славного короля, который взял в плен французского короля и разбил его армию при Пуатье, имея при этом, меньше сил, чем было у этого короля Иоанна? В те дни нас боялись, и наша слава распространялась за наши пределы повсюду, где ценилось рыцарство. Но сейчас мы должны молчать, поскольку они не знают как вести иную войну, кроме как против наших карманов. Вот к этому они вполне готовы. Во Франции сейчас правит всего лишь дитя, и все же он задал нам больше хлопот, нежели кто-либо из его предшественников, и показал добрую смелость и намерение вторгнуться к нам. Это не его вина, но его советников, что он не смог осуществить эту попытку. Мы видели времена, когда, если становилось известным, что такой флот собирается в Слиесе, то добрый король и его сыновья спешили на него напасть. Но в наши дни нобли наслаждаются бездельем и остаются в мире. Но нас жить в мире они не оставляют, как только что-то появляется в наших кошельках. Мы видели время, когда совершались завоевания во Франции, и с нас не требовали налогов, но все были богаты от взятой во Франции великой добычи. Что сталось с неисчислимыми специально собранными суммами, а также с деньгами от текущих налогов? Они, должно быть, растрачены или расхищены. Мы должны знать, как управляется страна, и кто является королевскими советниками. Это неправильно, что на такие вещи больше не обращается внимания. Ведь наша страна не столь богата, и не способна нести такую ношу, как Франция, у которой всего имеется в изобилии. Кажется также, что мы стали слабее в разумении и в энергии, так же как и в смелости. Ведь раньше мы знали о том, что намечают французы, и каковы их планы, еще за несколько месяцев, прежде чем они могли их осуществить и, благодаря этому, мы были готовы им противостоять. Теперь же мы не только ничего не знаем о том, делается во Франции, но зато они хорошо осведомлены о том, что происходит здесь, будь то секретные дела в нашем совете, а мы не знаем, кого в этом обвинять. Но должен придти день, когда все это станет явным. Ведь в совете есть тайный изменник, и чем скорее будет известно, кто это, тем лучше. Мы не можем откладывать это слишком долго, ибо, когда это станет известным, то уже будет поздно что-либо исправлять». Такие разговоры были повсеместно, не только между рыцарями и оруженосцами, но и среди обитателей многих городов, и из-за этого королевство оказалось в большой опасности.
Рыцари и оруженосцы, которых призвали для обороны королевства, теперь требовали свою плату, и были затребованы новые большие суммы, чтобы оплатить траты короля и его совета, сделанные ими для обороны страны от французского вторжения. Для того, чтобы рассмотреть вопрос об обложении всей страны всеобщим налогом для удовлетворения всех этих требований, в Лондоне был созван парламент, состоявший из ноблей, прелатов и общин. Парламент был отложен для переезда из Лондона в Вестминстер, где собрались его члены, а также множество других людей, которые пришли, чтобы услышать новостей. Король и два его дяди, Йорк и Глостер, также присутствовали там. В парламенте держали речи по вопросу финансов и короля уверяли, что в королевской казне не хватает достаточных средств, даже если сэкономить на обычных тратах короля. Совет сказал, что если они хотят выплатить те громадные суммы, которых стоила оборона королевства, то нет других средств, кроме как обложить всю страну всеобщим налогом. Депутаты от архиепископства Кентерберийского, епископств Норвич и Варвик, графств Девоншир, Хэмпшир и Уилтшир с готовностью на это согласились, так как они лучше других знали, что было сделано и тревожились более тех, кто жил подальше - в Уэльсе, Бристоле и Корнулле. Депутаты из тех мест волновались и говорили: «Мы никогда не видели, как враги приходят в эту страну. Поэтому, зачем нас подвергать такому тяжелому налогу и ничего не делать?» «Да, да, - отвечали другие, - пусть они позовут на королевский совет архиепископа Йоркского и герцога Ирландского, которые получили от коннетабля 60 тысяч ливров в качестве выкупа за Жана Бретонского. Это должно было быть использовано для общей пользы королевства. Пусть они позовут сэра Саймона Барли, сэра Уильяма Элмхэма, сэра Томаса Бэнда (Band), сэра Роберта Тресильяна и сэра Джона Бошампа, которые управляют королем. Если они дадут правдивый отчет о собранных в Англии суммах или если их заставят это сделать, то будет более чем достаточно денег, чтобы покрыть все траты, а бедные люди смогут остаться в мире».
Дядям короля было очень приятно, когда эти речи были обращены к ним, поскольку тех, кого в них называли, не были дружественны их интересам и были противниками того, чтобы дяди получали какую-либо благосклонность двора. Они поощряли такие дискуссии и для того, чтобы добиться популярности говорили: «Добрым людям, что держат такие речи, дан добрый совет в их желании иметь отчет об устройстве финансов и в отказе от уплаты налогов. Ведь по доброй правде, в кошельках короля или тех, кто им управляет, наличных достаточно». Постепенно эти разногласия очень усилились, и много людей высказалось против любого нового налогообложения, и смелость их речей возросла, когда они увидели, что дяди короля, архиепископ Кентерберийский и графы Солсбери и Нортумберленд, вместе со многими другими великими баронами их поддерживают. Поэтому министры отказались от налога и сказали, что в этом деле ничего нельзя сделать до Михайлова дня, когда парламент соберется вновь.
Те рыцари и оруженосцы, которые ожидали своей платы, были очень разгневаны на короля и его совет за это разочарование, а министры успокаивали их, как только могли. Когда парламент закрылся, и его члены разъехались по разным дорогам, ни король не попрощался со своими дядями, ни они с ним. Королю был дан совет удалиться на время в Уэльс до более благоприятных обстоятельств, на что он согласился и покинул Лондон, не попрощавшись ни с кем. Он взял с собой весь свой совет, за исключением архиепископа Йоркского, который вернулся в свой диоцез. Для него было удачей поступить так, а иначе бы с ним бы случилось тоже, что и с остальными королевскими советниками, как я о том расскажу в этой повести. Но я должен рассказать про Францию столько же, сколько и про Англию, когда предмет того требует.
Глава 65
Коннетабль Франции со своими соратниками делает приготовления для вторжения в Англию. Герцог Бретонский фактически срывает эту экспедицию.
Когда наступило благоприятное время года, и пришел очаровательный месяц май, года Господа нашего 1387-го, в то время, пока герцог Ланкастер в союзе с португальским королем завоевывал Галисию и, не встречая сопротивления, опустошал Кастилию, в это самое время, как я о том уже говорил, во Франции совершались огромные приготовления для вторжения в Англию. Коннетабль собирался в Трегье в Бретани, а граф де Сен-Поль, сеньор де Куси и адмирал Франции в Арфлере. Под их командованием насчитывалось 6 тысяч латников, 2 тысячи арбалетчиков и 6 тысяч крепких варлетов, с которыми они намеревались высадиться в Дувре и Оруэле. Было приказано, чтобы никто не садился на суда, если у него нет подобающих доспехов и провизии на три месяца. Там был цвет рыцарства, и в изобилии имелись овес и сено для коней. Командующие назначили день для отплытия, который уже почти наступил, а их слуги были очень заняты работой в Слиесе, отправляя все припасы и другие необходимые предметы в два порта, Трегье и Арфлер. Воинам под командованием графа де Сен-Поля и адмирала авансом заплатили за 15 дней вперед, но они все еще находились на берегу, и ежедневно прибывали те, кому надо было ехать издалека. Все находилось в таком состоянии, что никто не мог себе и представить, что ничего не состоится. Однако экспедиция была сорвана, и не по вине капитанов, но из-за экстраординарнейшего события, которое случилось в Бретани. Французский король и его совет были на это очень разгневаны, но поскольку они не могли ничего изменить к лучшему, то вынуждены были, насколько могли, вытерпеть все и действовать разумно, поскольку в тот момент не могли за это отомстить. В это же время королю были привезены и другие новости из Германии, о которых я еще расскажу в надлежащее время и в надлежащем месте. Но сейчас я упомяну о Бретани, поскольку это случилось прямо в тот момент, хотя события, произошедшие в Германии, в конце концов, обошлись и дороже.
Поскольку это хроника, а не история, то я просто рассказываю о том, что такие-то и такие-то события происходили в такое-то время. Я не углубляюсь далеко в это дело, которое было очень жутким и смертельным. Будьте уверены, что я мог что-нибудь пропустить, если бы этого захотел, но я так не делаю, но только рассказываю о фактах, раз Бог дал мне жизнь, способности и свободное время, чтобы детально описать этот предмет для хроники и для истории. Вы уже видели, в разных частях этой истории, как мессир Жан де Монфор, называемый герцогом Бретонским (он и на самом деле им был, но по праву завоевания, а не по праву наследования), насколько это было в его власти, всегда поддерживал англичан против Франции. У него была причина быть на их стороне, ведь они вели ради него войну, и без их помощи он бы никогда не победил бы при Орэ и вообще бы нигде. Вы также знаете из этой истории, что герцог Бретонский не имел власти ни над большей частью своих ноблей, ни над главными городами. В частности, ему отказывали в повиновении мессир Бертран дю Геклен, пока он был жив, мессир Оливье де Клиссон, коннетабль Франции, сеньоры де Бомануар, де Лаваль, де Рэ, де Дино (de Dinaut), виконт де Роан и сеньор де Рошфор. И какого пути не придерживались бы эти сеньоры, все герцогство следовало их примеру. На самом деле, они и хотели бы его поддерживать против кого угодно, но только не против Франции, и я должен правдиво сказать, что бретонцы всегда славно защищали честь Франции, что должно быть очевидным любому, кто читал эту историю. Но пусть не говорят, что я искажаю истину в пользу графа Ги де Блуа (который побудил меня начать эту историю и, к моему удовлетворению, заплатил за нее), из-за того, что тот приходился племянником законному герцогу Бретонского. Ведь граф Луи Блуасский был двоюродным братом Св. Карла, который и был истинным герцогом, пока был жив 2. Это не так, я буду говорить только правду и идти вперед прямым путем, не крася одну сторону более чем другую, и этот славный принц, который был моим патроном, никогда не желал, чтобы я поступал иначе.
Но вернемся к моему предмету. Вы читали о том, как герцог Бретонский, обнаружив, что не может управлять своими подданными, стал их подозревать и бояться, как бы они его не арестовали и не заточили в одной из тюрем французского короля. Он уехал из Бретани в Англию вместе со своим двором и своей герцогиней мадам Жанной, дочерью доброго рыцаря сэра Томаса Холланда. Проведя там некоторое время, он переехал во Фландрию, где свыше полутора лет жил у своего двоюродного брата, графа Людовика, до тех пор, пока его родная страна не стала к нему более благосклонной и не послала за ним, чтобы он вернулся. Однако и после его возвращения, некоторые города продолжали оставаться мятежными, особенно Нант. Но все бароны, рыцари и прелаты покорились ему, за исключением тех, кого я назвал выше. Чтобы заставить их покориться, опираясь на нескольких главных городов, согласившихся с его планами, а также для того? чтобы доставить беспокойство французскому королю и его совету, которые хотели обложить Бретань такими же налогами, как и другие французские провинции и Пикардию, чего ни он, ни его страна не желали сносить, он затребовал в помощь от английского короля латников и лучников, уверяя совет Англии, что если король или один из его дядей придет в Бретань с достаточным войском, то вся страна будет им открыта и будет готова их принять.
Король Ричард и его совет очень обрадовались, получив эти сведения, которые показались им столь добрыми, что они не могли сделать ничего лучшего, как принять предложение, раз сама Бретань столь настроена в их пользу. Они снарядили туда графа Беккингема с 4 тысячами копий и 8 тысячами лучников, которые высадились в Кале, прошли сквозь французское королевство, не встречая никакого сопротивления, хотя и часто предлагали битву, как вы о том уже читали. Когда они пришли в Бретань, то ожидали найти все готовое для их приема, ведь они прошли долгую дорогу. Но все было полной противоположностью тому, что было обещано, поскольку советники герцога столь разумно повели дела, что сумели заключить мир с юным французским королем. Если бы Карл V был бы жив, то это произойти не могло, поскольку он слишком сильно его ненавидел. Герцог Бургундский, который в то время был главой французского правительства, очень способствовал заключению этого соглашения, по просьбам своей герцогини, приходившейся очень близкой родственницей герцогу Бретонскому. Вследствие этого, он был вынужден разорвать соглашения с англичанами из-за невозможности для него их соблюдать. Ведь в деле войны с Францией бретонцы никогда не стояли твердо на английской стороне. У них никогда не было и не могло возникнуть таких намерений. Англичане были вынуждены располагаться сами в Ванне и его окрестностях, и терпеть жесточайшую нужду и бедность, что погубило многих их людей и всех их коней. Когда они покидали Бретань, то были сильно недовольны герцогом, и более других, граф Беккингем. Вернувшись в Англию, он высказал столь тяжкие обвинения против него перед королем, герцогом Ланкастером и советом, что они решили отпустить на свободу Жана Бретонского, доставить его в Бретань и вести от его имени войну против герцога. Они говорили так: «Мессир Жан де Монфор хорошо знает, что обязан своим герцогством исключительно нам, поскольку без нашей помощи он бы никогда не смог бы им овладеть. И он так мило нам за это отплатил, оставив нашу армию в изнеможении и в голоде и заставив наше казначейство понести бесплодные траты. Мы должны дать ему почувствовать, что значит его неблагодарность, и мы не можем лучшим образом отомстить за себя, нежели отпустить на свободу его соперника, высадить его в этой стране, где города и замки откроют ему ворота и выгонят другого, который так нас обманул».
Это решение было принято единодушно. Жан Бретонский предстал перед советом, и ему сказали, что его отпустят на свободу, отвоюют для него герцогство Бретань и женят его на мадам Филиппе Ланкастер, при условии, что Бретань будет держаться как фьеф от Англии, и что он принесет королю за нее оммаж. Он отказался одобрить такие условия. Он действительно, принял бы мадам, но безапелляционно отказался вступать в любое соглашение, враждебное Франции, даже если он останется пленником до конца своих дней. Услышав это, совет охладел в своем желании давать ему свободу и поместил под стражу мессира Томаса д'Обресикура. Об этом я уже рассказывал, но сейчас к этому возвращаюсь по причине того, что случилось в Бретани, и что было следствием всего этого. Ведь герцог хорошо знал, что он находится в немилости у всей Англии и очень тревожился по поводу тех опасностей, которые могли ему из-за этого угрожать – из-за того, что герцог Беккингем и его армия, в нарушение всех договоренностей, были вынуждены терпеть такое к себе обращение. Ни король Англии, ни его дяди, больше не писали ему дружеских писем, как они это делали до экспедиции герцога Беккингема. Его тревога сильно возросла, когда он узнал, что из Англии вернулся этот Жан Бретонский, и говорили, что англичане дали ему свободе в отместку за это его поведение.
Поэтому герцог решился одним смелым ударом вернуть себе благосклонность англичан и сделал это столько тайно и своевременно, что англичане должны были его благодарить. Он знал, что нет на земле человека, которого они ненавидят и страшатся больше, чем мессира Оливье де Клиссона, коннетабля Франции. Ведь, по правде, его думы денно и нощно занимали мысли, как бы навредить Англии. Он был одним из тех, кто предложил начать великое вооружение в Слиесе и был главным распорядителем тех войск, что готовились в Трегье и Арфлере. Поэтому герцог, чтобы угодить англичанам и показать, что он не сильно зависит от французов и не любит их, решил помешать тому, чтобы намечаемое вторжение в Англию возымело эффект. Но он не запрещал своим подданным участвовать в этом нападении под угрозой конфискации их земель, поскольку это слишком явно раскрыло бы, на какой стороне он находится. Он стал действовать более скрытно и решил, что не сможет сделать лучше, нежели арестовать коннетабля. Он не боялся его семьи, так как для него она не была достаточно могущественной. Ведь у коннетабля было лишь две дочери, одна замужем за Жаном Бретонским, а другая за виконтом де Роаном. Он мог легко противостоять им, и если бы всего лишь один из этих баронов был бы убит, то никто и не смог бы вести против него войну.
Глава 66
Герцог Бретонский созывает своих баронов и рыцарей в Ванн. Мессир Оливье де Клиссон и сеньор де Бомануар заточены в замке Эрмин и их жизни находятся в великой опасности.
Чтобы осуществить свой план герцог Бретонский назначил в Ванне собрание великого парламента, и разослал очень дружеские письма своим баронам и рыцарям, прося их на нем присутствовать, но особенно он убеждал в этом коннетабля Франции, добавив, что он жаждет его видеть больше, чем всех остальных. Коннетабль никак и не думал уклоняться, поскольку теперь герцог был его признанным сеньором, и он хотел быть у него в милости. Поэтому он приехал в Ванн, так же как и огромное множество других баронов. Собрание было многочисленным и длилось какое-то время, и на нем обсуждались многие вопросы, связанные с герцогом и со страной, но намеченного вторжения в Англию не касались, так как герцог делал вид, что ничего об этом не знает и придерживался строгого молчания. Парламент проходил в замке де-ла-Мотт в Ванне, где герцог дал величественный обед в честь бретонских баронов и продержал их в увеселениях и в дружеских беседах до ночи, когда они вернулись в места своего ночлега в окрестностях города. На этом обеде присутствовала большая часть бретонских баронов. Ближе к концу герцог выказывал им самые дружеские чувства, но на сердце у него были другие думы, неизвестные никому кроме тех, кому он тайно открылся. Коннетабль Франции, к удовольствию бретонских рыцарей, и поскольку он считал, что его должность этого требует этого, пригласил всех, кто обедал с герцогом отобедать с ним назавтра. Одни пришли, но другие поехали домой, чтобы попрощаться со своими женами и семьями, так как намерением коннетабля было, уехав из Ванна, отправиться в Трегье и погрузиться на суда своего флота, который был уже готов. Все это герцог знал, но не сказал ни одного слова, так как он хотел, чтобы все верили, что он об этом не знает. Когда герцог вошел в дом коннетабля и об этом было объявлено, то все, как и полагается, встали и любезно приветствовали его так, как положено приветствовать своего сеньора. Он вел себя самым дружеским образом и сидя среди них, ел и пил и выказывал им самые дружеские знаки внимания, какие когда-либо делал до этого. Он говорил: «Мои дорогие судари, друзья и товарищи, Бог сделал так, что вы можете приезжать ко мне и уезжать обратно с равным удовольствием, и что вы можете совершать такие воинские подвиги, которые вас удовлетворят и принесут вам выгоду и славу». «Пусть Бог воздаст вам то же самое, и мы самым смиренным образом благодарим вас за то, что вы столь любезно пришли к нам, чтобы повидать перед отъездом».
Вы должны знать, что те дни герцог Бретонский строил около Ванна очень красивый и крепкий замок, который назывался замок Эрмин (Ermine), и его строительство было почти завершено. Желая схватить коннетабля, он сказал ему, сеньору де Бомануару и другим барона: «Мои дорогие судари, я прошу, чтобы перед тем, как вы покинете эту страну, вы бы пришли и посмотрели мой замок Эрмин, чтобы увидеть, что я делаю и посмотреть те планы, которые я намерен осуществить». Они все приняли его приглашение, поскольку его поведение было столь любезным и открытым, что они никак не могли подумать, что он затеял что-то недоброе. Они сопровождали герцога верхом в поездке в замок, и когда прибыли, то герцог, коннетабль, сеньоры де Лаваль и де Бомануар спешились и прошли в его апартаменты. Герцог водил коннетабля под руку из палаты в палату, повсюду, даже в подвалы, где ему было предложено вино. Когда он уже провел их по всему замку, то они подошли к башне и, остановившись у входа, герцог сказал: «Мессир Оливье, нет человека по эту сторону моря, который разбирается в каменной кладке лучше вас. Поэтому, прошу вас, войдите и осмотрите хорошенько стены, и если вы скажете, что они построены надлежащим образом, то они так и останутся, а если нет, то они будут заменены». Коннетабль, не думая ничего дурного, ответил, что с радостью это сделает и пожелал пропустить герцога первым. «Нет, - сказал герцог, - ступайте сами, а я пока немного переговорю с сеньором де Лавалем». Коннетабль, желая выполнить поручение, вошел в башню и поднялся по лестнице. Когда он прошел первый этаж, то несколько вооруженных людей, поставленных в засаде и знавших, как им надо действовать, закрыли за ним дверь и пошли вслед за коннетаблем. Они его схватили, проволокли в комнату и наложили на него три пары кандалов. Пока они это делали, то говорили: «Монсеньор, простите нам то, что мы делаем. Ведь мы должны повиноваться строгим приказам герцога Бретонского 3». Если коннетабль был напуган, то в этом нет ничего удивительного, но он не должен был удивляться, поскольку со времен ссоры между ним и герцогом, он никогда не приезжал к нему, хотя ему было послано много приглашений и охранных грамот. Он боялся доверяться герцогу, в котором был уверен, что если приедет, то увидит последствия его ненависти, которая сейчас и вспыхнула.
Когда стоявший у входа в башню сеньор де Лаваль, услышал и увидел, как дверь стремительно закрылась, то испугался, что это может быть какой-нибудь заговор против его свояка. Он повернулся к герцогу, который выглядел бледным как смерть, что подтвердило ему, что здесь что-то не так. Он сказал: «О, монсеньор, ради Бога, что происходит? Не применяйте силы к коннетаблю». «Сеньор де Лаваль, садитесь на своего коня и ступайте отсюда. Вы можете уехать, когда пожелаете. Я хорошо знаю, что я делаю». «Монсеньор, - ответил сеньор де Лаваль, - я никогда не уеду без своего свояка коннетабля». При этих словах подошел сеньор де Бомануар (которого герцог очень ненавидел) и спросил, где коннетабль. Герцог, достав кинжал, подошел к нему и сказал: «Бомануар, не хочешь ли ты, чтобы с тобой обошлись также как с твоим хозяином?» «Монсеньор, - ответил Бомануар, - я полагаю, что мой хозяин не может быть в хорошем положении». «Я еще раз спрашиваю тебя, не хочешь ли ты, чтобы с тобой поступили также как с ним». «Да, монсеньор», - сказал де Бомануар. Тогда герцог взял свой кинжал за кончик и сказал? «Хорошо, Бомануар, раз ты хочешь стать таким же, как он, то тебе надо выколоть один глаз» 4. Сеньор де Бомануар, видя по выражению лица герцога, что дела обернулись плохо, упал на колени и сказал: «Монсеньор, я придерживаюсь того мнения, что благодаря вашей чести и благородству вашего ума, вы, если это угодно Богу, никогда не будете поступать иначе, чем правильно. Мы полагаемся на ваше милосердие и пришли сюда только для того, чтобы составить вам компанию и по вашей собственной просьбе. Поэтому не бесчестите себя, выполняя какой-то дикий план, если таковой есть в ваших мыслях. Ведь впоследствии вы можете раскаяться». «Иди, иди, - ответил герцог, - ты ничем не лучше и не хуже, чем он». Затем его арестовали те, кто предварительно получил приказы герцога. Бомануара проволокли в комнату и наложили на него три пары железных оков. Как вы можете себе представить, он был сильно испуган, поскольку знал, что герцог любит его также мало, как и коннетабля, но этому он никак не мог помочь.
Известия о том, что коннетабль и сеньор Бомануар арестованы и посажены в тюрьму, быстро распространились по замку и по городу, но многих удивило, что сеньор де Лаваль не был посажен вместе с ними и что герцог позволил ему уехать, когда бы он того захотел. Заключение коннетабля в тюрьму изумило всех, кто об этом слышал, и не без причины, ведь говорили, что герцог его ненавидит столь сильно, что предаст его и его сотоварища смерти. Герцога очень сильно порицали все рыцари и оруженосцы, узнававшие об этом. Они говорили: «Что ни один принц никогда не бесчестил себя так, как это сделал герцог Бретонский. Он пригласил коннетабля к себе на обед, тот принял приглашение, приехал в его дворец пил его вино. Затем его попросили осмотреть это здание, в котором он и был арестован. Никогда не слыхано ничего подобного. Что герцог думает с ним делать? Он ведет себя бесчестно, ведь никогда не было более бесчестного поступка, и впредь никто не будет доверять государям, раз герцог поступил столь предательским образом и предательскими средствами, заманив этих славных мужей в свой замок, где и посадил их в тюрьму. Что на это скажет король Франции? И особенно по поводу того, что вследствие этого поступка он должен будет отложить намеченное вторжение в Англию. Нельзя было и подумать о таком злодеянии. Сейчас ему нанесена в сердце незабываемая обида. Слышал ли о подобном кто-либо в Бретани или где-либо еще?
Если бы такое совершил бедный рыцарь, то он был бы на веки опозорен. К кому любой человек может питать доверие, как не к своему сеньору, который обязан поступать справедливо и исправлять такие ошибки, на которые могут жаловаться вассалы? Кто может принять на себя воздаяние за это деяние или кто способен на это, кроме как король Франции? Теперь герцог открыто показал свою приверженность англичанам и что он намерен помогать им, предотвратив своим деянием намеченную против них экспедицию. Что должны в этот момент делать бретонские рыцари и оруженосцы? Почему они немедленно не покинули свои дома и не поспешили осадить замок Эрмин, чтобы запереть в нем герцога и не уходить оттуда, пока возьмут его, живого или мертвого и не доставят его, как фальшивого и неверного принца, к французскому королю, чтобы тот наказал его по заслугам». Так говорили те рыцари, что присутствовали на парламенте и которые еще не покинули Ванн и эту часть страны, но они очень боялись, как бы герцог и их не предал бы смерти. Другие говорили: «Сеньор де Лаваль все еще находится с герцогом и предотвратит это. Ведь он столь мудр и разумен, что обуздает гнев герцога». Действительно, он так и сделал. Ведь если бы он не постарался изо всех сил, то нет сомнений, что коннетабль, будь у него хоть тысяча жизней, был бы убит этой ночью.
Глава 67
Благодаря стараниям сеньора де Лаваля, коннетабль де Клиссон получает свободу после уплаты большой суммы денег и передачи герцогу Бретонскому несколько своих замков.
Можно действительно поверить, что коннетаблю было нелегко, когда он обнаружил себя пойманным в ловушку и находящимся в оковах. Его сторожили тридцать человек, которые не могли его утешить, поскольку они повиновались только приказам герцога. Про себя он уже считал себя мертвецом, так как не имел ни малейшей надежды, что кто-нибудь придет к нему на помощь. Вокруг него три раза обернули цепи и вытянули его на полу. Герцог хотел то отрубить ему голову, то утопить, и одна из этих казней и была бы осуществлена, если бы не было сеньора де Лаваля. Когда он услышал, что герцог отдал приказ об убийстве коннетабля, то упал перед ним на колени и с поднятыми руками и слезами сказал: «О, монсеньор. Бога ради, подумайте получше на этот счет. Не поступайте жестоко с моим свояком коннетаблем. Он не заслуживает смерти. Сделайте одолжение и расскажите мне, как случилось, что он восстановил вас против себя. Я клянусь, что каково бы ни было его преступление, он даст вам такое возмещение, вещами или владениями, или я дам его вместо него, или дадим мы оба, и дадим столько, что это превзойдет все, что вы можете представить. Или осудите его на что-либо другое, но только не на смерть и не на тюремное заключение. Помните, во имя Бога, монсеньор, как вы обучались вместе, в одном дворце с герцогом Ланкастером, который является столь верным и доблестным принцем, какого еще никогда не было, и даже не было равного ему. Ради Божьего милосердия, вспомните, монсеньор о том, как в прежние времена, до того времени, пока он не заключил свой мир с Францией, он всегда служил вам верно. Он помог вернуть вам ваше герцогство, и вы всегда находили его готовым поддержать вас на поле боя и в совете. Если у вас нет какой-либо причины, которая обнаружилась только что, и которая вызвала ваш гнев, то он не заслуживает смерти». «Сеньор де Лаваль, - отвечал герцог, - позвольте мне действовать так, как мне угодно. Клиссон так часто вызывал мой гнев, что сейчас необходимо дать ему его почувствовать. Ступайте своей дорогой, я ничего не хочу вам делать. Дайте мне показать свою жестокость, так как я решил, что он должен умереть». «О, монсеньор,- отвечал сеньор де Лаваль, - умерьте свой гнев и выслушайте резоны. Если вы вот так казните его, то не будет ни одного государя, кроме вас, который бы так сам себя обесчестил, и не будет в Бретани ни рыцаря, ни оруженосца, ни честного человека, который вас смертельно не возненавидит и сделает все от него зависящее, чтобы изгнать вас из вашего герцогства. Ни английский король, ни его совет не поблагодарят вас. И как же вы, вот так можете сами себя обесчесть из-за жизни одного человека? Из любви к Богу, измените ваше намерение, поскольку то, что вы хотите сделать не только не доброе дело, но и бесчестное. Будет позором так казнить такого великого барона и такого славного рыцаря, как сеньор де Клиссон, и если вы так поступите, то это будет расценено как предательство и на вас падет позор перед Богом и всем миром. Вы пригласили его отобедать с вами - он пришел. Затем вы послали за ним самым дружелюбным образом и пожелали, чтобы он сопровождал вас на этой стройке. Он это сделал. Он повиновался каждому вашему приказу и пил ваше вино, и неужели вся эта благосклонность, что вы ему выказывали, всего лишь покрывала ваше предательство, и была средством, чтобы лишить его жизни? Если вы так поступите, то не будет никогда сеньора обесчещенного более вас. Весь мир возненавидит вас, обвинит вас в этом, и будет вести против вас войну. Но раз ваша ненависть к коннетаблю столь сильна, то я скажу вам, как следует поступить. Вы дадите ему свободу в обмен на большую сумму флоринов. Это можно утрясти, и если он держит какие-нибудь замки, что вы считаете своими, то пусть он передаст их вам, а я буду его поручителем за должное исполнение того, на что вы сможете согласиться».
Когда герцог Бретонский услышал, что к нему так обращается сеньор де Лаваль, и не на мгновение не оставляет его, так как он неотступно следовал за ним всю ночь, то немного успокоился и, поостыв, сказал: «Сеньор де Лаваль, вы сослужили величайшую службу своему свояку. Ведь я знаю, что он - человек, которого я ненавижу больше всего на свете, и если бы вас здесь не было, то он бы не дожил до сегодняшнего утра. Но ваше красноречие спасло его. Идите к нему и спросите, не хочет ли он заплатить 100 тысяч ливров, поскольку я не приму никакую другую гарантию, кроме денег, и сдать мне 3 замка и один город, а именно: замки Шато-Брок (Chateau Broc), Шато-Жосслен (Chateau-Josselin), Ламбаль (Lamballe) и город Жюгон (Jugon). Когда он заплатит свой выкуп и передаст их мне, или когда я смогу послать туда людей, чтобы вступить ими во владение, то тогда я отпущу его на свободу» 5. «Монсеньор, - ответил сеньор де Лаваль, - я приношу вам тысячу благодарностей за то, что вы столь любезно прислушались к моим мольбам. Будьте уверены, что все, что вы требуете, будет вам дано. Город и замки будут переданы, а деньги уплачены, еще до того, как я покину это место». Сеньор де Лаваль был сверх меры обрадован, когда нашел, что его собрата можно освободить из тюрьмы и избавить от смерти. Он приказал открыть ворота башни, что не могло быть сделано иначе как по приказу герцога и, поднявшись по лестнице, нашел коннетабля в большой тревоге (ведь тот каждую секунду ожидал казни) и в тройных оковах. Но когда он увидел сеньора де Лаваля, то воспарил духом, так как понял, что можно заключить какое-то соглашение. Сеньор де Лаваль сказал стражникам: «Снимите оковы с моего брата Клиссона, а затем я буду с ним говорить» и, обращаясь к коннетаблю, сказал: «Дорогой брат, согласны ли вы на все, что я смог сделать?» «Да, брат», - ответил коннетабль. С этими словами оковы были сняты. Сеньор де Лаваль отвел его в сторону и сказал: «Брат, я с большим трудом спас твою жизнь, но это при условии, что ты заплатишь, прежде чем покинешь это место 100 тысяч ливров и сдашь герцогу три замка и свой город Жюгон, а иначе ты не получишь свободы». «Я согласен на все это», - ответил коннетабль. «Ты прав, брат», - сказал сеньор де Лаваль. «Но, - сказал коннетабль, - кто поедет в Клиссон или куда-то еще, чтобы собрать деньги? Я полагаю, дорогой брат де Лаваль, что за это должен взяться ты». «Нет, - ответил сеньор де Лаваль, - я не покину этот замок, пока ты не будешь со мной. Ведь я слишком хорошо знаю жестокий характер герцога, и из-за каких-нибудь глупых разговоров, касающихся тебя, которые он сможет услышать, он может пожалеть о сделке, когда я уеду, и тогда все погибнет». «И кого же мы можем послать туда?» - спросил коннетабль. «Сеньора де Бомануара, - ответил его зять, - мы пошлем его, поскольку он является пленником, таким же, как и ты. Он и займется тем, чтобы собрать все деньги». «Хорошо, - сказал коннетабль, - спускайся по ступенькам и распорядись так, как считаешь нужным».
Глава 68
Сеньор де Бомануар отпущен на свободу герцогом Бретонским, чтобы собрать выкуп за коннетабля. Коннетабль обретает свободу после сдачи оговоренных замков. О заключении коннетабля становится известно при французском дворе.
Сеньор де Лаваль не терял времени и пошел в палату графа, который только разделся, чтобы лечь, поскольку не спал всю ночь. Войдя, он поклонился и сказал: «Монсеньор, вы должны отпустить на свободу сеньора де Бомануара, чтобы брат Клиссон мог с ним поговорить, так как именно он должен отправиться за деньгами и передать вашим людям владение замками и городом». «Хорошо, - ответил герцог, - пусть с него снимут железо и пусть их поместят в одной комнате. Я бы хотел, чтобы выполнением договора занялся ты, поскольку сам я не хочу их видеть. И когда я немного посплю, то вернись ко мне, и мы еще поговорим на этот счет». «Очень хорошо, монсеньор», - сказал сеньор де Лаваль и покинул спальню в сопровождении двух рыцарей, которые провели его туда, где был заточен сеньор де Бомануар. Он ежечасно ожидал казни, и как он впоследствии признавался, когда открылась дверь, он подумал, что пришли вести его на казнь. Увидев сеньора де Лаваля, он немного приободрился и еще больше, когда тот сказал: «Радуйся, сеньор де Бомануар, тебе дарована свобода». После этого оковы были сняты, и он был препровожден в комнату, где находился коннетабль, и их поместили вместе. Было принесено вино и много еды, и всему двору было очень приятно, когда стало известно о том, как пошли дела, и что все должно кончиться хорошо. Всем было очень неприятно быть свидетелями того, что произошло с коннетаблем и сеньором де Бомануаром, но они не могли этому помочь, так как были связаны обязанностью повиноваться приказам своего сеньора, правильные они или нет. С того времени как был поднят подъемный мост и закрыты ворота, ни один человек не вступал в замок (так как ключи находились в спальне герцога) до тех пора, пока тот не проснулся, что произошло не ранее 9 часов. Это тревожило тех оруженосцев и варлетов, что ждали снаружи замка, и не знали, что об этом думать. Новости происшедшем были уже доставлены в Трегье, где говорили так: «Знаете ли вы, что случилось? Герцог Бретонский заключил в тюрьму в своем замке Эрмин коннетабля Франции, сеньора де Лаваля и сеньора де Бомануара и подозревают, что он их убьет, если уже не сделал этого». Рыцари и оруженосцы были сильно изумлены и скорбели об этом событии, говоря: «Наша экспедиция окончена, ведь мы потеряли хорошую погоду. О, коннетабль! Как несчастливо вы последовали плохому совету и позволили себя обмануть. Парламент, собранный в Ванне имел целью только заманить вас в ловушку. Ваше прежнее мнение о герцоге оказалось именно таким, как вы и говорили. Если бы даже он послал вам 500 уверений в безопасности, вам никак нельзя было соглашаться с ним, так сильно вы его подозревали. Но теперь вы просто поехали один, и поплатились за это!»
Все герцогство Бретань скорбело о таком обращении с коннетаблем и не знало, как действовать. Рыцари и оруженосцы флота говорили: «Почему мы стоим здесь? почему мы не идем и не блокируем замок Эрмин? и если он казнит коннетабля, то мы захватим его. Если он держит его в тюрьме, почему бы нам не оставаться там до тех пор, пока он его не отпустит. Ведь Бретань никогда не несла такой потери, как сейчас, когда схвачен коннетабль». Таковы были разные разговоры, но никто не двигался, так как все ждали дальнейших новостей, и все только бегали в разные стороны, чтобы их разузнать. В течение двух дней французский король и его дяди, к своему великому изумлению, узнали о том, что случилось с коннетаблем. Герцог Бурбонский в это время уже покинул двор и по дороге в Кастилию поехал в Авиньоне, так как вначале хотел увидеться с папой. Однако он, узнал об этом в Лионе, где находился также и герцог Савойский. Граф де Сен-Поль, сеньор де Куси и адмирал Франции находились как раз наготове, чтобы грузиться на корабли в Арфлере, когда узнали о том, как герцог Бретонский обманом захватил коннетабля и сеньора де Бомануара, и что сейчас все в Бретани полагают, что он предал их смерти, поскольку смертельно их ненавидел. Эти сеньоры были так изумлены при этом известии, что сказали: «Наша экспедиция окончена. Давайте распустим наших воинов и поедем в Париж, где узнаем от короля, что нам теперь надо делать». «Это хорошо, что мы должны ехать в Париж, - ответил адмирал, - но нет необходимости распускать наших воинов. Возможно, они могут понадобиться в другом месте, в Кастилии, куда идет герцог Бурбонский, или в Бретани, против герцога. Не думаете ли вы, что французский король спокойно снесет то, что произошло? Нет, ей-Богу, он так не отделается, не потеряв, по меньшей мере, 2 сотни тысяч флоринов за то оскорбление, что он нанес коннетаблю Франции, и будет счастлив, если отделается так хорошо. Кто-нибудь когда-нибудь слышал о таком поведении, которое разрушило королевскую экспедицию и помешало ему причинить вред врагам? Давайте останемся здесь два или три дня, пока не услышим еще что-нибудь из Бретани или из Парижа».
Глава 69
Герцог Бретонский диктует условия договора по сдаче коннетаблем различных замков. Экспедиции из Трегье и Арфлера сорваны. После своего освобождения коннетабль приносит жалобу французскому королю и подает в отставку с должности коннетабля.
Теперь я вернусь к герцогу Бретонскому. Немного отдохнув, он встал с постели, сам оделся и послал за сеньором де Лавалем. Тот пришел в его палату и имел с герцогом длинный разговор. Затем под диктовку герцога был написан договор, который обязывал коннетабля полностью сдать те места, о которых уже ранее было упомянуто, и передать их герцогу и его наследникам, окончательно и без права аппеляции, и этот договор должен был быть скреплен печатью коннетабля.
Сеньору де Бомануару коннетаблем было приказано ехать в его замки и город, уволить всех его чиновников и отдать владение ими тем людям, которых пришлет герцог. Вместе со сдачей этих мест, необходимо также уплатить 100 тысяч ливров. Как только ворота были открыты, сеньор де Бомануар сразу же уехал в сопровождении людей герцога, чтобы выполнить приказы коннетабля, который просил его как можно быстрее обеспечить его освобождения. От них город Ванн и вся страна, которая начала приходить в движение, узнала, что жизнь коннетабля вне опасности, и что он будет выкуплен. Все преданные ему люди очень обрадовались, и те рыцари и оруженосцы, которые наиболее горячо к нему относились, остались спокойными. Но если было бы иначе, то они решили бы окружить замок Эрмин и запереть в нем герцога, и ничего другого не сделали бы с большим рвением. Вскоре новости, словно летя на крыльях быстрее ветра, распространились повсюду. Три барона в Арфлере узнали, что опасность убийства коннетабля миновала, но что он едва избежал гибели, и для того, чтобы спасти свою жизнь, обязан сдать три своих замка и город, помимо уплаты выкупа в 100 тысяч ливров. В своем разговоре они говорили: «Дела сейчас пошли хорошо, раз его жизнь в безопасности. Что до замков и выкупа, то коннетабль вскоре их себе вернет, так как у короля есть достаточно денег для него, если он будет в них нуждаться. Все кончено, наша экспедиция подошла к концу, и теперь мы можем распустить наших людей и поехать в Париж, чтобы узнать, что намерен делать король. Мы знаем, что все вооружения в Трегье свернуты, и это ясно дает понять, что в этом сезоне не будут и пытаться что-либо сделать, и это правильно, так как коннетабль будет занят только местью за свое оскорбление, полученное от герцога Бретонского». Распустив всех латников и арбалетчиков, находившихся в Арфлере и его окрестностях, эти три сеньора отправились в Париж, где находился король. Сеньор де Бомануар был столь деятелен, что к удовлетворению герцога, в течение четырех дней передал его чиновникам владение тремя замками и городом Жюгон. Затем он собрал всю сумму выкупа и, к удовольствию герцога, его уплатил. Когда все это было сделано, сеньор де Лаваль сказал герцогу: «Монсеньор, вы теперь получили все, что требовали - три замка и Жюгон и 100 тысяч ливров. Поэтому освободите моего свояка». «Охотно, - ответил герцог, - пусть уезжает. Я даю ему свободу». После этого коннетабль был отпущен и немедленно выехал вместе с сеньором де Лавалем из замка Эрмин 6.
Оказавшись на свободе, коннетабль ненадолго задержался в Бретани, но сев на хорошего рысака, в сопровождении всего лишь одного пажа поспешил в Париж, куда приехал всего через два дня. Он остановился в своем дворце и немедленно отправился к королю и его дядям в Лувр. Его слуги и экипаж следовали за ним в прекрасной процессии. Двор уже знал о его освобождении, но еще не знал, что он уже приехал. Согласно приказу короля, двери королевских апартаментов были перед ним открыты, и когда он увидел короля, то пал перед ним на колени и сказал: «Наиуважаемый сеньор, ваш отец (да простит Бог его грехи) назначил меня коннетаблем Франции, и эту должность я честно исполнял по мере своих способностей, и никогда не было никаких жалоб против меня. Если кто-нибудь, кроме вас самих и сеньоров ваших дядей скажет противное, или что я действовал иначе, чем самым преданным образом по отношению к вам и французской короне, то я брошу тому свою перчатку». Ни король, ни кто-либо другой не ответил на эту речь. После этого коннетабль сказал: «Наиблагороднейший сеньор и король, в Бретани случилось так, что пока я исполнял свои обязанности на вашей службе, герцог арестовал меня и заточил в замке Эрмин, и он бы предал меня смерти без всякой другой причины, кроме как своей жестокой воли, если бы мне не помогли Бог и брат де Лаваль. Для того чтобы освободиться из его рук, я был вынужден сдать ему три замка и прекрасный город, помимо уплаты 100 тысяч ливров. Оскорбление и потери, которые герцог Бретонский причинил мне, самым близким образом касаются вашего королевского величества, так как вторжение в Англию, которое я жаждал предпринять вместе со своими товарищами, теперь окончено. Поэтому я отдаю в ваши руки должность коннетабля, чтобы вы могли распорядиться ей так, как вам будет угодно. Я не буду больше исполнять эту должность, поскольку не могу поддерживать ее с честью».
«Коннетабль, - ответил король, - мы уже слышали о великом оскорблении, что было вам нанесено, и которое наносит огромный ущерб нашему правосудию, так же как и всей стране. Мы созовем пэров Франции и рассмотрим, как нам поступать в данном случае. Не беспокойтесь по этому поводу, поскольку вы получите от нас достаточное правосудие, каковы бы не были последствия». Затем он взял коннетабля за руку и поднял его, сказав: «Коннетабль, мы не хотим, чтобы вы отказывались от вашей должность, но хотим, чтобы вы продолжали исполнять ее обязанности, пока мы не прикажем иное». Коннетабль вновь упал на колени и сказал: «Дорогой сир, оскорбление и бесчестие, что я перенес от герцога Бретонского, давит на мой разум так сильно, что делает меня неспособным держать эту должность, которая столь значительна, что требует привлечения всего внимания. Кроме того, я должен давать ответы и разным образом говорить с людьми, что приходят ко мне по делам. Но, в самом деле, в настоящий момент я не способен отдавать приказы, которые должен отдавать. Поэтому я умоляю вас, принять отставку и назначить на время другого, так как я всегда буду готов и буду охотно повиноваться вашим приказам». «Хорошо, сударь, - сказал герцог Бургундский, - его предложение очень хорошо. Вы должны его рассмотреть». «Я это сделаю», - ответил король, и вновь поднял его с колен.
Коннетабль почтительно подошел к герцогам Беррийскому и Бургундскому, чтобы обсудить с ними общественные дела и подробнее рассказать им о том, что произошло в Бретани, поскольку они этим очень интересовались, так как именно они управляли королевством. В ходе разговора коннетабль обнаружил, что они менее заинтересованы в этом деле, чем заставил его поверить данный ему королевский ответ. Они очень порицали его за то, что он поехал в Ванн. Он ответил, что не может дать этому никаких оправданий. Герцог Бургундский добавил: «Как вы могли думать ехать туда, когда ваш флот и рыцари и оруженосцы были готовы и ждали вас в Трегье? Кроме того, когда вы находились в Ванне и обедали с ним, почему вы не вернулись? Ведь у вас там не было дел, чтобы оставаться дольше, и что заставило вас сопровождать его в замок Эрмин?» «Монсеньор, - ответил коннетабль, - он выказал по отношению ко мне такую привязанность, что я не мог отказать». «Коннетабль, - сказал герцог Бургундский, - такая привязанность всегда неискренняя. Я считал вас умнее. Вы теперь можете идти, у дела будет благополучный конец, и мы хотим этим заняться не спеша». Коннетабль затем больше обращался к герцогу Беррийскому, но вскоре обнаружил, что эти сеньоры более равнодушны к нему, нежели король, так как он не оправдал их ожиданий. Поэтому он покинул Лувр и вернулся в свой дворец. Множество великих сеньоров парламента и совета пришли туда с визитами и утешали его. Среди них были граф де Сен-Поль, сеньор де Куси и адмирал Франции, который сказал: «Коннетабль, не падайте духом, вы сполна отомстите герцогу Бретонскому, поскольку сейчас он так сильно запятнал себя нанесенным Франции оскорблением, что может поплатиться потерей герцогства. Поезжайте и развейтесь в своем поместье Монльери 7 (Montlehery), пока мы тут будем действовать в ваших интересах. Созываются пэры Франции, и дела не останутся в таком состоянии, в каком пребывают сейчас». Коннетабль последовал этому совету и поехал в Монльери, сдав на время свою должность. Говорили, что его приемником должен был стать сеньор Ги де Тремуй, но это не так. Он был слишком умным и мудрым, чтобы принять ее через голову мессира Оливье де Клиссона.
Глава 70
Герцог Гельдернский посылает вызов Франции в пользу Англии.
На той же неделе, когда в Париж пришли новости о заключении коннетабля, были получены известия и из Германии, которые были крайне неприятны королю, его дядям и совету. Герцог Гельдернский, сын герцога Юлихского, вступил в союз с Англией, чтобы вести войну против Франции и принял от англичан ежегодную субсидию в 4 тысячи ливров.
Эту пенсию прежде получал его отец, герцог Юлихский, но отказался от нее. А его сын, который был еще совсем юным, принял ее, по обольщению английского короля и его совета, при условии, что он пошлет вызов французскому королю и будет вести против него войну со всей своей мощью. Он более склонялся к англичанам еще и потому, что уже вел войну против герцогини, а страна Брабант была на французской стороне и должна была достаться после нее герцогу Бургундскому и его детям. Когда еще были свежи новости о несчастье с коннетаблем, герцог Гельдернский, чтобы показать свою решимость и жажду воевать против Франции, прислал вызов французскому королю в письме, скрепленном его печатью, которые было очень резким и оскорбительным. Оно не было принято с удовольствием королем и его дядями, как я позже расскажу в своей истории, когда буду более подробно говорить о войнах в Бретани и в Гельдерне.
Однако король внешне не выказал признаков недовольства, но учтиво принял оруженосца, привезшего ему этот вызов. Тот был очень сильно запуган в Турнэ, когда, показав вызов провосту и главным горожанам, не захотел ехать дальше, говоря, что для выполнения его миссии совершенно достаточно того, что он привез его в такой большой город как Турнэ. Это не удовлетворило провоста, хотя Турнэ и принадлежит Франции. Он арестовал оруженосца и держал его в строгом заключении. Затем он написал герцогу Бургундскому, рассказав о том, что сделал и чтобы узнать какие будут дальнейшие распоряжения на этот счет. Герцог приказ провосту препроводить оруженосца в Париж, который определенно думал, что теперь ему не избежать смерти. Однако все обернулось противоположным образом, так как король, его дядя и двор приняли его любезно, а французский король дал ему серебряный кубок весом в 4 марки, а в нем 50 ливров. Он был хорошо принят, и для возвращения ему дали добрую охранную грамоту. Король и весь его двор сильно беспокоились по этому поводу как раз тогда, когда приехал коннетабль со своей жалобой на герцога Бретонского, и это усилило беспокойство, поскольку теперь было очевидным, что трудности появляются со всех сторон, и необходима большая мудрость и доброе чувство для того, чтобы их встречать. Несмотря на свой гнев против Гельдерна, король и его совет не хотели, чтобы коннетабль, который столь верно служил королю во Фландрии и в других местах, остался бы неотомщенным за те обиды, что претерпел от герцога Бретонского, который без тени справедливости посадил его в тюрьму и захватил его замки и город. Особенно активными в этом деле были сеньор де Куси и адмирал.
Теперь мы вернемся к герцогу Ланкстеру и к португальскому королю, которые вели удачную войну в Галисии, и расскажем об их деяниях.
Глава 71
Два бретонских капитана доблестно обороняют город Оренсе от герцога Ланкастера, а затем сдают его на предложенных англичанами на условиях.
Вы уже слышали о том, как португальские король и королева присутствовали в Энтенсе на поединке между сэром Джоном Холландом и мессиром Режиналем де Руайе. Король перед отъездом сказал герцогу Ланкастеру, что по возвращении в Порту он в течение 6 дней выступит в поход, так как его люди теперь почти готовы. Герцог приказал своей герцогине, мадам Констанции, оставаться в Сант-Яго под охраной лорда Фитцуолтера, могущественного английского барона, у которого была сотня латников и две сотни лучников. Покидая Энтенсу, он сказал: «Мадам, вы вернетесь в город Компостелла, пока португальский король, я сам и моя армия, будут искать наших врагов в Кастилии, и если мы их найдем, то сразимся, и тогда узнаем, сможем ли мы владеть какой-либо частью Кастилии». Мадам ответила: «Да исполнится воля Божья». Затем они разделились. Во избежание опасностей, герцогиню сопровождали сэр Томас Перси и сэр Эван Фитцуоррен с двумя сотнями копий, которые затем вернулись к герцогу. Сам он покинул Энтенсу и двинулся к галисийскому городу Оренсе (Orense), который не хотел признавать его права на корону. Этот город был крепким и имел гарнизон, состоящий из бретонцев, которые взялись за его оборону на свой собственный риск, и поскольку они ожидали, что герцог и его англичане туда придут, то очень многое добавили к укреплениям города. Маршал английской армии часто получал сведения о том, что жители Оренсы отказываются повиноваться герцогу, а защитные укрепления города ежедневно усиливаются. Поэтому он, в согласии с сэром Джоном Холландом, посоветовал герцогу отправиться именно туда.
Когда англичане оказалась недалеко от города, то остановились и разбили лагерь в его окрестностях. Первая ночь очень хорошей и настолько изумительно теплой (так как это было около праздника вознесения), что сеньоры разбили свои палатки и шатры в поле, под росшими там прекрасными оливковыми деревьями. Они провели среди них всю ночь и следующий день, полагая, что город сдастся сразу, не дожидаясь штурма. Горожане охотно бы так и сделали, если бы были его хозяевами, но им управляли несколько ищущих приключений бретонцев. Их командирами были два смелых капитана родом из нижней Бретани, одного звали бастард д'Олруа (d’Aulroy), а другого Пеннфор (Pennefort). Они были добрыми воинами, что проявилось в том, что они взялись за оборону Оренсы против армии герцога Ланкастера, не имея никакой поддержки со стороны. На третий день англичане, хорошо изучив эту крепость, выбрали самые слабые места для атаки, и коннетабль, маршал и адмирал приказали трубачам подать сигнал к штурму. Затем войско вооружилось и собралось на равнине. Было сформировано 4 отряда, чтобы вести атаки в 4 местах. Англичане шли медленно и в прекрасном строю, перед ними гудели трубы, и так они дошли до рвов и остановились. Во рвах не было никакой воды, но перед стенами был крепкий частокол, и столько много колючих кустарников и ежевики, что ни один воин не мог через них пройти. Однако штурм начался в 4 местах, и воины и крепкие варлеты переправились через рвы с топорами, закрепленными на запястьях, которыми они, насколько могли, очистили все от колючек. Галисийцы досаждали им метанием дротиков, и если бы они не были бы хорошо прикрыты щитами, то было бы много убитых или раненных. Но тех воинов, что вошли во рвы, защищали слуги, неся перед ними щиты. Английские лучники так хорошо использовали луки, стреляя через ров, так что едва кто осмеливался показаться на стенах.
Герцог Ланкастер, сидя верхом на рослом коне, подарке португальского короля, подъехал, чтобы посмотреть штурм отметить тех, кто хорошо сражался. Это доставило ему такое наслаждение, что он простоял там более трех часов. Все колючки и ежевика были очищены при первом приступе, так что стало возможным приблизиться к частоколу. Был подан сигнал отступления, так как герцог сказал маршалу: «Наши люди, сэр Томас, для одного дня сделали достаточно. Пусть они отойдут, поскольку, должно быть, устали». «Милорд, я хочу, чтобы так и было», - ответил маршал и приказал отступать. Войско вернулось на свои квартиры, унося убитых и раненных, и провело в лагере ночь. У них было изобилие вина, но оно было таким крепким, что они едва могли его пить, если только не смешивали с большой долей воды, а те, кто пили вино неразбавленным, в этот день больше ничего не могли делать. На следующее утро на совете они решили, что из-за сильной жары, армия утомилась, и вследствие этого выпила столь много этого вина, что в течение всего дня нельзя предпринимать никакой атаки, но что на следующий день они возобновят штурм перед восходом солнца, так как утром до 8 часов было еще прохладно. Войску были отданы приказы спокойно оставаться в лагере и не вооружаться, пока не подадут сигнал трубачи маршала.
В этот день герцог Ланкастер получил известия от португальского короля. Тот покинул Порту и находился на пути к Сантарену, так как намеревался вторгнуться в Кастилию с той стороны, и обе армии должны были встретиться на реке Дуоро и осадить Беневенте (Benevente) или Вилальпондо. Таков был план португальского короля на случай, если кастильский король и его французские союзники, число которых ежедневно увеличивалось, действительно выступят, чтобы дать ему отпор. Если они не окажут сопротивления и не выкажут никаких признаков того, что могут предложить битву, то будет необходимо как можно скорее соединить обе армии. Герцогу были столь приятны эти известия, что он дал гонцу 10 ноблей. В день, назначенный для продолжения штурма, трубы маршала прозвучали при первых признаках утра. Рыцари и оруженосцы сразу приготовились в бою и встали под свои знамена и вымпелы, но прошло более часа, прежде чем все построились. Герцог остался в своем шатре и не вставал так рано, поскольку в этом не было никакой нужды. Маршал выдвинулся в поле, зная хорошо обязанности своей должности, и под его вымпел встали те, кому было приказано идти на штурм. По Оренсе распространились вести, что англичане идут на штурм, так как часовые бретонцы узнали об этом по звукам труб. Мужчины и женщины города были в боевой готовности, и бретонцы кричали им: «Спешите на стены. Будьте смелыми и не бойтесь того, что можете увидеть. Мы не боимся, ибо хорошо знаем, что этот город очень крепок и у нас есть достаточно дротиков и хорошо закаленных копий, чтобы отразить врагов, помимо камней, чтобы бросать на них. Мы также знаем, что если нас сильно стеснят, то они нас примут милостиво, и это худшее, что с нами может быть». «Ей Богу, - сказали присутствовавшие там капитаны, - мы были во многих крепостях, слабее, чем эта, и ничего от этого не претерпели». Галисийцы, хотели они того или нет, от призывов бретонцев обрели смелость. Такого не было бы, если бы бретонцы не находились в городе. Тогда они сдались бы по первому требованию. Сказать по правде, простой народ Кастилии и Галисии ничего не стоит на войне. Они плохо вооружены и у них мало смелости. Знатные люди, называющие себя дворянами, умеренно хороши, но они больше любят гарцевать, пришпоривая своих коней, чем воевать серьезным образом.
Англичане подошли к Оренсе около восхода солнца и вошли в ров, который хотя и был сух, но довольно глубок, двинулись к частоколу с топорами и железными прутьями и начали ломать его и выравнивать место. Когда это было сделано, то им оказалось нужным пересечь еще один ров, чтобы они смогли приблизиться к стенам, и ров этот был такой же широкий, как и другие, и полон грязи. Но англичане были к этому безразличны и, ринувшись в него, подошли к стенам. Увидев это, находившиеся на стенах защитники не испугались, но доблестно оборонялись. Они метали во врагов дротики, удары которых были очень смертоносны, и для того, чтобы им противостоять, требовалась крепкая броня. Приготовив накануне лестницы, англичане принесли их и приставили к разным частям стены. И вы могли видеть жаждущих прославиться рыцарей и оруженосцев, которые взбирались по ним с маленькими щитами на головах и сражались с бретонцами с мечами в руках. По правде сказать, бретонцы оборонялись доблестно, ведь я нахожу такое поведение доблестным, когда они позволяли так себя атаковать, хорошо зная, что им ниоткуда не будет подмоги. Кастильский король и французские рыцари решили позволить англичанам опустошать Галисию и другие части королевства, если они это смогут, не давая им ни шанса на генеральное сражение, и об этом бретонцы знали.
Одни англичане говорили: «Ах, если бы все города Кастилии доставляли бы нам столько хлопот, как этот, то мы бы ничего не сделали». Другие отвечали: «Здесь много добра для грабежа, оно было привезено сюда отовсюду, и именно это и заставляет их столь упрямо сопротивляться – для того, чтобы они смогли сдаться на определенных условиях и сохранить свое добро и продавать его, а не допустить разграбления». Некоторые спрашивали: «Кто здесь капитаны?» «Это два бретонских бастарда, добрые воины, которые знают, что такое осада и штурм, ведь у них их было много. Их зовут бастард де Пеннфор и бастард Олруа». «Кто бы они ни были, но это доблестные парни, чтобы так держаться, без всякой надежды, что придет помощь». Тем, кто вскарабкался по лестницам, был дан такой суровый отпор, что множество англичан было сброшено вниз, что вызывало одобрительные крики кастильцев. Когда герцог Ланкастер встал и отслушал мессу, то сказал, что должен пойти и посмотреть на штурм. Он сел на рысака, но был без доспехов и имел перед собой лишь вымпел, украшенные гербами Кастилии, Англии и Франции, который развевался на ветру, и его края касались земли. По прибытии герцога, штурмующие стали стараться еще больше, чтобы их заметили и наградили. Увидев вымпел, враги узнали, что явился герцог, и это также добавило им смелости продолжать оборону. Так обе стороны действовали до 8 часов, и не было видно никаких признаков того, что такими штурмами Оренсе будут скоро взят. Герцог спросил, где капитаны гарнизона. Узнав их имена, он заметил: «Скажите маршалу, чтобы он переговорил с ними, или пусть он пошлет кого-нибудь узнать, не желают ли они вступить в переговоры о сдаче города и признании моей власти. Я не верю тому, что этот вопрос нельзя им задать. Ступайте, - добавил он одному из своих рыцарей, - сэр Уильям и приведите маршала, чтобы он поговорил со мной».
Рыцарь оставил герцога, подскакал к маршалу и сказал: «Сэр Томас, милорд хочет с вами поговорить». Маршал отправился к нему, и когда подъехал к герцогу, то тот сказал: «Маршал, не знаете ли вы, те бретонцы, что держат этот город против нас, не хотят ли они нам покориться? Мы утомляем наших людей, терпим их раны, и расходуем наше снаряжение, не зная, не будем ли мы вскоре испытывать в нем большую нужду. Поэтому я прошу вас пойти и сказать им, что вы хотите переговоров». «Милорд, - ответил сэр Томас, - я охотно так и сделаю, и раз вы желаете проявить к ним милосердие, то это как раз то, к чему они должны прислушаться». Затем маршал вернулся к штурмующим и, подозвав к себе герольда, сказал: «ступай и устрой переговоры с осажденными. Наши люди примут трех человек, и скажите им, что я хочу войти с ними в соглашение». Герольд сказал, что так и сделает и вошел в ров в одежде с гербами герцога Ланкастера, говоря: «скажите свой ранг и дайте мне дорогу. Я послан маршалом поговорить с бретонцами». Когда он так сказал, то ему освободили проход. Бастард д'Олруа уже заметил его с бастиона, когда он говорил с маршалом, и теперь, когда он пробирался через толпу, то вышел на стену и, показав себя, сказал: «Герольд, что вы хотите? Я - один из капитанов в этом городе, с которым, как я полагаю, вы и пришли поговорить». «Это так, - ответил герольд, которого звали Перси, - милорд маршал предлагает, чтобы вы вышли в палисад, так как он желает поговорить и договориться с вами». «Я это сделаю, - сказал бастард, - если он прикажет приостановить штурм и отступить своим людям, а иначе нет». «Я верю вам», - ответил герольд. Затем он вернулся и рассказал об этом ответе маршалу. Маршал подозвал своего трубача и сказал: «Труби отход», что тот и сделал, и штурм повсюду прекратился. После этого капитаны города вышли из городских ворот, и подошли к воротам палисада, где встретили коннетабля, сэра Джона Холланда, маршала и многих других англичан. «Как вы можете думать, мои дорогие судари, - сказал маршал, - что так вот продержитесь и допустите, что город будет взят штурмом, после чего, вероятно, вы будете убиты и, определенно, потеряете все. Мы хорошо знаем, что горожане очень хотят сдаться нашему сеньору и мадам, и давно бы так и сделали, если с ними не было бы вас. Вы можете в этом раскаяться, так как чтобы не случилось, мы никогда не уйдем отсюда до тех пор, пока этот город не станет наш, хорошим способом или плохим. Посовещайтесь друг с другом и затем приходите со своим ответом, так как у меня есть вся власть заключить с вами договор».
«Мессир, - ответил бастард Олруа, - мы уже посоветовались и выработали наше решение. Если вы согласитесь на то, что мы, со всем, что нам принадлежит, будем в безопасности препровождены в Вильяльпандо, или куда еще нам будет угодно пойти, то мы сдадим город. Но его жителям обоих полов, которые могут решить остаться в нем, должно быть это позволено, без всякого для них риска или приставаний к женщинам. При этом они покоряться герцогу и герцогине Ланкастер так же, как это сделали другие города Галисии. Мы знаем, что вы являетесь маршалом армии, и частью ваших обязанностей является вступать в соглашения с врагом. Равным образом и герцог должен утвердить все то, о чем мы с вами договоримся». «Это справедливо, - ответил сэр Томас, - теперь допустим, что я согласился на все, что вы требуете. Я не хочу, чтобы этот город был разграблен под предлогом того, что его добро было свезено сюда из окрестной местности, так как это станет причиной ссор между вашими людьми и нашими». «О, нет, - сказал бастард, - мы увезем только то, что принадлежит нам. Но если кто-нибудь из наших людей возьмет или купит что-нибудь, не заплатив за это, то мы не будем вступать в спор по этому поводу. Что касается продовольствия, то я полагаю, что наши люди не заплатили за него ни пенни, с того времени, как встали здесь гарнизоном». «Что до этого, - ответил маршал, - так это ерунда. Будет хорошо, чтобы наши люди брали его также как и ваши, но я говорю о движимом имуществе». «Мессир, - ответил бастард д'Олруа, - мы не позволим, чтобы наши люди подвергались досмотру, это несколько переходит все границы». Тогда вмешался сэр Джон Холланд, и сказал: «Пусть уходят. Все, что они унесут, пусть будет принадлежать им. Мы не будем столь строгими, чтобы проверять их сундуки». «Тогда, пусть будет так», - сказал маршал.
Теперь все было обговорено, и они должны были выйти из города на следующее утро. Англичане вернулись в свой лагерь, чтобы снять доспехи и подкрепиться тем, что у них было. Бретонцы были заняты весь день, упаковывая ту огромную добычу, что они захватили, награбленную даже в Кастилии. Ведь король отдал им всю страну на разграбление, что непомерно обогатило тех, кто пришел туда первым. Пока они так собирались, то прихватили и у жителей Оренсе все, что удобно было унести, такое добро, как меха, одежду, украшения, и когда бедные люди говорили: «Судари, это принадлежит нам, вы этого сюда не приносили», они отвечали: «придержите языки, вы - дурные люди. У нас есть доверенность от кастильского короля, чтобы нам платили везде, куда бы мы ни направлялись, и раз вы отказываетесь это делать, то мы вынуждены обеспечивать себя сами. Мы служили вам верно и доблестно. Поэтому вы должны увеличить нашу плату, а раз так, то мы берем вот это». На следующее утро маршал сел на своего коня и в сопровождении примерно 60 копий подъехал к палисаду Оренсе, где некоторое время ждал бретонцев. Когда они подошли, он спросил: «Вы готовы?» «Да, - ответили они, - дайте нам охранную грамоту и эскорт». «Куда же вы желаете идти?» «В Вильяльпандо». «Это хорошо, - ответил маршал, - вот ваш эскорт» и, подозвав к себе английского рыцаря, которого знали Стефан Истбери (Eastbury), сказал: «Возьми десять из наших копий, проводи этих бретонцев и возвращайся завтра». Он повиновался приказу маршала, и бретонцы вышли из города, с хорошо сложенным багажом и тяжело нагруженные.
Когда они все ушли, маршал со своими людьми вошел в город, где был принят с величайшим уважением, поскольку горожане приняли его за герцога Ланкастера, что и было причиной их смирения. Он спросил горожан: «Эти бретонцы, что ушли отсюда столь тяжело нагруженные, они что-нибудь унесли из вашего добра?» «Конечно, монсеньор! Да, ей-Богу, огромное количество». «И почему вы не пожаловались мне? Я бы заставил все вам возместить». «Монсеньор, мы боялись. Ведь они угрожали убить нас, если мы скажем хоть слово. Это проклятый народ, среди них нет ни одного, кто не был бы вором, и как мы могли пожаловаться, когда они воруют один у другого?» Маршал рассмеялся, и немного помолчав, потребовал к себе главных людей города. Когда те подошли, то он заставил их поклясться сохранять город в повиновении герцогу и герцогине Ланкастерским таким же образом, как это делают и все остальные города Галисии. Когда это было сделано, то он назначил новых городских чиновников, которые принесли такие же клятвы. Когда все было окончено, он и его спутники выпили немного вина и вернулись к герцогу Ланкастеру. Герцог отдыхал в тени оливковых деревьев, поскольку было так жарко, что ни человек, ни лошадь, не могли оставаться под солнцем, и после 8 часов было невозможно куда-либо выйти и достать фуража. Самой большой радостью для герцога было бы получение известия, что кастильский король находится в походе, чтобы предложить ему битву. Ведь он хорошо знал, что иначе он никак не сможет преуспеть в своих притязаниях на это королевство. Он постоянно наводил справки, чем занят кастильский король, и ему отвечали: «Милорд, мы узнали от пилигримов, которые пришли в Сант-Яго, что он не делает никаких приготовлений, чтобы выйти в открытое поле, но заперся сам и запер своих людей по гарнизонам. Герцог Бурбонский все еще не прибыл, и нет никаких сведений о его приходе». Герцогу посоветовали остаться в Оренсе лишь на пять дней, а затем пойти к Саморе (Zamora) и постараться силой переправиться через Дуэро по мосту. Вернувшегося рыцаря, который сопровождал бретонцев в Вильяльпандо, спросили, какова численность гарнизона. Он сказал: «что слышал, что там находится мессир Оливье дю Геклен с одной тысячью копий, французов и бретонцев». «Будет добрым делом, милорд, - сказали коннетабль и сэр Томас Перси, - если мы пойдем туда и сразимся в ними. Возможно, они смогут выйти из крепости и принять наш вызов. Ведь некоторые из них очень нетерпеливо подают об этом сигналы». «Я на это согласен, - ответил герцог, - пусть снимаются с лагеря и идут туда, поскольку оставаясь здесь дальше, мы ничего не сможем достичь». Армии были отданы приказы на следующее утро сниматься с лагеря и идти к Вильяльпандо, а затем к Саморе.
Теперь мы немного поговорим о короле Португалии, и о том, что случилось с ним при его вторжении в Кастилию, предпринятом ради союза с герцогом Ланкастером.
Глава 72
Получив отпор при попытке штурмовать замки Сантарена, португальский король сжигает город. Затем он идет к городу Перроль в Галисии.
Уезжая из Порту, португальский король оставил свою королеву, свою своячницу и город под охраной графа де Новэра с одной сотней копий португальцев и пришедших к нему на службу гасконцев. Когда король выступил в поход, то в первый день остановился на расстоянии всего 3 лье от Порту. На следующее утро он снялся с лагеря, и двинутся в путь тремя полками, но по причине наличия пехоты, которой насчитывалось 12 тысяч человек, и багажа, он мог двигаться только пешим шагом. Главный полк во главе с королем состоял из 1000 добрых копий, и в нем состояли: дон Галуа (Galois), Фернанду Портелет, Жоао Фернанду Портелет, Гваделупе Фернанду Портелет, Понас д’Акунья, несший королевское знамя, Жуан Радигьос, Педру Жуан Гомеш де Сальнес (de Salnez), Жоао Родригеш де Са и магистр Ависского ордена Фернанду Родригеш де Секвейра (de Sequiera), все - великие бароны. Коннетабль Португалии командовал арьергардом, состоящим из 5 сотен копий. Вместе с ним в нем были: граф д’Ангуш (d’Angouse), граф де л’Эскаль (de l’Escalle), маленький Данед (Danede), Мондест Радигьос (Mondest Radighos), Родриго де Вальконсио (de Valconsiaux), Анже Сальвезе де Женев, Жуан Ансаль де Поплен (Ansale de Popelan), все - бароны и рыцари.
Так португальцы продолжали свой поход к Сантарену. Они шли короткими переходами и останавливались каждый третий день. Большую часть дня они лежали. Они добрались до Алжубароты, где остановились на два дня и столько же затратили на поход оттуда до Орема. Наконец они подошли к Сантарену и расквартировались в нем, поскольку обнаружили, что город покинут со времени битвы при Алжубароте из страха перед португальцами, и жители уехали со своим добром в Кастилию. Однако в замках стояли хорошие гарнизоны с бретонцами и пуатевинцами, посланными туда для их обороны. Португальскому королю посоветовали атаковать эти замки, каждый из которых расположен в своем конце города, поскольку без умаления своей чести он не мог пройти мимо, не попытавшись совершить какие-нибудь воинские деяния. Кроме того, если бы кастильцы отвоевали бы этот город у португальцев, то они могли бы захотеть попытаться его восстановить. Из Порту португальцы везли осадные машины, так как знали, что в походе они им понадобятся. Король и его войска было расквартировано в Сантарене и вокруг него. Сам город расположен на реке Тежу у самого входа в Кастилию. Благодаря этой реке им могли доставлять всю провизию и припасы из Лиссабона или Порту, что было для них очень удобно, поскольку их было более 30 тысяч человек.
Коннетабль, его полк и половина португальской пехоты расположились напротив восточного замка, который назывался ла-Перрад (la Perrade). Маршал со своим полком и остальной частью пехоты встал напротив замка, называвшегося Каллидон (Callidon). В ла-Перраде командовал Морис Фоншан (Fonchans), способный воин и рыцарь из Бретани, а в Каллидоне - рыцарь из Пуату мессир Жак де Мон-мерль (de Mont-merle). 15 дней прошло без каких либо дел. Хотя португальские машины были установлены напротив стен и бросали тяжелые камни, 10 или 12 раз в день, но причинили они мало ущерба, не считая построенных осажденными крыш для башен. Но гарнизоны не уделили этому внимания, поскольку их жилища были хорошо защищены арками, и ни машины, ни эспрингали не могли причинить им вреда теми камнями, которые они могли бросать. Когда португальцы увидели, что у них нет надежды на успех, то им это надоело, и они решили оттуда уйти и вторгнуться в Галисию, чтобы соединиться с герцогом Ланкастером. Это должно было увеличить их силы, и король и герцог могли советоваться друг с дургом, куда им направляться. Когда португальцы уходили из Сантарена, то полностью сожгли город, так что в нем не осталось ни одного сарая, чтобы поставить туда лошадь. Гарнизоны, видя их уход, были так сильно обрадованы, что дудели в свои трубы и выражали другие признаки радости и продолжали играть на них, пока все не ушли. В тот день португальское войско вышло по направлению к Понферрану (Pontferrant), что в Галисии, дорогой через Валь-Сант-Катарин (Val-Sainte-Catharine), подошло и остановилось у Ферроля (Ferrol), довольно крепкого города, державшего сторону кастильского короля.
Глава 73
Португальский король не смог взять Ферроль штурмом, но захватил его благодаря засаде и привел его в подданство герцогу Ланкастеру.
Португальский король и его армия нашли около Ферроля обильную местность. Сам Ферроль они окружили, и коннетабль и маршал сказали, что они предпримут штурм, чтобы им овладеть. Однако они в течение двух дней не делали к этому никакой попытки, поскольку ожидали, что город сдастся и без штурма. Но они ошибались, поскольку там было несколько бретонцев и бургундцев, которые сказали, что будут оборонять его до конца. На третий день были установлены машины, и трубы маршала подали сигнал для атаки. К этому времени все уже были готовы и двинулись к стенам. Находившиеся в Ферроле воины, услышав звуки труб, поняли, что должен быть штурм и тоже изготовились соответствующим образом. Они все были людьми, умелыми в обороне крепостей. Они вооружились и приказали женщинам собирать и приносить им камни, чтобы метать их во врагов. Вы должны знать, что женщины в Галисии и в Кастилии обладают доброй смелостью, чтобы защитить себя, и равно полезны, как и мужчины. Португальцы подошли в великолепном строю ко рву, который, хотя и был глубоким, но сухим, и они с радостью устремились в него. С большой храбростью они начали взбираться на противоположных край рва, но обороняющиеся очень жестоко с ними обошлись. Спасался только тот, кто был хорошо прикрыт щитом. Они бросали в португальцев камни и прочие предметы, которыми убили или ранили нескольких человек и вынудили остальных отступить, хотели они того, или нет. С обеих сторон многие метали дротики, и так атака продолжалась до 8 часов, когда день, без ветра или легкого ветерка, стал до такой степени жарким, что находившиеся во рву португальцы думали, что сгорят. Эта жара была такой сильной, что атаке был положен конец, хотя машины и метали камни в город, но просто на всякий случай. Португальцы отступили, чтобы отдохнуть и заняться ранеными. Маршал решил не возобновлять атаку, но действовать только машинами и только устраивать стычки у палисада, чтобы занять молодых рыцарей и приучить их к военному делу. Иначе это стоило бы им слишком многих жизней. Так и было устроено, и почти ежедневно происходили стычки у палисада. Чтобы было удобнее встречать врагов, осажденные привыкли стоять за пределами городских стен - между ними и палисадом.
Смотря на все это, португальский маршал мессир Альварес Перейра, будучи хитрым и имевшим большой военный опыт, спланировал засаду. Открыв он свой план дону Жуану Фернанду. Он сказал ему: «Я смотрю эти воины, когда вступают в стычки, иногда рискуют удаляться от ворот. Я составил план и если вы поможете мне его осуществить, то я думаю, мы сможем причинить им неудобства. Я предлагаю, чтобы мы организовали засаду, так близко к палисаду, насколько это возможно, состоящую из пяти или шести сотен хорошо вооруженных воинов. Затем, мы, как обычно, начнем перестрелку, но с не большим числом людей, и постепенно будем отступать до того момента, когда не покажется, что они готовы выйти из палисада. Я надеюсь, что к этому их побудит их алчность и их пыл. Тогда мы должны будем повернуться и с силой их атаковать, а засада галопом должна примчаться так, чтобы оказаться между ними и воротами. Гарнизон тогда встревожится и там поспешат приказать, чтобы ворота были открытыми, и тогда, хотят они того или нет, но мы ворвемся в них вместе с ними. А если горожане откажутся открыть ворота, то все, кто окажется снаружи, станут нашими пленниками». «Это хорошо задумано», - ответил дон Жуан. «Хорошо, - сказал маршал, - вы будете командовать одним отрядом, а я другим. Вы, мессиры Мартин де Мелло и Понас д’Акунья, займетесь засадой, а я, с теми людьми, что у меня есть, затею перестрелку». Этот план был принят, и для засады было отобрано 500 человек, хорошо вооруженных и на хороших конях.
К удивлению гарнизона, в течение трех дней не было никаких стычек, и бретонцы говорили жителям города: «Смотрите, нечестивцы, коими вы являетесь. Вы хотели сдаться португальскому королю, не нанеся и удара, и так бы и сделали, если бы здесь не было бы нас, пришедших, чтобы защищать честь вашего города. Это мы с успехом и сделали, так что португальский король уже готовится отступить, ничего нам так и не сделав».
На четвертый день, согласно задуманному плану, маршал выдвинулся вперед, чтобы вместе с немногими людьми начать перестрелку, а большая засада осталась позади. Бретонцы, жаждущие захватить богатых пленников и уже захватив шестерых, увидели, что португальцы находятся у палисада. Они открыли ворота и, оставив их незапертыми на случай неудачи (так как они не хотели сильно зависеть от горожан), а также распахнув калитку, вышли из-за стен крепости на бой с дротиками и копьями, как обычно делали в таких случаях. Когда маршал увидел, что время пришло, то он повернул своих людей и стал постепенно отступать, действуя так, как будто бы они были утомленны. Видя это, вышедшие из города бретонцы подумали, что сейчас они их всех возьмут в плен. Они полностью открыли ворота палисада и, выйдя из него, напали на португальцев, взяв 25 человек. В борьбе и преследовании бретонцы и не думали закрывать палисад, и теперь маршал подал сигнал выдвигаться засаде. Воины, стоявшие в засаде, так и сделали и, прискакав галопом, они втиснулись между бретонцами и палисадом и захватили его. Французы и бретонцы теперь поспешили вернуться к воротам, но без большой пользы, так как в них уже были португальцы. Так город был взят. Лишь немногие были убиты. Все воины гарнизона были взяты в плен, за исключением 10 или 12 человек, которые спаслись через задние ворота и поехали в Вильяльпандо, где стоял гарнизоном мессир Оливье де Клиссон с не менее чем тысячью французских копий, и эти беглецы рассказали ему о том, как был потерян Ферроль. Таким вот образом был захвачен этот город португальцами и приведен под власть герцога Ланкастера, ради которого они вели войну. Португальскому королю был очень приятен успех его людей, и он немедленно послал об этом известие герцогу, добавив, что захватом этого города он сильно увеличил свои владения, и что он и его армия желают и будут действовать так, чтобы завоевать и остальное.
Глава 74
Армия герцога Ланкастера подходит к городу Нойя в Галисии. Барруа де Барре и его товарищи встречают англичан у палисада.
Герцог Ланкастер был очень обрадован новостями от португальского короля. Он покинул Оренсе и был на пути к Нойя, в составе гарнизона которого находились ле-Барруа де Барре, мессир Жан де Шательморан, мессир Тристан де ла Жай, мессир Режиналь де Руайе, мессир Гийом де Монтиньи и многие другие рыцари и оруженосцы. Когда замок оказался в поле видимости герцога, маршал сказал: «Это - Нойя. Если Корунья является одним из ключей Галисии со стороны моря, то замок Нойя - со стороны Кастилии. Кто бы ни захотел быть сувереном Кастилии, он должен быть хозяином этих двух мест. Давайте подойдем туда, мне говорили, что в нем находится Барруа де Барре, один из самых способных французских капитанов, и пусть у нас будет бой с гарнизоном на краю моста». «Мы так и хотим поступить», - сказали ехавшие по бокам от него сэр Мобрюн де Линьер и сэр Жан д'Обресикур. Затем выдвинулся передовой отряд, состоявший из пяти сотен латников, так как герцог желал произвести доброе впечатление на тех, кто находился в замке, и еще он знал, что его маршал предложит бой, если они найдут кого-нибудь, кто примет их вызов. Увидев, что приближается авангард англичан, часовой в замке начал так славно дудеть в свой горн, что было приятно его слышать.
Ле-Барруа и его товарищи, числом в одну сотню латников, услышав, что англичане находятся на подходе, вооружились и в добром строю выдвинулись к палисаду, в котором выстроились под 12 вымпелами. Мессир Жан де Барре, как самый прославленный из них, был командующим, а следом за ним, Жан де Шательморан. Когда маршал английской армии сэр Томас Моро обнаружил французов, стоящими там, то остановился и спешился, так же как и все его спутники. Англичане отдали коней своим пажам и слугам и двинулись плотным отрядом по направлению к палисаду, каждый рыцарь и оруженосец был с копьем в руке. Каждые 6 шагов они останавливались, чтобы оправиться, и не открывали своих рядов. Сказать по правде, это было прекрасное зрелище. Когда они подошли так близко, как того хотели, то на короткое время остановились, а затем двинулись вперед в бой. Их славно приняли, и я полагаю, что если бы две стороны сошлись в чистом поле, то была бы возможность совершить больше славных дел, чем они могли это сделать здесь, но поскольку палисад был плотно заперт, то это помешало им сойтись вплотную друг с другом. Маршал ударил копьем мессира Жана де Шательморана, мессир Жан также ударил маршала, так как каждый страстно желал причинить вред другому, но из-за прочности своих доспехов они не смогли этого сделать. Сэр Томас Перси атаковал Барруа де Барре, Мобрюн де Линьер мессира Гийома де Монтиньи, сэр Жан д'Обресикур мессира Режиналя де Руайе, лорд Тэлбот мессира Тристана де ла Жая, так что у каждого был свой соперник, и когда они уставали или утомлялись от жары, то отходили назад, а на их местах возобновляли бой свежие рыцари и оруженосцы. Это продолжалось, пока не наступило 8 часов. Но на самом деле, весь бой длился все 12 часов. Следующими к палисаду подошли лучники, но рыцари удались из страха перед стрелами и приказали противостоять им своим арбалетчикам и кастильцам, что те и делали до полудня, когда бой продолжили крепкие варлеты, и продолжался этот бой до заката, а тогда вновь вернулись свежие рыцари и с яростью его возобновили.
Так был занят этот день вплоть до ночи, когда англичане отошли на свои квартиры, а рыцари в замок, где держали добрую стражу. Англичане расквартировались примерно на расстоянии полулье от Нойя, на берегу реки, что для них и их лошадей было очень удобно, поскольку они испытывали очень большие трудности с водой во время похода. Они намеревались пробыть здесь 5 или 6 дней, а затем отправиться в Вильяльпандо и посмотреть на коннетабля Кастилии и на французов, составлявших тамошний гарнизон. Еще они слышали про португальского короля, который разбил лагерь около Ферроля и намеревался идти к городу Падрону (Padron) 8 в Галисии. Этот город находился на пути маршрута англичан, и я полагаю, что король и герцог должны были встретиться в нем, чтобы провести совещание, относительно состояния своих дел, и наметить план ведения войны. Они уже один месяц находились во вражеской стране и завоевали в Галисии все, за исключение двух мест, и при этом, не имели никаких сведений о кастильском короле и о французах, что их очень удивляло. Ведь они слышали о том, что кастильский король из Бургоса, в котором он жил, объявил призыв на военную службу по всей Кастилии - в Севилье, Кордобе, Толедо, Леоне, Вальядолиде, Сориа и собрал 60 тысяч человек, не считая 6 тысяч латников из Франции. Равным образом, каждый день ждали и герцога Бурбонского, поскольку он уже покинул Париж
Именно по этой причине англичане и португальцы хотели объединить свои армии, чтобы находится в большей силе и быть способными встретиться с врагом. Ведь они верили, что все, что им говорили о французах и кастильцах - это правда и внешне выражали по этому поводу большую радость. Они бы охотно столкнулись с врагами, поскольку были убеждены, что никогда не смогут решить свой спор без сражения.
Мессир Гийом де Линьяк и мессир Готье де Пасак уже находились около особы короля и сопровождали его, куда бы он ни поехал. Они два или три раза в неделю имели сведения из Франции о том, что там происходит, а также от герцога Бурбонского. Они ждали его, так как он уже начал свое путешествие, отправившись сначала в Авиньон, чтобы нанести визит папе и кардиналам, и поэтому они не хотели предлагать битву в его отсутствие и не хотели, чтобы их к ней принудили. Среди новостей, что они получали из Франции, самым удивительным было то, что касалось ареста герцогом Бретонским коннетабля и его заточение в замке Эрмин, пока тот себя не выкупил, заплатив 100 тысяч ливров и сдав три замка и город, и из-за чего сорвалось намеченное вторжение в Англию. Они были крайне изумлены и не могли представить, что этим хотел сделать герцог Бретонский. Однако они подозревали, что это ему должны были посоветовать англичане.
Глава 75
Французский король посылает нескольких своих ноблей потребовать от герцога Бретонского объяснений о причине нанесенного ему оскорбления через персону его коннетабля, мессира Оливье де Клиссона.
Французский двор, и особенно дяди короля и главные сеньоры оказались в большом затруднении по причине вызова, присланного герцогом Гельдернским. Ведь он был оскорбительным и грубым и не походил на общепринятый стиль подобных вызовов, как я это объясню, когда буду говорить об этом подробнее. Они были также сильно разгневаны на последний поступок герцога Бретонского, который сорвал экспедицию в Англию, заключив в тюрьму ее главнокомандующего. Это нанесло громадный ущерб королю, и они не могли найти ни одной причины, которая побудила его к этому поступку. Король не уделял этим вопросам такого внимания, как если бы он был в зрелых годах, но, принимая во внимание его молодость, это не удивительно. А некоторые старые сеньоры, помнившие прежние времена, говорили, «что такой же поступок взволновал королевство, когда король Наваррский убил мессира Карла д'Эспэня, который в то время был коннетаблем Франции. За что король Жан впоследствии никогда не мог выносить наваррского короля и, когда смог, то отобрал у него все владения в Нормандии». «Вы полагаете, - говорили другие, - что если бы король Карл, отец нашего короля, который столь сильно любил коннетабля, был бы сейчас жив, то он бы заставил герцога сурово заплатить за это оскорбление? Ей-Богу, он немедленно объявил бы ему войну, и сколько бы она не стоила, изгнал бы его из герцогства». Так этот предмет обсуждался во Франции, где все соглашались с тем, что герцог поступит очень дурно. Чтобы успокоить возмущенный народ, и для того, чтобы узнать подоплеку этого дела, король и его дяди решили послать к герцогу прелата и трех компетентных и мудрых баронов. Они должны были услышать резоны герцога и вызвать его в Париж, или куда еще будет угодно королю, чтобы он подобающим образом оправдался бы за свое поведение. Главой миссии был назначен мессир Милон де Дорман (Milon de Dormans), епископ Бовэ. Он был самым компетентным человеком и обладал большим красноречием. Его должны были сопровождать мессир Жан де Вьенн, мессир Жан де Бюей (de Bueil) 9 и сеньор де ла Ривьер, получившие полные инструкции о том, что им надо говорить. Но для того, чтобы узнать мельчайшие детали о том, что произошло, епископ Бовэ отправился в резиденцию коннетабля в Монльери. Этот город и замок с зависимыми от него землями был отдан ему и его наследникам королем Карлом. Во время своего визита епископ заболел и был вынужден лежать в постели, и после 15 дней борьбы с лихорадкой, она снесла его в могилу, столь серьезна была болезнь. На место епископа Бовэ был назначен епископ Лангра, который и выехал в Бретань вместе с тремя вышеупомянутыми баронами.
Глава 76
Фруассар рассказывает о человеке, от которого он узнал об аресте коннетабля де Клиссона. И тот же человек также рассказал ему, что мессир Бертран дю Геклен должен был бы называться дю Глэйкен.
Возможно, меня могут спросить, как я узнаю о событиях своей истории с тем, чтобы столь подробно о них рассказывать. Тем, кто так спрашивает, я отвечаю, что с огромным вниманием и усердием смотрю за событиями, что происходят или могут происходить в будущем в разных королевствах и странах, чтобы затем об этом рассказать. Ведь Бог дает мне милость и возможность видеть и осведомляться об этих событиях у большей части главных сеньоров Франции и Англии. Надо знать, что к 1390 году я уже трудился над своей историей в течение 37 лет, и в это время мне было уже 57. Так что человек может многое узнать за такое время, если он достаточно энергичен и хорошо принимаем всеми сторонами. Во времена своей молодости я в течение пяти лет состоял при короле и королеве Англии, и меня любезно принимали при дворе короля Жана Французского и его сына, короля Карла. Следовательно, я мог многое слышать за это время. И определенно, самое большое удовольствие, что я когда-либо получал, было узнавать все возможные сведения относительно того, что происходит на свете, а затем записывать все, о чем узнавал.
Теперь я могу рассказать, от кого я узнал об аресте коннетабля и о том, что за этим последовало. Примерно в то время, когда это все происходило, или возможно, годом позже, я поехал из Анжера в Тур и остановился на ночь в Бофоре-на-Валле (Vallee) 10. На следующее утро я догнал одного бретонского рыцаря по имени мессир Гийом д'Анкени (d’Ancenis), который ехал, чтобы нанести визит мадам де Май (de Maille) в Турени. Она приходилась ему кузиной и недавно овдовела. Я познакомился с этим рыцарем, поскольку он был любезным и услужливым в разговоре, и спросил, не знает ли он каких новостей, в частности, касающихся заключения в тюрьму коннетабля, правду о котором я жаждал узнать. Он поделился со мной теми сведениями, что я хотел узнать, поскольку, как он сказал, он присутствовал на парламенте в Ванне, вместе со своим кузеном сеньором д'Анкени, могущественным бретонским бароном. Таким же образом, как мессир Эспэнь дю Лион рассказывал мне обо всем, что происходило в Фуа, Беарне и Гаскони, и также как дон Жуан Фернанду Портелет рассказывал мне о событиях в Кастилии и Португалии, этот славный рыцарь беседовал и со мной. И эти разговоры продолжались бы и далее, если бы я и дальше ехал бы в его обществе. Едучи тихим шагом, мы проехали 4 лье между Монлиарнем (Montlihargne) и Преюйи (Preuilly), и по дороге он рассказал мне многие вещи, касающиеся Бретани, которые я сохранил в своей памяти.
Едучи по дороге, мы попали на луг около Преюйи, где он спешился и сказал: «О, да хранит Бог душу доброго коннетабля Франции. Ведь на этом самом месте у него произошел славнейший бой, и для страны была добыта величайшая польза. Но тогда он еще не был коннетаблем, но служил под вымпелом мессира Жана де Бюэя (de Bueil), когда тот вернулся из испанского похода». «Умоляю, поимейте добродетель и расскажите мне». «Я расскажу, - сказал он, - но давайте опять сядем на наших коней». Мы так и сделали и продолжили путешествие. Тогда он начал рассказ:
«В то время, о котором я говорю, эта страна была полностью наводнена англичанами и ворами из Гаскони, Бретани и Германии. Искатели приключений всех народов обосновались здесь на обеих сторонах Луары, поскольку возобновилась война между Англией и Францией. Часть их укрепилась в замке Бофор-эн-Валле (Beaufort en Vallee), который вы видели, и содержали они себя за счет грабежа всей окрестной страны. Но перейдемте к непосредственному предмету моей истории. Преюйи владели несколько англичан и гасконцев и они укрепили его настолько, что никто не пытался их оттуда прогнать. У них было поблизости еще несколько маленьких фортов, и когда они отправлялись в какой-нибудь набег, то могли собрать от 800 до 1000 комбатантов.
Коннетабль, мессир Бертран дю Геклен, мессир Жан де Бюэй, сеньор де Майи (Mailly) и другие рыцари решили освободить страну от этого народа и собрали около пяти сотен копий. Они узнали, что англичане намереваются совершить набег в сторону Сомера (Saumer), что все капитаны различных фортов должны соединить свои силы и, что местом встречи назначен Преюйи, который вы видите перед нами. Наши люди, переправившись через реку, разместились в засаде, в лесу ниже нас по правую руку. Враги покинули Преюйи с восходом солнца, их насчитывалось девять сотен вооруженных людей, и когда наш отряд, стоявший в засаде, увидел их едущими нам навстречу, то мы поняли, что битва неизбежна. Держали совет, каким будет боевой клич. Хотели, чтобы он был «Мессир Бертран!», но он не согласился и заявил, что не хочет демонстрировать свой вымпел или знамя, но будет сражаться под вымпелом мессира Жана де Бюэя. Наши враги вышли на луг, на котором мы только что спешивались, и едва они это сделали, как из засады, навстречу им, выступили наши люди. Увидев нас, и будучи людьми доброй храбрости, они выстроились в хорошем строю. Мы сделали то же самое, и обе стороны ринулись в бой, который немедленно начался с таких ударов копий, что многие, с обеих сторон, были сбиты на землю. Бой длился значительное время без того, чтобы кто-нибудь уступал, но сказать по правде, мы все были отборными людьми, а из наших врагов многие были плохо вооруженными и просто грабителями. Однако они заставили нас биться в полную силу. Но к мессиру Бертрану дю Геклену прискакали на полном скаку мессир Морис Трискеди (Trisequedy), мессир Жоффруа Рикон, мессир Жоффруа Кримель (Kerimel) и Монфонас и усилили нас на добрых 60 копий, которых они с собой привели. Они атаковали англичан верхом на конях и привели их в такое замешательство, от которого они уже не оправились. Вожаки этих воров, поняв, что дело, вероятно, повернется для них плохо, вскочили на своих коней. Но бежали не все, поскольку семеро из них остались лежать на поле, вместе с тремя сотнями их людей. Преследование длилось до самого Сен-Мора (St.Maur). Там мессир Роберт Чени (Cheney), Роберт Гервей (Hervey), Ричард Джилс (Giles) и Джеймс Клерк (Clerk) достали лодку и спаслись, переплыв через Луару. Они отправились в четыре замка, который были у англичан на той стороне реки. Но в них они надолго не остались, но поспешили в Овернь и Лимузен, так как им казалось, что коннетабль все еще преследует их по пятам.
После этого разгрома, мой добрый мастер, вся эта страна освободилась от грабителей, и больше никогда с этого времени в ней не обосновывались ни англичане, ни кто-либо еще. Поэтому я и говорю, что коннетабль Бертран был славным мужем и принес Франции великую славу и пользу, поскольку отбил у наших врагов много земель». «Ей-Богу, мессир, вы говорите истину. Он действительно был доблестным мужем, и таков же и мессир Оливье дю Геклен». Когда я назвал имя дю Геклена, рыцарь рассмеялся, и я сказал: «Мессир, что вас рассмешило?» «То, что вы назвали его дю Гекленом, что не является его настоящим именем, и никогда им не было, хотя его обычно так и зовут, даже те, кто приезжают из Бретани. Мессир Бертран в течение своей жизни хотел это изменить, но не смог. Ведь это слово более естественно произносится так, но он хотел его поменять». «Умоляю вас, мессир, - сказал я, - окажите любезность и расскажите мне, есть ли такая большая разница между ними». «Нет, да поможет мне Бог. Единственная разница это Глэй-акен (Glay-aquin) вместо Глескен (Glesquin) или Гюсклен (Guesclin). Я расскажу вам, когда его имя изменилось, так, как об говорили старые люди в Бретани, которых я слышал, и это, определенно, правда, поскольку вы можете найти об этом записи в старых хрониках Бретани». Этот разговор доставил мне большое удовольствие, и я ответил: «Мессир, я был бы вам весьма обязан, если бы вы так и сделали, и то, что вы расскажете, не будет забыто. Ведь мессир Бертран дю Геклен был настолько прославленным рыцарем, что его славу должно увеличивать всеми возможными способами». «Это так, - сказал рыцарь и начал рассказ:
Это было во времена царствования Карла Великого, того великого завоевателя, который столь прирастил христианский мир и Францию, поскольку был императором в Риме и еще королем Франции и Германии, и чье тело лежит ныне в Аахене. Так вот, этот король Карл, как видно из древних хроник (ведь вы знаете, что всем знаниям, которыми мы обладаем в этом мире, мы обязаны письму, и полагаться на то, что есть правда, а что нет, мы может только на основании того, что содержится в правильных книгах и больше ни на что), побывал несколько раз в Испании. Один раз он остался там на 9 лет, не возвращаясь во Францию, но завоевывая все, что лежало перед ним. В то время был языческий король по имени Акен (Aquin), который правил Бужией (Bugia) или Барбарией, что лежит напротив Испании. Королевство Испания было очень большим, если вы следуете вдоль его побережья из Сен-Жан-дю-Пьед-де-Порт (St.Jean du Pied des Ports). Ведь тогда оно включало в себя Арагон, Наварру, Бискайю, Порту, Коимбру, Лиссабон, Севилью, Кордобу, Толедо и Леон, и все это тогда было завоевано этим великим королем. Во время его долгого обитания в Испании Акен, король Бужии или Барбарии, собрал армию и отправился морем в Бретань, где высадился в порту Ванна. Он взял с собой жену и детей и, обосновавшись со своей армией в этой стране, намеревался совершить новые завоевания. Королю Карлу должным образом сообщили о том, что происходит в Бретани, но не захотел вмешиваться лично, сказав: «Пусть он обоснуется в Бретани. Для нас не составит труда освободить страну и привести ее к христианской вере». Этот король Акен построил прекрасную башню на морском берегу недалеко от Ванна под названием Глэй (Glay), где он имел удовольствие жить. Когда Карл Великий закончил свою экспедицию в Испании освобождением Галисии и остальных провинций от сарацин, чьих королей он убил и, выгнав неверных, подчинил все королевство христианской вере, то он отплыл в Бретань и дал битву королю Акену и его соратникам. Битва была столь успешной, что большая часть неверных была перебита, а сам король Акен был вынужден бежать на судне, стоявшим у него наготове у подножия башни Глэй. Его так сильно теснили французы, что он смог только погрузиться сам и погрузить свою жену и часть своей семьи, но в спешке забыл юное дитя, которому было около года, и которое спало в башне. Когда король бежал, этот ребенок был доставлен Карлу Великому, которому он очень понравился, и он его крестил. Его крестными отцами были Роланд и Оливье, и император одарил его прекрасными дарами и теми землями, что его отец он завоевал в Бретани. Когда этот ребенок вырос, то стал доблестным рыцарем, и звали его Оливье дю Глэй-акен, потому что он был найден в башне Глэй и был сыном короля Акена.
Так было дано начало фамилии мессира Бертрана дю Геклена, которая, как вы видите, должна называться дю Глэй-акен. Надо сказать, что когда мессир Бертран изгнал из Испании дона Педро и короновал Энрике Трастамарского, то он намеревался отправиться в Бужи, для чего ему надо было лишь переправиться через море, и потребовать свою вотчину. И он, несомненно, ее бы добился, так как дон Энрике с радостью бы снабдил его людьми и кораблями, но принц Уэльский, вернувшись назад и восстановив дона Педро на кастильском троне, положил этому конец. Мессир Бертран был взят в плен сэром Джоном Чандосом в знаменитой битве при Нахаре и выкуплен за 100 тысяч ливров. Ранее его уже брали в плен в битве при Оре, и он был выкуплен за туже сумму у того же рыцаря. Возобновление войны между Англией и Францией положило конец этой африканской экспедиции и дало ему столько забот, что он не мог заниматься чем-нибудь другим. Тем не менее, он был прямым потомком короля Акена, который правил Бужией и Барбарией. Вот так я проследил для вас происхождение мессира Бертрана дю Геклена». «Это правда, - ответил я, - и я очень благодарен вам за это, я никогда этого не забуду». С этими словами мы прибыли в Преюйи 11.
Глава 77
По поводу ареста коннетабля к герцогу Бретонскому приезжают послы французского короля. Выслушав их, герцог дает свой ответ.
Если бы я подольше пробыл с мессиром Гийомом д'Ансени, также как с мессиром Эспэнем дю Лионом, когда мы путешествовали из Памьера в Ортез в Беарне, или с мессиром Жуаном Фернанду Портелетом, то он бы рассказал мне много интересных вещей. Но так не могло случиться, поскольку вскоре поле обеда мы поехали разными дорогами, одна вела в Тур, куда намеревался приехать я, а другая в Майи, куда следовал он. Здесь мы распрощались друг с другом и разделились. Но по дороге из Пеюйи, до нашего расставания, он рассказал мне множество вещей по поводу епископа Лангрского, который стал приемником епископа Бовэ в деле посольства к герцогу Бретонскому, в котором он участвовал вместе с мессиром Жаном де Бёем, и о том ответе, что они получили от герцога. Цитируя то, что говорил рыцарь, я записал следующее:
Попрощавшись с королем и советом, послы отправились в путь и приехали в Нант, где осведомились, где находился резиденция герцога. Им сказали, что обычно он живет в Ванне или его окрестностях, предпочитая его другим местам. Они покинули Нант, и не останавливаясь, поехали дальше, и ехали, пока не прибыли в Ванн, расположенный оттуда на расстоянии всего 12 лье. Они остановились в городе, так как герцог жил в это время в замке под названием Ла-Мотт (La Motte). Когда они оделись, как подобает людям их ранга, то отправились к нему, и он принял их, внешне выказывая большую любовь. Епископ Лангрский, будучи прелатом, говорил от лица своих двух товарищей, мессира Жана де Вьенна и мессира Жана де Бёя 12, и произнес прекрасную речь, сказав: «Сеньор герцог, мы посланы сюда королем, нашим сюзереном, и монсеньорами его дядями, герцогами Беррийским и Бургундским, сказать, что они поражены тем, что вы неожиданно помешали тому, чтобы состоялось вторжение в Англию, которое уже дошло до момента отплытия, и что вы взяли огромную сумму в качестве выкупа за коннетабля Франции. Помимо этого, вы захватили три его замка в Бретани и город Югон, которые, если они будут обращены против страны, могут нанести ей серьезный ущерб. Поэтому нам, от имени нашего сюзерена короля и монсеньоров его дядей, поручено приказать вам вернуть коннетаблю Франции, мессиру Оливье де Клиссону, те его владения, которые вы у него отняли, и дать ему возможность мирно ими владеть по праву и на тех же условиях, что были прежде, до того, как они были под принуждением вам сданы, и когда еще вы не выдвигали на них никаких законных притязаний, а также вернуть, целиком и полностью, всю денежную сумму, которую вы от него получили, в том месте, в котором ему будет угодно ее принять. Также, король и его совет вызывают вас, чтобы вы приехали в Париж, или в любое другое место по их указанию, чтобы оправдаться в том, что вы сделали. Король обладает столь добрым нравом и сдержанностью, что, благодаря кровным узам, он охотно выслушает ваши оправдания. Если они не будут вполне удовлетворительными, то монсеньоры, герцоги Беррийский и Бургундский, насколько это смогут, придадут им приемлемый вид, и своими мольбами и другими делами сделают так, чтобы вы оставались другом и кузеном короля, что было бы для вас самым благоразумным».
Обратившись к мессиру Жану де Вьенну, епископ сказал: «Вы согласны с моим мнением?» «Да, сударь», - ответил тот. Мессир Жан де Бёй дал тот же ответ. Когда это происходило, то в палате не было никого кроме этих четырех человек. Выслушав епископа, герцог стал очень задумчивым и не без причины. Ведь слова столь ясно выражали их требования, что не требовали пояснений. Наконец, он сказал: «Сударь, я хорошо расслышал то, что вы сказали. Мне подобает, чтобы так оно и было, поскольку вы пришли от моего сеньора-сюзерена, короля Франции, и от монсеньоров его дядей. Поэтому, раз вы приехали от них, я должен оказывать вам все знаки почета и уважения, и я намерен так и поступить. Однако, то, что вы сказали, требует рассмотрения, и я буду совещаться со своим советом, чтобы смочь дать вам такой ответ, который будет вам приятен, поскольку я не хочу, чтобы было иначе». «Вы хорошо сказали, - ответили послы, - и мы удовлетворены». Затем они распрощались с герцогом и вернулись в гостиницу. Ближе к вечеру они получили приглашение от герцога отобедать с ним на следующий день, и это приглашение было принято. На следующий день они отправились в замок, где застали герцога и его рыцарей, которые их великолепно приняли. Вскоре после их прихода, были поданы тазики и кувшины, чтобы они умылись, прежде чем сесть за стол. Епископ Лангрский, из уважения к его сану, сидел выше всех. Следом за ним сидел герцог, затем мессир Жан де Вьенн и мессир Жан де Бёй. Обед был великолепным и роскошным, и с хорошей посудой. Когда он завершился, они удалились в приемные покои, где беседовали на разные темы и наслаждались пением менестрелей.
Французские сеньоры думали, что сейчас они должны были получить свой ответ, но в этом были разочарованы. Были принесены вино и специи, отведав которые они удалились в свою гостиницу и оставались весь вечер дома. На следующее утро им дали знать, что герцог хочет их видеть в своем замке, куда они и отправились, и были препровождены в апартаменты герцога. Он принял их любезно и говорил так: «Мои дорогие судари, я знаю, что вы жаждите получить ответ на то, что вам было поручено сказать мне моим сюзереном и другими сеньорами, с тем, чтобы вы могли им его сообщить. Поэтому я заявляю, что не сделал мессиру Оливье де Клиссону ничего, в чем бы я раскаивался, за исключением того, что он слишком легко отделался и сохранил свою жизнь. Сохранил я ее исключительно по причине его должности, и никоим образом не лично из-за него, поскольку, в некоторых случаях, он вел себя так дурно по отношению ко мне, что я его смертельно ненавижу. И прося своего сюзерена и их милости о прощении, я говорю, что арестовав коннетабля, я не срывал экспедицию в Англию. В этом я способен и желаю оправдаться. Ведь в тот день, когда я его арестовал, я не нанес экспедиции никакого ущерба. Ведь на врага пристало идти при любой возможности. Если бы он был убит, то я полагаю, что французское королевство не стало бы управляться хуже из-за потери возможной пользы от его советов. Что до переданных мне замков и города, которыми я владею, то я буду держать их до тех пор, пока король силой не отнимет их у меня. Что до денег, то я отвечаю, что из-за ненависти мессира Оливье де Клиссона я был вынужден брать в долг в этой стране и в других странах, и из этой суммы я выплатил деньги тем, кому я был должен». Такой ответ дал герцог Бретонский послам французского короля. Было много дебатов, чтобы побудить его дать более умеренный ответ, но его ответы по смыслу были такими же, как то, что он уже сказал. Когда послы нашли, что больше ничего не смогут получить, то пожелали уехать, и такое право им было дано. Они стали готовиться к отъезду, отправились путь, и ехали, пока не прибыли в Париж. Там они отправились в замок Бот (Beaute), около Венсенна, где жили король с королевой. Вскоре туда приехали герцоги Бургундский и Беррийский, так как им не терпелось услышать ответ герцога Бретонского. Так как вы его уже знаете, то я не буду его повторять. Но поскольку отправленные в Бретань послы не преуспели ни одном пункте, то король и совет были очень недовольны герцогом. Они сказали, что он - самый гордый и самый дерзкий из живущих ныне людей, и что дела не останутся в таком состоянии, как сейчас, поскольку следствием этого будет ущерб и бесчестие для короны Франции. Было вполне определено намерение короля и его совета вести войну против герцога Бретонского.
Герцог не ожидал ничего меньшего, так как знал, что разгневал французского короля, также как и его совет. Но его ненависть к коннетаблю была столь глубока, что лишала его разума, и он жалел только о том, что не казнил его, когда тот оказался в его власти. Долгое время дела оставались в таком положении. Герцог жил в Ванне, но редко из него выезжал из страха попасть в засаду. Он оказывал величайшее почтение главным городам герцогства и вел тайные переговоры с англичанами. Он также расставил гарнизоны в своих крепостях, как во время войны. Его настроение относительно того, что произошло, постоянно менялось. Иногда он говорил, что хотел бы, чтобы ареста коннетабля не было бы, другой раз, оправдывая себя, говорил, что этот Клиссон столь тяжело его оскорбил, что у него были добрые причины сделать так, как сделано. Его поведение привело к тому, что его стали бояться в стране. Ведь тот сеньор, которого не бояться его подданные, имеет мало власти для того, чтобы оставаться с ними в мире, когда он этого захочет.
Теперь мы покинем герцога Бретонского и вернемся к английским делам, которые в это время находились в тревожном и опасном состоянии.
Комментарии
1. В 10 лье к северо-западе от Сен-Бриё и в 23 лье к северо-востоку от Бреста.
2. Здесь ошибка. Правильно – родным братом. Ги де Блуа был сыном Луи де Блуа, который был родным братом Карла (названного здесь Святым), погибшего при Орэ, законного герцога до 1364 – Прим. пер.
3. От этих извинений впоследствии им не было никакой пользы, так как коннетабль покарал их по достоинству. Он простил только оруженосца по имени Бернар, который имел доброту отдать ему его плащ, который спас его там от сырости.
4. Коннетабль был одноглазым. Второй глаз он потерял в битве при Орэ, причем, несмотря на это, так и не покинул поля боя.
5. Историк Бретани дом Морис упоминает о следующих замках и местечках, на которых настаивал герцог, вместе с сотней тысяч ливров в качестве выкупа: Жослен, Ламбаль, Жюгон, Блэн (Blein), Гвенгамп (Современ. Генган – прим. пер.) (Guingamp), Ла-Рошдерьен (La Rochederrien), Шателландрен (Chastellandren), Клиссон и Шато-гуи (Chateau-gui), которые были сильными крепостями. Одни из них принадлежали коннетаблю, другие Жану Бретонскому, графу де Пентьевр.
6. Это поведение герцога по другому описывается историком Бретани, домом Морисом, согласно которому коннетабль едва избежал смерти.
Согласно ему, герцог позвал к себе мессира Жана де Базвалена (de Bazvalen), которому доверял больше всех, и приказал ему казнить коннетабля в полночь, тайно, насколько это было возможно. Базвален тщетно представлял ему, каковы могут быть последствия, но герцог сказал, что решил это сделать и сделает это. За ночь его страсть поостыла, и он раскаялся в отданном приказе. На рассвете он послал за Базваленом и спросил его, выполнен ли его приказ. Получив ответ, что выполнен, герцог вскричал: «Как, Клиссон мертв!» «Да, монсеньор. Он был утоплен этой ночью, и его тело похоронено в саду». «Ах! - ответил герцог, - это самое несчастное утро. Видит Бог, мессир Жан, я полагал, что ты отсоветуешь мне это. Я вижу, что отныне буду лишен спокойствия. Оставь меня и никогда больше не позволяй мне видеть твоего лица». После того, как рыцарь некоторое время позволил ему испытывать угрызения совести, он вновь вернулся и сказал: «Монсеньор, поскольку я знаю причину ваших страданий, то я полагаю, что могу найти от этого средство, так как от всего есть лекарство». «Но не от смерти», - ответил герцог. Тогда Базвален рассказал ему, что предвидя последствия и раскаяние, которое он почувствует, если выполнит его приказ, отданный в приступе ярости, и потому он его не выполнил, и коннетабль все еще жив. Затем вошел сеньор де Лаваль, и остальное было близко к тому, как рассказывает Фруассар.
7. Город в Иль-де-Франсе, в 7 лье от Парижа.
8. Падрон расположен на реке Улья (Ulla), в 4 лье к югу от Сант-Яго. Первоначально этот город был центром епископства, но сейчас относится к диоцезу Сант-Яго.
9. Далее ниже переставлены буквы в имени, и он назван Жан де Бёй (de Beuil) – прим.пер.
10. Бофор-эн-Валль или Бофор-ла-Вилль (Beaufort la Ville) - город в Анжу, на реке Отьён (Authion), в 6 лье от Анжера и в 16 от Тура.
11. Высокая репутация Бертрана дю Геклена породила множество ложных сведений о его происхождении. Выше приведено одно из них. Чтобы убедиться в ее ложности, надо иметь в виду, что:
1. В Бретани никогда не было принца по имени Акен.
2. Карл Великий завоевывал эту провинцию руками своих помощников, и никогда не был в ней сам.
3. Что касается оригинального имени дю Геклена, то оно было не Глай-акен, но Гуарплик (Guarplic) и состояло из двух бретонских слов – Гвар (Gwar) и Плик (Plic), что означает «узкая бухта». Оно отражало положение старого замка дю Гварплик, построенного в узкой бухте или заливе в бухте Конкаль, в приходе Сен-Куломб, диоцез Доль.
12. де ла Ривьер далее не упоминается – прим. пер.
Текст переведен по изданию: Froissart, J., Chronicles of England, France, Spain and the adjoining countries: from the latter part of the reign of Edward II to the coronation of Henry IV, Translated from the French, with variations and additions, from many celebrated MSS by Thomas Johnes, Esq. New York: Leavitt & Allen, 1857
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© перевод с англ. - Раков Д. Н. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001