ЖАН ФРУАССАР

ХРОНИКИ АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ИСПАНИИ И СОСЕДНИХ СТРАН

ОТ КОНЦА ПРАВЛЕНИЯ ЭДУАРДА II ДО КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА IV

Глава 100

Вернувшись в Гент, Филипп ван Артевельде живет в большой роскоши. Граф Фландрский обитает в Лилле.

Когда Филипп услышал о том, что гарнизон Ауденарде не считается ни с ним, ни с его угрозами, он поклялся, что чего бы то это не стоило Фландрии, он не будет заниматься ничем, пока не возьмет и не сравняет с землей город Ауденарде. Он был сильно зол и думал, что сможет легко осуществить свою угрозу, поскольку вся остальная Фландрия согласилась ему служить. После пребывания в течение 6 дней в Куртре, где он обновил законы и получил от каждого оммаж и присягу верности, как если бы он был графом Фландрским, он вернулся в Гент. Гентцы вышли его встречать с великой процессией и с такой радостью, с какой никогда не чествовали своего сеньора графа. Народ почитал его, как если бы он богом, поскольку, благодаря его совету, их город наслаждался таким могуществом и благоденствием. Невозможно рассказать об огромном числе всех ценностей, что поступали туда по суше и по воде из Брюгге, Дамма и Слиеса. Хлеб, который тремя неделями раньше продавали за один старый грот, теперь стоил не более четырех фартингов. Вино, которое стоило 24 грота, теперь стоило 2. Все предметы были в Генте дешевле, чем в Турне или Валансьене.

Филипп ван Артевельде, словно великий государь, держал великолепный выезд лошадей и был в своем особняке столь же великим, каким граф Фландрский был в Лилле. У него были свои чиновники по всей Фландрии, такие как бейлифы, губернаторы, сборщики налогов и сержанты, которые каждую неделю доставляли значительные суммы в Гент, где он поддерживал свое состояние и одевался в алое платье, отороченное мехом, подобно герцогу Брабантскому или графу Эно. Также как у графа, у него было свое казначейство, куда стекались деньги, и он давал обеды и ужины для дам и дамзелей Гента, как ранее это делал граф, и подобно ему он не был более скупым в расходах, если речь шла о его удовольствиях. Когда они писал, то подписывался Филипп ван Артевельде, регент Фландрии ¹.

В течение этого времени, живший в Лилле граф Фландрский имел причины быть задумчивым, поскольку видел, что его графство находится в состоянии мятежа против него в большей степени, чем когда либо прежде и, что он сам не имеет никаких надежд восстановить положение, поскольку все города были настолько тесно связаны друг с другом, что их никак нельзя было разъединить без применения очень и очень превосходящей силы. Вся страна больше не говорила о нем и не признавала его своим сеньором, как будто он никогда и не существовал. Тогда он вспомнил о своей связи с герцогом Бургундским, который был женат на его дочери мадам Маргарите и от которой имел двух прекрасных детей. Он сказал, что счастлив, что король Карл умер, и что теперь во Франции есть молодой король под опекой своего дяди, герцога Бургундского, который руководит и управляет им в соответствии со своими желаниями. «Поэтому, как я предполагаю, для короля Франции должно быть естественным выступить против моих мятежных подданных, поскольку у него добрые намерения, и он жаждет проявить себя в военных делах. Герцог Бургундский легко побудит его именно так и поступить, когда объяснит ему их надменную гордость и, что он обязан помогать своим вассалам, когда их подданные поднимают мятеж».

Но представляется, что король не вмешался бы в это дело, если не было интриг герцога Бургундского, поскольку, если бы ничего не было бы сделано, то он тем или иным способом присоединил бы Фландрию к французской короне. Ведь граф Фландрский не был в достаточном фаворе, чтобы побудить его лично выступить на помощь. Однако сейчас мы опустим этот предмет, пока не придут более подходящие времена, и расскажем о поведении графа Фландрского в Лилле.

После последнего великого несчастья у Брюгге, он узнал, что мессир Тьерри дю Бан, мессир Флёриан де Эрле и мессир Жан Бернаж вошли в Ауденарде и удерживали его во время всех событий, последовавших после поражения у Брюгге. Он хорошо знал, что у этих рыцарей нет достаточных сил, чтобы противостоять фламандцам, если те захотят его осадить, а ожидалось, что они незамедлительно так и сделают. Для того чтобы послать им подкрепления и провизию, он позвал к себе одного рыцаря по имени мессир Даниэль дю Алуен ² и сказал ему: «Даниэль, вы отправитесь в город Ауденарде. Я назначаю вас его губернатором, и вы возьмете с собой 150 копий добрых воинов, 100 арбалетчиков и 200 крепких пехотинцев с пиками и щитами. Вы будет заботиться о гарнизоне, поскольку я полностью в этом на вас полагаюсь, и поспешите снабдить его зерном, овсом, солониной и вином от наших добрых друзей и соседей из города Турне, которые, как я полагаю, не откажут нам в этой срочной надобности». «Монсеньор, - ответил рыцарь, - ваши приказы будут выполнены, и я приму защиту города Ауденарде, раз вам угодно вверить мне командование. С ним не случиться никаких неожиданностей из-за какого-нибудь упущения или по причине подкопа». «Даниэль, - сказал граф, - ты сильно меня успокоил своими словами».

После этого мессир Даниэль дю Алуен распрощался с графом и поехал в Ауденарде, куда доставил подкрепления из добрых воинов, вновь снабдил его продовольствием и сделал все другие необходимые приготовления.

Глава 101

Филипп ван Артевельде и гентцы начинают осаду Ауденарде.

Когда Филипп, бывший в Генте, узнал о том, что гарнизон Ауденарде получил воинское подкрепления, то сказал, что он позаботится о возмездии, поскольку такие вещи терпеть нельзя и, что для всех фламандцев было бы позором, если этот город продолжит оставаться непокорным. Он объявил, что осадит его и не уйдет оттуда, пока не разрушит и не предаст смерти всех, кого он там найдет, рыцарей и всех прочих людей. По всей Фландрии он объявил о призыве на военную службу, чтобы все были готовы явиться к Ауденарде на 9 день июня. Никто не осмелился пренебречь этим приказом. Люди в главных городах Фландрии, Франконата и Брюгге собрались и пришли к Ауденарде, где заняли лежащие вокруг поля, луга и болота. Филипп, по приказам которого исполнялось все, жил с большим великолепием неподалеку от Ауденарде. В это время он наложил на всю Фландрию налог в 4 грота от очага, который должен был уплачиваться еженедельно всеми людьми без исключения. Благодаря этому налогу, Филипп получал громадные суммы, поскольку исключения не делалось ни для кого. У него были сержанты по всей стране, которые собирали этот налог как с богатых, так и с бедных, хотели те того или нет.

Говорили, что при осаде Ауденарде находилось свыше 100 тысяч человек. Фламандцы поставили на реке Шельде большие сваи, так что ни одно судно не могло пройти из Турне в Ауденарде, тогда как у их армии было изобилие всего необходимого. У них были ряды для торговцев одеждой, мехом и тканями, каждую субботу был рынок, на который привозились из близлежащих деревень все виды бакалеи, фруктов, масла, молока, сыра, птицы и других вещей. В их армии было столько же таверен, как и в Брюсселе, и там были вина рейнские, а также французские, галригаши (galrigaches) ³, мальвазии и прочие иностранные вина, которые были очень дешевы. Туда мог придти и уйти оттуда без всякой опасности любой человек из Брабанта, Эно, Германии или из Льежа, но только не из Франции.

Когда мессир Даниэль де Алуен прибыл в Ауденарде, то он запасся всеми видами вещей и провизии, которые было разделены поровну между воинами гарнизона, каждый получил определенный паек. Все лошади были отосланы прочь, дома около стен были снесены и их сровняли с землей, чтобы защититься от пушек, которых у врагов было множество. Женщины и дети, которые остались (многие были высланы) были размещены в церквях и монастырях. В городе не было оставлено ни одной собаки, но все были убиты и брошены в реку. Гарнизон совершал много смелых вылазок, как утром, так и вечером, нанося большой ущерб вражеской армии. Среди них было два оруженосца из Артуа, братья по имени Ламбер и Тристан де Ламбре (de Lambres), которые часто совершали очень доблестные воинские подвиги, привозя с собой захваченную у врагов провизию, хотели те того, или нет, и даже пленников.

Так они провели все лето. Намерением Филиппа и его совета было продолжать осаду, пока гарнизон не оголодает, ведь в случае попытки штурма они могли бы потерять слишком много людей. Они много потрудились, чтобы установить на холме у Ауденарде поразительно огромную машину, в 20 футов шириной и 40 футов длиной, которую они назвали Муттоном (Mutton), чтобы метать в город тяжелые камни и деревянные брусья, которые разрушали все, во что попадали. Также, для того, чтобы тревожить гарнизон, они стреляли из бомбарды огромного размера, которая была длиной в 50 футов и стреляла камнями огромного веса. Когда они стреляли из этой бомбарды, то ее можно было слышать в дневное время на расстоянии 5 лье, и на 10 лье ночью. Звук ее был столь громкий, что казалось, что с цепи сорвались все дьяволы ада.

Аналогично, гентцы сделали и другую машину, которую установили против города, чтобы бросать большие болванки раскаленной меди. С помощью таких машин, как пушки, бомбарды, свиноматки, муттоны, и трудилась гентская армия, чтобы досадить гарнизону Ауденарде. Однако его воины, как только могли, подбадривали друг друга и оборонялись от этих атак. Они совершали вылазки по 3 или 4 раза в неделю, и в них они завоевали больше славы, чем бесчестья, и приобрели больше, чем потеряли.

Глава 102

Один отряд гентской армии послан от Ауденарде, чтобы опустошить земли их сеньора. Он сжигает несколько деревень на французской границе, и это становится причиной войны между королем Франции и гентцами.

Пока продвигалась вперед осада Ауденарде, от основного войска отделились 11 сотен воинов с намерением произвести разведку местности и разрушить и уничтожить дома тех рыцарей, которые покинув Фландрию, сами, со своими женами и семьями, устроились в Эно, Брабанте и Артуа. Они осуществили свой замысел, и этот отряд произвел великие разрушения по всей Фландрии, не оставив ни одного дома дворянина не сожженным или оставшимся целым. Затем они пошли на Марль, дом графа, который полностью разрушили. Там они нашли колыбель, в которой его нянчили, и ванную бочку, в которой он мылся. Обе эти вещи были полностью уничтожены. Они разломали молельню, увезя колокола с собой в Брюгге, где застали Пьера дю Буа и Пьера ле Нюйте, которые хорошо их встретили и сказали, что они сослужили хорошую службу. Когда эти люди отдохнули, то взяли путь к мосту Варнестон (Warneston), через реку Лис, и подошли к Лиллю, где они разрушили несколько ветряных мельниц и предали огню остальные фламандские деревни. Свыше 4 тысяч жителей Лилля, как конные, так и пешие, вооружились и выступили из города против этих мародеров. Вскоре они нанесли им поражение, убив многих и захватив в плен других. Позже, в Лилле, пленные были обезглавлены. Но если бы они их хорошо преследовали, то спастись бы не удалось никому. Несмотря на это препятствие, гентский отряд вторгся в графство Турне, где совершил много злодеяний и сжег город Сешлен (Sechlin) и несколько прилегающих деревень, относящихся к французскому королевству. Затем они, с очень значительной добычей, вернулись к войску, которое осаждало Ауденарде.

Известия о том, как гентцы разграбили и сожгли несколько деревень во Франции, были доставлены герцогу Бургундскому. Он немедленно написал об этом своему сюзерену, который в это время находился в Компьене, а также своему брату, герцогу Беррийскому, герцогу Бурбонскому и королевскому совету, чтобы они могли рассмотреть это дело. Герцог Бургундский и не хотел, чтобы фламандцы поступали по-другому, поскольку он полагал, что теперь необходимо позвать на помощь короля, а иначе его тесть, граф Фландрский никогда не отвоюет свои владения. Кроме того, с любой стороны, его эта война раздражала больше всего, ведь по правам своей жены он являлся наследником Фландрии.

Граф Фландрский в этот момент жил в Эдене (Hedin). Там он узнал, что гентцы разрушили его дом в Марле и, из ненависти к нему, разрушили даже комнату, где он родился, и разломали купель, в которой он был крещен, и его колыбель, которые были сделаны из серебра. Ванна, где он мылся, были разбита на куски, которые были выброшены. Все это его чрезвычайно разозлило. Находясь в Эдене, он строил различные планы, ведь он видел, что вся его страна обратилась против него, за исключением Дендремонде и Ауденарде, и помощи ждать не откуда, кроме как из Франции. Хорошенько взвесив все обстоятельства, он решил нанести визит своему сыну герцогу Бургундскому, проживавшему в Бопоме, и объяснить ему свое положение. Он выехал из Эдена и приехал в Аррас, где остановился на два дня. Утром он приехал в Бопом и разместился в особняке графов Артуа, который теперь был его собственностью, поскольку после смерти своей матери, он стал графом Артуа. Герцог Бургундский проявил к нему много сочувствия и любезно его утешал, когда слышал от него жалобы, говоря: «Монсеньор, я должен быть верным слугой Вам и королю, я не буду заниматься ничем другим, но только делом возвращения вашей страны. Вы вернете свои владения, а иначе мы потеряем и остальное. Ведь это нестерпимо, что такие негодяи, что находятся сегодня во Фландрии, должны управлять этой страной. В таком случае, все рыцарство и дворянство может быть уничтожено и низвержено, а за этим погибнет и весь христианский мир».

Граф Фландрский был сильно утешен тем, что герцог желал ему помочь. Он распрощался с ним и уехал в город Аррас. В это время он держал в тюрьме свыше 200 человек из главных фламандских городов, которые сидели на хлебе и воде, и каждый день боялись лишиться головы. Когда граф вернулся в Аррас, то дал им всем свободу во имя Бога и Пресвятой Девы, поскольку нашел, что в том, что произошло во Фландрии после их пленения, нет никакой их вины. Он заставил их всех поклясться быть верными и преданными ему, а затем дал им денег, чтобы они могли добраться до Лилля или Дуая, или кто куда пожелает. Этим граф приобрел большую популярность. Затем он оставил Аррас и вернулся в Эден.

Глава 103

Герцог Бургундский побуждает своего племянника, французского короля Карла, вести войну против Гента и его союзников, как в отместку за сожжение деревень, так и для того, чтобы помочь вернуть Фландрию графу, который являлся его вассалом.

Герцог Бургундский не забыл об обязательствах, что он принял на себя по отношению к своему сеньору и отцу, графу Фландрскому. Он выехал из Бопома в сопровождении мессира Ги де ла Тремуя и мессира Жана де Вьенна, адмирала Франции, которые очень хотели, чтобы граф получил помощь. Эти двое были главными людьми его совета. Они продолжали свой путь, пока не приехали в Санлис, где находился король вместе со своими двумя дядьями, герцогами Беррийским и Бурбонским. Он был принят с радостью, а затем его спросили о том, каковы новости из Фландрии и о том, как идет осада Ауденарде. Герцог Бургундский дал очень разумные ответ на эти первые вопросы короля и его дядей, но когда он нашел возможность, то отвел в сторону своего брата, герцога Беррийского, и объяснил ему то, как гентцы, надменные в своей гордости, хотят повсеместно быть хозяевами и уничтожить всех дворян, что они уже сожгли и разграбили часть французского королевства, что принесло королевству много вреда и бесчестия и, что это не следует терпеливо сносить.

«Дорогой брат, - сказал герцог Беррийский, - мы поговорим с королем на этот счет. Вы и я являемся главными людьми его совета. Король примет участие, никто не попытается помешать нашим намерениям разжечь войну между Францией и Фландрией, которые до сих пор находились в мире друг с другом. Хорошо, чтобы мы нашли добрые причины для этого, и чтобы все бароны во Франции придерживались нашего мнения. Иначе нас могут порицать и бросить нам обвинения. Ведь король очень юн, и каждый знает, что он делает то, что мы ему скажем или посоветуем. Если дело обернется успехом, то это пройдет, но если нет, то нас в этом обвинят, и будут сильно порицать, больше, чем любых других его советников, и поделом. Каждый скажет: «Смотрите, как плохо насоветовали королю его дядья, герцоги Беррийский и Бургундский. Они вовлекли народ в войну, в которой ничего добились». Поэтому, мой дорогой сеньор, я говорю, что мы должны собрать большую часть прелатов и ноблей французского королевства и изложить перед ними, в присутствии короля, который лично заинтересован в этом деле, все события, которые имеют какое-нибудь отношение к фламандским владениям. Тогда мы вскоре увидим, каково будет общее желание Франции».

Герцог Бургундский ответил: «Вы сказали хорошо, мой дорогой брат, и то, что вы мне посоветовали, будет сделано». При этих словах, в покои, где находились его дядья, вошел король с соколом на запястье. Он был поражен последними словами герцога и, находясь в очень хорошем расположении духа, сказал: «О чем вы сейчас говорите с таким жаром, мои дорогие дяди? Я хотел бы узнать, если мне пристало это знать». «Да, монсеньор, - ответил герцог Беррийский, - ведь то о чем мы говорили, касается Вас. Ваш дядя и мой брат, герцог Бургундский, только что жаловался мне на фламандцев. Эти фламандские вилланы изгнали из страны своего сеньора графа и всех дворян. Сейчас, в числе сто тысяч человек они осаждают Ауденарде, и находятся там под командованием капитана по имени Филипп ван Артевельде и англичан, которые там присутствуют для их храбрости, и Филипп поклялся, что не снимет осаду, пока не подчинит этот город себе, если только Вы не заставите его от этого отказаться. Эту оговорку он сделал. Что Вы теперь на это скажите? Поможете ли Вы своему кузену, графу Фландрскому, вернуть себе свои наследственные владения, из которых его, в своей гордости и бессердечии изгнали крестьяне?» «Клянусь честью, мои дорогие дяди, - ответил король, - я имею очень большое намерение так и сделать, и во имя Бога, давайте отправимся туда в поход. Я не хочу ничего большего, чем испытать свою силу в воинском деле, поскольку до сих пор я еще никогда не носил доспехов. Поэтому, если я хочу царствовать с честью и славой, необходимо, чтобы я узнал военное искусство».

Оба герцога, глядя друг на друга, были очень довольны тем, что сказал король, а герцог Беррийский прибавил: «Монсеньор, Вы сказали должным образом и Вы теперь обязались сделать то, что сказали, ведь графство Фландрское является ленным доменом Франции, и Вы клялись, а мы также клялись Вам, что Вы будете поддерживать права своих вассалов и ленников. Кроме того, граф приходится Вашим кузеном, и потому Вы должны испытывать к нему любовь. Теперь, раз Вы имеете такие добрые намерения, не меняйте их, но говорите тоже самое всем, кто с Вами заговорит по этому предмету, ведь мы спешно будем собирать прелатов и баронов Вашего королевства, и в Вашем присутствии изложим им это дело. Если Вы расскажите им о своих замыслах также ясно и громко, как сделали это для нас, то они все скажут, что у нас есть деятельный и добронамеренный король». «Клянусь честью, мой дорогой дядя, я хочу, чтобы у нас было все готово, чтобы отправиться туда хоть завтра, так как отныне самым большим удовольствие для меня будет смирить гордость этих фламандцев». Оба герцога были очень довольны, слушая такие речи короля. Теперь пришел герцог Бурбонский, за которым они послали, и они рассказали ему обо всем, что вы только что услышали, и о том, насколько страстно король жаждет оправиться во Фландрию, чем и этот герцог также был очень доволен.

Дела оставались в таком положении. Король и его дядья написали письма всем сеньорам совета, приказывая им в назначенный день явиться в Компьен, где состоится заседание совета по поводу дел королевства. Все этому повиновались, что и было правильно, но король был так сильно рад тому, что услышал и так сильно занимал свой ум этим предметом, что ничто не могло заставить его выбросить это из головы. Он часто говорил, что «совет будет слишком нудным, чтобы сделать хорошо это дело», прибавляя, что «когда кто-нибудь хочет сделать какое-нибудь предприятие успешно, то обсуждение не должно быть долгим, ведь, в конце концов, враг получит об этом сведения». Он также печалился, когда ему указывали на опасности, которые могут случиться. «Да, да, если не рисковать, то ничего и не добьешься». Таким образом, юный король Франции беседовал со своими рыцарями и оруженосцами в своих покоях. Теперь я расскажу вам о сне, который он видел в это время, будучи в Санлисе, и как я тогда узнал, именно из-за него он выбрал своим символом летящего оленя.

Глава 104

Увидев свой сон, французский король Карл Шестой выбирает своим символом летящего оленя.

Случилось так, что во время пребывания юного короля Карла в Санлисе, когда он спал в своей постели, ему было видение. Ему казалось, что он находится в городе Аррасе, где он до этого никогда не бывал, и его сопровождает весь цвет рыцарства его королевства. Там к нему явился граф Фландрский, у которого на запястье сидел самый прекрасный и благородный сокол-пилигрим, и он сказал ему: «Монсеньор, во имя Бога, я дарю вам этого сокола, поскольку он самый лучший из когда-либо виданных, самый неутомимый охотник и самый лучший боец из всех птиц». Король очень обрадовался подарку и сказал: «Дорогой кузен, я приношу Вам свою благодарность». Затем он обернулся к коннетаблю Франции, который находился подле него и сказал: «Мессир Оливье, давайте, Вы и я поедем в поле и испытаем этого прекрасного сокола, которого мне дал мой кузен, граф Фландрский». Тогда коннетабль ответил: «Хорошо, давайте поедем». Затем они сели на своих коней и, взяв с собой сокола, выехали в поле, где увидели множество летающих цапель. Король сказал: «Коннетабль, выпускайте сокола, и посмотрим, как он будет охотиться». Коннетабль выпустил сокола, и он взлетел так высоко в воздух, что они едва могли его разглядеть, и он взял путь в сторону Фландрии. «Поскачем за моей птицей, чтобы я ее не потерял» - сказал король. Коннетабль согласился и, как снилось королю, они поскакали через большое болото и подъехали к лесу, где король закричал: «Спешиваемся, спешиваемся, мы не сможем проехать через лес верхом».

Они спешились, и тогда подошло несколько слуг, которые взяли их коней. Король и коннетабль с большим трудом вошли в лес и шли по нему, пока не вышли на обширную пустошь, где увидели сокола, который преследовал и поражал цапель, но те сопротивлялись, и между ними был бой. Королю снилось, что этот сокол ведет себя доблестно и что он погнал птиц перед собой так далеко, что он потерял сокола из виду. Это сильно раздосадовало короля, так же как и невозможность преследовать его, и он сказал коннетаблю: «Я потеряю своего сокола, о чем я буду сильно жалеть, ведь у меня нечем его приманить, и нет никакого другого способа вернуть его назад». Король пребывал в таком беспокойстве, но вдруг увидел прекрасного оленя с двумя крыльями, который, казалось, появился из леса. Он вышел на эту пустошь и склонился перед королем, который, с удовольствием смотря на это чудо, сказал коннетаблю: «Коннетабль, Вы останетесь здесь, а я сяду на этого оленя, который сам предлагает мне себя, и полечу за своей птицей». Коннетабль согласился, и юный король с радостью сел на оленя и отправился искать сокола. Олень, готовый повиноваться королевским желаниям, понес его над верхушками самых высоких деревьев, и он увидел своего сокола, гонящего стольких птиц, что было удивительно, как он может это делать. Королю снилось, что когда сокол достаточно налетался и поразил достаточно цапель, то он позвал его назад. И сразу же, как будто бы он был хорошо обучен, сокол уселся на королевское запястье, и королю снилось, что после того, как он заполучил назад и поблагодарил сокола, олень полетел обратно, опять над лесом, и доставил короля на то самое место, откуда его взял, и где его ожидал коннетабль, сильно обрадовавшийся его возвращению. Прибыв на место, он слез с оленя, и тот вернулся в лес, и его больше не было видно. Затем король, как ему снилось, рассказал коннетаблю о том, как хорошо его нес олень, что он за всю свою жизнь так хорошо не ехал верхом, а также рассказал о достоинствах сокола, который поразил такое число птиц, и все это коннетабль охотно выслушал. Затем показались слуги, которые привели их коней, и сев на них, они поехали по великолепной дороге назад в Аррас. В этом месте король проснулся, сильно пораженный этим видением, которое так отпечаталось в его памяти, что он рассказал о нем нескольким своим приближенным, дежуривших в его покоях. Вид этого оленя был столь приятен ему, что он не мог изладить его из своей памяти, и это стало причиной того, что в своем походе во Фландрию против фламандцев, он выбрал своей эмблемой летящего оленя.

Глава 105

Во время осады Ауденарде восставшие просят короля Карла устроить мир между ними и графом Фландрским. Король отвечает им оскорблением. Тогда они делают попытку привлечь к союзу англичан.

Филипп ван Артевельде, хотя и добился большого успеха в битве у Брюгге и думал, что фортуна улыбнулась ему, когда он разбил графа и брюггцев, не имел никаких способностей, чтобы вести войну или осаду. Когда он был юным, то обучался не этому, а рыбной ловле удочкой на реках Шельде и Лисе, и он явно показал свою неспособность во время осады Ауденарде. Он не знал, как взять город, хотя из-за своей гордости и самонадеянности, он полагал, что обязан находиться здесь, и что жители должны будут выйти за стены и сдать ему город. Но них не было такого намерения, и они вели себя как доблестные мужи и, затевая частые стычки с фламандцами у палисада, одерживали в них верх, и убив и ранив многих из них, сами уходили в город без потерь. В этих вылазках большую славу завоевали Ламбер де Ламбре, его брат Тристан и сеньор де Люнельён (de Lunelhein).

Фламандцы, видя, что рвы Ауденарде широки и наполнены водой, и что они не могут приблизиться к стенам, не подвергаясь при этом большой опасности, решили на совете собрать множество фашин и соломы и заполнить ими рвы, чтобы можно было подойти к стенам и сражаться врукопашную. Как было решено, так и было сделано, но воины гарнизона отнеслись к этому легко и сказали, что раз среди них и среди жителей города нет измены, то они и не тревожатся по поводу хода осады. Однако, чтобы предотвратить любую халатность, губернатор, мессир Даниэль де Алуен, так крепко держал горожан под своим контролем, что у них ни в чем не было никакой власти, и он строго приказал, чтобы никто из жителей не осмеливался подниматься на стены, ни днем, ни ночью, без сопровождения нескольких его воинов, а иначе, если их найдут, то они рискуют потерять свои жизни. В таком духе и продолжалась осада. У фламандцев в их войске было изобилие продовольствия, которое доставлялось им по морю и по суше, а также по рекам, поскольку они были хозяевами всей Фландрии. Они также были связаны с графствами Голландия, Зеландия, Брабант и частью Эно, жители которых, алчущие прибылей, тайком доставляли в их войско много продовольствия.

У этого Филиппа ван Артевельде было мужество скорее англичанина, нежели француза. Он был бы счастлив, если бы фламандцы смогли бы пристать к первым и образовать союз с Англией, так как если бы французский король или герцог Бургундский двинулись бы на них со своей армией, чтобы отвоевать страну, то англичане должны были бы помочь. У Филиппа в его армии уже было 200 английских лучников, которые ушли из своего гарнизона в Кале и получали еженедельную плату.

Для того чтобы выглядеть в лучшем свете и для того, чтобы узнать о том, что о нем говорят во Франции, Филипп решил послать письма от себя самого и от графства Фландрского к французскому королю, смиренно умоляя его взять на себя заботу о восстановлении мира между ними и их сеньором графом. Он недолго откладывал эту затею, но написал дружественные письма французскому королю и его совету и приказал гонцу доставить их во Францию и передать королю. Гонец сказал, что охотно повинуется и поскакал с письмами в Санлис, где находился король, и передал письма ему и его дядьям. Взяв их, король прочитал их в присутствии своих дядей и совета. После того, как они были прочитаны, и стал понятен их смысл, присутствовавшие разразились хохотом. Гонца, за то, что он явился в присутствие короля без охранной грамоты, было приказано арестовать и бросить в тюрьму, где он провел более 3 недель.

Когда Филипп об этом узнал, то очень разозлился и, созвав капитанов своей армии, сказал им: «Вы видите, какой честью французский король платит нам за то, что мы написали ему столь дружелюбные письма - он задержал нашего гонца. Определенно, мы создадим очень много проблем, если свяжем себя с англичанами, и мы можем от этого пострадать. Герцог Бургундский сейчас находится во Франции и управляет королем как ему угодно, ибо тот еще ребенок. Думаете ли вы, что он оставит дела в их теперешнем положении? Определенно, нет. Возьмите для примера нашего гонца, которого он задержал. Поэтому для нас будет разумным отправить послов в Англию, как ради благосостояния Фландрии, так для того, чтобы обезопасить самих себя и встревожить наших врагов. Я желаю, - сказал Филипп, - чтобы мы послали туда 10 или 12 наших доверенных людей, так, чтобы известие об этом было доставлено во Францию, и чтобы король и его совет смогли бы подумать, что мы намереваемся объединиться с его врагом, королем Англии. Но я не желаю, чтобы такой союз был заключен в спешке, я вообще бы его не заключал, если бы мы не были бы принуждены к нему обстоятельствами. Я хочу, чтобы наши послы тайно запросили у английского короля и его совета сумму в 200 тысяч старых крон, которые мы вправе требовать, поскольку мой отец, Якоб ван Артевельде, который тогда управлял Фландрией, одолжил их английскому королю, который в то время стоял перед Турне, для уплаты жалованья его войскам. Затем пусть они скажут английскому королю, его дядьям и его советникам, что штаты всей Фландрии и штаты главных городов, которые сделали этот заем, требуют его уплаты и, что когда это будет сделано, что английский король и обязан сделать, то и он и его подданные будут иметь свободный доступ во Фландрию, когда бы они туда не пришли. Будет намного лучше, - добавил Филипп, - если мы сами воспользуемся своей собственностью, нежели это сделают иностранцы. У нас никогда не будет лучшей возможности, чем сейчас, получить наши деньги назад, поскольку король и английское королевство не замедлят заполучить право въезда, любовь и союз с такой страной, какой сейчас является Фландрия. Кроме того, на всем побережье от Бордо до Слиеса у англичан нет портов, чтобы вторгаться во Францию, кроме Кале, Шербура и Бреста. Следовательно, то, что Фландрия откроет им свои порты, будет для них большой удачей. Ведь Бретань, за исключением Бреста, для них совершенно закрыта, и из любви к своему двоюродному брату графу Фландрскому, герцог Бретонский поклянется быть настоящим французом, что он непременно и сделает, если еще сделал».

Все, кто его слушали, ответили, что он говорил хорошо и мудро, и что его предложениям и надо следовать и, что если кто придерживается иного мнения, то он не является доброжелателем Фландрии. Филипп не стал откладывать осуществление этого плана. Он написал на этот счет губернаторам Брюгге, Пьеру дю Буа и Пьеру ле Нюйте, а также губернаторам Ипра и Куртре, которые согласились с его предложением. От главных городов было выбрано по одному или два горожанина, и только от Гента - шесть. Среди первых были Франсуа Атремен, Расс де ла Вердель (Rasse de la Verdelle), Луи де Во (de Vaux), мессир Жан Стотлар (Stotelare), Мартин Блондель-Ватре (Blondel-Vatre), Жак Бернар и один клирик, который был назначен епископом Гента папой Урбаном. Учредить епископство в городе Генте предложил мастер Жан д`Альбер (John d’Albert), бывший диаконом церкви Богоматери в Турне, и это епископство должно было пользоваться доходами, которые раньше поступали епископу Турне.

Когда 12 горожан получили полные инструкции о том, что они должны говорить и делать, они распрощались со своими друзьями, покинули лагерь у Ауденарде и продолжали свой путь, пока не приехали в Кале. Губернатор, сэр Джон д`Альбрен (John d’Albrenes), принял их очень учтиво, когда понял, что они хотят ехать в Англию, и дал им суда и лодки для переправы. Они пробыли там только 3 дня, пока грузились на суда, а затем высадились в Дувре, откуда продолжили свой путь в Лондон.

В то время, когда это фламандское посольство приехало в Лондон, английский король, вместе со своим советом, сэром Джоном Монтегю, сэром Джоном Барли и сэром Уильямом Бошампом, находился в Вестминстере и был занят тем, что передавал мессиру Пердикке д`Альбре в ленное владение все баронство Шамон, находящееся в Гаскони, и которое вернулось к королю, чтобы тот мог делать с ним все, что ему будет угодно, и я вам расскажу о том, как это случилось. В прежние времена, король Эдуард дал его сэру Джону Чандосу, который держал это владение, пока был жив. После его смерти он отдал его сэру Томасу Фельтону. Теперь, поскольку сэр Томас недавно умер, баронство возвратилось к английскому королю. Не пристало, чтобы оно долгое время оставалось без сеньора, который правил бы им, находясь на месте, поскольку оно граничило с землями сеньора д`Альбре, который в это время был верным французом. Королевский совет, приняв во внимание, что этот мессир Пердикка д`Альбре верно служил английским королям Эдуарду и Ричарду и принцу, а также всей стране Борделуа в течение более чем 30 лет, решил, что он вполне заслуживает получить это владение, которое он будет защищать от любого противника.

Получая в вотчину земли Шамона из рук короля, в присутствии английских ноблей, мессир Пердика д`Альбре так обратился к его величеству: «Сир, я получаю и принимаю это владение для себя и своих потомков при условии, что я и мои наследники будут верно служить вам против всех врагов, за исключением дома Альбре, поскольку против того края, где я вырос, я никогда не буду вести войну, пока моя вотчина остается в мире». Король и члены его совета ответили: «Во имя Бога, да будет так», и на этих условиях он получил это владение.

Теперь я расскажу о том, что приключилось с этим мессиром Пердиккой д`Альбре. Когда он, вернувшись в Гасконь, вступил во владение своей вотчиной, и сенешаль Бордо вручил ему знаки баронства, сеньор д`Альбре очень обрадовался, так как знал, что его кузен не будут вести против него войну, и что земли Альбре и Шамона будут оставаться в спокойствии. Сеньор д`Альбре оказал много знаков внимания своему кузену, поскольку ожидал, что после его кончины именно он станет владеть его замками в баронстве Шамон, как своими. Но у Пердикки не было таких намерений. Случилось так, что он заболел, и когда он лежал на смертном одре и увидел, что нет надежд на выздоровление, то созвал всех своих вассалов и представил им юного оруженосца и доброго воина по имени Пердюш (Perduch) <sup>4</sup>, сказав ему «Я передаю тебе, в присутствии моих вассалов, все мое владение Шамон. Поэтому будь настоящим англичанином, верным королю Англии. Но против дома Альбре, из которого мы происходим, ты никогда не должен вести войну, если только они не совершат против тебя какого-нибудь насилия». Оруженосец с готовностью ответил: «Мессир, я охотно принимаю его на этих условиях». Это был Пердюш д`Альбре, сеньор Шамона в Гаскони. Мессир Пердикка вскоре умер, и это все, что я о нем знаю.

Глава 106

Послам из Гента не удается сформировать союз с англичанами.

Когда эти гентцы приехали в Лондон, об их прибытии вскоре стало известно, и известия об этом были доставлены королю и его совету, которые послали к ним узнать, что они хотят. Они всем составом явились во дворец в Вестминстере, где вначале встретились с герцогом Ланкастером, графом Бэкингемом, графом Солсбери и большей частью совета, но короля на этой первой встрече не было. Эти послы выказали почтение английским лордам, и от имени их всех выступил выбранный епископ гентский, который сказал: «Монсеньоры, мы пришли сюда по приказу города Гента и от всех фламандцев, чтобы просить совета, содействия и помощи короля Англии, на основании некоторых статей и по причине старого союза, который связывает Англию и Фландрию. Мы хотим его обновить, так как графство Фландрское ныне нуждается в помощи, находясь в данный момент без сеньора. Главные города и страна избрали правителя по имени Филипп ван Артевельде, который представляется королю и всем вам, членам его совета. Он просит вас принять это представление добрым образом, поскольку, если король захочет прибыть во Фландрию, то он найдет все порты открытыми, а страну - хорошо к нему расположенной, и он сможет там расположится и отдыхать столько, сколько ему будет угодно, и он сможет набрать на службу у фламандцев 100 тысяч человек, всех при оружии. Нам также приказано запросить у вас 200 тысяч старых крон ⁵, которые Якоб ван Артевельде и главные города Фландрии когда-то одолжили доброй памяти королю Эдуарду, который тогда осаждал Турне и Кале, и которые они теперь хотят получить назад. Главные города Фландрии желают, что прежде, чем будет продвигаться дальнейшее оформление союза, эта сумма должна быть выплачена, и благодаря этому, король Англии и все его подданные, смогут называть себя друзьями фламандцев, и у них будет свободный доступ во Фландрию, когда это им будет угодно».

Когда лорды услышали эту речь и это требование, они переглянулись, и некоторые начали смеяться. Обращаясь к ним, герцог Ланкастер сказал: «Мои дорогие фламандские сеньоры, то, что вы сказали, требует обсуждения. Идите и возвращайтесь в Лондон, а король рассмотрит ваше требование и пошлет вам такой ответ, чтобы вы были удовлетворены». Гентские мужи ответили: «Да будет Божья воля». Затем они покинули палату совета, оставив в ней лордов, которые начали между собой хохотать и говорить: «Вы видели этих фламандцев и слышали, что они требуют? Они просят помощи, говоря, что очень сильно в ней нуждаются и, кроме того, требуют наших денег. Нам никак не пристало платить и помогать им этой торговле». В этом требовании долга в 200 тысяч старых крон, одолженных столь давно - 40 лет назад, они сочли фламандцев гордыми и наглыми.

Ничего не могло быть лучше для французского короля, который жаждал завоевать Фландрию. Ведь если бы фламандцы молчали относительно этих крон и запросили бы только помощь от английского короля, то он лично явился бы во Фландрию, или послал бы туда такие сильные войска, что фламандцы смогли бы в поле противостоять самой большой силе на земле. Но случилось иначе, как вы о том услышите в продолжении этой истории.

Глава 107

Посланник, которого гентцы отправляли к королю Карлу, освобожден из тюрьмы. Несколько пленников из Турне и Куртре обменяны друг на друга.

Французский королевский совет получил сведения о том, что Филипп ван Артевельде и графство Фландрское отправили в Англию послов, чтобы заключить союз. И отовсюду приходили сообщения, что английский король близок к тому, чтобы уже в этом году с большой армией явиться во Фландрию, и что свою квартиру он расположит в Генте. Эти новости были весьма вероятны, так как следовало ожидать, что фламандцы должны, тем или иным образом, укрепить свое положение. Тогда было сочтено целесообразным освободить посланца Филиппа. Действительно, сказать по правде, они и не имели никакого права его заключать в тюрьму. Поэтому он был выпущен на свободу и послан к Ауденарде, где располагалась фламандская армия.

В это время жители Брюгге захватили и пленили нескольких жителей Турне. Этим фламандцы показали, что они безразличны к тому, есть ли у них с французами мир или война. Жители Турне, в свою очередь, захватили нескольких жителей Куртре, которых они увезли в свой город в тюрьму. Так нарастала ненависть между фламандцами и жителями Турне. Однако, сеньоры Турне, которые не хотели вести войну со своими фламандскими соседями за свой собственный счет, не получая ничего от французского короля, решили послать двоих своих граждан к Филиппу ван Артевельде, чтобы договориться друг с другом, с тем, чтобы они смогли бы освободить своих, взятых в плен сограждан, и вернуть их назад, в обмен на тех, кого захватили они сами. Для этого дела были выбраны Жан Бон-Энфан (Bon Enfant) и Жан Пикар (Picard). Они поехали к войску, осаждавшему Ауденарде, и поговорили с Филиппом, который, из уважения к городу Турне, но никоим образом по отношению к королю Франции, как он им сказал, принял их очень дружелюбно. Ведь король не относился хорошо ни к нему, ни графству Фландрскому, раз он заключил в тюрьму гонца, которого он послан к нему с дружескими письмами.

«Мессир, - ответили два горожанина, - вы получили назад своего гонца». «Это -правда, - сказал Филипп, - но это случилось скорее из страха, нежели по другой причине». «Теперь скажите мне, - добавил Филипп, - что за дело привело вас сюда?» «Мессир, -ответили горожане, - мы приехали для того, чтобы вернуть назад наших сограждан, которые сидят в тюрьме в Брюгге». «Ба, - ответил Филипп, - если они задержаны, то ведь и вы тоже захватили нескольких человек из Куртре. Вы не должны напрасно совершить эту поездку, поэтому вы возвращаете наших людей и получаете ваших». Люди из Турне ответили: «Вы сказали хорошо, и мы охотно на это соглашаемся». Сразу же было заключено соглашение, и Филипп ван Артевельде написал находившимся в Брюгге Пьеру дю Буа и Пьеру ле Нюйте, чтобы они освободили тех граждан Турне, которых они бросили в тюрьму и, что в обмен, они получат задержанных жителей Куртре, поскольку он сообщает им, что город Турне написал ему об этой просьбе.

Когда они прощались, Филипп так сказал им: «Судари, запомните мои слова. Я не хочу вас обманывать. Вы из города Турне, который принадлежит королю Франции, с которым мы не заключим никакого договора, пока Дендремонде и Ауденарде нам не сдадутся. Потому больше не приезжайте сюда, поскольку тот, кто так сделает, будет задержан. Посоветуйте своим согражданам и купцам не проезжать через Фландрию, так как мы хорошо знаем, что ваш сеньор король Франции, будет с нами воевать, к чему мы и готовимся».

Выслушав эти слова, эти горожане вернулись в Турне и рассказали обо всем, что произошло. Было сделано объявление, чтобы никто не вступал ни в какие связи и не имел никаких дел с фламандцами, чтобы не навлечь гнева короля. Граждане Турне, которые сидели в тюрьме в Брюгге, вернулись, и граждане Куртре также были отосланы назад. Они не осмеливались открыто вести дела с фламандцами, но когда хотели вести какую-нибудь торговлю с Фландрией, то обращались к валансьенцам, так как жители Брабанта, Голландии, Эно, Зеландии и Льежа в полной безопасности могли путешествовать и вести торговлю по всей Фландрии.

Осада Ауденарде все еще продолжалась так же, как и прежде. Филипп и его гентцы стояли лагерем на холме у Ауденарде со стороны Эно, где они разметили бомбарды, пушки и большие машины, которые, когда стреляли, производили столько шума, что их можно было слышать на расстоянии свыше 6 лье. Около них, но ниже, на берегах Шельды, с той стороны, что смотрела в сторону Брюгге, находился лагерь брюггцев. Войска из Поперинге, Ипра, Касселя и Франконата располагались около них, так что они полностью окружали город.

Таким образом, Ауденарде был окружен. Фламандцы полагали, что должны будут взять его измором, но гарнизон совершал частые вылазки, в которых иногда добивался успеха, а иногда терпел поражение, как часто бывает в таких случаях. Однако не было никаких попыток штурма. Филипп не хотел опрометчиво рисковать жизнями своих людей и говорил, что возьмет город другим способом, и что гарнизон едва ли еще долго продержиться, поскольку у него нет возможности получить подкрепления. Едва ли даже птица могла пролететь в Ауденарде без того, чтобы ее не заметили осаждавшие, так плотно город был обложен со всех сторон.

Глава 108

Король Карл назначает уполномоченных, чтобы вступить в определенные переговоры с фламандцами. Их посланники взяты под стражу в тот момент, когда они запрашивали охранные грамоты.

Теперь мы вернемся к королю Франции. Его дядья и совет подумали, что будет разумным послать в Турне нескольких рыцарей и прелатов королевства, чтобы вступить в переговоры с фламандцами и получше узнать об их намерениях. Потому они приказали мессиру Мийе де Дорману (Milles de Dormans), епископу Бувэ, епископу Оксерра, епископу Лана, мессиру Ги де Аркуру и мессиру Тристану де Буа отправиться в Турне в качестве уполномоченных от короля Франции. В Турне они застали Жана Бон Энфана и Жана Пикара, только что вернувшихся от осаждавшего Ауденарде войска. Они рассказали этим уполномоченным, что Филипп ван Артевельде объявил им, при прощании, что фламандцы никогда не заключат никакого договора, пока Ауденарде и Дендремонде не окажутся в их власти. «Хорошо, - ответили уполномоченные, - Филипп, при всей своей гордостью и самонадеянностью, которых у него достаточно, не является хозяином всех великих городов Фландрии. Поэтому мы напишем в Гент, Брюгге и Ипр и пошлем в каждый город письма с гонцами. Тем или иным способом, но мы должны начать это дело».

Уполномоченные написали письма в три главных города Фландрии и направили их Филиппу ван Артевельде, как их главному вожаку. Содержание писем было следующим: «Филиппу ван Артевельде и его товарищам и всем добрым людям трех городов Фландрии и Франконата Брюгге. Может быть, для вас будет приятно узнать, что король Франции послал нас сюда с добрыми намерениями, чтобы, как верховный сеньор, установить мир между благородным сеньором Фландрским, его кузеном, и народом Фландрии. Молва говорит, что вы добиваетесь союза с королем Англии и англичанами, что будет неразумным, и нанесет ущерб французскому королевству, и король объявляет, что он этого не потерпит. Поэтому мы просим вас, от имени короля, прислать нам охранные грамоты, чтобы мы смогли попытаться заключить этот мир на доброй и твердой основе, за что король будет вам благодарен. Напишите нам о ваших намерениях, и да хранит вас Господь. Написано в Турне в 16-й день октября». (1382 г.)

Когда эти три письма, имевшие одинаковое содержание, были написаны и запечатаны, то они отдали их трем людям, чтобы отвезти их в Гент, Брюгге и Ипр и привезти назад ответ. Те ответили, что доставят ответ, если смогут это сделать, и уехали, каждый по дороге в тот город, который он был послан.

Случайно, Филипп удачно оказался в Генте в тот день, когда прибыл гонец с письмом, а иначе бы гентцы, в его отсутствие, и не распечатали бы его. Когда он прочел его, то лишь рассмеялся и вскоре уехал из Гента, возвращаясь к Ауденарде. Письмо он увез с собой, но гонца оставил в Генте в тюрьме. Когда он приехал к Ауденарде, то позвал к себе сеньора де Арзеля и других своих товарищей. Прочитав им письмо уполномоченных, он сказал: «Я думаю, что эти французы хотят посмеяться надо мной и над графством Фландрским. Я сказал турнейцам, когда они были здесь позавчера, что не буду слушать никаких предложений от французов, и не буду заключать никакого договора, который они могут предложить, пока Ауденарде и Дендремонде нам не сдадутся». При этих его словах, пришли известия о том, что губернаторы Брюгге и Ипра также получили письма, и что гонцы, которые их доставили, были задержаны и помещены в городские тюрьмы. «Это хорошо сделано» - продолжил Филипп. Затем он некоторое время изучал письма и сказал, что сам напишет французским уполномоченным. Он так и сделал и написал, обращаясь к ним как «К благороднейшим и рассудительным сеньорам французским уполномоченным».

Глава 109

Ответ Филиппа ван Артевельде французским уполномоченным, который он послал им, через одного пленного, от Ауденарде.

«Наидражайшие и могущественные сеньоры, да будет вам приятно узнать, в Вашей благородной прозорливости, что мы очень дружески получили письма, посланные нам превосходнейшим сеньором Карлом, королем Франции, в которых нам сообщается, что Ваши благороднейшие сеньорства прибыли сюда по его приказам, чтобы вести переговоры о мире между нами и наиблагороднейшим принцем, монсеньором фламандцев и графства Фландрия, и что вышеупомянутый король и его совет имеют власть его заключить, и как свидетельствуют наши дорогие и добрые друзья, жители Турне, они видели письменную грамоту на этот счет. Теперь, раз король написал нам, что ему очень неприятно, что эти раздоры длятся так долго и все еще продолжаются и теперь, то мы сильно удивлены, что он столь легко отнесся к ним в прежние времена, когда город Гент был осажден людьми из Ауденарде, и мы, с единодушного согласия великих городов Фландрии, писали ему, как нашему верховному сеньору, прося его, чтобы он устроил с нами мир. Но в то время он не выказал такого желания сделать то, что очень желает сделать сейчас».

«Мы также получили грамоты, в которых говорится, что Вы дважды писали нам, и что Вы дважды приезжали сюда в качестве уполномоченных от вышеупомянутого короля. Так утверждается в этих трех грамотах. Но нам представляется, что в наших ответах, что мы послали Вам, мы ясно объяснили наше намерение относительно договора. А именно, что мы решили не заключать его ни от себя, ни от графства Фландрского, пока те города и крепости, которые закрыты от городов и от графства Фландрского, и особенно и специально закрыты от доброго города Гента, регентом которого мы являемся, не будут открыты нашей власти регента и власти доброго города Гента. И если этого не будет сделано в качестве предварительного условия, то мы не будем заключать договор, о котором Вы просите. Ведь, согласно Вашим сведениям, нам представляется, что король намеревается собрать большую армию, чтобы помочь своему кузену, нашему сеньору. Мы знаем и чувствуем, что по отношению к нам есть двойственное поведение в настоящее время, как это было и раньше. Поэтому, нашим намерением является твердо стоять на земле и готовится к защите. Ведь если случиться то, что мы ожидаем, то он найдет нашу армию готовой защищаться против наших врагов, и мы надеемся, благодаря Божьей помощи, как и прежде, быть удачливыми и добиться победы.

Относительно того, что вы говорите о людских слухах, будто мы, или некоторые из наших соотечественников, добиваются союза с английским королем, и что мы ждем помощи оттуда, то правда состоит в том, что мы являемся подданными французской короны, и что король является нашим верховным сеньором, которому мы обязаны быть верными. Это мы всегда и делали. И даже в прошедшие дни мы посылали ему письма, как к своему сюзерену, прося его, чтобы он заключил мир, на что он не дал никакого ответа, но задержал и бросил в тюрьму нашего посланника. Нам кажется, что такое поведение для такого сеньора заслуживает упрека, и в еще большей степени потому, что мы писали ему как к нашему высшему сеньору, а он не соизволил дать нам никакого ответа. Поскольку он так поступил, то мы решили между собой искать добра для Фландрии от тех персон, от которых нам будет угодно, что и стало причиной нашего посольства в Англию, но никакого соглашения до сих пор не заключено. Поэтому для короля еще ничего не поздно, и он может сделать дело так, чтобы все крепости были бы для нас открыты. Но все же, мы запретили жителям Турне, когда они в последний раз приезжали к нашему войску, осмеливаться привозить нам какие-либо письма или словесные послания без наличия соответствующих охранных грамот. Но уже после этого, в Брюгге и Гент были доставлены письма и послания, по какой причине мы и арестовали посланников и мы преподадим им урок, чтобы впредь они не привозили таких писем, и чтобы другие могли бы поостеречься на их примере. Мы хорошо знаем, что вы хотите посеять несогласия среди нас, и особенно, против меня, Филиппа ван Артевельде (которого защищает и хранит Бог) и, что вы хотите затеять измену, пользуясь тем, что пока еще существует мир. Поэтому мы предостерегаем вас от продолжения такой деятельности до тех пор, пока вышеупомянутые города не откроют перед нами ворота, что, с Божьей помощью, случиться скоро.

Писано у Ауденарде 20 октября года 1382 года, Филипп ван Артевельде, регент Фландрии».

Написав вышеизложенное в присутствии своего совета, члены которого нашли, что письмо невозможно улучшить, Филипп его запечатал. Затем они рассмотрели вопрос о том, кому его дать доставить. Филипп спросил: «Нет ли у нас пленников из Ауденарде?» «Да, - ответили ему, - у нас есть один рыцарский паж, который был взят вчера в стычке, и который родом из Артуа». «Пошлите за ним». Когда он пришел, Филипп сказал: «Ты - мой пленник, и я, если захочу, могу сразу же предать тебя смерти. Но у тебя есть шанс спастись, так как ты прямо здесь получишь свободу при условии, что ты поклянешься своей честью, что доставишь эти письма в Турне и отдашь их в руки королевских советников, которых ты там найдешь». Паж никогда в своей жизни не был так счастлив, когда ему пообещали свободу, поскольку считал свою смерть уже решенной, и ответил: «Я клянусь своей честью, монсеньор, что доставлю их, куда вам будет угодно, хотя бы даже в ад». Филипп, разразившись хохотом, сказал: «Ты хорошо сказал». Он приказал дать ему 2 кроны, вывести его из лагеря и указать дорогу на Турне.

Когда паж прибыл в Турне, ему указали на дворец епископа Ланского, куда он и приехал и, упав на колени, в точности передал свое послание епископу. Его спросили о новостях из Ауденарде и об осадной армии, и он рассказал все, что знал. Его пригласили на обед, и во время обеда его подробно расспрашивали приближенные епископа. Епископ Ланский ушел, не желая раскрывать письма без своих товарищей. Когда три епископа и рыцари собрались вместе, то распечатали письма и внимательно их прочли и хорошенько обсудили. Затем они обменялись мнениями, говоря: «Этот Филипп ван Артевельде кажется полон гордости и самонадеянности и мало любит королевское величество Франции». Посовещавшись, они добавили: «Провост, магистраты и совет Турне знают, что фламандским городам и Филиппу посланы письма, и будет справедливо, если они узнают о том ответе, что нам прислал Филипп». Они послали сказать провосту, чтобы тот открыл двери городского совета и приказал звонить в колокол, созывая совет. Когда все собрались, то были прочитаны полученные письма. Самые мудрые были поражены той дерзостью, что в них содержалась. Было решено, что копии этих писем должны остаться в Турне. Затем заседание совета завершилось, и все разошлись по домам.

Глава 110

Филипп ван Артевельде пишет в Турне притворно вежливые письма. Французские уполномоченные возвращаются к королю.

Филипп продолжал пребывать вместе со своей армией у Ауденарде, как вы уже о том слышали. Он не сожалел, что послал такой жесткий и резкий ответ уполномоченным французского короля, но жалел, что не написал льстивые и вежливые письма провосту и магистратам Турне, притворяясь, что оказывает им честь, хотя на самом деле, он очень мало их уважал. Но он не хотел увеличивать ненависть и злобу, которые они к нему питали.

Поэтому Филипп написал письмо следующим образом. Там было написано: «Нашим чтимым, мудрым и добрым друзьям, провосту и магистратам доброго города Турне. Наидражайшие и добрые друзья, да будет вам приятно узнать, что мы получили ваши письма, в которых было упомянуто о двух жителях вашего города, которые с дурными намерениями доставили письма от уполномоченных короля Франции в Гент и Брюгге, и которые были нами задержаны и арестованы, и которых вы просите отпустить на свободу, благодаря чему любовь и чувство привязанности (которые, благодаря милости Божьей, существуют между нами) смогут беспрепятственно продолжаться между вами и графством Фландрским. Эта любовь, наидражайшие друзья, как нам кажется, не очень велика. Ведь мы получили сведения о том, что французский король, герцоги Бургундский и Бретонский собирают свои войска, чтобы придти на помощь монсеньору графу против графства фламандцев, чтобы отвоевать эту страну и сразиться с нами, несмотря на те письма, которые они нам послали, чтобы вести переговоры о мире и согласии, что, как нам кажется, не является поведением, подобающим таким персонам. И по этой причине мы находимся настороже и будем находиться в таком состоянии денной и нощно. Что касается пленников, ваших сограждан, то мы задержим их до тех пор, пока доподлинно не узнаем правды относительно этих собирающихся войск, и до тех пор, пока нам не будет угодно отпустить их на свободу. Вы знаете, что после того, как ваши сограждане были недавно во Фландрии, добиваясь мира, нами было приказано, чтобы ни один человек не приносил письма или послания без надлежащей охранной грамоты. Однако именно это и сделали находившиеся у вас сеньоры уполномоченные, для того, чтобы вызвать разногласия и раздоры в нашей стране. Поэтому мы умоляем вас, дорогие друзья, чтобы вы в будущем не посылали никого из своих сограждан во Фландрию по приказу этих уполномоченных. Но если будет какое-нибудь дело, которое мы можем сделать из любви к вашему городу или вашим гражданам, то мы позаботимся о нем, таким же образом, каким хотим, чтобы о наших делах заботились и вы сами, к которым мы имеем величайшее доверие, как подобает относиться друг к другу добрым соседям. И общим намерением всех фламандцев является то, чтобы купцы и торговцы могли бы беспрепятственно ездить из страны в страну, не терпя ни малейшего ущерба. Да хранит Вас Бог своей святой заботой!

Писано в нашей армии в 22-й день октября в год 1382. Филипп ван Артевельде, регент Фландрии».

Три дня спустя после того, как первое письмо было послано французским уполномоченным, и после того дня, когда эти сеньоры собирались в городском совете, одним оруженосцем из Дуая было доставлено и второе. Этот оруженосец сказал, что оно послано теми, кто стоит у Ауденарде. Письмо было принесено в городской совет, где уполномоченные так ответили турнейцам, которые спросили их совета по этому поводу: «Судари, мы советуем вам не иметь связей или дел с фламандцами, поскольку во Франции вас за это не поблагодарят. Не получайте и не открывайте никаких писем, которые могут от них приходить, так как, если королевскому совету станет известно, что вы так поступаете, то на вас за это возложат вину, и вы от этого пострадаете. Дела не долго останутся в таком состоянии, в каком они находятся сейчас». Турнейцы ответили, что «они последуют этому совету, и если будет угодно Богу, то они не сделаю ничего заслуживающего наказания».

Французские уполномоченные пробыли в Турне еще не более трех дней и уехали оттуда, возвратившись к королю, которого они застали в Пероне, а вместе с ним и его трех дядей - герцогов Беррийского, Бургундского и Бурбонского.

Комментарии