ЖАН ФРУАССАР
ХРОНИКИ АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ИСПАНИИ И СОСЕДНИХ СТРАН
ОТ КОНЦА ПРАВЛЕНИЯ ЭДУАРДА II ДО КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА IV
Главы 36-47
Глава 36
Состояние Фландрии до войны. Причины споров между графом Фландрии и фламандцами. Иоганн Лион вводит отличительный знак белых капюшонов.
До начала этих войн во Фландрии страна была столь плодородной, и все в ней было в таком изобилии, что было просто изумительно на это смотреть. И жители главных городов жили в очень большом достатке. Вы должны знать, что эта война возникла из-за гордости и ненависти, которые одни главные города питали к другим. Город Гент против города Брюгге, и другие, таким же образом, жили друг с другом во взаимной зависти. Однако это не могло вызвать войну без позволения их сеньора, графа Фландрского, которого так сильно любили и боялись, что никто не отваживался навлечь на себя его гнев.
Граф, будучи мудрым и рассудительным, тщательно избегал подстрекать войну между своими вассалами, поскольку предвидел, что если между ним и ними возникнет какая-нибудь рознь, то он от этого сильно ослабнет и станет не таким грозным для соседей. Он тщательно избегал войны и по другой причине, поскольку считал ее разрушительной для всех. Но, в конце концов, он был к ней принужден. До тех пор он правил в великом благополучии и мире, и у него было много удовольствий и наслаждений, как и у любого сеньора. Возникшие войны произошли от столь пустякового события, что если бы графу достало хоть сколь-нибудь благоразумия, то вероятно, это не имело бы такого результата, и те, кто читают эту книгу, или те, кому ее смогут прочитать, скажут, что это было дело дьявола. Как вы знаете, мудрые люди полагают, что дьявол, который хитер и полон коварства, днем и ночью трудится над тем, чтобы вызвать войну в любом месте, где он находит мир и гармонию и ищет, как бы непрямыми средствами и шаг за шагом исполнить свои замыслы.
В то время, когда граф Людовик Фландрский находился в зените своего благополучия, в городе Генте был один человек по имени Иоганн Лион (John Lyon). Он был мудрым, ловким и отважным, но жестоким, предприимчивым и холодным в делах, и, как будет показано, он был в большой милости у графа, поскольку тот использовал его для тайного убийства одного гентца, который был ему неприятен, и который поступал против желаний графа. Этого человека все очень оплакивали, и в печали от того, что он наделал, Иоганн Лион уехал и обосновался в Дуэ (Douay), где, живя на широкую ногу, провел три года, причем за это платил граф.
По причине этого убийства Иоганн Лион был сразу лишен всего имущества, что имел в Генте, и ему было запрещено появляться там в течение 4 лет. Граф постарался возместить ему имущество и вернуть для него свободу, утраченную им в Генте. Это было обстоятельством доселе неслыханным, и некоторые люди в Генте и во Фландрии были этим очень удивлены, но так обстояло дело. В дополнение к этому, для того, чтобы тот смог разбогатеть самостоятельно и хорошо жить, граф сделал его «диаконом» лоцманов. Если бы он честно выполнял свои обязанности, то эта должность могла бы приносить ему ежегодно 1000 ливров. Так что Иоганн Лион был в такой милости у графа, что равного ему не было никого.
В то время в Генте жила семья по фамилии Матьюз (Matthews). Их было семеро братьев, и они были самими достойными из всех лоцманов. Одного из этих братьев звали Гилберт Матьюз. Он был богат, умен, хитер и являлся самым предприимчивым из всей семьи. Этот Гилберт таил в себе великую ненависть к Иоганну Лиону, за то, что видел его в столь большой милости у графа, и он денно и нощно он занимал свои помыслы тем, как бы занять его место. Иногда он намеревался его убить с помощью своих братьев, но отказывался от этой мысли из страха перед графом. Он так много думал на эту тему, что, наконец, составил план как это сделать. Однако вначале я должен рассказать вам о настоящей причине их ненависти друг к другу, чтобы вы лучше понимали это дело. Ранее, в городе Дейнзе, существовала смертельная вражда между двумя лоцманами и их семьями. Одного из них звали Питер Гийон (Peter Guillon), а другого Иоганн Барб (Barbe). Гилберт Матьюз и его братья были связаны кровными узами с одной из этих семей, а Иоганн Лион был такими же узами связан с другой. Эта ненависть долгое время держалась в тайне. Тем не менее, они иногда разговаривали и даже ели и пили друг с другом, и Гилберт больше старался поддерживать эти узы, нежели Иоганн Лион. В итоге, Гилберт, не нанося прямого удара, замыслил хитроумный план.
Время от времени граф Фландрский жил в Генте. Во время этих периодов Гилберт свел знакомство с одним из графских спальников, который был к нему расположен, и как-то сказал ему: «Если моему сеньору, графу Фландрскому, было бы угодно, то он мог бы каждый год получать прекрасный доход с лоцманов, которые сейчас не платят ничего. Его можно было бы собирать с иностранных купцов через нынешнего диакона лоцманов Иоганна Лиона, если тот будет вести себя честно». Камердинер сказал, что сообщит об этот графу, и так он и сделал. Граф (подобно другим великим сеньорам, которые естественно хотят доходов, и которые не предвидят последствий, но лишь только жаждут достать денег в свои руки) сказал своему камердинеру привести к нему Гилберта Матьюза, чтобы послушать, что тот ему скажет.
Привели Гилберта, и он в беседе привел такие доводы, что они показались графу резонными, и он ответил: «Это хорошо, пусть так и будет». Иоганна Лиона немедленно позвали в апартаменты графа, пока еще там находился Гилберт Матьюз. Он совершенно не знал о чем пойдет речь, а граф начал с ним разговор об этом деле и добавил: «Иоганн, если ты возьмешься за это, то этим способом мы сможем получить большой доход». Иоганн был действительно предан своему покровителю, но видел, что это не разумное требование. Не имея возможности возразить, он ответил: «Монсеньор, то, что Вы требуете, очевидно, предложил Гилберт. Сам я исполнить это не могу, так как это будет слишком тяжело для моряков». «Иоганн, - ответил граф, - если ты постараешься, то дело будет сделано». «Монсеньор, - ответил Иоганн, - я сделаю все, что в моей власти».
Разговор был окончен. Тогда Гилберт Матьюз (чьей единственной целью было сокрушить Иоганна Лиона во мнении графа и сместить его с должности таким образом, чтобы это можно было бы обернуть к выгоде для себя) пришел к свои шестерым братьям и сказал им: «Теперь время помочь мне, как и подобает добрым друзьям и братьям, в том, что я надеюсь сделать. Ведь я борюсь за ваше дело. Я поразил Иоганна Лиона, не нанеся ему удара, и я так уничтожу его во мнении графа, что он невзлюбит его еще сильнее, чем любил ранее. Теперь, невзирая на все то, что я могу сказать, и какие доводы буду приводить на том собрании, что должно состояться, вы должны отказываться это исполнять. Я буду притворяться, и буду говорить, что если Иоганн Лион будет честно выполнять свои обязанности, то этому указу надо будет повиноваться. Я хорошо знаю нашего господина, так что чем скорее Иоганн Лион уступит в этом деле, тем скорее он утратит его любовь, также как и свою должность, которую граф передаст мне. А когда она будет у меня, то тогда вы на это требование согласитесь. У нас много власти над моряками этого города, так что никто из них не решится нам противостоять. А позже я поведу дело так, что Иоганн Лион будет убит, и мы осуществим свою месть, не выказывая это открыто».
Все его братья согласились с его просьбой. Состоялось собрание моряков, на котором Иоганн Лион и Гилберт Матьюз объяснили волю графа, по которой предполагалось, согласно новому статусу, платить налог за навигацию судов по Лису и по Шельде. Это показалось очень обременительным, а также слишком большим злоупотреблением властью, для всех, а особенно для шести братьев Гилберта, которые были более тверды и единодушны в своей оппозиции, чем все остальные. Их диакон Иоганн Лион тайком был рад этому, поскольку сам он хотел сохранить все их древние права и привилегии, и ему льстило, что братья были на его стороне, хотя внешне они поступали с точностью наоборот. Иоганн Лион сообщил графу ответ моряков, прибавив: «Монсеньор, это дело не может быть сделано. От этого произойдет много зла. Пусть все останется так, как есть, и не пытайтесь ввести какие-нибудь новшества». Этот ответ был не очень приятен графу, поскольку он чувствовал, что если этот жульнический налог будет введен и будет собираться так, как ему говорили, то он будет получать ежегодно от 6 до 7 тысяч флоринов дохода. Поэтому он не дал ответа, но не стал думать об этом меньше и он стал преследовать по суду и другим способами тех моряков, которых Иоганн Лион счел мятежными.
С другой стороны, к графу и к его советникам пришел Гилберт Матьюз и сказал им, что Иоганн Лион нехорошо себя вел в этом деле, и что если бы он сам имел бы эту должность, то сумел бы убедить моряков в том, что граф Фландрский должен получать этот налог и с правом передачи его по наследству. Граф не разобрался в этом деле - алчность и желание получить доход ослепили его и, не посоветовавшись, он сместил с должности Иоганна Лиона и отдал ее Гилберту. Когда Гилберт получил, таким образом, должность диакона лоцманов, он стал вертеть своими братьями, как хотел, и он удовлетворил желания графа в том, что касалось этой жульнической проделки. За это его не стало больше любить большинство моряков, но он были вынуждены покориться, поскольку семеро братьев, имевших за собой помощь графа, были слишком сильны для них, и это заставляло их молчать.
Так поступил Гилберт Матьюз, таким сомнительным путем он получил свою должность и добился любви графа Фландрского. Гилберт преподнес прекрасные подарки служащим и камердинерам графа, и этим он ослепил их и добился их дружбы. Все эти подарки были оплачены моряками, которые были сильно недовольны, но жаловаться они не осмеливались. Из-за вышеописанных действий и интриг Гилберта Иоганн Лион полностью лишился благорасположения графа. Он жил тихо в своем несчастии, терпеливо снося то, что с ним произошло. Гилберт, будучи теперь диаконом и тайно ненавидя Иоганна Лиона, отобрал у него треть или четверть его доходов, которые причитались ему от навигации. Иоганн Лион не сказал ни одного слова, но благоразумно притворяясь, казалось, по доброй воле сносит все, что тот с ним делал, поскольку, говорил он, есть времена, когда лучше молчать, чем говорить.
У Гилберта Матьюза был брат по имени Стефан, такой же коварный, как и тот, и он следил за всеми действиями Иоганна Лиона. Он сказал своим братьям (поскольку он предсказывал им все, что должно было случиться): «Определенно, судари, Иоганн Лион сейчас страдает и держит свою голову очень низко, но он способен действовать с ясной головой и он замышляет и нас опустить также же низко, насколько высоко мы поднялись сейчас. Я дам вам один совет, а именно, убить его, пока мы продолжаем оставаться в милости у нашего сеньора графа. Если вы поручите это дело мне, то я смогу очень легко это сделать, и благодаря этому, мы избегнем всех возможных опасностей, и сможем легко оправдаться в этом убийстве». Его братья отказались поддержать его в этом, говоря, что он не сделал им ничего дурного и что ни один человек не должен лишаться жизни, иначе как по приговору суда.
Некоторое время все это оставалось в таком положении, и тогда дьявол, который не спит никогда, вложил в головах людей города Брюгге мысль сделать канал от реки Лис. Граф согласился с этими планами и послал на место инженеров вместе с воинским отрядом для их охраны. В прежние времена они уже пытались это сделать, но жители Гента силой заставили их это дело прекратить. В Гент были доставлены известия, что жители Брюгге намереваются силой осуществить свой старый план и прорыть канал, чтобы получить доступ к водам Лиса, а это нанесло бы гентцам очень большой ущерб. Поэтому в Генте поднялся большой ропот, особенно среди моряков, которые должны были бы пострадать от этого больше всех. Они говорили, чтобы жители Брюгге не делали канал для изменения течения реки, так как это разорит город. Некоторые другие говорили за спиной «Пусть хранит Бог Иоганна Лиона! Если бы он был нашим диаконом, такой попытки не было бы, у людей Брюгге не хватило бы смелости начать это дело».
Иоганн Лион был должным образом проинформирован обо всех этих вещах. Он начал просыпаться говоря: «Я некоторое время спал, но, видимо, это безрассудное дело пробудило меня, и оно создаст такие проблемы между этим городом и графом, что будет стоить сотню тысяч жизней». Сведения об этих землекопах были получены с большими преувеличениями, что еще больше воспламенило умы. Случилось так, что одна женщина возвращалась из паломничества к Богоматери Булонской, и устав, присела на рыночной площади, когда там находились толпы народа. Ее спросили, откуда она пришла. Она ответила: «Из Булони, и по пути я видела величайшее бедствие из тех, что могли когда-либо обрушиться на город Гент. Ведь там находится более 500 землекопов, которые трудятся днем и ночью, чтобы открыть воды реки Лис, и если их немедленно не остановить, то они подведут русло этой реки под свой город».
Эти слова женщины были услышаны и повторены в разных частях города. Горожане поднялись и сказали, что такие вещи нельзя ни стерпеть, ни вынести спокойно. Многие из них отправились к Иоганну Лиону и просили его совета по этому поводу, и о том, как им следует поступать. Когда Иоганн Лион увидел, как к нему обращаются те, чью любовь и благосклонность он хотел снискать, то очень обрадовался, но постарался никоим образом этого не показывать, поскольку не следовало пользоваться шансом, прежде чем дело не прояснится получше. Поэтому он заставил себя очень сильно упрашивать перед тем, как начать говорить или высказать хоть какое-нибудь мнение по этому поводу. Когда его уговорили высказаться, он заявил: «Судари, если вы хотите пуститься на это дело и положить этому конец, вы должны восстановить древний обычай, который прежде существовал в Генте. Я имею в виду то, что первым делом вам надо надеть белые капюшоны и избрать вожака, которого все могут видеть, чтобы быстро собраться по его сигналу».
Эта речь была выслушана с жадностью, и все они вскричали: «Мы так и сделаем! Давайте сейчас же наденем белые капюшоны». Белые капюшоны были немедленно изготовлены и раздавались тем из них, кто любил войну больше чем мир, и кому нечего было терять. Иоганн Лион был избран вождем белых капюшонов. Он очень охотно принял эту должность, и ради того, чтобы самому отомстить своим врагам втянул города Гент и Брюгге во вражду друг с другом и с их сеньором графом. Как их вожак, он приказал им выступить против землекопов из Брюгге, и у него было с собой две сотни таких людей, таких, что предпочитают спокойствию бунт.
Когда Гилберт Матьюз и его братья увидели такое множество белых капюшонов, то им это не очень понравилось. Стефан сказал своим братьям: «Разве я не предрекал вам, что этот Иоганн Лион посрамит нас? Было бы лучше, если бы вы мне поверили и позволили бы его убить, нежели быть вынужденными видеть его в там положении, в каком он находится сейчас, или будет еще находиться благодаря этим белым капюшонам, что он восстановил». «Нет, нет, - ответил Гилберт, - как только я поговорю с нашим сеньором, так они будут сняты. Я хочу, чтобы, ради благополучия нашего города, они вначале осуществили свое предприятие против брюггских землекопов, ведь, говоря по правде, наш город совсем придет в упадок, если позволить им продолжить это дело».
Иоганн Лион и его толпа черни, все в белых капюшонах, вышли из Гента с намерением убить землекопов и тех, кто их охраняет. Землекопам были принесены известия, что против них идет большое войско из Гента. Они так сильно испугались последствий, что бросили свою работу и ушли в Брюгге, и никто не был достаточно смел, чтобы вернуться к копанию земли. Никого не найдя, Иоганн и его белые капюшоны, вернулись в Гент, но они не остались спокойными, но ходили вдоль и поперек города, смотря и изучая каждую вещь. Иоганн Лион держал их в этом состоянии и доверительным образом говорил некоторым из них, чтобы они чувствовали себя свободно, ели и пили не думая о затратах, поскольку в будущем им много заплатят те, кто сейчас не дает им ни гроша.
Глава 37
Благодаря уговорам Иоганна Лиона гентцы посылают нескольких своих главных горожан к графу Фландрскому, чтобы потребовать от него сохранения своих свобод и привилегий. Граф требует от горожан отказаться от белых капюшонов.
Во время этих белых капюшонов и на той же неделе, когда они выступали в поход под предводительством Иоганна Лиона к Дейнзе в поиске землекопов из Брюгге, в Генте возникло другое подозрительное дело, поднятое теми, кто тревожился по поводу своих свобод. Они пожаловались тем, кто, согласно установлениям, являлся их магистратами, на то, что в пригороде Гента Эркло (Erclo) 1 один из тамошних бюргеров был заключен в графскую тюрьму. Бейлифа графа призывали его выпустить, но тот отказался это сделать, а это прямо противоречило их свободам, и что, таким образом, их мало по малу стесняют в правах. В прежние времена эти права ценили так высоко и придавали им такое большое значение и притом, они были так хорошо защищены, что знатнейшие рыцари Фландрии почитал за честь быть бюргерами города Гента. Магистраты ответили: «Мы с удовольствием напишем бейлифу Гента по поводу того бюргера, которого он держит в тюрьме, с тем, чтобы его прислали к нам. Ведь по правде, власть его должности не простирается так далеко, чтобы заключать в графскую тюрьму одного из наших бюргеров».
Они поступили соответствующим образом и написали бейлифу по поводу бюргера, который находился в тюрьме в Эркло. Бейлифу, Рожеру д`Отерму (d’Auterme), посоветовали передать им такой ответ: «Ба! что за шум из-за этого моряка? Пусть даже моя тюрьма была бы вдесятеро богаче, чем сейчас, я все равно никогда не выпустил бы его без приказа графа. У меня есть власть арестовывать, но нет власти освобождать». Эта речь была передана, и вызвала сильное недовольство. Говорили, что он ответит гордо. Благодаря таким ответам и таким неудачным инцидентам, как с землекопами из Брюгге, что хотели копать землю на землях Гента, и покушениями на свободы Гента, и возникла эта проклятая банда называвшаяся «Белыми Капюшонами», и постепенно их стали все больше и больше бояться и уважать. И получилось так, что имевшиеся среди них безумцы и подстрекатели влияли на более миролюбивых.
История с находящимся в графской тюрьме в Эркло гентском бюргере, и об ответе бейлифа, отказавшегося дать ему свободу, стала вскоре известна по всему городу Генту. Многие начали роптать и говорить, что этого нельзя стерпеть, и что из-за того, что они останутся спокойными по этому поводу, будут потеряны все свободы Гента, которые когда то были столь благородными. Иоганн Лион, чьей единственной целью было затеять смуту в городе Генте так, чтобы его сеньор не смог бы урегулировать ее без потерь, не был огорчен, когда слышал эти слова и желал, чтобы они были еще более сильными. Он продолжал распространять тайные слухи в разных частях города, «что никак нельзя поддерживать должным образом юрисдикцию или свободы какого-либо города, когда какие-либо должности являются предметом торга». Этим он хотел намекнуть на Гилберта Матьюза, хотя сказать, что тот купил свое место диакона. Он также прибавлял и упоминание о новом налоге за навигацию, который очень сильно противоречил свободам Гента и его древним привилегиям.
Граф теперь получал ежегодно 3 или 4 тысячи ливров, помимо тех, что он имел согласно древним обычаям. Это вызывало много жалоб от купцов, также как и от моряков, до такой степени, что купцы из Валансьена, Дуэ, Лилля, Бетюна и Турне начали думать о сворачивании своей торговли с Гентом. Из-за этого городу могло бы быть причинено великое разрушение, и очень скоро его свободы были бы так умалены, что превратились бы в ничто, если бы только никто не выступил бы в их поддержку. Такие речи ежедневно лились в уши Гилберта Матьюза и диакона малых судов, который был его родственником. Они знали, что эти речи исходят от Иоганна Лиона, но они не осмеливались предпринять никаких мер против него, поскольку Иоганн расставил белые капюшоны в разных частях города и зачислил в них самых храбрых и самых жестоких, так что на них боялись нападать. Кроме того, Иоганн Лион никогда не выходил из дома один. Когда он оставался в своем доме, то был окружен двумя или тремя сотнями белых капюшонов, и никогда не спускался в город, кроме как в случае крайней необходимости. Он всегда заставлял себя сильно упрашивать, прежде чем давал какой-нибудь совет по поводу противоречащих привилегиям города дел, случавшихся как дома, так и за его пределами.
Когда бы он ни давал совет или ни произносил бы речь перед людьми, он всегда говорил так хорошо и с таким большим искусством, что слушатели были очень довольны его языком. Обычно они были единодушны в том, что верили, что все, что он говорит - это правда. С большим искусством Иоганн Лион разглагольствовал так: «Я не говорю, что мы должны всеми способами ослабить или принизить вотчину нашего фландрского сеньора. Ведь даже если бы мы этого и пожелали, то были бы неспособны это сделать. Благоразумие и справедливость воспрещают это. Поэтому я придерживаюсь того мнения, что мы должны быть осторожными, чтобы каким-нибудь путем не навлечь на нас его неудовольствие. Ведь каждый подданный обязан быть в хороших отношениях со своим сеньором. Граф Фландрский является нашим добрым сеньором, которого очень боятся и уважают. Он всегда держал нас в полном мире и благополучии, за что мы должны его вечно благодарить и, так как мы обязаны ему, то и сносить тяготы от него, если он станет изводить нас, и сделает для нас затруднительным распоряжаться самими собой. Истина есть в том, что в настоящий момент, ему дают дурные советы относительно нас и свобод доброго города Гента. То, что мы, жители Гента, не находимся у него в доброй милости ясно из случая с землекопами (он находился в это время в Брюгге), которые пришли в наши владения и стали отводить реку, из-за чего наш добрый город должен был бы придти в полный упадок. Вдобавок к этому, против нас и для того, чтобы досадить нам, он намеревается построить замок в Дейнзе, и мы знаем, что некоторое время тому назад жители Брюгге обещали ему платить ежегодно от 10 до 12 тысяч ливров, если смогут получить доступ к реке Лис. Поэтому я даю вам совет, что добрый город Гент должен послать к нему сведущих мужей, хорошо осведомленных о наших делах, которые мудро и смело будут убеждать его по поводу всех этих вещей, а также относительно бюргера, который находится в Эркло, и которого не отпускает его бейлиф, что не приятно городу, также как и обо всех остальных делах касающихся нашего города. После увещеваний по поводу этих вещей, пусть они сообщат ему, что ни он, ни его советники, не должны воображать себе, что мы настолько сломлены духом, что в случае чего, не будем способны и не сможем решиться на сопротивление, и что, получив его ответы, добрые гентцы не предпримут необходимых мер, чтобы покарать тех, кто будет действовать против них». Когда Иоганн Лион закончил эту речь на рыночной площади, каждый из людей сказал: «Он сказал хорошо, он сказал хорошо». И все они разошлись по домам.
Гилберт Матьюз не присутствовал на этой речи Иоганна Лиона, поскольку он уже опасался белых капюшонов, но его брат Стефан, который всегда предсказывал то, что должно было случиться, там был. Вернувшись, он сказал: «Я говорил вам правду, и я всегда так говорил, что ей Богу, Иоганн Лион уничтожит нас всех. Будь проклят тот час, когда вы не согласились с моим предложением. Ведь если бы вы позволили мне его убить, я смог бы тогда это легко сделать, а теперь он недосягаем для нас, и мы не решаемся даже препятствовать ему, поскольку он имеет в этом городе власти больше, чем сам граф». Отвечая, Гилберт сказал: «Попридержи свой язык, дурак. С помощью моего сеньора я смогу раздавить эти белые капюшоны тогда, когда мне будет угодно, и некоторые из тех, кто сейчас носит их, в скором времени, останутся без головы».
Несколько человек из числа наиболее здравомыслящих людей города были назначены ожидать графа в качестве послов, и я полагаю, что диакон лоцманов Гилберт Матьюз был выбран одним из тех, куму было назначено туда идти. Это было подстроено Иоганном Лионом, поскольку, если бы они вернулись бы с каким-нибудь грубым ответом, то тот разделил бы унижение от этого. Послы уехали и застали графа в Мале (Male) 2. Они изложили свое дело так хорошо, что, в конце концов, граф согласился со всеми их требованиями, и в отношении заключенного, удерживаемого в Эркло, и с намерениями сохранить в целостности все их свободы, а также с воспрещением людям из Брюгге впредь копать землю на территории, принадлежащей Генту. Все это он обещал, и чтобы еще больше угодить жителям Гента, он обязался приказать, чтобы канал, который брюггцы уже выкопали, был бы полностью засыпан снова. Они расстались с графом очень дружески и вернулись в Гент и там поведали обо всем, что было с их сеньором, и о том, как он хочет сохранить все их свободы. Но, при этом, граф требует, в знак их дружбы, чтобы они отложили в сторону белые капюшоны. Когда произносились эти слова, должностные лица графа доставили заключенного из Эркло и передали его горожанам, с тем, чтобы восстановить мир согласно полученным им приказам. Это вызвало большую радость в городе Генте.
Когда был получен вышеупомянутый ответ, глава белых капюшонов Иоганн Лион, присутствовал там, в сопровождении 10 или 12 главных своих сподвижников. Когда он услышал требование графа отказаться от белых капюшонов, они промолчали, но Иоганн Лион, обратился к собранию и сказал: «Мои добрые люди, вы знаете и ясно видите сейчас цену этих белых капюшонов. Разве они не предохраняют вас и не лучше защищают ваши свободы, чем капюшоны красные или черные или какого-либо другого цвета? Вас многие боятся, но будьте уверены и попомните, что я вам говорю, что как только белые капюшоны будут отброшены, согласно предписанию, который наш сеньор хотел бы издать против них, я не дам и трех фартингов за все ваши привилегии». Эта речь так обманула людей, что они разделились, и большая часть разошлась по домам, говоря: «Пусть он делает свое дело, ведь он говорит правду, и мы никогда не видели от него ничего, кроме того, что способствовало бы выгоде и чести нашего города».
Дела остались в таком состоянии, и Иоганн Лион сильнее, чем прежде опасался за свою жизнь. На все это он составил план, который позже и осуществил. Ведь он ясно видел, что несмотря на дружелюбный ответ, присланный графом, Гилберт Матьюз, находясь в резиденции графа, подстрекал того причинить вред ему и его товарищам. Поэтому он решил предупредить своих врагов и отдал секретные приказы вожакам белых капюшонов, и тем, кто командовал отрадами по сто и по пятьдесят человек, держать своих людей хорошо вооруженными и днем и ночью, и по первым признакам какого-либо движения идти к нему, поскольку, раз дела идут таким образом, то лучше уж убивать, чем быть убитым. Эти приказы были в точности выполнены, и они тщательно поддерживали себя наготове.
Глава 38
Белые капюшоны посреди рыночной площади убивают бейлифа Гента. Разрушены дома и добро семей Матьюзов. Великое смятение в Генте.
Вскоре после этого, бейлиф Гента, Рожер д`Отерм, приехал в город с целыми двумя сотнями коней для того, чтобы осуществить то, что было спланировано между графом и Гилбертом Матьзом с его братьями. Бейлиф с двумя сотнями всадников проскакал по улицам со знаменем графа в руке к рыночной площади, где остановился и поставил знамя перед собой. Туда сразу же направились Гилберт Матьюз, его братья и диакон малых судов. Было решено, что эти воины сразу же направятся к дому Иоганна Лиона, арестуют его как главу белых капюшонов вместе с 6 или 7 другими наиболее виновными людьми, доставят их в замок Гента и сразу же обезглавят.
Иоганн Лион подозревал нечто подобное, поскольку получал сведения от своих шпионов, рассеянных по разным районам города. Он знал о прибытии бейлифа и видел, что все уже решено. Другие белые капюшоны были проинформированы, что этот день назначен для их ареста, и потому они были готовы и собирались около дома Иоганна Лиона, который их ждал. Они приходили отрядами по 10 и 20 человек, и как только подходили, то строились на улице. Когда они были собраны, то насчитывали целых 4 сотни человек. Иоганн Лион выступил вперед, свирепый как лев, говоря: «Давайте двинемся против этих предателей, что желают разрушить город Гент. Я думаю, что все эти прекрасные речи, с которыми другого дня вернулся Гилберт Матьюз, были лишь средством для нашей гибели и были предназначены убаюкать нас. Но мы заставим его дорого заплатить за это». Он и его отряд быстро шли вперед. По дороге они очень сильно увеличились в числе, так как находились такие, которые к ним присоединялись, хотя еще и не надев белых капюшонов. И они кричали: «Измена! Измена!».
Они шли кружной дорогой и по узким улочкам к зерновому рынку, где расположился представлявший графа бейлиф. Гилберт Матьюз и его братья, как только увидели, что Иоганн Лион и его белые капюшоны, вошли на рынок, оставили бейлифа, и помчались прочь так скоро, как только могли. Никто не придерживался никакого порядка или построения, за исключением воинов, которых туда привел бейлиф. Сразу же после прибытия Иоганна Лиона с его белыми капюшонами на рыночную площадь, их большой отряд двинулся на бейлифа и, не успев сказать ни слова, тот был схвачен, повержен на землю и убит. Затем знамя графа было проволочено по грязи и изорвано на куски, но ни к одному человеку, кроме бейлифа, больше не прикасались. Затем они собрались вокруг Иоганна Лиона. Когда воины графа увидели бейлифа мертвым, а свое знамя изорванным в клочья, они были словно поражены молнией, и словно побежденные, бросились бежать, и покинули город.
Как вы легко можете себе представить, Гилберт Матьюз и его братья, про которых все знали, что они враги Иоганна Лиона и белых капюшонов, не чувствовали себя в безопасности в своих домах. Поэтому они уехали оттуда так скоро, как только смогли, и улицами выехали из города, оставив своих жен, детей и добро. Так быстро, как только могли, они поспешили к графу Фландрскому, которому поведали обо всем, что случилось и о смерти бейлифа. При этих известиях граф был до крайности поражен горем, ведь с ним поступили с великим бесчестьем. Он был сильно разгневан и поклялся, что в достаточной степени отмстит, прежде чем когда-либо вернется в Гент, и прежде чем они получал от него мир, так что все остальные города получат урок. Гилберт Матьюз и его братья остались с графом.
Иоганн Лион и белые капюшоны упорствовали в своем попрании закона. После смерти бейлифа и бегства его воинов, поскольку никто не осмеливался отомстить за это убийство, Иоганн, желавший уничтожить Матьюзов (так как питал против них смертельную ненависть), сказал: «Идемте, давайте пойдем против тех негодяев предателей, что намеревались сегодня разрушить город Гент». Они поспешили по улицам к дому Матьюзов, но никого не нашли, поскольку те уже уехали прочь. Их искали в каждой комнате по всем домам на прилегающих улицах, и когда убедились, что те уже уехали, Иоганн Лион был сильно разозлен. Он отдал своим товарищам все их добро, и поскольку они были предателями всего города, то их дома были полностью разграблены и разрушены до основания, так что от них не осталось и следа.
Когда они совершили это деяние, то разошлись по домам. Не было ни шерифа, ни какого-либо другого магистрата, ни от графа, ни от города, который сказал бы им, что они поступают дурно. В самом деле, в это время все боялись и слово сказать против них. Ведь белые капюшоны были столь многочисленны, что никто не осмеливался их раздражать, и они шествовали по улицам большими отрядами, не встречая никакого сопротивления. Как говорят, и внутри и вне города, они были связаны с некоторыми шерифами и богатыми людьми в Генте. Это не является невероятным, поскольку такое сборище негодяев никогда не осмелилось бы убить столь благородного мужа, каким был гентский бейлиф Рожер д`Отерм, при том, что он в это время держал в своей руке графское знамя, если бы в их черных делах не поддерживали бы некие добрые и умелые люди. Впоследствии они так увеличились в числе, что не хотели никакой помощи извне и стали столь могущественными, что никто не был достаточно смел, чтобы противостоять им ни в каком деле, что бы они ни хотели осуществить. Тело Рожера д`Отерма был доставлено в церковь братства миноритов, где и было ими похоронено.
После этого события некоторые наиболее мудрые и богатые жителей Гента начали роптать, и были сильно разгневаны. Они говорили между собой, что в тот момент, когда графский бейлиф был вот так убит при исполнении своих обязанностей, было совершено великое злодеяние. И что, по справедливости, их сеньор должен чувствовать себя сильно оскорбленным, и он никогда не дарует им мира. И что эти дурные люди рискуют довести город до полного разорения, если Бог не позволит все быстро исправить. Несмотря на все эти слова, среди них не было никого, кто был бы сам достаточно смел, чтобы поправить или упрекнуть авторов этих злодеяний. Жан де Фосий (de Faucille), которого в это время сильно уважали в Генте за его мудрость, рассмотрев дела, приведшие к убийству графского бейлифа, решил, что они должны кончится плохо. Чтобы не быть заподозренным графом, он частным образом оставил город и уехал в принадлежащий ему прекрасный загородный дом около Гента и остался там, приказав всем говорить, что он сильно нездоров и страдает от меланхолии, и не может видеть никого, кроме своих собственных людей. Однако ежедневно у него были известия из Гента, поскольку там он оставил большую часть своей семьи, свою жену, детей и друзей. И так он притворялся в течение долгого времени.
Глава 39
Двенадцать граждан Гента направляются депутатами к герцогу Фландрскому. Белые капюшоны грабят и сжигают замок Андрегьен (Andreghien) 3, который граф очень любил.
Те добрые гентцы, что были богаты и трудолюбивы, и имели жен, семьи и состояние в городе и его окрестностях, желая, как и прежде, жить честным образом, были не очень довольны видеть дела в таком положении, и очень переживали по поводу того, как плохо они поступили по отношению в своему сеньору. Поэтому, они стали совещаться между собой о том, как им лучше поправить это плохое дело, и получить для себя его прощение, поскольку лучше было сделать это раньше, чем позже. Они созвали совет, на котором обсуждалось, какие наиболее полезные меры они могли бы предпринять, чтобы спасти свою собственную честь и посодействовать к пользе города. Иоганн Лион и другие вожди белых капюшонов были приглашены на этот совет, а иначе бы они и не отважились бы его созвать. Было сделано много предложений, и было много споров, но, в конце концов, они единодушно решили выбрать 12 самых представительных людей из числа жителей города, которые будут просить милости и прощения за убийство бейлифа. И если, благодаря этому, они смогут получить мир, то это будет добрым делом, но в этот мир должен быть включен каждый человек, и ничто не должно отодвинуть это дело на будущее.
Согласно этому решению и поступили, и было избрано 12 граждан, чтобы дожидаться графа. Иоганн Лион это всегда поддерживал, говоря, что будет правильно, договорится на добрых условиях с графом, но его желания были прямо противоположны, ведь про себя он думал и говорил: «Дела еще находятся не в том, положении, в какое я хотел бы их привести». Решения этого совета стали вскоре всем известны. Двенадцать, депутатов выехали в путь и доехали до Маля, где застали графа, который при их появлении был до крайности разозлен и находился в жестоком гневе на жителей Гента. Двенадцать депутатов хорошо играли свои роли, явившись перед ним в кающемся виде и с опущенными руками, умоляя его проявить к ним сострадание. Они выступили с оправданиями в убийстве графского бейлифа, добавив: «Дорогой сеньор, яви нам милосердие так, чтобы мы смогли вернуть мир в город Гент, который любит тебя так сильно. И мы обязуемся, что со временем, это беззаконие будет щедро искуплено теми, кто его совершил или теми, кто к этому подстрекал, так что ты будешь удовлетворен, и что все большие города извлекут из этого урок». Они так долго и страстно упрашивали графа, что он сдержал свой гнев и благодаря другим добрым доводам, которыми они его сильно убеждали, дело устроилось, и были составлены статьи мирного договора. Граф уже был готов простить все злодеяния, совершенные против него гентцами, при условии выплаты ими согласованного возмещения, когда туда дошли другие известия, о которых я сейчас поведаю.
Иоганн Лион, который оставался в Генте, думал прямо противоположное тому, что он говорил на совете, что хорошо бы иметь добрые условия мира с их сеньором. Он определенно знал, что уже настолько досадил графу, что тот его никогда не простит, а если его прощение и будет обещано, то это будет лишь обманом, который кончится тем, что его предадут смерти. Поэтому, раз уж он зашел в этом деле так далеко, что должен каждый день опасаться за свою жизнь, то он решил отбросить в сторону всякий стыд и начал действовать. В то время, когда депутация упросила графа заключить мир, он собрал под свое командование все белые капюшоны и различных ремесленников из города, которые были наиболее склонны к его мыслям и добился своей цели благодаря очень ловкому трюку. Когда они все собрались, то он им сказал: «Судари, вы хорошо знаете, насколько сильно мы разгневали монсеньора Фландрского, и на каком основании мы послали к нему депутацию. Мы не знаем, какой ответ они принесут назад, то ли мир, то ли войну, поскольку по характеру он не очень отходчив, а при нем находятся Гилберт Матьюз и его братья, которые не упустят разжечь его гнев. Следовательно, шансы на то, что у нас будет мир, составляют один против ста. Поэтому, если мы будет иметь войну, нам надлежит подумать о себе, и посмотреть, откуда мы можем получить помощь, и кто нас может поддержать. Вы, диаконы разных гильдий, вы выведите завтра утром в поле своих людей, и мы посмотрим, что они из себя представляют. Ведь для нас будет лучше, если принять заранее меры против всяких неожиданностей. Это не будет стоить нам ничего, но заставит больше нас бояться». Они все согласились, что он говорил хорошо. Этому и последовали, и на утро они вышли из ворот, ведущих в Брюгге, и выстроились на прекрасной равнине около Гента, которая называласьм Андрегьен. Когда все они прибыли на место, Иоганн Лион осмотрел их с большим удовольствием, ведь их было целых 10 тысяч, хорошо вооруженных людей, и он сказал: «Здесь находится действительно прекрасный отряд». Когда он осмотрел их вблизи и обошел их вокруг, то прибавил: «Я предлагаю, чтобы мы нанесли визит к дому нашего сеньора, раз уж мы находимся так близко от него. Мне говорили, что он складировал там много припасов и провизии, которые могут быть использованы во вред городу Генту».
С этим согласились, и они двинулись к Андрегьену, который в это время был без стражи и без защиты. Они вошли в дом и начали все осматривать. Вошедшие туда белые капюшоны и их похабная шайка очень скоро начали грабить, беря все, до чего могли дотянуться их руки. Там было множество богатых украшений и одежд, так как граф держал там свой гардероб. Иоганн Лион делал вид, что сильно разгневан на это их поведение, но на самом деле это было не так, как впоследствии и оказалось. Ведь после того, как они покинули замок и вышли в поле, то обернувшись, увидели, что дворец горит в 20 различных местах, и если бы они даже и захотели бы, то все равно потушить огонь было не в их силах. Иоганн Лион, притворившись, что сильно этим поражен, вскричал: «Как это случилось, что дом монсеньора в огне?» Они отвечали: «Случайно». «Хорошо, - ответил он, - теперь этому не поможешь, и даже лучше, что он сгорит из-за случайности, чем, если бы это должны были сделать мы. По-любому, это было просто всего лишь опасное соседство, и наш сеньор мог поставить там гарнизон, что сильно бы нам досаждало». Они все ответили: «То, что ты говоришь – правда».
Затем они вернулись в Гент и в этот день не делали больше ничего, но и того, что они совершили, было достаточной бедой, поскольку впоследствии это стоило 200 тысяч жизней, и было одним из главных предметов, которые наиболее сильно разъярили графа Фландрского. Иоганн Лион совершил это, потому что не хотел мира. Он хорошо знал, что какой бы мир не был бы заключен, он был бы скреплен его кровью. Этот замок Андрегьен обошелся графу Фландрскому, вместе со строительством и украшениями в 200 тысяч ливров, и он любил его больше, чем все другие свои резиденции. Благонамеренные жители Гента, которые жаждали мира, чрезвычайно тяжело переживали по поводу этого дела, но не могли ни помочь этому, ни даже выразить какой-либо признак гнева по этому поводу - ведь белые капюшоны заявили, что замок сгорел случайно.
Известия об этом были доставлены графу в Маль. Прибывший человек сказал: «Монсеньор, Вы не знаете, что ваш прекрасный дом в Андрегьене, строительство которого обошлось Вам так дорого, сгорел, и чтобы вы напрасно не надеялись, сгорел до основания». «Сгорел?»" - ответил граф, который был сильно поражен при этом известии. «Да, помоги мне Бог, если это не правда». «И каким же образом?» «Как они сказали, из-за случайного пожара». «Ха, ха, - ответил граф, - теперь уж чересчур. Ни за что не будет во Фландрии мира, пока жив Иоганн Лион. Он коварно сжег этот дом, но он дорого за это заплатит». Затем он приказал привести к себе депутацию из Гента и сказал: «О, негодяи! Вы молили о моей милости с мечом в руке. Я согласился на каждое ваше предложение, согласно вашей воле, а ваши люди предали огню и сожгли дом, который я любил больше всех остальных. Вы думаете, что недостаточно оскорбили меня, когда убили моего бейлифа, когда тот выполнял мои приказы, изорвали мое знамя и прошлись по нему ногами? Знайте, что если бы не забота о моей собственной чести, и если бы вы уже не получили от меня охранные грамоты, то я бы вас всех обезглавил. Оставьте меня и скажите этим гентским злодеям и негодяям, что они никогда не будут иметь мира, что я не буду слышать ни о каких переговорах, пока они не выдадут мне всех, на кого я укажу, и которых я обезглавлю без пощады».
Эти горожане были совсем убиты теми новостями, о которых они узнали, и как люди совершенно невиновные, умоляли их простить. Но тщетно, ибо граф был так сильно разгневан, что их и не слушал. Он удалил их от своего присутствия. Тогда они сели на своих коней и вернулись в Гент и там поведали о том, что они сделали, и о том, как хорошо они сделали свое дело, что они уже преуспели, заручившись дружеским расположением графа, когда до его ушей дошло известие о несчастном событии с сожженным замком. После этого граф сильно им угрожал и объявил, что он никогда не заключит никакого мира, пока ему не будут выданы те жители города, на которых он укажет. Благонамеренные жители видели, что дела повернулись плохим образом, и что белые капюшоны разрушат все. Но у них не было достаточно смелости, чтобы об этом говорить.
Граф Фландрии выехал из Маля в сопровождении своих приближенных и приехал к себе в Лилль. Туда он призвал всех рыцарей Фландрии и всех зависимых от себя дворян и просил их совета о том, как ему поступить в этой ситуации, и какими средствами он должен отомстить за себя жителям Гента за то оскорбление, которое они ему нанесли. Все дворяне Фландрии поклялись быть ему верными и служить правдой, как каждый обязан служить своему сеньору. Граф был этим очень доволен и послал подкрепления гарнизонам в своих замках в Дендремонде (Dendremonde), Руссельмонде (Russelmonde), Алосте (Alost), в Куртре и Ауденарде.
Глава 40
Смерть Иоганна Лиона. Гентцы выбирают для командования капитанов. Несколько городов во Фландрии вступают в союз с Гентом.
Иоганн Лион был обрадован, когда нашел, что граф Фландрский столь серьезно и столь сильно разгневан против Гента, что не будет даровать ему мира, и что, благодаря этим своим интригам, он продвинул дела так далеко, что город должен будет вести войну, хочет он того или нет. Он публично заявил: «Вы слышите, судари, о том, как наш сеньор, граф Фландрский, делает приготовления против вас, и не будет слушать никаких предложений о мире. Поэтому, для большей безопасности, я вам советую, чтобы до того, как нас еще больше стеснят, мы бы узнали, какие города Фландрии окажут нам свою поддержку. Я отвечаю за то, что против нас не будут жители Грамона, но напротив, они нам будут помогать, так же как и жители Куртре, которые зависимы от нас и находятся в нашей юрисдикции. Но что до жителей Брюгге, то они горды и надменны, и именно через их происки разгорелось все это несчастье. Поэтому, давайте пойдем против них в такой силе, чтобы либо по-хорошему, либо по-плохому, но они объединились бы с нами». Все присутствующие ответили, что этот совет хорош.
Постепенно, все, кто должен был отправиться с этот поход, привели себя в готовность. Когда они все, в подобающем для себя виде, должным образом собрались, то выступили в поход из Гента в числе от 9 до 10 тысяч человек, имея при себе большой обоз припасов и провизии. В первый день они остановились в Дейнзе, наутро они пошли дальше и оказались в пределах короткого лье от Брюгге. Тогда они выстроились на равнине в боевом строю, оставив обоз позади себя. Иоганн Лион приказал диаконам гильдий отправиться в Брюгге и разузнать о намерениях его жителей. Они подошли туда, но нашли ворота закрытыми и хорошо охраняемыми. Когда они сообщили страже, что у них есть дело, то стражники сказали, что охотно пойдут и сообщат о них бургомистрам и шерифам, которые их сюда поставили. Они так и сделали, и бургомистры и магистраты сказали им вернуться и передать, что они созовут совет, чтобы рассмотреть их дело. Когда они вернулись с этим ответом, Иоганн Лион вскричал: «Вперед! Вперед! Давайте нападем на Брюгге. Ведь если мы прождем, пока они соберут свой совет, то нам будет очень трудно прорваться туда. Лучше напасть на них, до того, как они соберут совет, и внезапность нашей атаки застанет их врасплох».
Этому плану и последовали, и гентцы подошли к палисадам и рвам Брюгге, а Иоганн Лион выступал впереди них на черном коне. Он быстро спешился и взял в руки копье. Когда стражники, которые не были достаточно сильны, увидали, что гентцы столь решительно намерены их атаковать, то очень испугались и помчались по улицам города прочь, до самой рыночной площади, крича: «Здесь гентцы! Скорей на посты - они уже у стен и ворот».
Жители Брюгге, которые собирались на совет, были словно громом поражены, и не имели времени ни чтобы собраться, ни чтобы отдать какие-нибудь распоряжения по этому поводу, тогда как большинство народа очень желало, чтобы ворота были бы немедленно распахнуты. Они должны были согласиться с простым народом, а иначе это могло бы повернуться плохо для богатых жителей. Бургомистр и шерифы, со многими горожанами, подошли к воротам, перед которыми стояли гентцы с явным намерением их атаковать. Бургомистр и магистраты Брюгге, которые в этот день составляли правительство города, вышли через отрытую калитку, чтобы переговорить с Иоганном Лионом. По договору с ним, они открыли палисады и ворота, у которых состоялась эта встреча, и стали добрыми друзьями. Теперь все вошли в город. Иоганн Лион ехал на коне бок о бок с бургомистром и казался смелым и доблестным мужем. Его люди в сверкающих доспехах шли вслед за ними. Это было прекрасное зрелище, когда они так входили в Брюгге и подошли к рыночной площади, где, по прибытии, построились в каре. У Иоганна Лиона в руке был белый жезл.
Затем был заключен по форме союз между горожанами Гента и Брюгге, который они взаимно поклялись соблюдать и навечно оставаться добрыми друзьями и соседями. Гентцам было позволено призывать их и вести их против любого врага, как им будет угодно. Вскоре после того как они выстроились на рыночной площади, Иоганн Лион и некоторые его капитаны пошли в зал, где сделали для гентцев объявление, чтобы те мирно разошлись по квартирам и там, под страхом смерти, разоружились без шума и крика, чему гентцы быстро повиновались. Им также было запрещено, под страхом той же кары, выгонять кого-либо, или затевать любые ссоры или брать что-нибудь с места своего постоя не заплатив за это.
Когда было сделано это объявление, то было сделано и другое, касающееся города, о том, что каждый домовладелец примет как друзей добрых людей Гента и обеспечит их всеми видами провизии по рыночным ценам, и что не должно быть никаких непомерных цен, не должно возникать никаких ссор или раздоров под страхом смерти. Все люди теперь разошлись по домам или квартирам, и жители двух городов оставались в дружеском расположении друг к другу в течение двух дней и укрепляли свой союз и взаимную дружбу. Их договора были составлены и скреплены печатями, а на третий день гентцы ушли и направились в город Дамм, где им сразу же открыли ворота и приняли с большим гостеприимством. Они пробыли там два дня. Иоганн Лион во время этой короткой стоянки внезапно заболел, из-за чего его тело чрезвычайно распухло. Ночью, когда он заболел, он ужинал на огромной попойке с городскими женщинами. По этой причине некоторые говорили и настаивали, что он был отравлен. Об этом я ничего не знаю и потому на этом не настаиваю. Но я знаю, что поскольку он был болен, его на утро положили на носилки и донесли до Арденбурга, но смерть помешала ему двигаться дальше, к великой скорби гентцев, которые были ввергнуты в замешательство этим внезапным событием. Все его враги были сильно обрадованы, тогда как друзья повергнуты в уныние. Его тело было сопровождено в Гент, и из-за его смерти и вся армия вернулась туда же. Когда новости о его кончине стали известны в этом городе, то они вызвали большую скорбь, поскольку, за исключением партии графа, все его очень любили. Духовенство вышло из города встречать его тело и сопроводило в город с большой торжественностью, как если бы он был графом Фландрии. Он был предан земле в церкви Святого Николая, где был поставлен его обелиск, и где он лежит и сейчас.
Несмотря на смерть Иоганна Лиона, союз между Гентом и Брюгге не был разорван, поскольку они, в соответствии со статьями договора, увезли с собой в Гент достаточное количество заложников. Граф чрезвычайно обрадовался на смерть Иоганна Лиона, также как и Гилберт Матьюз его братья, диакон малых судов и вся партия графа. Граф разослал по всем городам и замкам еще больше подкреплений, чем раньше, и приказал достаточному числу добрых рыцарей и оруженосцев из округов Лилля и Дуэ собраться в городе Ипре, объявив, что он заставит Гент раскаяться в своем поведении.
Вскоре после смерти Иоганна Лиона, гентцы рассудили, что они не могут дольше оставаться без вождей. Диаконы гильдий и стражники ворот выбрали, по своему мнению, четырех самых отважных и предприимчивых людей в качестве своих командиров. Их звали Жан Прюно (Pruniaux), Жан Буль (Boule), Расс де Арзель (Rasse de Harzelle) и Пьер дю Буа(du Bois). Они поклялись повиноваться этим командирам самым точным образом и под страхом смерти, а эти четверо также поклялись сохранять и защищать честь и свободы города Гента. Эти четверо командующих побудили гентцев выступить против Ипра и пригородов Брюгге с тем, чтобы либо добиться с ними союза, либо предать их жителей смерти. Потому они вышли из Гента большим отрядом насчитывавшем, по крайней мере, 12 тысяч человек, все одетые в яркую броню. Они взяли путь на Куртре. Жители Куртре позволили им без страха войти в город, поскольку они находились под юрисдикцией Гента. Там они отдохнули в течение двух дней. На третий день они вышли к Ипру, имея при себе две сотни хорошо вооруженных людей из числа арбалетчиков Куртре. Они пошли по дороге на Торхаут, где по прибытии остановились, и командиры держали совет. На нем они решили послать 3 или 4 тысячи своих людей под командованием капитана белых капюшонов, на переговоры с жителями Ипра, а с главными силами следовать за ними, чтобы дать им подкрепление, если в этом возникнет необходимость. Эти приказы были выполнены и они подошли к Ипру.
Услышав о прибытии войска из Гента, простонародье Ипра и мелкие ремесленники немедленно вооружились и выстроились на рыночной площади в числе целых 5 тысяч человек. Богатые жители не имели никакой власти в городе. Рыцари гарнизона, поставленного там графом, в прекрасном строю выдвинулись вперед к воротам, ведущим в Торхаут, у которых, снаружи от палисада и остановились гентцы, требовавшие, чтобы им дали войти в город. Рыцари и их люди выстроились перед воротами и показались в таком виде гентцам, давая понять, что они никак не смогут войти, иначе как силой. Однако старые гильдии города решили, что, несмотря на наличие рыцарей, гентцы должны войти в город. Поэтому они оставили рыночную площадь и подошли к тем воротам, что защищали рыцари и сказали им: «Откройте ворота нашим добрым друзьям и соседям из Гента. Мы позволим им войти в город». Рыцари ответили, что «они этого не сделают, так как графом Фландрским им приказано защищать город, что они и будут делать, насколько это будет в их силах, и что гентцам невозможно войти в город, иначе, как только изменой».
Дальше словесная перепалка между дворянами и диаконами мелких ремесленников усилилась и те, в конце концов, вскричали: «Бей их, бей их! они не хозяева нашего города». Рыцари были немедленно атакованы и после долгой борьбы изгнаны с улицы, так как у их противников был численный перевес, а 5 рыцарей было убито, и среди них мессир Робер и мессир Тома де ла Ордри (Hourdrie), которых было очень жаль. Жизнь мессира Анри д`Антуана (d’Antoing) была в непосредственной опасности, и лишь с великим трудом, его смогли спасти несколько человек из числа лучших граждан. Наконец, им это удалось. Также было спасено и множество других. Ворота были открыты, так что гентцы вошли в город и, не причинив ему никакого ущерба, стали его хозяевами. Пробыв там два дня, они взяли заложников от жителей, которые были включены в договор, аналогичный заключенным ранее с Брюгге, Куртре, Грамоном и Даммом, вышли из Ипра и в самом лучшем виде вернулись в Гент.
Глава 41
Гентцы со всех сторон осаждают город Ауденарде. Они предпринимают большой штурм Дендермонде, когда там находился граф Фландрский.
Услышав о том, что жители Ипра обратились против него и о том, что сделали мелкие ремесленники, граф Фландрский, который находился в Лилле, был этим очень разозлен, так же как и по поводу потери тех рыцарей, что были там убиты, а также и по другим причинам. Однако он успокоился, сказав: «Хорошо, если мы на этот раз потеряли Ипр, то в другой раз отвоюем его к его же несчастью. Я срублю там столько голов, что остальные этому изумляться». Граф особо намеревался обеспечить самым обильным образом всеми видами припасов, провизией и воинами город Ауденарде, поскольку полагал, что гентцы вскоре придут его осаждать. И если бы они в этом преуспели, то это стало бы для него великой потерей - ведь тогда у них в распоряжении была бы полная навигация по прекрасной реке Шельде. Он послал туда множество рыцарей и оруженосцев из Фландрии, Эно и Артуа, которые собрали в городе его жителей, хотели они того или нет.
Командиры отрядов в Генте были проинформированы о том, какие огромные приготовления предпринимаются графом в Ауденарде. Они решили атаковать его, объявив, что не вернутся оттуда, пока не захватят этот город и не убьют всех, кого там захватят, и не сравняют его стены с землей. По Генту были разосланы приказы, чтобы каждый человек обеспечил себя в соответствии со своим рангом, и чтобы он был готов выступить туда, куда его поведут. Никто не захотел отказаться от повиновения этому приказу. Палатки и шатры были упакованы вместе с остальными припасами. Выступив из Гента, они разбили лагерь перед Ауденарде на прекрасных лугах по берегам Шельды. Тремя днями позже прибыли люди из Брюгге, так как их тоже призвали, и они встали на квартиры на стороне ближе к городу, привезя с собой огромное количество багажа и продовольствия. Затем большим отрядом прибыли жители Ипра, затем люди из Поперинге, Месена и Грамона. Выстроившись перед Ауденарде, фламандцы насчитывали свыше 100 тысяч человек. Они сделали мосты из лодок, по которым переходили Шельду с одного берега на другой.
Граф, который находился в Лилле, думая, что вначале они атакуют Дендермонде, послал в Германию, Гельдерн и Брабант, запрашивая для помощи множество рыцарей. Его кузен, герцог Монса, явился с большим отрядом воинов, чтобы служить ему и вошел в Дендермонде, где встретил графа Фландрского, который уже прибыл туда со своими пограничниками из Эно и Брабанта, и который был искренне рад видеть себя в их обществе. Фламандцы долгое время вели осаду Ауденарде, во время которой ежедневно, как перед городом, так и на палисадах, случалось много больших атак и мелких столкновений, и каждый день совершалось по нескольку славных воинских подвигов. Многие там были убиты или ранены, поскольку фламандцы действовали бешено и глупо, подвергая себя риску во время этих стычек, и часто несли большие потери.
В городе Ауденарде находилось полных 8 сотен копий, рыцарей и оруженосцев, и все они были храбрыми мужами. Среди них было несколько баронов, таких как фламандцы сеньоры де Гистель (de Guistelle), де Вильер (de Villiers), де Юллу (de Hullut) и де Корнэ (de Cornais). Из Эно были сеньоры д`Ангиен (d`Anghien), д`Антуан (d`Antoing), де Боснель (de Bosnel), де То (de Taux), де Гоммежен (de Gommegines) и его три брата, мессир Жан, мессир Даниель и мессир Жозеф, сеньоры де Стэнбур (de Stainbourg), де Карю (de Carue), мессир Жерар де Маркейе (de Marqueillies), сеньор де Коэн (de Cohen), мессир Расс де Монтиньи (Rasse de Montigny), мессир Анри де ла Амед (de la Hamede), мессир Жан де Гре (de Gres) и другие рыцари общим числом около 105 человек. Они держали постоянную и многочисленную стражу, поскольку не питали никакого доверия к жителям, и они заставили женщин и детей укрыться в монастырях. Горожане держались внутри своих домов, и для того, чтобы предотвратить опасные последствия непрерывного пушечного огня, который фламандцы вели против города и затруднить распространение пожаров, свои дома они покрыли землей.
Во время осады Ауденарде, командирам фламандцев сообщили, что граф находится в Дендермонде и при нем находится его кузен, графа Монса, и множество других рыцарей. Они решили послать туда из своего войска 6 тысяч человек, чтобы проверить, там ли они находятся, и устроить штурм. Это решение и было выполнено. Назначенный отряд под командованием Расса де Арзеля выступил в поход и дошел до маленькой деревни на реке Дандр, на расстоянии короткого лье от Дендермонде, и там расположился на ночлег. Эти фламандцы запаслись лодками, которые они спустили на реку так, что смогли сесть на них и атаковать назначенное место и суши и с воды. Немного погодя после полуночи они встали, вооружились и сделали все приготовления, чтобы начать атаку сразу, как только ни прибудут на место, поскольку они хотели застать рыцарей врасплох в их постелях. Они начали свой поход, но некоторые поселяне, которые услышали о намерении фламандцев, сообщили об этом часовым, сказав: «Позаботьтесь о строгой и доброй страже, поскольку большой отряд гентцев выступил в ночь и идет сюда, и мы знаем, что они намерены делать». Стража ворот сообщила об этом своему капитану, который был рыцарем из Голландии по имени мессир Тьерри де Бредоро (Thierry de Bredoro). Получив эти сведения, он усилил стражу и послал сообщение об этом всем рыцарям, что жили в замке и в разных домах города.
Сразу после рассвета, фламандцы подошли к замку с суши и на своих лодках, хорошо приготовившись для немедленного нападения. Когда обитатели замка и города увидели их приближение, то затрубили в трубы, подавая всем сигнал тревоги. Большая часть рыцарей и оруженосцев уже была вооружена. Граф Фландрский, который спал в замке, услышал о походе фламандцев, и о том, что они начинают штурм. На это он сразу же проснулся, вооружился и вышел из замка со своим знаменем впереди себя. В это время в городе находились мессир Госсен де Урл (Gossuin de Wrle), великий бейлиф Фландрии, сеньор де Го (de Gau), мессир Жерар де Разенгьен (de Rasenghien), мессир Филипп де Мамине (de Mamines), мессир Филипп де Рунжи (de Rungi), бургундец, другие воины. Все эти рыцари вышли под знаменем графа и ринулись под ним в бой, который уже начался. Бой был суровым и страшным, поскольку фламандцы привезли на своих лодках пушки и арбалеты, которые стреляли такими большими и тяжелыми болтами, что когда они в кого-нибудь попадали, то смерть была неминуема. Против этих болтов они огородились крепкими щитами, а граф имел при себе несколько превосходных арбалетчиков, которые своей стрельбой задали фламандцам достаточно.
Герцог де Монс находился с другой частью войска. Его войска выстроились, его знамя было перед ним, и в его отряде находились сеньор де Бредрод (de Brederode), мессир Жозеф и мессир Тьерри Лавар (Lavare), мессир Виван де Шуперуа (Vivant de Chuperois) и другие. Каждый из них хорошо выполнял свой долг. В другом квартале города, у ворот стояли мессир Робер Даль (Robert Dale), мессир Жан Вилэн (Villain), сеньор де Виндеско (de Vindescot) и мессир Робер Маршаль (Mareschal). Атака здесь была очень острой, поскольку фламандцы предприняли решительный штурм с суши и с воды, во время которого с обеих сторон многие были убиты и ранены, но больше со стороны фламандцев, чем со стороны дворян, так как фламандцы рисковали слишком безрассудно. Это нападение длилось без перерыва с начала дня и до полудня. Со стороны графа был убит рыцарь по имели мессир Гуго де Рони (Hugh de Rony), бургундец. Его много оплакивали, поскольку он потерял жизнь, действуя с большим бесстрашием и позабыв об осторожности. Командир отряда Расс де Арзель сражался доблестно, и словом и делом сильно вдохновляя гентцев.
Штурм прекратился в полдень, когда Расс де Арзель нашел, что трудится впустую, и что и в Дендермонде есть столько храбрых мужей, что одолеть их нелегко. К тому же его войска стали уставать. Поэтому он протрубил отход, и его люди в полном порядке отошли по берегу реки, уведя с собой и свою флотилию лодок, и на утро они ушли к главным силам, стоявшим у Ауденарде.
Глава 42
Сделано несколько штурмов Ауденарде. Благодаря посредничеству герцога Бургундского заключен мир между фламандцами и графом Фландрским.
Осада Ауденарде продолжалась в течение длительного времени, и стоящие перед ним фламандцы были хозяевами реки и прилегающей местности, так что туда нельзя было доставить никакой провизии, не подвергаясь великой опасности, и то только со стороны Эно. Иногда, в тщетной надежде, поставщики предпринимали рискованные попытки подобраться с продовольствием к палисадам, пока фламандская армия спала, и этим способом продовольствие еще доставлялось в Ауденарде. Среди многих штурмов города один был особенно силен - он длился целый день. По этому случаю было посвящено в рыцари несколько фламандцев, и выходцев из Эно и Артуа, которые желали отличиться. Эти новые рыцари выходили наружу из палисадов, и перед ними происходили бои с гентцами, в которых было много убитых и раненных, но они на это обращали мало внимания и, невзирая на смерть, действовали столь храбро, что когда кто-нибудь в передней шеренге был убит или был неспособен продолжать бой, то их место, с замечательным хладнокровием, занимали находившиеся в задних рядах. Эта атака длилась до вечера, когда защитники Ауденарде отошли в город и закрыли ворота и палисады. Затем они похоронили своих убитых и с большой заботой отнеслись к раненым.
Фламандцы определенно надеялись захватить город, либо штурмом, либо с помощью голода. Ведь они хорошо знали, что так плотно окружили его и с суши, и с реки, что никто не может туда проникнуть. А то, что они оставались его осаждать, не наносило ущерба им, так как они находились в собственной стране и около своих домов. Также они имели все необходимое для поддержки, и все другие вещи были для них в большом изобилии и дешевле, чем, если бы они покупали их в Брюгге или Генте. Граф Фландрский, будучи осведомлен о великом множестве воинов, стоявших перед этим городом, подозревал о намерениях фламандцев, что взяв город в блокаду, они, в конце концов, заставят его сдаться от голода. Поэтому он охотно прислушивался ко всем попыткам переговоров, если они были достаточно почетны для него. Сказать по правде, эта война против своих подданных была ему крайне неприятна, и вел он ее против своего собственного желания. Его мать, мадам Маргарита, графиня Артуа, сильно его порицала и прилагала огромные усилия, чтобы положить ей конец.
Графиня жила в городе Аррасе, откуда она написала герцогу Бургундскому, к которому, благодаря его женитьбе на ее внучке, должно было по праву наследства отойти графство Фландрское после смерти графа. Герцог уже ранее получал сведения об этом деле, поскольку новости на этот предмет доставлялись к нему ежедневно. Он приехал в Аррас в сопровождении членов своего совета, а также мессира Ги де ла Тремуя (de la Trimouille), мессира Жана де Вьенна, адмирала Франции, мессира Ги де Понтальера (de Pontalliers) и некоторых других лиц. Графиня приняла его с великой радостью, с большой мудростью обсудила с ним предмет этой войны между ее сыном и его подданными, сколь неподобающей и сколь неприятной она была не только для нее, но и для всех разумных людей. Она говорила ему, что множество доблестных мужей, баронов, рыцарей и оруженосцев с честью держат осаду в городе Ауденарде, и она умоляет его, чтобы с Божьей помощью, он подумал бы и нашел бы способ исправить положение. Герцог ответил, что он непременно так и сделает и постарается сделать все, что только будет в его власти. Вскоре после этого он оставил Аррас и поехал в Турне, где был принят с радостью, поскольку жители Турне очень желали мира по причине своей торговли, которая встала из-за блокады Шельды.
Герцог Бургундский послал к стоявшему перед Ауденарде войску аббата Сен-Мартена, чтобы спросить у вождей гентцев согласятся ли они на переговоры. Аббат принес герцогу ответ, что из уважения к нему, они заключат договор. Герцог даровал охранные грамоты и принял такие же от фламандцев, с тем, чтобы переговоры состоялись в Пон-де-Розне (Pont de Rosne). Первая встреча там продлилась с утра и до ночи. Герцог сам приехал туда, чтобы переговорить с фламандцами, и после встречи с ними вернулся в Турне вместе с графом, которого он привез с собой. Эти встречи продолжались в течение 15 дней. Было трудно удовлетворить фламандцев, так как они настаивали на разрушении Ауденарде, на что не соглашались герцог и его министры. Фламандцы держались с самомнением и высокомерно, не рассчитывая на мир, так как они держались того мнения, что раз осажденные в Ауденарде не могут никуда выйти из не него без великого риска для себя, то город уже можно считать завоеванным.
Герцог Бургундский, видя, что эти фламандцы столь горды и самонадеянны, и столь безразличны к заключению договора, не мог полагаться на их мнение, и поэтому запросил охранную грамоту для своего маршала, чтобы тот посетил рыцарей в Ауденарде. Грамота была ему немедленно выдана. Маршал Бургундский въехал в город и нашел, что рыцари хорошо обеспечены всем, за исключением нескольких вещей, которые они очень хотели бы иметь. Однако они храбро сказали маршалу: «Скажите от нас монсеньору Бургундскому не заключать никакой позорный договор за наш счет, поскольку, благодаря Божьей милости, мы находимся в добром здравии и не нянчимся с нашими врагами». Этот ответ очень понравился герцогу, который в это время находился в Пон-де Розне. Он стал пренебрегать проведением переговоров. Сказать по правде, жители Ипра и Брюгге устали от войны, также как и жители других городов, которые видели, что приближается зима. Поэтому на совете они доказывали, что раз герцог Бургундский, взявшись за это дело, приехал сюда лично и старается, чтобы их всех простили, что раз граф хотел бы с миром вернуться в Гент, чтобы там жить, то пусть так и будет, чтобы в будущем не вспоминать о прошлом, и что все эти соображения должны быть приняты во внимание и, что они считают, что обязаны относиться к своему сеньору с уважением и не пытаться оторвать от него его наследственные владения.
Эти слова сильно размягчили гентцев, и они согласились принять договор. Герцог дал великолепнейший ужин в честь главных людей Гента, Брюгге, Ипра и Куртре. В этот день было решено, что осада должны быть снята и должен быть заключен твердый мир между графом и его подданными, что граф должен даровать всеобщее прощение всем, без каких-либо оговорок, скрытностей или исключений, что он будет жить в Генте и, что в течение года гентцы восстановят замок Андрегьен, про который говорят, будто они его сожгли. Для более полного подтверждения всего этого, Жан Прюно будет сопровождать герцога Бургундского с Турне, где договор будет должным образом подписан и скреплен печатями. После этого герцог вернулся в Турне, а Жан Прюно и Жан Буль остались с войском. Наутро о мире было провозглашено между обеими сторонами, осада была снята, и все разошлись по своим домам. Граф распустил своих солдат и премного благодарил иностранцев за их славную службу, что они ему сослужили. Затем он уехал в Лилль, чтобы выполнить договора, которые для него заключил его зять, герцог Бургундский.
Некоторые люди в соседних стран сказали, что это двуличный мир, что будет другое восстание, и что граф согласился на него лишь для того, чтобы вызволить большое число знатных рыцарей и оруженосцев из той опасности, в которой они оказались в Ауденарде. После снятия осады Жан Прюно поехал в Турне, где его радушно принял герцог Бургундский. Статьи договора были заключены и скреплены печатями герцога и графа Фландрского. Затем Жан Прюно вернулся в Гент и показал, чего он добился. Герцог Бургундский так хорошо повел дело с жителями Гента, и говорил такие любезные слова, что Ауденарде был спасен от разрушения. Ведь когда осада была снята, то, в соответствии с договором, они должны были разрушить ворота и стены города, чтобы он мог оставаться открытым и готовым к тому, что фламандцы могут в него войти. Граф Фландрский прожив некоторое время в Лилле, пока герцог Бургундский не вернулся во Францию, уехал в Брюгге, где остановился надолго. В течение этого времени он тайком выказывал большое недовольство по отношению к некоторым из жителей Брюгге, однако не делал больше ничего и не показывал никакого желания каким-то образом их преследовать за то, что они с такой готовностью покинули ряды его партии и отдали себя под командование Гента. Эти горожане оправдывались, говоря (и это было правдой), что в том не было ни малейшей их вины, но только повиновение мелким ремесленникам города, которые все захотели союза с гентцами, когда Иоганн Лион подошел к Брюгге. Граф отнесся к их дурному поведению так хорошо, как только смог, но он ничего не забыл. Теперь мы оставим его и фламандцев и вернемся к делам в Бретани.
Глава 43
По просьбам своих подданных герцог Бретонский возвращается из Англии. Англичане хотят женить своего юного короля. Посланные в помощь герцогу Бретонскому английские рыцари сталкиваются на море с сильными штормами.
Ранее вы слышали о том, как герцог Бретонский жил в Англии вместе с королем Ричардом и его дядьями, которые его радушно принимали, и о том, что в это время его страна пребывала в величайшем беспорядке, так как французский король направил туда своего коннетабля вместе с большим воинским отрядом. Французы расквартировались в Понторсоне (Pontorson) и в окрестностях Мон-Сен-Мишеля, откуда и вели войну против окружавшей их страны. Жители маленьких и больших городов сидели в них, хорошенько заперев ворота, и они очень желали возвращения своего сеньора, к которому они все время посылали письма и посланников. Но тот боялся довериться им до тех пор, пока прелаты и бароны Бретани и главные города не начали роптать и говорить: «Мы каждую неделю посылаем письма, приглашая герцога вернуться, но вместо своего приезда он возвращает нам одни извинения». «Во имя Господа, - говорили некоторые из них, - этому должна быть причина. Мы посылаем ему письма, написанные слишком простым образом. Мы должны послать к нему одного или двух рыцарей такого ранга, к которым он мог бы испытывать доверие, и которые полностью объяснили бы ему истинное положение страны».
С этим предложением согласились и по совместной настойчивой просьбе прелатов, баронов и главных городов Бретани уговорили отправиться в Англию двух доблестных рыцарей, мессира Жоффруа де Кермеля (de Querimel) и мессира Эстаса де ла Уссэй (Eustace de la Houssaye) 4. Эти два рыцаря собрались в дорогу в Англию и сели на борт судна в Кано (Cano) 5 . Погода и ветер были для них благоприятными. Они доплыли до Саутгемптона, сошли там на берег и продолжили свой путь в Лондон, где нашли герцога, герцогиню Бретонскую и сэра Роберта Ноллиса, которые приняли их с великой радостью и гостеприимством.
Затем рыцари поведали герцогу о состоянии и положении его страны и о том, что его возвращения все очень горячо желают. В подтверждении этого они передали герцогу верительные письма от прелатов, баронов и главных городов Бретани. Герцог оказал полное доверие рыцарям и их письмам и сказал, что он покажет их королю и его дядьям, что он и сделал. Когда король и его дядья услышали обо всех этих вещах, и о том, как вся Бретань, все прелаты, бароны и главные города, за исключением Геклена, Лаваля, Клиссона, Роана и Рошфора, послали людей к герцогу, своему сеньору, умоляя его вернуться в свою страну, то король сказал ему: «Раз они посылают за Вами, то Вы должны отправиться в Бретань, и поддержать свои права. Чтобы защитить Ваши границы, мы вскоре пошлем Вам на помощь значительное войско. Но пока Вы будете вести эту войну, Вы отставите мадам герцогиню вместе с моей матерью и ее братьями».
Герцог услышал эти слова с великой радостью и сделал соответствующие приготовления. Он не замедлил приготовить все необходимое в Саутгемптоне. Затем, попрощавшись с королем, с принцессой Уэльской и со своей герцогиней, он заключил определенный договор с королем Англии и поклялся своей клятвой, что если он быстро получит помощь англичан, то навсегда останется их твердым сторонником и сделает все, что в его власти, чтобы объединить за собой свою страну, и что англичане всегда найдут его порты для себя открытыми, какой бы их флот туда не пришел. После этого он выехал из Лондона в сопровождении сэра Роберта Ноллиса, тех двух рыцарей, что были к нему посланы, и с примерно одной сотней латников и двумя сотнями лучников. В ожидании благоприятного ветра была короткая задержка в Саутгемптоне, где они погрузились на суда. Они высадились в Геранде (Guerrande) 6 и направились к Ванну. Жители этого города приняли герцога с выражениями великой радости, также как и вся страна, когда узнавала о его прибытии. Герцог отдохнул в течение 5 дней (или около того) в Ванне, а затем отправился в Нант. Там его ожидали бароны, прелаты, рыцари, дамы и дамзели, которые все предлагали свою службу и признали себя его подданными. Они сильно жаловались на французов и на коннетабля, который расквартировался в местности около Ренна. Герцог сказал: «Друзья мои, у меня скоро будет подмога из Англии. Без помощи англичан я сам не смогу защитить себя от французов, ведь иначе они будут слишком сильны для нас, видя, что в этой стране мы все не единодушны. Но когда прибудет войско, обещанное английским королем, то тогда, если они сделают что-нибудь нам враждебное, то мы вернем им комплимент». Эта речь очень понравилась тем членам герцогской партии, что там находились.
В этот год, около дня Святого Андрея, умер сеньор Карл, король Германии и император Римский. Благодаря деньгам и своим огромным связям, король Карл столь преуспел, что электоры империи дали клятвы и скрепили их печатями, что после его кончины они изберут императором его сына, и приложат всю свою силу, чтобы поддержать его престол и оборонять его против всех врагов. Так что после смерти Карла его сын Венцеслав, который до этого был королем римлян, провозгласил себя императором Римским и королем Германии и Богемии.
Около этого времени в Англии было много совещаний, с участием братьев короля, прелатов и баронов, по поводу женитьбы юного короля Ричарда. Из любви к доброй леди королеве Филиппе, которая была так добродетельна, щедра и великодушна, и которая приехала из Эно, англичане отдавали предпочтение принцессе из Эно. Но у герцога Альберта в это время не было дочерей на выданье. Герцог Ланкастер охотно видел бы своего племянника короля женатым на своей дочери, которую ему родила леди Бланка Ланкастерская. Но люди не намеревались этого допустить по двум причинам: из-за того, что леди, будучи кузиной, приходилась слишком близкой родственницей королю, и из-за того, что они хотели, чтобы король выбрал королеву из-за моря, с тем, чтобы заручиться более сильным союзником. Тогда была предложена сестра короля Богемии и Германии, дочь недавно скончавшегося императора, и весь совет с этим согласился.
Для поездки в Германию, чтобы вести переговоры о свадьбе, был назначен мудрый и способный посредник, сэр Саймон Барли (Simon Burley). Он был мудрым и доблестным рыцарем, наставником юного короля, и прежде был очень любим принцем, его отцом. Были отданы приказы обо всех необходимых приготовлениях, а также о расходах и обо всем остальном. Великолепно снаряженный, он выехал из Англии и прибыл в Кале. Оттуда он отправился в Гравелин и продолжил свой путь до Брюсселя, где встретился с герцогом Венцеславом Брабантским, герцогом Альбертом, графом де Блуа, графом де Сен-Поль, мессиром Гийомом де Молни (de Maulny) и множеством других рыцарей из Брабанта, Эно и прочих стран, и принял там участие в больших торжествах и турнирах. Все эти сеньоры собрались там именно по этому случаю. Из любви, которую они питали к королю Англии, герцог и герцогиня Брабантские приняли его рыцаря очень любезно. Они были очень обрадованы, услышав о цели его поездки в Германию, и сказали, что это будет хорошая партия между королем Англии и их племянницей. При отъезде они дали сэру Саймону Барли специальные письма к императору, заверяя его, что они очень одобряют этот брак. Рыцарь выехал из Брюсселя и через Лувейн взял путь в Кельн.
Около этого времени, король Англии и его совет снарядили в Бретань две сотни латников и четыре сотни лучников под командованием сэра Джона Арундела. В этот поход были назначены сэр Хьюго Калверли, сэр Томас Банастер, сэр Томас Тривет, сэр Уолтер Поул, сэр Джон Бурчер, лорд Феррерс и лорд Бассет. Эти рыцари сделали все приготовления, которые хотели и уехали в Саутгемптон, где погрузились на свои суда. Они отплыли с благоприятным ветром. В первый день ветер был попутным, но ближе к вечеру, он стал меняться и изменился на противоположный, который, хотели они того или нет, понес их к берегам Корнуолла. Ветер был столь силен и порывист, что он побоялись бросить якорь. Наутро шторм продолжился с той же свирепостью, что и накануне, и забросил их в Ирландское море. Когда он стал неистовым, трое из их кораблей затонули. На их борту находились сэр Джон Арундел, сэр Томас Банастер и сэр Хьюго Калверли. На них погибло свыше 80 латников и в их числе, главнокомандующий, сэр Джон Арундел, которого очень сильно оплакивали, поскольку он был доблестным и предприимчивым рыцарем. Также как и многие другие, утонуло два храбрых рыцаря, сэр Томас Банастер и сэр Уолтер Поул.
Сэр Хьюго Калверли никогда прежде не переживал большей опасности. Ведь утонули все, кто находились на его судне, кроме него самого и семерых матросов. Но сэр Хьюго и матросы, чтобы спастись, схватились за мачты и канаты, и так как ветер был силен, то их выбросило на берег. Но наглотавшись много морской воды, они в течение долгого времени были больны и нездоровы. Сэр Томас Тривет, сэр Джон Бурчер, лорды Феррерс и Бассет и остальные избежали этой опасности. Однако им сильно досталось во время метаний по морю и от качки. Когда буря прекратилась, они так, как могли, вернулись в Саутгемптон и дождались там короля и его дядей, которым поведали о своих злоключениях, в том числе и том, что среди утонувших был и сэр Хьюго Калверли. Но это было не так, как впоследствии выяснилось, когда он приехал в Лондон.
Этот поход был окончен, и герцог Бретонский не получил никакой помощи из Англии, что было сильно против него, поскольку весь этот сезон и в течение наступившей зимы французы вели разрушительную войну. Бретонцы, а именно, мессир Оливье де Клиссон и его люди, с помощью судов и лодок, взяли город Динан, который они разграбили и впоследствии долгое время держали его против герцога и страны. Теперь мы вернемся к делам Фландрии.
Глава 44
Город Гент посылает послов к графу Фландрскому, прося его приехать.
Когда при посредничестве герцога Бургундского, который этим завоевал громадную популярность по всей стране, был заключен мир между графом Фландрским и гентцами, то гентцы очень хотели, чтобы граф приехал к ним и обосновал свою резиденцию в их городе. Провост Харелбека, который в Генте представлял графа во всех делах, очень советовал ему улучшить связи с этим городом. Однако граф продолжал жить в Брюгге и никогда не проезжал около Гента, что всех удивляло, но в особенности, благонамеренных и лучших граждан, которые жаждали мира. Что до белых капюшонов и мародеров, которые стремились только к беспорядкам, то им внушало ужас его возвращение, так как они подозревали, что если он приедет, то они частным образом ответят за совершенные злодеяния.
Несмотря на эти сомнения магистратов и городского совета, богатые люди больше всех ждали его приезда и хотели, чтобы к нему было послано с просьбой о приезде, поскольку они не считали мир прочным, пока он не будет жить в Генте. Для поездки в Брюгге было выбраны 24 депутата, чтобы изъявить графу великую любовь к нему города Гента и выразить пожелания, чтобы он жил среди них. Они выехали торжественным образом, как и подобало тем, кто ожидает своего сеньора, но когда они покидали город, им было сказано: «Не думайте и возвращаться в Гент, если вы не привезете с собой графа. Если будет иначе, то вы найдете ворота запертыми». Итак, гентцы выехали из города, взяв путь на Брюгге. Когда они оказались между Дейнзе и Брюгге, то узнали, что граф приближается к ним навстречу, что доставило им великое удовольствие и, проехав около лье, они застали графа на поле. Увидев его, они пошли навстречу двумя рядами, образуя узкий проход, через который прошли граф и его рыцари.
Горожане низко поклонились и выказывали все знаки уважения графу и его приближенным. Но он едва взглянул на них, лишь слегка прикоснувшись к своей шляпе, и в течение всего времени не обращал на них внимания. Так они все вместе и ехали, граф с одной стороны, депутация из Гента с другой, пока не прибыли в Дейнзе, где остановились, и граф там отобедал. Депутация сняла для себя несколько домов и также пообедала. После обеда они свиделись с графом и, преклонив перед ним колени, пока сам граф сидел, они представляли ему покорную любовь жителей Гента и убеждали его, что из великой любви к нему, и из искреннего горячего желания, чтобы он жил среди них, они и были направлены к нему депутатами, добавив при этом: «При нашем уходе, монсеньор, горожане сказали, чтобы мы и думать не смели о возвращении без того, чтобы приехать вместе с Вами». Граф, который хорошо слышал все эти слова, какое-то время молчал, а затем невозмутимо сказал: «Я охотно верю в то, что вы говорите, и что многие в Генте хотят, чтобы я туда приехал. Но я удивлен, что они не вспоминают, и не показывают желания вспоминать прежние времена, когда я так хотел выполнить все их просьбы, и о том, как я, в соответствии с их законами, выгнал из страны тех моих дворян, на которых они жаловались. Я также часто открывал свои тюрьмы, освобождая и моих и их бюргеров, когда бы они в них не попадали. Я любил и уважал их больше остальных моих подданных, а они поступили со мной прямо противоположным способом - убили моего бейлифа, разрушили дома моих людей, изгнали моих чиновников, сожгли дом, который я любил больше всего на свете, заставили мои города пристать к ним, убили моих рыцарей в городе Ипре. Короче, они поступили так дурно по отношению ко мне, что мне надоело упоминание о них и я хочу никогда не вспоминать о них, и хочу я того или нет, я не могу ничего с этим поделать».
«О, монсеньор, - ответили депутаты, не думайте больше о прошедшем. Вы простили нас за все те дурные дела». «Это правда, - ответил граф, - и я не хотел сказать тем, что я сейчас сказал, что в будущем вы понесете за это кару. Я только подчеркнул для вас те великие жестокости и злодеяния, что я вытерпел от города Гента». Затем граф смягчился. Встав, он приказал им также подняться и, позвав сеньора де Рюсильера (de Ruiseliers), который находился рядом с ним, сказал: «Пусть им принесут вина». Депутаты выпили его и затем вернулись туда, где расположились, где и провели всю ночь, поскольку граф также остановился здесь. Наутро они вместе поехали в Гент.
Глава 45
Граф Фландрский въезжает в город Гент и тайно уезжает оттуда. Стены Ауденарде срыты белыми капюшонами, их союзниками и сообщниками.
Когда гентцы услышали, что граф находился на пути сюда, то очень обрадовались и пешими и верхом выехали его встречать. Когда они его встречали, то очень низко склонялись перед ним и выказывали все знаки уважения к его власти, но он проехал, не сказав ни слова, только лишь склонил перед ними свою голову. Он приехал в свой дворец, называвшийся Ла-Потерн (La Poterne), где пообедал. От города ему были преподнесены громадные дары, и магистраты, что свиделись с ним, держались, как и следовало, очень смиренно в его присутствии. Обращаясь к ним, граф сказал: «что когда есть прочным мир, то все должны иметь мирный вид. Посему я желаю, чтобы эти белые капюшоны были отложены в сторону, и чтобы было сделано некоторое возмещение за смерть моего бейлифа, так как его семья очень докучает мне по этому поводу».
«Монсеньор, - ответили магистраты, - это есть полностью и наше желание, и мы умоляем ваше высочество, чтобы вы были бы великодушны и утром приехали бы на площадь и дружески объяснили бы вашим подданным, в чем состоят Ваши желания. Они будут столь обрадованы, видя Вас снова, что выполнят все, что вы пожелаете». Граф согласился на эту просьбу. Вечером множеству людей стало известно, что граф завтра в 8 часов утра выступит с речью на рыночной площади. Добрым людям это было очень приятно, но сумасброды и смутьяны мало над этим задумывались и говорили, что было уже достаточно речей, и что они хорошо знают, что им делать. Вожди белых капюшонов, Жан Прюно, Жан Буль, Расс де Арзель и Пьер дю Буа, были полны страха, что все это приведет к их обвинению. Поэтому, посовещавшись между собой, они послали нескольких своих людей, чтобы отобрать из своих соратников таких, что были наихудшими и самыми неистовыми, и сказали им: «Проверьте, чтобы вы в течение всей ночи и на утро были бы вооружены и, чтобы вам не говорилось, не снимайте белые капюшоны, но будьте все на рыночной площади в 8 часов, и не нападайте ни на кого, пока первыми не нападут на вас. Передайте эти приказания соратникам сами или через надежные руки». Они ответили, что все в точности исполнят, что они и сделали.
На следующее утро, в 8 часов, все они пришли на рыночную площадь, но не отрядом. Они разделились на разные группы так, чтобы их вожди могли затеряться среди них. Граф приехал верхом на рыночную площадь в сопровождении своих рыцарей, оруженосцев и магистратов города. С ним был Жан де Фосий и более 40 самых богатых и уважаемых жителей города. Графу, как только он проехал на рыночную площадь, сразу бросились в глаза белые капюшоны, и это сделало его мрачным. Он спешился, так же как и его свита, и подошел к рыночной арке, откуда пошел по разостланной перед ним малиновой дорожке.
Обращаясь к людям, граф начал очень здравомыслящую речь, в которой рассказал, какую любовь и привязанность он питал к ним до того, как они его разгневали. Он убеждал, что принца и государя надлежит любить, бояться, повиноваться ему и уважать его всем его подданным, и объяснил, насколько противно этому поступили они. Он также отметил, насколько хорошо он всегда защищал их против их врагов и держал их в мире и благополучии. Что он открыл им морские пути сообщения, которые до его счастливого восшествия на престол были для них закрыты. Он привел много аргументов и здравого смысла, что было понятно и принято за истину мудрыми людьми. Одни его слушали хорошо, но другие не слушали вовсе, поскольку хотели смуты. Проговорив в течение часа, он в закончил речь, сказав: «что после столь полного объяснения всего, он хотел бы продолжать быть их добрым сеньором, таким же образом, как это было прежде, что он простил все обиды и все их презрение, которые они проявили в нему, и что он никогда не будет вспоминать о случившихся злодеяниях, но будет охранять для них их права и свободы, как делал это и раньше. Поэтому он просит, чтобы не вводилось никаких новшеств, и чтобы эти белые капюшоны были бы отложены в сторону».
Во время первой части его речи все молчали, как если бы площадь была пуста, но когда он упомянул про белые капюшоны, то со всех сторон раздался ропот, который явно возник именно по этому поводу. Затем народ попросили мирно разойтись по домам. Граф покинул рыночную площадь вместе со своей свитой, а остальные разошлись. Но я должен сказать, что белые капюшоны первыми пришли на площадь, и были последними, кто ее покинул, и когда граф проходил через их толпу, то они, видя его плохое настроение, считали ниже своего достоинства снять свои головные уборы. Это его сильно поразило, так что позже он сказал своим рыцарям, когда вернулся в Ла-Потерн: «Я никогда не буду благосклонен к этим белым капюшонам. Это проклятые злодеи. Мой ум говорит мне, что дела ненадолго останутся в том положении, в каком находятся сейчас. Насколько я могу судить по внешним проявлениям, затевается большое зло, и пусть я лишусь всего, но я не буду терпеть такую гордость и злобу».
Граф пробыл в Генте 4 или 5 дней, а затем уехал таким образом, что стало ясно, что он никогда впредь не намерен туда возвращаться. Он уехал в Лилль, где начал готовится провести зиму. Он едва ли с кем-нибудь попрощался, когда покидал Гент, и выехал, будучи сильно не в духе, что не понравилось некоторым горожанам, которые, видя, что он столь внезапно и без чувства любви уехал из Гента, говорили, что впредь он никогда не сделает им чего-нибудь доброго и, что они не будут любить его больше, чем он будет любить их, что теперь он покинул их так, как никогда не делал этого раньше, и что насоветовали все это Гилберт и его братья. Жан Прюно, Расс де Арзель, Жан Буль и Пьер дю Буа, вместе с остальными капитанами злодеев, были этому очень рады и распространяли в городе слухи, что граф вернется летом с достаточным войском, чтобы нарушить мир и, что всем надлежит быть настороже и запасаться зерном, овсом, мясом, солью и всеми видами продовольствия, поскольку на графа никак нельзя положиться.
Поэтому горожане заложили громадные запасы всех необходимых для них вещей. Когда об этом сказали графу, он был очень удивлен и не мог понять, почему они стали столь подозрительными. Сказать по правде, если должным образом рассмотреть все, о чем я поведал, то нельзя не поразиться притворству гентцев и тому, что такими они были с самого начала. Богатых и лучших людей города нельзя извинить за их поведение при начале этих беспорядков. Ведь нет сомнения, что если бы они имели такое желание, то когда Иоганн Лион впервые ввел ношение белых капюшонов, они могли бы легко это предотвратить. Они могли бы послать против копателей канала из Брюгге других людей, которые могли бы сделать дело так же хорошо, как и белые капюшоны. Но они позволили это сделать именно им, поскольку не захотели этого запрещать, так как это было бы против свобод города. Поэтому они соглашались совершенно со всем, за что самые богатые и самые благоразумные люди впоследствии заплатили очень дорого. Они больше не были хозяевами в городе и не решались ни говорить, ни действовать иначе, как в угоду белым капюшонам. Они говорили, что они не принимали участия в делах ни Иоганна Лиона, ни Гилберта Матьюза, ни в их войнах, ни в их ненависти, но они были едины в одном - в сохранении и защите свобод граждан Гента, что они позже и продемонстрировали. Ведь они вели войну, которая длилась 7 лет, и в течение этого времени, в городе не было распрей, что было главной причиной, позволившей им вести войну и дома и за его пределами. Они были настолько едины, что среди них не было никаких раздоров, но каждый жертвовал свои деньги и драгоценности на общие цели, и те из них, кто обладали величайшими богатствами, отдавали их в общий котел, как вы об этом еще услышите.
Вскоре после отъезда графа Фландрского из Гента и установления им своей резиденции в Лилле, Оливье д`Отерм, двоюродный брат убитого гентцами Рожера д`Отерма, прислал свой вызов этому городу, чтобы отомстить за его смерть. Мессир Филипп де Мамин (de Mamines) сделал тоже самое, также как и некоторые другие. После того, как эти вызовы были посланы, они повстречали около 50 лодок с экипажами, идущих вниз по Шельде и груженных зерном для Гента, и на них они отомстили за смерть своих кузенов. Захватив моряков, они выкололи им глаза и в таком искалеченном и жалком виде отправили их в Гент. Гентцы увидели в этом деянии личное оскорбление. Когда жалобы на это были доставлены магистратам, они были сильно разгневаны и не знали, что сказать. Большой ропот стоял по всему городу, и большинство жителей сказало, что это сделал граф Фландрский, так что едва ли хоть кто-нибудь обладал достаточным характером, чтобы что-либо предложить в его защиту.
В этот момент Жан Прюно, который в то время был главным лидером и хозяином белых капюшонов, услышав эти новости, не сказав ни слова магистратам города (я не знаю, упоминал ли он о своем плане другим капитанам, его соратникам, но подозреваю, что да), собрал большую часть белых капюшонов и других людей, также склонных ко злу, и выступил из Гента, взяв путь на Ауденарде. Когда он туда пришел, то там не было ни охраны, ни стражи, поскольку никто ничего не подозревал. Он захватил ворота и вошел в город со своими людьми, которых насчитывалось более 5 тысяч человек. Когда наступило утро, он приказал плотникам и каменщикам, которых он привел с собой, начать работы, и те работали без остановки, пока не разрушили двое ворот, башни и стены, обломки которых они бросили в ров на стороне, обращенной к Генту. Теперь как могли оправдаться те, кто дал согласие на это злодеяние? Ведь они оставались в Ауденарде больше месяца, разрушая ворота и стены. Если бы они отозвали бы своих людей, как только им стало известно о том, что они делают, то тогда их можно было бы простить. Но они этого не сделали. Напротив, они закрыли на это глаза и позволили им продолжать это дело, пока новости о том, как Жан Прюно воровски вошел в Ауденарде и разрушает двое ворот, стены, а также и башни, не были доставлены герцогу, который жил в это время в Лилле.
Когда граф об этом услышал, им овладела великая желчь, и действительно, у него для этого был для этого добрый повод. Он сказал: «О, этот проклятый народ! Ими овладел дьявол. У меня никогда не будет мира, пока эти люди из Гента имеют такую власть». Затем он послал нескольких членов своего совета к магистратам Гента с протестом на грубое насилие, которое они совершили и чтобы объявить им, что с такими людьми, как они, никакие условия соблюдать нельзя, раз мир, который с великим трудом добился для них герцог Бургундский, уже разорван и нарушен. Мэр и магистраты города Гента извинялись за себя, говоря, «что они никогда не думали о нарушении мира, и не имели к этому никакого желания или наклонности, и что если Жан Прюно от самого себя совершил насилие, то город этого не позволял». Они принесли извинения от себя лояльно и полностью, но добавили, «что граф допустил, чтобы против них был допущен великий произвол со стороны его людей, которые ранили и убили некоторых их сограждан, и что это всем городом было принято очень близко к сердцу. Что вы скажите на это, монсеньоры?»
Посланники графа ответили: «они хорошо отомстили за себя». «О, нет, - ответили магистраты, - мы не говорим, что то, что Жан Прюно сделал в Ауденарде, было сделано из мести. Ведь, если мы захотим, то можем ясно это подтвердить мирным договором, и мы обращаемся к свидетельству герцога Бургундского, что Ауденарде должен был быть нами срыт, или приведен в такое состояние, в котором он находится сейчас. Но, по просьбе герцога, мы тогда на этом не стали настаивать». Посланники ответили: «Из того, что вы сказали, теперь ясно, что именно вы приказали это сделать, и теперь вы не сможете оправдаться от этого обвинения. Раз вы знали, что Жан Прюно отправился в Ауденарде (а туда он отправился с большим войском и захватил его врасплох, воспользовавшись миром) и, что он разрушает укрепления и опрокинул стены в ров, то вы должны были отправиться туда и воспретить ему совершать эти беззакония до тех пор, пока вы не изложите ваши жалобы перед графом. По поводу ран и насилий, совершенных над вашими согражданами, вам следовало обратиться к герцогу Бургундскому, который заключил этот мир, и изложить ему это дело. Благодаря этим мерам ваши раздоры были бы улажены, но вы так не сделали. Поэтому монсеньор Фландрский сообщает вам, что раз вы с таким презрением ведете себя по отношению к нему, и еще обращаетесь к нему с просьбой с мечами в руках, то однажды он так жестоко отомстит вам, что об этом всегда будет говорить весь мир». Затем они покинули мэра и магистратов Гента и, пообедав, выехали назад, вернувшись через Куртре в Лилль, где они поведали графу о том, что произошло, и о том, какие извинения принес город Гент.
Глава 46
Гентцы оставляют Ауденарде. Они разрушают дома ноблей. Между гентцами и дворянством возобновляется жестокая и безжалостная война.
Можно сильно удивиться, услышав, насколько различно толкуется сущность этого договора, и какие высказываются удивительные его толкования. Это может понять каждый, кто его читал. Некоторые говорили, что гентцы были вправе начать эту войну, которая была столь жестокой и так долго продолжалась во Фландрии, добавляя, что у них был справедливый повод так поступить. Но мне так не кажется. Из того, что я видел, что мог слышать или понять, мне представляется, что граф всегда предпочитал мир войне, кроме тех случаев, когда были задеты его честь и достоинство. Не отпустил ли он горожанина, который был заключен в его тюрьму в Эркло? Да, отпустил, но они убили его бейлифа. Чтобы сохранить мир, он вновь простил им это беззаконие, тогда как они в один день подняли против него восстание по всей Фландрии, и в одном только городе Ипре они убили пятерых его рыцарей. Затем они напали на Ауденарде и осадили его, делая все, что было в их власти, чтобы его взять и разрушить. После этого был заключен мир, но они отказались выплатить компенсацию за смерть Рожера д’Отерма, хотя его семья часто ее требовала. Из-за этого эта семья сама отомстила им за счет случайных моряков, из-за которых все эти смуты вначале и возникли. Было ли это достаточным основанием для полного разрушения Ауденарде? Я думаю, что нет, и с этим мнением согласны и многие другие. В ответ они сказали, что у графа есть и другие проблемы для урегулирования отношений с Гентом и настаивали на возмещении за то, что случилось с их моряками до того, как они оставят Ауденарде.
Граф, также как и его совет, был чрезвычайно зол по поводу того, что гентцы будут удерживать Ауденарде. Он не знал, как их оттуда выгнать и, несомненно, он сожалел по поводу того, что, невзирая на мир, который он заключил с Гентом, он не укрепил этот город. Он часто им писал, и посылал к ним людей, чтобы они передали ему этот город. А иначе он грозил им столь суровой войной, что они запомнят ее навечно. Гентцы не хотели допускать того, чтобы мир был нарушен. В конце концов, за это дело взялись некоторые из лучших жителей города, которые тяготели к миру и спокойствию, такие как Жан де Фосий, Жильбер де Гиз, мессир Симон Бет (Bete) и многие другие. После 12 дней переговоров, те гентцы, что находились в Ауденарде, вернулись домой, а сам город был сдан людям графа. Для того чтобы умиротворить графа, Жан Прюно был навечно изгнан из Гента и из Фландрии. В его приговоре в качестве причины указывалось на то, что он отправился в поход и овладел Ауденарде без ведома магистратов Гента. Мессир Филипп де Мамин, мессир Оливье д`Отерм, Галуа де Манн (le Galois de Mannes), бастард де Видринжю (Widringues) и все, кто был участником или соучастником того дела, когда были искалечены гентские моряки, также были объявлены вне закона. Эти приговоры умиротворили обе партии.
Прюно покинул Фландрию и уехал в Ат в Брабанте. Мессир Филипп де Мамин уехал в Валансьен в Эно, но когда об этом услышали гентцы, то они оказали давление на провоста и магистратов Валансьена, так что провост Жан Парис (John Paris) вынудил рыцаря мирно покинуть город. Он уехал по своей собственной воле и в ожидании лучших новостей жил в Варлене, около Дуэ. Другие рыцари и оруженосцы уехали из Фландрии в Брабант, где оставались до тех пор, пока более благоприятные известия не сделали их свободными. Как только граф Фландрский получил Ауденарде, он послал туда множество рабочих, чтобы восстановить ворота, башни и стены, которые он сделал еще более крепкими, чем прежде. Также были углублены и рвы.
Обо всем этом стало известно в Генте, но гентцы ничем на это не ответили, боясь, как бы сделанное замечание не стало бы покушением на мир. Однако недовольные говорили между собой: «Пусть трудятся над восстановлением Ауденарде так долго, как хотят. Ведь даже будь он теперь из стали, все равно он не сможет сопротивляться нам, когда бы мы ни пожелали его взять».
Хотя во Фландрии был мир, граф постоянно подозревал Гент. Ведь каждый день до него доходили рассказы про Гент, и аналогичные рассказы про него доходили до жителей Гента. Жан де Фосий уехал жить в Назарет, весьма красивый и крепкий дом на расстоянии доброго лье от Гента. Там он отмалчивался, сколько мог и не присутствовал на заседаниях городского совета, чтобы его не отметил граф. Он также очень тщательно старался избегать посещений графа, чтобы сохранить свою популярность в Генте, и таким образом, он плыл между двух течений, поддерживая, насколько мог, свой нейтралитет.
В течение того времени, пока граф восстанавливал Ауденарде и уже закончил эти работы, он в письмах и посланиях убеждал своего кузена герцога Брабантского схватить Жана Прюно, который жил в Ате. Он провел это дело так успешно, что тот был схвачен, доставлен в Лилль и там обезглавлен, а его тело было выставлено на колесе как изменника. Таков был конец Жана Прюно. В это самое время граф приехал в Ипр и провел там несколько заседаний суда, по приговорам которого, чтобы предостеречь других, было обезглавлено много дурных людей из числа сукновалов и ткачей, которые открыли гентцам ворота и убили графских рыцарей. Обо всем этом говорилось в Генте, и это сделало их еще более подозрительными, чем прежде, особенно вождей похода на Ауденарде. Они говорили между собой: «Определенно, граф, если пожелает, уничтожит всех нас. Он нас так любит, что хочет только наши жизни. Разве он не предал смерти Жана Прюно? По правде, мы должны признаться, что очень неправильно поступили относительно Жана Прюно, когда допустили, чтобы он был осужден. Мы виновны в его смерти, и если он захочет поймать нас, то нас ждет такой же конец, как и его. Давайте защищаться».
Пьер дю Буа добавил: «Если вы спросите моего совета, то не следует оставлять в окрестностях Гента ни одного дворянского дома, неважно насколько он крепок. Ведь благодаря таким домам мы можем быть уничтожены, если сами не позаботимся и не примем средство от болезни». Остальные ответили: «Ты хорошо сказал, давайте быстрей так и сделаем». На это капитаны Пьер дю Буа, Жан Буль, Расс де Арзель, Жан де Лонуа (de Launoy) и другие сделали приготовления к выступлению из Гента, выступили в поход и сожгли и разрушили все дома дворян. Чтобы они в них не находили, они делили между собой в качестве законной добычи. После этого они вернулись в Гент, и не было никого достаточно смелого, чтобы сказать им: «Вы поступили дурно».
Услышав про это дворяне, рыцари и оруженосцы, которые жили в Лилле с графом, были очень разгневаны, и на то была причина. Они говорили графу, что это беззаконие должно быть наказано, и гордость гентцев должна быть смирена. Граф дал этим рыцарям и оруженосцам позволение вести войну против Гента и отомстить самим за тот ущерб, что они понесли. Они составили союз со многими рыцарями и оруженосцами Фландрии и попросили помочь своих друзей в Эно. Своим командиром они выбрали Ле-Асла Фландрского (le Hasle de Flandres), самого старшего из бастардов графа, по праву считавшегося доблестным рыцарем.
Этот Асл Фландрский и его соратники иногда располагались в Ауденарде, иногда в Гавре, Алосте или Дендремонде и у них часто были стычки с гентцами. Они доходили до палисадов города, разрушили почти все ветряные мельницы вокруг него и наносили и другой ущерб Генту. У них был юный рыцарь из Эно, очень старавшийся быть им полезным. Его звали Жак де Вершен (de Verchin), сенешаль Эно. Он совершил много славных дел и иногда искал приключения слишком опрометчиво, сражаясь вплотную к палисаду, и дважды или трижды отвоевывал у них их шлемы и арбалеты. Этот мессир Жак де Вершен очень любил военное дело и стал бы превосходным рыцарем, если бы прожил дольше. Но он умер молодым в своей постели в замке Омбр (Ombre), около Мортена. Это было великой потерей.
Глава 47
Знать ведет войну против фламандцев.
Гентцы были очень вольны в своих шутках и насмешках над ноблями и дворянством Фландрии, но позже пожалели об этом. Однажды они вознамерились послать к герцогу Альберту де Эно с просьбой, чтобы он отозвал своих рыцарей, которые вели против них войну. Но рассмотрев это дело, они подумали, что это будет лишь напрасный труд, так как герцог не станет в это вмешиваться. Также они не хотели злить его больше, поскольку им бы плохо пришлось без его страны. Ведь если бы Эно, Голландия и Зелланлия были бы для них закрыты, то они могли бы считать себя погибшими. Поэтому они это отложили и последовали другому совету, который заключался в том, чтобы послать за рыцарями и оруженосцами из Эно, имевшими владения в самом Генте или на зависимых от Гента землях, с тем, чтобы они явились к ним и служили бы им под угрозой потери своих владений. Однако те оставили эти призывы без внимания. Для этой цели они послали к мессиру Эрву, сеньору д`Антуану (Herve, lord d’Antoing), у которого в Генте было владение, и который также был комендантом замка, чтобы он им помогал, а иначе он потеряет права коменданта. И поскольку он не повиновался их вызову на службу, они снесли до основания его дом во Вьенне (Vienne).
Сеньор д`Антуан послал к ним сказать, что он с радостью будет служить им за их счет и для их разорения, чтобы они не давали ему никакой лен, ибо он всегда будет их врагом и будет против них при любом деле, что он никогда ничего не будет держать от них, но только от своего сеньора, графа Фландрского, которому он обязан служить и повиноваться. Этот сеньор сдержал данное им слово, поскольку вел смертельную войну против Гента и нанес гентцам большой ущерб. Он укрепил замок людьми и припасами, что очень им досаждало. С другой стороны, принес им много зла и сеньор д`Ангиен (d’Anghien), которого звали Вальтер. Хотя он и был еще юным оруженосцем, но имел хорошие задатки. Таким образом, война остро велась весь сезон. Гентцы не осмеливались рисковать выходить из их города иначе, как большими отрядами, поскольку, когда бы они не встречали своих врагов, не имея при этом численного превосходства, их всегда убивали всех без жалости.
Так ожесточалась война между графом Фландрским и Гентом. Война эта впоследствии стоила сотню тысяч жизней, о чем уже дважды говорилось, и ей едва ли мог быть положен какой-нибудь конец, и мог бы быть восстановлен мир. Ведь гентские вожаки знали, что они совершили такие злодеяния против графа Фландрского и герцога Бургундского, что были убеждены, что какого бы вида не были любые договора или клятвы, но их жизни все равно будут принесены в жертву.
Граф Фландрский, который установил свою резиденцию в Лилле, ежедневно получал все сведения и дурных поступках гентцев, о том, как они разрушали и жгли дома его дворян. Они был жестоко разгневан и сказал, что свершит такую великую месть против Гента, что сожжет его огнем и пламенем вместе со всеми его обитателями. Для того чтобы усилить свои войска, граф призвал на службу всех баронов Фландрии и отдал им всю страну, чтобы было лучше противостоять белым капюшонам. Он назначил двоих вождей – Галуа де Мамина и Пьера д`Эстревиля (d’Estrevilles). Эти двое со своим отрядом несли знамя графа и пробыли около трех недель между Ауденарде и Куртре, напротив Лиса, где произвели большие опустошения. Когда Расс де Арзель об этом узнал, то выступил из Гента с белыми капюшонами по направлению к Дейнзе, где думал встретить графскую армию. Но когда те узнали, что гентцы находятся в походе, то отступили в Турне и укрепили город. Они продолжали стоять там, а также в Дамме, Орши и Ворламе в течение долгого времени, так что из страха перед ними купцы не осмеливались ездить из Турне в Дуэ. Сообщалось, что гентцы намеревались осадить Лилль и Ипр. Они захватили Грамон и Куртре, но жители Брюгге и Ипра были нерешительны. Они расходились во мнениях со своими ремесленниками, заявляя, что будет большой глупостью идти так далеко и осаждать Лилль, поскольку граф, их сеньор, может вступить в союз с королем Франции, как он прежде и делал, и получить от него большую поддержку.
Эти сомнения удерживали в то время основные города Фландрии от вступления в войну, поэтому осада и не состоялась. Для того чтобы предотвратить вступление графа в какой-либо союз с его зятем, герцогом Бургундским, они отправили с самыми дружелюбными письмами послов к королю Франции, умоляя его, из любви к Господу, не делать ничего им во вред, ибо их единственным желанием были любовь, мир, повиновение и служба, и что их сеньор очень несправедливо и дурно притеснял и изводил их, и то, что они сейчас делают - это только ради сохранения своих свобод, которые их сеньор хотел уничтожить. Король немного склонялся в их пользу, хотя и не показывал этого публично. Его брат, герцог Анжуйский, поступал также, поскольку, хотя граф Фландрский и был их кузеном, но не пользовался их добрым расположением по причине того, что в течение длительного времени принимал у себя герцога Бретонского, а это было сильно против их желания. Поэтому они не беспокоились относительно его дел. Также как и папа Климент, который сказал, что Бог послал ему эту розгу за то, что он был его врагом и не признавал его папой.
Комментарии
1. Вероятно, Экклоо (Eccloo)
2. Как следует из большого атласа Бло (Bleau`s grand atlas), домен и парк Маль с тех пор стал находиться в некотором отдалении от моря. Граф Фландрский там родился и оттого звался Люи де Малем.
3. Видимо, Адегьен (Adeghem), около Эклоо.
4. В «Истории Бретани» упоминается еще о трех других лицах в составе делегации и о публичных актах, принятых городами для придания им авторитета. Жоффруа де Кермель был любимцем герцога.
5. Конкарно (Concarneau)
6. Город в Бретани в диоцезе Нанта, между реками Вилэн (Vilaine) и Луарой.
Текст переведен по изданию: Froissart, J., Chronicles of England, France, Spain and the adjoining countries: from the latter part of the reign of Edward II to the coronation of Henry IV, Translated from the French, with variations and additions, from many celebrated MSS by Thomas Johnes, Esq. New York: Leavitt & Allen, 1857
© сетевая версия - Strori. 2016© перевод с англ. - Раков Д. Н. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001