БАРКУЛАБОВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

Баркулабовская летопись находится в сборнике Синодальной Библиотеке под № 790. Формат его — небольшая четверка, всех листов 174. Почерка два: до 70-хъ листов довольно тщательный западнорусский почерк половины или даже конца XVI в. Почерк остальной рукописи тоже западнорусский, производит впечатление более позднего — до половины XVII в. Нумерация новейшая. Содержание сборника разнообразно: на ряду с заметками летописного характера в ней находится много вставочных статей различного содержания: описание Турецкой империи, коротенькая хроника о князьях русских, кончающаяся повестью рязанца Софрония, два извода Литовской летописи и мн. др. статей.

В этом сборнике и находится т. н. Баркулабовская летопись (Впервые летопись напечатана Кулишем в его “Материалах по истории Западной Руси", затем напечатана более исправно мною в Киевских Университетских Известиях, а с моего издания перепечатана г. Романовым, в его сборнике материалов, вышедшем в Могилеве на Днепре). Она начинается на 136 листе и продолжается до конца сборника. К ней мы прежде всего и обратимся. Летописью немало пользовались историки, но характер ее и ее автор до сих пор невыяснены. Она начинается весьма любопытным описанием Берестейского сейма 1544 г. (в летописи помечен 1545 г.). Это описание сейма — наиболее подробное известие о той обстановке, при которой собирались литовские сеймы. [2]

Оказывается, что на западнорусские сеймы съезжались не только высшие вряды и посольства от шляхты, но и много посторонних лиц — “вся шляхта” и иностранные посольства. Эта обстановка сейма соответствует тому, что мы знаем о польских сеймах того времени, по дневникам которых видно, что даже в избе присутствовало много посторонней публики.

С рассказа о сейме 1544 г. рассматриваемая летопись все более и более съуживает район своих наблюдений, но за то известия становятся подробнее. Так как летопись написана в местности близ Орши, то дальнейший рассказ ее главным образом и касается Могилева, Орши и соседних волостей. На л. 137 об. встречаем запись народного предания о происхождении города Могилева: место Могилев засели прихожие люди из Вохчича, Сухоч, Княжич, Головщины и др. сел и из Смоленска; Могилев “зароблен” на горе Могиле.

Отмечая это предание, нельзя не указать его живучесть в народной среде: разные варьянты его можно и теперь услышать в народе (Без-Корнилович, Историч. сведения о примечат. местах в Белоруссии. 1855, р. 152. Ср. Записки игумена Ореста, Археогр. Сборн., Вил., т. II). Далее следуют заметки об основании Баркулабова, рассказ о нападении Москвы на Могилев в 1580 г. и поражение ее Чарторыйским, о приступе войска пана Гудовского под Смоленск в 1579 г. и нек. др. (л. 138-140).

Из известий более или менее общего характера следует отметить весьма интересное описание Берестейского синода 1596 г. Оно ведется от первого лица (л. 146 об. — 151 об.). На листе 153 об. рассказывается о нападении Наливайки на Могилев: он выжег здесь 560 домов и 400 лавок; битва Наливайки с Литвою на Буйницком поле описана весьма подробно. О казаках есть и еще кое-какие известия: на л. 161 об. под 1600 г. рассказывается о действиях казаков в Швеции, тоже на л. 163 об., л. 166, на л. 167, о гетмане Иване Кунцовиче. На л. 158-161 об. приведено любопытное письмо какого-то неизвестного о Сендомирском рокоше 1607 г. с приведением универсалов. На л. 143 любопытное известие о Варшавском сейме 1587 г.: на нем было убито во время ссоры 700 человек. Любопытными подробностями о появлении второго самозванца оканчивается летопись. [3]

Я отметил выше те известия летописи, которые имеют более или менее общий интерес. Но самая важная особенность памятника — мелкие местные заметки. Это летопись будничной сельской жизни тех местностей, которые окружали Баркулабово и Оршу. Если я не ошибаюсь, до сих пор мы не знаем такого памятника, который-бы так подробно, с такой любовью к окружающему и с таким литературным талантом описывал на протяжении полустолетия радость и горе обыкновенной серенькой жизни села, не говоря уже о том, что мы имеем дело с памятником XVI в. Таково, например, описание голодовок 1601-1603 годов. “Великие болести, хоробы, также войны великие, голод, неврожай силный, было поветрее, албо мор на людей перехожих, множество на низ идучих, — около тысящ 4 з голоду мужей и жон, детей пошло так, иж страшно было видети, иж на улицах, по дорогах, по гумнах, у ровех псы мертвых многих тела ели. Рок 1601. Тот был неуставичный, то ест почали жито на хлеб жати голодные люди пред Усекновением главы светого Иоанна Предтечи, а в копы почали жито жати на светого Симеона Столпника — и то были зерня велми мелко. А дожали жито перед Покровом за 2 недели, бо дожд уставичне шел недель 12; яр почала высыпатися о светом Петре а по светыи Покрове за две недели почали яр жати и то было зелено”.

Особенно замечательно по бытовому колориту описание холодной осени 1601 года, когда во время полевых работ выпал снег и стал Днепр. “Страшно и жалосно было гледети, рассказывает автор: три-два человека на день ледво снопов 40 нажнут овса, або ярицы, бо велми к земли припали; люди убогие яр на весне жали, — горевали, але вже толко для статку, а того много статками на весне сами господари свое сбоже травили: маки, горохи, бобы, проса, репа, — то все згола погинуло. А которые молотили яр, — зерна толко знак; а коли змесит, спечет, то у печи испечется, а з лопаты у печ незложити, с печи аж ополоником выберет. Также и жито было вельми не умолотно. А коли муку житную у хлеба спекут, то тесто печеное солодко, а за скоринку хотя ложки клади, а в печи непечется”.

Въ результате начался голодъ и масса населения двинулась в южное Поднепровье. От скопления голодных людей, переходивших в 1602 г. на низ, получилась картина ужасная. [4] Перехожие люди голодали, просили хлеба: “А коли тот народ у ворот, албо в дому у кого стоячи хлеба просили, отец з сыном, сын с отцем, матки з дочкою, дочки з маткою, брат з братом, сестра с сестрою, муж з женою, — тыми словы мовили, силне слезне, горко мовили так: “Матулько, зезюлько, утухно, панюшко, сподариня, слонце, месяц, звездухно, дай крошку хлеба. Тут же поле ворот будет стояти зраня до обеда и до полудня, такто просячи, тамже другий под плотом и умрет”... “А коли варива просили, тые словы мовили: “Сподариня, перепелочко, зорухно, зернетко, солнушко! дай ложку дитятку варивця сырого”.

Указанное место настолько определенно характеризует отношение летописца к окружающей народной среде, что нам незачем на нем подробно останавливаться. Можно лишь подчеркнуть, что летопись написана человеком, не только знающим народную среду, но и любящим народ. В литературном отношении как это место, так и многие другие любопытны в том отношении, что автор, не стесняясь формами и лексиконом тогдашнего княжного языка, весьма удачно и смело обращается к языку народному. Вследствие этого описания его отличаются живостью, картинностью. И в предложенном отрывке можно найти массу отдельных речений и стилистических оборотов, свойственных живому белорусскому наречию.

Этот рассказ очевидца имеет еще и другой интерес. Рассказ наглядно рисует нам те условия, при которых заселялась южнорусская украина. Достаточно было какого-нибудь народного несчастия, в особенности голода, чтобы население отдаленных областей целыми массами двинулось на юг искать счастья. Но не все там осаживались: надежда на лучшие времена влекла часть выходцев на давно насиженные места. С другой стороны, если целые тысячи крестьян могли свободно оставлять свои деревни и уходить на юг, то очевидно, еще на переломе XVI и ХVII в. было немало перехожего крестьянства. Этот рассказ свидетельствует, наконец, о сравнительной подвижности западнорусского крестьянства.

Можно извлечь из разбираемого памятника еще один ряд известий, которых тщетно было-бы искать в других источниках. Автор сообщает целый ряд известий о ценах на хлеб за 20 лет подряд с отметками об урожае. Для истории [5] хлебной торговли, для истории цен — это единственный по своей компактности материал. Я не определил еще Могилевской меры, цены которой передает летопись, но само по себе колебание цен в одной местности уже представляет интерес.

Ниже я привожу в одной общей таблице извлеченный мною из летописи данные о хлебных ценах с отметками об урожае (табл. на след. стр.).

Независимо от относительной ценности хлебных продуктов, выше приведенная табличка наглядно показывает, каким случайностям было подвержено сельское хозяйство, а вместе с ним и земледельческий класс населения. В течении каких-нибудь 20 лет цена на рожь, напр., подымается от 3 1/2 гр. за четверть до 60 гр., т. е. в 17 1/2 раз, цены на ячмень и пшеницу колеблются между 6 гр. и 70 гр. за ту же четверть и т. д.

Охарактеризовав летопись, перейдем к вопросу о ее авторе.

Вопрос решается довольно удовлетворительно. Среди летописных известий обращают на себя внимание те, которые говорят о священнике Федоре Филипповиче. Он получил приход в селе Вендороже в 1586 году как только здесь была сооружена церковь князем Богданом Соломерецким. Федор Филиппович назван при этом “могилевцем”, а отец его Алексей Гаврилович “мстиславцем” (л. 138 об.): последнее, указывает на происхождение Филипповичей, а первое — на пребывание Федора Филипповича в Могилеве, может быть уже в сане священника, потому что новая церковь отдана “попу” Федору. По-видимому, упоминаемый позже священник Георгиевской церкви Тимофей Алексеевич (л. 153) может быть братом Федора. Впоследствие Федор везде называется Баркулабовским священником; следовательно из села Вендорожа он перешел в Баркулабово, где был замок князей Соломерецких.

Священник Федор Филиппович пользовался почетом: он, с благословения владыки, посвящает церкви в имениях Соломерецких (л. 153,143 об.); князь Богдан Соломерецкий в 1592 году посылал его на церковный собор в Берестье (л. 143). Этот Баркулабовский священник был духовником князей Соломерецких (л. 156).

Есть ряд указаний, позволяющих видеть в священнике Федоре и автора летописи. В самом деле, автор летописи находился [6]

 

Год.

Жито.

Овес.

Ярица.

Пшеница.

Ячмень.

Гречиха.

Конопля, чверть.

Горох, чверть.

Ведро капусты.

Характеристика урожая в летописи.

Мера

Чверть.

Мера

Чверть.

Мера

Чверть.

Мера

Чверть.

Мера

Чверть.

Мера

Чверть.

1584

14 гр.

3 1/3 гр.

Хороший урожай.

1592

20 гр.

5гр.

 

Цены "таней" обыкновенного год урожайный.

1595

12гр.

5гр,

 

 

Не особенно хороший год: воды много, умолот средний.

1599

106 гр.

1 талер.

16гр.

4 гр.

Голодный

1600 1

40 гр.

 

“На всем добрый”,ур. очень хороший.

1601

35 гр.

40 гр.

40 гр.

40 гр.

20гр.

20гр.

Страшн. голод, цены летния.

1602

40 гр.

38 гр.

60 гр.

70 гр.

40 гр.

50 гр.

40 гр.

3 гр.

Тоже.

60 гр.

70гр.

70 гр.

1603

60 гр.

60 гр.

50 гр.

60 гр.

Очень хороший.

1604

1605

8гр.

4гр.

16 гр.

6 гр.

Порядочный.

1606

24 гр.

14 гр.

20 гр.

20гр.

Хороший год.

1067

8гр.

5гр.

6 гр.

5гр.

Средний урожай.

1 В рукописи помещен 1599 г., — очевидно, описка [7] в столь близких отношениях к дому Соломерецких, которым тогда принадлежало Баркулабово, в каких можно себе представить придворного панского священника. В самом деле, в летописи мы не только встречаем известия о крупных событиях, в которых принимали участие Соломерецкие, как рассказ о военных действиях Богдана Соломерецкого (л. 140), но и мелкие сведения о чисто семейной жизни князя. На л. 144 об. отмечен день рождения сына у кн. Евдокии Соломерецкой. На том же листе заметка о покупке кн. Богданом Соломерецким у разных владельцев сел Буйнич и Чайки и о помере их на волоки в 1592 г. На л. 156 заметка о том, что кн. Исакий Соломерецкий, сын Богдана, начал учиться русской грамоте, и некот. др. Одним словом, лицо писавшее рассматриваемую летопись, весьма близко стояло к дому князей Соломерецких.

Автор летописи знает время кончины членов дома Соломерецких, вообще сообщает ряд подробностей об их семейной жизни. Но наиболее вескими показаниями служат два рассказа летописи. Рассказ о кончине княгини Полоний Соломерецкой описан с такими подробностями, какие только и мог сообщить духовник, на руках которого скончалась княгиня (л. 153 об.). Рассказ о крещении еврейки Стирки Баркулабовским попом Федором описан так, как мог быть записан этот факт лицом, ведшим переговоры с желавшей креститься и с ее родителями. И так лицо, действовавшее во всех подобных случаях и является автором летописи.

И так в авторстве священника Федора Филипповича сомневаться нельзя.

Теперь надо выяснить вопрос о том, когда была написана летопись. Последния известия в ней относятся к 1608 году, первая — к 1544-му; но это последнее обстоятельство, запись о сейме 1544 года, не имеет значения для вопроса о начале летописи, так как рассказ о сейме и следующие статьи о Баркулабове и Могилеве носят вводный характер. Характер летописи сочинение приобретает с 1570 года. Но заметки с 1570 года по 1592 год имеют ряд особенностей сравнительно с позднейшим рассказом. Эти первые заметки — сухи, кратки, яркость и образность изложения, столь присущие концу девяностых и дальнейшим годам, в них отсутствуют. Автор путает хронологические даты: [8] смерть епископа Полоцкого Варсонофия отнесена к 1570 году (л. 188 об.), а он умер в 1576 году (Сапунов, Витебская Старина, т. V); автор по два раза записывает одно и то же известие (например об избрании Сигизмунда III); говоря о более ранних событиях, по случаю вспоминает последовавшие гораздо позже, например, об унии он уже упоминает под 1588 годом (л. 143 об.), о введении нового календаря встречается случайное упоминание под 1576 годом (л. 138 об.). Среди записей 1592 г. вставлено описание Берестейского Собора 1596 года; но уже после 1592 года записи идут в строгой хронологической последовательности.

И так составитель летописи приступил к своей работе после 1592 года, но не позже 1595 — 1596 г.г., судя по характеру, последовательности записей и живости описаний.

Этот факт имеет важное значение в связи с вопросом о составлении всего сборника. В сборнике есть еще два отдельные произведения: в самом начале сборника на листах 14 об. — 16 об. помещено описание Берестейского собора 1594 года, на котором был предан анафеме Гедеон Балабан; в средине летописи, среди записей 1592 года находится описание Берестейского собора 1596 года. Последнее описание известно и в отдельных списках, современных эпохе (А. З. Р., том IV). Оба описания составлены участником соборов. Конечно анонимный составитель сборника мог все эти произведения, летопись и оба соборные описания, соединить в своем сборнике. Но стиль обоих описаний Берестейского собора имеет поразительное сходство со стилем летописи. Кроме того сам летописец говорит, что он был посылаем князем Богданом Соломерецким на собор 1590 года. Вполне естественно, что тот же священник Федор Филиппович мог быть и на соборе 1594 года. Князь Богдан Соломерецкий, проявлявший большое усердие к православию, начавши следить за Берестейскими соборами с 1590 года, мог сохранить свой интерес и к соборам последующих годов.

Но особенно характерным является одно место в описании собора 1594 года. После произнесения анафемы Балабану, рассказчик передает, что митрополит Михаил Рагоза тут же в соборе показывал присутствовавшим послание к нему князя Соломерецкого, присланное чрез специального посланца: “тут же [9] седячи отец Михайло митрополит показовал лист, писаный от велможного княжати Соломерецкого через посланца его”. И так посланец князя Богдана быль на соборе, но кто мог интересоваться этой мелкой подробностью? Митрополит конечно получил на соборе не одно письмо. Эту подробность естественно мог записать сам посланец князя Соломерецкого, для которого эта подробность имела большой интерес, и таким посланцом только и мог быть доверенный духовник князя священник Федор Филипович.

И так, едва ли может быт сомнение в том, что Федор Филиппович был на соборе и составил его описание, занесенное в сборник.

Гораздо меньше указаний на его же авторство соборного ониния 1596 года. Но и в последнем есть характерное место. Когда оппозиция православия выяснилась, за автором описания (“до мене”) присылает пан подскарбий и начинает его склонять к унии; тот отказывается. Тогда подскарбий ему сказал: “ваша милость не смеешь воеводы Смоленского. — И на то заплатил (говорит автор описания), же не от его милости приехал, але сам от себе”. Воеводой Смоленским (номинальным) был в то время Ян Адамович (по Вольфу), — лицо мало известное, но судя по имени поляк. Так, автор соборного описания 1596 года был из местности, которая лежала в Смоленском воеводстве, что как раз подходит к староству Оршанскому, где был Баркулабов. Составитель описания ответил подскарбию, что он приехал на собор “сам от себе”. Так как король был явно на стороне уний, то Федор Филиппович мог из чисто дипломатических соображений не назвать своего патрона князя Богдана, пославшего его на собор. Может быть и в семье Соломерецких произошло охлаждение к православию, что так часто тогда случалось в семьях вельможной аристократии. На такое охлаждение есть некоторые намеки в летописи. В 1594 году умерла на руках своего духовника княгиня Полонея Соломерецкая, может быть наиболее ревностно поддержавшая в семье православие. В 1597 году сын Соломерецких, девятилетний князь Богдан, начал еще учиться грамоте славянской и греческой, но через три года он уже отдан был в латинскую науку. Таким образом, может быть действительно на этот раз священник Федор уже [10] самостоятельно отправился на собор. Заметим еще, что в списках Эктезиса имени Федора Филипповича не находится; но это не служит объяснением его отсутствия потому, что по заявлению автора Эктезиса сверх списка на соборе было еще более 200 священников. Заметим еще, что существование отдельных списков соборного описания 1596 года не может служить опровержением мысли об авторстве Филипповича.

Мы привели все то, что можно в настоящее время сказать о предполагаемой принадлежности соборного описания 1596 года Филипповичу. Но нельзя не признаться, что этот вопрос еще является более или менее спорным.

Если теперь мы вспомним время, с какого Баркулабовская летопись получает характер последовательной хроники, то поневоле напрашивается соображение: посещение соборов вызвало в авторе желание записать события, очевидцем которых он был: оживление в церковной жизни всей Западной Руси вызвало и в священнике глухой провинции стремление к литературной деятельности, желание сохранить для потомства дела, очевидцем которых он был.

Но возвращаясь с соборов, автор попадал в глухую провинцию с ее мелкою повседневною жизнью. Кругозор его был сильно съужен и он главное свое внимание посвящает местной жизни, внося однако все, что доходило до него по слухам из общелитовских и московских событий.

Выяснив личность автора и соборных описаний, можно добавить нисколько слов для характеристики его миросозерцания.

Напомним, что он весьма интересуется событиями московской жизни, — пытается даже объединить эти события. В этом факте нельзя не видеть симпатий автора к Москве. Далее, Ф. Филиппович — усердный деятель на поприще православия. В имениях князей Соломерецких воздвигнуто несколько церквей и монастырь. При закладке их присутствует Филиппович, очевидно благословляет закладку; он же освящает церкви. Очень может быть, что эта церковно-строительная деятельность князей Соломерецких совершается над влиянием их духовника и наверное при его содействии.

Автор летописи — вообще крепкий православный. Он несколько раз и весьма враждебно говорит о введении нового [11] календаря. Его отношение к католицизму и к унии, поскольку оно выразилось в его соборных описаниях, также характеризуете эту сторону мировоззрения автора. Но Филиппович — не теолог: он не касается богословских вопросов, видимо для него не вполне ясных. Мало того, провинциализм его сказывается даже в непонимании некоторых сторон тогдашнего религиозного движения. Для него неясна идея церковного братства (“якоесь” братство основано в Вильне), его приводят в недоумение братские крестные ходы: в этом виден человек, наблюдающий жизнь в глухой провинции, далекий от городских интересов.

Вот все, что можно сказать о летописи и ее составителе.

В заключении, я считаю уместным сказать несколько слов о том, какое место в ряду историко-литературных источников занимает наш памятник.

В настоящее время исследователи делят летописание в западнорусских областях на три большие периода: древнейший период, оканчивающийся Волынскою летописью, второй, который называется периодом собственно литовско-русских летописей (изводы летописи великих князей литовских и т. наз. Быховца) и, наконец, третий — летописи малорусские и казацкие, заканчивающиеся в ХVIII в. (Шараневич).

Такое деление требует, думается мне, поправки. Те, кто его принимает, упускают из виду летописание Северо-Западного края, т. е. собственно белорусское. Правда, белорусские или западно-русские летописи до последнего времени нам почти неизвестны. Но к ним следует отнести сравнительно недавно появившуюся в печати, в изданиях г.г. Антоновича и Сапунова, Витебскую летопись Аверки, т. наз. летопись Трубницкого, хранящуюся в И. Бубличной Библиотеке, кое-какие сведения о которой проникали уже раньше в печати; с течением времени найдутся, конечно, и другие изводы западнорусских летописей. К только что названному разряду летописей следует отнести и рассмотренную нами летопись Федора Филипповича.

Западно-русские летописи, подобно малорусским, летописи — местные: как в Витебской летописи, так и в изводах могилевских преобладают местные известия и из общегосударственных сообщается весьма немногое. Но есть и весьма любопытная особенность западно-русских летописей — летописание в [12] Белоруссии продолжалось дольше, чем в Малороссии: тогда как в последней летописание прекратилось в XVIII в., в Белоруссии оно продолжалось до половины XIX столетия; так летопись Трубницкого прерывается на 1856 г. и есть запись даже 1864 года.

Выше была указана связь рассмотренной летописи Филипповича с ее западно-русскими собратьями. Но если между последним памятником и летописями Трубницкого и Аверки существует генетическая связь, то со стороны богатства содержания, изложения и древности наша летопись представляет громадные преимущества и заслуживает самого внимательного отношения со стороны науки.

М. Довнар-Запольский.

Текст воспроизведен по изданию: Баркулабовская летопись // Киевские университетские известия, № 12. 1907

© текст - Довнар-Запольский М. В. 1907
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Станкевич К. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Киевские университетские известия. 1907