СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АССЕР

ЖИЗНЬ АЛЬФРЕДА, КОРОЛЯ АНГЛО-САКСОВ

VITA AELFREDI REGIS ANGUL SAXONUM

24. Жизнь Альфреда Великого. 849-888.

(в 893 г.).

В год воплощения господня DCCC.XL.IX (849) родился Альфред (Aelfred), король англосаксов, в королевском поместьи Ванатинг (н. Wantage), в округе, называемом Беррокшир (н. Berkshire); округ же назван так от лесов Беррок, в которых растет в изобилии буковое дерево. Родословная Альфреда идет в следующем порядке: Альфред был сын короля Этельвулъфа, сына Эгберта, сына Эальмунда,сына Эафы, сына Эоввы, сына Ингилъда; Ингильд и Ина, тот знаменитый король вестсаксов (occidentalium Saxonum), были родные братья. Ина, шел в Рим и там, окончив жизнь, с почестями отправился в небесное отечество царствовать вместе со Христом. Ингильд и Ина были сыновья Кенреда, сына Цеолъвалъда, сына Кудама,сына Кутвина, сына Цеаулина, сына Цинрика, сына Креоды,сына Цердика, сына Элезы, сына Гевиза(по имени его бритты называют весь этот род гегвизами), который был сыном Бронда, сына Белды, [325] сына Водена,сына Фритовальда, сына Фреалафа, сына Фритувульфа,сына Финюдвульфа, сына Геата; в древния времена, язычники почитали Геата божеством. Поэт Седулий ¹ упоминает о нем в своей Пасхальной поэме следующим образом:

Если поэты язычества должным считали прославить
В одах, слогом надутым, иль в форме трагедий, комедий,
Подвиги Геты (Getae) бесстыдные — плод их фантазии дикой,
Или воспеть злодеяния древних, безбожных героев,
Всю эту ложь занося на папирус — Нила изделье;
Как же мне, насладившись псалмами Давида пророка,
Трепетно в хоре священном, голосом кротким и тихим,
Как же мне ее воспеть совершенных чудес Иисусом?

Геата был сын Цетвы, сына Беавы, сына Сцелдвеи, сына Геремодасына Гатры, сына Гуалы, сына Бедвига, сына Сима, сына Ноя, сына Дамеха, сына Мавусаила, сына Эпоха, сына Малалиила, сына Каинана, сына Эпоха,сына Сива, который был сыном Адама.

Мать Альфреда, по имени Осбурга, женщина весьма религиозная, была благородна не по одному происхождению, но и по качествам души. Она была дочь Ослака, знаменитого кравчего у короля Этельвульфа; Ослак родился у готов и происходил от готов и ютов: из рода Стуфа и Витгара, двух братьев-графов. Они, получив от своего дяди короля Цердика и его сына Цинрика, своего двоюродного брата, остров Уайт (Wecta), избили и тех не многих бриттов, которые населяли его, и которых они могли найти, при местечке Гвитгарабург (н. Саrisbrooke); прочие же жители этого острова были еще прежде или избиты, или изгнаны.

В год воплощения господня 851, а по рождении короля Альфреда третий, Цеорл, граф Девона (Damnaniae), вместе с девонцами бился с язычниками (т. е. норманнами или данами), при местечке Викгамбеорг (н. Wembury), и христиане (т. е. англо-саксы) одержали победу. В этом же самом году, язычники в первый раз зимовали на острове Шеапиге (н. Sheppey), что значить в переводе «Овечий-остров»: этот остров лежит на реке Темзе (Tamesis), между Эссексом и Кентом, но ближе к Кенту, чем к Эссексу; на острове находится отличный монастырь (Minster).

В этот же самый год в устье Темзы вошел языческий флот из 350 кораблей с огромным войском; при этом были опустошены г. Доруберния (н. Canterbury), столица Кента, и Лондон, лежащий на северном берегу Темзы, на границе Вессекса и Миддльсекса, но по [326] справедливости этот город принадлежит Вессексу; язычники обратили в бегство Беортульфа, короля Мерсии, который выступил против них с войском.

После того, армия тех язычников подвинулась к Сутрию (п. Surrey); эта область лежит на южном берегу Темзы и на залад от Кента. Этельвульф (отец Альфреда), король вессексов, и сын его Этельбальд долго бились с ними вместе, со всем своим войском, при местечке которое называется Аклея (н. Ockley, в граф. Surrey) т. е. «Дуб-в-долине»: там-то, после упорного и горячего с обеих сторон боя большая часть языческих полчищ была окончательно истреблена и вырезана; мы не слыхали, чтоб где нибудь и когда нибудь, прежде или после, в один день, язычники потерпели такой урон. Христиане одержали блестящую победу и торжествовали ее на их могиле.

В этом же году, король Этельстан, сын короля Этельвульфа, и граф Эалгер разбили огромное войско язычников в Кенте, при местечке, называемом Сандвич, и захватили 9 из их кораблей; прочие спаслись бегством.

В год воплощения господня 853, а по рождении короля Альфреда пятый, Бургред, король Мерсии, отправил послов к Этельвульфу, королю Вессекса, просить о помощи для покорения внутренних бриттов, которые жили между Мерсиею и западным морем, и сильно его беспокоили. Этельвульф, приняв радушно посольство, двинул войско и вместе с королем Бургредом пошел в Британию (так называлась в то время только одна часть древней Британии, известная ныне под именем Валлиса); напав немедленно на бриттов и опустошив страну, он подчинил ее Бургреду, и за тем возвратился домой.

В этом же самом году, король Этельвульф торжественно отправил вышеупомянутого своего сына Альфреда, в сопровождены большой свиты, состоявшей из благородных и простолюдинов (ignobilium), в город Рим. Тогда папою был Лев (IV); он помазал ребенка Альфреда королем и усыновил его. В том же году, граф Эалгер с жителями Кента и Гуда и с жителями Сутрия (Surrey) повели ожесточенную войну с толпами язычников, утвердившихся на острове, называемом по саксонки Тенет (н. Thanet, в устье Темзы), а на языке бриттов Руим. Сначала христиане одержали победу; но битва была продолжительна, множество пало с обеих сторон и погибло в воде; оба графа остались на месте. В том же году, Этельвульф, король вессексов, дал, после пасхи, Бургреду, королю Мерсии, свою дочь в королевы, отпраздновав по-королевски свадьбу в местечке, называемом Циппангамме (н. Wilts).

В год воплощения господня 855, а по рождении вышеупомянутого короля седьмой, Эдмунд, преславный король Эст-Англии, начал свое царствование в VIIІ день январских календ, т. е. в самый день [327] Рождества Христова, быв 14 лет от роду. В этом же году умер римский император Лотарь (I), сын Лудовика, благочестивейшего Августа. В том же году, в начале правления Карла III императора, сына Лудовика II ², огромное войско язычников провело всю зиму на вышеупомянутом «Овечьем-Острове».

В том же году Этельвульф, благочестивый король, освободил десятую часть всего своего королевства от королевской службы и податей, и незабвенною подписью в форме креста Спасителя пожертвовал то, для искупления своей души и своих предков, единому в Троице Богу. В том же году, он с большим торжеством отправился в Рим, и, взяв с собою туда же вышеупомянутого сына Альфреда (так как он любил его больше прочих сыновей), провел там целый год. После того, Этельвульф возвратился на родину, везя с собою Юдиф, дочь Карла, короля франков (II, Лысого).

Между тем, пока Этельвульф оставался столь долгое время за морем, в западной части Сельвуда (н. Selwood) совершалось мерзкое дело, противное нравам всех христиан. Король Этельбальд, сын короля Этельвульфа, и Эальстан, епископ церкви Сциребурнской (н. Sherborne), вместе с Эанвульфом, графом Суммуртунского округа (н. Somerton), составили, как рассказывают, заговор не впускать короля Этельвульфа в королевство, по возвращении его из Рима. Многие приписывают эту несчастную мысль, неслыханную в летописях мира, только одному епископу и графу. Многие же ищут причину этого заговора в дерзком характере короля Этельбальда: он, как в этом случае, так и во многих других делах, обнаруживал большое упрямство; мы слышали это от многих, и последующия обстоятельства подтверждают слышанное нами.

При возвращении Этельвульфа из Рима, вышеупомянутый его сын вместе с своими советниками, или лучше сказать, клевретами, решился привести в исполнение столь ужасный умысел, а именно, не впускать короля в свое собственное королевство: но ни Бог не допустил того, ни вельможи Бессекса не согласились на то. А для избавления Вессекса от такого невознаградимого бедствия, как война отца с сыном, которая была бы с каждым днем жесточе и свирепее всякой междоусобной войны, на какой стороне кто бы ни стоял, по невыразимой кротости отца и с согласия всех знатных, единое до того времени королевство Вессекса было разделено между отцом и сыном: восточная часть досталась отцу, а западная напротив сыну; таким образом, где прежде царствовал по правде отец, там управлял [328] теперь его несправедливый сын, человек упрямого характера. Западная же часть Вессекса всегда предпочиталась восточной.

При возвращении короля Этельвульфа из Рима, весь его народ, как то и следовало, до того был обрадован прибытием своего государя, что, если бы только он допустил, то силою лишил бы доли в государстве его упорного сына Этельбальда вместе с его советниками. Но он, как мы сказали, в следствие чрезвычайной кротости характера и благоразумия, не хотел довести государство до погибели, и повелел Юдифи, дочери короля Карла, полученной им от ее отца, воссесть рядом с собою на королевском престоле, не возбудив тем ни противоречия, ни гнева своих вельмож, и Юдиф оставалась на престоле до его смерти, в противность превратному обычаю этого народа. Вессексы именно, не допускали того, чтобы королева сидела подле короля, и даже не дозволяли ей называться королевой, но только супругою короля. Такое отвращение, весьма неодобрительное, к женщине на престоле, вельможи той земли получили от одной королевы злонамеренной и дурного характера, происходившей из их же народа. Та до такой степени вооружала против себя своего мужа и весь народ, что не только сама была свергнута с престола, как того и заслуживала, но наложила несмываемое пятно и на всех тех, которые последовали за нею. Вследствие дурных качеств этой королевы, все жители той земли поклялись никогда в своей жизни не допускать управлять собою такому королю, который даст повеление посадить королеву, рядом с собою, на королевском престоле.

Но так как, я полагаю, что многим неизвестно, откуда мог в первый раз явиться у саксов такой превратный и проклятый обычай, противный нравам всех вообще народов тевтонской расы, то мне кажется будет неизлишне распространиться о том подробнее: я слышал это от моего государя, Альфреда, правдивого короля англо-саксов, и он мне не раз говорил о том, а сам он слыхал это от многих заслуживающих веры расскащиков, которые знали по памяти большую часть этого события.

В недавнее время, царствовал в Мерсии суровый король, наводивший страх на ближайших к нему королей и соседние народы, по имени Оффа: по его распоряжению, был проведен большой вал между Валлисом (Britannia) и Мерсиею, от одного моря до другого. На дочери его Оадбурге женился Беортрик, король Вессекса; овладев скоро расположением короля и захватив в свои руки власть почти над всем королевством, она начала, по отцовскому обычаю, тиранствовать, преследовать ненавистью каждого человека, любимого Беортриком, и вообще творить дела, противные Богу и людям: всех, кого могла, она обносила пред королем, и таким образом коварно лишала жизни или власти. Если она не могла подействовать на короля, [329] то в таком случае отравляла преследуемых ею. Таким образом, заподлинно известно, что она дала яду одному юноше, весьма любимому королем, и которого она не могла оклеветать пред ним. Рассказывают, что король Беортрик нечаянно попробовал того же яду; но она не имела в виду мужа, а только юношу; король же сам попробовал, и вследствие того оба погибли.

По смерти короля Беортрика, так как Эадбурга не могла более оставаться среди вессексов, то она отправилась за море и явилась с бесчисленными сокровищами к известному Карлу, великому и славнейшему королю франков ³. Когда она стала пред его престолом, предлагая королю многочисленные дары, Карл сказал ей: «Выбирай, Эадбурга, кого нибудь из нас двух, меня или моего сына, который стоит вместе со мною на престоле». Но она, не подумав, дала весьма неблагоразумный ответ: «Если мне предоставлен выбор, то я предпочитаю твоего сына, так как он моложе тебя». Карл ответил на это, улыбаясь: «Если бы ты выбрала меня, то получила бы и моего сына, но так как ты выбрала моего сына, то не будешь иметь ни его, ни меня».

Однако Карл дал ей большой монастырь, где она, сложив с себя светские одежды, приняла монашество и весьма короткое время отправляла обязанности аббатиссы. Но как рассказывали о безумном образе ее жизни в своей стране, так еще более пришлось ее упрекать в распущенной жизни среди чужого народа. Находясь в предосудительной связи с одним из своих соотечественников и наконец явно в том уличенная, она была, по приказанию короля Карла, изгнана из монастыря и влачила свою преступную жизнь в крайней бедности и презрении; так что наконец, сопровождаемая одним слугою (я слышал это от многих видевших ее) она ежедневно выпрашивала милостыню в Павии (стол, лонгобард. корол.) и умерла там самым жалким образом.

Король Этельвульф жил, по возвращении из Рима, всего два года († 857): в течение этого времени, помышляя среди забот о благах земной жизни, также и о переходе в жизнь вечную (ad vitam universitatis), и желая, чтобы по смерти отца его сыновья не произвели, в противность своему долгу, междоусобий, король приказал написать, не только акт о наследстве, но и увещательную грамоту (commendatoriam epistolam). В своем завещании он распределил порядок разделения государства между своими сыновьями, а именно, двумя старшими; частное имущество короля было разделено между его сыновьями, дочерью и родственниками, а деньги, оставшиеся после него, были назначены: одна часть сыновьям и вельможам, а другая за упокой души его (т. [330] е. церкви). О таком благоразумном распоряжении я намерен сказать нисколько слов в назидание потомства, и особенно о той части распоряжения, которая относится к заботам о душе (т. е. пожертвования в пользу церкви); относительно же распоряжения, касающегося мирских дел, я считаю излишним говорить в своем труде, потому что подобным распространением я могу надоесть тем, которые будут его читать или пожелают слушать. Этельвульф, для спасения своей души (что составляло его заботу во всех делах, с самой ранней юности) приказал своим преемникам до последнего дня страшного суда, на всем пространстве своих наследственных владений, снабжать пищей, питьем и одеждою одного из десяти бедных, но в том только случае, если то или другое поместье будет населено людьми и животными, и не будет пустопорожним. Вместе с тем он распорядился ежегодно отправлять в Рим огромную сумму денег для спасения своей души, а именно, 300 монет (mancussas), которые должны были распределиться следующим образом: сто монет в честь св. Петра, собственно на покупку масла, которым наливаются все лампады апостольской церкви в заутреню Христову, и равномерно на нение петуха (et aequaliter in galli cantu); сто монет в честь св. Павла с тем же назначением, на покупку масла в церковь св. апостола Павла, для наполнения им лампад в заутреню Христову и на пение петуха; и наконец сто монет в пользу апостольского и вселенского папы.

Но по смерти короля Этельвульфа и по погребении его в Стемруге (и. Stonehenge), Этельбальд, его сын, в противность закону божию и достоинству христианина, даже против обычаев всех язычников, овладел супружеским ложем отца и женился, к великому соблазну всех услышавших то, на Юдифе, дочери короля франков. В течении двух с половиною лет, он управлял, по смерти отца, Вессексом, отличаясь величайшею распущенностью нравов († 860).

В год воплощения господня 856, от рождения Альфреда восьмой, царствования императора Карла III (II) второй, а правления Этельвульфа, короля вессексов, восемнадцатый, Гумберт, епископ останглов, помазал елеем и посвятил на царство преславного Эдмунда, с великим торжеством и церемониею, в королевском поместье, называемом Бурва, где в то время находилась королевская резиденция: Эдмунду было от роду 15 лет, а происходило то в пятницу, в двадцать-четвертый день луны, в день Рождества Христова.

В год воплощения господня 860, от рождения же короля Альфреда двенадцатый, Этельбальд, король вессексов, умер и погребен в Сциребурнане (н. Sherborne); а брат его Этельберт подчинил своей власти Кент, Сурри (Suthrigam) и Суссекс (Suthseaxam), что и было справедливо.

При нем, огромное войско язычников, прибывшее морем, напало [331] враждебно на Винтонию (Winchester) и разграбило ее. Когда язычники уже возращались на кораблях, Осрик, граф Гампшира (comes Hamtunensium, н.Hampshire), вместе с своими людьми, и Этельвульф, граф Беркшира (comes Bearrocensium, н. Berkshire), также вместе с своими людьми, мужественно встретили их; язычники были повсюду поражены в бою, и, не имея средств сопротивляться, обратились в бегство, как бабы, а христиане торжествовали над их могилой.

Отельберт, после пяти лет мирного, кроткого и уважаемого правления, к великой печали своих людей, умер и почил, погребенный в Сциребурнане, рядом с своим братом.

В год воплощения господня 864, язычники зимовали на о. Танете и заключили прочный мир с жителями Кента; последние обязались за сохранение мира платить им дань; но язычники, как настоящия лисицы, вышли тайно ночью из лагеря, нарушили договор, и, презирая обещанную дань (они знали, что грабежом можно получить больше денег, чем миром), опустошили восточную сторону Кента.

В год воплощения господня 866, от рождения же короля Альфреда восемнадцатый, Этельред, брат короля вессексов Этельберта, вступил на престол и правил государством пять лет. В том же самом году явился огромный флот язычников в Британию от берегов Дуная(?) ⁴, и перезимовал у остсаксов, которые по-саксонски называются ост - англами; там же большая часть этого войска сделалась конною. — Но чтобы, говоря морским языком, не отдавать своего корабля на волю ветра и парусов и чтобы удаляясь от материка не потеряться в исчислении битв и длинного ряда годов, я нахожу лучшим вернуться к тому, что главным образом побудило нас взяться за этот труд; а именно, я намереваюсь, по мере своих познаний, вкратце изложить здесь историю детства и отрочества моего высокопочтенного государя, короля англосаксов, Альфреда.

Он пользовался общею и великою любовью своего отца и матери, пред всеми своими братьями, и вседругие его больше любили. Во время младенчества, Альфред был неотлучно при королевском дворе; придя в отроческий возраст, он превзошел своих братьев станом и красотою лица; речи его и нравы были несравненно приятнее. Его благородная природа, от колыбели, была проникнута любовью к мудрости, предпочтительно пред всеми прочими делами; но — стыдно сказать — по постыдной небрежности своих родителей и воспитателей, он оставался безграмотным до 12,и даже более, лет.За то он, слушая по дням и ночам поэмы саксов, как ему повествовали другие, с легкостью удерживал их в своей памяти. На всякой охоте онбыл [332] неутомимым охотником, и трудился не напрасно: ловкостью и удачею он превосходил всех, как в этом искусстве, так и в прочих способностях, которыми был одарен Богом: в этом я имел часто случай убедиться своими глазами.

Однажды, мать его показала ему и его братьям какую-то книгу с саксонскими поэмами, которую она держала в своих руках, и сказала им: «Кто из вас скорее других может выучить эту книгу, тому а и отдам ее». Услышав это, Альфред, с каким-то вдохновением, завлеченный красотою заглавной буквы той книги, отвечал своей матери, предупреждая тем братьев, старших возрастом, но не миловидностью: «В самом-ли деле ты дашь эту книгу одному из нас, именно тому, кто скорей всех заучить и прочтет пред тобою наизусть»? Мать радостно и с улыбкою подтвердила свое обещание: «Да, я отдам», говорила она. Тогда Альфред тотчас схватил книгу из рук матери, побежал к учителю прочесть ее, и за тем возвратил книгу матери и прочел ее содержание наизусть.

Сверх того, Альфред, во всех обстоятельствах земной жизни, повсюду неотлучно носил с собою, за пазухою, и днем и ночью (как мы то видели сами), для молитвы, часослов, т. е. чтение часов, некоторые псалмы и много проповедей, соединенных в одну книгу. Но, грустно сказать, он не мог осуществить самого сильного своего желания, а именно, изучить свободные искусства (liberales artes, т. е. светские науки того времени, числом 7: Арифметику, Музыку, Пение, Грамматику и т. д., в противоложность церковному образованию), и причиною того было, как говорил он, то, что в то время, во всем королевстве вессексов, не было хороших наставников (lectores).

К числу главных препятствий и неудач своей настоящей жизни, на которые Альфред жаловался весьма часто, вздыхая из глубины самого сердца, он относил именно то обстоятельство, что в то время, когда он имел и надлежащий возраст, и досуг, и молодые способности, у него не было учителей; после же, придя в возраст, он не мог опять заниматься, и по различным болезням, против которых не знали никаких средств доктора всего острова, и по внутренним и внешним заботам, сопряженным с верховною властью, и вследствие вторжения язычников с суши, и с моря, что заставило отчасти рассеяться его учителей и ученых. Но при всем том, не смотря на различные препятствия, от детства и до настоящего дня, даже думаю, до конца своей жизни, он сохранил ту ненасытную жажду к науке, как не оставлял ее прежде, и как не перестает обнаруживать до сих пор.

…………………………………………

В год воплощения господня 868, рождения же короля Альфреда 20 год, произошел сильный голод. В то время, вышеупомянутый и [333] почтенный король Альфред, занимавший впрочем тогда еще второстепенное место, посватался в Мерсии и женился на дочери Этельреда, графа гаинов (н. Gainsborough), по прозванию Мусил, следовательно знатного рода. Матери ее имя было Эадбура; она происходила из рода королей мерсийских (я сам видал ее часто, в последние годы ее жизни); она была женщина почтенная, и долгое время по смерти мужа сохраняла в чистоте свое вдовство до самого гроба.

В этот самый год, войско язычников, покинув Нортумберланд (Northanhymbros), вторглось в Мерсию и подступило к Скнотенгагаму (н. Nottingham); на языке бриттов это местечко зовется Тиггвокабаук, что в латинском переводе значить speluncarum domus (дом пещер). Там язычники и перезимовала. При их вторжении, Бурред, король мерсиев, и все знатные того племени, отправили послов к Этельреду, королю весссексов и к его брату Альфреду: они убедительно просили помочь им, по мере сил своих, разбить вышеупомянутое войско, что они и исполнили охотно. Оба брата, собрав со всего королевства огромное войско вступили в Мерсию так скоро, как то обещали, и, ведя войну с единодушием, достигли Скнотенгагама. Так как язычники, засев за укреплениями замка, не хотели, выйти на бой, а христиане не имели довольно сил, чтобы овладеть стенами, то между язычниками и мерсиями был заключен мир, а братья, Этельред и Альфред вернулись домой вместе с своими отрядами……………….

В год воплощения господня 871, рождения же короля Альфреда 23 год, войско язычников — будь оно проклято — оставив ост-англов и вторгнувшись в предел весссексов, подступило к королевской мызе (villa regia), называемой Редига (н. Reading), и лежащей на южном берегу Темзы, в округах Беарроксцире (н. Berkshire); на третий день после их прихода, графы их с большою частью войска поехали на грабеж; другие начали строить вал между двух рек, Темзою и Цинетою (н. Kennet), с правой стороны той королевской мызы. Этельвульф, граф Беарроксцирского округа, вместе с своими сподвижниками, вышел тем на встречу при местечке Энглафельд (н. Englefield Green, в 4 милях от Виндзора). С обеих сторон дрались храбро и долго выдерживали бой и те, и другие; но по умерщвлении одного из двух языческих графов, по истреблении большей части войска и по обращении остальных в бегство, христиане получили победу и удержали за собою поле сражения.

Спустя четыре дня после всего этого, Этельред, король весссексов и брат его Альфред, собрав войско, с соединенными силами подошли к Редиге; приблизившись к воротам укреплений, они избили и перерезали всех язычников, которых нашли вне укреплений замка. Язычники бились не слабо: как волки, вырвавшись из ворот, они сражались изо всех сил. Долго и жестоко рубились с обеих сторон; но, [334] о горе! христиане были наконец обращены в бегство; язычники удержали поле сражения и победили. Там пал вместе с прочими и вышеупомянутый граф Этельвульф.

Христиане, покрытые стыдом и горем, собрав снова все силы, стремительно напали, дня четыре спустя, на вышеупомянутое войско, при местечке, которое называется Эсцесдун (н. Asten, в Berkshire), что значить по-латыни Mons fraxini (Осиновая гора). Но язычники, разделились на два отряда и построились в боевой порядок (у них было тогда два короля и множество графов); половина войска была вручена двум королям, а остальное графам. Христиане, заметив это, сами одинаково разделили войско на два отряда и построились в такой же боевой порядок. Но Альфред скорее и поспешнее (так мы слышали от очевидцев, людей, заслуживающих веру) вступил в бой; именно потому, что его брат Этельред, король, оставался еще в палатке, на молитве, слушая обедню, и твердил, что он не выйдет живым, пока священник не окончит службы; он не хотел бросить божьего дела для дел мирских, и так сделал. Такая вера христианского короля имела силу у Бога, как то будет явственнее видно из последующего.

У христиан было определено, чтобы Этельред, король, с своим отрядом вступил в бой против языческих королей; Альфред же, его брат, с своим отрядом имел назначение сразиться со всеми графами язычников. Так было твердо определено для обоих отрядов; но когда король слишком долго оставался на молитве, а язычники, изготовившись, быстро выступили вперед на поле сражения, Альфред, тогда еще второстепенное лицо, не мог более держаться вблизи неприятельского войска, без того, чтобы или не отступить, или до прихода брата не напасть на неприятельские ряды, и потому он, вдохновленный свыше, с божиею помощью, храбро, как вепрь, повел христиан противу неприятеля (как было то предположено, хотя король все еще не подходил), и, построив войско густыми колоннами (testudine condeneata), подвинул знамена на врага.

Но при этом я должен объяснить тем, которые не знают этой местности, что расположение поля битвы было неодинаково для сражающихся сторон: язычники занимали возвышенную его часть, а христиане поднимались снизу. На том же поле стоял единственный и небольшой куст терновника (я видел его своими глазами); около него-то и столкнулись с страшным криком обе неприятельские армии, одна удовлетворяя своему хищничеству, другая сражаясь за жизнь, за все дорогое сердцу, за отечество. После непродолжительного, но воодушевленного и жестокого с обеих сторон боя, язычники, божиим соизволением, не могли перенести более натиска христиан, и по избиении большей части их войска, обратились в постыдное бегство; на месте остались [335] убитыми один из двух языческих королей и пять графов; нисколько тысяч язычников разбежались по всему полю Эсцесдун, поражаемые отвсюду. Таким образом пал король Бегсцег, тот старец граф Сидрок, и граф Сидрок младший, и Осборн граф, и Френи граф, и Гаральд граф. Все войско язычников бежало целую ночь и до следующего дня, пока они не достигли замка, из которого вышли; христиане преследовали их до ночи и повсюду избивали.

После того, спустя четырнадцать дней, король Этельред, вместе с своим братом Альфредом, желая напасть на язычников с соединенными силами, подступили к Базингу. Язычники, по прибытии их, выдержали упорный бой и победили, сохранив за собою поле сражения. После этой битвы, к войску язычников присоединилась еще толпа, прибывшая из-за моря.

И в этом же году (871 г.), после Пасхи, вышеупомянутый король Этельред, после пятилетнего правления, славного и достохвального, но исполненного многих тревог, отошел в вечность и был погребен в Вимборне, где и ожидает пришествия господня и первого воскресения вместе с праведными.

В том же году, вышеупомянутый Альфред, занимавший до тех пор второе место, пока были живы его братья, принял управление всем государством, немедленно по смерти брата, как божиим соизволением, так и по общему согласию всех жителей того королевства. Если бы он захотел, то мог бы, еще при жизни вышеупомянутого брата, весьма легко получить королевство с всеобщего согласия, именно потому, что он превосходил всех своих братьев и умом и хорошими нравами; сверх того он был весьма воинственный муж и выходил победителем почти из всех битв. Так начал он царствовать, почти против своей воли, и еще не прошло полного месяца его правления; он, именно, не считал себя достаточно покровительствуемым свыше, чтобы иметь возможность выдержать когда нибудь одному всю ярость язычников. Впрочем, еще при жизни братьев, ему пришлось однажды бороться весьма неравными силами, имея при себе небольшой отряд, против целой армии язычников, у горы, называемой Вильтон, на южном берегу реки Вили; после упорного и одушевленного с обеих сторон боя, длившегося почти целый день, язычники, видя сами неизбежную свою погибель и не имея сил вынести натиска неприятелей обратились в бегство. Но, о несчастие! воспользовавшись излишнею отвагою преследовавших, они остановились и возобновили бой; на этот раз язычники выиграли победу и удержали за собою поле сражения. Никто не должен удивляться, что христиане в этом сражении были так малочислены: в течении этого одного года, саксонцы потеряли множество народу, выдержав восемь битв с язычниками; во время этих битв пали мертвыми один король язычников [336] и девять герцогов с бесчисленными полчищами; кроме того происходили беспрестанно, и днем, и ночью бесчисленные набеги, которые были неутомимо предпринимаемы Альфредом, отдельными герцогами его народа и весьма многими министрами короля, против язычников; одному Богу известно, сколько тысяч язычников погибло во время таких вылазок, исключая тех, которые пали в вышеупомянутых восьми битвах. В том же году, саксонцы заключили с язычниками мир с тем условием, чтобы они удалились из Вессекса, что и было исполнено ими …..

877 год. При наступлении осеннего времени, одна часть язычников оставалась в Экзетере, а другая отправилась в Мерсию на грабеж. Число этих проклятых расло между тем по дням, так что если бы в один день было их избито до 30тысяч, то на местоих немедленно являлось число еще вдвое большее. Тогда король Альфред приказал во всем королевстве строить ладьи и баркасы, т. е. длинные корабли, чтобы встретить прибывающих неприятелей в морском сражении; посадив на них моряков (piratis), он поручил им крейсировать по морю; сам же, поспешив в Экзетер, где зимовали язычники, запер их в городе и осадил; в тоже время было приказано кораблям отрезать неприятелю подвоз съестных припасов, со стороны залива. Но на встречу им выступило 120кораблей, набитых вооруженными воинами, поспешившими на помощь к своим. Когда министры короля узнали, что флот идет с языческим войском, они схватились за оружие и мужественно напали на варваров; язычники, испытав в том месяце кораблекрушение, тщетно приняли бой: в одно мгновение, войска их были поражены при Гнавевике (н. Swanwich, въ Dorsetshire), и все одинаково погибли в волнах.

В том же году, войско язычников, оставив Варгем, пришло, частью на лошадях, частью водою, к месту, называемому Сваневик, где и потеряло 120 кораблей; в тоже время король Альфред преследовал их конницу до Экзетера: там он получил от них заложников и клятвенное обещание немедленно удалиться.

В год воплощены господня 878, рождения же короля Альфреда 30, войско язычников, часто упоминаемое выше, оставив Экзетер, подступило к королевскому поместью Циппангаму, лежащему в левойчасти Вильтшира, на восточном берегу реки называемой по-бриттски Авон, и зимовало там. Многие из этого народа (весссексов) были принуждены силою бежать за море, но большая часть жителей этой местности, по бедности и по страху пуститься в море, признали над собою господство язычников.

В тоже самое время Альфред, часто уже упоминаемый выше король весссексов, с немногими из своих знатных и с некоторыми баронами (militibus) и вассалами, вел тревожную жизнь, исполненную [337] всяких лишений в лесистой и топкой местности Соммерсета (Summertunensis paga), у одного из своих пастухов, как то мы читаем в жизни св. Неота. Он не имел ничего даже для своего содержания, и должен был боспрестанно или тайными набегами или явными нападениями промышлять себе пищуто у язычников, то даже у христиан, которые подчинились их господству ⁵.

Случилось однажды, что деревенская женщина, именно жена того пастуха, приготовила хлебы для печенья; а король, сидя у печки, приводил в порядок лук, стрелы и другия военный принадлежности: когда же та несчастная женщина заметила, что хлебы, положенные у огня подгорели, она быстро подбежала, и отодвинув их обратилась к непобедимому королю с следующим упреком: «Экой ты, человек!

Смотришь чего ты, как хлебы горят, отодвинуть не можешь?
Любишь, не-бось, подъедать их горячими, прямо из печки»! ⁶

Глупая женщина и не подозревала, что это был король Альфред, ведший столько войн с язычниками и одержавший над ними столько побед.

И так, Господу угодно было даровать этому славному королю не одни победы над врагами и счастье в затруднительные минуты; Он попустил его быть разбиту неприятелями, удручену бедствиями и даже испытать презрение своих соотечественников, и все это попустил благий Господь, чтобы Альфред знал, что «Он один только Бог всех, пред которым склоняется всякое колено, вруках которого содержатся сердца царей, кто свергает сильных с престола и возвышает смиренных», кому угодно по временам налагать на своих верных, утопающих в счастии, бич бедствий, чтобы угнетенные не отчаявались в милосердии божием, и чтобы превознесенные не возгордились; пусть все знают, кому они обязаны тем, чемвладеют. Впрочем, я полагаю, что то несчастие посетило вышеупомянутого [338] короля не совсем незаслуженным образом, потому что в первое время его правления, когда он был еще молод и увлекался юношескими страстями, к нему являлись его подданные и просила о своих нуждах, другие же, угнетенные сильными, умоляли о помощи и заступничестве, а он не хотел выслушивать их, ни оказывал покровительства, и вообще обходился с ними презрительно. По этому случаю, блаженный Неот, здравствующий и до сих пор, быв его родственником, соболезновал всем сердцем и пророчески предсказывал Альфреду, что он подвергнется за то величайшему бедствию. Но он ни во что ставил благочестивые увещания божьего человека и не верил его истинным предсказаниям. Всякий согрешивший неизбежно наказуется или здесь,или в будущей жизни; потому и праведный Судия не хотел оставить Альфреда безнаказанным за его неразумие в этом мире, чтобы пощадить его на страшном суде. Вот причина, вследствие которой вышеупомянутый Альфред часто доходил до такого бедствия, что никто из подданных не знал, где он и что с ним случилось……………………….

В том же году, после Пасхи, король Альфред, вместе с немногими своим и сподвижниками, построил укрепление в местечке, называемом Ательней, и оттуда вел неутомимую борьбу с язычниками, поддерживаемый благородными вассалами Соммерсета; на седьмой недели после Пасхи, он поехал к «Камню-Эгберта», находящему на восточной стороне горы, называемой Сельвуд, что значит по-латыни Sylva-Magna (т. е. Большой-лес), а по-бриттски Коит-Мавр. Там встретили его все жители Соммерсета, Вильтшира и Гэмпшира, которые не убежали за море, как другие, из страха пред язычниками. Увидев короля, все исполнились радостью, как то и следовало, и, встретив его, как воскресшего, после стольких страданий, в ту же ночь раскинули слой лагерь. На рассвете следующего дня, король, поднявшись с лагеря, подошел к месту Окели, где и переночевал. Оттуда, с первым лучем солнца, он отправился к Эдингтону и там, напав густыми рядами на все войско язычников, дрался жестоко, и одержав божиим соизволением победу, смертоносно поразил неприятеля, а бежавших избивал по одиночке, преследуя их до самого замка. Все, что встретилось вне укреплений, люди, лошади, скот, один были умерщвлены, другие захвачены, и сам король вместе со всем своим войском мужественно расположился у входа в укрепление язычников. После 14 дневной осады, язычники, томимые голодом, холодом и приведенные в ужас и отчаяние, просили у короля мира на условии дать ему заложников, каких он выберет, и не требовать от него ни одного. Таким образом, они заключили мир такой, какого до сих пор никогда нe заключали. Король, выслушав их посольство и подвигнутый милосердием принял от них заложников, каких желал. Сверх того, язычники поклялись немедленно оставить его королевство; [339] а Готрун, их король, обещал принять христианство и креститься от руки короля Альфреда; и все это он и его окружавшие исполнили, как обещали. По истечении семи недель, Готрун, король язычников, с 30 отборными мужами из своего войска явился к королю Альфреду в местечко, называемое Аллер, близь Ательнея. Король Альфред, сделав его своим крестным сыном, воспринял от купели. На восьмой день происходило его миропомазание в королевском поместье Ведморе (около 5 миль от Эксбриджа, в Соммерсете). После крещения, Гутрун оставался 12 ночей у короля и король щедро одарил как его, так и всех его соотечественников богатыми дарами.

В год воплощения господня 879,рождения же Альфреда короля 31 год, вышеупомянутое войско язычников, сообразно данному обещанию, удалилось из Циппангама и потянулось в Циренчестер, по-бриттски Каир-Кори, лежащий в южных пределах страны гуикциев (и. Глочестер и Ворчестер), где и оставалось целый год. В том же году случилось солнечное затмение между девятым часом (по нашему 3 часа) и вечером, по ближе к девятому часу (следов. по нашему около 4 часов по полудни).

(История следующих годов, 880, 881, 882, 883 и 884, изложена автором весьма кратко и сухо, и состоит в исчислении новых стычек Альфреда с язычниками, оставшихся без всяких дальнейших последствий. Вся эта хроника от 867 до 884 г. перерывает собственно начатую автором биографию Альфреда В, под 866-м годом, к которой он и возвращается снова, откладывая свою хронику в сторону).

Но возвращусь к тому, с чего начал; уплыв так далеко, я могу пропустить пристань желанного отдохновения. Я постараюсь при помощи божией изложить, как то и обещал, кротко и связно, чтобы растянутым рассказом не навести на душу читателя новой тоски, все, что дошло до моего сведения, о жизни, нравах, полных правды разговорах, и о значительной части деяний моего господина Альфреда, короля англосаксов; я остановился на том, как он привел в свой дом ту вышеупомянутую и почтенную супругу из благородного рода мерсиев (см. выше, под 866-м годом, на 333 стр.).

В то время, как он торжественно отпраздновал в Мерсии свою свадьбу, при стечении бесчисленного народа обоего пола, и долго потом пировал днем и ночью, его схватила неожиданная и ужасная болезнь, в присутствии всего народа; ни один доктор не знал этой болезни, и она никому не была известна из присутствовавших на свадьбе в то время, да и те, на глазах которых, о горе! она повторяется и теперь ⁷, не понимают, откуда могла явиться такая [340] болезнь (хуже всего то, что эта болезнь, открывшись на двадцатилетнем возрасте, продолжается до сорока, и даже более, лет, и беспрестанно мучит короля в течении столь продолжительного времени): многие полагали, что Альфреда сглазил кто нибудь из стоявшего вокруг народа: другие приписывали все злобе диавола, всегда ненавидящего добрых людей; иные считали эту болезнь последствием той лихоманки, злокачественной напасти, которую он испытывал еще в детстве. Но уже давно Альфред был облегчен от этой напасти божьим милосердием, когда он, отправляясь на охоту, прибыл в Корнваллис и свернул с дороги, чтобы помолиться в одной церкви, гдепочивал св. Гверир, и гдесв. Неот живет на покоеи до сих пор. Альфред, с самого детства, любил прилежно посещать святые места, для моленья и милостыни; распростершись тогда в безмолвной молитве, он усердно взывал к милосердию божьему, чтобы всемогущий Бог, но неизмеримой своей милости, изменил настоящую и тяжелую его болезнь в легкий припадок, с тою целью,чтобы та немочь не обнаруживалась на теле, и чтобы чрез то Альфред не сделался бесполезным членом общества и не был бы всеми оставлен в презрении: король боялся, именно, заразы или слепоты, или какой нибудь другой напасти, которая изгоняет людей из общества и внушает к ним отвращение. По совершении молитвы, Альфред отправился в предпринятый путь и в скором времени почувствовал такое облегчение от своей немочи, что божиею помощью окончательно излечился от нея, вследствие своей молитвы: таким образом он избавился от болезни усердною молитвою и частным обращением к Богу с благочестивым коленопреклонением, не смотря на то, что страдал ею от колыбели. Чтобы сказать связно и коротко, но в строгом порядке, о преданности его к Богу, замечу, что он, с самых нежных лет своей юности, прежде нежели женился, заботился укрепить дух свой в заповедях господних, и видя с одной стороны, что трудно побороть в себе плотские побуждения, а с другой стороны опасаясь, что нарушением воли божией можно навлечь на себя гневгосподень, Альфред очень часто и тайно от других вставал на заре с пением петуха и удалялся в церковь для молитвы над мощами святых; там, оставаясь долгое время распростертым, он молил милосердие Бога укрепить его ум в служении Господу какою нибудь болезнью, которую можно было бы вынести, лишь бы эта болезнь не сделала его недостойным и неспособным к общественным делам. При частом повторении подобной молитвы, спустя несколько времени, Бог наделил его вышеупомянутою лихоманкою (fісі dоlоr); в продолжительной и тяжелой борьбе с нею, в течении нескольких лет, Альфред отчаявался даже в своей жизни, пока не отвратил ее от себя молитвою. Но, о бедствие! едва он избавился от одной болезни, его схватила, как мы [341] сказали, другая еще худшая, на свадьбе, и она его мучила беспрерывно от 20 лет до 45 ⁸. Если иногда, милосердием божиим, ему отдавало на один день, на одну ночь, или даже на один час, то тем не менее его никогда не оставлял страх и трепет, что та проклятая болезнь снова вернется, и ему казалось, что он сделался никуда не годен, ни для дел мирских, ни для дел богоугодных.

От вышеупомянутого брака у Альфреда родились следующие сыновья и дочери: Этельфледа, старшая из всех, после нее Эдуард (Eadwerd), за тем Этельгива, Этсльсвита, и наконец Этельверд; кроме этих, все другие умерли в детстве; к числу последних принадлежал и Эдмунд. Этельфледа, достигнув зрелого возраста, вышла за Этереда, графа мерсиев; Этельгива, посвятив девство Богу, приняла монашеские обеты, была посвящена и предалась служению церкви; Этельверд, младший из всех, по внушению свыше и по достойной удивления заботливости короля, был отдан, вместе с благородными детьми почти со всего королевства, и со многими другими даже неблагородными, для обучения наукам (traditus est ludis literariae disciplina?), под тщательным надзором учителей; в этой школе прилежно занимались чтением книг, написанных на двух языках, на латинском и на саксонском: там занимались и обучению письму, так что ученики, прежде нежели они достигали развития материальных сил, необходимых, для упражнения в искусствах ловкости (humanae artes), а именно в охотничьем искусстве и других занятиях, приличных для людей благородного происхождения, были уже обучены и смышлены в искусствах науки (in liberalibus artibus). Эдуард и Этельсвита были воспитаны при королевском дворе с величайшею заботливостью, которую оказывали им их дядьки и няни; скажу более, они росли, приобретая всеобщую любовь ласковостью и даже мягкостью обращения с своими и чужими, а повиновение отцу они сохраняют и до сих пор. При прочих упражнениях, приличных людям благородного происхождения, они также прилежно и тщательно предаются искусствам науки: с большим старанием изучают и псалмы, и саксонские летописи (libros), в особенности же саксонские поэмы (carmina), и постоянно читают книги.

Между тем сам король, среди войн и беспрерывных забот земной жизни, при вторжениях язычников и ежедневных физических болезней, в одно и то же время держал бразды правления и распоряжался всякого рода охотою, учил даже золотых дел мастеров, различных ремесленников, и тех, которые смотрели за соколами, кречетами и собаками; строил, по новым, составленным им самим [342] планам, здания, более красивые и дорогия, нежели те, которые строились его предшественниками; читал саксонские летописи и в особенности предписывал учить на память саксонские поэмы; сам не переставал трудиться изо всех сил; ежедневно слушал божественную службу, именно обедню, пел некоторые псалмы и молитвы, утренние часы и вечерню, и, как мы сказали, тайно от своих удалялся в церковь, ночью, и молился; подавал щедрую милостыню и своим, и чужим; отличался пред всеми большою и несравненною любезностью и веселостью; и с необыкновенною любознательностью любил заниматься исследованием необъясненных явлений. Многие франки, фризы, галлы, язычники, бритты и скотты, арморики (бретонцы), как благородные, так и не благородные, добровольно подчинились его власти; и всеми ими он управлял с достоинством, как своим собственным народом, одинаково любил, уважал и наделял деньгами и имуществом; случалось ли ему слушать как свои читали священное писание, или (если приходилось ему куда нибудь уехать) молиться с чужеземцами, он всегда был внимателен и слушал прилежно. Своих епископов и весь духовный чин, графов, и благородных, даже прислугу и всех домочадцев Альфред любил всем сердцем: даже детей их, воспитываемых в королевском семействе, он любил не менее своих, наставлял их в добрых нравах, и один не уставал днем и ночью наставлять их, между прочим, чтением; но ничто, как будто бы не утешало его, и он, оставаясь равнодушным ко всем другим неудачам домашним и внешним, денно и нощно жаловался Богу и всем, кто был особенно близок к нему, и тяжко воздыхал, горюя, что всемогущий Господь оставил его в невидении священного писания и наук (divinae sapientiae et liberalium atrium). В этом отношении Альфред может быть сравнен с Соломоном, который, презрев славу и богатство мира сего, просил у Бога мудрости и получил то и другое, и мудрость, и земную славу. Так сказано и в писании: «Ищите прежде всего царства небесного и правды его, и все остальное приложится вам». Но Бог взирает всегда на внутренния убеждения и помыслы, поощряет всякую добрую волю и великодушно направляет ее к хорошим стремлениям, потому что он никогда и никого не поощрял бы к добру без того, чтобы не направить к тому, чтобы его желания были хороши и справедливы; Бог возбудил и дух Альфреда не извне, но извнутри, как сказано в писании: «Я послушаю, что говорит во мне Господь Бог». Альфред отыскивал повсюду, где мог, сподвижников, которые были бы в состоянии помочь его мудрости в осуществлении добрых намерений. Как та благоразумная птичка, которая, в летнее время, рано утром, выпорхнув из любимого гнезда, направляет свои быстрый полет в беспредельном воздушном пространстве, и, опускаясь над разнообразными и многовидными цветами, [343] сощипнет травку, ягодку, попробует, и что понравится, унесет домой; так и Альфред направлял свой духовный глаз повсюду, отыскивая у чужих то, чего не находил у себя, то есть, в своем государстве.

И в то время Бог, в утеху добрым намерениям короля и не желая оставить без внимания его справедливых и благих сетований, послал ему, как светочи, Верефрита, епископа Ворчестерского, отлично сведущего в священном писании, который, по приказанию короля, перевел, слово за словом, в первый раз с латинского на саксонский язык «Книги разговоров» папы Григория с его учеником Петром, и перевел весьма ясно и красноречиво; потом, Плегмунда, родом из Мерсии, архиепископа Кентерборийского, мужа достопочтенного и наделенного мудростью; также Этельстана и Веревульфа, священников и капелланов, родом из Мерсии, весьма ученых людей. Король Альфред призвал к себе этих четырех мужей из Мерсии и наделил их всякими почестями и властью в королевстве весссексов, сверх того, чем обладали уже в Мерсии архиепископ Плегмунд и епископ Верефрит. Их ученость и мудрость непрестанно вызывали в короле любознательность и вместе удовлетворяли ее; он приказывал им читать ему книги, и днем, и ночью, когда только был сколько нибудь свободен; он не мог никогда оставаться без того, чтобы не иметького нибудь из них при себе. Потому-то он имел понятие о всех сочинениях, хотя один, сам по себе, ничего еще не мог понимать в них, потому что еще не выучился читать что нибудь.

Но ненасытность короля, впрочем в этом случае похвальная, не была удовлетворена тем: он отправил послов за море, в Галлию, отыскивать ученых, и оттуда вызвал: Гримбальда, священника и монаха, достопочтенного мужа, превосходного певца, отлично сведущего в церковных правилах всякого рода и в священном писании, и украшенного всевозможными добродетелями; и Иоанна, также священника и монаха, мужа проницательная ума, сведущего во всех родах книжного искусства и мастера во многих других делах; — ум короля был весьма обогащен их ученостью, и он почтил их великою властью и щедро оделил.

В то же время явился и я, приглашенный королем в Саксонию (т. е. в Англию) от самых западных пределов Британии; предприняв путь к нему чрез многия обширные земли, я дошел до страны тех саксов, которые живут на право, и земля которых называется по-саксонски Суссекс (т. е. Sud + Saxen, южная Саксония), при помощи проводников этого же народа. Там я увидел его в первый раз в королевском поместье Ден (н. Deane, близь г. Чичестера): приняв меня благосклонно, он, среди дружеского разговора, убедительно просил меня, чтобы я посвятил себя на службу ему, сделался его другом, и оставил для него все, чем я владею на левом, или [344] западном берегу реки Сабрины (н. Северн); он обещал вознаградить меня гораздо большим и сдержал слово. Я отвечал ему на то: «Я не могу так неосмотрительно и необдуманно давать подобных обещаний: мнекажется несправедливым оставить, ради каких нибудь земных почестей и власти, те святые места, в которых я был воспитан, обучен, пострижен (coronatus) и наконец поставлен; разве меня принудят к тому силою». — На это он отвечал: «Если для тебя это невозможно, то пожертвуй мне по крайней мере половину твоей службы: шесть месяцев ты проживешь у меня, и столько же в Британии» ⁹. — На это я отвечал следующим образом: «Я не могу и на это легко согласиться; без совещания с своими было бы неразумно что нибудь обещать». Но, наконец, видя, как он желает иметьменя в своей службе — не знаю, почему — я обещал, после шести месяцев, если буду жив, возвратиться к нему с таким ответом, который был бы мне и моим окружающим полезен, а ему приятен: так как ему показалось мое предложение удовлетворительным, то я, дав обещание возвратиться в определенное время, на четвертый день поехал обратно на родину. Но на дороге, в Винчестере, меня постигла лихорадка, в которой я пролежал двенадцать месяцев и одну неделю,мучимый днем и ночью, без всякой надежды на жизнь. Когда я не явился к нему в назначенное время, как то обещал, он отправил ко мне письмо, торопя меня ехать к нему и спрашивая о причинах промедления. Но я не мог пуститься в дорогу и писал к нему, объясняя причину, удержавшую меня, и извещая, что я немедленно исполню данное слово, лишь только избавлюсь от своей болезни, действительно, по излечении, я, совещавшись с своими и получив дозволение, ради пользы того святого места и всех его населявших, вступил на службу к королю, как прежде обещал, именно на том условии, чтобы ежегодно оставаться при нем шесть месяцев, или, если я могу, сряду, или по очереди, т. е. три месяца в Британии, и три месяца в Саксонии; в обоих случаях, условия подтверждаются клятвою над св. Дегуем, но выполняются по мере сил. Моя братия надеялась при этом, если я каким нибудь образом войду в милость у Альфреда, то она не будет испытывать столько тревог и оскорблений со стороны короля Гемеида ¹⁰. Он нередко грабил тот монастырь и весь приход св. Дегуя (St. Deguus, по нов. произн. St. Dewi), и однажды выгнал его настоятелей, а именно архиепископа Новиса, моего родственника, и меня самого. [345]

В то время, и еще гораздо прежде, в состав королевства Альфреда входили как и теперь еще входят, все земли правой стороны Британия (т. е. Валлиса): а именно, Гемеид со всеми обитателями страны Деметики; вынужденный насилиями шести сыновей Ротра, он подчинился Альфреду; Гуил, сын Риса, король Глегвизинга, Брокмаил и Фернмаил, дети Мурика, короля Гвента; побежденные насилиями и тираниею графа Этереда и мерсиев, они подчинились Альфреду, чтобы вместе с признанием его власти получить от него защиту против неприятелей; даже и Гелиед, сын Тендира, король Бреконии, теснимый детьми того же Ротра, подчинился власти короля. Также и Анараут, сын Ротра, вместе с своими братьями, отказавшись от дружбы с нортумберландцами, более вредной, нежели полезной, начал заботиться о снискании дружбы короля Альфреда и явился к нему лично. Король сделал ему хороший прием, усыновил его чрез рукоположение епископа, и наградил богатыми дарами; таким образом, Анараут вместе с своими подчинился королю на условии повиноваться ему в той же степени, как Этеред и мерсии.

И не напрасно они пользовались дружбою короля: кто желал увеличить власть, тот и увеличивал; кто хотел денег, и получал; кто искал дружбы, и находил; кто имелв виду то и другое, достигал того и другого. Все же пользовались любовью, заботою и защитою со всех сторон, откуда только король мог защищать вместе с своими. Так, когда и я явился в королевское поместье, называемое Леонафорд, был принят им с почетом и оставался при его дворе восемь месяцев; в это время я читал королю книги, какие он желал, и какие случились у меня под рукою: он отличался своим постоянным обычаем или читать самому или слушать, как другие читают, и днем, и ночью, не смотря на все страдания душевные и телесные. Я часто просил у него позволения возвратиться домой, и никаким образом не мог того добиться; но наконец, когда я настаивал на своей просьбе, он позвал меня в сумерки, накануне дня Рождества Христова, и вручил мне две грамоты, в которых заключался подробнейший список всех вещей, находившихся в двух монастырях, которые называются по-саксонски Амбрезбьюри и Банвелль (в Вильтсе и в Сомерсетшире). В тот же день он мне подарил оба эти монастыря со всем их имуществом, шелковый весьма дорогой паллиум и большое количество ладону; при этом он сказал: «Я даю эти пустяки не потому, чтобы не хотелвпоследствии дать большего». Действительно, впоследствии он и дал мне неожиданно Экзетер, со всем приходом, который распространялся в Саксонии (т. е. в Англии) и Корнваллисе (Cornubia), не считая при этом множества различных светских подарков, которые было бы длинно перечислять в этом месте,чтоб не наскучить читателю. Да не подумает кто нибудь, что и о тех [346] подарках я упомянул по тщеславию, или из честолюбия, или ради искательства новых и больших почестей; клянусь пред Богом, я сделал все это с тою целью, чтобы объяснить тем, которые не знают, как он был безграничен в своей щедрости. После того он дал мне немедленно позволение поехать в те два монастыря, исполненные всяких благ, и оттуда возвратиться на родину.

В год воплощения господня 886, рождения же Альфреда 38 г., то, часто упоминаемое, войско язычников, удаляясь снова из нашей страны, появилось у нейстрийских франков, и ввело свои корабли в реку, называемую Сеною (Signe, нов. форма от Sequana, откуда современное название реки Seine). Плывя долгое время против течения, оно дошло до Парижа, и там перезимовало, расположившись лагерем на берегу у моста, чтобы воспрепятствовать переходу жителей, так как этот город построен посереди реки, на небольшом острове (та часть нынешнего Парижа, которая называются Cite, между двумя рукавами Сены). Язычники осаждали город целый год, но, по милости божией, и благодаря мужественной защите осажденных, они не могли овладеть укреплениями (ср. выше, в ст. 14 и 17, на стр. 220 и 246).

В том же году, Альфред, король англо-саксов, после пожара многих городов и разорения народов, восстановил великолепно город Лондон и сделал его годным для населения; охранение города король поручил своему зятю Этереду, графу мерсиев, и с того времени к Альфреду начали добровольно возвращаться и признавать над собою его власть все англы и саксы, рассеянные до того времени повсюду, или находившиеся в плену у язычников.

(За тем следует в тексте большое отступление о происшедшем в том же году, в Оксфорде, ссоре между старыми схоластиками и новыми которые пришли туда с Гримбальдом; старые уверяли, что только прежде хорошо учились, и прибытие Гримбальда испортило все дело; спор по этому поводу происходил в присутствии Альфреда, но не смотря на его посредничество, новые схоластики должны были оставить Оксфорд и перешли в Винчестер, незадолго перед тем основанный Альфредом. Весь этот рассказ есть позднейшая вставка, непринадлежащая Ассерию, и потому в самых древних манускриптах об оксфордском диспуте вовсе не упоминается).

В год воплощения господня 887, рождения же короля Альфреда 39 г., вышеупомянутое войско язычников оставило невредимым город Париж (зa тем следует отступление, сделанное автором для обозрения вкратце современной истории материка, где около этого времени совершился важный переворот: свержение Карла III Толстого и распадение Карловой монархии; но автор говорит очень коротко и ограничивается почти одними голыми фактами и именами, что может свидетельствовать разве только о том, как мало тогдашняя Англия [347] интересовалась материком, и как вообще мало было в то время связи между европейскими государствами).

В том же году, когда то войско язычников, оставив Париж, подошло к Кези (Chezy, небольшая королевская мыза, на берегах Марны), Этельгельм, граф Вильтшира, отправился в Рим с благостинею от короля Альфреда и от саксонцев.

В том же году, часто уже упоминаемый Альфред, король англосаксов, по вдохновению свыше, начал читать и вместе переводить в первый раз, в тот же самый день; но, чтобы объяснить незнающим этого дела ближе, я постараюсь представить причину такого позднего начала.

Случилось нам однажды сидеть вдвоем в королевских покоях, беседуя по обыкновению о том и другом, и вздумалось ему, чтобы я прочел какую-то ссылку из какой-то книги; выслушав меня внимательно, в оба уха, и в глубине души тщательно обдумывая прочтенное, он вдруг вынул из-за пазухи книгу, которую он носил при себе неразлучно (в ней были записаны часослов, некоторые псалмы и избранные речи, читанные им еще в юности), и приказал мне вписать гуда ту ссылку. Услышав это, и видя в короле такое замечательное благоразумие и благочестивое желание научиться божественной премудрости, я вознес безконечное, хотя и тайное, благодарение всемогущему Богу, вложившему в сердце короля такую святую ревность к снисканию мудрости. Но не найдя в той книге ни одного свободного места, куда можно было бы внести ту сентенцию (она была переполнена всякого рода заметками), я нисколько замешкался и тем вызвал еще большее нетерпение в короле к приобретению спасительных заметок. Он меня торопил записать ту сентенцию, как можно скорее; «Не желаешь ли лучше, сказал я ему на это, чтобы я внес новую заметку на какой нибудь отдельный лист? Неизвестно, быть может, мы встретим много таких сентенций, которые тебе понравятся; если что-нибудь такое и случится сверх чаяния, то нам будет приятно иметь отдельную книгу». — «Этот совет хорош», отвечал он, и я с удовольствием поспешил приготовить тетрадь (quaternionem), в начале которой и вписал ту сентенцию, сообразно его приказаниям; и в тот же день, как я предсказал, было вписано туда же еще несколько сентенций, понравившихся ему, не менее трех; и за тем с каждым днем, среди наших бесед и исследований, та тетрадь, получая новое содержание, разросталась, и не даром, ибо сказано в писании: «Праведный строит здание на скромном фундаменте и постепенно переходить к большему». Подобно плодоносной пчеле, которая, летая по широким и далеким полям, ищет меду, он с беспрерывним восторгом собирал цветы святого писания, которыми обильно наполнял ячейки своего сердца. [348]

Первую записанную мною сентенцию Альфред немедленно стал читать и тут же переводить на саксонский язык, а за тем он старался сделать тоже самое и с другими. Таким образом, подобно тому счастливому разбойнику, который признал висящего подле себя на честном древе св. креста Господа Иисуса Христа, своего Господа и Господа всех, и с униженными мольбами, склоняя пред ним одни свои телесные очи — другого знака не мог он подать, ибо весь был пригвожден, — слабым голосом взывал: «Помяни меня, когда прийдешь во царствие твоем, о Христе»; подобно этому разбойнику и Альфред в первый раз начал изучать основания христианской жизни в конце своих дней. Так или иначе, хотя и не без затруднения, король, по вдохновению свыше, начал изучать основания священного писания в день торжества памяти преподобного Мартина (т, е. 11 нояб.); все эти цветы, собранные отвсюду магистрами в одну книгу, хотя и перемешанно, как представлялся к тому случай, он совокупил так, что она достигла объема почти целого псалтыря. Король пожелал назвать этот сборник Епсhiridion, то-есть, подручною книгою, потому что он имел ее, и днем, и ночью, беспрерывно под руками, и, как тогда говорили, он находил в ней не малое утешение. Но, как давно уже сказал один мудрец,

Бдителен ум у того, кто хочет заботливо править,

и мне, я полагаю, надобно сделать оговорку по поводу того сравнения, не совсем точного, которое я сделал выше между королем и счастливым разбойником: всякий, кто страдает, распинается на крест. Но что делать, если нельзя освободиться или убежать или каким нибудь средством облегчить свою участь, оставаясь на нем? Всякий осужден, хотя-не-хотя, в тоске и печали переносить то, чем страдает.

В самом деле, этот король был пронзен множеством гвоздей страдания, хотя и обладал королевскою властью: начиная с 20 и до сорок-пятого года,которого он теперь ¹¹ достиг, его мучат беспрерывно тягчайшие страдания какой-то неизвестной болезни; так что он не имеет покоя ни на один час, когда бы он не испытывал той немочи, или не приходил бы в отчаяние под влиянием страха, наведенного ею. Сверх того он не без причины тревожился постоянными вторжениями иноплеменников, которые ему приходилось выдерживать без малейшего отдыха. Нужно ли говорить о частых набегах язычников, битвах и постоянных заботах правления? Нужно ли упоминать о ежедневных приемах послов, приходивших от различных народов, живущих на берегах Средиземного (Tyrreno) моря [349] до последних пределов Иберии ¹²? Мы сами видели дары и читали письма, отправленные к королю из Иерусалима от патриарха Авеля. Что сказать об общинах и городах, возобновленных и построенных, где прежде их небывало? О раззолоченных и посеребрянных палатах, воздвигнутых по его плану? О залах и покоях королевских, построенных удивительным образом из дерева и камня? О королевских каменных мызах, перенесенных с прежнего места в более красивые местности и убранных, по королевскому приказанию, весьма прилично? Сверх той болезни, его огорчали раздоры и несогласия друзей, не желавших принять на себя какой нибудь труд, в видах общей пользы государства. Один он, вдохновленный свыше, не позволял себе, не смотря на разнообразные треволнения жизни, опускать или отлагать в сторону однажды принятые бразды правления; подобно тому капитану (gubernatir praecipuus) корабля, который старается ввести свой корабль, нагруженный богатствами, в желанный и безопасный порт своей родины, не смотря на то, что все его матросы уже утомились. Действительно, он умел подчинить своей воли с умом употреблять на государственную пользу своих епископов, графов, благородных, самых любимых министров и других начальников, в руках которых, после Бога и короля, была сосредоточена власть над всем государством, как то и следует; король беспрестанно и вместе кротко наставлял их, ласкал, убеждал, приказывал, наконец, после долгого терпения, строго наказывал непокорных и вообще всеми мерами преследовал пошлую глупость и упорство. Правда, по лености людей, при всех убеждениях короля, многия его приказания не были исполнены; другое, начатое поздно, осталось неоконченным и не принесло, в минуту опасности, пользы тем, для кого предпринималось — так можно сказать о замках еще не начатых, как то было приказано, или слишком поздно начатых и неоконченных — а между тем неприятель вторгался и с суши, и с моря, и, как часто случалось, ослушники повелений власти (contradictores imperialium diffinitionum) изъявляли тогда тщетное раскаяние, и покрывались стыдом.

Я называю такое раскаяние тщетным, на основании слов священного писания: таким раскаянием бывают поражены и страдают к собственному ущербу многие люди, за совершенные ими злоумышления. Но, увы они недостойно соболезнуют; утратив отцов, жен, детей, слуг, рабов, служанок, домашния орудия и всю утварь, они слезно плачут, но может ли им помочь ничтожное раскаяние, когда они уже не могут поспешить для спасения умерщвленных родственников, ни [350] выкупить их из тяжкого плена, ни даже облегчить участь тех, которым удалось бежать, потому что им самым ничего не осталось для поддержания собственной жизни. Повергнутые в горе, они обнаруживают позднее раскаяние, жалеют о том, что презрели наставлениями короля, велегласно восхваляют его мудрость и обещают всеми силами загладить то, чем недавно пренебрегали, а именно, построением замков и исполнением всего прочего, что могло бы содействовать общей государственной пользе.

Я полагаю, что было бы кстати, при настоящем случае, сказать нисколько слов об обетах и помыслах его благочестивой души, которые он не забывал никогда, ни в счастливых, ни в тяжелые минуты своей жизни. Помышляя о потребностях своего духа, между прочими благодатями, которыми он был прилежно занят и днем и ночью, он приказал построить два монастыря: один мужской, в местности, называемой Ательней, непроходимой и окруженной отвсюду болотами, топями и реками; туда никто не может иначе попасть, как на лодках, или по мосту, выстроенному с большими затруднениями на двух возвышенностях: на западной стороне моста, по приказанию короля, был воздвигнут крепкий замок отличной работы. В этот-то монастырь он и собрал монахов всякого рода и поместил их в том месте.

Сначала Альфред не имел никого, кто хотел бы добровольно поступить в монастырь; ни благородные, ни свободные люди из его народа не обнаруживали подобных побуждений, кроме детей, которые, по нежности своего слабого возраста не могут ни решиться на доброе, ни отказаться от зла. Действительно, в течете многих протекших годов, этот народ, как и многие другие, решительно не выражал наклонности к монашеской жизни; не смотря на то, что в этой стране было настроено множество монастырей, но в них не было устроено никакого порядка жизни, не знаю почему, может быть в следствии вторжения чужеземцев, которые беспрерывно враждовали и с суши, и с моря, а может быть и по чрезвычайному обилию всяких богатств в том народе — я думаю, что именно по этой причине и было отвращение у того народа к монашеской жизни; вследствие того, Альфред заботился набрать для того монастыря монахов всякого рода.

Первоначально, он поставил аббатом Иоанна, священника и монаха, из рода древних саксов (Ealdsaxonum); потом, набрал за морем священников и диаконов, но все же не в таком количестве, как желал, а потому еще пригласил весьма многих из галлов, из среды которых он приказал обучать в том монастыре детей и впоследствии облекать их в монашеская одеяния. Я видел там даже одного юношу в монашеском облачении, воспитанного из среды язычников,и он был не последний из них. [351]

В этом же монастыре было однажды совершено преступление, которое ми предали бы, в немом молчании, полному забвению, но это преступление слишком для того возмутительно. Впрочем и в целом священном писании между подвигами праведных передаются и дела нечестивцев, как при посеве с зерном сеются плевелы и сорная трава: а именно, добрые дела для прославления, последования и для соревнования, и приверженцы их считаются достойными всяких почестей; злые же дела для осуждения, проклятым и избежания, и последователи их преследуются всякою ненавистью, презрением и местью.

Случилось однажды, что какой-то священник и диакон, монахи из гальского племени, побужденные затаенною ненавистью, до того были раздражены в душе против своего аббата, вышеупомянутого Иоанна, что, по примеру Иуды, решились обмануть коварством своего господина и предать его. Подкупив деньгами двух служителей того же гальского племени, они злостно научили его, в ночное время, когда все в приятном спокойствии тела предаются глубокому сну, впустить их в церковь с оружием, и, как обыкновенно, запереть за ними дверь; скрывшись таким образом, они сторожили приход аббата. По их плану, когда аббат придет, в тайне от других и один, в церковь для молитвы и преклонит колена на земле пред св. алтарем, они должны будут, бросившись на него, постараться убить, потом, вытащив его бездыханное тело из церкви, бросить его пред дверями какой то непотребной женщины, как будто бы он бил убит среди своего блудодеяния. Таковы били их замысли; они хотели к одному преступлению присоединить другое, как то сказано в писании: «И будет последний грех хуже первого».

Но божественное милосердие, всегда содействуюшее невинным, сделало тщетным большую часть их замысла, так что не все так случилось, как они предполагали.

Когда весь преступный план был объяснен во всех подробностях преступными наставниками их преступным ученикам, разбойники, в условленную ночь, рассчитывая на безнаказанность, заперлись в церкви с оружием в руках и ожидали прихода аббата. Когда Иоанн, в полночь, тайно от всех вступил в церковь для молитвы и преклонил колени пред алтарем, тогда те два разбойника, обнажив мечи, бросаются на него неожиданно и наносят тяжкие раны. Но он, всегда находчивый, хотя, как мы слышали о нем от расскащиков, и не совсем не умел владеть мечем — он приготовлял себя к лучшему призванию — но, услышав шаги разбойников, он, прежде нежели успел рассмотреть, их, бросился вперед им на встречу, и до получения раны стал кричать из всех сил, называя их дьяволами, а не людьми (он и не думал иначе, потому что не мог ожидать, чтобы люди отважились на подобное). Однако он был ранен, прежде [352] нежели явились его служители. Но они, разбуженные криком, перепуганные именем дьявола, и не понимая в чем дело, сбежались к дверям церкви вместе с теми служителями, которые, по примеру Иуды, предали своего господина; но пока они вошли в церковь, разбойники поспешно скрылись в ближайший подвал, оставив на месте полуживого аббата. Подняв своего почтенного старшину, монахи с рыданиями и плачем отнесли его домой: и те коварные злодеи плакали не менее невинных. Но божеское милосердие не попустило, чтобы такое преступление осталось безнаказанным: разбойники, совершившие то, и все участвовавшие в преступлении были схвачены, перевязаны и после различных пыток преданы позорной смерти. Рассказав это произшествие, возвратимся к начатому.

Тот же вышеупомянутый король приказал построить и другой монастырь, близь восточных ворот Шефтебьюри, как место убежища для монахинь: там он поставил настоятельницею собственную дичь Этельгиву, девушку преданную Богу; вместе с нею в том же монастыре поселились и многия другия благородные монахини, обрекшие себя монастырской жизни для Бога. Оба монастыря (т. е. как мужской так и женской) были щедро наделены Альфредом землями и всякого рода богатствами.

Распорядившись таким образом, Альфред, по своему обычаю, продолжал рассуждать сам с собою, что мог бы он еще сделать для большего угождения Богу; не тщетно было это задумано: король напал на полезную мысль, и еще полезные было ее осуществление, потому, что и в писании, он читал, сказано: Господь обещал воздать многократно за десятину, ему приносимую, и исполнил обещанное и многократно воздал за десятину. Побуждаемый таким примером и желая превзойти предков, Альфред обещал от чистого сердца посвятить Богу половину своей службы, а именно в дневное и ночное время, и половину всех богатств, которые он ежегодно получал со всею умеренностью и справедливостью. Все это было им исполнено с точностью и благоразумием, каких только можно ожидать от человеческого приговора. Но опасаясь того, от чего предостерегает одно место писания: «Если справедливо предлагаешь, но несправедливо разделяешь, то грешишь», король подумал, как бы он мог справедливо отделить ту часть, которую он посвятил Богу. По словам же Соломона, «Сердце царя в руки Господа», то есть, его намерения: по вдохновению свыше, Альфред приказал своим министрам разделить прежде всего весь годовой доход на две равные части.

После такого разделения, он назначил первую половину для светских дел и распорядился подразделить ее на три части: первая часть шла на годовое жалованье войску, его министрам и благородным, которые дежурили в королевских палатах, отправляя различные [353] обязанности. Для последних, было три отряда, потому что королевские телохранители весьма благоразумно разделялись на три отряда: первый отряд, служа днем и ночью, оставался в королевских палатах один месяц, и по окончании этого времени, когда приходил второй отряд, первый возвращался домой, где каждый мог заняться в течении двух месяцев собственными делами. По истении месяца, когда приходил третий отряд, второй возвращался на два месяца. Но и третий отряд, по окончании месячного срока службы и по прибытии первого отряда, уходил домой и оставался там два месяца. На этом порядке основано круговращение всех дел по управлению и устройству королевского двора.

Таким образом расходовалась первая часть из трех вышесказанных, но всякий получал по мере своих достоинств и сообразно своей службе. Вторая часть назначалась мастерам, которых он собирал у всех народов в бесчисленном количестве, и которые отлично знали строительное искусство. Наконец третья часть предназначалась странникам, стекавшимся к нему отвсюду, издалека и из соседних мест, как тем, которые искали денег, так и тем, которые не просили, по всякому давалось сообразно его достоинству и с удивительною и похвальною щедростью, и, как то сказано в писании: «Охотного дателя любит Бог», давалось от всего сердца.

Другую же половину всех своих доходов, ежегодно собираемых со всякого рода сборов и стекавшихся в казну, как мы сказали выше, он со всею преданностью посвятил Богу, и приказал своим министрам разделить ее тщательно на 4 части, с тем условием, чтобы первая часть из этого деления была роздана бедным всех наций, стекавшихся к нему, но с большим разбором; для предостережения же от неразборчивости, он напоминал держаться правила св. папы Григория, который, рассуждая об осмотрительности при раздаче милостыни, выразился так: «Не дай мало, кому нужно много, ни много, кому мало; не дай кому небудь ничего, кому следует что нибудь, и не дай чего набудь, кому не следует давать ничего» (Nec parvum cui multum, uec multum cui parvum; nec nihil cui aliquid, nec aliquid cui nihile). Вторая часть предназначалась для тех двух монастырей, которые были построены по его приказанию, и о которых мы говорили выше подробнее. Третья часть шла на школу, которую он с большим усердием образовал из благородных в своем собственном народе. Наконец, четвертая часть — на ближайшие монастыри во всей Саксонии (т. е. ныне Англия) и Мерсии, а по временам на церкви и служителей божиих, обитавших в них, в Британии (т. е. нын. Валлисе) и Корнваллисе, Галлии, Арморике, Нортумберланде, а иногда даже и в Ирландии, соблюдая при этом очередь; он оделял их по мере возможности или [354] вперед, или предполагая сделать то на будущее время, если будет жив и здоров.

Распределив все в таком порядке, король не забывал однако того изречения св. писания, где сказано: «Кто хочет дать милостыню, должен начать с самого себя». Потому он весьма основательно подумал о том, каким образом посвятить Богу деятельность своего тела и духа; он не хотел сделать и в этом отношении жертвы меньшей той, которую он принес Богу из материальных благ. Таким образом, он дал обет посвятить Богу также половину своего тела и духа, на сколько то позволят его немощи и средства, и притом как днем, так и ночью, от всех своих сил. Но так он не мог хорошо различать часов в ночное время, в следствие мрака, а днем, по случаю частых проливных дождей и туманов, то он начал думать, какое средство можно было бы изобрести для того, чтобы выполнять с точностью и без малейшего сомнения тот обет, который он желал бы, опираясь на милосердие Божие, сохранить неизменно до самой смерти (т. е. чтобы ни больше и не меньше половины часов дня и ночи посвящать себя на служение Богу).

Размышляя довольно долгое время о том, король напал на полезную и остроумную мысль, и приказал своим капелланам принести воску в достаточном количеств. По его словам, воск взвесили на весах при помощи денариев ¹³; когда же количество воску достигло тяжести 72 денариев, он распорядился, чтобы капелланы, разделив всю массу на равные части, приготовили 6 свечей, и каждая свеча должна была по своей длине подразделиться чертами на 12 частей, каждая величиною в сустав большого пальца. Вследствие этого изобретения, те шесть свечей, когда они были зажжены, горели неугасимо 24 часа пред святыми останками тех избранников божиих, которые постоянно и повсюду его сопровождали. Но случалось, что иногда свечи, горя целый день и ночь, не могли догорать до того самого часа, когда они были зажжены накануне, именно потому что и днем, и ночью на них дул сильный ветер, проривавшийся в окна и двери церквей, в простынки, в доски, в щели стен, или на походе сквозь полотно палатки. Против этого, чтобы воспрепятствовать ветру, он придумал весьма остроумно и находчиво новое средство, а именно, приказал устроить из дерева и бычачьих рогов весьма красивые фонари. Белые бычачьи рога, соскобленные до тонкой пластинки просвечивают не хуже стеклянного сосуда, и из приготовленных таким образом [355] рогов и дерева, как мы сказали, были сделаны фонари: свеча, поставленная в такой фонарь, горела, и внутри и вне разливая одинаковый свете, без всякого препятствия со стороны ветра, потому что он приказал и сверху фонаря сделать крышку из такого же рога. Вследствие такого ухищрения, те шесть свечей горели неугасимо 24 часа, и сгарали ни ранее одна другой, ни позже; когда же они кончалась, на место их зажигали новые свечи.

Устроив все в таком строгом порядке, сообразно своему желанию посвящать половину своей службы Богу, как дан им был обет, он делал даже больше, на сколько дозволяли ему то его немочь, силы и средства. На суде он являлся неутомимым исследователем истины; особенно когда дело касалось бедных людей, он отдавал всего себя и днем, и ночью, на пользу их, между прочими обязанностями настоящей жизни. Ибо в целом его государстве, кроме его одного, бедные не находили для себя ни одного защитника, или весьма немногих, потому что сильные и знатные в его королевстве, почти все, стремились более к светским занятиям, нежели богоугодным; притом каждый заботился в делах светских более о личной, нежели об общественной пользе.

Он обращал такое внимание на суд ради пользы самих благородных и неблагородные, которые весьма часто, во время собрания графов и начальников ожесточенно ссорились между собою, так что почти никто из них не признавал силы того, что было определяемо графами и начальниками. Доведенные до такого упорного противодействия, все желали искать суда у короля, и обе стороны торопились осуществить свое намерение. Но те, которые чувствовали, что их сторона не совсем правая, шли против воли и неохотно желали отправляться, хотя закон и условия (lege et stipulatione) принуждали их к тому силою ибо всякий знал, что не будет никакой возможности скрыть пред королем злых умыслов, что и неудивительно: король являлся самым добросовестным исследователем при произнесении приговоров, как и во всех других обстоятельствах жизни. Почти во всех процессах веденных в его государстве, во время его отсутствия, он тщательно исследовал, каковы бы они ни были, справедливые или несправедливые. Если ему случалось замечать в иных приговорах какую нибудь неправду, он, или призвав самих судей в себе, или чрез других доверенных, кротко спрашивал, почему они судили несправедливо, по невежеству ли, или по недостатку доброй воли, а именно, по лицеприятию, или по страху, или из ненависти, или наконец по корысти. Наконец, если те судьи признаются, что они судили так, а не иначе, потому что не приобрели лучших сведений в своем деле, тогда король, весьма умеренно и кротко упрекая их за неразумие и невежество, говорил им: «Я весьма удивляюсь вашей смелости, когда [356] вы, получив от Бога и от меня место и степень, какие даются только людям образованным, пренебрегли своим образованием и научными трудами. Потому вы должны или немедленно отказаться от своих мест, сопряженных с властью, или с большим прилежанием заняться науками для приобретения мудрости; такова моя воля». Устрашенные такими угрозами, графы и другие начальники обращались изо всех сил к изучению науки правды, так что, к величайшему удивлению, графы, начальники и министры, почти все безграмотные с детства, занялись науками; они предпочитали прилежно заняться непривычным делом, нежели отказаться от начальнической власти. Если же кто нибудь, по старости, или по заматерелости своего ума, не мог справиться с научными занятиями, то он брал сына, если имел, или какого нибудь родственника, а если не случалось и такого, то своего вольноотпущенника или раба, и, обучив его заранее чтению, приказывал читать себе саксонские книги, и днем, и ночью, как только было на то свободное время. Они соболезновали, тяжко воздыхая о том, что в своей юности не предавались подобным трудам, и считали счастливыми юношей своего времени, которые могли так успешно изучать науки (artes liberales); на себя же они смотрели, как на несчастных, которых в молодости не обучали, и которые в старости, не смотря на все ревностное желание, не могли научиться. Впрочем, я пустился в такое длинное объяснение, по поводу стремления к научным занятиям, обнаруженного и стариками и молодыми, с целью дать понятие о вышеупомянутом короле ¹⁴.

Год воплощения господня 900. Альфред правдолюбивый, муж на войне повсюду деятельный, король западных саксов благороднейший, благоразумный, богобоязненный и мудрейший, в этом году отошел к жизни вечной, после того как правил всею Англиею, исключая тех стран, которые были покорены датчанами (Dacis), ко всеобщему горю своих людей, за 7 дней пред ноябрьскими календами (по наш. 25 окт.), в 29 год с половиною своего правления, жизни же своей 51, индикта четвертого. Его погребли с королевскими почестями в королевском поместье Винтоние (Виндзоре), в церкви св. Петра, князя апостолов; мавзолей же ему, как известно, был сделан из драгоценного порфирного мрамора.

Епископ Ассерий.

Annal, rer. gest. Aelfredi Magni. Ed. Wise. Oxonii, 1722, 3-72 стр.

Ассерий (AsseriusMenevemit, † 909 г.) принадлежал к древней фамилии бриттов; подробности его жизни известны на столько, на сколько он сам упоминает о своем положении в «Хронике о деяниях Альфреда В.» (см. выше, на стр. 343). В 880 г. Альфред, собирая около себя, подобно Карлу В., учения знаменитости, призвал к своему двору и Ассерия. Король одарил его и дал ему епископство Шербурн. В 893 г. Ассерий представил Альфреду всю хронику, доведенную им до 887 г., за 14 лет до смерти короля. — Издания: лучшее принадлежать Wise (Оксфорд. 1722); оно повторено и в Mon. hist. Britan, Lond. 1848. I, стр. 467-498. — Переводы: английск. I. A. Giles, Six old english chronicles. Lond. 1848. стр. 41-86. — Критика: у Pauli, Koenig Aelfred und seine Stelle in d. Geschichte Englands. Berl. 1851.

Комментарии

1. Седулий, христианский поэт V века, написал в экзаметрах Paschalo carmen, id est, de Christi miraculis libri V.

2. Автор делает обратную ошибку с Лиутрандом (см. выше, на стр. 313), называл Карла II Лысого Карлом III Толстым, и Лудовика I — Лудовиком Вторым, и часто повторяет тоже самое.

3. Т. е. к Карлу Великому.

4. de Danubio — очевидная ошибка переписчиков оригинала, прошедшего много рук до отпечатания, вместо de Dania, от берегов Дании.

5. Автор, как бы избегая описывать бедствия любимого им короля, сказал выше очень коротко о нападении язычников и завоевании ими Вессекса, а потому очень странно читать у него вдруг об изгнании Альфреда из королевства, после того как автор прежде говорил об одних его победах над языческими завоевателями. Но автор имел, как окажется ниже, и другия причины умолчать о подробностях изгнания короля из своих владений: ему пришлось бы разоблачить своего героя и обнаружить, что не столько оружие неприятелей, сколько дурное внутреннее управление Альфреда было причиною его несчастия: сами подданные были довольны его изгнанием. Без сомнения, это бедствие и было причиною переворота в характере Альфреда и только с той эпохи начинается новый характер его правлений, доставивший ему такую популярность; но Ассерий, во чтобы то ни стало, решился представить своего героя безупречным от самой колыбели.

6. Стихи, вложенные в уста жены пастуха, без сомнения, заимствованы и переведены на латинский язык из какой нибудь народной поэмы составителем жизни св. Неота иповторены нашим автором. Св. Неот был современник Альфреда.

7. Так как автор вслед за словом теперь, прибавляет, что Альфреду было тогда уже сорок лет, то из этого следует, что он писал эти строка в 886 году.

8. Выше, автор сказал: до 40 лет и более; сказанное теперь: до 45 лет, могло быть позднейшею поправкою, или и вообще все это место, вероятно, было им приписано позже, а именно в 891 г., когда Альфреду было 45 лет.

9. Британиею называли в то время англо-саксы исключительно Виллис и Корнваллис, куда были загнаны ими последние бритты: Англия же называлась тогда Саксониею.

10. Один из мелких владетелей Валлиса, между которыми была разделена в то время эта страна, населенная остатками бриттов.

11. Так как Альфред родился в 849 г., то это место летописи было писано в 894 г.

12. В подлиннике сказано: Нуbеrnіае т. е. Ирландии, но это, очевидно, ошибка переписчика, вместо Ніbеrіае т. е. Испании, как того требует общий смысл фразы.

13. В статуте Эдуарда I, короля Англия (ХIII. стол.) денарий определялся следующим образом: «В Англии денарий, называемый круглым стерлингом (sterlingus rotundus), без обреза, весит 32 хлебных зерна, средней величины; 30 денариев составляют унцию, а 12 унций один фунт». См. Glossar. Ducange: Denarius.

14. Этими словами кончается, или лучше сказать, прерывается в манускрипте сочинение Ассерия; последующая за тем вставка о смерти Альфреда в 900 г. сделана в последствии чужою рукою какого нибудь монаха, которому досталась рукопись, и который счел нужным приложить заключение.