СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

АММИАН МАРЦЕЛЛИН

(См. ВДИ, 1949, № 3, стр. 283 сл.)

ИСТОРИЯ

(RES GESTAE)

[Текст: Ammiani Marcellini rerum gestarum libri qui supersunt. Rec. V. Gardthausen, vol. I-II, Lips., 1874-1875. Новейшие издания: Ammiani Marcellini rerum gestarum libri qui supersunt, rec. C. U. Clark, I, 1910; II, 1, 1915; II, 2; Ammianus Marcellinus with english translation by I. C. Rolfe, 3 тома, 1935-1939. Русский перевод: Аммиан Марцеллин, История, перевод Ю. Кулаковского и А. Сонни, I-III, 1906-1908.]

КНИГА XVII

12, 1. Пока Август ¹ мирно проводил зиму в Сирмии ², один за другим являлись к нему вестники с сообщением о том, что сарматы и квады ³, [308] соседние племена, близкие между собой по обычаям и вооружению, соединившись, совершают набеги отдельными отрядами на обе Паннонии и вторую Мезию ⁴. (2) У этих племен больше сноровки для разбоя, чем для открытой войны; они вооружены длинными пиками, носят панцыри из нарезанных и выглаженных кусочков рога, нашитых наподобие перьев на льняные одеяния ⁵; лошади у них, по большей части, выложены (castrati), чтобы не бросались при виде кобыл и, когда приходится засесть в засаду, не бесились, выдавая ездока усиленным ржанием. (3) Они проезжают огромные пространства, когда преследуют неприятеля или когда бегут сами, «сидя на быстрых и послушных конях, и каждый ведет еще на поводу запасную лошадь, одну, а иногда и две, чтобы, пересаживаясь с одной на другую, сохранить силы коней и, давая отдых, восстанавливать их бодрость. (4) И вот после военного равноденствия император собрал значительные военные силы и с добрыми намерениями отправился в поход. Дойдя до удобного пункта, он приказал навести мост на судах на реке Истре, которая разлилась вследствие весеннего таяния снегов. Совершив переправу, император начал разорять земли варваров. Быстрота нашествия застала их врасплох: они не предполагали, чтобы в эту пору года могла собраться армия, а между тем исполненный воинского духа неприятель наступил уже им на горло. Не смея ни дохнуть, ни выступить против, они рассыпались, чтобы избежать нежданной гибели, и бросились в бегство. (5) Большинство, однако, было перебито, так как страх сковывал их движения; а те, кого спасла от смерти быстрота, попрятались в уединенных горных долинах и видели оттуда, как гибла от меча их родина: они бы сумели защитить ее, если бы оказывали сопротивление с тем же рвением, с каким бежали. (6) Это произошло в той части Сарматии, которая обращена ко Второй Паннонии ⁶. С таким же ожесточением военная гроза разоряла достояние варваров в местностях, сопредельных с провинцией Валерией ⁷, предавая все попадавшееся на пути расхищению и огню. (7) Это страшное разорение заставило сарматов оставить свой план скрываться. Они разделились на три отряда и, делая вид, что желают просить мира, задумали напасть на наших, если бы те держали себя беспечно, так чтобы не дать им возможности ни взяться за оружие, ни прикрыться от ударов, ни прибегнуть к последнему средству в крайней опасности - обратиться в бегство. (8) Тут сейчас явились к сарматам их союзники в опасностях - квады (Quadi) ⁸, которые часто бывали их неразлучными товарищами в набегах. Но не помогла им их отвага, толкнувшая их в открытую опасность. (9) Большинство было перебито; часть, которой удалось уцелеть, ускользнула по знакомым тропинкам. Этот успех поднял силы и настроение наших, отдельные отряды стянулись ближе, и войско направилось в царство квадов. Опасаясь, на основании прошлой беды, ужасов в будущем, они решились униженно просить мира, и, будучи уверены [309] в помиловании, явились, чтобы предстать перед императором, который в подобных случаях проявлял большую снисходительность. В день, назначенный для установления условий мира, Зизаис ⁹, тогда еще царевич, молодой человек огромного роста, выстроил сарматов в боевом порядке для предъявления просьбы. Увидев императора, он бросил оружие и пал всем* телом, как мертвый, на землю. От страха он потерял голос в тот самый момент, когда должен был изложить свою просьбу. Несколько раз он пытался заговорить, но рыдания мешали ему, и он не был в состоянии объяснить, чего он хочет. Это обстоятельство вызвало к нему особое сострадание. (10) Наконец, он оправился, голос вернулся, и, получив приказание встать, он на коленях взывал к милосердию и молил о прощение проступков. Сопровождавшая его толпа, допущенная для той же цели, стояла в немом страхе, пока судьба их начальника была в неизвестности. Когда же ему было приказано подняться с земли, он подал своим людям давно ожидаемый знак просить о пощаде. Тогда все бросили на землю щиты и копья, протянули с мольбой руки вперед и старались смиренностью мольбы превзойти царевича ¹⁰. (11) Этот последний привел с прочими сарматами Румона, Зинафра и Фрагиледа ¹¹, зависимых царьков (subregulos) и много знатных людей, чтобы изложить такие же просьбы с надеждой на успех. В радости о том, что им дарована жизнь, они давали себе обещание возместить допущенные ими враждебные действия принятием на себя тяжких условий мира и готовы были представить во власть римлян себя самих со своим достоянием, детьми, женами и всем пространством своих земель. Но возобладала милость в сочетании со справедливостью: им предоставлено было невозбранно сохранить за собой свои обиталища, с обязательством выдачи всех наших пленных. Они представили также и заложников, которых от них потребовали, и дали ручательство на последующее время неукоснительно повиноваться приказаниям. (12) Приободренные этим примером мягкости с нашей стороны, поспешили явиться царевичи Арагарий и Узафер ¹² со всеми своими людьми. Они принадлежали к самой выдающейся знати и были предводителями своих земляков; один из них начальствовал над частью трансюгитанов ¹³ и квадов, другой - над частью сарматов, - эти народы сближало между собой соседство по месту жительства и дикость нравов. Опасаясь, чтобы собравшаяся толпа под видом заключения договора не подняла внезапно оружия, император приказал ей разделиться и тем, кто просил за сарматов, отойти в сторону на то время, пока будет рассмотрено дело Арагария и квадов. (13) Последние предстали, стоя, наклонившись, как обвиняемые (reorum) ¹⁴, и, не будучи в состоянии оправдаться в тяжких поступках, боялись тягчайшей кары. От них потребовали заложников, они их дали, хотя никогда в прежнее время не соглашались представлять такого обеспечения верности договору. (14) Когда состоялось столь снисходительное и милостивое решение, Узафер был допущен высказать свои просьбы, хотя этому упорно противился Арагарий, утверждая, что условия данного ему мира должны быть распространены и на Узафера, как на подчиненного ему союзника, привыкшего повиноваться его приказаниям. (15) По [310] всестороннем рассмотрении вопроса было объявлено решение об изъятии сарматов из подчинения чужой власти. Их признали исконными клиентами римлян и обязали дать заложников, как ручательство сохранения мира. Сарматы приняли это решение громкими выражениями благодарности. (16) Когда стало известно, что Арагарий не подвергся каре, стали тесниться целыми толпами стекавшиеся отовсюду племена и цари, молившие снять занесенный над их шеей меч. Им также дарован был мир, о котором они просили. Скорее, чем можно было ожидать, представили они в заложники сыновей знатнейших семейств из самых далеких царств, а также, согласно требованию, наших пленных, которых они лишались не с меньшим горем, чем своих единоплеменников. (17) Когда приняты были эти меры, обращено было внимание на сарматов, которые заслуживали скорее сострадания, нежели гнева, и это принесло им великое благополучие, так что на них подтвердилась справедливость мнения, что власть государя или побеждает злой рок, или сама является таковым. (18) Могущественны и славны были некогда туземцы этого царства, но рабы составили тайный заговор и устроили восстание. И так как у варваров право на стороне сильного, то они победили своих господ, будучи столь же храбры, как и те, но имея численный перевес. (19) Не зная в страхе, что предпринять, сарматы бежали к далеко живущим виктогалам ¹⁵, предпочитая в беде лучше служить своим защитникам, нежели быть в рабстве у своих рабов. Когда они получили прощение и были приняты в римское подданство, то стали жаловаться на прошлую обиду и просить защиты своей свободе. Император был тронут их несчастьем и, созвав их, в присутствии всей армии обратился к ним с милостивыми словами и повелел им подчиняться только ему самому и римским командирам. (20) Желая с большим достоинством обставить восстановление свободы, он дал им в цари Зизаиса ¹⁶, человека вполне подходившего, как выяснилось на деле, для этого высокого сана и сохранявшего верность императору. Впрочем, и после этих славных деяний никому не было позволено удалиться раньше, чем, согласно требованию, не воротятся наши пленные. (21) Таковы были действия на варварской земле. Затем император двинул армию в Брегетион ¹⁷, чтобы и тут слезами и кровью залить пламя войны, еще не угасшее у живших в этой местности квадов. Когда их царевич Витродор, сын царя Видуария, зависимый от него царек Агилимунд ¹⁸ и другие знатные люди и судьи, стоявшие во главе различных племен, увидали войско в недрах царства на своей родной земле, то падали ниц перед солдатами и, получив прощение, подчинялись всем приказаниям. Они выдали своих детей заложниками в ручательство того, что исполнят наложенные на них условия, и, извлекши мечи, которые они чтут как богов, клялись на них сохранить верность.

13, 1. После благополучного исхода описанных событий интересы государства потребовали скорейшего похода против лимигантов, сарматов-рабов ¹⁹: безнаказанность их за многие преступные деяния являлась прямым позором. Когда совершили вторжение сарматы-свободные, то они, словно забыв о прежнем, воспользовались весьма удобным моментом и [311] прорвались через римскую границу, проявляя согласие со своими господами и врагами только в этом преступном предприятии. (2) Однако и в отношении к ним решено было ограничиться более мягкими мерами, чем того требовала тяжесть злодеяний: отмщение предполагалось ограничить тем, чтобы переселить их в отдаленные местности и отнять тем самым возможность тревожить наши пределы. Но сами они, сознавая за собой давнишние провинности, опасались серьезной кары. (3) Подозревая поэтому, что огромные военные приготовления будут обращены на них, они готовились пустить в дело коварство, оружие, просьбы. Но вид нашего войска поразил их, как удар грома, и, видя перед собой конечную гибель, они стали просить даровать им жизнь, давая со своей стороны обещание платить ежегодную подать, поставлять свою сильную молодежь в войска и оказывать полное повиновение; но в случае приказания выселиться в другое место они приготовились отказаться, как показывали то жестами и выражением лиц, считая безопасными для себя те местности, где они спокойно водворились после изгнания своих владык. (4) В этих землях протекает извилистым течением Партиск ²⁰ и впадает в Истр. Там, где Партиск течет свободно один, он проходит по широким степям, которые суживаются только к устью. От нападения римлян защищает население русло Данубий, а от вторжений варваров закрывает своим течением Партиск. Местности здесь по большей части болотистые, и вследствие разлива рек много топей, заросших лозой, так что пробраться может только очень хорошо знакомый с местностью человек. Кроме того, при впадении Партиска главная река ²¹ делает изгиб и охватывает остров, совершенно отрезанный от остальной территории ²². (5) По вызову императора они явились со свойственным им высокомерием на наш берег реки, не затем, как показал исход дела, чтобы исполнить приказание, но чтобы не казалось, будто они испугались присутствия солдат. С вызывающим видом стояли они, показывая, что явились для того только, чтобы отвергнуть требования. (6) Предвидя возможность такого случая, император незаметно разделил армию на множество отрядов и окружил быстро передвигавшихся варваров строем своих войск. Стоя на высоком валу с небольшой свитой, под прикрытием отряда телохранителей, он дружественно убеждал их смириться. (7) Но по неустойчивости настроения они склонялись к различным решениям и, зараз прибегая к хитрости и впадая в дикую ярость, в одно и то же время готовы были просить пощады и начать войну. Собираясь произвести нападение на наших на близком расстоянии, они нарочно бросили подальше от себя щиты, чтобы, приближаясь затем постепенно, подобрать их и незаметно подвинуться вперед, не выдавая своего коварного умысла. (8) Когда день уже склонялся к вечеру и уходящий свет побуждал положить конец замедлению, наши солдаты, подняв боевые значки, в воодушевленном стремлении понеслись на врага. Варвары, скучившись и еще более уплотнив свой строй, направили свое нападение на самого императора, который, как было сказано, стоял на более высоком месте, и бросились на него с остервенелыми взорами и дикими криками. (9) Этой безумной дерзости не могло стерпеть наше войско, пришедшее в большую ярость: построившись заостряющимся фронтом, что в воинском просторечии называется «свиная голова», они разнесли мощным натиском угрожавшего императору врага, и справа пехотинцы рубили толпы пеших, слева всадники врезались в легкие отряды конных. (10) Императорская гвардия, осторожно закрывая со всех сторон Августа, рубила в грудь [312] нападавших, а потом в спины отступавших. Варвары проявили страшное упорство, и те, кто падал в борьбе, ужасным ревом показывали, что не столько причиняет им страдания собственная смерть, как успех наших. Кроме убитых, на земле лежало много врагов с разрубленными поджилками, которые поэтому лишены были возможности бежать, другие с отрубленными правыми руками, иные, хотя и не раненные, но опрокинутые тяжестью завалившихся на них, и все они в глубоком молчании выносили страдания. (11) И никто из них среди различных ужасов не молил о пощаде, не бросил оружия, не просил скорейшей смерти; но все упорно удерживали в руках оружие, даже и поверженные наземь, считая меньшим позором быть побежденным силой другого, чем признаться в этом. Иной раз слышались их возгласы, что происшедшее случилось по капризу судьбы, а не по вине с их стороны. Так в течение получаса разыгралась эта битва; в этот короткий срок пало столько варваров, что лишь сама победа свидетельствовала о том, что произошло сражение. (12) Как только было смято вражеское войско, так сейчас же погнали целым стадом родственников убитых, вытаскивая их из жалких хижин, людей разного возраста, того и другого пола. Исчезла теперь прежняя спесь их поведения, и они попали в низкое положение рабов. Итак, по прошествии самого незначительного промежутка времени представились взору груды убитых и толпы пленных. (13) К бранному задору прибавилось желание поживиться от победы, и воины принялись за тех, кто бежал с поля битвы или скрывался в хижинах. Жадные до варварской крови воины, придя в те места, стали раскидывать легкие сооружения и избивать (obtruncabant) ²³ всех; даже жилища, сооруженные из самых крепких бревен, никого не спасли от смерти. (14) Наконец, стали все предавать огню, и никто не мог более укрываться, так как уничтожено было все, что могло служить убежищем. Кто упорно скрывался, тот погибал в огне; если же, спасаясь от смерти в огне, выходил, то, избежав одного рода смерти, падал под ударом неприятельского меча. (15) Иные, однако, уцелев от меча и всеобщего пожара, бросались в волны близкой реки в надежде, как искусные пловцы, достигнуть другого берега. Но большинство их утонуло; другие погибли, пронзенные стрелами, так что кровь обильно окрасила волны огромной реки. Так гнев и доблесть победителей губили сарматов и в одной и в другой стихии. (16) После такой расправы принято было решение лишить всех уцелевших еще представителей этого народа всякой надежды и радости жизни. Когда жилища были преданы огню и семейства взяты в плен, приказано было собрать лодки для розыска тех, кого укрыл другой берег от нашего нападения. (17) Чтобы не дать остыть побуждению солдат, тотчас же были посажены на лодки наши легковооруженные; пройдя по укрытым местам, они заняли потайные убежища сарматов (Sarmatarum) ²⁴, которых обмануло внезапное появление туземных лодок со знакомым способом гребли. (18) Когда же они издали по блеску оружия поняли, что приближается опасность, которой они боялись, то бросились искать убежища в болотистых местах. Но наши воины настойчиво последовали за ними и, перебив очень многих, стяжали победу там, где, как до сих пор предполагали, нельзя было ни стать твердой стопой, ни совершить нападение. (19) После того как амиценсы ²⁵ были почти совсем истреблены или рассеяны, тотчас же обратились против пиценсов, названных так по имени соседних местностей. Бедствия единоплеменников, о чем дошли до них немедленно слухи, сделали их более осторожными. Ввиду полного незнания дорог [313] трудно было преследовать их, когда они рассеялись по разным местам, и для того, чтобы раздавить их, прибегли к помощи таифалов ²⁶, а также свободных сарматов. Так как природа места делала необходимым разделение сил, то наши войска избрали для себя местности, прилегающие к Мезии; таифалы направились в области, близкие к их территории, а свободные сарматы заняли местности, противолежащие их местожительству. (21) Лимиганты, устрашенные примером покоренных и побитых земляков, долго не могли придти к определенному решению, следует ли им оказать сопротивление или же просить милости: для того и другого были достаточно веские основания. Однако, наконец, победило, по настоянию старшин, решение сдаться. Таким образом, к различным победным, лаврам присоединилось изъявление покорности со стороны народа, который оружием отвоевал себе свободу, презрел своих господ, победив их и считая невоинственными; теперь же остатки его склонили свои выи перед теми, которые оказались сильнее их. (22) Получив помилование, большая часть лимигантов покинула укрывавшие их горные высоты и, рассыпавшись по широким степям, поспешила к римскому лагерю с родителями, детьми и женами, а также и с жалким своим домашним скарбом, какой они могли наспех захватить с собой. (23) И те, о которых думали, что они скорее расстанутся с жизнью, чем будут принуждены переселиться, так как в свободе они видели отсутствие всяких стеснений, соглашались теперь повиноваться распоряжениям и перейти в другие места обитания, спокойные и безопасные, где не могла их тревожить война и не грозили внутренние раздоры. Переселившись туда, как казалось, по собственному желанию, они некоторое время оставались спокойны. Но позднее они ринулись по своей природной дикости на гибельное злодейство, как о тем будет рассказано в соответственном месте ²⁷. (24) Благоприятным исходом этих предприятий была упрочена необходимая охрана Иллирика в двояком отношении, и как ни велика была принятая на себя императором двойная задача, он справился с ней благополучно ²⁸. Он вернул изгнанное племя и водворил его на месте жительства предков, и, хотя оно отличалось беспокойным нравом (mobilitate suppares) ²⁹, можно было надеяться у что оно станет вести себя более мирно. В завершение своей милости он поставил им царя, и это был не какой-нибудь простой человек, а избранный ими самими и выдававшийся внешними и внутренними достоинствами царевич ³⁰. (25) Этот ряд удачных дел освобождал Констанция от всяких тревог, и при полном единодушии своего войска он принял во второй раз титул «сарматского» ³¹, от имени покоренного народа. Собираясь уже удалиться оттуда, он созвал все когорты, центурии и манипулы, взошел на трибуну и, окруженный знаменами и орлами, а также собравшимися высшими чинами, держал такую речь, встретившую, по обыкновению, всеобщее сочувствие: (26) «Верные защитники Римской державы! Воспоминание о славных делах, которое для храбрых выше всяких радостей, побуждает меня с полным смирением обозреть, что мы с божьей помощью победили, совершили до битв и во время самого пыла сражений. Что прекраснее и что по всей справедливости более достойно памяти в потомстве, как не радостное сознание солдата в проявленной им храбрости, [314] а военачальника в том, что он сумел предусмотрительно распорядиться? (27) Дерзкий враг хозяйничал в Иллирике, нагло пользуясь нашим отсутствием, пока мы заняты были охраной Италии и Галлии. Он опустошал пограничные области, предпринимая набеги различными способами, то переезжая на выдолбленных стволах деревьев, а иной раз вброд переводя через реки. Не дерзал он сразиться, не полагался на оружие и свои силы, но производил привычные ему тайные грабежи, наводя страх на наших предков с самого своего поселения в этих местах своей хитростью и изобретательностью в воровских уловках. Находясь на далеком расстоянии, мы сносили это, насколько было возможно, питая надежду, что энергия наших военачальников сможет оградить нас от этих не очень важных потерь. (28) Когда же зло, возрастая вследствие безнаказанности, дошло до тяжких, постоянно повторяющихся бедствий, постигающих целые провинции, мы, укрепив проходы в Ретию, упрочив бдительными предприятиями безопасность Галлии и не оставив в тылу никакой опасности, пришли в Паннонии, чтобы, согласно велению вечного бога, поддержать то, чему грозила гибель. Приняв все подготовительные меры, как вы знаете, мы выступили в поход в начале весны и принялись за тяжкие труды. Прежде всего нам пришлось обеспечить себя от того, чтобы вражеские выстрелы не помешали нам навести мост. Совершив это дело без особого труда, мы увидели перед собой вражескую территорию и вступили на нее. Пытавшихся оказать отчаянное сопротивление сарматов мы разбили без потерь с нашей стороны. Сокрушили мы также и явившихся на помощь сарматам квадов, которые с такой же дерзостью ринулись на ряды наших славных легионеров. Испытав после тяжких потерь во время своих нападений и грозных попыток сопротивления силу нашей доблести, они побросали оружие и дали связать за спиной руки, готовые к бою; признав, что единственная надежда для них - в просьбе о пощаде, припали к стопам милосердного Августа, военное счастье которого не раз изведали. (29) Справившись с ними, мы с равной доблестью победили лимигантов, перебили большую их часть, других заставили искать спасения от опасности в болотах. (30) Когда мы благополучно покончили с этими делами, настал момент проявить снисхождение. Лимигантов мы заставили переселиться в отдаленные места, чтобы в дальнейшем они не могли уже пускаться в какие-либо предприятия во вред нам. Мы дали пощаду большей части свободных сарматов и поставили царем Зизаиса, который будет нам предан и верен. Мы придаем больше значения тому, чтобы избрать царя для варваров, чем устранить такового, и это наше деяние получило больший блеск оттого, что им был дан правитель, которого они сами раньше избрали и приняли. (31) Итак, одним походом достигли мы и государство успеха в четырех отношениях: наказали прежде всего преступных разбойников; затем в избытке будут у вас пленники из среды врагов, так как храбрые воины имеют право на то, что добыто их потом и их собственными руками. (32) На нашу долю достались большие средства и большие сокровища. Наши труды и наша храбрость должны сохранить невредимым достояние всех. Это - забота хорошего государя, это - результат благополучных предприятий. (33) Наконец, и лично я имею свою долю добычи: во второй раз титул «Сарматского», который вы, - я могу сказать это, не навлекая тем на себя упрека в высокомерии, - дали мне по заслугам».

По окончании этой речи войска пришли в необычайное воодушевление; возбужденные надеждами на лучшее и выгоды, солдаты подняли радостные крики во славу императора, клялись, как обычно, призывая в свидетели бога, что Констанций непобедим, и с ликованием разошлись по палаткам. Император проследовал в царскую палатку и после [315] двухдневного отдыха с триумфом вернулся в Сирмий, а войска разошлись по отведенным им местам расквартирования.

КНИГА XIX

11, 1. Среди этих тревожных событий ³² Констанций все еще спокойно пребывал на зимних квартирах в Сирмии. Тут его поразила тяжкая и грозная весть о том, чего он тогда особенно боялся, а именно, что лимиганты-сарматы (Limigantes Sarmatas) ³³, - те, что, как я раньше рассказывал ³⁴, выгнали своих господ из земли их отцов, - оставили мало-помалу местности, которые в прошлом году были им предоставлены, чтобы они по своей подвижности не могли начать враждебных против нас действий. Получились известия, что они заняли области, соседние с нашими пограничными землями, свободно кочуют по своему обычаю и могут скоро произвести страшные замешательства, если их не отогнать. (2) Полагая, что если замедлить с решительными действиями, то наглость их возрастет, император собрал отовсюду много испытанных в бою солдат и в самом начале весны ³⁵ выступил в поход. Ему придавало бодрости, во-первых, то соображение, что войско, обогатившись добычей в истекшее лето, будет одушевлено на удачные действия надеждой на подобную поживу, а во-вторых, то обстоятельство, что Анатолий ³⁶, управлявший тогда Иллириком в звании префекта, наперед заготовил все необходимое для похода, благодаря чему все имелось в изобилии безо всяких насильственных действий в отношении кого бы то ни было. (3) В самом деле, и до сего времени ни при каком другом префекте, как то всем известно, северные провинции не находились в таком цветущем состоянии во всех отношениях, как при Анатолии. Благожелательный и деловитый, он умел восстановить расстроенную жизнь края. Он облегчил тяжелое бремя почтовой повинности, от которой погибло много состояний, и дал населению твердую надежду на уменьшение прямых податей. Счастливо, не терпя обид и не производя беспорядков, могло бы жить население того края, не имея никаких поводов для жалоб, если бы впоследствии не были придуманы самые возмутительные налоги, возросшие благодаря взаимным раздорам между плательщиками и сборщиками, причем первые старались иметь на своей стороне представителей власти, а вторые считали себя обеспеченными не прежде, как разорив всех плательщиков, так что несчастные люди или подвергались изгнанию или решались на самоубийство. (4) И вот император, решившись наладить настоятельно необходимое дело, выступил, как я сказал, в поход, прекрасно его обставив, и прибыл в Валерию, которая, будучи некогда частью Паннонии, организована была в особую провинцию и названа так в честь дочери Диоклетиана Валерии. Разместив войска в зимних палатках по берегам реки Истра, он наблюдал за варварами, которые замышляли под прикрытием дружбы совершить с целью грабежа нашествие на Паннонию в самую суровую пору зимы, когда не растаявшие еще от весеннего тепла снега делают реку проходимой повсюду, а наши люди благодаря морозам нелегко переносят пребывание под открытым небом. (5) Итак, послав немедленно к лимигантам двух трибунов с двумя переводчиками, он запросил в мягкой форме, зачем они, оставив местожительство, отведенное им по их же просьбе после заключения мирного договора, бродят [316] по разным местам и вопреки запрету беспокоят нашу границу. (6) Выставляя пустые и несостоятельные объяснения, - страх заставлял их лгать - они просили императора о прощении, умоляя, чтобы он, отложив свой гнев, разрешил им перейти к нему через реку и объяснить, какие неудобства они терпят. При этом они заявляли о своей готовности занять в пределах римского мира отдаленные земли, если это будет им разрешено, чтобы, пользуясь благами долговременного мира и почитая покой, как божество, нести податные тяготы и принять имя данников. (7) Это известие, принесенное возвратившимися трибунами, император принял с радостью, так как дело, считавшееся неразрешенным, улаживалось без всяких затруднений. Он дал разрешение явиться всем. Побуждало его к тому корыстолюбие, которое раздувала шайка льстецов, усиленно напевавших ему в уши, что он, успокоив внешнее волнение и водворив повсюду мир, приобретает много людей, готовых лично нести военную службу, и получит возможность набирать сильных рекрутов, провинциальное же население охотно будет откупаться от данной службы деньгами. Такого рода расчет не раз ввергал в тяжкие бедствия Римское государство. (8) Близ Ациминка ³⁷ был сооружен окоп, в нем воздвигнуто возвышение наподобие трибуны, и несколько судов с легионерами на борту получили приказание держаться на реке близ нашего берега под командой некоего Иннокентия, землемера, - он и предложил этот план, - чтобы, как только они заметят, что варвары что-нибудь затевают, внезапно напасть на них с тыла, пока их внимание сосредоточено на другом пункте. (9) Хотя лимиганты и знали об этих предупредительных мерах, однако они не сумели ничего придумать креме притворной мольбы и стояли, покорно склонив головы; но совсем иное скрывали они в глубине души, чем то, о чем свидетельствовали их смиренный вид и слова. (10) Когда они увидели на высоком помосте императора, который уже собирался начать милостивую речь и имел в виду обратиться к ним, как к покорным на будущее время подданным, один из них вдруг в злобной ярости бросил сапогом в трибуну и воскликнул: «марга, марга» - это у них боевой сигнал. Вслед за тем дикая толпа, подняв кверху свое знамя, вдруг завыла диким воем и бросилась на самого императора. (11) Со своего возвышения император увидел, что пространство вокруг занято волнующейся толпой (discurrentis turbae) ³⁸ вооруженных копьями людей и что заблиставшие мечи и выставленные вперед верруты ³⁹ грозят ему смертью; посреди смешавшейся толпы своих и чужих не узнали, кто он, солдат или полководец. Не время было тянуть или медлить: он сел на быстрого коня и умчался во весь опор. (12) Но несколько телохранителей, пытавшихся оказать сопротивление устремившимся с быстротой огненной стихии варварам, было ранено насмерть или раздавлено под ногами нападавших. Царское седалище с золотой подушкой было захвачено варварами без противодействия. (13) Как только стало известно, что император подвергся крайней опасности и стоит на краю гибели, солдаты сочли своим священным долгом выручить его, - они еще не знали, что он спасся от опасности. Воодушевившись до полного презрения к смерти, они, хотя и были не в полном боевом снаряжении вследствие внезапности этого дела, тем не менее, подняв громкий бранный клич, бросились на полчища варваров, твердо решившись умереть на месте. (14) И так как наши ринулись с тем, чтобы смыть позор своей храбростью и пылали гневом на [317] вероломного врага, то без всякой пощады избивали все, что попадалось навстречу, топтали ногами живых, умирающих, убитых; раньше чем насытилась их ярость кровью варваров, нагромоздились целые груды мертвых тел. (15) Взбунтовавшиеся варвары были подавлены: одни пали в бою, другие в ужасе рассеялись; часть этих последних возымела тщетную надежду вымолить жизнь просьбами; но их избивали, нанося удар за ударом. Когда все были перебиты, затрубили отбой, тут оказались убитые из наших, хотя и немного; они были или смяты в страшном натиске, или же их настиг рок, когда они, оказывая сопротивление ярости врага, открывали свои не покрытые панцырем бока. (16) Особенно выделилась среди других смерть Пеллы, трибуна скутариев, который в самом начале схватки первый из всех бросился в самую середину толпы сарматов.

КНИГА XXXI

5, 1. А тервинги ⁴⁰, принятые раньше в пределы империи, все еще скитались близ берегов Дуная, так как их угнетало двойное затруднение благодаря подлому поведению командиров: они не получали провианта, и их намеренно задерживали ради позорного торга. (2) Когда они это поняли, то стали ворчать, что должны будут прибегнуть к предательству для отвращения ужасных бедствий, и Лупицин ⁴¹, опасаясь возможности бунта, придвинулся к ним с военной силой и побуждал их скорее выступить. (3) Этим удобным моментом воспользовались гревтунги ⁴², заметив, что солдаты заняты были в другом месте и что плававшие с одного берега на другой суда, препятствовавшие их переходу, находятся в бездействии, они сколотили кое-как лодки, переправились и разбили свой лагерь на далеком расстоянии от Фритигерна ⁴³. (4) Фритигерн с врожденной предусмотрительностью старался обеспечить себя на всякие возможные случаи в будущем, чтобы и императору выказать повиновение и с могущественными царями быть в союзе; он медленно подвигался вперед и небольшими переходами подошел, наконец, к Маркианополю ⁴⁴. Тут приключилось еще и другое страшное событие, воспламенившее факелы фурий, вспыхнувшие на гибель государства. (5) Лупицин пригласил на пир Алавива ⁴⁵ и Фритигерна; полчища варваров он держал в отдалении от стен города, выставив против них вооруженные караулы, хотя те настойчиво просили разрешения входить в город для покупки необходимых припасов, ссылаясь на то, что они теперь уже подчинены римской власти. Между горожанами и варварами, которых не пускали в город, произошла перебранка, и дело дошло до драки. Рассвирепевшие варвары, узнав об этих враждебных действиях, перебили отряд солдат и обобрали убитых. (6) Секретным образом об этом был оповещен Лупицин, когда он возлежал за роскошным столом, среди шума увеселений, полупьяный и полусонный. Предугадывая исход дела, он перебил всех оруженосцев, которые, как почетная стража и ради охраны своих вождей, выстроилась перед преторием. (7) Окружавший стены народ с возмущением принял это известие, толпа стала увеличиваться и озлобленными криками грозила отомстить, как они думали, за захват их царей. Находчивый Фритигерн, опасаясь быть захваченным вместе с остальными в качестве заложников, закричал, что дело примет опасный оборот, если ему вместе с товарищами [318] не будет разрешено выйти, чтобы успокоить народ, который взбунтовался, предположив, что вожди их убиты под прикрытием гостеприимства. Получив разрешение, они вышли и встречены были с торжеством и криками радости. Вскочив на коней, они умчались затем, чтобы повсюду поднять военные действия. (8) Когда молва, зловредная питательница слухов, распространила эту весть, весь народ тервингов возгорелся жаждой боя. Среди предвестий и угроз величайших опасностей они подняли, по своему обычаю, знамена, раздались грозные трубные звуки, начали рыскать в поисках добычи отряды, предавая грабежу и огню селения и производя страшные опустошения, где только представлялась возможность. (9) Лупицин с большой поспешностью собрал войска против них и выступил скорее наобум, чем по обдуманному плану. В девяти милях от города он остановился, готовый принять сражение. Увидев это, варвары бросились на бесконечные отряды наших и, прикрыв тела щитами, поражали копьями и мечами всякого, кто оказывался на их пути. В ожесточенном кровавом бою пала большая часть воинов, потеряны были знамена, пали трибуны, кроме злосчастного военачальника, который думал только о том, пока сражались другие, как бы ему спастись бегством, и во всю прыть поскакал в город. После этого враги облачились в римские доспехи и свирепствовали повсюду.

6, 1. В ту пору, когда быстрые вести распространились повсюду об этих событиях, готские вожди (optimates) Сверид и Колий ⁴⁶, которые были приняты со своими народами задолго до того и получили разрешение зимовать в Адрианополе ⁴⁷, отнеслись ко всему происшедшему с полным равнодушием, ставя выше всего свою собственную безопасность. (2) Неожиданно им был передан императорский приказ, повелевавший перейти на Геллеспонт. Они беспрекословно попросили выдать им путевое продовольствие и разрешить двухдневную отсрочку. Городской магистрат, рассерженный на них за разграбление его пригородного имения, принял эти просьбы враждебно и вооружил против них всю чернь вместе с мастеровыми, которых там было много, и, приказав трубачам играть боевой сигнал, угрожал им всем смертью, если не уйдут немедленно, как им было приказано. (3) Пораженные этой неожиданной неудачей и устрашенные напором горожан, скорее стремительным, нежели обдуманным, готы продолжали оставаться на месте; на них сыпались поношения и брань, в них попадали стрелы, и, раздраженные этим до крайности, они отважились на открытое возмущение. Перебив множество тех, которые зарвались в дерзком задоре вперед, остальных они обратили в бегство и перекололи различным оружием. Затем они вооружились снятыми с убитых римскими доспехами и, когда по близости появился Фритигерн, соединились с ним, как его верные союзники, окружили город и стали грозить ему бедствиями осады. Долго они совершали это трудное дело, шли на приступ то тут, то там; иные, совершив весьма отважные подвиги, гибли неотомщенные, многих поражали на смерть стрелы и камни, метаемые из пращей. (4) Тогда Фритигерн, видя, что не умеющие вести осаду люди несут понапрасну такие потери, посоветовал уйти, не доведя дело до конца и оставив на месте достаточный отряд. Он говорил, что находится в мире со стенами, и давал совет приняться за опустошение лучших богатейших областей, не подвергаясь при этом никакой опасности, ибо они тогда еще лишены были всякой обороны. (5) Одобрив этот план царя, который, как они знали, будет деятельным союзником в задуманном деле, [319] они рассеялись по всему берегу Фракии, подвигаясь осторожно вперед; при этом перешедшие на сторону римлян их земляки (dediticiis) или пленники указывали им богатые селения, в особенности же такие, где можно было найти в изобилии провиант. Не говоря уже об их прирожденной смелости, для них большой поддержкой оказывалось то, что к ним изо дня в день присоединялось множество единоплеменников, те, кого продали в рабство купцы, или те, что в первые дни перехода на римскую землю, мучимые голодом, отдавались в рабство сами за глоток плохого вина или за кусок хлеба. (6) К ним присоединилось множество рабочих с золотых приисков (aurivenarum periti), которые не могли вынести тяжести оброков; они были приняты при единодушном согласии всех и сослужили хорошую службу блуждавшим по незнакомым местностям готам, указывая им скрытые хлебные запасы, убежища туземцев и тайники ⁴⁸. Только самые недоступные или лежавшие далеко в стороне от дорог места остались нетронутыми при их передвижениях. Они не разбирали, убивая, ни пола, ни возраста, предавая все на своем пути страшным пожарам, отрывая от груди матерей младенцев и убивая их; захватывали в плен матерей, забирали вдов, зарезав на их глазах мужей, через трупы отцов тащили подростков и юношей, уводили, наконец, и многих стариков, кричавших, что они уже довольно пожили на свете. Лишив их имущества и красивых жен, скручивали им за спину руки и, не дав оплакать пепел родного дома, уводили на чужбину.

7, 1. С глубокой скорбью принял эти известия император Валент, и различные тревоги терзали его сердце. Немедленно он отправил в Персию магистра конницы Виктора ⁴⁹, чтобы тот ввиду этих затруднений урегулировал дела с Арменией; сам же он собирался немедленно выступить из Антиохии, чтобы отправиться в Константинополь, а вперед послал Профутура ⁵⁰ и Траяна ⁵¹. Оба командира (rectores) были о себе высокого мнения, но не годились для войны. (2) Прибыв на место своего назначения, где им надлежало ослабить силы варваров в мелких стычках и засадах, они приняли негодный и опасный план: решили противопоставить расходившимся в их дикой храбрости варварам приведенные из Армении легионы, которые хотя и были не раз с успехом испытаны в боевых трудах, не могли, однако, равняться силами с несчетными полчищами варваров, которые заняли хребты крутых гор и равнины. (3) Эти полки еще но испытали, что может совершить неукротимая ярость в сочетании с отчаянием. Вытеснив врага за обрывистые склоны Гема ⁵², они заняли крутые горные проходы, чтобы, отрезав варварам всякий выход, взять их измором, а самим дождаться здесь полководца Фригерида ⁵³, который подходил с паннонскими и трансальпийскими вспомогательными силами: на [320] просьбе Валента ему приказал выступить в поход Грациан, чтобы оказать помощь находящимся в крайней опасности войскам Валента. (4) За ним поспешил во Фракию Рихомер ⁵⁴, бывший в ту пору комитом доместиков, по приказу того же Грациана выступивший из Галлии. Он вел с собой несколько когорт, которые, однако, были ими только по названию, так как большая часть людей дезертировала по совету, как говорили некоторые, Меробавда ⁵⁵, опасавшегося, чтобы лишенная охраны Галлия не подверглась опустошению с того берега Рейна. (5) Но так как подагра задержала Фригерида или, может быть, как измышляли его ненавистники, он воспользовался болезнью лишь как предлогом, для того чтобы не участвовать в жестоких сражениях, то Рихомер принял на себя с общего согласия главное командование и присоединился к Профутуру и Траяну, стоявшим близ города Салиций ⁵⁶. На небольшом расстоянии оттуда бесчисленные полчища варваров, оградив себя в виде круга множеством телег, находились как бы под защитой стен и наслаждались в полном спокойствии своей богатой добычей.

(6) И вот, в надежде на поворот к лучшему, римские вожди, готовые, если представится случай, отважиться на славное дело, внимательно наблюдали за действиями готов. Их план был таков: если готы станут передвигаться в другое место, как то бывало весьма часто, напасть на них с тыла в уверенности, что им удастся перебить множество народа и отнять большую часть добычи. (7) Сообразив это или получив об этом сведения от перебежчиков, благодаря которым ничто не сохранилось в тайне, варвары долго оставались на одном и том же месте. Они испытывали страх перед стоящей против них армией, которая, как они предполагали, была усилена еще и другими войсками. Поэтому они призвали к себе подачей обычных у них знаков рассеянные повсюду грабительские шайки, которые, получив приказ старшин (iussis optimatum acceptis) ⁵⁷, тотчас же, словно горящие зажигательные стрелы, вернулись с быстротой птиц в табор - «карраго» ⁵⁸, как они его называют, и придали пыла своим землякам для более крупных дел. (8) Теперь уже обе стороны были в боевом напряжении, которое ослабевало лишь на время. Когда вернулись те, - которые раньше покинули лагерь ввиду крайней нужды, вся масса, все еще теснившаяся в пределах табора, страшно бушевала и в диком одушевлении порывалась испытать крайние опасности, против чего не возражали и бывшие налицо главари племени (principibus gentis). Ho так как день уже склонялся к вечеру и приближавшаяся ночь заставляла их против [321] воли и к огорчению оставаться в покое, то они на досуге подкреплялись пищей, но провели ночь без сна. (9) Римляне, узнав об этом, сами не отходили ко сну: враг и его бешеные предводители наводили на них страх, как дикие звери. Исход дела представлялся сомнительным, так как римляне были гораздо малочисленное; но ввиду сознания справедливости своего дела они бесстрашно и с надеждой ждали событий. (10) Едва забрезжил следующий день, как с той и с другой стороны раздались трубные сигналы к началу боя, и варвары, произнеся по своему обычаю клятву, попытались занять холмистые места, чтобы оттуда по склонам налетать, как катящееся колесо, с большим натиском на противника. Увидев это, наши солдаты поспешили каждый к своему манипулу, становились в строй, никто не оставался в стороне и не выдвигался вперед, покидая свое место в строю. (11) И вот, когда боевые линии той и другой стороны, осторожно подвигавшиеся вперед, остановились неподвижно на месте, бойцы оглядывали друг друга, бросая злобные и ожесточенные взгляды. Римляне подняли по всей линии боевой клич, который становился все громче и громче - по-варварски он именуется «баррит» ⁵⁹, возбуждая этим свое мужество, а варвары грубыми голосами возглашали славу предков, и среди этого шума разноязычных голосов завязывались легкие схватки. (12) И уже поражая друг друга издали веррутами ⁶⁰ и другим метательным оружием, грозно двинулись враги для рукопашного боя и, сдвинув щиты в форме «черепахи» ⁶¹, сошлись нога к ноге с противником. Варвары, легкие и подвижные в строю, метали в наших огромные обожженные палицы, поражали, в грудь кинжалами сопротивлявшихся более упорно и прорвали левое крыло. Сильный отряд из резерва, стоявшего неподалёку, храбро двинувшийся на помощь, оказал поддержку тогда, когда смерть уже висела над спинами людей. (13) Битва становилась все кровопролитнее. Люди похрабрее бросались на скучившихся, их встречали мечи и летевшие отовсюду градом стрелы; там и сям преследовали бегущих, поражая мощными ударами затылки и спины, подобно тому как в других местах рассекали поджилки упавшим, которых сковывал страх. (14) Все поле битвы было покрыто телами убитых, среди них лежали полуживые, тщетно цеплявшиеся за надежду сохранить жизнь, одни пронзенные свинцом из пращи, другие - стрелой с железным наконечником; у иных были рассечены головы пополам и половины свешивались на оба плеча, являя ужасное зрелище. (15) Не истомившись еще в упорном бою, обе стороны напирали друг на друга с равными шансами; крепость тела не сдавалась, пока возбуждение поддерживало силу духа. Склонившийся к вечеру день рознял смертоубийственную брань: не соблюдая никакого порядка, все расходились, кто куда мог, и уцелевшие в унынии возвратились в свои палатки. (16) Некоторые из павших люди высших рангов (honoratis) были преданы погребению, насколько это позволили условия места и времени; хищные птицы, привычные в ту пору кормиться трупами, пожрали тела остальных, как об этом свидетельствуют и до сих пор белеющие костями поля. Известно, впрочем, что римляне, значительно уступавшие числом несметным полчищам варваров, с [322] которыми они сражались, понесли тяжелый урон, но причинили также жестокие потери варварам.

8, 1. После столь печального исхода сражения наши отошли в недалеко находившийся Маркианополь. Готы безо всякого внешнего принуждения засели в своем таборе и в течение семи дней не смели ни выйти, ни показаться оттуда. Наши войска, воспользовавшись этим удобным случаем, заперли в теснинах Гемилонта ⁶² огромные шайки других варваров, возведя высокие валы. Рассчитывали, конечно, на то, что огромные полчища этих вредоносных врагов, будучи заперты между Истром и пустынями и не находя никаких выходов, погибнут от голода, так как все жизненные припасы были свезены в укрепленные города, из которых они не попытались до сих пор ни одного осадить, при своем полном неведении в такого рода предприятиях. (2) После этого Рихомер направился в Галлию, чтобы привести оттуда вспомогательные силы, ввиду ожидаемых (qui sperabatur) ⁶³ еще более грозных военных событий. Все это случилось в год консульства Грациана в четвертый раз и Меробавда, когда время шло уже к осени ⁶⁴. Между тем Валент, узнав о печальном исходе битвы и о грабежах, послал Сатурнина ⁶⁵, бывшего в ту пору магистром конницы, на помощь Профутуру и Траяну. (4) В те же самые дни в местностях Скифии и Мезии, когда истреблено было все, что только имелось съедобного, варвары, стервенея от собственной ярости и голодовки, напрягали все усилия, чтобы прорваться. После неоднократных попыток, которые были отражены резким сопротивлением наших, засевших на высоких местах, они оказались в крайне затруднительном положении и призвали к себе гуннов и алан, соблазнив их надеждой на огромную добычу. (5) Когда об этом узнал Сатурнин, - он тогда уже прибыл и установил линию постов и пикетов (praetenturas stationesque dispunctat agrarias), он стал понемногу стягивать своих и готовился отступить; это был разумный план, так как можно было опасаться, что варвары, как прорвавшая плотину река, сметут без большого затруднения всех, заботливо охранявших подозрительные места. Когда теснины были открыты и наши войска своевременно отошли, варвары повсюду, где можно было, не встречая никакого сопротивления, обратились к новым неистовствам. Безнаказанно рассыпались они для грабежа по всей равнине Фракии, начиная от местностей, омываемых Истром, до Родопы ⁶⁶ и пролива между двумя огромными морями ⁶⁷. Повсюду совершали они убийства, кровопролития, пожары, производили всяческие насилия над свободными людьми. (7) Тут можно было видеть жалостные сцены, которые страшно было наблюдать и о которых равно ужасно повествовать: гнали бичами пораженных ужасом женщин, иных между ними беременных, которые, прежде чем разрешиться от бремени, претерпевали всяческие насилия; малые дети хватались за своих матерей, слышались стоны подростков и девиц благородного происхождения, уводимых в плен с закрученными за спиной руками. (6) За ними гнали взрослых девушек и замужних женщин с искаженными от [323] плача чертами лица, которые готовы были предупредить свое бесчестье смертью, даже самой жестокой, тут же гнали, как дикого зверя, благородного человека, который незадолго перед тем был богат и свободен, а теперь изливал свои жалобы на тебя, Фортуна, за твою жестокость и слепоту: в один миг он лишился своего имущества, милой семьи и дома, упавшего на его глазах в пепле и развалинах, а его самого ты отдала дикому победителю на растерзание или на рабство в побоях и мучениях. (9) Как дикие звери, разбившие свои клетки, варвары рассеялись на огромном пространстве и подступили к городу Дибальту ⁶⁸, где они наткнулись на Барзимера ⁶⁹, трибуна скутариев со своим отрядом, карнутами (Carnutis) ⁷⁰ и другими пешими полками, когда он разбивал свой лагерь. Это был испытанный и бывалый в боях командир. (10) Немедленно, как того требовала крайняя опасность, он приказал трубить боевой сигнал, укрепил фланги и двинулся в бой со своими храбрыми войсками. Мужественно отбивался он от неприятеля, и битва могла бы оказаться для него удачной, если бы конница, прибывавшая во все большем количестве, не одолела его, когда он уже в конец изнемог. Итак, он пал, перебив не мало варваров, потери которых, впрочем, делало незаметным их несметное множество.

[Последующие главы (11-16), содержащие рассказ о походе императора Валента к Адрианополю и о его гибели в сражении с готами под командованием Фритигерна (ср. Socr., НЕ, IV, 38), а также о попытке готов захватить Константинополь, не приводятся].