Главная   А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Э  Ю  Я  Документы
Реклама:
Ввиду большого объема комментариев их можно посмотреть здесь (открываются в новом окне)

РАШИД-АД-ДИН

СБОРНИК ЛЕТОПИСЕЙ

ДЖАМИ АТ-ТАВАРИХ

[ПОВЕСТВОВАНИЕ]

|A 210а, S 480| ОБ АБАГА-ХАНЕ, СЫНЕ ХУЛАГУ-ХАНА, СЫНА ТУЛУИ-ХАНА, СЫНА ЧИНГИЗ-ХАНА,

а оно в трех частях

Благословенное рождение его было 28 числа арам-месяца года лошади, соответствующего [месяцу] джумада-л-уля лета 631 хиджры [III 1234], на стоянке ... 174 под счастливой звездою в середине зодиака Девы, а в пятницу 5 числа шун[?]-месяца года быка, соответствующего 3-му рамазана лета 663 [19 VI 1265], он воссел на престол тоже под знаком созвездия Девы и в ночь на среду 21 числа икинди-месяца года ..., 175 соответствующего 20 176 числу месяца зи-л-хиджджэ лета 680 [1 IV 1282] скончался. Срок жизни его сорок девять лет и семь месяцев. Срок царствования семнадцать лет и четыре месяца

Часть первая. Рассказ о его благородном происхождении, подробное перечисление его жен, сыновей, дочерей и внуков, которые доныне [от него] произошли, памятка об его зятьях и родословная таблица потомков его.

Часть вторая. События, предшествовавшие его восшествию [на престол], изображение его престола, хатун, царевичей и эмиров во время его восшествия на ханский престол, летопись дел и события времени его царствования, войны, которые он вел в разное время, победы, которые ему доставались, и срок его царствования.

Часть третья. Похвальный образ жизни его и избранные качества души, прекрасные приговоры, наставления 177 и речи, которые он изволил высказать, 178 и рассказы о событиях, которые случились в его время, из тех, что не вошли в предыдущую часть и стали известны порознь из разных книг и от разных лиц.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОВЕСТВОВАНИЯ ОБ АБАГА-ХАНЕ

Рассказ о его благородном происхождении, подробное перечисление его жен, сыновей, дочерей и внуков, которые доныне [от него] произошли, памятка об его зятьях и родословная таблица его потомства

Рассказ о его благородном происхождении и подробное перечисление жен

Абага-хан – старший, лучший сын Хулагу-хана. Он появился на свет от Йисунджин-хатун из рода сулдус. У него было много жен [65] и наложниц. Олджей-хатун он взял после смерти Хулагу-хана и взял себе [также] Тукитай-хатун, которая была наложницей Хулагу-хана. Вместо Докуз-хатун он возложил [ей] на голову бугтак, и она стала хатун. Первее всех была Дорджи-хатун, а когда ее не стало, он взял Нукдан-хатун из рода татар и посадил ее на место ее. Когда она скончалась, он взял Ильтузмиш-хатун, дочь Кутлуг-Тимур-гургена, сестру Тарагай-гургена из рода конкурат и посадил на ее место. После этого он взял Падшах-хатун, дочь султана Кермана Кутб-ад-дин Мухаммед-хана и посадил ее на место своей матери Йисунджин-хатун. После этого он взял Мертей-хатун из рода конкурат, а она была сестрою Муса-гургена, сына дочери Чингиз-хана. Мать Мусы была Кутуй-хатун, и они были двоюродными. Мертей-хатун скончалась в пору Аргун-хана, и Аргун-хан возложил бугтак на Тудай-хатун, которая тоже была из рода конкурат, и посадил на ее место. После того он взял старшую Булуган-хатун, которая была родственницей Нокая-яргучи, и так как он ее крайне любил, то поставил выше Мертей и Теспинэ.

Когда Абага-хан скончался, ее взял Аргун-хан, а когда ее не стало, он [Аргун-хан] посадил на ее место Булуган-хатун. 179 |A 210b, S 479| Следующей женой [Абага-хана] была Теспинэ, дочь трапезундского государя. 180

Из числа его наложниц одной была Каймиш-эгэчи, другой Кокей, мать Туганчук, жены эмира Новруза, затем Булгачин-эгэчи, затем Булучин-эгэчи, затем Ширин-эгэчи, которая после того стала женою эмира Фулада. Затем Алтай-эгэчи и многие другие, имена которых неизвестны.

Памятка о сыновьях, дочерях и зятьях Абага-хана, сына Хулагу-хана

У Абага-хана было два сына, которые оба стали государями. Аргун-хан, его мать была Каймиш-хатун, после брата его отца он стал ханом века, и Гейхату-хан, который стал государем после него, а мать его была Нукдан-хатун. Подробное перечисление детей и внуков каждого будет приведено в отдельности в повествовании о них.

Дочерей же у Абага-хана было семь, как подробно следует ниже. Первая Йол-Кутлуг. Мать этой Йол-Кутлуг и Тогай была Тудай-хатун и эту Йол-Кутлуг отдали за Ильчидэя-кошчи, а после него за Ильбас-миша. Она умерла в Говбари. 181Вторая, Тогай, ее [он] отдал за эмира Доладая-эюдэчи. 181 Третья, Меликэ, 182 ее он отдал за Тугана, сына Нокая-яргучи из рода баяут. Четвертая, Туганчук 183 – ее отдали за эмира Новруза, сына Аргун-аги из рода ойрат. 184 Пятая, Иль-Кутлуг, мать ее была 185 Булучин-эгэчи, ее отдали за Гурбатай-гургена из рода хушин. Шестая, Олджейтей, ее мать была тоже Булучин, отдали ее сыну Давида мелика Гурджистана. Седьмая, Бучин, мать ее была Мертей-хатун. [66]

|A 211а, S 482| ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОВЕСТВОВАНИЯ ОБ АБАГА-ХАНЕ

События предшествовавшие его восшествию [на престол], жены, царевичи, эмиры во время его восшествия на ханский престол, летопись дел и события времени его царствования, повеления, которые он изрек в разное время, войны которые он вел, и победы, которые ему доставались, срок и время его царствования и жизни после кончины его отца

События, предшествовавшие его восшествию на ханский престол

Когда Хулагу-хан скончался, они, согласно своему обычаю, преградили дороги и отдали приказ, чтобы ни одно живое существо не передавало бы [об этом], и тотчас послали гонца к Абага-хану в Хорасан, так как он был старшим сыном и наследником [престола], а также вызвали Аргун-агу, который находился на должности везира и находился при Абага-хане. В то время Абага-хан был на зимовке в Мазандеране, а Юшумут – в областях Дербента и Аррана, которые ему принадлежали. На восьмой день после смерти отца [Юшумут] прибыл. Разузнав о настроениях эмиров, он тщательно рассмотрел и обдумал обстоятельства дел. Так как он понял, что ничего не удастся, то после двух дней пребывания вернулся назад. В году хукер, соответствующем 19 джумада-л-уля 663 г. х., Абага-хан расположился ставкой на [реке] Чагату. К прибытию все приближенные и эмиры вышли навстречу. Так как Элькэ-нойон был эмиром ставок и на службе ильхана долгое время шел стезею приверженности и усердного служения, то он подал Абага-хану ош и вино и наедине изложил [ему] обстоятельства [печального] события. После выполнения обрядов оплакивания, все жены, царевичи и зятья собрались и устроили совещание относительно его восшествия на престол. В ту эпоху было много давнишних старших эмиров: Элькэ-нойон, Сунджак-нойон, Сонтай-нойон, Самагар-нойон, Шиктур-нойон, Аргун-ага и другие, перечисление которых затянулось бы. Из них Шиктур-нойон, которому Хулагу-хан передал свою последнюю волю и поручил билики, и Сунджак-ага раньше других эмиров засвидетельствовали права Абага-хана на наследование престола и заместительство, а он отказывался и препоручал другим братьям. Братья единодушно преклонили колено, что мы-де, рабы, а тебя считаем заместителем отца. Абага-хан сказал: «Кубилай-каан старший брат, каким образом без его соизволения можно воссесть [на престол]». Царевичи и эмиры сказали: «При наличии тебя, являющегося старшим братом всех царевичей и ведающим давние обычаи, правила, законы и добрые предания и [которого] Хулагу-хан при жизни своей сделал престолонаследником, как может сесть другой». И все без лицемерия согласились. В пятницу 5 числа шун[?]-месяца года хукер, который был годом быка, соответствующего 3 рамазана лета 663 [19 VI 1265], по выбору ходжи Насир-ад-дина Туси, ‛да смилуется над ним господь’, под знаком созвездия Девы, Абага-хана посадили на царский престол у Чаган-наура в области Перахан и выполнили все обряды, 186 которые на этот счет установлены. 187 [67]

|A 211b, S 481| Рассказ об устройстве Абага-ханом нужд владений и об управлении делами царства

Абага-хан, после восшествия на ханский престол, раздарил женам, царевичам и эмирам безмерные богатства деньгами, драгоценностями и дорогими одеждами, так что польза от этого получилась для всех воинов. После соблюдения обычаев пиршества и поздравления с восшествием на престол он обратился к управлению и устройству важных дел и нужд улуса и войска. Хотя он и был обладателем венца и престола, но до прибытия гонцов от его величества Кубилай-каана и присылки ярлыка на его имя он восседал на стуле и правил. Во-первых, он приказал, чтобы все законы, которые установил Хулагу-хан, и указы, которые он по разным поводам издал, соблюдались и исполнялись бы твердо и были охраняемы и защищаемы от порчи переиначивания и замены. Сильные чтобы не насиловали и не обижали слабых, и все народы чтили бы обычаи и правила отцов и дедов. Через неделю отправили во все владения царскую грамоту, в которой содержалась радостная весть о благословенном восшествии на престол. Султанов, меликов, эмиров, хакимов и челобитчиков, которые присутствовали, по достижении [ими] предмета желания, вернули обратно. Прежде [всего] он послал своего брата Юшумута в Дербент, Ширван и Муган до Алтана, чтобы он охранял те пределы от врага, а другого брата Тубшина он тоже назначил с полночисленным войском в Хорасан и Мазандеран до берегов Амуйе. Битикчия Тугу, сына Элькэ-нойона, и Тудауна, брата Сунджак-нойона, который был дедом эмира Чобана, он послал ко двору мелика в Рум, а когда с ними приключилось происшествие, он отправил 188 вместо них Самагара |A 212а, S 484| и Кехюркея. Дурабай-нойона он назначил в Диярбекр и Диярраби’а, которая граничит с Сирией. Грузию он вверил Ширемуну, сыну Чурмагуна. Владения инджу он препоручил Алтачу-аге. Владения Багдад и Фарс он отдал Сунджак-аге. Аргун-агу, который заведывал откупами во владениях, он по-прежнему утвердил [в должности]. Должность везира он на прежнем основании пожаловал счастливому сахибу Шамс-ад-дину Мухаммеду Джувейни. Столицу Тебриз он установил местом царского пребывания. Летним становищем он избрал Аладаг и Сияхкух, а зимним становищем Арран и Багдад, а иногда Чагату. Сахиба Ала-ад-дина Ата-мелика он назначил наибом эмира Сунджак-аги в Багдаде, а должность везира в Хорасане он пожаловал ходже Изз-ад-дину Тахиру, а после него его сыну ходже Ваджих-ад-дину. Владением Фарс правил Абу-Бекр как потомок атабека, а управлял откупами его [Фарса] Шамс-ад-дин Тазику, а Керман он вверил Туркан-хатун, Тебриз – малику Садр-ад-дину, Диярбекр – Джелаль-ад-дину Тариру и мелику Рази-ад-дину Баба, Исфаган и большую часть областей Ирак-и Аджама – ходже Беха-ад-дину Мухаммеду, сыну сахиб-дивана Шамс-ад-дина, Казвин и некоторую часть Ирака – мелику Ифтихар-ад-дину Казвини, Диярраби’а – мелику Музаффар-Фахр-ад-дину Кара-Арслану, владение Нимруз – мелику Шамс-ад-дину Курту, Грузию – Давиду и сыну его Садуну. 189 Около сотни почтенным ученым из учеников учителя рода человеческого, ходжи Насир-ад-дина Туси ‛да смилуется над ним господь’, которые состояли при дворе, он уделил из общего вознаграждения. В тот год он зимовал в Мазандеранских краях и весною лета 663 [1265] возвратился в стольный город Тебриз. Аминь. [68]

Рассказ о битве войска Абага-хана с Нокаем и Беркеем, их поражении и обращении в бегство

В начале века Абага-хана толпа противников и завистников покушалась на эти края, и в другой раз Нокай со стороны Дербента двинулся с полным войском отомстить за кровь Тутара. Дозорные известили об его прибытии, и царевич Юшумут 4 числа алтынч-месяца года быка, соответствующего 3 шавваля лета [6]63 [19 VII 1265], согласно указу воссел [на коня], чтобы отразить Нокая. Он перешел через реку Куру и близ Чаганморена, который называют Аксу, обеим ратям случилось встретиться. С обеих сторон построили ряды и завязали бой. Многие с обеих сторон были убиты, а Куту-Бука, отец Тогачар-аги, в этой битве совершал удалые подвиги, пока не был убит. Нокаю тоже стрела попала в глаз, и рать его обратилась в бегство и дошла до Ширзана. Абага-хан переправился через реку Куру, а с той стороны подоспел Беркей с тремя стами тысяч всадников. Абага-хан с войском опять перешел на этот берег реки и приказал, чтобы прервали переправы. Обе стороны на обоих берегах реки Куры построили лагери кольцом 190 и стали стрелять друг в друга стрелами. Беркей пробыл четырнадцать дней на берегу реки, и так как переправиться было невозможно, он двинулся в Тифлис, чтобы там перейти через реку. По пути он занемог и скончался. Гроб с ним отправили в Батуеву [столицу] Сарай и похоронили.

В 664 году [1265/66] Абага-хан приказал, чтобы по ту сторону реки Куры от Далан-наура до степи Курдаман, смежной с рекой Курой, построили вал 191 и вырыли глубокие рвы. На защиту их назначили отряд монголов и мусульман, и с обеих сторон стали ходить туда и обратно караваны.

Когда Абага-хан покончил с дербентским делом, он там отпустил Менгу-Тимура с Самагар-нойоном и Олджей-хатун и зимою лета [66]5 [1266/67] предпринял путешествие в Хорасан и зимовал в Мазандеране и Гургане. Аминь.

Рассказ о приезде Мас’уд-бека на служение к Абага-хану и о прибытии Кутуй-хатун и обоза 192 Хулагу-хана, которые оставались там

В помянутую зиму везир Мас’уд-бек, сын Махмуда Ялавача, прибыл гонцом от Кайду и Борака и просил учинить расчет по их владениям инджу. Когда он прибыл на служение к Абага-хану, то, облачившись, … 193 кафтан Чингиз-хана, сел выше всех эмиров, кроме Элькэ-нойона. Было приказано, чтобы счастливый ходжа Шамс-ад-дин Алякани в неделю покончил бы и передал расчет. Так как [Мас’уд-бек] прибыл не с чистой душой, то он торопился с возвращением. Через неделю он с оказанием почета и благоволения получил разрешение отбыть и уехал. Через день получилось известие о прибытии к берегу Джейхуна вражеской рати. Абага-хан понял, что Мас’уд-бек схитрил и приезжал лазутчиком Борака. |A 212b, S 483| Тотчас же он отправил вслед за ним гонцов, чтобы вернуть его обратно. Тот сам предусмотрел и на каждой остановке держал наготове подставу. 194 [69] Гонцы доехали до берега Джейхуна, их прибытие и его переправа [на тот берег] совпали [в одно время]. [Гонцы] вернулись. Абага-хан отправился в Хорасан, доехал до Серахса и зазимовал в Мазандеране и в тех краях. Пришло известие о приближении обоза Хулагу-хана. Он выехал ему навстречу и около Кябудджамэ прибыли Кутуй-хатун с двумя сыновьями Текшином и Текудером, сыновья Джумукура – Джушкаб и Киншу, сын Тарагая – Байду и Йисунджин-хатун, мать Абага-хана. Рассказ о них таков. Когда Хулагу-хан устремился в Иранскую землю, он оставил свой обоз у Менгу-каана. Во время усобицы с Арик-Бокэем его [т.е. обоз] сопровождал Джумукур. Когда он был разбит в битве с Алгу и направился на служение к каану, Джумукур, извиняясь болезнью и лечением, отстал и остановился в тех краях. Когда весть [об этом] дошла до Хулагу-хана, он в [6]62 году [1264] послал Абатай-нойона с требованием Джумукура и обоза. Так как Джумукур был немощен, то он по пути скончался. Абатай-нойон оставил их около Самарканда, возвратился к Хулагу-хану и доложил об обстоятельствах. [Хулагу-хан] его обвинил, дал ему восемьдесят палочных ударов и сказал: «Чтобы его сохранить, ты действовал плохо, а в еде, питье и в общении с женами излишествовал». Между тем в упомянутое время некий индиец проводил их, вывел на верный путь, переправил через реку Амуйе и 19 числа месяца джумада-л-уля лета 666 [7 II 1268] доставил их в окрестностях Кябудджамэ на служение [Абага-хану]. Абага-хан его обласкал и сделал тарханом, а Кутуй-хатун, услышав в Бадахшанском краю весть о событии с Хулагу-ханом, так плакала, что глаза ее ослепли. Абага-хан по прибытии их стал радостен сердцем и весел, благословил их приход и обогатил [их] имуществом и утварью. Из ставки Кутуй-хатун на служение к Хулагу-хану еще раньше прибыла наложница по имени Арыкан. Из добычи, которая приобреталась, ей передавали долю Кутуй-хатун, [и] она собрала множество драгоценного имущества. Когда Кутуй-хатун приехала в ставку, она потребовала его по статьям [и] нашла в порядке. Абага-хан дал им для прокорма 195 [местности] в областях Диярбекр и Маяфарикин и несколько других местностей, а оттуда ежегодно доставалось около ста тысяч червонных динаров. Иногда [Абага-хан] в знак попечения всячески заботился о них. Между тем весною он вернулся из Хорасана и другую зиму перезимовал на [реке] Чагату, а летом отправился в Аладаг и Сияхкух. Следующей зимой он был в Арране, а летом, что было в 668 году [1270], воссел [на коня] на войну с Бораком.

Рассказ о прибытии Борака из Мавераннахра в Хорасан, сражении его с войском Абага-хана, его поражении и обращении в бегство

Когда Борак свергнул Мубарекшаха и покорил Чагатаев улус, то встал на путь притеснения и насилия. Кайду удерживал его от такого образа действий и по этой причине между ними приключились разногласия. В то время воеводой Туркестана был некий Мугултай. От имени каана Борак послал эмира Бикмиша, чтобы он сел на его место. Мугултай отправился к его величеству каану и доложил |A 213а, S 486| обстоятельства. Каан послал старшего эмира по имени Коничи с шестью тысячами всадников, чтобы он убил Бикмиша и стал воеводой. Борак отправил эмира с тридцатью тысячами человек, 196 чтобы его отразить. [70] Коничи, когда понял, что не сможет устоять, вернулся в Хитай. Войско Борака разграбило Хотан. Когда Борак достиг полного могущества, он задумал поход на Кайду и Менгу-Тимура, а Мас’уд-бек указал им на случаи проявления насилия с его [Борака] стороны и подстрекал их на войну [с ним]. В конце концов обеим ратям случилось сойтись на берегу реки Сейхун, и Борак, устроив засаду, хитростью разбил рать Кайду и Кипчака, многих из нее убил и захватил в полон и получил обильную добычу. Он стал заносчив, осмелел, и надменность и высокомерие его выросли.

Когда весть о поражении Кайду и Кипчака дошла до Менгу-Тимура, он разгневался и послал в помощь Кайду своего дядю Беркечера с пятьюдесятью тысячами всадников. Этот снова собрал рассеявшиеся дружины, и они дали бой Бораку, разбили его и с войском обратили в бегство. Множество из его [Борака] войска было убито и ранено. Злосчастный Борак добрался до областей Мавераннахра, снова собрал разбежавшихся [бойцов своего] войска и держал совет с военачальниками, что-де при существовании этих людей, которые на нас нападают, царство за нами не удержится. Самое лучшее сейчас – разорить грабежом эти цветущие края, и начнем с Самарканда. Военачальникам эта речь пришлась очень по душе.

Когда Кайду, Кипчак и Беркечер проведали об этом обстоятельстве, они учинили совещание о том, чтобы пуститься вслед за ним и прогнать его из тех областей. Кайду сказал: «Когда он получит известие в таком смысле, то произведет разрушение раньше и больше. Будет более подходяще, ежели мы отправим гонца, станем его увещевать и будем просить мира». Кипчак сказал: «Между нами была крепкая дружба. Если будет дозволено, я отправлюсь и соблазню его льстивыми и сладкими речами». Так как они знали красноречие и витийство Кипчака, то послали его в Самарканд с двумя сотнями отборных всадников. Он остановился в Согде и отправил одного всадника к Бораку с извещением о своем прибытии и искал мира и единения.

Когда весть дошла до Борака, он призадумался на час и сказал эмирам: «Неведомо, что за война таится за этим миром», – а гонцу сказал: «Справься за меня о здоровье Кипчака, да скажи, чтобы как можно скорее приезжал. Светом его присутствия мы просветим узревшие обиду очи». Он приказал великолепно убрать место приема, а воинам, вооружившись, выстроиться перед дворцом, и величаво, по обычаю царей, он воссел на престол. Когда Кипчак прибыл, Борак сошел с престола и встретил его с почетом и уважением. Они обняли друг друга, и Борак, взявши за руку Кипчака, провел его на престол и обменялся с ним чашами. Борак милостиво расспросил его о здоровье и сказал: «Что может быть приятней встречи с друзьями, родными, единомышленниками и дорогими людьми?». Кипчак завел речь о примирении, единении и родстве. Борак промолвил: «Ты говоришь прекрасно. Мне тоже иногда приходила на ум необходимость уважения к этим понятиям. Я стыжусь своего положения, потому что мы все двоюродные братья друг другу. Славные отцы наши завоевали мир мечом и завещали нам. Почему мы теперь в согласии друг с другом не пользуемся благами мира, почему между нами должен быть этот раздор и усобица. Прочие царевичи из наших родичей владеют великими городами и цветущими пастбищами, кроме меня, который имеет вот этот малый улус. Кайду и Менгу-Тимур восстали на меня из-за этого владения и гонят меня, печального и смущенного, по свету». Кипчак похвалил его и сказал: «Добрые слова ты молвил, однако еще лучше, [71] если мы не будем поминать минувшее, устроим сообща курултай, очистим грудь от давней вражды, оставим упорство и упрямство и заключим друг с другом договор, что при всех обстоятельствах будем согласны и будем помогать друг другу». Так как Борак был расстроен долгой сумятицей, он дал согласие на мир. Через неделю Кипчак с разрешения вернулся обратно. Кайду и Беркечеру примирение с Бораком тоже показалось подходящим, и они похвалили Кипчака. Весною 667 года [1269] все эти царевичи собрались на луговьях Таласа |A 213b, S 485| и Кенджека и после недели пирования, на восьмой день, держали совет. Сначала говорил Кайду: «Славный дед наш Чингиз-хан завоевал мир благоразумием, рассудительностью и ударами меча и стрел и предоставил [его], устроив и приуготовив, для своего рода. И вот по отцам мы все родные друг другу. Прочие же царевичи – наши старшие и младшие братья и между ними совсем нет разногласия и распри. Отчего же им быть между нами?». Борак сказал: «Да, положение таково, однако ведь и я тоже плод того древа. Для меня тоже должны быть назначены юрт и средства для жизни. Чагатай и Угедей были сыновьями Чингиз-хана. В память о каане Угедее остался Кайду, а о Чагатае – я, а о Джучи, который был их старшим братом, – Беркечер и Менгу-Тимур, а о Тулуе, который был младшим братом – Кубилай-каан. Сейчас он захватил восточные страны Хитай и Мачин, размеры которых ведает великий господь. Западные страны от реки Амуйе до Сирии и Мисра захватил, как отцовский удел, 197 Абага-хан и его братья, а между этими обоими улусами [лежат] области Туркестан и Кипчакбаши, которые в пределах вашего владения. И все-таки вы сообща восстали на меня. Сколько я ни задумываюсь, я не считаю себя свершившим преступление». Они сказали: «Право на твоей стороне. Решение таково: не будем впредь поминать минувшего, поделим справедливо летние и зимние стойбища и поселимся в горах и степях, потому что эта область крайне опустошена и невозделана». Они постановили, чтобы две трети Мавераннахра [принадлежали] Бораку, а одной третью ведали Кайду и Менгу-Тимур. Представив это Менгу-Тимуру, они покончили, посоветовавшись, с ним. Совещание их закончилось тем, что весною Борак переправится через реку Амуйе, поведет войско в Иранскую землю и захватит некоторые владения Абага-хана, чтобы приумножились пастбища, земли и стада его дружин. Борак сказал: «Ежели сердца ваши согласны с этими словами, то на этом и заключим договор». По обряду и обычаю своему они скушали золота 198 и условились, что впредь будут селиться в горах и степях и не будут бродить вокруг городов, не будут выгонять животных на нивы и предъявлять ра’иятам несправедливые требования. С этим решением они разошлись, и каждый отправился в свой юрт.

Борак некоторое время соблюдал договор и послал Ма’суд-бека по владениям согласно указанию царевичей, чтобы снискать расположение ра’иятов и снова привести земли в благоустроенное и возделанное состояние. Он собрал разбежавшихся ра’иятов, Мавераннахр [благодаря] его прекрасным способностям стал процветать, и пошло как было вначале. Но Борак опять протянул руку насилия и обратился к народу с разного рода требованиями и поборами. Он угнал весь скот Мавераннахра и силою отобрал пожитки и имущество людей, чтобы свершить поход в Иран. Мас’уд-бек сказал: «Предприятие такого дела нельзя [72] одобрить, потому что, ежели та область не будет завоевана, возврат в эти края неосуществим». И Борак отбросил этот замысел.

Абага-хан в 666 году [1267/68] занимался распространением справедливости и правосудия в Иранских владениях и царевич Негудер-огул сын Муджи Яя, 199 сына Чагатая, неотлучно находился при нем с десятью тысячами всадников и Абага-хан любил его и почитал. Борак отправил на служение к Абага-хану нескольких гонцов и через них для Негудер-огула также послал дары и, между прочим, такую стрелу, которую монголы называют туганэ. Когда они передавали [ее] ему, то очень тонко подали знак о том, что в ней кое-что приуготовили. Наедине он ее расколол и внутри нее нашел письмо такого содержания: «Да ведает Негудер-ага, что я собрал полночисленное войско и иду на владения Абага-хана. Надеюсь, что когда он поднимется, чтобы отразить меня, ты не пойдешь вместе с ним и сделаешь так, что у него не будет мочи сойтись и сразиться с нами, дабы мы каким угодно путем захватили его владения». Когда Негудер ознакомился с содержанием письма, он попросил позволения отправиться домой в Грузию. Получив разрешение, он поехал туда и сообщил своим эмирам эту тайну. Изо дня в день из Хорасана прибывали гонцы и доносили о делах Борака.

По важным делам, которые относились к войску и улусу, Абага-хан вызывал Негудер-огула на совет. По этому случаю он несколько раз посылал гонцов с приглашением его. Каждый раз [Негудер-огул] под |A 214а, S 488| каким-нибудь предлогом [извинялся], а эмирам своим говорил: «Я имею намерение через Дербент соединиться с Бораком», – и немедля он устремился в ту сторону. Ширемун-нойон, который находился в тех краях, тронулся вслед за ним и выдвинул вперед Алинака, а за ним пошел с другим войском Абатай-нойон. Обеим ратям случилось встретиться на одном холме. Негудер без боя обратился в бегство и пустился в путь на Дербент. Не зная, как себе помочь, он направил бразды в горы Грузии, вошел в лес и заблудился. Грузинские эмиры оцепили лес кругом, и царь Давид послал ему известие, что выхода-де из этого леса нет, поверни назад и не огорчайся. По его указанию он вышел из лесу и Ширемун-нойон настиг его с ратью и многих из его войска убил, а частью захватил в полон. В конце концов в месяце рамазане лета 668 [IV-V 1270] Негудера привели в полное изнеможение и в месяце раби’-ал-авваль того же года он с женами и детьми прибыл на служение к Абага-хану. Государь из совершенной милости даровал ему жизнь, а шестерых эмиров, бывших поверенными его тайны, предал казни. Войско его он разверстал по сотням и десяткам и приставил к нему [Негудеру] стражу из пятидесяти человек монголов, и, говорят, он был заключен в Дарья-и Кабудан. Через год, когда [Абага-хан] разбил Борака, он был освобожден и стал бывать в ставке [Абага-хана], пока не скончался.

А Борак из спеси и отваги послал весть Тубшин-огулу: «Обеими-де сторонами правят законы родства. Луга Бадгиса были пастбищами отцов и дедов наших до Газни и берегов реки Синда. Ты должен очистить Бадгис, дабы там расположились мои соплеменники». 200 Тубшин ответил: «Эти владения принадлежат моему старшему брату Абага-хану, который есть хан Иранской земли, и он пожаловал их мне. Борак-аге не должно говорить необдуманных и несвязных речей и соблюдать свое место». Он отправил гонца к Абага-хану и оповестил об этом деле. [73] Абага-хан на это ответил: «Это владение перешло ко мне по завещанию моего славного отца и составляет наш инджу. Ныне мы держим его мечом. Если Борак пойдет на нас, то мы тоже в силах его отразить, а если он ступит на путь согласия и мира, мы тоже последуем по стезе родственного единения». Когда Борак услышал такие вести, он вскипел, приказал собраться войскам и в полной готовности устремился в Хорасан.

Во время переправы через Джейхун он послал гонца к Кайду и в силу прежнего договора просил помощи. Кайду после совещания с эмирами Кипчак-огулом, сыном Кадана, сына Угедея, и Чапат-огулом, сыном Хуку, сына Гуюк-хана, сына Угедея, обоих с собственными их дружинами отправил [к Бораку] и сказал: «Когда Борак перейдет реку, то Тубшин-огул во что бы то ни стало поспешит на бой с ним. В таком случае вы найдите предлог и возвращайтесь обратно, ибо Абага-хан, чтобы отразить Борака, придет вскоре с такой ратью, против которой бессильна устоять гора».

Когда они прибыли к Бораку, то совещались наедине. К ним присоединился мелик Шамс-ад-дин Курт, и еще в десять раз больше подзадорил их к тому, что они задумали. Борак приказал, чтобы из других владений, принадлежащих Кубилай-каану и Абага-хану, угнали весь скот, да так, чтобы не упустили даже рабочих волов. Через реку Амуйе соорудили переправу, [Борак] оставил за себя в Кеше и Нахшебе своего сына Бек-Тимура с десятью тысячами всадников и перешел через реку. Когда он добрался до Меручака в месяцах лета 668 [1269/70], царевич Тубшин поджидал его прихода со своими эмирами. Сообща с Аргун-агой направились на бой с Бораком. Был [у них] некий тысячник по имени Сечекту, [который] отроду находился в зависимости от Кипчака. Когда он услышал, что прибыл Кипчак, он переметнулся, присоединился к Бораку и сказал: «Род 201 мой [принадлежит] Кипчаку». Его привели к нему [Кипчаку], и он по обычаю оказания уважения преподнес [ему] отборных арабских коней. Между тем Тубшин-огул ушел в Мазандеран и послал к его высочеству Абага-хану гонцов с вестью о приходе Борака, а Аргун-ага занялся устройством войска, и они стали поджидать прибытия знамен Абага-хана.

А на той стороне Кипчак приказал Сечекту, чтобы он преподнес Бораку несколько коней. На другой день в стане Борака эмир |A 214b, S 487| Джалаиртай сказал Кипчаку: «Борак пришел с несколькими тысячами войска, чтобы ради тебя разить мечом». Кипчак сказал: «Говори учтиво, что случилось». Тот ответил: «Хотя Сечекту зависит от тебя, однако зачем он столько времени не являлся. Ныне он прибег к могуществу Борака, а добрых коней, которые достойны Борака, забрал ты, а то, что тебя достойно, ты приказал поднести Бораку». Кипчак сказал: «Кто ты такой, что разговариваешь со мной запанибрата?».

Он ответил: «Я не слуга тебе, что ты меня спрашиваешь, кто я таков. Я слуга царю Бораку». Кипчак сказал: «Когда это карачу смел отвечать и спрашивать с члена дома 202 Чингизханова. Ты что же, собака, мне неучтиво отвечаешь?». Тот сказал: «Если я собака, то из Бораковых, а не из твоих. Знай честь, да свое место». Кипчак разгорячился и вскричал: «Ты мне дерзишь, я тебя надвое разрублю и ничего мне Борак-ага не скажет за тебя». Джалаиртай схватился рукою за кинжал и сказал: «Коли ты меня саблей, я тебе живот распорю кинжалом». [74]

Кипчак очень оскорбился, но Бораку ничего не сказал. [Кипчак] понял, что тот стоит за Джалаиртая. Очень разгневанный и оскорбленный он вышел вон. От [места] пониже Меручакского моста, где стоял стан Борака, до становища Кипчака было около трех фарсангов. Кипчак отправился домой и рассказал о случившемся своим эмирам, и все они разозлились. Вечером он с отрядом приближенных поднялся якобы на охоту. Полагая, как бы Борак не покусился после его ухода на его обоз, он покинул там свой дом и уехал с двумя тысячами всадников. Жена же его по имени … 203 ночью послала к Бораку человека, что Кипчак-де из-за обиды на Джалаиртая ушел со своими войсками и неизвестно в какую сторону он подался. Борак этим обстоятельством опечалился, а люди его перепугались и призадумались, как бы, не дай бог, [Кипчак] не учинил им резню. Борак приказал собраться войскам и рано поутру отдал распоряжение своим братьям Му’мину, Ясару и Абачи-битикчию, чтобы они как можно скорее поспешили вслед за ним [Кипчаком] и когда они его настигнут, и он после увещевания вернется добром, тогда ладно, если же нет, задержали бы его каким ни есть способом, пока не подоспеет Джалаиртай, который пойдет вслед с тремя тысячами всадников, и не приведет его силой. Они все трое пустились в путь, и вслед за ними Джалаиртай с тремя тысячами всадников так, что между ними было не более фарсанга [расстояния]. Кипчак в ту ночь промчался десять фарсангов. Рано утром он спешился и пустил лошадей на траву. Поевши, он [снова] сел на коня и, в тревоге, ожидая войско Борака, сказал: «Коли мы будем спешить, лошади падут. Нужно итти медленно, потихоньку». На другой день близ Мерва их нагнали и послали к ним человека, что мы-де прибыли от Борака, остановитесь на миг, пока мы не передадим вам его слова, а там – как он [Кипчак] сам знает. [Кипчак] послал обратно известие: «У меня на Борака да на вас никакой обиды нет, [а] слов карачу стерпеть я не мог. Я как пришел с ратью своей, так и ухожу обратно и иду к Кайду-аге. Вы не трудитесь, возвращайтесь-ка назад, потому, что я все равно уйду». В это время подоспели Му’мин, Ясар и Абачи. Они обняли друг друга, заплакали и сказали: «Борак-ага нас послал [сказать], что Кайду прислал тебя и Чапата мне на подмогу, а ты, не услышав от меня ни одного слова, которое причинило бы обиду сердцу, вел речи с Джалаиртаем, и разгневавшись, не выслушав моего ответа, уехал, а я на завтра собирался его наказать. Я слышал, что ты ушел разобидевшись. Дабы я с Джалаиртая взыскал, как ты пожелаешь, нужно тебе вернуться обратно». Кипчак ответил: «Я не ребенок, чтобы меня провести красным словцом. Я пришел в силу ярлыка Кайду, а раз вы меня не захотели, то я и ухожу домой. Ставку и челядинцев я оставил там, пошлите их с миром вслед за мной, а если нет, то я взамен захвачу ваши ставки и [ваших] челядинцев». Когда они поняли, что он не вернется, они сказали: «Ну, раз ты уходишь, так у нас есть вино, поднесем тебе чару, да и повернем назад». Кипчак сказал: «Вино пьют в час беззаботный, а за вами без сомнения идет войско. Вы хотите занять меня вином, пока войско не подоспеет. Поворачивайте-ка лучше назад, а то я вас заберу с собою. Ежели даже все Бораково войско за мной погонится, меня оно не сумеет вернуть». Так |A 215а| как он заговорил строго, они подумали: «Не нужно, чтобы появлялось войско и он захватил нас в полон». На этом они закончили речи и вернулись обратно. Кипчак помчался как можно скорее и въехал в холмистые степи 204 [реки] Амуйе. В пору вечернего намаза Джалаиртай дошел [75] до Му’мина и Ясара, и они рассказали обстоятельства. Он захотел двинуться вслед, но они сказали: «Кипчак вошел в чул, если ты даже |S 490| и настигнешь его, все равно ничего не сделаешь». [Но] он ради чести последовал [за Кипчаком], и они тоже согласились. Когда они добрались до края холмистой степи, он уже ушел, а их войско было непригодно. Вместе они повернули обратно, явились к Бораку и рассказали, как было дело. Борак челядинцев его отпустил с миром. Кипчак, когда [об этом] услышал, [тоже] людей их не тронул, однако захватил сыновей Ма’суд-бека, обижал их и беспокоил, и послал сообщение Абага-хану с известием о своем возвращении. После этого между Абага-ханом и Кайду установились обычаи дружбы, и они называли друг друга уртаками.

Когда Кипчак дошел до пределов Бухары, Бек-Тимур-огул сын Борака, прислал ему известие из Кеша и Нахшеба: «Я-де хочу глаза мои просветить свиданием с тобою». Но Кипчак не оказал внимания и проехал [дальше]. Когда он прибыл к Кайду, тот обрадовался и обласкал его.

После ухода Кипчака Борак держал Чапата под присмотром, а он поджидал удобного случая, пока Борак не отправился в Герат. [Тогда] он тоже со своей ратью бежал. Через два дня Борак получил уведомление [об этом] и устроил совещание со своими эмирами. Они сказали: «Мы пришли в Хорасан на войну и пока еще не встречались с врагом. Ежели мы двинемся вслед за ним [Чапатом] и ежели пошлем войско, то он [все равно] не вернется. Он непременно остановится для битвы, с обеих сторон войска будут побиты, и у нас с Кайду произойдет неприязнь. Кипчак и Чапат ушли своевольно. Отправим к Кайду гонца, что ты-де их прислал к нам, чтобы они поддержали нас во время битвы с врагом. Мы еще не добрались до врага, а они указу твоему изменили и своевольно ушли. Кайду прикажет с них взыскать». В таком смысле они отправили гонцов.

Когда Чапат дошел до пределов Бухары, 205 он на несколько дней расположился на берегу реки Херамкан. 206 Бухарские эмиры с Тазик-агой отправились к Бек-Тимур-огулу и оповестили его о приходе Чапата. Бек-Тимур-огул сказал Тазик-аге: «И ты с пятью сотнями славных всадников не сумел его отразить?» – Тот ответил: «Чапат из дома [Чингизханова], а я карачу, как мне было с ним сражаться». Бек-Тимур воссел [на коня] и мигом помчался на Чапата. Тот бежал с десятью человеками и разрушил мост на [реке] Херамкан. Остальное войско его было побито. Войско Бек-Тимура преследовало его тридцать фарсангов, но не догнало.

Борак не счел [дурным] предзнаменованием бегство Кипчака и Чапата. Он поделил луговья между войском и приказал не ездить на лошадях, держать [их] в покое, чтобы они потучнели, а воинов занимать пиршествами и увеселениями, дабы они набрались сил, а ездили бы [только] на быках да на ослах. Йисуру он дал для пастбища Бадгис Гератский, а Маргаула, который был опорой и прибежищем того войска, поставил с ратью на дороге в Нишапур и Туе, чтобы он был его передовым отрядом в походе на Ирак, так как он был воякой и знал дороги. Сам он расположился в Таликане. В понедельник 26 числа месяца рамазана лета [6]68 [19 V 1270] войско Борака напало на Нишапур, произвело резню и грабеж и на другой день ушло. Борак назначил одного эмира для резни и ограбления [жителей] Герата. Кутлуг-Тимур сказал: [76] «Такое дело далеко от правильного образа действия, потому что мелик Шамс-ад-дин Курт, который там правит, по этому поводу восстанет и по его жалобе вельможи Иранской земли станут нами гнушаться. Я сначала пойду и приведу его [сюда]».

Борак одобрил и послал его с пятью сотнями всадников с вызовом его [Шамс-ад-дина]. Когда он подъехал к Герату, Шамс-ад-дин Бабари 207 вышел навстречу с угощением и подношением. 208 Кутлуг-Тимур поехал в замок Хайсар мелика Шамс-ад-дина Курта и представил поручение Борака: «Мы-де пришли и захватили Хорасан и замышляем итти на Ирак, Азербайджан и Багдад. Ежели ты поднимешься нам на служение, то несомненно будешь окинут взором благосклонности и мы пожалуем тебе все Хорасанские владения». Мелик промолвил: «Слушаю и повинуюсь». Через два дня он отправился в сопровождении Кутлуг-Тимура и прибыл к Бораку. Он увидел преисполненное злобою войско. Все |A 215b| речи их [воинов] [были] дерзки, смелы и возбуждены резней и грабежом и [предстоящим] нападением на Тебриз и Багдад. Он ужаснулся их страшному виду. Борак пожаловал его разными особыми милостями и сказал: «Хорасанские владения я закрепил за тобой, а то, что я потом завоюю, я также вверю тебе». Тотчас же [Борак] спросил у него: «Кто в Хорасане богатые люди?». Мелик Шамс-ад-дин Курт был очень ловкий и смышленый и понял, что этот замысел причинит гибель могуществу |S 489| Борака. Словом, [Борак] дал ему в нукеры толпу монголов и приказал, чтобы он отобрал у гератских богатеев имущество, оружие и скот. Мелик с разрешения удалился. Жители города вышли навстречу. Он рассказал о приказе Борака, [и] все отчаялись за жизнь и добро. В это время из Ирака пришла весть, что идет Абага-хан с бесчисленным войском. Мелик ушел в крепость и со спокойным сердцем стал ожидать прихода рати Абага-хана.

А с этой стороны Абага-хан со всеми братьями, кроме Тубшина, с эмирами и великими мужами царства, с безмерным войском устремился в Ирак и Хорасан. В воскресенье 4 числа месяца рамазана лета 668 [27 IV 1270] он выступил из ... 209 Миянэ из пределов Азербайджана. В эту пору взошли посевы. Из совершенной справедливости он постановил, чтобы ни одна душа не причиняла вреда даже одному колосу. Когда он достиг Шервияза, который называют Кунгуруланг, прибыл на служение гонец по имени Текечек, который ехал от его величества Кубилай-каана к Абага-хану, а его перехватил и удерживал Борак, [пока] он, улучив удобный случай, не бежал на десяти лошадях. Он доложил, как есть, о делах Борака и рассказал, что они все время забавляются вином и увеселениями, и лошади их не годятся, а о событии с Негудер-огулом ему неведомо. Абага-хан ускорил поход. Когда он миновал Рей, навстречу ему выехали царевич Тубшин и Аргун-ага и в Кумисе прибыли на служение [к государю]. Керманский султан Хаджджадж сопровождал их. Абага-хан всех отличил лаской и пожалованиями. Царевич Аргун-хан тоже удостоился целования руки и был обласкан. Оттуда они отправились на луговья Радкана и на том становище он роздал войску много дирхемов и динаров, а эмирам оказал почет и заверил добрыми обещаниями. Оттуда он двинулся в Бахарз и послал на разведку Кабарту-бахадура. [Этот] не сумел приблизиться [к противнику] и вернулся обратно. В другой раз он послал с остановки в Фарьябе [77] Тупчак 210-бахадура и Никпей-бахадура с сотней всадников. Они показались перед ними [врагами], и те перехватили дорогу, чтобы они не могли вернуться назад. [Тогда] они бросились на них, многих перебили и невредимыми возвратились обратно и доложили об обстоятельствах, которые они разузнали. Абага-хан соизволил заняться приведением в порядок дел войска, о величине которого был стих в Коране. Юшумут-огула он послал на левое крыло, Абатай-нойона поставил в средней рати, а царевича Тубшина двинул к Пул-и Чакчиран, где был юрт Маргаула. Когда он [Тубшин] прибыл туда, то напал на дозоры Маргаула, часть перебил и разграбил его обоз. Маргаул удалился к Бораку и рассказал об обстоятельствах прихода войска. Борак сказал: «Ежели Тубшин и Аргун-ага опять пришли воевать, то это те самые, которых мы уже однажды испытали, а ежели это Абага-хан, то надо действовать иным способом. Ты ступай и прегради им дорогу, пока мы устроим войско».

Абага-хан направился к усыпальницам и местам паломничества и смиренно и покорно просил помощи у творца. Когда он дошел до Бадгиса, он послал к Бораку смышленого и красноречивого гонца: «Мы-де пришли из Ирака в Хорасан и облегчили [вам тем самым] перенесение тягот и лишений пути. Ведай доподлинно, что нельзя добыть царство мира гнетом и насилием, а только снисканием любви и уважения ра’иятов и соблюдением божеских повелений и запретов. Разумный человек считает нужным остерегаться и воздерживаться от дел, конец которых опасен, а ты ныне

Стихи

Зажег пожар и спалил города,
У кого ты научился [так] править миром.

Все таки ежели хочешь, чтобы между нами исчезли вражда и борьба, то выбери одно из трех: во-первых, – мир, дабы я дал тебе Газни и Керман 211 ... до реки Синда, или, во-вторых, вернись с миром в свои края и города и не давай пути в сердце несбыточным мечтам, или, в-третьих, |A 216а| приготовься к битве

Стихи

Или меч, что проливает кровь,
Или счастья огонь, что пылает высоко!».

Борак призадумался на время, потом сказал своим эмирам:

Стихи

«С угрозой предложил он мне три пути,
|S 492| Гляди, дает наставление жаждущий мести.

Какой из этих трех путей вы изберете?». Йисур, который мнением и советом был первее среди эмиров, сказал: «Лучше мир, ибо Кипчак и Чапат повернули обратно. Кони [у нас] никуда не годные и плохие, а у них подходящие. Пойдем в Газни, пробудем там год, два, ибо оттого, что мы бросим войну, никакого позора на нас не падет. Абага-хан [78] великий государь и мир с ним для нас честь. У него много чего другого можно выпросить, потому что он все раздает». Маргаул от этих слов разгневался и сказал: «Не нужно в присутствии царей предсказывать беды и не следует на себя напускать страха. Где Абага-хан? Он вместе с ратью пошел на Миср и Сирию. Тубшин и Аргун-ага учинили этот обман и пустили молву об его приходе». А Джалаиртай сказал: «Мы пришли воевать, коли хочешь мириться, то лучше было [это сделать] в Мавераннахре». Бораку подошли речи Маргаула и Джалаиртая, и они согласились дать бой. Сопровождал его [Борака] некий звездочет по имени Джелаль. Он у него попросил открыть, какое выбрать время. Он промолвил: «Ежели ты повременишь с месяц, то для тебя будет лучше». Бораку не понравилось слово о промедлении, а Джалаиртай вскипел от гнева и вскричал: «Чего там еще придавать значение счастью звезд, особливо в такой час, когда сильный враг подошел близко». Маргаул тоже выразился в таком смысле и покончили на том, чтобы дать бой, а раньше выслать лазутчиков, чтобы они разведали, взаправду ли пришел Абага-хан или нет.

А у нас в Бадгисе Гератском пастбища для скота стали тесны. Абага-хан сказал эмирам: «Борак вышел на завоевание Ирака разгоряченным, а к битве быстро остыл, ни мира он не хочет, ни войны». Абага-хан приказывал, чтобы разграбили Герат, но снова сжалился над ними и простил [им] их проступки, и гератцы воздели руки на молитву и просили ему победы и славы у всевышнего бога.

Он назначил эмира Догуза, чтобы тот выбрал хорошее место для битвы. Догуз выбрал широкое поле, которое было расположено у склона горы, перед которой [протекала] река, называемая монголами Карасу. Там он поймал трех лазутчиков. Схватив, он доставил их к его высочеству Абага-хану. Было приказано привязать их к шестам шатров и допросить с полным пристрастием. Один сказал: «Что бы ни было, я расскажу по правде. Борак ничего не ведает о приходе Абага-хана. Эмиры его сомневаются. Некоторые говорят: «Тубшин и Аргун-ага собрали рать и пустили молву, что пришел Абага-хан». Нас послали, чтобы мы разузнали настоящее положение и передали им». Когда Абага-хан осведомился об их [врагов] состоянии, он пораздумал и очень тонко и разумно распорядился. Он вышел из царского шатра и призвал одного монгола очень ловкого и краснобая и с ним сговорился, чтобы он по образу гонцов отправился к ханскому двору и передал там те слова. Спустя часок, он возвратился обратно и по обычаю воссел на престол и с эмирами предался удовольствиям.

Когда прошло два часа от наступления вечернего мрака и государь и эмиры беседовали о Бораке, в ханский шатер вдруг вошел при оружии тот монгол, с которым [Абага-хан] сговаривался. Облобызав землю, он сказал: «Уже три месяца, как государь удалился из ставок, а со всех сторон царства поднялись мятежники и враги. Из Дербента Кипчакского пришла рать, подобная муравьям и саранче, и разграбила ставки и жилища эмиров. В тех краях она ничего не пощадила от резни и разграбления. [Все пространство] от Дербента до Армении и Диярбекра держит чужое войско. Ежели ты не поспешишь возвращением, то ты не застанешь ни ставок, ни улуса, ни ра’иятов». Эмиры, услышав эти слова, все поникли головой, опечалились и стали тревожиться за своих |A 216b| детей и дома. Абага-хан промолвил: «Хорошее дело мы сделали: охраняем Герат от врага, а владения, ра’иятов, ставки и челядинцев оставили в руках врага. Средство в том, чтобы сию же ночь повернуть |S 491| обратно, дабы спасти жен и детей. А когда мы покончим с ними [врагами], то снова устремимся сюда отразить Борака». [79]

Тотчас же пробили в литавры и двинулись в путь на Мазандеран с намерением в десять дней достигнуть до Тебризской области. Все то поле было полно шатров и больших палаток, и они их так [там] и оставили. [Абага-хан] при всех приказал одному эмиру казнить тех трех лазутчиков, а тайком сказал, чтобы он казнил двоих, а одного отпустил. [Тот] согласно этому и поступил. Выступив оттуда, они на другой день остановились в Дашт-и Чинэ [?] 212, которую еще раньше выбрали для места битвы. Он [Абага-хан] послал в Герат к казию Шамс-ад-дину Бабари гонца, что царский-де указ таков: «Завтра не выходите навстречу Бораку и ворот не отворяйте, дабы нам доподлинно стали известны ваша покорность и единодушие [с нами]». Лазутчик, которого отпустили, между тем схватил лошадь, сел верхом, пустился в бегство и от радости не вмещался в [своей] коже. Важно выступая, он вошел в приемный шатер Борака и уведомил его о положении Абага-хана, обрадовал доброй вестью и, ломаясь, в смешных выражениях рассказал о своем бегстве, захвате лошади и прибытии и сказал: «Сейчас на том поле нет никого, кроме шатров, палаток, кафтанов, шапок да поясов». Борак обрадовался, рассмеялся и сказал себе

Полустишие

То, что я вижу – наяву, о господи, или во сне?

и расспросил у лазутчика об устройстве, внушительности, отваге и могуществе эмиров и войска. Тот ответил: «Оружия 213 и лошадей у них много, но отваги в эмирах не слишком». Борак очень обрадовался доброй вести и обнадежился. Маргаул и Джалаиртай стали его поздравлять, и государь и войско передавали друг другу благую весть о победе и славе. Наутро они разом вскочили на коней, смело и отважно так, что горы и степь дрожали от их движения. Когда они подошли к городу Герату, Мас’-уд-бек с немногими людьми помчался вперед и нашел ворота запертыми. Он потребовал казия Шамс-ад-дина Бабари, валия города. Тот явился и с крепостной стены приветствовал эмира. Эмир спросил о причине закрытия ворот. Казий ответил: «Абага-хан во время проезда вверил [мне] город и приказал: не отворяйте-де ворот врагам, и заставил [нас] слуг поклясться, а господину ведомо, что нарушение обета негоже и с клятвопреступника взыщется и в этом и в загробном мире». Мас’уд-бек сказал: «Благо ваше в том, чтобы вы отворили городские ворота и пропустили это войско с угощением, чем бог послал, и сейчас же доложили о вашей немощи и слабости. А то боюсь, как бы за эту дерзость вас не сглазило это мстительное войско и тогда раскаяние будет бесполезно». Они отказались, и Мас’уд-бек повернул назад и известил Борака о непокорности жителей Герата. Борак очень разгневался, но в избытке радости от бегства войска [Абага-хана] не обратил на это внимания.

Когда они перешли Гератскую реку, то увидали все поле полным шатров и палаток. Они очень обрадовались, все разграбили и расположились на южной стороне Герата и провели этот день в пиршестве и веселье. На другой день на заре они сели [на коней]. Когда они промчались два фарсанга, они увидели беспредельное поле, которое волновалось, словно безбрежное море, от множества дружин и войска. Радость Борака сменилась тоскою. Он остановился в стороне от реки Харивэ, на берегу Касару, и близ моста они разбили лагерь.

Абага-хан после остановки Борака, призвав эмиров, сказал: «Рассудительностью и находчивостью я поймал Борака в тенета. Теперь ради [80] жизни вашей и жен и детей [ваших], ради славы и в благодарность за старинные милости отцов и дедов наших, вам надлежит единодушно и дружно пойти на бой, выбросить из сердца раздумье и колебание и |A 217а| напрячь все силы, ибо пасть со славой и честью в битве лучше, чем позор и злорадство врага. Я так уповаю на бога, что ежели мы согласно двинемся на бой с Бораком, то его осилим и покорим и вернемся с победой и славой». Когда государь окончил речь, они разом воскликнули:

Двустишие

|S 494| Ты властелин, а мы рабы,
Твоему приказу и решению мы преклоняем головы –

и все дружно, без лицемерия, сели [на коней] и двинулись на бой. Абага-хан вверил правое крыло рати Тубшин-огулу с Самагаром и Ханду-нойоном, а левое крыло – Юшумуту, Сонтаю, Аргун-aгe, Шиктур-нойону, Боролтаю и Абдаллах-аге. Войска Кермана и Иезда с султаном Хаджджаджем и атабеком Юсуф-шахом подчинялись войску Аргун-аги, а в средней рати, которую называют кул, он поставил Абатай-нойона и несколько эмиров.

Властолюбивый Борак, когда увидел подобное, очень смутился и сказал: «Чаяние наше было ошибкой, а предположение нелепо». Эмиры его ободряли. Маргаул сказал: «Раб [твой] эту рать разнесет одним ударом». Джалаиртай сказал: «А я с одной сотней сомну это войско и собью в кучу оба крыла и середину.

Двустишие

Я сегодня свершу такое дело в битве, без сомнения,
Что для знаменитых к концу придет время.

От твоего могущества бежали рати Кайду и Менгу-Тимура, это войско не сильнее их. Но плохо то, что лошади у них подходящие, а наши не годны и они перехватили нам путь к воде. Маргаул сказал: «Я сначала освобожу [от неприятеля] воды». С обеих сторон отдали распоряжение и построили ряды. Маргаул налетел справа и слева, наскакивал и откатывался назад. Вдруг один бьющий без промаха стрелок поразил его преисполненную злобою грудь стрелой из самострела.

Стихи

Когда наконечник стрелы поцеловал его пальцы, 214
Он прошел до его спинного позвонка.
Небо сказало: да будет милосердие над той рукой,
Двести [раз] слава тому большому пальцу.
215

Борак и [его] рать смутились смертью Маргаула и упали духом. Джалаиртай приветствовал его и сказал: «Я брошусь на это войско и обращу его в бегство», и, пустив поводья, ударил со своими всадниками на левое крыло, разбил Аргун-агу, Шиктур-нойона, Юсуф-атая и Абдаллах-агу и убил многих из их воинов. Он опрокинул их, а остатки пустились бежать, и Джалаиртай преследовал до гератского [города] Бушенга, почти четыре фарсанга. Когда он захотел повернуть назад, он не смог справиться с войском, потому что тысячи и сотни рассыпались.

А с этой стороны в средней рати стоял Абатай-нойон, и правое крыло точно так же стояло твердо. Когда левое крыло отступило, [81] Абага-хан приказал Юшумуту принять влево, и снова войско выправилось и построилось как положено.

Джалаиртай испугался и бежал, а Борак отчаялся. Абага-хан в погоню за Джалаиртаем выслал Бука-Тимура, чтобы он убивал всех, кого захватит. Он кликнул клич войску и молвил: «Сегодня день славы или позора». Войско дружно, разом бросилось вперед, схватилось за сабли и копья и ударяло справа и слева. Сунтай-нойон, которому было девяносто лет, спешился, сел на стул между обеими ратями и сказал эмирам и ратным людям: «Ради такого дня мы пользовались милостями Абага-хана. Нет средства от смерти. Ежели убьют Сунтая, то убьют девяностолетнего старца, а ежели вы меня покинете, куда денутся ваши жены и дети от руки Абага-хана и потомков Чингиз-хана. Итак бейтесь мужественно, уповайте на бога, дабы он дал нам победу и славу».

Короче говоря, они бросились вперед и бились жестоко, пока на третьем натиске не разбили Борака. [Борак] отстал пеший, жалобно кричал и звал своих нукеров, но никто из воинов не обращал внимания на его слова. В конце концов один из телохранителей, 216 по имени Сали, |A 217b, S 493| его узнал, спешился, посадил Борака на своего коня и попросил у него стрел. [Борак] вынул из колчана несколько стрел, бросил ему и уехал.

На другой день он добрался до своего войска. Те, что вышли живыми [из битвы], собрались вокруг него пешими и нагими, а из его родичей, кто спасся, переправился через реку и не останавливался. Войско Абага-хана нападало справа и слева и всех, кто попадался, убивало и забирало в полон. Хулкун, племянник Элькэ-нойона, прибыл с двумя тысячами всадников и изъявил покорность. Если бы не смелость и отвага Джалаиртая, ни одна душа из бораковцев не спаслась бы от смерти, потому что он собрал бегущих и провел их в пески Амуйе, а когда приближалось войско, он останавливался для боя и держался стойко до тех пор, пока бегущие не оказывались далеко впереди. [Тогда] он снова отправлялся дальше. Эта доблесть многих вывела и спасла от меча.

На том пути стоял разрушенный кушк. Толпа всадников укрылась там, и отряд наших воинов обстреливал их без пользы. Вдруг подоспело знамя Абага-хана, и он [Абага-хан] приказал, чтобы вокруг того кушка наложили безмерно дров. Их подожгли, и все они сгорели. После этого Абага-хан славным победителем повернул обратно. Хорасанские и Мазандеранские владения до берегов реки [Амуйе] он вверил своему брату Тубшин-огулу, обласкал ратных людей, 217 а с эмиров, которые бежали, приказал взыскать. Алинак в той битве совершил удалые подвиги и по этой причине стал уважаем и знаменит. Битва эта случилась в первый день месяца зи-л-хиджджэ лета 668 [22 VII 1270].

|A 218а, S 496| Рассказ о положении Борака после того, как он, обратясь в бегство, перешел реку, о разброде его подчиненных и дружины и конце его дела

Когда Борак, обратившись в бегство, перешел реку, он растерялся и испугался, стал попрекать общество родичей и обдумывал средство, как бы их наказать да покарать. В ту пору его разбил паралич, так что он не мог садиться верхом. Родичи и эмиры, которые были им напуганы, уходили от него каждый под каким-либо предлогом и отправлялись к своим [82] жилищам. В том числе Ахмед-огул сын Бури, внука Чагатая, ослушавшись, пошел со своей дружиной в Бишбалык. Борак обиделся и сказал: «Что я сделал дурного этим людям? Они долгое время жили припеваючи под сенью моего могущества и сколотили громадные богатства. Посоветовавшись вместе с родичами и эмирами, мы перешли реку, и они постоянно говорили: пойдем-де сюда да туда. В день битвы они нарушили свое слово, бежали и покинули меня пешего среди врагов, а сегодня, когда со мною стряслась беда, [они] от меня отворачиваются. Ежели я выздоровею от этого недуга, куда они смогут деться?». Жена Борака, Ноке 218-хатун, услышав эти слова, сказала Бораку: «Раз ты немощен, я сяду с дружиной на коня и, схватив Ахмеда, доставлю обратно».

Бораку эти слова придали бодрости. Он призвал эмиров и после совещания приказал Наулдару, одному из эмиров-тысячников, чтобы он отправился в погоню за Ахмедом в передовом отряде, а сам, сев в носилки, потихоньку отправился следом с большим войском. Через два перегона он услышал, что Никпей 219 сын Сарабана, сына Чагатая, ушел в Ходжент. [Борак] послал оттуда вслед за Никпеем Талику 220-огула сына 221Кадаки, сына Бури, сына Муатугэна, сына Чагатая 221 с войском. Когда он [Борак] приблизился к Чачу, то отправил послом к Кайду своего брата Ясар-огула и сказал: «Я-де при походе на Хорасан и Ирак пошел [туда] с великой ратью по совету Кайду-аги и на берегу Чакчирана 222 дал сражение Тубшину и мы победили. Кипчак по ничтожной причине разговора с Джалаиртаем, который у них случился за питьем вина, обиделся и прежде чем я их расспросил, он покинул ставку и палатку и отправился назад. Я послал вслед за ним для снискания расположения Му’мина, Ясара и Абачи, и сколько ни увещевали его и ни говорили, что вы, мол, пришли в силу указа Кайду-анды и негоже поворачивать назад, подойдя к врагу, он тех слов не послушал и не возвратился обратно. По этой причине войска наши упали духом. Когда мы пошли на Герат, Чапат тоже без причины повернул обратно и пошел вслед за ним. Я потому никого не посылал [за ним], что знал, что он не станет слушать увещаний и [дело] кончится сражением. По этой причине наше дело получило изъян.

Я повел рать и отправился в Гератскую область, а с той стороны подоспел Абага-хан со множеством войск. Хотя рать моя и пала духом от ухода Кипчака и Чапата, [все же] по необходимости нужно было дать бой. Когда мы сошлись, Джалаиртай разбил их левое крыло и обратил в бегство. В бою в Маргаула попала стрела, он был убит и войско было совсем разбито. Я упал с лошади и вся рать проходила через меня. Эмирам и телохранителям, которых я узнавал, я кричал, что я-де Борак, государь ваш, дайте мне лошадь, но ни одна тварь в такой час на меня не обращала внимания, и они бежали мимо. В конце концов один из караунов, по имени Сали, меня признал, сошел с коня, посадил меня и попросил стрел. Я дал ему несколько стрел и с тысячью усилий выбрался из круга врагов. На другой день, пеший и раненый, я добрел до войска. Вокруг меня собралась толпа. Одного из них я послал к Ноке-хатун с радостной вестью о своем здоровье и невредимости, что мы-де идем с пешим войском усталые, не нужно вам бежать, оставайтесь на месте до нашего прихода, да чтобы каждый из родичей, кто придет [83] до нашего прибытия, оставался на месте. Она [жена] и те, что были |A 218b, S 495| в обозе, обрадовались, там же остановились. [Ноке-хатун] выслала вперед с эв-огланами все, что у нее было из оружия, еды и одежды. Кроме Джалаиртая с эмирами, которые ушли вперед, ни одна душа не вышла мне навстречу, а из родичей, [все] кто туда прибывал, не останавливаясь, уже переправились через реку.

Когда я добрел до Ноке-хатун и услышал о делах родичей и войска, я в гневе сказал, что когда-де доберусь до них, то каждому покажу, как увиливать. После того как я переправился через реку и дошел до обоза, родичи толпами стали приходить, [но] еще они и эмиры полностью не собрались, как меня разбил паралич. В таком [моем] состоянии Ахмед-огул, ослушавшись, направился в Бишбалык. Так как больше положиться было не на кого, я послал вслед за ним Наулдара, а сам, сев в носилки, потихоньку еду сзади, чтобы вернуть его обратно. В это время пришло известие, что Никпей-огул со своим обозом и войском отправился в Ходжент. Следом за ним я тоже послал Талику-огула с дружиной. Когда я прибыл в окрестности Чача, то отослал брата Ясара к названному брату 223 с уведомлением об этих обстоятельствах, чтобы названный брат подал мне помощь войском и я бы тех людей, что меня ослушались, схватил, а дружины их повернул обратно».

Когда Ясар прибыл к Кайду, он выполнил поручение. Кайду сказал: «В то время как Кипчак в обиде возвращался обратно, выяснилось, что когда [Борак] послал тебя, My’мина и Абачи за ним, чтобы вернуть его добровольно назад, он [Борак] вслед за вами отправил войско, чтобы, в случае ежели он не вернется, оно бы его схватило и доставило обратно. Так оно или нет?». Ясар ответил, что никакого войска не было. Так как Кайду о гонцах Борака и об обозе Кипчака установил доподлинно ту суть дела, что [Борак] посылал следом за ним Джалаиртая с войском, то сказал Ясару: «От ваших неправедных сердец, отвращаются родичи [и] дружины. И сегодня, когда он прислал тебя и просит у меня помощи, а я тебе задал вопрос, ты дал ложный ответ. Как же кто-либо вам поверит?». Ясар очень устыдился и призадумался.

После этого Кайду сказал: «Борак-анда бахвалился своей смелостью, говорил, что я-де сразился с царевичем Тубшином и его разбил и по этой причине Кипчак в обиде ушел обратно, пусть его изловят и приведут, а я заберу Хорасанское владение, чтобы пошла молва, что Борак-де своей ратью храбро захватил Хорасан. Затем, что нутро у вас дурное и лживое, господь предвечный дал Абага-хану счастье и победу, дабы вас поразить и изгнать из Хорасана со стенанием и позором. Когда вы пришли в этот край, вы между родичами своими учинили смуту и усобицу до того, что он слег недужным в носилки, сказав, я-де иду воевать. Он не понимает [того], что он мог сделать, когда руки и ноги у него были здоровы и при нем было благоустроенное войско. Как же теперь Борак-анда без здоровья и войска, лежа немощным в носилках, захватит царство? А ты хочешь представить его лжесплетения правдивыми». И Кайду приказал, чтобы Ясара взяли под стражу.

Призвав своих эмиров и везиров, он держал совет: «Несколько-де лет уже, как Борак высасывает соки из наших владений. В ту пору, когда он пришел на войну с нами, он [нас] разбил, а Кипчак хитростью и обманом дал нам мир. Были даны согласие и клятва, что в другой раз мы не будем противодействовать друг другу и не будем измышлять уловок и козней. Мы скушали золота на том, чтобы он правил своим [84] владением, а мы своим. Мы послали гонцов, чтобы они доставили налоги 224 с наших владений, и после того [еще] много раз посылали гонцов с требованием денег, но им не дали и их побили, а так как существовала клятва, то мы терпели до тех пор, пока он [Борак] не пошел в Хорасан и не попросил у меня помощи. С чистым сердцем я отправил Кипчака и Чапата с войском. Его он не уважил. Обидевшись на слова карачу Джалаиртая, [Кипчак] повернул назад и, бежав, пришел [ко мне]. Вслед за ним он послал войско, чтобы оно его изловило, но не удалось. Чапат тоже вернулся с обидой. Из страха пришел сюда его сын. Ныне он опять 225 на носилках, повел войско и начал усобицу и смуту с родичами. Брата своего Ясара он коварно прислал сюда и просит помощи. Коли мы ему дадим помощь войском, владения наши погибнут под копытами коней, а ежели мы не пошлем помощи, то он опять от нас |A 219а, S 498| убежит и с той малой дружиной, что у него есть, подастся в Бишбалык и объединится с кааном. Снова он учинит усобицу и поднимется на нас. Благо я вижу в том, чтобы мы удерживали его брата Ясара здесь, а сам я с двумя туманами войска сяду [на коня] и пошлю известие, что иду-де на подмогу Бораку-анде. Ежели до нашего прихода они дали бой, то, во всяком случае, одна сторона разбита. Ежели разбита сторона Борака, то я буду держать сторону его врагов, пока не покончат с делом Борака и мы не подчиним их себе и не позволим [им] выйти за пределы этой страны. А ежели он их разбил, то по необходимости дружины их перешли к нему. Когда мы туда придем, мы повернем Борака обратно и найдем путь лучшим способом его уничтожить и посадить на его место другого, а дружины его мы подчиним себе, чтобы этот раздор и усобица улеглись». Эмиры и везиры сказали: «Это есть правильное решение». После этого Кайду сел [на коня] с двумя туманами и послал известие – мы-де выслали несколько тысяч войска на подмогу, – а поход свой он держал втайне.

До прибытия Кайду к Бораку, Наулдар настиг Ахмед-огула. Сколько он ни посылал к нему гонцов, что ты-де царевич, а я карачу, и Борак меня отправил, чтобы тебя вернуть добром, а ежели не вернешься, я буду биться, лучше возвращайся, – Ахмед пребывал совсем пьяным. Сколько ни увещевали [его] инаки, что приспело, мол, много войска, нужно повернуть обратно, чтобы и он тоже отозвал войско, а когда протрезвишься, мы посоветуемся, – он не обратил внимания [на их слова] и не одобрил. Он нападал на Наулдара, а Наулдар отступал и говорил: «Он родовитый, 226 как мне с ним драться». Так как Наулдар сам обращался в бегство, то Ахмед возвращался, а Наулдар снова с дружиной шел следом. Глянул Ахмед и увидел, что Наулдар опять подошел, и спьяна ему почудилось, что свои же нукеры его схватят и предадут в руки Наулдара. Выбрав нескольких коней, он с личной охраной 227 отделился от дружины и бежал по бездорожью. Наулдар проведал [об этом], гнался за ним и пускал стрелы. Внезапно одна стрела попала Ахмеду в спину и вышла сквозь грудь. Он тотчас же отдал душу. Когда дружина увидела такое, она целиком покорилась и подчинилась, а Наулдар отправил к Бораку гонца с уведомлением об обстоятельстве.

А с другой стороны, Талику-огул, который следовал за Никпей-огулом, послал ему известие: «Постой-де, пока мы подоспеем, пойдем вместе». Никпей-огул счел его слова за правду и остановился. Наутро Талику набежал на него и обстрелял извне его дружину. В Никпея [85] попала стрела, и он погиб. Ставку его разграбили и войска его заставили повернуть обратно. Приспело известие, что Ахмед-огул убит рукою Наулдара. Так как Талику был родичем Ахмеда, то он бежал и направился в Бишбалык.

До прибытия этих сведений к Бораку и до присоединения к нему дружин Никпея и Ахмеда, подошел Кайду и известил: «Я-де пришел со стольким-то войском, куда следует итти?». Борак послал ответ: «Кайду-анда, к чему было переносить такую дорогу. С делом Никпея и Ахмеда покончено, я возвращаюсь обратно, потому что больной. Пусть и Кайду-анда тоже повернет назад [с тем], чтобы после выздоровления [нам] встретиться друг с другом». Кайду, когда услышал эти слова, сказал своим эмирам: «Наступает смертный час Борака, а он еще не оставляет коварства, хочет хитро уйти, нас не повидав». В ту же ночь он поднял все войска, окружил лагерь Борака и спешился, чтобы поутру сойтись и обдумать, как теперь лучше поступить. Весть об этом дошла до Борака, и он из страха от такого положения тою же ночью умер.

Рано поутру Кайду послал гонцов, чтобы они потребовали ... 228 Из ставки Борака они услышали звуки плача и воплей и увидели, что телохранители 229 распустили волосы. Они поняли, что Борака не стало, вернулись обратно и уведомили Кайду. [Еще] до их прибытия приехали Мубарекшах, Чопай 230 и Капан, [которые узнали о происшествии с Бораком и о приходе Кайду]. Они представились, поднесли почетные дары 231 и |A 219b, S 497| отведали яств. Они приехали и в точности привезли известие. Кайду заплакал в голос, заплакали вместе все сородичи, и Кайду послал нескольких из своих личных телохранителей к Ноке-хатун, передал соболезнование и сказал: «Мы-де здесь тоже сидим в печали». После этого Кайду приказал, чтобы его похоронили на высокой горе. На другой день пришли Мубарекшах, Чопай и Капан со всеми темниками и тысячниками, преклонили пред Кайду колени и молвили: «Отныне Кайду-ага наш господин, всему, что он прикажет, мы повинуемся и покоряемся. Борак при жизни притеснял нас и всех своих родичей и отобрал унаследованное и приобретенное добро. Ежели Кайду-ага нас будет опекать, то мы, пока живы, добровольно будем усердно служить ему. А ежели нет, то как знает, но только все мы останемся в полной растерянности, не зная, что делать». Кайду сказал: «Пусть тот, кто забрал ваше добро, вернет обратно то, что вы признаете. Раз вы меня желаете, то я тоже исполню то, что [относится] на счет сострадания и отдам вам ваше добро и владения». Потом, при выступлении, Мубарекшах забрал с собою все, что нашел в сокровищнице Борака из наличных денег и вещей. Две драгоценных жемчужины, что были в ушах Ноке-хатун, он извлек своими руками и взял [себе]. Весь его скот и все добро они поделили между собой, так что от них не осталось ни следа. Аминь.

Рассказ о возвращении Абага-хана с победой и славой с войны с Бораком, о прибытии послов от каана с почетными дарами и ханским ярлыком и вторичном восшествии его на престол

Когда Абага-хан разбил Борака и очистил Хорасанское владение от смуты и усобицы бораковцев, он так пошел назад в Ирак и Азербайджан, который был древней столицей, что в пути от такого [86] [множества] войск и челяди 232 ни одной твари не было нанесено ни на кончик волоса беспокойства, и в первый день месяца раби’-ал-аввал лета [6]69 [18 X 1270] он расположился в городе Мераге, а в четверг 20 числа того же месяца прибыл к [реке] Чагату, в ставки хатун. В ту же пору приехали послы от каана и привезли для Абага-хана ярлык, венец и дары, чтобы он стал вместо славного отца своего ханом Иранской земли и пошел по стезе своих отцов и дедов. В среду 10 дня месяца раби’-ал-ахыра лета 669 [26 XI 1270] соответствующего ... 233 месяцу года лошади, он в другой раз, согласно указу ярлыка каана, воссел на царский престол в местности Чагату. Как установлено, они выполнили обряды поздравления и ликования. В те же дни приехали гонцы 234 от Менгу-Тимура с поздравлением с победой над Бораком [и] с разного рода подарками и подношениями соколами, сонкурами и шахинами. Абага-хан приказал, оказав им почет и уважение, отправить [обратно] и вместе с ними послал царские дары.

23 числа сафара месяца лета 669 [11 X 1270] он устроил охоту в округе Чагату. Случайно благословенная рука 235 его было повреждена рогом горного буйвола, лопнула жила и кровь не останавливалась. Курчан-ага, отец Тук-Тимура-эюдэчи, снял лук и, слегка натягивая, ударял тетивой по раненому месту, пока оно не распухло и кровь не унялась. Абага-хан его обласкал, Текечеку, 236 который в те два-три дня носил на себе его оружие и оказал добрые услуги, он выразил благоволение, возвысил его и сделал знатным. Так как раненое место распухло и стало как кисет, он по этой причине испытывал тягость. Великие врачи, [которые] присутствовали, не имели смелости вскрыть [опухоль], и [Абага-хан] лишался сил терпеть. Между тем учитель мира Насир-ад-дин Туси, ‛да благоухает его прах’, уверил эмиров, что ему от вскрытия не произойдет никакого вреда. Он приказал врачу-костоправу Абу-л-Иззу, чтобы он ее [опухоль] вскрыл и очистил, и тотчас же боль утихла. В течение недели [Абага-хан] избавился от этой хворости, и люди возликовали.

В субботу 8 числа месяца зи-л-хиджджэ 669 года [18 VII 1271] скончался царевич Юшумут, а после него в 4 день месяца сафара 670 года [12 IX 1271] отошел Текшин-огул. В последний день месяца раби’-ал-ахыра тoгo же года жители Гирдекуха спустились вниз и сдали крепость. |A 220а| В месяце джумада-л-ухра упомянутого года скончалась Йисунджин-хатун, |S 500| мать Абага-хана. Ставку ее он передал Падшах-хатун. После того долгое время жители Иранской земли от справедливости и правосудия Абага-хана наслаждались миром и безопасностью и следили за выполнением обязанностей молиться за державу. Аминь.

Рассказ о прибытии некого Акбека на служение к Абага-хану, наборе [им] войска, чтобы разрушить Бухару, исходе этого обстоятельства и происшествии землетрясения в городе Тебризе

В лето 671 [1272/73] некий Акбек, который некоторое время со стороны Борака охранял крепость Амуйе и сторожил берег реки и от злодушия которого людям досталось много беспокойства, прибыл на служение к Абага-хану в местность Киту 237 и доложил: «Чужеземные рати, [87] которые приходят с той стороны реки, усиливаются Бухарой и направляются в эти края. Благо в том, чтобы те места разрушить». Абага-хан назначил в Бухару Йисудер-огула, который был правителем Хорасана после Тубшин-огула и приказал: «Ежели-де жители тамошние согласны покинуть родину и перейти в Хорасан, ты их не обижай, а ежели нет, то разграбь Бухару». Вместе с ним он отправил Никпей-бахадура, Чарду и Аладу с одним туманом войска.

Когда они прибыли в те края, они несколько раз свершили набеги на Кеш и Нахшеб, а затем направились на Бухару и расположились в окрестностях города. Ма’суд-бек был в ставке Кайду и в его отсутствие садр-и джехан ведал наблюдением за должностными и правящими лицами. У Акбека был слуга, урожденный бухарец, по имени Зирек, сын Лачина, большой нахал и смутьян. Его он отправил с монгольским нукером в город и возвестил: «Указ-де Абага-хана, чтобы покинули город, и с женами, детьми, добром и скотом вышли бы и отправились в Хорасанскую область». Беспутные люди и чернь 238 не послушали слов садр-и джехана, и его [Зирека] убили. Монгольский нукер вернулся обратно и донес Акбеку об убийстве Зирека, сына Лачина. Они сразу сели [на коней] и устремились к городу. Жители Бухары заперли ворота и бились целый день. Ночью садр-и джехан призвал городских вельмож и признал за правильное помириться. Акбек был сыном индиянки, внуком Тадж-ад-дина Зирека. Одни ворота зависели от него [Тадж-ад-дина]. На рассвете он их растворил, и войско вошло в Бухару в арам-месяце года курицы, соответствующего первому числу месяца раджаба лета 671 хиджры [22 I 1273], и приступило к резне, грабежу и к захвату в полон и неволю. Они пустили по городу поток крови, подожгли медресэ Мас’уд-бека, которая была самой большой и самой благоустроенной из тамошних медресэ, и сожгли ее с драгоценными книгами. Одну неделю занимались они убийством и грабежом и в последнюю ночь хотели поджечь город, но внезапно прибыло несколько конных монголов и привезли известие, что Чопай и Капан, сыновья Алгу, сына Байдара, сына Чагатая, идут с десятью тысячами всадников. Акбек и Никпей выступили оттуда и с множеством добра, скота, рабов и пленных перешли через реку Херамкам. Рано поутру Капан, Буку 239 и Наку подошли с той стороны к берегу реки и подняли крик: «Вы-де почему учинили такое дело?». Эмиры ответили: «По указу господина твоего, Абага-хана, учинили, а вот-де ярлык его». Так как Капан не счел полезным переправиться [через] реку и ударить на них, потому что имел не более пяти 240 тысяч всадников, то потребовал от Акбека и Никпея подарков. Они отправили ему долю из добра и добычи, и он тоже повернул обратно и перебил всех уцелевших от меча. Было убито около пятидесяти тысяч человек. Прошло почти три года, а войска с обеих сторон [т.е.] Акбека, Капана и Чопая грабили и убивали, так что такой великий город и его округа были совершенно разрушены и в продолжение семи лет |A 220b| в том краю не было ни одного живого существа. Акбек, когда обогатился и укрепил себя этой добычей, захотел бежать и отправиться к Кайду. Один из его братьев пришел к царевичу Аргуну и донес об его замысле. Царевич послал гонцов, чтобы они, связав его, доставили и отправили к Абага-хану. Его допросили, а он не признался. Его |S 499| били палками, он сознался и в местности у Гокчадениз его казнили. 241 [88]

В ту же пору 671 года [1272/73], зимою, в Тебризе случилось сильное землетрясение, так что вершины минаретов обвалились и множество домов было разрушено. В месяце зи-л-хиджджэ того же года умертвили Садр-ад-дина Рейского. Джанглаун-бахши, которого очень чтили монгольские цари и которому Хулагу-хан и Абага-хан оказывали полное уважение, скончался 19 числа упомянутого зи-л-хиджджэ [7 VII 1273], а в месяце зи-л-хиджджэ 673 года [V-VI 1275] на луговьях Радкана [близ] Туса умер эмир Аргун-ага и его там же похоронили. Аминь.

Рассказ о приходе Бундукдара в Рум, отъезде Абага-хана в те края, гневе его на жителей Рума, казни некоторых румских эмиров и Перванэ и поездке туда сахиб-дивана Шамс-ад-дина

В лето 674 [1275/76] Зия-ад-дин, сын Хатира и сын Перванэ с сотней людей из Румской области отправились в Сирию к Рукн-ад-дину Бундукдару и побуждали его к походу на Рум. Он [Бундукдар] в [6]75 году [1267/77] с полночисленным войском направился в Румские края и выступил по дороге на Абулустан через Абулустанские горы. На той границе сидели монгольские эмиры – Туку, сын Элькэ-нойона, брат его Урукту и Тудаун, сын Судуна, из рода сулдус, брат Сунджак-нойона, каждый с туманом войска. В пятницу 10 числа месяца зи-л-ка’дэ упомянутого года [3 VII 1267], соответствующего 12 числу онунч-месяца года быка, войскам случилось встретиться, и они дали бой. Была сильная стужа. Туку и Тудаун спешились и бились жестоко. После полудня монгольское войско было разбито, и немногие спаслись.

Бундукдар прибыл в Кайсарийю и пробыл там одну неделю. Он прочел хутбу на свое имя и вычеканил от своего имени монету. Продовольствие для них стало скудным, а Му’ин-ад-дин Перванэ находился в крепости Токат. Бундукдар отправил гонцов с приглашением его. Он приглашение не принял. Бундукдар казнил нескольких христиан и армян и повернул обратно. В пути на лошадей их напал мор, 242 и многие из того войска остались пешими.

[Некий человек] по имени Бокедей из нукеров Тудауна явился [к Абага-хану] и доложил отчет об обстоятельствах. Абага-хан очень разгневался и в тот же день выступил из столицы [своей] Тебриза. В месяце сафаре [6]76 года [VII (sic) 1277], что был весною, он устремился на Румские владения. Когда он дошел до Абулустана и Акчи, имели честь прибыть на служение Гияс-ад-дин и сахиб Фахр-ад-дин Исфахани. Когда [Абага-хан] в Абулустане увидел убитых, он опечалился, плакал по ним и очень горевал по Туку и Тудауне. В негодовании он приказал казнить часть туркмен, возбудивших смуту, и толпу румских сановников. Он приказал также, чтобы подвергли резне и грабежу некоторые области Рума. Сахиб Шамс-ад-дин Джувейни несколько раз выкупал города. Между прочим, они разграбили половину Сиваса, и сахиб Шамс-ад-дин доложил: «Справедливый царь-де за вину знати не казнит простой народ». Заступничество его было принято, и он [Абага-хан] простил им их вину, а Нур-ад-дин Черенги [?] и Захир-ад-дин ибн Худ были казнены.

Абага-хан хотел было пойти в Сирию, но был разгар лета [и] эмиры доложили, что будет-де более подходяще в конце осени и зимою. |A 221а| По этой причине он задержался и послал к Бундукдару гонца с угрозой и устрашением и сказал: «Вы внезапно, как воры, нападаете на моих караульных и дорожную стражу и небольшое число [их] убиваете, [89] а когда весть доходит до нас и мы садимся [на коня], чтобы вас отразить, вы по-воровски обращаетесь в бегство. Ежели вы решили |S 502| противостоять и сразиться, то выходите в поле как мужи и стойте стойко.

Стихи

Выходи-ка взглянуть на острие моего копья,
Попробуй-ка отвести в сторону повод [моего коня]!
Коль ты гора, то рухнешь с подножья,
А коли ты камень, то не останешься на месте.
Где ты мог видеть ратных людей,
[Ты], который не слышал [даже] лая лисицы.

А ежели ты так и не выйдешь, то в начале зимы у моего войска твердое решение сразиться с вами, и во всяком случае, когда огонь нашего гнева доберется до Сирии, он до тла спалит у вас сырое и сухое, ибо древний бог отдал страны мира Чингиз-хану и его потомкам, а непокорных вождей привел в ярмо повиновения нам. Каждого, кто воспротивится избраннику счастья, того постигнет несчастье».

Бундукдар прибыл в Дамаск. До этого раньше он видел во сне посланника [божия], ‛да будет ему мир и благословление’, который дал ему меч, и в ту же неделю он воссел на царство. Теперь он опять видел его во сне и [посланник божий] сказал: «Вверенное нами тебе отдай обратно», – и отнял у него [меч] и передал мелику Мансур-султану Сейф-ад-дину Кала’уну, известному под прозванием Альфи. 243 Когда он проснулся, то понял, что [это] конец его жизни и [что] могущество перейдет к «Тысячному». Он призвал его и сказал: «Когда ты станешь султаном, уважь детей моих». В месяце зи-л-хиджджэ лета 676 [IV-V 1278] он скончался в городе Дамаске и его похоронили в медресэ, которую он там построил.

Абага-хан препоручил Рум царевичу Конкуртай-огулу с полночисленным войском, чтобы он оборонял его от врагов и разрушил крепость Токат и замок Куганийю, который был жилищем Му’ин-ад-дина Перванэ. В году быка, соответствующем лету 676, он вернулся обратно в Аладаг. В страхе и ужасе в ставку приехал Перванэ. Эмиры сказали: «С него-де взыскивается за три вины: во-первых, он бежал от врага, во-вторых, он не донес тотчас же о приходе Бундукдара, в-третьих, не поспешил прибыть на служение к [Абага-хану]». В конце концов вышел указ, чтобы его взяли под стражу. Когда вернулись гонцы от Бундукдара, [они рассказали, что Бундукдар] говорил: «Я-де пришел по просьбе Перванэ, потому что он пообещал, когда я приду в Румское владение, он передаст [его] мне, а когда я туда пришел, он убежал». Когда донесли эти слова Абага-хану, он приказал, чтобы его казнили. Первого числа месяца раби’-ал-авваль 676 года [2 VIII 1277] на летнем становище в Аладаге он был умерщвлен рукою Кучюк-Тугчи. 17 дня месяца раби’-ал-ахыра [17 X] упомянутого года [Абага-хан] послал сахиба Шамс-ад-дина в Румское владение для снискания расположения ра’иятов, укрощения врагов и управления страны. Сахиб отправился туда, восстановил благоустройство разрушенных городов и ввел в Румских владениях такую тамгу, которая там в обычае не была. Некий Кахреман скрылся в лесу близ Уруча [?] 244 Румской области, и дороги от него были небезопасны. Сахиб-диван вместе с Кехюркей-нойоном и Араксуном выступил и сжег его вместе с лесом.

В месяце сафаре лета 676 [VII 1277] сириец Изз-ад-дин Эйбек, который бежал и вернулся сюда с десятью тысячами человек, был принят [90] и ему был пожалован в управление [город] Малатийя. Для прокорма его и его войска определили ежегодно пять тысяч динаров. Когда он прибыл в Малатийю, он палками выколотил из жителей тридцать тысяч дирхемов и снова бежал и отправился в Сирию.

Сахиб-диван, когда вернулся из Рума, направился в Дербент, к горе Эльбрус и в Легзистан и добрыми мероприятиями привел к повиновению те народы, которые ни в какие времена никому не подчинялись.

В понедельник 17 дня месяца зи-л-хиджджэ лета 678 [19 IV 1280], в час заката, в городе мира Багдаде, в Дар-и Сусиян [?], скончался ходжа Насир-ад-дин Туси, ‛да благоухает его прах’.

Стихи

‛Умерли добродетели и науки с его кончиной,
Да будет мир над добродетелями и науками’.

Рассказ о прибытии мелика Шамс-ад-дина Курта в эти края, его заключении в темницу и его кончине

|A 221b, S 501| Мелик Шамс-ад-дин Курт был из правителей Гура и человек способный, искусный и отважный. Во время прибытия Хулагу-хана в Мавераннахр он явился на служение, был принят благосклонно и назначен правителем Герата, Сабзевара, Гура и Гарчи. Когда пришел Борак, он несомненно с ним сговорился, потому что открыл врагу ворота Герата. Тубшин-огул несколько раз его призывал, он не принимал приглашения и на служение не являлся. По этой причине Абага-хан на него возымел обиду и в месяцах лета [6]74 [1275/76] хотел было отправить войско, чтобы его схватить. [Но] эмиры и сахиб-диван доложили, что Хорасан опустошен и передвижение войска не удастся, лучше притворной лаской его доставить [сюда].

Было приказано, чтобы отправился сахиб-диван, [но] он доложил: «Ежели будет указ, сын мой Беха-ад-дин Мухаммед, который в Ираке, выполнит это важное дело». В таком смысле был издан указ, и Беха-ад-дин, по совету гератского казия Фахр-ад-дина и Низам-ад-дина из Обэ, написал мелику Шамс-ад-дину: «Я-де сам хотел к тебе приехать, но по причине множества помех, счастье не споспешествовало. Хотя от благоволения и благосклонности [государя] ничего не осталось, придется [тебе] соизволить двинуться в путь». Счастливый сахиб Шамс-ад-дин, сахиб-диван, ‛да благоухает прах его’ тогда же посылает ему кыт’у, которая приводится:

Стихи

Блеск царства, царь Шамс-ад-дин Мухаммед Курт.
Ты весь, подобно ангелу, состоишь из души.
Горе, что постигло мою душу от разлуки [с тобой],
Сути его не постигнуть ни роду человеческому, ни единой душе.
В глазах моих, которым не объять обоих миров,
Пыль от твоего поезда стала сурьмою зрачка.
Какие мучения падут на слабое, печальное сердце,
Коль милостиво ты не потрудишься последовать сюда!
Моя находящаяся в равновесии природа отвернется от благополучия,
Коль, упаси боже, ты повернешь намерение.
Из ясного, тонковидящего твоего разумения воистину
Подобает так, что как прочтешь это письмо тоски,
Ты ветром намерения раздуешь огонь своего твердого решения,
Водою милости осадишь пыль, которой нет.

Упомянутые муллы тоже написали письма: «Ежели-де ходжа Беха-ад-дин с меликами, садрами и вельможами направится из Ирака в Герат, то мелику достойной услуги не выпадет, древняя честь исчезнет, и он [91] [Абага-хан?] позарится также и на Герат. Лучше без раздумья отправляйся [сюда]». Мелик Шамс-ад-дин тоже послал своего хаджиба по имени Беха-ад-дин и некоего Джемаль-ад-дина Харуна в сопровождении гонцов и возвестил: «Ходжа, ты-де не беспокойся и не утруждай себя, потому что раб [твой] сам вскоре предстанет на служение». Беха-ад-дин их обласкал и послал для мелика почетные халаты. Джемаль-ад-дин отбыл и побуждал [мелика] к отъезду. Он отправился в Исфаган. Беха-ад-дин оказал ему полный почет и полностью от себя приготовил ему царские подарки животными, одеждами и прочим. Через некоторое время он вместе с ним удостоился чести приема в ставке [Абага-хана] в Тебризе.

Так как Абага-хан был сильно разгневан, он не удостоил [Шамс-ад-дина Курта] вниманием. Шамс-ад-дин хотел было ловко и хитро вернуть его благосклонность, [но это] не удалось и его заключили в Тебризской крепости. Он жаловался на сахиба [Шамс-ад-дина] и на его сына, а когда понял, что они ему хотят отомстить, а родовые его жилища разграбили, то, как говорили состоявшие при нем люди, он с лапшой съел яду, который держал под камнем перстня, и умер в 676 году [1277/78] в том заключении. Когда донесли это обстоятельство [Абага-хану], было приказано: «Он-де человек хитрый и коварный и, возможно, прикинулся мертвым, чтобы, быть может, спастись. Пусть Хулкуту, эмир-оружейничий, 245 отправится, заколотит его гроб гвоздями и похоронит в могиле». Так [тот] и поступил.

В ту же пору поднялись айгаки [на] Ифтихар-ад-дина Казвини и доложили: он утащил много денег. Он уплатил пятьдесят туманов и не позволил, чтобы [дело] дошло до очной ставки. Почти два года он, обиженный судьбою, прожил в ставке и в 678 году [1279/80] скончался. Аминь.

|A 222а, S 504| Рассказ об охоте Абага-хана в местности Шахруд и бунтарском замысле тамошнего народа

В году свиньи, соответствующем лету 674 [1275/76] [Абага-хан] изволил зимовать в Арране. Однажды он воссел [на коня, чтобы выехать] на охоту. Когда он отъехал пять фарсангов от Шахруда, то стал в лесу охотиться на горных буйволов. Вдруг толпа людей, на вид как хищные звери, из тамошних жителей, с саблями и дротиками, поднялась со злым умыслом на повелителя рабов. Всадники налетали на них и бились [с ними]. В конце концов они разбежались. Было приказано привести областное ополчение 246 и их схватить. Когда войско собралось, хаким этого народа испугался и явился на служение ко двору [ильхана] с саблей и саваном, [но] к нему обратилась царская благосклонность и милость, и [Абага-хан] пощадил их жизнь. Аминь.

Рассказ о приходе войска негудердев в Фарс и Керман и разграблении

Зимою 677 года [1278/79], соответствующего году барса, около двух тысяч конных негудерцев свершили набег на область Фарс. Булуган, бывший воеводой, Мухаммед-бек, состоявший в родстве с Махмудом Ялавачем, ..., 247 Шамс-ад-дин Тазику и эмиры Фарса выступили с войском, а негудерцы устроили засаду близ Кульбара. Повстречалась глубокая речка. Наджм-ад-дин, шул, сказал: «[Дальше] итти не стоит». Мухаммед-бек стегнул его кнутом и сказал: «Трус, ты чего пугаешь войско». [92] Наджм-ад-дин от этого гнева повернул обратно, а они перешли [речку]. Негудерцы кинулись из засады и все то войско перебили. Шамс-ад-дин Тазику и Булуган тысячью хитростей спасли жизнь. ... 248 и Мухаммед-бек были убиты. Негудерцы дошли до ворот Шираза. Они угнали лошадей из Баг-и Пирузи свершали набеги и грабежи вокруг города. До [6]98 249 года [1298/99] хакимом негудерцев был Абдаллах сын … 250, внук Чагатая. После этого его вызвал Дува сын Борака, посадил [его] под стражу и послал на его место своего сына Кутлуг-ходжу. Он тоже в 700 году отправил в пределы Фарса войско и производил грабежи. Возможность такой дерзости он получил вследствие того, что величественные знамена Абага-хана 251 направились в Сирию, а этот край оставался не занятым [войсками]. Аминь.

Рассказ о выступлении знамен Абага-хана в Хорасан, прибытии с изъявлением покорности эмиров караунов и походе даревита Аргуна в Сеистан

В первый день месяца мухаррама лета 677 [25 V 1278], соответствующего году зайца, Абага-хан соизволил двинуться из Тебриза в Хорасан, 3 числа месяца раби’-ал-аввал [6]78 года [14 VII 1279] он отправил царевича Аргуна с дружиною отразить негудерцев. Он дошел до Сеистана, осаждал [города] и вернулся обратно. С собою он привел Олджей-Букая, старшего сына Мубарекшаха, и других его потомков. 14 числа месяца раби’-ал-авваль того же года Абага-хан отправился в Герат, а в последний день того же месяца прибыли с изъявлением покорности эмиры карауны. 2 числа месяца раби’-ал-ахыра они на приеме выразили подданические чувства, поднесли дары, а [Абага-хан] соизволил их обласкать и возвратился в столицу Тебриз. [Абага-хан] сказал: «Раз-де славный отец наш завоевал владение таких размеров, то, во всяком случае, надобно дать долю женам и сыновьям его». Он дал Кутуй-хатун область Маяфарикин, часть Диярбекра и область Джазиру – Олджей-хатун, Салмас – жене Джумукура, Нулун-хатун, и сыновьям его, Джушкабу и Киншу, и некоторые области другим сыновьям его, которые происходили от наложниц. Эмир Бука сын Хукулая-корчи из племени |A 222b, S 503| джалаир был [еще] ребенком, когда не стало его отца. Абага-хан ему покровительствовал и возвышал его, пока не дошло до того, что он стал большим инаком. [Абага-хан] вверил ему казну нарин 252 и вручил ему ал[-тамгу], и он сделался одним из старших эмиров.

В году дракона, совпавшем с месяцем сафаром лета 679 [VI 1280], скончался Абатай-нойон. Аминь.

Рассказ о начале доносов 253 Маджд-ал-мулька Иезди Абага-хану и падении дела казненного сахиба Шамс-ад-дина и брата его, ‛да благоухает их прах’

В месяцах лета 677 [1278/79] со всех сторон поднялись айгаки, чтобы устранить счастливого сахиб-дивана Шамс-ад-дина, ‛да смилуется [93] над ним великий господь’. Одним из числа их был Маджд-ал-мульк Иезди. Отцом его называли Сафи-ал-мулька. Он служил иездским атабекам и некоторое время в Исфагане состоял при ходже Беха-ад-дине сыне ходжи Шамс-ад-дина, сахиб-дивана. Оттуда он перебрался на службу к ходже Шамс-ад-дину, ‛да благоухает его обитель’. [Тот] ему оказал покровительство и два-три раза поручал ему 254 дела. Между прочим, один раз послал его для определения числа жителей Грузии и тех краев. 255 [Но] так как [Шамс-ад-дин] воочию не убеждался по наружному виду, стоит ли он доверия, то он не старался его поощрять и ему покровительствовать.

Когда Маджд-ал-мульк это понял, он, испросив позволение, отправился в Иезд и несколько времени пробыл у себя дома. [Затем] в другой раз оттуда явился на службу к ходже Беха-ад-дину и состоял при нем. Через [его] посредство ходжа Шамс-ад-дин, сахиб-диван, ‛да сделает прекрасной господь его обитель’, послал его за каким-то делом в Рум. Несколько времени он был там, а когда вернулся, то по-прежнему состоял при ходже Шамс-ад-дине. Случайно однажды Маджд-ад-дин [сын] Асира, который был наибом счастливого сахиба Ала-ад-дина, ‛да смилуется над ним бог’, оказался ему попутчиком. В беседе он рассказал о [94] могуществе и величии мисрского 256 войска и о множестве его вооружения и снаряжения. Маджд-ал-мульк за это ухватился, отправился к Йису-Бука-гургену и рассказал, что наиб брата сахиб-дивана, по совету и с согласия обоих братьев, заодно с мисрцами, которые являются врагами, что они осведомлены о всех их делах и постоянно ожидают, что оттуда придет войско в эти края, чтобы передать им Багдадское владение. Йису-Бука-гурген эти слова доложил на служении Абага-хану. Вышел указ, чтобы Маджд-ад-дина сына Асира, схватили. Его допросили об этих речах и в судебном допросе 257 нанесли ему свыше ста палочных ударов, но вина его не была доказана, и его выдали сахиб-дивану. Сахиб-диван простил то, что произошло из-за Маджд-ад-мулька и выдал на его имя грамоту на должность хакима Сиваса, а когда узнал об его бедственном положении и скудости его достояния, то пожаловал один балыш денег, камешек лала и берат к румскому сахибу на десять тысяч динаров на его имя. Так как Маджд-ад-мульк поступил именно так, он призадумался и стал искать совета. Для этого он стал состоять при Йису-Бука-гургене и постоянно старался и прилагал чрезвычайные усилия отомстить обоим сахиб-диванам и выжидал удобного случая, 258 до тех пор, пока Абага-хан в начале месяца зу-л-ка’дэ лета 678 [III 1280] не отправился в Хорасан. Когда он прибыл в Казвин и царевич Аргун выехал [ему] навстречу, Маджд-ал-мульк, при посредстве некоего Абачи из его приближенных, явился на служение к царевичу и доложил: «Уже более года, как раб [твой] хочет доложить несколько слов, так как нельзя довести [их] до сведения языком эмиров и приближенных. Ежели он так поступил бы, то сахиб-диван проведал бы и дал бы им всем взятку из государева достояния, чтобы они те слова держали втайне. Теперь я поразмыслил: раз-де эмиры продают государевы выгоды за услугу да взятку, то царевич своей выгоды не продаст. Потому то я явился и докладываю: сколько ни поступает в казну из владений, идет в пользу имений 259 сахиб-дивана, которые он приобрел из государева достояния, и неблагодарность его дошла до того, что он заодно с мисрскими |A 223а, S 506| султанами, а Перванэ румский по его совету был заодно с Бундукдаром, и Туку, Тудаун-бахадур и Урукту погибли из-за его вероломства. Брат же его Ала-ад-дин прибрал к рукам Багдадские владения, изготовил себе венец, украшенный самоцветными камнями, достойный государей, собрал безмерные сокровища и зарыл бесчисленные клады. Ежели государь соблаговолит к рабу [своему], я докажу на сахиб-дивана, что он купил на свое имя почти на четыре тысячи туманов имений из государевых средств 260, да еще имеет две тысячи туманов наличными деньгами, да стада и табуны, и ежели во всех сокровищницах, кроме того, что доставили из замков еретиков и Багдада, наберется тысяча туманов денег, то пусть я буду виноват и помру, затем что рабу [твоему] ведомы эти обстоятельства и он имеет сведения. Грамоту на управление Сиваса, балыш денег, камешек лала и берат на десять тысяч динаров он рабу [твоему] дал в уплату за молчание». Все это он [Маджд-ал-мульк] показал царевичу Аргуну.

Царевич эти слова доложил 261 на служении Абага-хану. [Абага-хан] промолвил: «Ты-де этих слов никому не говори, пока исподволь к тому [95] не будут сделаны приготовления». Когда Абага-хан вернулся обратно в столицу Тебриз, он перезимовал зиму в области Арран. В ту зиму были казнены мелик Рази-ад-дин Баба-и Казвини и Джемаль-ад-дин Хатти. 262 Весною того же года, когда [Абага-хан] прибыл в Шервияз, он однажды был в бане в рибате Мусаллям. Маджд-ал-мульк по предстательству эмира Тогачара 263 отправился в раздевальню бани и доложил [Абага-хану] то, что раньше говорил царевичу Аргуну и даже больше того. Абага-хан разгневался на сахиб-дивана и послал гонцов во все владения схватить и представить его наибов со счетными книгами, чтобы на служении его высочеству в [его] присутствии это обстоятельство было расследовано до мельчайших подробностей.

Сахиб-диван обратился за помощью к Олджей-хатун 264 и письменно показал, что все имения, 265 которые за это время куплены, 266 составляют собственность государя. 267 [Олджей-]хатун по этому показанию доложила об его деле, ходатайствовала, вернула благосклонность Абага-хана и спасла сахиб-дивана из этой пропасти. Разослали ярлыки, чтобы гонцы вернулись обратно и не трогали наибов сахиб-дивана.

Маджд-ал-мульк потерял надежду и написал записку. 268 «Раз-де государь оказал благоволение сахиб-дивану, он когда-нибудь раба [твоего] не пощадит. Раб [твой] надеется, что ты препоручишь его какому-либо эмиру, чтобы тот защитил его от его [сахиб-дивана] козней, или пусть будет издан указ, чтобы раб [твой] удалился из этого царства». Абага-хан промолвил в ответ: «Хотя я и оказал благоволение сахиб-дивану, Маджд-ал-мулька я не обвинил. Пусть он состоит при ставке да водится с Тогачаром, Чуши [?] и Урдукия». Маджд-ал-мульк стал рассчитывать на помощь и согласно указу, который был издан, неотлучно служил и сообща с Садр-ад-дином Зенджани поджидал какого-нибудь удобного случая, пока весною года ... 269 соответствующего лету 679, не вышел указ, чтобы Маджд-ал-мульк Иезди был мушрифом от берегов реки Амуйе до самого Мисра и сахиб-дивану [был бы] товарищем. Когда Абага-хан со всеми женами, царевичами, эмирами, столпами царства и придворною знатью находился в кумирне в Мераге, он приказал, чтобы 270 во всеуслышание прочитали этот ярлык. Все единодушно сказали: «Никогда-де монгольские государи не давали подобного ярлыка тазику». А Абага-хан молвил Маджд-ал-мульку: «Будь очень бдителен в делах царства, достояния, казны и сокровищ и обо всем осведомлен. Над всеми делами пусть стоят твои наибы, остерегайся хорошенько и ни в каком случае не отставай от ставки. Ежели кто покусится на тебя, тому я знаю как ответить».

Когда [Маджд-ал-мульк] нашел такое значительное покровительство, все его стали уважать, 271и он приобрел полную власть; по этой причине 271 дело сахиб-дивана Шамс-ад-дина упало и, сколько он ни крепился, оно не было блестящим. Маджд-ал-мульк послал сахибу Шамс-ад-дину, ‛да смилуется над ним бог’, следующее четверостишие: [96]

Стихи

Я хочу окунуться в море твоего горя,
Иль потонуть, иль достать жемчужину.
Покушение на тебя опасно, но я хочу [его] свершить,
Или лицо обагрю [себе], или шею.

|A 223b| А он в ответ на то прислал обратно это:

Стихи

|S 505| Так как не подобает судиться с государем,
То надобно переносить горести судьбы.
Это дело, к которому ты приступил, –
Им обагришь ты и лицо и шею.

Маджд-ал-мульк, когда увидел, что козни его не действуют на сахиб-дивана, обратился к его брату Ала-ад-дину и начал делать на него всяческие нападки. Был издан указ, чтобы его схватили, а Маджд-ад-дин ибн ал-Асир, который был его наибом, сидя против него на очной ставке, говорил: «От такой-то местности ты имеешь столько-то, а от такого-то лица – столько-то». Когда сахиб Шамс-ад-дин воочию увидел щекотливость дела, он известил брата: «Ты-де никоим образом не отрицай, чтобы не вышло затруднения, ибо говорят: ‛Да не благословит господь достояния после того как получено возмещение’». Ала-ад-дин согласился дать сто туманов денег. После уплаты, как будет описано, с него потребовали еще больше и дошло до того, что его заковали в цепи и выставили на Багдадском мосту и мучили разного рода побоями и пытками, пока он не отдал всего, что имел. После того он продал даже своих детей. В конце концов дело его совсем испортилось, а степень Маджд-ал-мулька возросла. Аминь.

Рассказ о походе Абага-хана в Сирию, сражении царевича Менгу-Тимура с мисрцами и возвращении государя в обитель мира Багдад

Вследствие того, что сирийцы вторглись в области Рума и Диярбекра, делали набеги, опустошали владения мусульман, травили хлеба и возбуждали усобицу, Абага-хан рассердился на этих людей и твердо порешил итти в поход на те края. Охотясь, он дошел до Хабура и Рахбы Сирийской, 272 однако через Ефрат не переправлялся, и выслал с передовым отрядом брата своего Менгу-Тимура. Когда он дошел до Химса, он остановился, а Абага-хан расположился по эту сторону реки напротив Дейр-и Бир. Жители Дейра разбежались и было приказано их ограбить, сжечь крепость Залибийю и биться с рахбинцами. 29 числа месяца джумада-л-ахыра того года, что был годом 680 [15 X 1281], [Абага-хан] вернулся в Синджар и в половине месяца раджаба присоединился к ставкам в Махлябийи Мавсильского округа.

В четверг 14 числа месяца раджаба, соответствующего 17 числу токузунч-месяца года змеи [29 IX 1281], ратям случилось сойтись около Химса. Ряды [протянулись] почти на четыре фарсанга. Мазук-aгa и дружина Хандукура были на правом крыле, а Алинак, Тайджу-бахадур и царевичи Хуладжу и Каранокай – на левом. Турки стали стрелять [из луков] и ранили некоторое число мисрцев и сирийцев. Алинак-бек напал на их правое крыло и гнал их до самого Химса. Они испугались этого нападения и разом все набросились на середину. Царевич Менгу-Тимур был еще отроком и не видел жестоких битв, и из старших эмиров распоряжались Текнэ и Доладай-яргучи. Они немного оробели и повернули обратно, [97] а воины обратились в бегство. Много народу из монгольской рати погибло. Когда весть об этом дошла до Абага-хана, он очень разгневался на эмиров и сказал: «Летом, во время курултая, я взыщу с виновных, [а] в будущем году снова сам пойду туда и заглажу это дело». В воскресение 17 числа месяца раджаба [2 XI] он переправился через Тигр и расположился в Кушафе, а оттуда направился в Багдад. В воскресение 2 числа месяца ша’бана [17 XI] он расположился близ Мухавваля, а Маджд-ал-мульк прибыл в Багдад для получения трехсот туманов денег, на которые согласился ходжа Ала-ад-дин. То, что он имел, он сразу отдал до последнего, так что даже продал 273 детей, а после этого дал подписку, 274 что впредь, если у него найдется несколько дирхемов, он будет виновен. Абага-хан сжалился над ним и 14 числа месяца рамазана лета 680 [27 XII 1281] его освободили из заключения.

|A 224а, S 508| Маджд-ал-мульк в другой раз возымел на него злой умысел. Было, приказано, чтобы он вместе с эмиром Тогачаром и Урдукия отправился в Багдад и проверил отчетность ходжи Ала-ад-дина и получил бы с него тридцать три тумана, которые по счету остались за ним, а если он не уплатит добром, то отнял бы побоями да грубой силою. Так как ничего не было добыто, то приступили к пыткам и мучениям: его водили по городу и били. Аминь.

Рассказ о кончине Абага-хана в городе Хамадане, когда он возвратился из Багдада

3 числа месяца зи-л-ка’дэ лета 680 [13 II 1282] Абага-хан из столицы Багдада направился в Хамадан. Он прибыл в город Хамадан в среду 6 зи-л-хиджджэ [18 III] и расположился во дворце мелика Фахр-ад-дина Минучихра. Все время он предавался пиршествам и наслаждениям. В среду 20 числа месяца зи-л-хиджджэ лета 680 [1 IV 1282], соответствующего 21 числу икинди-месяца года ... 275 после чрезмерного питья, за полночь, он вышел за нуждою. Изменяющий обстоятельства и предопределяющий смертный час 276 представил ему в воображении черную птицу, сидящую на одной из ветвей тех деревьев, что находились там. Он вскричал: «Что это за черная птица?» – и приказал корчию сбить ее стрелой. Сколько ни озирались, никакой птицы не нашли. Вдруг он закрыл глаза и в золотом кресле отдал нежную душу. В воскресение 16 дня месяца мухаррама лета 681 [26 IV 1282] в одной из местностей Мавсильского округа отошел и Менгу-Тимур. В ставках Абага-хана оплакивали покойного, и гроб с ним переправили в Шахутеллэ и похоронили рядом с великим ильханом, а славным потомкам своим он приказал долго жить. Аминь.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПОВЕСТВОВАНИЯ ОБ АБАГА-ХАНЕ

Похвальный образ жизни его и отличные качества души. Прекрасные приговоры, 277 которые он изволил высказать. Рассказы о событиях, которые случились в его время из тех, что не вошли в две предыдущие части и стали известны порознь, из разных книг и от разных лиц 278 [98]

(пер. Л. К. Арендса)
Текст воспроизведен по изданию: Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Том 3. М.-Л. АН СССР. 1946

© текст - Арендс А. К. 1946
© сетевая версия - Strori. 2008
© OCR - Strori. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© АН СССР. 1946