СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЗАПИСКИ ПРИДВОРНОГО БРИЛЬЯНТЩИКА ПОЗЬЕ О ПРЕБЫВАНИИ ЕГО В РОССИИ

с 1729 по 1764 г.

(Перевод с французской, неизданной рукописи).

Литература русской истории XVIII века не богата печатными мемуарами. В самом деле, если мы назовем: Болотова, Бибикова, Грибовского, Данилова, княгиню Дашкову, Державина, Дмитриева, [42] Екатерину II, Нащокина, Неплюева, Порошина, Храповицкого, Мертвого, князя Шаховского, кн. Щербатова, Энгельгардта, то едва ли не перечислим, если не всех, то по крайней мере, главнейших составителей изданных записок, русских людей, сохранивших для отечественной истории сказания о событиях и деятелях XVIII века; что касается до записок иноземцев о России, то тут мы имеем пред собой значительно большее число лиц, повествовавших о России. Впрочем, если последнего рода мемуары значительно превышают первую группу в количестве, то этого никак нельзя сказать о их качестве. При этом нельзя не заметить, что большинство иноземцев, бывших в России XVIII века и писавших о ней, почти исключительно принадлежат к высшему кругу. Но ведь за этими графами Гордтами, Гельбигами, Манштейнами, Минихами (отцом и сыном), Бюшингами, Дюками-Лирийскими, гр. Сегюрами, леди Рондо, за этою вереницею послов, посланников и секретарей посольств разных иноземных дворов, трактовавших о России в своих мемуарах, или в депешах, там и сям впоследствии появившихся в печати, — были тысячи иноземцев из простых людей, были же разного рода, так сказать, мелкой сошки служилые люди: ремесленники, мастеровые, толпами стремившиеся в течении XVIII века из немецкой земли, Франции и в особенности из Швейцарии в льдистую Московию, с целью составить себе фортуну? Неужели никто из этих лиц не оставил по себе записок? Это было бы чрезвычайно грустно для любителя отечественной старины, так как именно ремесленники-иноземцы, люди не стоявшие на разных ступенях служебной иерархии, не увлеченные духом партий, более первых чуждые личных предубеждений против тех или других лиц, стоявших у кормила правления России, отнеслись бы к предмету своих сказаний гораздо беспристрастнее и трезвее служилой знати и представителей иноземных дворов. Между тем, к сожалению, нам почти неизвестны мемуары именно этого последнего рода. Погоня ли за быстрой наживой, работа ли в магазинах, кладовых и мастерских, но было что-то, что всецело поглощало жизнь иноземца-ремесленника и купца и он менее всего думать о записке виденного и слышанного и о завещании потомству воспоминаний о своем пребывании в России. Кончал пришлый иноземец свою работу в этой стране, наживал деньги и, “отрясая прах от ног своих”, спешил доживать век свой на родину, в какое-нибудь захолустье Германии или в укромный городок Швейцарии....

Да, эти люди мало пишут и теперь, и почти ничего, кроме своих счетов и переписки по коммерческим делам, — не писали в [43] прошлом столетии. Тем-то дороже для нас исключения. На этот раз пример исключения составляют рукописные, ни разу еще ненапечатанные записки Иеремии Позье о пребывании его, с 1729 по 1764 год, в России.

Иеремия Позье был один из иноземцев-ремесленников. Вот главнейшие факты его жизни. Позье родился в Швейцарии в 1716 году. В 1729 году, тринадцатилетним мальчиком Иеремия Позье пешком (в буквальном смысле) проходит вместе с отцом своим всю Швейцарию, Германию, Голландию, садится в Гамбурге на корабль и приплывает в Петербург в 1729 году, в царствование Петра II. Двор в Москве; — в Москве же находится и родной дядя юного пришельца, Петр Позье, служащий хирургом; на него все надежды, он даст средства к жизни брату и племяннику. Но Москва далеко, денег — нет; Позье-отец с трудом добывает себе у одного знакомого десяток экю, пристает к какому-то извозчику, везшему вино, кладет к нему на телегу свой скромный багаж и пешком, вместе с сыном, отправляется вслед за тележкой в Москву. Путешествие было крайне утомительно. Оно продолжалось шесть недель. Разбитые, измученные, не знающие ни единого слова по-русски, Позье, отец и сын, добираются наконец до Москвы. Здесь их ждет новое испытание: дом, в котором жил их родственник, сгорел, не за долго до их прихода. В нем погиб весь достаток Позье-хирурга. Тем не менее он принимает родных и пристраивает их к бригадиру Ролану; тот записывает Иеремию Позье сержантом в армейский полк и отправляется с ним и с его отцом в Архангельск, куда он, Ролан, назначен комендантом. В Архангельске комендант скоро умирает, споенный насмерть губернатором. Старик Позье возвращается в Москву и здесь, около конца 1731 года, истомленный всеми скитаниями и неудачами, умирает на руках пятнадцатилетнего сына, которого незадолго пред тем с трудом удалось ему выписать из полка. Несчастный юноша в совершенном отчаянии. Но пред ним есть возможность честно зарабатывать хлеб: он молод, здоров, способен. Отец еще перед смертью договорился отдать его на семь лет в ученье, в Петербург, к придворному брильянтщику, французу Граверо. Таким образом, Иеремия Позье попадает в Петербург; здесь он учится с большим старанием и не только скоро ознакамливается со своим ремеслом, но и достигает в нем совершенства. Хозяин его, Граверо, любит сильно покутить и повеселиться, и все взваливает на своего молодого ученика. Работы много. Императрица Анна Иоанновна любит брильянты и приказывает Граверо [44] приходить с рабочими во дворец и здесь работать на ее глазах. Но Граверо часто загуливает и не является; за то на месте всегда Позье. Анна Иоанновна его замечает; она милостиво говорит с ним, предлагает заказы и поручает ему отправиться, в свите ее посла, в Китай для закупки там для нее разных дорогих вещей. За смертью Анны Иоанновны эта командировка Позье не состоялась. Между тем он выходит из ученья, и лично известный покойной государыне, делается скоро известным и всему двору. Позье открывает свою мастерскую, сначала весьма скромную. Искусство в работе, аккуратность в исполнении, честность и готовность оказывать, нередко в большой убыток самому себе, кредит заказчикам, обыкновенно разным крупным и мелким придворным лицам, — привлекают к Позье много заказов. Фирма его и положение при дворе вполне обеспечены. Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна, Елисавета Петровна, Петр III и Екатерина II последовательно делают ему заказы, часто призывают его к себе, говорят с ним; — особенно милостиво относится к нему Елисавета Петровна. Вслед за особами царской фамилии, Позье входит в частые сношения с временщиками каждого нового правления: Бирон, Левенвольд, Линар, Лесток, Шуваловы, Воронцовы, Разумовские, принц Георг Голштейнский и его семейство, граф Понятовский, братья Орловы, — все это его заказчики, знакомые, нередко — как напр. Лесток — хорошие приятели. Представители иноземных дворов при русском дворе также его добрые знакомые: так, напр., роскошный венский посол, граф Эстергази, одолженный важной услугой, оказанной ему Позье, обещает последнему свою дружбу навсегда; наконец, в последние годы царствования Елисаветы Петровны бывали случаи, когда безвестный некогда швейцарский выходец являлся посредником в сношениях великого канцлера России с императрицей. Пять перемен правления совершаются пред глазами Позье: возведете на престол малютки Иоанна Антоновича, свержение регента Бирона, свержение правительницы Анны Леопольдовны, восшествие на престол Елисаветы Петровны, восшествие на престол Петра III, волнения в первые годы царствования Екатерины II — все эти крупные события совершаются в бытность Позье при русском дворе. Он не может безучастно к ним относиться уже по тому одному, что они отражаются на заказах ему, на его торговой деятельности. Но Позье слишком осторожен, слишком рано усвоил все правила как держаться и вести себя в водоворотах придворной жизни, чтоб ввязаться в какие-либо интриги. Эту осторожность он проявляет весьма рано: так, например [45] довольно близкий с Лестоком (Позье за несколько часов до переворота, произведенного Лестоком в пользу цесаревны Елисаветы — ужинал с ним), сумел не только не попасть в число заговорщиков, но так себя держал, что даже ветреный Лесток не решился поделиться с Позье своими замыслами. Вместе с осторожностью и тактом Позье держит себя честно и благородно: это не какой-нибудь еврей, армянин или грек, которых так много было в качестве брильянтщиков-ростовщиков и по всякого рода делам промышленников при русском дворе того времени, и которые разными проделками и обманами сколачивали себе громаднейшие капиталы, — нет, Позье скорее сам терял, нежели наживал и терял именно по излишней доверчивости, благородству и чрезвычайной мягкости характера. Наконец, в виду беспрестанных обманов, которым он подвергался со стороны многих из его заказчиков, вельмож русских, швейцарец наш, испуганный мыслью потерять последний капитал, нажитый тридцатилетним упорным трудом, решается оставить Россию; но к нему так расположена новая монархиня России, Екатерина II, в его брильянтах так часто нуждаются придворные, наконец вообще Позье до того сделался необходим по своей профессии русскому двору, что если бы он заявил о своем желании навсегда оставить Россию, — то его, как он сам рассказывает, ни за что бы из нее не выпустили. В виду этого, Позье прибегает к хитрости и, под видом кратковременного отпуска, уезжает в январе 1764 года из России — с женою (немкою из Прибалтийских губерний), взрослыми дочерьми и с небольшим капиталом, не без труда нажитым. Капитал этот дал возможность Позье мирно прожить около пятнадцати лет на своей родине, в Швейцарии, где он и умер 2-го или 30-го (точно неизвестно) декабря 1779 года.

Неизвестно, в каком именно году написаны Позье представляемая здесь записки. Верно только то, что они написаны по возвращении уже его из России в Швейцарию, написаны наскоро, без особых справок и строгой последовательности, и с главной целью очертить прежде всего крупнейшие обстоятельства своей собственной жизни и торговой-ремесленной деятельности. Всем этим вполне объясняются следующие обстоятельства: 1) сбивчивость хронологических указаний в записках. В этом отношении записки Позье сильно грешат; автор зачастую делает неточные показания о времени события, нередко повествует о факте позднейшего времени прежде события предыдущих годов, и вообще года того или другого события либо вовсе не называет, либо указывает на [46] него в общих выражениях; 2) обо многих важных политических событиях, сопровождавших восшествия на престол государей, Позье рассказывает не столь подробно, как бы это мог сделать, по своим близким отношениям во двору, что, впрочем, не мешает передаваемым им заметкам о перевороте 1741 м в особенности 1762 года быть довольно важными и интересными; 3) в отзывах своих об особах высоко стоявших Позье чрезвычайно осторожен, что не мешает ему однако передавать в высшей степени драгоценные черты для характеристики Анны Иоанновны, и в особенности Елисаветы Петровны и Петра III (Кратковременному царствованию Петра III Позье отводит, относительно говоря, очень много места в своих записках; придворный брильянтщик, получивший от Петра III чин бригадира, передает все подробности своих частых свиданий с этим государем. Подробности эти чрезвычайно интересны и весьма живо очерчивают личность Петра III.). Эти черты тем драгоценнее, что они сообщаются человеком, бывшим в беспрерывных сношениях с этими лицами, и, что самое важное, передаются лицом, по нравственным своим качествам, заслуживающим доверия; 4) в упоминаниях о разных второстепенных лицах, Позье платит обычную дань с прочими иноземными писателями о России: он нещадно искажает собственные имена, так что иногда при всем желании добраться, кто скрывается под тем или другим исковерканным именем, не всегда можно этого достигнуть, наконец, 5) так как записки были писаны, как очевидно из их содержания, отнюдь не для печати, а только для семьи, и, как кажется, по просьбе дочерей автора, то Позье дает довольно много места чисто личным воспоминаниям о частностях своей жизни: напр., он подробно рассказывает о своей поездке из России заграницу — зимою 1750 года.

Обращаемся к внешней стороне мемуаров. Они писаны сильно порыжевшими от времени чернилами, по-французски, скорописным, в высшей степени связным, неразборчивым, едва ли не женским почерком прошлого столетия и при том довольно безграмотно. Записки занимают сорок четыре широких полулиста толстой белой бумаги, в лист. На заглавном листе записок написано: “Memoire abrege de la vie de Geremie Pauzie, ne a Geneve l'an 1716 en Septembre et y est Decede le 2-е D-re l'an 1779”.

На последних четырех страницах тетради несколько иным почерком и более черными чернилами написано завещание Позье под следующим заглавием: “Copie dn testament de feu M-r Geremie Pauzie, ne a Geneve le Sept-bre 1716 et decede le 30 d-bre 1779”. [47]

Рукопись сообщена нам академиком Аристом Аристовичем Куником, обязательность которого в сообщении материалов и драгоценных указаний в области отечественной истории, археологии, нумизматики и истории литературы давно уже известна многим из занимающихся этими предметами.

Представляя записки Позье в переводе, мы восстановили, где оказалось это возможным, искаженные автором имена собственные и обставили записки, где это нашли нужным, примечаниями. Для облегчения справок мы разбили записки на главы и привели в начале каждой из них краткое оглавление; вместе с сим мы заменили заглавие рукописи: “Очерк жизни Иеремии Позье” — более точным: “Записки придворного брильянтщика Позье о пребывании его в России”. Считаем необходимым также оговорить, что при печатании записок мы опустили подробности, либо не относящиеся до России, либо не имеющие общего интереса (Точно также мы нашли бесполезным печатать завещание Позье, помещенное на последних четырех страницах манускрипта, так как оно всецело касается его семейных дел и распоряжений. Позье, силой этого документа, распределяет свои капиталы между разными общественными учреждениями и членами своей фамилии. Так он завещает определенные суммы: женевской больнице, французской и немецкой биржам, учрежденным в Женеве; брату своему — Роберту Позье, сестре своей — Мадлене Позье, племяннице своей — г-же Броссар, жене своей — Мадлене-Марии и дочерям своим. – прим. Ред.).

Ред.