-

ЛОВКОСТЬ РУК ИЛИ ИГРА ЧЕРТЕЙ?

Сибирские шаманы в экспедиционных записях академика Миллера

Знаменитый исследователь Сибири академик Герард Фридрих Миллер (1705–1783) пользуется заслуженной славой «отца сибирской истории». Менее известна его деятельность как этнографа сибирских народов, и это объясняется чрезвычайно слабой изученностью его немецкоязычных рукописных этнографических трудов и материалов, относящихся ко времени путешествия ученого по Сибири в составе Второй Камчатской экспедиции (1733–1743). Подавляющее большинство этих рукописей никогда не публиковалось и не переводилось на русский язык.

Как и многих других путешественников, Миллера особо интересовал сибирский шаманизм. За время десятилетнего путешествия по Сибири он встретился со многими десятками шаманов, присутствовал на сеансах их камланий, на проводимых ими обрядах жертвоприношений. К одним из них он специально приезжал, других вызывал для расспросов в город и, как правило, добивался откровенности. Нередко в таких встречах принимали участие одновременно несколько шаманов. Так, например, в ночь на 7 августа 1738 года в одном из бурятских улусов свое искусство ученому демонстрировали сразу пять шаманов и две шаманки.

По мнению Миллера, шаманизм — своего рода ремесло, которым зарабатывают на жизнь. Немало места отводит ученый описанию разных ухищрений, с помощью которых шаманы вынуждали людей тратить на камлания (для жертвоприношений и вознаграждения шаману) скот, меха и другое имущество. Рассказывая о якутских шаманах, ученый сообщает, что, посещая в первый раз больного, они не надевали шаманскую одежду и не брали с собой бубен: они якобы лишь выясняли, кто из «чертей» похитил душу больного, и вели с ним предварительные переговоры о жертве, которой тот мог бы удовлетвориться взамен этой души. В некоторых случаях шаманы объявляли результаты переговоров неблагоприятными и признавали свое бессилие. Миллер объясняет это так: «Создается впечатление, что эта церемония проводится шаманом, может быть, лишь для того, чтобы он мог прежде как следует осмотреть больного и определить, не находится ли он, возможно, уже в таком состоянии, когда нет никакой надежды на выздоровление. Там, где шаман это видит, он не испытывает свое искусство на больном, с тем чтобы оно не могло быть дискредитировано последующей смертью пациента» ¹. Нередко шаман, который во время камлания у больного должен был спуститься в подземный мир за душой, «по возвращении» объявлял, что ему удалось заодно освободить и обнаруженные в преисподней души некоторых присутствующих. «А некоторым другим, — пишет Миллер, — он говорит, что не смог добиться освобождения их душ, и это он обычно объявляет самым богатым и знатным, с тем чтобы это могло принести ему новый заработок. Ибо подобные люди пугаются по этому поводу, приглашают шамана к себе для камлания и при этом вновь закалывается жертвенная скотина...» ² Правда, ученый признает, что наряду с корыстолюбивыми шаманами были и «честные», довольствовавшиеся ничтожным вознаграждением или вовсе обходившиеся без него.

Рассказывая о разного рода чудесах, на которые якобы были способны «сильные» шаманы (исчезновение связанного шамана из юрты, протыкание тела ножом, хождение босиком по раскаленным углям, натирание лица этими углями и т. п.), Миллер неизменно дает им рационалистическое объяснение. В одном [34] случае он даже протокольно оформил в Якутской канцелярии «скаску» шаманки «в славе», искусство которой он испытывал дважды в присутствии свидетелей.

Более высокого мнения был Миллер об актерских способностях шаманов, в особенности когда они представляли путешествие в подземный мир, во время которого преодолевались различные препятствия, велись переговоры о возвращении души больного. Мгновенные перевоплощения шамана в гагару, владыку подземного мира, его жену, слуг, самого себя, скачущего на коне-бубне, он сравнивает с театром одного актера.

Материалы Миллера о сибирском шаманизме составляют сотни страниц рукописного текста и затрагивают практически все проблемы, связанные с данным феноменом. Некоторое представление о содержании этих материалов дают два публикуемых ниже текста. Первый — та самая «скаска», о которой говорилось выше. Второй текст (описание камланий шамана и шаманки у тюрков Красноярского уезда) представляет собой фрагмент рукописи, имеющей архивное название «Известие о шаманах, или колдунах сибирских». Он написан самим Миллером и публикуется впервые.

«Скаска» якутской шаманки

1737 году майя 28 дня якутская шаманка Тюсюлюк Сахтыина дочь, Кангалаской волости ясашного якута Тордуи Байкова жена, Академии наук перед господином профессором Миллером через городового толмача Степана Гуляева скаскою объявила.

От роду де ей дватцать лет и вышла де за помянутого якута Тордую замуж назад тому три года, которой де был вдов, а прежняя де жена была у него шаманка. И прошлой де осени стала она шаманкою по якуцкому обыкновению и с того де времени колола она себя у якутов при шаманстве ножем притворно: два раз проткнув платье накось и спустя ножевой конец к штанным ремням, и нагибая верен на низ, и поджимая брюхо в себя, и так де кажетца, бутто нож воткнут в брюхо. И понеже де от того на брюхе никакой раны не зделалось, то сказывала де она якутам, обманывая их, что де рана дьяволскою помощию в то ж время при шаманстве зажила. И якуты де верят, что все то подлинно так делаетца, и от того де пришла она в славу.

И как де господин профессор Миллер сего майя восмого дня заставил ее шаманить перед собою и перед господином доктором Гмелиным дпя подлинного свидетелства, то намерена де была она, не хотя своей славы потерять, таким де притворным колотьем ево, господина профессора Миллера, и господина доктора Гмелина обмануть. Но как де в том действе господин доктор Гмелин по прошению господина профессора Миллера брюхо ее под платьем стал щупать и узнал, что нож не в брюхе, то де она стыда ради брюхо ножем подлинно поколола и от вышедшего ис-под кожи жиру кусок отрезала и, изжарив, съела. А о ране де, которая оттого учинилась, объявила она ложно, бутто де она для того скоро не зажила, что брюхо у нее щупали.

И понеже де она тогда, защищая свое ремесло, обещала в другое время еще колоть себя при шаманстве ножем и весь нож воткнуть в брюхо, чего де ради сего майя двадесят шестого дня господин профессор Миллер ее, шаманку, при товарищах своих, при господине докторе Гмелине и при господине профессоре Лакроере, и при иных многих людех опять шаманить заставил, то она по прежнему обычаю колола себя ножем притворно — воткнула нож в платье, якобы в брюхо, и отломила черен, а лезвее держала под платьем и брюха своего не давала смотреть для того, чтоб обманноство ее пред всеми людми явно не учинилось. И потом де притворилась она, бутто нож выблевала. А то де зделала она таким образом, что, припав к земле, подставила правою рукою деревянную колотушку, чем колотят в бубны, ко рту, а левою рукою выняв ис-под себя ножевое лезвее, положила из-за той колотушки скрытно в рот.

И понеже де господин профессор Миллер то приметил, то де она, шаманка, сего обманства болши скрывать не смеет. А подлинно себя колоть не может, чтоб раны не было. И как де она стала шаманкою, то отведывала де она себя резать ножницами, от чего де зделались раны, которые долго не зажили и болели, по тому ж как и та рана, как она сего майя осмого числа себя колола, и поныне совсем не зажила и еще болит. И в сей де скаске она, шаманка, сказала самую сущую правду без всякой лжи и утайки.

И сию скаску писал Якуцкой воевоцкой канцелярии канцелярист Василей Бугаев.

Знамя шаманки, женки Тюсюлюка Сахтаиной дочери.

Женкины речи переводил городовой толмач сын боярской Степан Гуляев и руку приложил.

[РГАДА. Ф. 199. Портф. 365. Ч. 1. Д. 2. Л. 140–141об.]

«Известие о шаманах, или колдунах сибирских»

Ночью со 2 на 3 октября 1739 г. у качинских татар на реке Енисее, немного ниже Воровской протоки, смотрели камлание бохтинского шамана и ястинской шаманки.

Отец шамана и бабка шаманки занимались тем же ремеслом. Где в роду однажды появляется шаман, там шаманство не вымирает, но постоянно передается потомкам. Одежда мало отличалась от [35] той, что мы до сих пор видели у других народов. Одеяния состояли из замшевых козульих шкур и на них были видны горностаи, ласки, орлиные крылья и множество разнообразных железных побрякушек. Шапка шамана была украшена пучком перьев. Шапка шаманки была также украшена необычайно большим количеством перьев и полосок из черного шелка, так что ими, когда шапка была надета, иногда почти полностью закрывалось лицо. Сапоги, или кожаные чулки, относящиеся к этому одеянию, спереди были отделаны повдоль несколькими полосками из красного ситца, а по обеим сторонам вышиты белым конским волосом. Чулки шамана помимо этого имели особо еще такого же рода украшения на ступнях в виде крестов. Бубен шаманки был меньше, чем у шамана. Лопатки бубнов шире, чем обычно, и на той стороне, которой ударяют, обтянуты сырой козульей шкурой. Лопатка шамана на внешней плоскости имела в качестве украшения много маленьких железных колец, которые во время битья в бубен увеличивали бряцанье побрякушек, прикрепленных к одежде.

Они камлали один за другим: вначале шаман, а затем шаманка. Оба начали с того, что сели обычным татарским манером на землю по правую сторону от очага с лицом, обращенным к двери. Бубен они держали вертикально перед лицом и били в него вначале без большого шума с тихим бормотаньем, которые, однако, мало-помалу усиливались, и когда шум достиг высшей точки, они встали и, стоя на том же месте, продолжили битье в бубен под громкие крики, прыжки, свист и бормотанье. Это продолжалось у каждого приблизительно 1/4 часа. Потом они прыгали напротив двери и немного вокруг в юрте — все это должно было означать приглашение чертей. Наибольший шум был возле двери, и, вдруг неподвижно застыв, они стали смотреть оттуда вверх в направлении дымового отверстия: как сказали, там прибыли черти. Тотчас один из находящихся в юрте татар схватил ложку и трижды побрызгал из нее водой вверх в направлении дымового отверстия и дважды к двери. Это означало кормление чертей, с тем чтобы они охотнее пошли на переговоры. Сразу вслед за этим начались и переговоры, как говорится, с самим собою; при этом постоянно производились крики, свист, прыжки, а также, с перерывам и, битье в бубен. Камлающие одни представляли обоих персонажей, а именно самих себя и чертей: они обращались к чертям и отвечали от их имени. А все это происходило большей частью в виде пения, довольно мелодичного и не неприятного. Шаман часто кричал как кукушка; ему отвечали теми же голосами несколько татар издали из угла. Он хотел упасть в обморок, но его тут же удержали стоя и несколько раз прокричали в уши голосом кукушки, на что он вскоре после этого отвечал, как если бы был чертом, и вновь пришел в себя. После сильного шума он выпрыгнул за дверь, которую за ним закрыли; татары и мы тем временем оставались в юрте. Перед юртой он также некоторое время кричал и шумел, затем снова вошел и после того, как еще немного попрыгал вокруг, пошел в юрте под постоянно продолжающееся битье в бубен по кругу с востока на запад и вокруг северной стороны снова на восток и каждому зрителю один или несколько раз бросал в таз свою колотушку бубна, которую ему сразу возвращали, после чего каждому человеку он предсказывал его будущее счастье или несчастье, что большей частью состояло из хороших высказываний. Потом шаман дал упасть шапке, о чем зрители сказали, что это произошло само собой без участия шамана и лишь благодаря его силе. Шаман снял свое одеяние и снова надел свою обычную одежду.

После этого начала шаманка и представила все действия почти таким же образом, что и шаман, пока не дошло до выбегания из юрты, что она проделала неоднократно. Когда она вернулась внутрь в последний раз, то сказала поющим голосом, что будет сегодня долго камлать и будет очень веселой, если только и зрители хотят вместе с ней повеселиться. Я тотчас велел сказать, что должно происходить все, что она предлагает, так как мы испытывали истинное удовольствие от ее игры, ибо она имела чрезвычайно веселый характер. Она еще несколько раз повторила свой вопрос, и каждый раз на него ответствовали таким же образом. Затем татары бросили в огонь сушеную траву, которую они называют ирбен (она является разновидностью полыни), чтобы освятить дальнейшие действия. Эту траву татары также бросают в огонь в начале камлания, и шаманы по нескольку раз держат над поднимающимся от нее дымом свои ноги и бубен для очищения и подготовки к предстоящей церемонии. Затем шаманка попросила пить, тогда ей раз за разом передали 7 чашек с молочной водой, остающейся после выгонки вина (по-русски барда). Все эти чашки она большей частью выпила, а что не выпила, то расплескала, так как при этом она ни мгновения не хотела стоять спокойно, но непрерывно прыгала, пела, кричала, а также после каждой чашки выбегала из юрты, но вскоре возвращалась. Потом шаманка, несмотря на то что помимо камланий она не курила, потребовала табаку для курения. Это означало, что требовала не сама шаманка, а черт, которым она была одержима. Тогда ей дали раз за разом 7 трубок с табаком, которые она также большей частью растрясла и, как и до этого, каждый раз между двумя трубками выпрыгивала из юрты. С последней трубкой она имела вид совершенно лишившейся чувств, что, пожалуй, могло быть действием курения табака, к которому она не привыкла. Поэтому ее поддерживали, и вскоре она пришла в себя. Однажды шаманка притворилась, будто у нее отняли трубку, била в бубен около всех, бегала и прыгала туда-сюда и тогда каждый заверял ее, что у него нет трубки. Присутствующие татары сказали, что это является игрой чертей, которые посредством отнятия трубки развлекались с шаманкой. Вскоре после этого трубка нашлась в бубне, который шаманка держала в руках, и это означало, что черти вернули ее обратно. Наконец она потребовала огня для пожирания. В конце концов зажгли одну за другой 7 лучинок и давали ей, и она их все горящими изглодала, но, как и до того, выбегая по ходу дела из юрты и продолжая свои обычные прыжки. После того как это произошло и шаманка после пожирания последней лучинки запрыгнула обратно в юрту, она прокатила свой бубен от себя через всю юрту и пропела: она хочет быть веселой всю ночь и устроить танцы. Она спросила поэтому, не хотят ли с ней танцевать как мужчины, так и женщины и девушки, на что ей сразу же ответили согласием. Колотушку от бубна она тем временем держала в руках и между прыжками и выбеганиями из юрты несколько раз бросала ее одному из татар, тем самым приглашая его к танцу. Тот вскоре поднялся и встал с шаманкой между очагом и дверью — татарин с правой стороны, а шаманка с левой, близко друг подле друга. Они схватывались обеими руками, некоторое время прыгали, припевая. После этого они трижды помахали головами между руками, склоняясь ниже них, как это обычно делается в танцах у немцев. Затем танцор трижды пропрыгал вокруг шаманки и отошел. Таким образом шаманка танцевала еще с 6 мужчинами и 7 женщинами. Тут еще должны были последовать 7 девушек, но в юрте они отсутствовали и из окрестностей собрались лишь женщины. Да и женщин здесь было недостаточно для танцев по одному разу, поэтому некоторые танцевали дважды, чтобы могли состояться все 7 танцев. С теми, кто охотно и умело танцевал, шаманка была весела, а тех, кто показал себя неловким или стеснительным, она высмеивала посредством разнообразных шуток. Затем шаманка снова взяла бубен, а так как я велел напомнить ей, что необходимо вскоре закончить игру, ибо было уже за полночь, то она захотела напоследок еще лишь сделать каждому предсказание. Потом она немного прыгала вокруг под непрерывное битье в бубен и пение, и пошла в юрте по кругу от одного к другому, трижды бросала каждому колотушку от бубна и объявляла ему его будущую судьбу, что прежде делал и шаман. Все это происходило под продолжающееся пение. Наконец, она сняла шапку, которая не сама упала с нее, и одежду, снова оделась на свой обыкновенный манер, и на этом церемония закончилась.

[РГАДА. Ф. 199. Портф. 509. Д. 2. Л. 16об.–19об. Автограф Г. Ф. Миллера на немецком языке.]

Публикация и перевод с немецкого кандидата исторических наук Александра Элерта

Комментарии

1. РГАДА. Ф. 199. Портф. 509. Д. 3. Л. 62об.–63.

2. Там же. Л. 63об.

Текст воспроизведен по изданию: Ловкость рук или игра чертей? Сибирские шаманы в экспедиционных записях академика Миллера // Родина, № 9. 2000