-

ЕЖЕМЕСЯЧНЫЕ СОЧИНЕНИЯ

К ПОЛЬЗЕ И УВЕСЕЛЕНИЮ СЛУЖАЩИЕ

Сентябрь, 1757 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ

при Императорской Академии Наук.

МИЛЛЕР Г. Ф.

ИСТОРИЯ О СТРАНАХ ПРИ РЕКЕ АМУРЕ ЛЕЖАЩИХ,

когда оные состояли под Российским владением.

В те времена происходил в Киренском остроге при реке Лене летом большой торг мяхкою рухлядью, которую промышленики возвращающиеся из Якутска и из других мест Якутского уезда туда привозили на продажу, и на сию ярманку приежжали обыкновенно из Илимска Воеводы, не токмо чтоб при великом собрании людей чинить суд и расправу, но и для смотрения, дабы десятая пошлина с продаваемых товаров сполна собирана была. Для сей причины ездил туды в 1665 году и Илимской Воевода Лаврентий Авдеев сын Обухов. Заподлинно сказать не можно, что [196] подало случай к принятому на него народному огорчению. Но действие было сие, что ночью на 25 число Июля, когда Воевода за день пред тем поехал из Киренского острога назад в Илимск, напали на него мятежники в ево судне, и дав ему многие раны до смерти его убили.

Предводителем сего смертоубийства был Поляк, или Литвин, Никифор Розанов сын Черниговской, которой в 1638 году послан был с другими его земляками из Москвы в Енисейск для отправления в Сибири военной службы. Из Енисейска, не ведомо по какому случаю, пришел он в Илимск. Там дважды о нем упоминается. Первое, когда в 1650 году был он прикащиком первого крестьянского селения на Чечуйском волоку, или как то место после прозвано было, в Чечуйском остроге; второе, когда он в 1652 году в Усть-Куцком остроге имел смотрение над тамошнею соляною варницею. Он видел, как в прошедшие годы много беглецов из Илимского уезду ушли на Амур, которые за их преступление наказаны не были; сие может быть побудило его следовать их примеру. Но за поздым осенним временем дошел он на судах не далее, как до устья реки Тугира, откуда он зимою шел уже к реке Амуру пешком. [197]

Черниговской поселился а Албазине, что было тогда пустое место, где все надлежало строить вновь, причем следовательно великого успеху чаять не можно было, для того что вся артель его на Тугире состояла токмо из 84 человек, из которых 15 человек пошедших оттуда на разъезды убиты были Тунгузами. В известии 1674 года описывается Албазинской острог, что оной построен деревянной четвероугольной с одною башнею с нагорной стороны и с двумя с реки Амура. Под первою были ворота, а над ними приказная изба, на ней же караульня, в двух прочих башнях сделаны были жилые покои или казармы, и над ними учинено приготовление, чтоб оттуда можно было защищать острог в случае неприятельского нападения. Внутри острога не находилось больше ничего, кроме одной житницы. Казармы гарнизонные стояли вне острога с нагорной стороны, около коих поставлены были надолобы. По другому в известию 1677 года был острог 18 сажен и длиною, а 13-ти шириною. В округ сделан был ров двух саженей шириною, а между надолобами находилось шесть рядов чесноку.

Как место пребывания сих беглецов не могло долго остаться безызвестным; и они для того долженствовали себе представить, что со времянем за их преступление будут [198] наказаны; сверх же того и Китайцев бояться надлежало, которые в 1669 году на все тамошние Российские селения, и на самой Нерчинск напасть грозились: то из того следовало, что Черниговской принял намерение, поддаться городу Нерчинску, что чинил исполнение по указам оттуда к нему присылаемым, и собранной ясак и пошлину из Албазина туда отсылал. Воевода Нерчинской Ларион Толбузин сменен был в 1669 году другим сыном боярским, Данилом Аршинским. Понеже они оба подчинены были как главному Воеводе в Тобольске, так и тому что в Енисейске, то они о сем приращении их уезда присылали репорты в одно место, равно как и в другое. От того сделалось, что в 1671 году в Албазине находился присланной из Тобольска приказной Иван Осколков. При нем в том же году недалеко повыше Албазина при урочище Брусяном камне с согласия всех Албазинских казаков заложен был Иеромонахом Ермогеном монастырь во имя Спаса всемилостивого. Другие доказательства бывшей тогда в Нерчинске главной над Албазином команды сии, что в 1672 году из Албазина десятинная соболиная казна из четырех почти сороков состоявшая в Нерчинске принимана была, и что в 1672 и 1673 годах несколько крестьянских семей в Албазин посланы для земледелия, и сие знак удалось, что несколько слободе выше [199] и ниже Албазина при Амуре построились, из коих Покровская Слобода от Албазина вниз по реке была знатнейшею.

Не доставало ничего больше, как чтоб получить и от Царского Величества прощение в учиненном смертоубийстве и побеге. г Черниговской послал для того в Москву нарочных с челобитною, подписанною 101 человеками. Посланные приехали в Москву в 1672 году, но не легко было исходатайствовать желанную резолюцию. По первому приговору, 15 Марта 1672 года, Черниговской с сыном, и некоторые еще знатнейшие ево сообщники, всего семь человек, осуждены были на смерть, а 46 человек приговорены были жестокому на теле наказанию. Но два дни спустя после того состоялся милостивой указ и прощение; сверх того 2000 рублей посланы были Албазинским Казакам 5 в награждение. По сему надлежит исправить то, что в Витзеновой Северовосточной Татарии 2 издания на 115 странице о постройке Албазина и о покорении и о прощении Черниговского объявляется несколько с отменными обстоятельствами.

В Нерчинске в 1674 году приехал на место Данила Аршинского Тобольской сын боярской Павел Шулгин; а в Албазине начальствовал по прежнему Никифор Черниговской, но в том же году сменен был присланным из Нерчинска сыном боярским [200] Григорьев Лоншаковым. В одно время с милостивым указом о Черниговском послан был из Москвы другой указ о том же к Лариону Толбузину в Нерчинск, и к ево сыну Фадею Толбузину в Албазин, для того что сим тогда начальниками туда ехать велено было. Но никоторой из них не приехал на место им определенное. В Албазине следовали один за другим Любим Евсевьев, Алексей Толгузин Ларионов сын, Григорей Лоншаков в другой раз, и Яков Евсевьев. А Павел Шульгин умер в Нерчинске в 1678 году; и как тогда Алексей Толгузин в Албазине сменен был, то вступил он на Шулгиново место. После его были в Нерчинске управителями другие из детей боярских, а в 1681 году приехал в Нерчинск из Москвы Стольник Федор Дементьев сын Воейков Воеводою, которой послал сына своего Андрея в Албазин управителем.

Черниговской начал еще до своего прощения собирать вновь ясак с некоторых Тунгузов, которые прежде были Российскими данниками. Сие было причиною же, для чего он помилован. Но понеже опасаться надлежало, чтоб затем Китайцы не возымели поводу к новым неприятельским действам: то для отвращения сей опасности учинено из Москвы в Китай посольство. Посланником был Грек и Переводчик Посольского приказу, Николай [201] Спафари. Он вступил в путь с знатною свитою в 1677 году, а в 1677 году оттуда возвратился, будучи первой, которой из Москвы сей дальней путь совершил. При проезде ево чрез Енисейск пронесся слух, будто бы дана была ему полная моч набирать войско, и вести оное на Амур. Тотчас ушли из Красноярска многие Казаки, крестьяне и ссылочные в надежде, что у Амура могут препровождать жизнь свои в большем довольстве. Но слух тот был неоснователен. Спафарию наипаче велено было продолжать путь с крайним поспешением. Он ехал чрез Нерчинск, и ежели учиненным после на него жалобам верить можно, то они уже на пути в Чичигаре при реке Науне вступил в договор с некоторым знатным Китайцем; и дозволил, чтоб живущие на реке Зее Тунгузы подвластны были единственно Китайскому государству с платежом ясака. Сие то подлинно, что он на возвратном пути из Чичигара, и вторично из Нерчинска, посылал указные памяти в Албазин, дабы оттуда ни по Амуру, ниже по Зее, водою более не ходили, с живущих у последней реки Тунгузов ясаку не требовали, в Албазине жили спокойно, и от нападения Китайцев имели всякую осторожность. [202]

В самое то время в 1676 году заведено было ясашное зимовье у реки Гилюя в Зею впадающей, откуда сухим путем в верхние места Зеи ходили, и там ясак сбирали ж. Но понеже сие соединено было с великою трудностию: того ради в 1678 году отправлена команда казаков и промышлеников, которые шли водою, и построили при устье реки Амумыша, коим в Зею впала, Верхосейской острог. В 1679 году вверх по реке Селимбы поставлен был Селимбингской острог, а вскоре после того у устья речки Долонцы к Зее [а сие была не много ниже устья Селимбы] Долонской острог. Верхосейской острог в 1681 году перенесен немного далее ниже устья реки Бирянды напротив озера Бабака. Что касается до расстояния сих мест, то по тогдашним известиям от Албазина до Долонского острогу надобно было сухим путем ехать две недели, а водою по Амуру вниз и по Зее вверх до туда ж полтретьи недели. От Долонского острога до Селимбинского ходили четыре недели по Селимбе вверх, и столько ж было ходу по Зее до устья реки Бирянды. В сих местах не можно было проходить инако, как водою: Но от Долонского острога до Амура была дорога и сухим путем на четыре дни езды верхом, где на половине переправлялись чрез впадающую в Зею реку Тому. Ничто не превосходило плодородие земли у Амура в том [203] месте, где Зея впадает, и по сей вверх до реки Томы. Тогда известна стала некая старая крепость, именем Айгун, или Аюнхун, которая стояла на Северном берегу реки Амура, на половину дня езды ниже устья реки Зеи. Оная состояла из земляного вала, вышиною в две и до трех сажен, вдоль Амура на 400 сажен длиною, а шириною на сто сажен. В средине было особливое место сажен в 80 квадратных, обнесенное таким же земляным валом. Какое сия крепость начало имела, кто в ней жил, и что причиною было ее опустошения, того проведать не можно было.

Осенью 1681 года Воевода Воейков послал сына Боярского, Никифора Сенотрусова, в Албазин с указом, чтоб принимать в службу всякого чина людей, которые сами похотят, и следующею весною итти на судах вниз по Амуру до Океана, осмотреть морские берега, и приметить, какие еще другие реки в Океан впадают; также наложить дань на тех Народов, которых он найдет. В сем указе упоминается о впадающей в Амур реке Хамкуне, которая недавно пред тем обыскана. Кажется, что сия то река Амгун, которая на Китайских ландкартах именуется Генкон. По тому призыву собрались тотчас 18 человек албазинских казаков, которые желали итти с Сенотрусовым; так что и хотели понести от себя [204] потребное на сей путь иждивение. Столь то велико было тогда еще побуждение к завоеваниям и новым обысканиям, когда собственная корысть, как то обыкновенно делалось, могла с тем соединена быть. Но нет известия, что от того последовало. В Албазине произошло несогласие; ибо тамошним Казакам не угодно было, что Воевода Воейков в начале 1682 года послал туда сына своего начальником; они собравшись до 200 человек, просили своего жалованья; и понеже денег не было, то думали они принудить Воеводского сына Андрея Воейкова, чтоб он собранные в ясак соболи продал, а из вырученных за то денег выдал им жалованье. Воевода, чтоб не сделалось сыну ево какова худа, поспешил к нему на помочь; и спас ево из рук мятежников. В тоже время построен был Аргунской острог, а тамошним Казакам приказано было брать себе провиант из Албазина.

Когда Воевода Воейков находился летом 1682 года еще в Албазине, то подали ему несколько человек тамошних казаков и промышлеников челобитную, в которой просили, чтоб отпустить их на реки Быструю и Хамун, для того, что живут по ним народы, кои ни под Российскою ни под Китайскою державою не состоят, чего ради без большого затруднения приведены быть могут в подданство. На оной [205] челобитной подписались Гаврила Фролов, яко предводитель, и еще 20 человек. Воевода с начала то дозволил; но возвратясь в Нерчинск, запретил по тому исполнить, дабы не подать Китайцам причины к жалобам. Напротив того Албазинской прикащик, которого тамошние Казаки выбрали из своих братьев, то дозволил, по чему в путь летом 1682 года и вступили. С Фроловым было 61 человек, как он пошел из Албазина. Пришед на реку Амгун, [ибо после того ни о Быстрой, ни о Хамуне, больше не упоминается] построил он при устье речки Духи, или Дукичана, к Амгуну ясашное зимовье, которое по положению оного назвал Усть-Дукичанским. Не задолго пред тем в таком же намерении партия Якутских Казаков и промышлеников, с Албазинскою равносильная, пришла из Тугирского острога на Амгун, и поставила ясашное зимовье при устье реки Немилана. Сии обе партии соединясь между собою, брали по разным местам аманатов, - собрали дани до 12 сороков соболей, и назад прогнали с малым своим уроном 300 человек Натков и Гиляков, которые хотели итти на Тугур по Амгуне, чтоб разорить Тугурской острог. На конец, понеже для Китайцев опасно было возвратиться в Албазин; ибо сии несколько казаков туда посланных убили, да и распространился слух, что многочисленная Китайская сила [206] идет к Албазину: то Албазинские Казаки и промышленики пошли с Якутскими в Тугурской острог, и дале чрез Удской острог в Якутск, откуда немногие в 1684 году чрез Илимск, Баргузин и Нерчинск в Албазин возвратились.

Известие о походах Китайцев было не со всем без основания. Хотя они тогда не дошли до Албазина, однако же учинены были к тому приуготовления; ибо знатное число их войска засело в старом город Айгуне, укрепило оной вновь, и учинило сборным местом, дабы впредь дальнейшие предприятия тем удачнее происходили. Сие делалось летом 1683 года. Спустя два года после того сей город перенесен не много ниже на южной берег реки Амура. Он тот же, что называется на Китайских Ландкартах Сахалин Ула-Хотон, где живет Губернатор, которому и все прочие мест по Амуру и по впадающим в оную реках подсудны.

Сего же лета хотели послать из Албазина новую партию казаков и промышлеников на смену Гавриле Фролову к реке Амгуну. Главной над оным назывался Григорьем Мылником, или Мыльниковым, с коим было 67 человек. Но они отправясь из Албазина 17 числа Июля, дошли не далее как до Айгуна, где окружены были Китайскою силою из 300 и более судов, [207] или Бус, состоящею. На каждом судне было человек по 20, и так всего около 6000 человек Китайцев, против которых обороняться не было никакой надежды. Русские пристали к Северному берегу реки Амура. Китайской Воевода приказал позвать к себе предводителя Мыльникова, которой туда и пошел с некоторыми своими товарищами, но задержан был пленным. Многие из Русских сдались Китайцам добровольно; другие разбежались по лесам, из коих некоторые ушед в Селимбинское зимовье, пошли чрез Удской острог в Якутск; другие пошли с известием о сем нещастии в Албазин, куды 10 Августа прибыли; а иные, которые сим же путем итти хотели, взяты Китайцами, которые их догнали, в полон, и посланы в Чичигар, а оттуда в Пекин. Сии последние находились в дороге к Чичигару 10 дней, а оттуда до Пекина столько же.

Двое из сих полонеников в следующем 1684 году посланы были с грамотою от Китайского Хана назад в Албазин и для покушения, не возможно ли тамошних и казаков склонить угрозами и обещаниями, чтоб сдали острог без сопротивления. Путь обратной производился чрез Айгун; тут грамота Ханская переведена была на Руской язык Рускими, которые уже в прошедшие времена к Китайцам передались, [208] и обучились Китайскому языку. Такие переметчики находились многие у Китайцев, как при армии, так и в Пекине. Григорий Мыльник тогда же, как посланные с грамотою были еще в Пекине, туда пришел, и принят был весьма хорошо. Он учинил предложение, что хочет построить в Китае мельницы по Рускому обыкновению и завесть мыловарню. От Пекина до Айгуна учреждены были частые почтовые станции, которых на каждой день по четыре проезжали. Таким образом находились они в дороге до Айгуна не более 15 дней; а оттуда до Албазина совершали путь в две недели. Начальнике Албазинской, будучи из рядовых казаков, поступал так неосторожливо, что всю Китайскую грамоту прочел всем в слухе; однако же никто не польстился на Китайские обещания, и не нарушил должную своему отечеству верность; наипаче каждой говорил, что хощет в случае осады защищать оное место до последней капли крови.

Как о всем том в Нерчинске, Енисейске и Тобольске приходили частые репорты, в коих Албазинцы описали наипаче недостаток в людях и в военных потребностях; то хотя и учинены некоторые приготовления к подкреплению утесненного Албазина: но расстояние было столь велико, что помочь заблаговремянно [209] туда поспеть не могла. Притом казалось быть нужнейшим сие, чтоб определить в Албазин такого начальника, на которого верность и благоразумие положиться можно бы было, что и учинилось. Ибо частореченной Алексей Албузин по грамоте из Москвы послан был туда Воеводою, которой в месяце Июне 1684 года в Албазине и приехал. В тоже время дана Албазину печать, и на оной герб, Орел с распростертыми крыльями, держащий в правой ноге лук, а в левой стрелу. Також прислан был в Нерчинск новой Воевода Стольник Иван Остафьев сын Власов, которой прежде в том же чину состоял в Иркутске.

Остроги и зимовья на реках Зее, Селимбе, Амгуне и Тугуре чувствовали первое действие неприятельских нападений от Китайцев. Долонской острог уже был покинут прежде 1682 году. Из Селимбинского ушли Казаки в Удской острог и в Якутск. На Амгуне также Руских уже не было. Но Китайцы тем не довольствуясь истребили и остатки Руских жилищ огнем. Напротив того в Зейском и Тугурском острогах, где не чаяли никакова неприятельского пришествия, при разорении оных мест и люди там живущие в полон отведены были. Сие учинилось в 1683 году. Спустя год после того, и еще в Марте месяце 1685 года, разъежжали неприятели до ближних мест [210] от Албазина, и по деревням великой вреде чинили. Главное их намерение было, чтоб взять полонеников, дабы чрез них обстоятельнее о состоянии Албазина уведомиться.

Наконец воспоследовала осада, которой уже чрез два года в Албазине со страхом ждали, а она не иное что, как печальные следствия иметь могла, потому что малому числу Руских против многочисленного Китайского войска в сей отдаленной стране устоять, а паче в остроге худо укрепленном, не возможно было. Правда, что впрочем деревянные стены и палисады в Сибирским городах и острогах довольны были к выдерживанию сильных нападений; но токмо от таких народов, которые не имели огнестрельного оружия. Мы видали несколько примеров, как самые Китайцы с великими армиями против малого числа Руских ничего успеть не могли, пока не научились употреблять пушек и фузей по Европейски. А сие показывали им Езуиты, пришедшее туда для проповеди слова Божия, и снискали себе тем и введением других наук и художеств любовь у Китайцев, а наипаче у Хана Кангия тогда еще молодого, но многими добрыми качествами одаренного Государя. Неприятельская сила во 100 судах, или бусах, состоящая, из коих на каждом было ко 40 и по 50 человек, и 10000 [211] человек сухим путем пришедших, привезли с собою полевой артилерии 150 (по некоторым известиям 100) пушек и 40 или 50 больших пушек осадных. Июня 4 дня 1685 году оказалось при Албазине некоторое число легкого передового войска отгоняющее скот с паствы, 10 числа пришли неприятельские суда к нижним Албазинским деревням, и 11 числа командующий Китайской Воевода прислал от Хана своего в Албазин три грамоты на Манжурском, Руском и Польском языках с двумя у Китайцев в полону бывшими промышлеными людьми, которыми требовано, чтоб острог сдали, и за то обнадежены были всякою милостию. Как не воспоследовало на то никакова ответу: то 12 числа вся Китайская сила, как водою, так и сухим путем, подступила под Албазин, и начали стрелять по городу из пушек и мелкого ружья.

Воевода Толбузин по осторожности взял к себе по приближении Китайцев всех жителей из ближних деревень со всем их запасом. Он зажег стоявшие за стенами острога обывательские домы, коих было числом до сорока, и намерен был обороняться до самой крайности, в надежде, что получит помочь из Нерчинска. Но у него было Казаков, купцов, промышлеников и крестьян всего на все не больше [212] 450 человек, а наличного оружия было только три пушки и 300 мушкетов. Из Енисейска уже давно отправлено было для Албазина большее число военных припасов; однако оные не бывали еще и в Нерчинск; тоже делалось и с новонабранным прошедшего 1684 года в Тобольск Казацким полком, из 600 человек состоящим, которой по проходе в Августе месяце того года чрез Енисейск, имел быть еще до зимы к реке Селенге в Удинск, и продолжать весною 1685 года поход свой в Нерчинск. Но оной запоздал же; суда замерзли на реке Тунгуске около устья реки Илима, с коих часть войска, оставя артилерию и все тяжести, которые прочим после везти надлежало, пошла зимним путем в Удинск. Там отогнали у них лошадей набегающие Мунгалы, что побудило их в Апреле месяце итти против сих же Мунгалов в поход вверх по реке Чикое, так что не мог удержать их от того начальник их Афанасей Бейтон, родом немец из дворян, которой прежде был в Польской службе Порутчиком, а Царем Алексеем Михайловичем в Польше взят в полоне, и в Сибирь послан, чтоб зявел он там регулярное войско.

Понеже таким образом никакой помочи не пришло, по вся храбрость осажденных в Албазине ничего не пользовала. В [213] первые дни убито больше ста человек неприятельскими ядрами и пулями. Деревянные стены и башни сильно повреждены были. Наконец не стало пороху и свинцу; почему не возможно было более обороняться. Строитель Спасского монастыря незадолго пред тем достроенного, Священник находящейся в остроге церкви Воскресения Христова и все жители пришед 22 Июня к Воеводе, просили, чтоб послать переговорить с Китайцами о свободном их отпуске в Нерчинск, что и сделалось. Но прежде выходу Воевода и все люди позваны были в Китайской лагерь, где со многими и обнадеживаниями стали их уговаривать, чтоб передались на Китайскую сторону. Токмо не было более 25 человек, которые польстились на оные обещания; прочие гнушаясь такою неверностию пошли с Толбузиным, будучи прежде лишены от Китайцев всего их имения, кроме самого нужного запасу, чем до Нерчинска дойти можно было.

Отъехавши день от Албазина встретились с ними сто человек с двумя медными, и тремя чугунными пушками, да с 300 мушкетами и с надлежащею ко оным аммунициею, которых Воевода Власове 23 Июня послал из Нерчинска осажденным на помощь. В том числе находились и несколько человек Афанасья Бейтона полку, которые [214] незадолго пред тем пришли в Нерчинск. Сии принуждены были не с чем же возвратиться. Как Толбузин дошел до устья реки Урки, то некоторые отпросились на Лену, что он им дозволил, для того что не было никакой надежды к прокормлению в Нерчинске многого народа. Китайцы следовали за Рускими на 200 верст до последних Албазинских деревень издалека, дабы им о совершенном их уходе удостовериться.

Хотя оной уход тогда и воспоследовал, однако же с Российской стороны не можно было для показанных Китайских насильств вовсе оставить право на прежнее владение при Амуре. Нерчинский Воевода признав великость учиненного урона, и рассудя о неприятельской несправедливости, помышлял о способах, как бы возвратить назад потерянное. Как Толбузин 10 Июля прибыл в Нерчинск с Албазинскими осадными сидельцами, в тоже время приежжали и из Бейтонова полку отчасу все больше людей. Первое покушение было то, чтоб послать в Албазин для проведания, в каком состоянии Китайцы сие место оставили. Июля 15 дня отправлены были 70 человек на четырех легких стругах, которые 7 Августа в Нерчинск возвратились. Полученное с ними известие было такое, что Албазин и все бывшие [215] Российские деревни Китайцами сожжены; а хлеб стоял еще на поле невредим. Сочтено хлеба больше тысячи десятин; хотели ли Китайцы жать оной или нет, не известно. На том месте, где стоял Албазин, нашли человека, которой сказал, что вся Китайская сила пошла назад в Айгун. Он де надеялся, что Руские посеянного своего хлеба не оставят: чего ради для приключившейся ему от своих беды ушел туда под Российскую защиту. Сей Китаец взят были в Нерчинск.

Воевода Власов поступал осторожно в своих предприятиях. Он хотел, чтоб сперва жжат был хлеб. Для того послал туда наперед Полковника Афанасья Бейтона с 200 человеками. За сим следовали многие из Албазинских жителей разными партиями по своей воле. И понеже и Толбузин состоял в доброй славе, так что Албазинские жители просили об нем сами, чтоб был у них по прежнему Воеводою, то и он в Албазин возвратился, а Бейтону объявлено было, чтоб он слушался его приказов. На конец определено было построить Албазин вновь, и привесть в лучшее и против прежнего оборонительное состояние, дабы Китайцы, ежели похотят осадить оной в другой раз, не столь скоро оным овладели. Чего ради не токмо все прежние Албазинские жители туда отпущены были, [216] но и Бейтонова полку столько человек, сколько их тогда пришло в Нерчинск. По списку пошли с Бейтоном и с Толбузиным в Албазин 671 человек, считая в том числе и крестьян и промышленых. Артилерии взято пять пушек медных и три чугунные с потребною амиунициею; а больше того ожидали с остальными Бейтонова полку Казаками.

Возвратной Толбузинов приезд в Албазин был 27 Августа. Хлеба столько сжали, сколько в скорости успели: ибо со всем управиться не возможно было, для того что уже осень наступила, и сверх того еще производилось новое городовое строение. Понеже в прежнем остроге не было колодезя, которой хотя копать начали, токмо не нашли воды: то велено было новой город заложить несколько подалее вниз реки на удобном к тому месте. Но по прилежном исследовании не найдено удобнейшего места кроме прежнего у чего ради оное ж вновь избрано было. Строение началось 25 Сентября. Вместо прежнего острога сделали крепость обведенную земляным валом, которой в исподи был четырех сажен толщиною, и по 11 Октября взведен был на полторы сажени вышиною. Долее для наступающей зимы работать нельзя было. Октября 17 числа пошел уже лед по Амуру; а следующей весны вал взведен [217] был на три сажени вышиною. Для сего валу Албазин с того времени назван городом; ибо вообще причину, для чего прежде какое место в Сибири именовалось острогом или городом, надлежит искать единственно в различном образце его укрепления. Сказывают, что вал из дерну, глины и кореньев так искусно сплочен был, что имел больше нежели обыкновенную твердость, что и из последования заключать можно.

Строение вновь дворов и деревень едва и начать можно было, а о церкви и монастыря еще и не думали. Зимою и следующею весною построили токмо Воеводской дом в городе и дворов с десять вне оного. Не достало инструментов как к строению, так и к земледельству потребных, для того что Китайцы в прежнее взятие все такие орудия унесли с собою, и Албазинцы принуждены были доставать железо из Телембинска, где ево в ручных печах плавят, и делать из нево инструменты. Между тем, как осенью, так и весною, пашни вновь засеяны были, хотя не с таким прилежанием, как бы должно было делать, ежели бы тамошняя земля не была столь плодородна. Весною 1686 года хлеб продавался в Албазине следующими ценами: ржи и овса по 9 копеек пуд, пшеницы по 12 копеек, [218] гороху и коноплей по 30 копеек, яшной крупы по 25 копеек пуд, чего и в странах изобильнейшего земледельства дешевле желать не можно было, из чего заключать должно, сколь благословенна была жатва прошедшего года.

Осенью тревожены опять были деревами разъежжающими неприятельскими партиями. Ноября 24 числа приведены вновь Аманаты с реки Шиловы, впадающей в Зею. После того пришло несколько Тунгусов с платежом ясака в Албазин. Но уведомленось, что то были по большой части лазутчики, которые переносили вести Китайцам о состоянии нового города. Сие подало немалую причину опасаться, что неприятели скоро вновь осадят город. Толбузин желал чрез полонеников известиться обстоятельнее о их намерении, в чем однако посылаемым от него в погоню за набегающими партиями все еще не удавалось. Тоги ради послал он 7 Марта 1686 года Полковника Бейтона с 300 человеками на реку Камар, повелевая им там в потаенном месте присматривать неприятелей, ежели пойдут к Албазину, и стараться чтоб взять кого нибудь из них в полон, который бы мог подать о всем потребное известие. По сему поставил Бейтон 12 Марта свой стан при Камаре, а 17 числа оказалась неприятельская партия в сороке [219] человеках которая послана была из Чичигара, чтоб наведаться, сколь много в Албазине городовое дело преуспело; но увидя руских тот час в бег обратилась. Бейтон гнался за неприятелем на 30 верст вверх по впадающей в Камар речке Таге. Но с великим трудом мог он взять одного человека; ибо Китайцы оборонялись весьма крепко. С их стороне пало 30 человек, а с Российской стороны 7 человек. В сем сражении полоненой Китаец или Манжур, которой назывался Кавутей, а в руских известиях назван он Говодейкою, сказывал, коим образом первое известие о постройке вновь города Албазина принесено в Чичигар Таргачинами, кои хотели итти на соболиной промысел, а на дороге атакованы были Албазинскими Казаками. Потом тамошней Губернатор послал Дауров, которые привели руского крестьянина пойманного ими в близости Албазина. Чрез него услышали, что Таргачины сказали правду. Сего де ради и они отправлены были с таким приказом, чтоб несколько времени стоять в потаенном месте в близости Албазина, и издалека присматривать, что там делается. Китайцы подлинно хотят вновь осадить городе; но сие не может прежде воспоследовать, как весною следующего 1687 года; а между тем осенью легкое войско конное будет препятствовать Албазинским жителям в жатии хлеба. Он [220] сказывал еще, что городе Айгун, или Сахалин ула Хотон, перенесен на правой берег реки Амура, на один день езды ниже устья реки Зеи, и новой де городе укреплен двумя рядами палисад, которые стоят на три сажени вышиною, да на две шириною между собою; промежутки усыпаны на сажень землею, а окружностию городе на 600 сажен. Вся армия, которая прошедшего года раззорила Албазин, там остановилась. Гарнизон состоите из 2000 или 2500 человек. В городе 30 пушек, в прочем же мало огнестрельного оружия. Там же, находятся 500 человек земледельцев, и понеже не переселились туда еще целыми семьями, то будущего лета ждут и оставленных жен и детей. Теперь стараются о том, чтоб построить еще другой городе при реке Науне, [чаятельно город Мерген] однакож до отъезда их из Чичигара не начато было еще строение.

Сколь подлинным известие сего полоненика ни казалось, однако уже 7 Июля того 1686 года явилось пред Албазином паки многочисленное Китайское войско отчасти водою, а отчасти сухим путем пришедшее. Толбузин приказал построенные за валом домы равно как и прежде жжечь, дабы оные не служили неприятелям в пользу. А жители и крестьяне из деревень [221] убравшись в город, выкопали там для своего пребывания в земле ямы. Китайских бусов или, судов числом было 150. На некоторых из них было по 20, на иных по 30, а на других по 40 человек людей, да артилерии на всех 40 пушек. Сухим путем пришло конного войска до 3000 человек. Напротив того осажденных при приходе Китайцев считалось не более как 736 человек. А хотя и сие число людей мало по малу весьма умалялось, однако оных было довольно к защищению Албазина, так что единая сия осада о робкости Китайцев и о весьма малом их в военных делах искусстве могла бы быть в вечные времена бесспорным доказательством, ежели бы оное и кроме сего довольно не известно было.

Нерчинской Воевода уведомивишись. О сем новом приключении чрез отписку от Воеводы Толбузина посланную из Албазина Июля 12 дня, отправил Сына Боярского с 70 человеками на судах, для получения о неприятельских предприятиях дальнего известия. Сей подъехав к Албазину нарочито близко, видел, как Китайцы с судов стреляют по городу из пушек беспрестанно; а при находившихся Руских деревнях приметил, что неприятели пожгли весь хлеб на поле. Десять человек Руских, коих они нашли в лесу, и в Нерчинск привезли с собою, [222] объявили, что их всех было 30 человек, и пасли они табун лошадей в близости Албазина. Понеже о приходе неприятелей услышали поздо, то не можно им было в город убраться; они хотели спастися бегством, но неприятели их догнали, и товарищей их иных порубили, а других на волю отпустили. Тож у чинилось и с другими 20 человеками, кои другой табун лошадей стерегли. После того слышали они, что Китайцы стреляют беспрестанно из пушек по городу, токмо еще ничего против осажденных храбро обороняющихся не успели. Для обстоятельнейшего проведывания оставил Сын Боярской промышленого у Албазина, чрез которого после уведомленось, что Китайцы для наступающей зимы перевезли бусы свои в удобные места, чтоб им там от льду по реке идущего стоять безопасно было, а сухопутное войско осаду еще продолжает.

Понеже пушки из города неприятелям немалой вред причиняли, то старалися они сперва прикрыть себя стеною из еловых дерев, позади которой наметали вдоль сырого лесу. Но стена скоро от каленых ядер сгорела, а сырой лес поднят с места подкопом. Потом сделали они вал вкруг города, и поставили на нем свои пушки. Сентября 1 дня покушались город взять приступом, токмо отбиты [223] от оного с великим уроном, и осажденные на пяти вылазках многих неприятелей порубили, а некоторых в полон взяли. Урон с Российской стороны при сем том был очень невеликой. Но пропало множество храбрых людей от того, что осенью и зимою от сырых в земле жилищ появились тяжкие болезни, а паче цынготная, которая в таковых случаях бывает опаснее самого неприятеля. Ежели находящимся в Витзеновой книге о Восточной и Северной Татарии на странице 863 известиям верить, то осажденных уже при конце Ноября месяца более 150 человек не осталось.

Знатной урон был, что в сей осаде лишился жизни и Воевода Толбузин. Но он не в 5 день после того, как начали Китайцы стрелять по городу, как Витзен объявляет, но по свидетельству людей при той осаде бывших, в конце Сентября месяца убит неприятельским пушечным ядром. По нем имел команду в Албазине полковник Афанасей Бейтон, которой как своим проворством, храбростию и искусством, еще при Воеводе Толбузине к сохранению города много способствовал; так и пощастливилось ему в последующее время происходившие с Китайской стороны нападения учинить недействительными. Он называн в [224] посыланных к нему из Нерчинска указах Афанасьем Ивановичем фон Бейтоном, чем подтверждается вышереченная его природа. В последующих годах был он Полковником над Казаками в Иркутске, и умре в начале сего века будучи управителем в Верхоленске. Потомки его жительство имеют под именем Бейтоновых, от части в Удинске, а от части в деревне Бейтоновой в Балаганском дистрикте.

Китайцы увидев, что хотя производят из всех пушек пальбу по валам города, однако успевают мало, начали чрез письма к стрелам привязанные осажденным чинить многие обещания, ежели они им сдадутся. Между тем от стужи, которая в сих странах бывает жесточае, нежели как бы по положению оных думать надлежало, учинилось продолжению воинских действий великое затруднение. Окончание было следующее: В конце Ноября месяца осада переменена в блокаду, а блокада, Маия 6 дня следующего 1687 году и со всем снята. Тогда Китайцы отступили на 4 версты от города. Осажденные получили свободной пропуск из города и в город. Они могли промыслить себе съестных припасов и других потребностей, посылать нарочных в Нерчинск, и получить оттуда прибавочное войско, не инако как будто бы обе наши [225] жили в совершенном мире. Которые прежде того всех руских истребить грозились, те теперь поступили столь учтиво, что обещалися лекарей прислать в город для излечения больных, только бы число оных им объявили. На сие Бейтов ответствовал: что нужды нет ему теперь ни в какой помощи; ибо все находятся в наилучшем здоровья состоянии. Однако Маия 6 дня осталось при нем не более как 66 человек; прочие все умерли цынготною болезнию. А чтоб показать довольство в съестных припасах, то приказал Бейтон испечь пирог весом в пуд, и послал в подарок главному над Китайским войском командиру, которой оной и принял с благодарением.

Такую перемену произвело полученное в Пекине известие, что прибыть имеет из Москвы посольство, для прекращения ссор между обоими народами, происходящих. Канцеляристе посольского приказа Никифор Венуков, отправленной из Москвы Декабря 11 дня 1685 году, оное известие туда привез. После сего немедленно указ Богдыханской воспоследовал, чтоб от Албазина отступить. За помянутым Венуковым приехал другой Канцелярист Иване Логинов с известием же, что Посол из Москвы в путь вступил действительно. Потом отправлен был второй указ, чтоб [226] Китайское войско, из страны около Албазина со всем выступив, возвратилось в те места, откуда отправлено. По сему Китайцы отступили от Албазина совершенно Августа 30 дня 1687 году. После сего начали Руские опять жить в некоторых своих прежних деревнях, и оставленные прошедшего лета пашни стали пахать снова, не имея от Китайцев никакого в том препятствия. Таковую миролюбную поступку Китайцы оказывали не для иного чего, как для претерпенного под Албазином великого урону, и для мнимой невозможности, чтоб взять то место. Они жили на поле равно как и осажденные в землянках, и потому подвержены были не меньше как и сии происходящим от того болезням.

Между Витзеновыми известиями находится на странице 897 письмо Китайского Хана, с которым Канцелярист Венуков из Пекина назад отправлен в Москву. Оно писано владения Канхия в 25 году 10 месяца в 16 день, а по нашему исчислению Ноября 20 дня 1686 году, на Китайском и Манжурском языках, причем находились два перевода один на Мунгальском а другой на Латинском языке, а последней перевод сочинен обретающимися в Пекине Езуитами. Надпись Езуитами ж, как кажется, составленная гласит к двум тогда владеющим Царям. В самом письме [227] писано к Чанге Хану. Я уповаю, что надлежало писать Тзаганом Ханом, которое слово на Мунгалкском языке значит Белого Царя; ибо сие есть обыкновенное наименование, какое от всех восточных народов придается издавна Российским Государям. Содержание письма состоит в следующем: с начала упоминается о том, что по то время между обоими государствами происходило; Китайской Хан изъявляет миролюбное свое намерение, коим образом желает, дабы все ссоры прекращены, и границы определены были; при окончании же извещает, что в Албазин, или как в письме написано, в Яксу [ибо звание сие есть Китайское, или паче Манжурское, помянутого города] отправлен курьер с указом, чтоб осаду оставить, и дожидаться Посла, которой с Российской стороны для распределения границ прибудет.

Продолжение сообщено быть имеет в следующем месяце.

Текст воспроизведен по изданию: История о странах при реке Амуре лежащих, когда оные состояли под российским владением // Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие, Сентябрь 1757 года. СПб. Императорская академия наук. 1757