Август, 1756 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ

при Императорской Академии Наук.

МИЛЛЕР Г. Ф.

ОПИСАНИЕ ТРЕХ ЯЗЫЧЕСКИХ НАРОДОВ

В КАЗАНСКОЙ ГУБЕРНИИ, А ИМЯННО: ЧЕРЕМИСОВ, ЧУВАШЕЙ И ВОТЯКОВ.

ГЛАВА 7.

О языческом их законе и принадлежащих к оному обрядах.

У всех трех языческих народов языческой закон один, и обряды притом почти сходны. По имени, коим Черемисы и Чуваши всевысочайшее божество называю, кажется, что Черемисское звание Юма сходствует с Финским Юмала, а Чувашское имя Тора с словом Тор древних Готтов. [120]

Кроме сего почитают Чуваши и подчиненных божков, яко хранителей своих и деревень; и я слышал в Чебаксаре от Чуваш в близости того города живущих, что они особливого своего хранителя Бородон называют.

Во-первых нет у сих народов такого дня, в которой бы они паче прочих к отправлению идолопоклонения своего собирались. Ибо хотя они пятнишной день выше объявленным образом празднуют, однако сие обыкновение незаконное. Служба установляется у них по тем обстоятельствам в коих они находятся, или по тем причинам, для коих по их мнению надобно им кумирам своим принесть моление.

Также не имеют они, по примеру других народов, особливых капищ молитвенных. Служба отправляется у них от большой части в поле, иногда в отдаленных от жилья местах в лесу, иногда близко деревень на поскотинах. Выбрав в лесу, или где бы ни было, удобное место, обгораживают оное перилами, посреди вкопавши в землю несколько столбов, и сделав на них кровлю, поставляют стол, а вкруг его скамьи. Такие места называются на всех трех языках одним именем Кереметь. [121]

Кереметь среди лесу видел я на правой стороне реки Волги в 20 верстах выше города Чебаксара, куда приходят Чуваши для моления, и всход к ней за густым лесом и крутым берегом был весьма труден. А у Черемисов и Вотяков между Вяткою и Камою живущих видел я керемети, поставленные близ их деревень на поле при большой дороге, может быть для того, что они, обитая там от прочих народов особо, не опасаются помешательства в отправлении своего моления.

Иногда каждая семья имеет по собственной своей керемети, иногда и по нескольку оных; сверх того, есть общие большие керемети для целых деревень, где отправляется молитва от всех обще одинажды в год в такой день, которой определяют у них старшины по своему изволению. А у Черемис еще есть керемети и для целых волостей, в коих из 10, 20 и более деревень обыватели собираются вместе для препровождения их годовых больших праздников.

Из таких кереметей находится одна при речке Немде на высокой горе, Олеарием упоминаемая, который только в том погрешил, что назвал Немду небольшим озером. При реке Вятке стоит верст с 80 выше города Уржума большая слобода Кукарск, которая прежде сего была городом, как [122] явствует по имени, кое сложено из двух слов Ку и Кар, и последнее значит на Вотятском языке город. У сей слободы впала с правой стороны в Вятку река Пышма, а в Пышму две версты выше уст ее речка Немда.

Страленберг объявляет несправедливо, что находящиеся в язычестве Вотяки почитая оную речку святою, отправляют при оной суеверное свое служение с жертвоприношением. Ибо в сей стране нет ни одного Вотяка, но живут токмо Черемисы, из коих видел я несколько человек в Казане, и выспросил у них потребные о той стране известия.

Малая речка Шокшем, о которой упоминает Олеарий, находится в той же стране, и впала в речку Ониу, а сия в Лаш, а Лаш в Немду. О особливом жилище диавола у Олеария объявленном тамошние жители ничего не знают, кроме что, как выше показано, определяют ему обще в воде место.

И в таких по их мнению святых местах отправляется у всех трех народов служение почти одинаким образом. Где есть разность, там бывает она только в малых обстоятельствах. [123]

У каждого народа есть особливые люди, называемые по Руски ворожеями, или колдунами, которым они для их суеверия и весьма подобны. Они все старики, кои от прочих содержатся в чести, потому, что будто знают предсказывать будущее, или состоят с высочайшим божеством в тайном союзе. Такой ворожея называется у Черемис Мушан, или Мушангече, у Чуваш Иоммас, или Юммазе, а у Вотяков Тона, или Туно. Иногда бывают такие и из женского полу. Токмо не во всех деревнях находится по мушану, Иоммасу и Тоне. Иногда четыре деревни и больше довольствуются одним; иногда в одной большой деревне есть человека по два и по три. Сии люди у них начальники суетного их богослужения. Ибо от повеления оных зависит, где, когда, и каким образом должно отправлять службу, и понеже состоит оная наипаче в жертвоприношении некоторых скотов, коих, после сами они поядают, то определяется от них, какую скотину при таком случае надлежит привесть на жертву.

К отправлению такой службы не примечается у них побуждение происходящее от естественного признания своей к Творцу должности: но по большой части причина оному бывает только приключившееся кому временное нещастие, которое [124] надеются тем отвратить, или по крайней мере получить себе во оном облегчение. Того ради нет у них известного дни, в которой бы пред прочими божеству праздновали. Никто не думает о Боге, пока не явится в семье кто болен, или не учинится между скотом падежа, или щастия кому не будет в промысле зверином и в рыбной ловле или хлебе не уродится. Ежели злоключение такое придет на одну семью, то она токмо одна имеет покаяние, а буде нещастие всеобщее, то цела и деревня или волость на оное обращается. Что бы им ни приключилось, во-первых объявляют оное их Мушану, Иоммасу лии Тоне. По предъявлению оного ворожея у всех трех народов взяв бобов числом 41, разводит оные по столу при всех людях, и передвигает с места на место долгое время, не спуская глаз со оных. Напоследок приказывает, на каком месте, и в которой день и час молитву отправить, и какую скотину для умилостивления прогневанного их Бога в жертву принести должно.

Черемисской Мушан и Чувашской Иоммас берут иногда свой пояс, и меряют оным локоть до перстов рук своих. Чувашские берут два маленькие куска хлеба, да два угля у ставят оные на столе один против другого, а между имя в средине кладут еще кусок хлеба, и втыкают в [125] оной иглу, потом подняв вверх руку смотрят, на которую сторону та игла с кусом хлеба наклонилась, к кускам ли хлеба, или к углям. Однако присем не дает он никакого изъяснения и прорекания; но токмо приказывает, что делать должно. Вотятской Тона берет на руку несколько носового табаку, или наливает в чашку вина, и мешая оное лопаткою или ножиком, смотрит весьма пристально в чарку немалое время.

Мне пощастливилось только в одной Вотятской деревне увидеть Тону того места, и учинить над ним опыт. Сколько я в других местах ни спрашивал про таких людей, однако везде сказывали, что либо нет такого человека в деревне, либо куда он уехал; да и помянутой Вотятской Тона не пришел ко мне прежде, пока я не велел его привесть к себе силою; ибо сии люди весьма опасаются, чтоб мнимая их святость не была опорочена.

У Черемисов бывает, кроме их Мутана, еще другой духовного чина человек называемой Юктюльш. Сего дело состоит в том, что располагает при службе их порядок, и говорит молитвы. Прочие народы таковых людей не имеют, ибо у них всякой хозяин отправляет сам то, что у Черемис Юктюльш. [126]

Служба состоит в приношении на жертву некоторых животных, коих жертвующие закалают, варят, и по отправлении наперед молитвы съедают. А из животных приносят они наипаче коней, волов, коров и овец; а иногда и гусей, уток, кур, полевых тетеревей, зайцев и других сим подобных, кроме свиней, потому что большая часть из сих народов вышепоказанным образом брезгуют их мясом. Птиц и диких зверей употребляют они токмо на те жертвы, кок приносят в домах, а большой скот в кереметях. У Вотяков же птицы и дикие звери в жертву не приносятся.

У всех трех народов лошади почитаются за главнейшую жертву, и по годовым большим праздникам определяют они на жертвенное приношение от большой, части коней белых, которых мясо есть, у Черемисов тому не дозволяется., кто пред тем не мылся, и белой не надел рубахи.

Большие их годовые жертвы от ежедневных обыкновенных разнствуют только тем, что при оных большее число народу бывает. Кажется, что большое празднество у Чуваш, о коем Страленберг упоминает есть самой сей годовой праздник. Токмо оной не всегда бывает, как он пишет, в Октябре месяце, но [127] когда похотят, с согласия всех жителей окольных деревень. Сие правда, что избирают наибольше время осеннее, потому и что у них тогда бывает во всем изобилие, и более имеют досугу.

По приведении скотины в кереметь, повелевает у Черемис Юктюльт особому человеку заколоть оную, а у Чуваше и Вотяков может бить скотину, кто хочет. Кровь той скотины собирают в судно, и кожу, сдирают еще с трепещущей, и вешают оную в знак своего благоговения в керемети к востоку солнца на дубу, или на березе, которые дерева они паче прочих почитают.

Черемисы хотя вешают обыкновенно кожи токмо коневьи, а коровьи редко, овечьих же ни когда; однако хранят такие кожи у себя в домах, яко некую святыню, и не предают никому, но употребляют на свой потребы, чтоб в чужих руках осквернены не были. Чуваши и Вотяки вешают всякие кожи, некоторые же и отвозят на продажу в города. Понеже в тех местах, где близко живут руские и Татары, кожи из кереметей часто пропадают, того для Чуваши прежде повешения прорезывают оные ножом во многих местах, чтоб сделать их тем к дальнему употреблению негодными. [128]

Тушу убитой скотины разрезав в куски, варят с вынутыми из ней и вымытыми кишками и рубцами в одном котле, только сало из брюха вырезывают, и смешав оное с кровью и с крупою, и налив в желудок или в пузырь убитой скотины, и горло того желудка или пузыря зашив нитью или укрепив. оное спицею, кладут тот пузырь в котел сверх мяса. Черемисы и Вотяки варят, и съедают всю убитую скотину вдруг. Они ставят себе в грех, ежели хотя малое что останется не съедено, и для того столько числом людей к жертвоприношению приглашают, дабы все, что сварено, разошлось. А Чуваши к жертве своей созывают только тех, кои в их печали, по притчи не которой та жертва у них устрояется, имеют участие. Следовательно и варят они от убитой скотины не более, как сколько съесть можно. Достальное же мясо берут с собою домой сырое. Случилось мне видеть такую Чувашскую церемонию, при которой были в Керемети только два человека, и невареного мяса от малой овцы больше половины осталось.

Свареное мясо поставляется на стол среди Керемети. Пред ядением говорит у Черемисов Юктюльт, а у прочих народов хозяин, или старшина мирской, обратяся лицом на восток, некоторую краткую молитву, приличную к тому, случаю, для [129] коего учреждена церемония. Ставши пред народом кланяется в землю, и стоящие позади его делают тоже.

Молитвы их бывают наибольше следующие: у Черемисов Юма сирлага, то есть Господи помилуй, у Чувашей Тора сирлаг, или Тора батир, то есть подай Боже. Иногда прибавляют и то, чего требуют, говоря: Тора батир пюлих, Тора батир гириполь, то есть подай Боже скота, подай Боже детей и прочая. По большим годовым праздникам требование всей страны заключается в такой же краткой молитве.

Олеарий объявляет, что Черемисы молятся повешенной коже убитой скотины. Но они почитают за великое себе бесчестие, и ежели кто им сие скажет. Ошибка кажется произошла от того, что кожа вешается у них обыкновенно на той стороне Керемети, к которой оборотяся они говорят молитву, а имянно к востоку. Также и то Олеариево объявление не справедливо, будто они солнцу и луне молятся. Ибо как Черемисы, так и прочие народы, ведая положение Кереметей своих, молятся во всякое время токмо в одну сторону, а никогда к солнцу не поворачиваются, но иногда, например когда жертва приносится под вечер, стоят при молении к солнцу спиною. [130]

Хлебы пекут они к таким жертвам нарочно пресные большими караваями из пшеничной, ржаной, или овсяной муки по силе своей, и приносят оные в Кереметь, с приготовленный на жертву скотиною.

Прежде ядения обрезав у свареного мяса уши, глаза и другие мелочи, также выняв сердце, кишки и прочая внутренняя бросают в огонь. Тот, которой у Чуваш говорит молитву, бросает прежде ядения по небольшому куску хлеба и мяса пред собою на землю. Также при ядении и после оного Чуваши часто кидают в огонь по нескольку жертвенной их естсы. И все три народа имеют при сем такое обыкновение, что у них после сих, праздничных обедов не остается ничего от свареного мяса кроме костей.

Сии кости собрав прилежно относят в свой дом, и сожигают оные в печи в пепел, чтоб не попалися собакам или другой какой скотине, потому что осталися от такой скотины, которая принесена в жертву всевышнему их Богу. Страленберг в сем случае не справедливо написал, что они кости с кожами на деревах вешают.

Прежде сего Чуваши при жертвах кладывали в своих Кереметях в выдолбленные нарочно для того столбы деньги, которые хозяева семей или старшины волостей [131] вынимали из тех столбов в определенное время, и употребляли такие деньги либо на пиры, либо на общие какие потребы. Но ныне сие обыкновение у них по большой чести вывелось, потому что часто такие столбы из их Кереметей пропадали.

Отправляемые по домам жертвы не разнствуют почти ничем от тех, кои приносятся в Кереметях, кроме что колют к оным малую скотину, и варят жертвенное мясо не на дворе, но на шестке, или в печи, и ежели не знают прямо востоку, то молитву говорят оборотясь к солнцу. А скотину колют и жертву свою едят на дворе, и сим разнствуют от Мордвы, кои подобным образом, как и сии народы, домашнюю свою жертву совершают, токмо что жертвенное едят в избах.

Женщины не бывают никогда при таких их молениях, также и дома не едят жертвенного: но мужья должны молиться за грехи жен своих. Сие обыкновение может быть вошло к ним от Татар, у коих женской пол по Махометанскому закону равным образом исключается от всех духовных обрядов и публичных молений.

Также нет у них, как и у Татар, ни писанных ни резных Идолов, чем ни разнствуют от языческих народов, [132] в Сибири. Только некоторые из Черемисов вырезывают на липовых корках фигуры ничего незначащие, и те корки по обещанию своему вешают в лесах на деревьях. Такие корки с вырезанными на них фигурами называют они Кудаподаш.

ГЛАВА 8.

О светских обыкновениях их.

Между светскими обыкновениями Черемисов, Чувашей и Вотяков полагаю я во-первых их обязательства и обещания, которые они чинят как между собою так и верховной власти при разных случаях; потом следуют обряды происходящие при родинах, свадьбах и похоронах, а напоследок увеселения их в пляске и в игре состоящие.

Когда кто обещает что другому, или с кем вступает в договор, то чинится сие у них, для большого утверждения и верности, при некотором числе поруке, или свидетелей. При занимании денег заимодавец и должник берут по ровной палочке и вырезывают на них столько крестов [XXX], или черток [III], сколько в занятой сумме будет гривен, или копеек; а под теми крестами и чертками вырезывает всякой [133] принятой свой знак вместо приложения руки. А знаки бывают следующие:

и другие, какой вздумается кому выбрать, и оные употребляют при всяких случаях, в коих требуется подписка. Потом размениваются помянутыми палочками, кои у них такую же силу имеют, как наши наикрепчайшие письменные обязательства. Но сие чинится токмо в таком числе денег, которое не превосходит 10 рублей. А ежели будет сумма более, то заимодавцы берут от должников письменные на Российском языке крепости. Предъявленные знаки употребляют и из Татар, которые грамоте не умеют.

Между собою не чинят они никаких клятвенных обещаний. А при торжественной присяге, и при определении в воинскую службу клятву свою засвидетельствуют следующим образом: Старшина деревни нарезав хлеба кусками четыреугольными величины такой, чтоб в рот вошли, и посыпав оные солью втыкает по куску на конец ножа, и кладет в рот всякому, кто присягать имеет, говоря притом, что обещаются служить Государю верно, и не щадя живота своего верными и подданными быть, и что станут исполнять по сему обещанию, как желают впредь насыщаться хлебом и солью. При [134] определении в солдатскую службу держат пред присягающим два палаша переложив их крестом вверх концами, и чрез оные кладет ему в рот хлеб с солью кто нибудь из их народу.

При родинах не бывает у них никаких иных обрядов, кроме что родители новорожденному младенцу дают имя того, кто после рождения первой войдет в дом их. Ежели никто скоро не придет, то нарекают младенцу имя по своему изволению. Они почитают за доброе прознаменование, когда при рождении младенца или вскоре после того, кто придет к ним в гости. Того ради и подчивают таких гостей пивом и медом, а пожиточные и вином: буде же никто не придет, то и оное признавается за нещастие.

Напрасно их порицают, яко бы они дают детям своим и имена скотские и зверские, потому какая скотина или зверь по рождении младенца к их избе придет. Из Чувашей и Вотяков некоторые оставив старое обыкновение просят, по примеру Руских, свою братью, а иногда и Руских, нарочно в гости, якобы в кумовья, от чего и сделалось, что некоторые у сих народов руские имена имеют.

Имена у них суть следующие: у Черемисов мужеские имена: Аксюк, [135] Кундуган, Тондерек, Тильмемек, Игашжа, Тойбатир, Токовай и прочие. Женские имена: Асильдик, Кюстелет, Ксилбикаг и прочие. У Чувашей мужеские имена: Чулпан, Рыгав, Имменке, Черабатир, Илмеш, Мингур и сим подобные. У Вотяков мужеские имена: Дузмеке, Ишкейка, Камаш, Аитуген, Эшмурза, Батырь, Катерка, и иные. Женские у них же: Туйбике, Байбике, Нюлка и прочие.

Впрочем ни Мушан, ни Иоммас, ни Тоно, ниже Юктюльт у Черемисов, не имеют никакого дела при рождении младенца. А что Гвагнин объявляет, яко бы некоторые из сих народов обрезываются, и то не правда; и уже показано выше, от чего произошло мнение распространившемся между ими Махометанском законе.

Что принадлежит до супружества, то у них, по примеру всех восточных народов, дозволено и в обыкновение введено многоженство. Однако никто свыше четырех или пяти жен не держит. А многие особливо же из Вотяков, для их скудости, имеют токмо по одной и по две. Между Черемисами и Чувашами в богатых семьях отцы женят сыновей своих по 5 и по 6 лет для большей подмоги в домовой работе; ибо жены у них, равно как у Татар, наипаче к работе употребляются. А дочери для той же причины, чтоб [136] они к отправлению домашнего дела довольно силы и искусства имели, меньше 15 лет никогда, а ниже 20 лете редко, за муж выдаются. Вотяки не женят никогда сыновей своих менее 10 и 12 лет.

Притом наблюдают они несколько закон родства, так что родные братья не женятся на родных сестрах, також и двоюродные не на двоюродных; одному мужу не льзя иметь двух сестер за собою в одно время. Токмо младшей брат по смерти старшего оставшуюся его жену берет за себя, а старшему на вдове младшего жениться не позволяется. Они имеют особливую склонность двух или трех сестер брать за себя одну после другой. Один Вотятской сотник в Казанском уезде, именем Катерка, в противность обыкновения своего народа, женился на двух сестрах в одно время, которые в бытность мою с ним еще жили.

К сговору и женитьбе на вдовах, которые ни от кого не зависят, не требуется много церемоний. Жених засылает к такой вдове свата, и как она даст слово, то в назначенной с обеих сторон день в провожании гостей привозится она в женихов дом, где свадьба совершается без дальних обрядов. [137]

А при женитьбе на девке происходит более обстоятельств.

Отцы, или ближние вместо их родственники, выдают девку не даром, но во-первых требуют по Татарскому обыкновению у жениха за нее некоторого числи денег, что называется у Тапире Калюм, у Черемисов Олон, у Чувашей Толон Окси а у Вотяков Калюм же. Таковых денег требуется у жениха много или мало смотря по пригожству и богатству и знати невесты, или потому, сколько имеет, или имел, жених жен за собою. А больше всего смотрят на приданое сколько оного дают отцы или родственники за невестою. Вотяки как самой скудной народ, платят за девку по 5, по 10 и по 15 рублей, а Черемисы имеющие посредственной пожиток по 10, по 20 и по 30 рублей, Черемисы же в Кунгурском уезде, кои всех богатее., дают по 100 рублей и более. Ежели кто женится при одной жене на другой, то отцы в рассуждении предбудущей между женами зависти, не очень охотно выдают за таких дочерей своих, и для того требуют за них более денег. Также и не охотно отдают за такого, у которого уже несколько жен умерло, опасаясь, чтоб с дочерью их того ж не воспоследовало. Первого обыкновения наипаче держатся Черемисы, а другого Вотяки. Некоторые же или не имея чем заплатить [138] высокого калюма, или жалея денег, стараются доставать себе любимую невесту силою. К сему намерению приглашают они друзей своих, и при помощи их вломившись на двор увозят невесту; причем Вотяки для большего укрепления, и чтоб силою взятая девка тем надежнее за ним осталась женою, чинят еще на дороге с нею при свидетелях супружественное совокупление. Тоже делают и те, кои желают на сестре умершей жены своей жениться; ибо почти всякой имеет к тому особливую склонность, а родители невестины в том отказывать обыкли.

Сватание происходит обыкновенно посредством третьего человека, и когда жених летами еще молод, или находится под властию отца, то сватает невесту за сына сам отец. При сем первое дело то, чтоб по обстоятельствам жениха и невесты договориться о Калюме о сем между ими идет торг, пока с обеих стороне согласятся. А когда кто сватается за вдову имеющую отца и мать, и живущую у них в доме, то должен он также, заплатить за нее калюм, хотя и не столь большой, как за девку. Притом надлежит договариваться, сколько приданого дано будет за невестою. По большому числу приданого дается по мере калюма, и отец или родственники помянутым калюмом выдают невесту. [139]

При сговоре полагают они и срок к свадьбе, назначая оную чрез 4 или чрез 6 недель, а иногда и чрез несколько месяцов, и в сие время варят пиво и мед, и приготовляют съестные припасы, как с стороне жениховой, так и невестиной. По сем просят в гости всех в деревне обывателей, а иногда и из других деревень, особливо же когда жених и невеста живут не в одной деревне. Однако на первой день свадьбы зовет Черемис токмо Черемиса, Чувашенин Чувашенина, а Вотяк Вотяка; у кого же есть приятели и знакомцы из других народов, также буде в соседстве живут руские, Татары, Мордва или другие люди, с коими имеет, он особливую дружбу, тех просит в другие дни; ибо свадебные увеселения продолжаются у них дни по 3 и по 4, а у иных и по целой неделе.

У жениха и у невесты бывает сперва с каждой стороне пир особо, на которой и гости кушанье и питье приносят с собою, и подчивают тем всех гостей. У Чувашей на таком пиру, как у жениха, так и у невесты, в доме ставится на стол блюдо с небольшими караваями хлеба, в кои втыкаются стрелы, а на стрелах кладется головной убор Чувашских жен, по их Тастар называемой. У жениха полагается, Тастар материн или сестрин, а у невесты тот Тастар, которой [140] после наденут на нее, яко на жену замужнюю. Гости же в чашу кладут в дар вступающим в супружество деньги, каждой по нескольку копеек.

Прочие свадебные обряды у Вотяков бывают всех короче. Они едят, пьют, играют и пляшут до тех пор, как напьются пьяны. Потом жених с невестою спать ложится. А у Черемисов и у Чувашей бывает притом более церемоний.

Как у Черемисов гости в доме невестиных родителей несколько времени повеселятся, и от жениха чрез дружку положенной на сговоре калюм заплачен будет: то невеста отвозится в дом к жениху в провожании гостей с ее стороны. Притом родители и ближние ее родственники плачут весьма жалостно, и с нею не бывает никого из них в поездке кроме ее брата и жены его. Буде нет брата, то провожает ее один из ближних сродников с своею женою, кому прикажет отец ее. У невесты во всю дорогу до женихова двора лице бывает закрыто фатою. У жениха на дворе поставляется шатер, или, шалаш, в которой невесту вводит женщина с жениховой стороны, встретивши ее у ворот двора, вместе с тою женщиною, которая приехала с невестою. Я не мог впрямь доведаться, что такое в шатре происходит; ибо те, кои мне о том [141] сказывали, сами про то не знали, потому что шатер вкруг плотно занавешивается, а дружка около оного ходя смотрит, чтоб никто из гостей к шатру не подходил близко. Может быть те женщины, коих уподобить можно нашим свахам, подают невесте полезное наставление, как ей поступать в житье замужнем.

В том же шатре снимают с невесты фату, и надевают на нее обыкновенной замужних жен головной убор шурк, или ошпу называемой, и сверх того венок.

При выходе из шатра встречает ее жених, и взяв за руку вводит в избу, где Юктюльш о новобрачных говорит некоторую молитву, чтоб Благословил их детьми, и даровал бы им к домашней потребе все полезное, и потом велит им несколько времени стоять на коленях. Между тем подчивает он гостей пивом и медом, как ему довольно покажется. По сем гости расходятся по домам, а жениха с невестою обе свахи отводят спать.

При сем только одном случае, кроме публичных жертвоприношений, отправляет некоторое дело Юктюльт у Черемисов, а у других народов и сего не бывает. Ибо они как вступление в супружественое житие, так обыкновенные обряды при рождении младенца и при погребении [142] мертвых почитают за светские церемонии, и для того не бывает притом духовным никакого дела. Впрочем у Чувашей в свадебных обрядах есть разность сия примечания достойна, чине у них не невеста к жениху привозится, но сам жених по невесту ездит. Причем происходит много обстоятельств, ежели невеста живет в другой деревне, и жениху надобно несколько чумкасов ехать до той деревни.

Паче всего желают наперед ведать, благополучен ли будет их путь, или нет; и для того заколают у ворот на дороге курицу, и бросают оную на землю. Ежели курица не трепещется, то почитают путь щастливым, а буде трепещется, то опасаются нещастия, и для того весьма берегутся.

Понеже часто случается, что надобно жениху ехать некоторыми деревнями: то отправляет он наперед людей для объявления в каждой деревне о его приезде, по чему жители в знаке радости раскладывают огонь, и приуготовляются к подчиванию гостей. Жених по приезде своем садится пред разведенным огнем на дворе за стол один, а гости все по избам подчиваны бывают. Жениху кушанье выносит на двор дружка. Напоследок прибыв жених в ту деревню, в которой живет его невеста, ездит с [143] дружкою вкруг невестина двора несколько раз, а дружка кричит громким голосом по Татарски слова поздравительные: Солом малик, и притом спрашивают, в том ли доме невеста, или в другом? Ежели невеста дома, то жениху не позволяется войти в оной, но надобно заехать на другой двор. Токмо часто делается, что невесты в то время дома не бывает. После того скоро пускают жениха к невесте, чтоб он ее мог видеть и дарить. А супружественное совокупление бывает не у невесты но у жениха в доме, куда все гости на другой день, или по прошествии нескольких дней съезжаются, где и на невесту обыкновенной замужних жен убор надевают.

Умерших погребают Черемисы и Чуваши в платье, которое кто носил, опуская тело его в землю между двумя досками а третьею сверьху накрывая, и напоследок зарывая могилу землею. Они кладут в ту могилу всякую домовую збрую, котлы, ложки, ножи и другие вещи. Сродники плачут притом горько, и провожают мертвеца до кладбища, которое бывает в лесу от жилья в некотором отдалении.

Вотяки надев на мертвого обыкновенное его платье обертывают сверх того тело в березовую кору, и хоронят также в отдаленном месте в лесу, [144] токмо не кладут с ним в могилу домовой посуды. Притом имеют они обыкновение, такое, что хозяин, или хозяйка, или другой кто из ближних той семьи сродников, тем, кои несли умершее тело, при возвращении в тот дом с кладбища на встречу мечут пепел, дабы тем, как сказывают, ношатым запретить, чтоб они мертвецов более не выносили.

Умершим из лучших людей поминки отправляют Черемисы и Чуваши спустя после похорон несколько недель, или месяцов, или и целой год, как им рассудится. На дворе умершего втыкают в землю два кола, между ими протягивают толстую нить, а на нить надевают кольцо, в кое стреляют из лука все молодые люди из сродников, или из гостей, становяся от кольца расстоянием шагов на десять, и кто прежде в оное кольцо попадет, тот берет ту лошадь, на которой езжал покойник; а ежели женщина умерла, то какую нибудь лошадь со всем убором, и ездит на ней вскачь на могилу и оттуда обратно три раза. После сего такую лошадь в поминок умершему Черемисы в дому, а Чуваши на могиле, убивают, варяга и едят. И притом много плачут, играют, пляшут и пьют. [145]

В память покойного Черемисы втыкают на могиле кол с белым платом, а Чуваши поставляют на ней деревянной столб, и такие столбы во многих местах наперед рассекают, чтоб они после ни к какой потребе не годились, потому что прежде сего таковые столбы, когда ставливали целые, из лесов похищаемы бывали.

Игра и пляска на свадьбах и при прочих увеселениях состоит в том, что когда старшие и лучшие гости, сидя по лавкам, или за столом, забавляются питьем, тогда молодые люди обоего пола по разным игральным инструментам без всякого порядку по избе вкруг прыгают, и бьют в ладоши. Из игральных инструментов первой походит на лежащую арфу, или на Руские гусли, коим именем и на Татарском языке называется. Черемисы оно имянуют Кюсля, Чуваши Гюсля, а Вотяки Крес. Второй инструмент волынка, у Татар называемая Сурнай, у Черемисов Шиббер, у Чувашей Шипюр; а третей инструмент варган, по Черемиски Кобаш, по Чувашски Кобас, а по Вотяцки Умкрес.

© текст - Миллер Г. Ф. 1756
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© ИАН. 1756