-

СОЧИНЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ,

К ПОЛЬЗЕ И УВЕСЕЛЕНИЮ СЛУЖАЩИЕ

Сентябрь, 1758 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ

при Императорской Академии Наук.

=================================================================

Продолжение описания морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных.

По изготовлении всех прочих потребностей к поспешествованию пути принадлежащих, а паче по удовольствовании судов толиким числом съестных припасов, сколько вместить могли, оба пакетботы Июня 4 дня 1741 году в путь отправились. Курс держали они, как соглашенось, на Юговосток к Югу до 12 числа помянутого месяца, и тогда находились под 46 градусом северной широты. Сего довольно было, чтоб удостоверится о неосновательном положении земли де Гамом обретенной, [196] которой сем пути никаких признаков не явилось. Того ради воротились оттуда на север до 50 градуса широты, и намерение приняли следовать далее на восток для проведания матерой земли Американской: но 20 числа Капитан Чириков во время густого тумана и бури с Капитаном Командором расстался. Сие было первое в сем пути приключаемое нещастие. Суда лишилися от того взаимного себе вспоможения, для которого конца нарочно изготовлены были два судна, и в инструкции предписано им было, чтоб никогда между собою не разлучаться. Капитан Командор употребил все меры к сысканию Чирикова. Три дни ходил он между 50 и 51 градусом, и назад отъезжал на Юговосток до 45 градуса: но без успеху. Чириков путь восприял на Восток от 48 градуса, а Капитан Командор вступил в оной уже Июня 25 дня под 45 градусом. По сей причине не сошлися они нигде с собою, однако ж учинили изобретения, между собою совершению сходственные. По 18 число Июля не происходило ничего особливого. А сего дня Капитан Командор склонивши путь свой от времени до времени больше на Север увидел под 58 градусом 28 минутами высоты полуса матерую землю Американскую, и по морскому исчислению полагал, что он от Авачинской губы отошел 50 градусов долготы. Капитан Чириков приехал к тем же берегам 3 днями [197] ранее а именно Июля 15 дня под 56 градусом широты, а переменной долготы по его исчислению от Авачинской губы имел около 60 градусов. Может быть, что оба в разности долготы несколько ошиблись; ибо по возвратному пути кажется, что Капитан Командор был под 60, а Капитан Чириков под 65 градусом долготы от Авачинской губы. А понеже долгота Петропавловской гавани в Авачинской губе по Астрономическим наблюдениям от первого меридиана, которой полагается чрез остров Ферро, определена 176 градусов 12 минут, то в рассуждений долготы предъявленных берегов Американских, придет на первое 236, а на другое место 241 градус. Ежели рассуждать о сих местах по ближайшим известным местам Калифорнии, то между белым мысом, [Кап бланк] которой всех прочих стран в Калифорнии лежит больше к северу, и тем местом, где стоял Капитан Чириков, разность в широте находится 13, а в долготе не более как 5 градусов; расстояние весьма невеликое, о котором сожалеть надобно, что не исследовано, а паче для того, что страна сия находится в числе тех, которым приписываются сумнительные изобретения Адмирала Дефонте: но об них тогда наши мореплаватели никакого известия не имели. [198]

Берег, против которого Капитан Чириков находился, состоял из каменных утесов, а островов не было. Сего ради не отважился он близко к нему подойти: но остановился в некоем расстоянии. Он хотел берег проведать, к тому ж не доставало у него и воды свежей: того ради послал он туда Штурмана Аврама Дементьева с 10 человеками лучших людей на большом боте, снабдив их на несколько дней съестными припасами, огнестрельным и другим ружьем и медною пушкою с принадлежностями, и дав им обстоятельную инструкцию, как при каких случаях поступать, и о том давать знать чрез сигналы. Вот зашел за малой мыс на гребле. Что оной благополучно пришел к берегу, сие заключили потому, что выпалено было из пушки, как то и сем случае учинить велено было. Но прошло несколько дней, и вот не возвратился, однако ж сигналы продолжались. Сие привело Капитана в такое мнение, что вот может быть приставая к берегу повредился, и что за тем нельзя ему назад быть, и того ради послал он Июля 21 дня туда еще на малом боте Ботсмана Сидора Савельева с тремя, а по другому известию с шестью человеками, в том числе плотника да конопатчика, вооруженных и снабденных потребными материалами. Савельеву приказано было, по исправлении бота, с [199] Дементьевым, или и одному, без замедления возвратиться. Но и он остался на берегу. Между тем видели с пакетбота, что на берегу беспрестанно сильной дым подымается. На другой день появились у берегу два судна гребные, которые шли к пакетботу; одно было более другого. Смотря на них издали наши думали, что Дементьев и Савельев едут. В сем будучи мнении Чириков приказал всем матрозам на дек вытти, и к отъезду чинить приготовленья. Но ехали Американцы, которые в таком расстоянии, в каком нельзя распознать еще в лице человека, гресть перестали, уповательно по той причине, что увидели множество людей на пакетботе, и вставши в лодках громким голосом кричали: Аган, агай, и с поспешением погребли назад к берегу. Ежели сие правда, что Американцы увидя на пакетботе множество людей, стали их опасаться, и ежели они пришли в таком мнении, что на нем людей нет, или малое их число, и они могут овладеть пакетботом: то лучше бы было, ежели бы Чириков людей своих на пакетботе скрыл. Американцы взошли бы на пакетбот, и можно бы было их взять в плен, и разменяться их на наших, находящихся на берегу, также и лодками их на наши боты. Но радость о мнимом возвращении Дементьева и Савельева была столь велика, что никому и [200] на мысль не пришло употребить сию предосторожность. Посему осталось мало надежды, чтоб посланных опять видеть. На пакетботе не было более малых судов. Приближиться с оным к берегу за каменными утесами было весьма опасно. В тоже время восстал сильной западной ветр, судно же стояло на свободном море без всякого прикрытия на якоре, и сего ради, чтоб не прибило оного к берегу, принуждены были поднять якорь, и итти далее в море. Однако Чириков ходил еще дни с два близ того берегу, и как погода утихла, то подошел он опять к тому месту, где посланные на берег вышли. Сие должно приписать ему в похвалу, что весьма не хотелось ему подчиненных своих оставить в толь отдаленной стране между дикими народами. Но понеже и тогда их не видно, ниже слышно что об них было: то по имевшемуся с прочими морскими Офицерами совету, единогласно положено было, восприять путь обратно на Камчатку, в которой 27 Июля и вступили.

Между тем, как сие происходило с Капитаном Чириковым, старался и Капитан Командор Беринг получить о усмотренном им береге обстоятельное известие, и достать оттуда свежую воду. На земле находились превысокие горы, снегом покрытые. Он старался подойти к [201] земле ближе: но понеже веяли небольшие переменные ветры, то нельзя было к ней приближиться прежде, как Июля 20 дня; и в сей день стали наши на якоре пред островом нарочитой величины, не в дальном от матерой земли расстоянии, на 22 саженях глубины, где дно состояло из мягкого илу. Нос протянувшейся там в море назван носом святого Илии, потому кто в тот день сему святому праздновали. Другому носу, лежащему против сего под Запад дано имя святого Гермогена. Между обоими находилась губа, в которую думали зайти для отстою, ежели паче чаяния обстоятельства потребуют искать гавани. Для сего Капитан Командор отправил от флота мастера Хитрова с некоторым числом вооруженных людей, приказывая ему проведать сию губу, да в то время послал и другой вот за водою, на коем поехал и Адъюнкт Штеллер.

Хитров нашел в губе между островами удобное к стоянию судовому место, которое от всех ветров закрыто, но не было случая пользоваться оным. На одном острове стояли порожжие шалаши, о коих думали, что жители матерой земли приежжают туда для рыбной ловли. Сии шалаши построены были из бревен, и нагладко обиты досками, которые местами вырезаны фигурами. По сему [202] заключено, что тамошние жители не столь дики, как впрочем описываются народы северной Америки. В шалашах найдены коробочки из тополового дерева, глиняной пустой шар, в коем гремел камешек, что походил на детскую игрушку, и оселка, по коей видно было, что медные ножи на ней точили. Так то научает нужда употреблять один металл вместо другого. Найдены и в Сибири в верховье реки Енисея в старинных языческих могилах разные к резанию употребляемые орудия медные, а не железные, что служит доказательством, что употребления меди на такие инструменты в той стране старее было, нежели железа.

Что принадлежит до Штеллеровых наблюдений, то упомяну токмо о главнейших: Он нашел погреб, а в нем несколько копченой лососины и сладкой травы (Sphondylium foliolis pinnatifidis. Linn. Hort. Cliff. 103.), которая приготовлена была к кушанью таким же образом, как то делается на Камчатке. Притом находились веревки и всякая домашняя сбруя. Он пришел на иное место, где пред его приходом Американцы отобедали, но увидев его [203] убежали. Попалася ему там стрела и деревянное огниво, сделанное по Камчадальскому обыкновению, а именно: доска с несколькими дирами и притом палка, которая одним концом вкладывается в диры, а другой ее конец между руками скоро туда и сюда вертят до тех пор, как дерево в дирах загорится, а притом труд имеют в готовности, которым огонь доставают, и употребляют на свои нужды. Сии и другие такие вещи Американцы при побеге своем оставили. В некотором оттуда расстоянии на холме лесом прикрытом горел огонь, по которому признавалось, что люди туда ушли. Штеллер не отважился итти далее, да и крутой камень пресекал туда дорогу. Впрочем собирал он травы, и принес их с собою на пакетбот множество, которые после того описал. А описания употреблены Профессором Емелиным при сочинении Флоры его Сибирской. Штеллер ни о чем так не сожалел, как о том, что дозволено было ему только малое время быть на берегах Американских: ибо пробыл он там не более 6 часов. А как бочки свежей водою налили, то принужден он был на пакетбот возвратиться.

Матрозы, которые Ездили за водою, объявили, что они видели два огнища, на коих только лишь пред их приходом [204] огонь горел, и при них дрова рубленые, а по траве следы человеческие. Также они видели пять красных лисиц, которые от них не бежали, будто к рукам приучены были. Они привезли с собою несколько копченой рыбы, похожей на большие караси, и вкусом преизрядной. Они видели еще землянку, и она уповательно та же, которую Штеллер назвал погребом. Я сношу известия от разных источников происходящие по моей возможности. Но не дивно, что иногда найдется некоторая небольшая разность.

Капитан Командор удовольствовав судно водою, хотел Американцам дать знать, что они напрасно от него скрываются. Для того послал он к ним на берег некоторые вещи в подарок, а именно: конец зеленой крашенины, два котла железные, два ножа, 20 штук большого бисера, две Китайские табашные трубки железные, да фунт черкаского табаку, приказав оные положить в предъявленной землянке.

На другой день то есть Июля 21 дня принято намерение опять итти в море, и в силу приговору в Авачинской гавани пред отъездом их учиненного производить путь подле берегов Американских до 65 градуса на Севере, ежели положение их в том не воспрепятствует, но намерение сие не исполнилось. Не токмо не можно было итти [205] далее под север, но и принуждены были курс держать к Югу, потоку что берега простирались на Югозапад. Притом имели что далее, то более, препятствия от многих островов, коими матерая земля почти везде окружена была. Когда казался ход безопаснейшим, то случалось им видать вдруг нечаянно впереди и по обеим сторонам землю; и сего ради принуждены были несколько раз назад возвращаться, для сыскания другого свободного ходу. Иногда случалось до ночам при одном ветре и при одной погоде ходить, то по морю сильно волнующемуся, то по воде тихой, а чрез несколько часов попадали опять вдруг промеж великих валов, так что судном на силу править можно было. Сие значило не иное что, как что во время тишины находились на прикрытом фарватере между островами, коих за темнотою нощною усмотреть не можно было. Чрез несколько дней не видав земли пришли Июля 27 дня около полуночи на глубину 20 сажен. За великою темнотою нельзя было узнать, банк ли тут пещаной, или матерая земля, или не острова ли там находятся, коих остерегаться надлежит. Отведывали то в ту, то в другую сторону подвигаться, но везде фарватер становился мельче. На якоре стать не отважились, ибо ветер был силен, а волны велики. Сверх сего надлежало опасаться, чтоб не стать от [206] земли очень далеко, или бы к ней гораздо не приближиться. Напоследок принято намерение путь производить на удачу под юг, и тем вышли опять на чистое море, имея еще глубины чрез несколько часов на 20 сажен. Один остров усмотренной 30 Июля при туманной погоде назван Туманным, к которому пришед грунтом на 7 или 8 сажен, бросили в самой скорости якорь. А как воздух прочистился, то увидели, что они уже прошли остров, и находятся от него в расстоянии с лишком на версту.

Весь Август месяц прошел в таковы же приключениях. Морские служители почувствовали в себе сильную цинготную болезнь, которою не меньше страдал и сам Капитан Командор Беринг. В воде появился недостаток, того ради восприяли курс Августа 29 дня на север, и усмотрели скоро опять матерую землю, на подобие перервавшегося берегу, а пред нею множество островов, между которыми стали на якоре. Сии острова находятся под 55 градусом 25 минутами широты. Они названы Шумагинскими, потому что сим прозвищем назывался матрос, которой первой в сем мореплавании умер, и там погребен был. Августа 30 дня послан Штурман Андрей Гейссельберг на один из больших островов дли сыскания [207] воды. Он ездил недолго, и привез с собою две воды для опыту, которые хотя не признаны за довольно хорошие, потому что явились солоноваты; однако ж, понеже упускать времени не надлежало, и рассуждено было, что де лутче плохую воду иметь, нежели никакой; ибо де можно оную по крайней мере употреблять на варение, а на питье с бережливым держанием уповательно станет и прежней: то приказано было привесть сей воды, сколько потребно. Она взята из озера. По мнению Штеллерову, которой в том спорил, чтоб ее не брать, во время прилива морская вода вливается в те озера, а при отливе опять стекает. Но ежели бы сие было, то бы вода в озерах от частого смешении с морскою водою сделалась бы гораздо солонее. Однако как бы сие ни было, Штеллер причитал потом сей воде все худые следствия, которые при усилившейся цынготной и других болезнях многим людям смерть причинили.

Пакетбот стоял на месте не безопасном. Все с Юга ветры могли его тревожить, а с севера находилися по берегам и в море большие камни. Сего ради торопилися, как бы скорее отправиться опять в свободное море. Но прошедшей ночи увидели на небольшом острове к норд-норд-осту огонь, и от флота мастер Хитров, яко тогдашней дежурной Офицер, [208] представлял, чтоб между тем, как послать большой вот за водою, притом бы на малом проведать о людях огонь оной разведших Тогда Капитан Командор Беринг за болезнию своею уже не выходил из каюты, а судном командовал Лейтенант Раксель, которой не хотел при той опасности, в коей судно находилось, малой Вот отпустить далека. Ибо по его мнению, когда при усиливающейся погоде принужден он будет искать чистого моря, то де сумнительно, можно ли будет досланным людям подать помощь, когда им противной и сильной ветр воспрепятствует к пакетботу возвратиться. Но понеже Хитров от мнения своего не отступал, и приказал оное записать в журнал, то Ваксель предложив оное Капитану Командору получил резолюцию, что когда Хитров охоту имеет сие проведание на себя взять, то должно его отправить, и притом позволить ему взять из морских служителей, кои ему покажутся.

Хитров взял пять человек с собою, в числе коих находился и толмачь Чукоцкого языка. Всем дано ружье и несколько мелочных вещей для подарения людем, коих найдут. Они пришли Августа 30 дня в полдень к острову, которой находился расстоянием верстах в 20 от пакетбота. На огнищах огонь еще не горел, а [209] из людей никого не было, да и впрочем не найдено на том острову ничего достопамятного. По полудни Хитров хотел возвратиться к пакетботу; но сильной противной ветр принудил его искать прибежища у другого в стороне лежащего острова, при коем он едва спас жизнь свою. Ибо сильные и великие волны малого Бота чуть не поглотили, и людей из него не выбросили. А сие отвращено было небольшим парусом, который Хитров прямо против опасных волн ставил, и оным их перехватывал. К великому щастию послужило то, что как от одной волны налился Вот воды полон, то другою волною Хитров и с людьми выброшен был на берег. Вскоре, по прибытии своем на сей остров приказал Хитров большой огонь развести, отчасти чтоб обсушиться и согреться, а отчасти чтоб дать знать на пакетбот, дабы учинено было ему оттуда вспоможение. Но в то время ветр усилился толь жестокой, что должно было во первых пакетбот привесть в безопасность. Сего ради на пакетботе подняв якорь стали за одним островом. Между тем наступила ночь. Хитров видя, что судно пошло с прежнего места, токмо не зная, куда оно поворотило, ниже какое на оном принято было намерение, пришел в великую печаль и нужду. Сие продолжалось по 2 число Сентября, в которой буря утихла. [210] Но понеже он и того дня еще не возвратился, то на другой день по утру послан к нему большой Вот с таким приказом: буде паче чаяния малой Вот повредился, то б оной оставить на острове, а ехать бы назад на большом. И подлинно малому боту в то время, как взброшен был на берег, немалой вред учинялся, и затем нельзя было на оном ехать. Оной оставлен на острову, а Хитров прибыл назад на большом боту.

Потом отдан того ж часа приказ, чтоб подняв якорь итти далее в море. Токмо за сильным противным ветром нельзя было следовать далеко, но под вечер принуждены были паки искать отстою между островами. Тоже учинилось и Сентября 4 дня. Ибо хотя в море опять и вышли, но продолжавшейся сильной противной ветр принудил их возвратиться на прежнее место. Во всю ночь продолжалась жестокая буря.

На другой день услышан на одном острову громкой крик человеческой, также и огонь был виден. Вскоре потом появились двое Американцев едущих к пакетботу в разных лодках, подобным тем, какие употребляются у диких жителей Гренландских и по проливу Давискому, но в некотором расстоянии от судна [211] остановились. Они держали в руках по палки с привязанными к одному концу сокольими крыльями. Таковые палки употребляют Американские северные народы, для изъявления миролюбных своих мыслей. Казалось, что они словами и киванием призывали наших к себе на землю, а наши маханием и подарками, кои к ним бросали, старалися призвать их к себе на пакетбот. Токмо Американцы на то не склонились; но возвратилися паки на свой остров.

Посему принято было намерение туда к ним съездить, чего ради большой вот спустили на воду, на коем Лейтенант Ваксель и Адъюнкт Штеллер с 9 человеками, все вооруженные, на оной остров поехали, усмотрев тамошней берег большими и вострыми каменьями окруженной, остановились они от острова в 3 саженях; а паче что тогда была погода бурная. Покушались наперед Американцев, коих девять человек на берегу стояли, призывать на вот к себе ласкою и разными подарками: токмо сим ничего не успели. Американцы напротив того наших приглашали к себе на острове; чего ради Ваксель приказал трем человекам своей команды, в числе коих находился и толмачь Чукоцкого и Коряцкого Языков, вытти на берег, и вот привязать канатом за камень. Во всех местах примечено, что Чукоцкие и Коряцкие толмачи не разумели языка сих народов. Однако [212] они много пользы делали в предводительстве, потому что были смелы, и Американцы почитали их яко себе подобных. И тако весь разговор состоял и тут в одних знаках, которые с обеих сторон засвидетельствовали всякие дружелюбные мысли. Американцы желая нашим услужить, дали им китового мяса; ибо других припасов у них не было. Кажется, что они туда пришли для китовой ловли. Ибо наши видели у берегу толикое число лодок, сколько их людей было, а юрт и женщин не видали; по чему заключили, что настоящие жилища их на матерой земле находятся. Лодки были такие же, каковы прежние, вкруг обиты тюленьею кожею, и не более, как только в них сесть по одному человеку: Посреди сделано круглое отверстие, в кое человек садится, и кожею обвязывается вкруг себя так крепко, что в лодку ни капли воды попасть не может. На них только по одному веслу, которое с обоих концов похоже на лопату, и так ходят сии лодки не токмо между островами, которые часто по 30 и более верст промеж себя отстоят, но и на чистом море по большим волнам, хотя их иногда ими и опрокидывает. Поворотливости, с какою сии люди в столь узких и долгих своих суденках умеют содержать равновесие, дивиться должно. Сие делают они с такою удобностию, что кажется, будто [213] никакого труда у них к тому не требуется. У сих Американцев не усмотрено ни луков, ни стрел, ниже другого какого оружия, чего нашим опасаться было надобно. Того ради пробыли на острове немалое время, и ходили с Американцами по оному, однако, как им приказано было, не отдалялися из виду от бота. Между тем один Американец осмелился прийти на вот к Лейтенанту Вакселю. Казалось, что он был старшим и главнейшим между его товарищами. Ваксель поднес ему чарку водки. Но сей напиток был оному гостю со всем незнаемой и неприятной. Выплюнув закричал он громко, якобы жалуяся своим, как худо с ним поступают. Не было никакого способу к ею у довольствованию. Давали ему иглы, бисере, железной котел, табашные трубки и другие вещи, но они не взял ничего, токмо хотел, чтоб его выпустили да берег, чего ради его и отпустили. Напротив того приказал Ваксель и своих людей находившихся на острове кликать, чтоб они шли на судно. Сие Американцам не показалось, и они являли такой вид, что хотят всех трех у себя удержать. На последок двух Руских отпустили, а толмача у себя оставили. Некоторые из них пришед к канату, коим вот привязан был к берегу, тянули за оной из всей силы. Может быть думали таково ж [214] легко встянуть оной на берег, как свои малые лодки, или хотели, чтоб он о камни у берегу разбился. А чтоб до сего не допустить, то приказал Ваксель отрубить канат. Между тем толмачь кричал, чтоб его не оставили. А к отпуску его ни словами, ни маханием рук с боту не можно было склонить Американцев. Сего ради выпалил Ваксель из двух мушкатонов; что как учинил было токмо в том намерении, дабы их устрашить: то оно и желанное действие имело. Американцы от необыкновенного сего стуку, которой от находящейся в близости горы еще более раздавался, все, яко оглушенные, упали на землю, а толмачь свободился из рук их. Вскоре потом пришед в чувства руками и криком показывали великую злобу, и давали знать, что они никого из наших не хотят видеть на своем острове. В то время настала ночь, и погода была бурная, а пакетбот стоял версты с две от острова, чего ради Вахсель не рассудил за благо, искать дальнего с сими людьми обхождения.

Объявлено мною выше, что у Американцев ни луков, ни стрел, не примечено. Но по сему заключать не должно, что они таких орудий не имеют; паче сим подтверждается догадка, что они вышли тогда на китовую ловлю, при которой [215] таковые инструменты не употребляются. Один Американец имел на боку у себя нож повешенной, которой для особливого его виду показался нашим, яко вещь диковинная. Длиною был он до 8 дюймов, к концу же не востер, но широк и весьма толст. Не можно угадать, к чему такой нож употребляется. Верхнее их платье делано из кишок китовых, чулки из тюленевых кож, шапки из кожи морских львов, которой зверь на Камчатке называется Сивучою, и для прикрасы пришиты разные перья, а особливо сокольи. Нос у них заткнут был травою, которую иногда вынимали, и тогда истекало на него множество мокроты, кою языком облизывали. Лица у них красною, а у иных разноцветными красками выкрашены были. Видом они различны, как Европейцы, а у некоторых косы плоские, как у Калмыков. Все были великорослы. Должно думать, что они питаются по большой части морскими зверями, коих добывают в тамошнем море, а именно: китов, манатов, сивучей, морских котов, бобров и тюленей. Видели наши, что ели они и коренья, вырывая их из земли, и пред ядением только не много земли отряхивали. О других обстоятельствах их более ничего не примечено, по крайней мере в тех известиях, которые служат основанием сему описанию, ничего не записано. [216]

Некто утверждал, что он по реэстру слов, которой приобщен Лагонтаном к его описанию северной Америки, некоторым образом с сими людьми говорить мог; ибо де когда он по тому реестру говорил слова, Воду или дерево значащие, тогда люди на такие места на берегу указывали, где оные вещи находятся. Но я думаю, что сие учинилось случаем, или движения тела при произношении слов чиненные к разумению способствовали; ибо Лагонтан не полагается в числе достовернейших путешественных писателей, а хотя бы не было и сего сумнительства однако в рассуждении немалого земель расстояния, нельзя поверить чтоб тамошние жители все одним языком говорили. Не упоминая, чтоб Европеец, а паче Француз, слов такого языка перенять и написать мог так точно, чтоб они другому народу, хотя б оной почти и тот же язык имел, вразумительны были. И так Лейтенант Ваксель возвратился назад к пакетботу.

На другой день по утру, как приуготовлялся он от туда к отъезду, семь человек из тех же Американцев, приехав к пакетботу в семи же лодках, стали подле оного весьма близко. Двое вставши в лодках своих, и держася за фальрепы у пакетбота дали нашим подарок две свои шапки и вырезанную из кости личину [217] человеческую, которую наши признали за идола. Притом подносили они опять обыкновенной свой мирной знак, состоящей из пяти футовой палки, у которой на верхнем и тонком ее конце привязаны были всякие перья беспорядочно. По сему явствует, что подобие Американского Калюмета с Меркуриевым жезлом, путешественниками, которые в северной Америке бывали, описанное, не везде находится. Напротив того даны и от наших им подарки; и они бы взошли на пакетбот, естьли бы не начал дуть ветр сильной, от которого принуждены были в самой скорости убираться назад к берегу. По возвращении своем на остров стали они кучею и подняли великой крик, которой с четверть часа продолжали. После сего отправились наши того же часа в путь свой. И как тот остров, на коем находились Американцы, миновали, то закричали они опять из всей мочи. Сие не меньше почитать можно за дружественное засвидетельствование, коим они нашим благополучного пути желали, как за радостное восклицание, что от незнаемых гостей избавились.

Курс держали на пакетботе по большей части к Югу, чтоб от земли отдалиться, да инако итти и не можно было, потому что ветр стоял западной и [218] западно-южной к западу. От сего времяни до самой поздой осени, и до конца путешествия, переменялся ветр редко инако, как между Вест-Зюд-вестом и Вест-Норд-вестом. По сему вероятно, что в сие года время западные ветры в оных странах почти всегда продолжаются. Хотя случался иногда и восточной ветр, однако более не стоял как чрез несколько часов, и поворачивался паки к западу. От сего было нашим в произвождении обратного пути великое препятствие. Сверх того погода стояла всегда туманная, так что иногда чрез 2 или 3 недели ни Солнца, ни звезд не видно было; и затем не можно было чинить никаких наблюдений для широты. Следовательно мореплавательные исчисления без поправления остались. Какое нашим происходило от того беспокойствие, странствуя таким образом по незнаемому морю в долговременном безвестии, о том легко рассудить можно. Один Офицер при том бывшей, о сем путешествии изъяснился таким образом: Я не знаю, может ли бедственнее и хуждьшее житие быть на свете, как ходить по неописанному морю. Я говорю сие по искусству, и сказать могу по сущей правде, что будучи 5 месяцов в сем пути, и не видав знаемой земли, не много спокойных часов спал; ибо находился всегда в крайней опасности, чтоб не лишиться живота своего. [219]

Путь происходил по большой части противными ветрами и бурями по 24 числа Сентября, в которой день увидели наши опять землю из высоких гор состоящую, и множество островов в нарочитом от нее расстоянии. На том месте находились они по исчислению своему, под 51 градусом 27 минутами широты, и под 21 градусом 39 минутами долготы от Петропавловской гавани. Понеже в оной день совершалась память зачатия Иоанна Предтечи, то высокая гора на берегу стоящая названа горою святого Иоанна. После того думали положение берега определить точнее, положив оной под 52 градусом и 30 минутами широты: но сему Капитан Чириков в репорте своем прекословит; ибо и он у сего берега был, и показал оной под 51 градусом и 12 минутами, как объявлено будет о том в своем месте.

Тут ничего не производило более, потому что для сильного южного ветра подойти, ближе к земле не отважились, но заполезнее рассуждено было, лавировать против ветру, которой вскоре потом переменился в жесткую бурю с западу, и оною Пакетбот отнесен назад весьма далеко к Зюд-осту. Буря продолжалась 17 дней бесперерывно, чему подобных примеров может быть мало находится. По крайней мере Штурман Андрей Гейссельберг, [220] о коем уже упомянуто выше, ездив чрез 50 лет в разные части света, сказал, что не видал он никогда столь долго продолжавшейся жестокой бури. Парусами сколько возможно., ходили немногими, чтоб не занесло их очень далеко. Октября 12 дня, когда буря утихла, находились они под 48 градусом 18 минутами широты. Но сие разуметь должно по одному корабельному исчислению; ибо за мрачною погодою нельзя было учинить никаких обсерваций.

Когда уже прежде на пакетботе многие были больны, то в сие время начала цинготная болезнь так сильно распространяться, что редко день проходил, в которой бы кто сею болезнию не умер. И едва уже осталось столько людей здоровым, сколько, потребно было к управлению судна.

При сих обстоятельствах весьма трудно было принять резолюцию, куда путь восприять. Стараться ли еще, чтоб возвратиться сего лета на Камчатку, или у Американских берегов искать пристани, и там зимовать? Взирая на общее злоключение, на поздое года время, на недостаток в свежей воде, и на весьма далекое от Петропавловской гавани расстояние, казалось, что кроме последнего способа спастись не льзя: однако ж первое определено было в происходившем на пакетботе [221] совете. Понеже ветр повеял благоплучной, то шли наши паки на север, а Октября от 15 дня на запад. Они проехали мимо одного острова, которой надлежало было им видеть еще на прежнем их пути, как то показывала чиненная ими о их плавании морская карта; и Штеллер объявил, что будто около тех мест; как шли еще вперед к Америке, действительно землю и видели. Но в морских журналах о том ничего не показано. Да и не вероятно, чтоб стали земли искать в толь дальном расстоянии, ежели бы она еще прежде усмотрена была гораздо ближе. Может быть, что в означении курса на карте учинена ошибка, которая на незнаемом море скоро произойти может. Или не льзя было вперед идучи видеть оного острова за туманом. Ему дано имя Святого Макария, другие же после того в западной стороне усмотренные острова названы именами Святого Стефана, Святого Феодора и Святого Авраама. Два острова, к коим Октября 29 и 30 чисел приближились, без наименования оставлены, потому что они положением, величиною и прочим внешним видом явились подобны первым двум Курильским островам, на кой и почтены были. Сего ради поворотили наши курс свой к северу, а надлежало было, как после оказалось, только дни чрез два продолжать путь к западу, чтоб войти в [222] Авачинскую гавань. Для сей причины называю я их островами обманчивыми. (Isles de la Seduction), а учинившейся от них обман произвел по себе весьма худшие следствия.

Понеже чаянного против запада берегу Камчатского не видно было, следовательно при столь поздом года времени не оставалось надежды к сысканию гавани, а людем при своих недостатках и болезнях на стуже и мокроте беспрестанно работать надлежало: то всяк пришел в отчаяние. Дошло до того, что матрозов определенных к рулю водили двое другие больные, кои еще несколько ходить могли. Когда один не мог больше сидеть и править, то сажали на место его другого не в лучшем состоянии. Парусов много подымать не льзя было, потому что в случае нужды не кем было подбирать оные. К тому ж они уже истончали и погнили, так что от сильного ветру: разодрались бы они все на мелкие части, а других вместо их приготовить за недостатком людей нельзя было. Беспрестанные дожди начались переменяться в град и в снеги; ночи от времени до времени становились долее и темнее; а с тем и опасность умножалась потому что на всякую минуту надлежало бояться, чтоб судно не разбилось. В тож время в воде был почти крайней недостаток. Немногие люди, кои [223] еще на ногах ходили, не могли сносить многой работы; они извинялися невозможностию, и желали себе скорой смерти, которую почитали необходимою, и далеко ее предпочитали бедственной своей жизни. Пакетбот был дни с два без всякого управления, носился по воде равно как колода оставленная во власть волнам и ветрам. Нельзя бы было тогда пришедших в отчаяние людей, принуждать к работе строгостию. Гораздо лучше командующий Лейтенант уговаривал матрозов ласкою, дабы они о помощи божией не со всем отчаявались, но паче бы последние силы к избавлению своему приложили, которая может быть скорее воспоследует, нежели как думается. На сие некоторые склонившись остались на деке, и принялися дело свое исправлять, пока у них мочь будет.

В сем состоянии находился пакетбот, как дошли на нем по утру рано 4 Ноября к западу, не зная ни градуса широты, ниже в каком расстоянии от Камчатки тогда находились. Но сего и знать было не почему; ибо чрез долгое время не учинено никаких обсерваций, от чего корабельное исчисление, не будучи чрез долгое время поправлено, становилось день от дня сумнительнее. Между тем остался только западной курс, коим надежда еще была на Камчатку возвратиться. Коль велика была [224] у всех на судне радость, как вскоре после того поутру около 9 часа увидели землю! Старалися к ней приближиться, но она находилась еще в дальном расстоянии. Сперва видны были токмо верхи гор снегом покрытые. А когда надлежало было к ней пристать, то наступила ночь, чего ради за полезное рассуждено, лавировать по морю, чтоб судно не подвергнуть опасности. В сем намерении столько парусов поставили, как можно было с ними управиться. Но следующего утра увидели, что большая часть канатов на правой стороне пакетбота перелопались. Тогда все грозило всеконечною погибелию; люди почти все были больны, и для того не кем было отвратить сего злоключения.

Лейтенант Ваксель отрепортовав о сем Капитана Командора, получил от него приказ чтоб собрал всех Обер- и Унтер-Офицеров, и имел бы о том совет. В совете довольно рассуждаемо было о настоящей опасности; ибо судно, для худого такелажу, к дальнему пути не удобно стало. Не безызвестно было, что и запасные канаты также были ломки. В самое время советования еще некоторые канаты лопнули. Болезни и в воде и недостаток час от часу умножались. Когда прежде беспрестанная мокрота производила великое неудобство, то теперь настала стужа тем [225] чувствительнее, что от поздого осеннего времяни не оттепели, но паче больших морозов ожидать надлежало. По всему вышеписанному принята резолюция такая, чтоб как ни будь к усмотренной земле пристать, дабы по крайней мере спасти живот свой. А может быть удастся и пакетбот завесть в безопасное место. Буде же сего не возможно: то надлежит жребий свой предать во власть провидению

Того ж часа парусы подняв на слабостию машт хоть немногие стали курс держать к земле оной. Ветер дул к северу, а они шли на Весте Зюйдвест и на Зюйдвест, имея под собою глубины 37 сажен и грунт пещаной. Потом часа чрез два, что было по полудни в 6 часу, пришли на глубину 12 сажен, где грунт был пещаной же. Тогда бросили якорь, с коим выпустили канату до трех четвертей длины его, но в начале 7 часа канат лопнул. Ужасные волны нанесли пакетбот на камень, о которой дважды сильно ударен был, хотя лот показывал глубины на 5 сажен. В то же время волны хлестали чрез все судно столь жестоко, что оно от того трещало. Бросили другой якорь, но канат у него прежде треснул, как еще не успели приметить, зацепил ли они за дно морское. При всем оном послужило еще то щастие, что больше якорей не было изготовлено. [226] Они бы в нужде, в которой тогда находились, на сем опасном месте бросили бы и последней, и оной бы потому же потеряли; ибо большая волна подняв пакетбот кинула оной чрез камень в то самое время, когда еще якорь к брошению в море изготовляли. Вдруг стали на тихой воде, где глубины было 4 1/2 сажени, грунте же пещаной, саженях в 300 от берегу. На другой день увидели они, какое прибежище щастие им даровало, и каким чудесным образом милосердое провидение их привело к сему хотя весьма опасному месту, однако из всех в окружности лежащих единому, где им еще спасение свое найти можно было. Со всех сторон явились великие камни далеко в море простирающиеся, кроме сего единого места. Кажется, что в прежние времена подводные камни, чрез кои перешло судно, также составляли оной берег, и может быть оторваны от него землетрясением. Они протягаются вдоль по берегу, и чрез них туда находится узкой проход самой тот, на которой наши по щастию своему попали. А ежели бы они хотя на 20 сажен севернее, или южнее, шли, то бы судно всеконечно разбилось, и в темную ночь нельзя бы было спастися ни одному человеку.

Понеже нужда привлекла тут зимовать, то первое старание было землю осмотреть, [227] и сыскать к зимованию выгодное место. Бот изнуренными матрозами, кои с утра до обеда не много отдохнули, не без великого труда на воду был спущен. Ноябри 6 дня, в начале 2 часа по полудни, поехали на оном Лейтенант Ваксель и Адъюнкт Штеллер. Они застали землю снегом везде покрыту. Истекающая из гор речка и не в дальнем расстоянии от того места, где наши пристали, впадающая в море, еще была незамерзлая, и имела воду светлую и здоровую. Токмо лесу ни на строение ниже на дрова не видали, кроме что морем принесено и выброшено туда было, да и то лежало уже под снегом, и скоро оного достать не можно было. Из чего же строить избы, или казармы? Где держать больных? Чем защищаться от стужи? При показанной речке находились много бугров пещаных, а промеж их нарочито глубокие ямы. Рассуждено было ямы в низу несколько вычистить, и сверху накрыть парусами, дабы по крайней мере можно было прожить в них до того времени, пока сыщется столько приносного лесу, сколько к строению казарме потребно. Под вечер приехав назад на пакетбот, отрепортовали Капиталу Командору, что ими усмотрено.

Определено было, послать следующего утра столько людей, сколько еще ходить могут, [228] для приуготовлена во-первых некоторых им промеж пещаных бугров к пребыванию больным, что и учинили. Ноября 8 дня начали больных возить на берег. Но некоторые в ту же минуту умерли, как только из Интрюма на свободной воздух выведены были; другие будучи на деке, иные в боту, а некоторые как только на берег выведены были, конец жития своего возымели. Тут увидели наши, с коликою жадностию прибегали к мертвым телам песцы, коих бесчисленное множество там находилось; знатно, что они еще никогда от людей пуганы не были. По видимому, наши были первые пришлецы на сию землю, того ради песцы их м не боялись, и прочь не бегали, хотя кто к ним и подходил весьма близко. С великою силою согнали их от тел мертвых. Они объели у некоторых руки и ноги, пока еще в землю закопаны не были. Посему обстоятельству уже тогда догадались, что та земля остров. И подлинно так было; о чем после того больше удостоверились.

Ноября 9 дня вынесли на берег Капитана Командора Беринга, окутанного от внешнего воздуха, четыре человека на носилках, сделанных из двух шестов и веревками перевязанных. Для него приготовлена была особая яма. На всякой день больных выносили. На всякой день и [229] умирало их по нескольку, коих погребали. Ни один из тех, кои еще на пакетботе больны лежали, не выздоровел. Но то были люди наипаче такие, кои сами от беззаботливости и робкости подали к тому причину что цинга в них столь сильно распространилась. Болезнь, сия начинается слабостию по всему телу, делает человека ко всему непроворным и скучливым, ум приводит во уныние, и от времени, до времени, при малом движении причиняет удушье. По сему немощному желается лучше лежать, нежели прохаживаться. Но сие ему, наибольше вредительно. Потом последует лом во всех членах, ноги, пухнут, лице все желтеет, по телу выступают синие пятна, из роту, а особливо из десн, кровь идет, и все зубы начинают шататься. Тогда больному обыкновенно не хочется тронуться с места. Жить или умереть почитает он за равномерное. Все сей болезни степени, видны были на пакетботе, у некоторых больных примечена была крайняя боязливость, что они от всякого крику, без коего однако на судне обойтись не можно тот час в великой страх приходили. Притом многие были с хорошим аппетитом, не думая, про себя, что они столь больны, как то действительно было. Ибо когда приказано было больных сводить на берег, то они сему весьма обрадовавшись, встали на [230] ноги, надели на себя платье, думая, что они теперь скоро оздоровеют. Но вышед из своего места, находившегося в Интрюме пакетбота, где был воздух задхлой и многими худыми частицами наполненой, на дек, и на вышней свободной воздух, тотчас пали озем мертвы. Те изрядно в сем случае поступили, кои не поддавалися болезни, береглись от всегдашнего лежания, и принуждали себя, сколько возможно, ходить и быть в движении, так же и те, кои по веселому их нраву всегда при прежней бодрости остались. Такой человек делал и другим великую пользу примером и советом своим. Особливо примечено было сие в Офицерах, которые по командам своим всегда имели дело, и дабы ничего упущено не было, время препровождали по большой части на деке, и почти всегда в движении находились. Им нельзя было приходить в робкость, имея при себе Штеллера, которой не токмо болезни телесные, но и смущенной дух пользовал, ободряя всякого веселым и приятным своим обхожденьем. Одному только Капитану Командору сие не помогало. Немолодые лета и темперамент его были причиною, что он более склонности имел к покою нежели к движению. Напоследок не стал он никому доверять, и всякого почитал себе неприятелем, так что и Штеллер, которого он прежде весьма [231] любил, больше к нему допущен не был. Ваксель и Хитров до приходу к сему месту были в нарочитом здоровье, и прожили на пакетботе всех долее, потому что им желалось, дабы все наперед перенесено было на берег, также что на судне для них более выгодности было. Но от сего почти крайнее неблагополучие им последовало. Недостаток ли в движении, или исходящие от больных из интрюма пары произвели сие действие. В немногие дни сделались они так больны, что 21 Ноября надлежало их свесть долой с судна. Они сведены были на берег таким же образом, как и прочие. И понеже искусство уже научило, как при выходе из судна и при вступлении на свободной воздух поступать должно; то окутали их плотно и не давали им скоро принимать в себя свободным дыханием внешнего воздуха, пока по малу ко оному опять не привыкли.

Потом оба пришли в прежнее здоровье, но Хитров пожже нежели Ваксель; а Капитан Командор Беринг Декабря 8 дня там скончался, чего ради в честь его тот остров назван Беринговым островом. Он был Датской нации, и в младых летах еще ходил морем в Индию и Америку. Неусыпное старание бессмертные славы Императора Петра Великого о учреждении морского флота возбудило в нем [232] охоту искать щастия, своего в России. Я нашел в некоторых записках, что в 1707 году служил он при Российском корабельном флоте Лейтенантом, а в 1710 Капитаном-Лейтенантом когда он пожалован Капитаном, того заподлинно показать не можно. Таким образом служив, при Кронштате во флоте с самого его начала, и находившись при всех в тогдашнюю с Швециею войну морских предприятиях, присовокупил он к надлежащей по своему чину способности и долговременное искусство, которое наипаче учинило его достойным к чрезвычайным делам, каковые то были двукратные на него положенные проведания. Только о том сожалеть должно, что он жизнь свою скончал таким нещастливым образом. Можно сказать, что он еще при жизни, почти уже погребен был. Ибо в яме, в которой он больной лежал, песок со сторон всегда осыпался, заваливал у него ноги, коего он напоследок больше огребать не велел сказывая, что ему от того тепло, а в прочем де он согреться не может. И так, песку навалилось, на него по пояс; а как он скончался, то надлежало его из песку вырывать, чтоб тело пристойным. образом предать земле.

Продолжение сего описания сообщено будет в предбудущем месяце.

Текст воспроизведен по изданию: Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных // Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие, Сентябрь 1758 года. СПб. Императорская академия наук. 1758