-

СОЧИНЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ,

К ПОЛЬЗЕ И УВЕСЕЛЕНИЮ СЛУЖАЩИЕ

Август, 1758 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ

при Императорской Академии Наук.

=================================================================

Продолжение описания морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных.

Теперь приступаем мы к главному второй Камчатской экспедиции намерению, которое состояло в том, чтоб производить от Охотска на восток и на юг морские путешествия, для сыскания пути в Японию, и для изобретения ближайших стране Северной Америки. Капитан Шпанберг прибыл в Якутск еще в Июне месяце 1734 году, отправился от туда на тех же судах, на коих до Якутска ехал, производя путь по Алдану, Мае и Юдоме рекам, в такой надежде, чтоб еще до наступления зимы поспеть к [100] Юдомскому кресту. Но за наставшими морозами принужден он был остановиться, не доехав до помянутого места за 150 верст с лишком. От туда, рассудил он за благо, с небольшим числом людей команды своей наперед итти пешком до Юдомского креста и до Охотска. А дабы не иметь ему там в нужнейших вещах недостатку, то Капитан Командор послал туда весною в 1735 году на ста лошадях муки, положа по тамошнему обыкновению на каждую лошадь по пяти пуд. По сем старание происходило о перевозе из Якутска к Юдомскому кресту судовых материалов и съестных припасов на предбудущие годы, к чему употреблены были пришедшие с Капитаном Командором суда, и другие, кои построены в Якутске и при устье реки Маи. Сия перевозка учинилась в 1736 году летом под командою Капитана Чирикова, которой следующею зимою поехал в Охотск. А в 1737 году летом перевезено к Юдомскому кресту по той же дороге Лейтенантом Вакселем 33000 пуд провианту и материалов. От туда же они отправлены были зимою на реку Урак, где между тем времянем построили новые суда, и на оных сплавка того провианта и материалов по первой полой воде, потому что сия река летом бывает весьма мелка, производилась далее до Охотска. Место в верху реки Урака, где суда нагружают, названо [101] Уратским плотбищем. Оно находится почти на половине дороги от Юдомского кресту до Охотска. А от оного по кривизнами реки Урака, считают до моря верст около 200, которое расстояние, для быстрого реки течения, суда в 17 часов переходят без гребли. Между тем Капитан Шпангберг построил в Охотске для предприемлемого им до Японии пути два судна, а именно Гукор под именем Михайла Архангела, да Дубельшлюпку Надежду, которые к концу лета 1737 году со всем изготовлены были. Капитан Командор Беринг прибыв тем же летом в Охотск, заложил, там два пакетбота для пути к северной Америке, да два ж судна провиантских, для употребления их до Камчатки. Все сии суда отделаны летом 1740 году, и пакетботам даны имена, одному святый Петр, а другому святый Павел. Перевозка провианта от Якутска до Юдомского креста, а оттуда до Охотска, продолжалася во все те годы бесперерывно, чему весьма способствовало то, что по представлению Капитана Командора присланы были в Сибирь от Адмиралитейской коллегии в 1738 году двое от флота Лейтенантов Василей Ларионов да Гаврило Толбухин, из коих первой пребывал в Якутске, а другой в Иркутске, и имели старание о исправлении всяких для Камчатской экспедиции потребностей. [102]

В 1738 году восприят путь в Японию, капитан Шпанберг взял для себя Гукор Михаила Архангела, а Лейтенант Вальтон — дубельшлюбку Надежду. Вот Гавриил, построенной во время перовой Камчатской экспедиции, употреблен был к сему же пути, и препоручен Мичману Шелтинге. С сими тремя судами пошел Капитан Шпанберг в море в половине месяца Июня 1738 году. Ранее нельзя было ему выехать, для того, что по морю множество льду ходило; он и тогда еще имел не мало труда промеж льда пробавиться. Курс свой держал он во-первых на Камчатку, и пришед на Большую реку делал преуготовления к предбудущему своему зимованию. Немного побыв там, восприял путь к Курильским островам, и следуя подле оных между Югом и Западом дошел до 46 градуса широты, но оттуда за поздным осенним временем, принужден был возвратиться на Камчатку, с тем намерением, чтоб будущего лета, вытти ранее в море, покончить путь свой. Во время зимования своего на Камчатке построил Капитан Шпанберг в Большерецком остроге из березового лесу большую яхту, или покрытую шлюпку о 24 веслах, назвав оную Большерецкою, а намерение притом было такое, чтоб употреблять сие судно тем способнее при проведывании островов, буде Гукером и Дубельшлюпкою удобно между ими пройти не можно будет. [103]

В 1735 году Маия 22 дня начат путь с Большой реки на помянутых четырех судах. Они дожидалися друг друга у первых Курильским островов, где Капитан находящимся у него в команде Офицерам дал потребные инструкции, и учинил распределение о произвожденин сигналов. После сего отправяся Июня 1 дня далее в путь, держали они курс свой во-первых промеж Юга и Востока почти до 47 градуса широты, токмо земли не видали, а потом шли между Югом и Западом, дабы притти им опять к островам Курильским, что и учинилось. Июня 14 дня восстала жестокая буря с густым туманом. Сие было причиною, что Лейтенант Вальтон с Дубельшлюпкою отдалился от Капитана Шпанберга; и хотя они искали себя два дни, и сигнал давали пушечными выстрелами, однако нигде в сем пути не сошлися. Каждой из них путь производил особо. Оба пристали к Японии в разных местах, и по возвращении своем от туда объявили Капитану Командору, репортами следующее:

Капитан Шпангберг Июня 18 дня подъехав к Японии стал на якоре на глубине на сажен, и по усмотрению своему числил, что он находился под 38 градусом 41 минутою широты. Там оказались множество Японских судов, и несколько деревень на [104] земле, также и хлеб стоящей на поле, а какой, того призвать не можно было. Вдали видны были и леса нарочито высокие. Два Японские небольшие судна шли к нашему на гребле, но остановяся на веслах саженях в 40 от Гукора, не хотели подойти ближе. Как наши им махали, чтоб они к судну приближились, то и они чинили тож, давая знать, чтоб Капитан подошел ближе к берегу. Но он к берегу пристать опасался, также и долго не стоял на одном месте чтоб Японцы не напали на него нечаянно; иногда разъежжал он по морю, а иногда, по умотрению обстоятельств, к земле опять приближался. Июня 20 дня видели паки множество судов Японских, на коих людей было человек по двенатцати. Июня 22 числа Капитан стал на якоре в другом месте под 38 градусом 25 минутами широты. Там подъехали к нему Японцы в двух рыбачьих лодках, и взошед на его судно променивали свежую рыбу, сарачинское пшено, листовой табак, соленые огурцы и другие мелочи на разные Российские товары. Казалось, что сукна и суконное платье, также синей стекляной бисер пред прочими товарами Японцам были приятны. Бумажных и шелковых материй, зеркал, ножей, ножниц, игол ж других подобных сии вещей, кои показывали им у не брали, потому что все сии товары в их земле находятся. При [105] промене своих товаров поступали Японцы учтиво и справедливо. Получено от них и несколько золотых денег, кои делаются у них продолговатыми четыреугольниками, таких же, каковые описаны и изображены Кемфером в его путешествии. Цветом они не столь ярки, как Голландские червонцы, также и весом их несколько легче; ибо случилось мне оные видеть, и сравнивая их с Голландскими червонцами, приметил я в весу между ими разность, до двух гран. На другой день увидели наши в близости 79 таких же рыбачьих лодок, кои были все с кормы плоски, а с носу востры, шириною от 4 1/2 до 5, а длиною около 24 футов, по средине с палубою, а на палубе по небольшому очагу. Руль снимается, и когда в нем нужды нет, кладется в лодку, у иных находилось по два руля кривых, один на одной стороне, а другой на другой. На сих судах веслами гребут стоя. Также были на них небольшие железные якоря четверорогие. Сверх сего примечено, что как на сих, так и на других, Японских судах вместо обыкновенных у нас железных гвоздей и скоб были медные. Другого манеру суда были с бусы, кои употребляются у них к развозу товаров на окололежащие острова, также и по местам на самых берегах Японских в дальнем расстоянии находящимся. Сии суда гораздо более прежних, и с зади таковы ж востры, как и [106] спереди, людей на них бывает более, и ходят хорошо на парусах, токмо не инако как по ветру, и для того при противных погодах часто в море заносятся, где обретающиеся на них люди, за незнанием мореплавательной науки, сами себе помогать не умеют, но предают себя судьбине. Такие бусы заношены бывали в разные времена к берегам Камчатским. Японцы от большой части малорослы, лицом смуглы, глаз имеют черные, а носы плоские. Срослые мужеского волу люди волосы бреют от лба до темя, а оставшиеся назади волосы чешут гребнем, к намазывают клеем, так что лоснятся, на затылке же их завязывают, и обертывай ют бумагою, у малых робят выбривают только на теме лысину величиною от полутора до двух дюймов, а волосы около ее убирают таким же образом как в срослые. Платье носят долгое и широкое, похожее на Европейские шлафоры, штанов не употребляют, но вместо оных нижнюю часть тела обертывают полотном. Прежде отъезду от сего места Капитана Шпангберга, пришла к судну его большая лодка, в коей кроме гребцов и других работных людей находилось четыре человека, которые, по шитому их платью и по другим признакам, казалися быть людьми знатными. Капитан позвал их к себе в каюту. При входе во оную [107] поклонилися ему до земли, подняв руки в верх, и сложа их вместе, держали над головою, и стояли на коленах до тех пор, пока капитан их встать не принудил. Он подчивал их водкою и кушаньем, что казалось им не неприятным. Как Капитан показал им морскую карту сим странам и глобус, то узнали они тотчас свою землю, которую называли именем Нифон. Они приметили и острова Матмай и Садо, также и на мысы Сангар и Ното перстами указывали. При отходе поклонилися они также в землю, изъявляя свою благодарность за то, чем они довольствованы были. Того же дня пришед опять и вышеобъявленные рыбачьи лодки, привезли с собою на продажу разные мелочи, кои променивали на Российские товары. Тогда Капитан Шпангберг находился в том мнении, что он главное путешествия своего намерение, которое касалось до проведания подлинного положения Японии в рассуждении Камчатки, исполнил. И того ради, по прошествии нескольких дней, вступил он в путь возвратной, в коем из виденных им прежде островов, мимо которых ехать ему паки надлежало, присмотрел он один, о коем я здесь несколько предъявлю, ссылаяся в прочем на сочиненную о сем путешествии карту, которая напечатана в Российском Атласе. Он держал курс свой на Норд-ост, и прибыв Июля 3 дня под 43 [108] градус 50 минуту широты к большому острову, слал пред оным на глубине 30 сажен, и послал яхту свою с ботом к берегу, для сыскания свежей воды. Отправленные люди не могли нигде пристать, потому что берег состоял из камня утесу. Для сего Капитан поехал на другое место, и от туда послал опять вот, которой и привез хорошей свежей воды 13 бочек. На острове ростет березник, сосняк и другой лесе, нашим незнаемой. Посланные присмотрели и людей, кои увидя их разбежались. Найдены там коженые лодки и лыжи деланные по Курильскому и Камчатскому манеру. Сим побужден был Капитан подъехать к острову ближе, и зайти в залив, где стал на глубине восьми сажен на якоре. На берегу сего залива стояла деревня. К ней отправил Капитан несколько человек в шлюпке, которые взяв из островных жителей восемь человек, привезли их с собою к судну. Оные жители станом и лицем походят на Курилов, и тем же говорят языком, а главная разность между ими состоит в том, что по всему телу имеют долгие волосы. Бороды у них черные, а у старых людей все седые; некоторые носят в ушах кольцы серебреные; платье их до пят простирающееся делано из шелковых материй разного цвету. Притом сие особливо, что ни чулков, ни [109] башмаков, на них не усмотрено, но что босые ноги долгим платьем покрываются. Наши подчивали их вином, и дарили разными мелочами, кои принимали они с великою благодарностию. На судне увидев живого петуха пали они на колена, и жжав руки держали над головою, и покланялися до земли, как пред петухом, так и за полученные подарки. Потом приказал Капитан отвесть их опять на берег.

Июля 9 дня отправившись от сего острова далее, проведывал он положение и прочих островов в тамошней стране находящихся, чтоб с достоверностию означить оные на карте. В сем пути было не без опасностей и злоключений. Иногда судно шло глубиною не более трех, четырех и пяти сажен. Многие матрозы заболели, и некоторые из них померли. По сем Июля 23 дня держа курсе на юго-западе пришел он под 41 градус 22 минуту широты к острову Матмаю, и там застав три большие Японские Буса, приуготовился к бою, ежели они его атакуют. Для сей притчины не посылал он ни судна на берег, ни сам не остановлялся на якоре, но отправился Июля 25 дня в обратной путь на Камчатку. Августа 15 дня прибыв на устье Большой реки, там остановился, чтоб матрозам дать немного отдохнуть. Августе 20 дня вступил он [110] опять в путь, и того же месяца 29 дня прибыл в Охотск, куды еще прежде его возвратился Лейтенант Вальтон, из которого репорта предложу я здесь также достопамятное.

Лейтенанте Вальтон расставшись Июня 14 дня во время непогоды с Капитаном Шпангбергом, и стараясь, но без успеху, с ним опять сойтися, принял намерение искать Японги без дальнего потеряния времяни, которую и увидел чрез два дни, а именно Июня 16 дня, под высотою полуса 38 градусов и 17 минут. По его исчислению находился он тогда от первого Курильского острова в 11 градусах 45 минутах долготы под западе. Идучи далее к полудню до 33 градуса 48 минуты следовал он по большой части подле берегов, и усмотрел следующее: Июня 17 дня, по приближении своем к берегу, увидел он 39 Японских судов величиною с Российские галеры, и казалось, что они из гавани выходили, но вскоре по разным местам разошлися. На них парусы были прямые, китайчетые, полосатые, синие да белые, а иные все белые. Вальтон следовал за одним из сих судов, чтоб найти гавань, но вместо того увидел большую слободу, или город, пред которым он остановился на глубине 30 сажен. 19 числа подошло к нему Японское судно с 18 человеками. Понеже Японцы [111] весьма учтиво поступали, и всеми признаками давали знать, чтоб наши сошли к ним на берег: то Лейтенант отправил туда на елботе подштурмана Льва Казимирова, да Квартирмейстера Черкашенина с 6 солдатами с ружьем, дав им две порожние бочки, для взятия свежей воды, также и некоторые вещи для подарения Японцам, дабы склонить их к дружбе. Как сии посланные приближились к берегу то встретили их мелкие суда, коих более 100 было, и шли подле елбота столь близко, что на силу можно было весла на нем поворачивать. Японские гребцы были по пояс наги, и показывали червонцы, коих у них было не мало, в знак, как казалось, того, что они с приежжими в торг вступить желают. Между тем елбот привалил к берегу, а мелкие суда в некотором расстоянии назади остались. На берегу находилось превеликое множество народа. Все кланялися приежжим. Японцы вынявши две порожние бочки из елбота с великою услужливостию залили оные водою, и принесли опять туды же. Между тем Подштурман и Квартирмейстер с 4 человеками салдат вышли на берег, а двое салдат остались на елботе для караулу. В городе находилось домов деревянных и каменных с 1500, и занимали вдоль, по берегу места около трех верст. Казимеров, видя, в [112] которой дом несли бочки, вошел в оной. Хозяин встретил его у дверей Весьма ласково, привел его в один покой, и подчивал вином из фарфоровых чашек, также и закусками принесенными на фарфоровой же посуде. Закуски состояли из винограду, яблоков, померанцов и редьки в сахаре. Из сего дому пошел он в другой, где его приняли с такою же учтивостию, и сверх того поставили ему вареного сарачинского пшена для кушанья. Таким же образом угощены были и Квартирмейстер и салдаты с ним находившиеся. Казимеров дарил благодетелей своих, также и тех людей, кои потрудились водою налить бочки, бисером и другими мелочами. Потом ходил он небольшое время по городу, и присмотрел везде чистоту и порядок как в домах, так и по улицам. В некоторых домах находились лавки, в коих продавались от большой части бумажные товары. Шелковых матерей за скоростию не приметил. Лошадей, коров и кур было множество. Тамошние полевые плоды состояли из пшеницы и гороху. Возвратно идучи на елбот, увидел Казимеров двух человек с саблями; а один имел в руках и две сабли. Их, опасаясь поспешал он к судну. Японские мелкие суда, коих числом было более 100, и на которых находилось человек по 15, следовали за [113] елботом, чтоб осмотреть Российское судно в близости. На одном Японском судне ехал знатной человек, которой приказал бросить в елбот канат, дабы наши притянули оным ближе к себе малое его судно. По изрядному его шелковому платью и по чести отдаванной ему от людей с ним бывших, наши заключили, что он был начальник того места. Взошедши на судно к Лейтенанту, подарил он ему сосуд с вином, которое Лейтенант привез с собою в Охотск. Вино было темнокрасно, нарочито крепко, и вкусом не неприятно, только несколько кисловато, но может быть, что кислость получило оное вино на море от теплого воздуха. Напротив того Лейтенант подчивал Гостя своего и его свиту кушаньем и питьем, причем оказалося, что Руское вино Японцам не было противно. В тож время торговали Российские матрозы с Японцами. Все, что у них ни было, так что и старые рубахи, чулки и другие многие вещи Японцам нравились, и они платили за них медными деньгами, которые имели по средине равно, как и Китайские, четыреугольную диру, и надеты были на нитку. На последок предъявленной знатной Японец поехал назад в город с засвидетельствованием своего удовольствия и благодарности. Вальтон же видя множество мелких судов судно его окружающих, и час [114] от часу еще более умножающихся, начал их опасаться, и для того приказал поднять якорь, и пошел далее в море, учини в наперед один выстрел из пушки. Июня 22 дня прибыв опять к земле бросил он якорь на глубине 23 сажен, но якорь не сдержал, чего ради принуждены были опять оной вытащить. Они проведывали, не находится ли где лучшего места для пристанища; но берег везде состоял из крутого камня. В одном месте увидели суда, которые хотя немалы были; однако встаскиваны были на берег за неимением удобного пристанища. Сего рада Вальтон возвратился назад на то место, где якорь не действовал. Там подошло к нему несколько мелких судов, коим дал он знать, что есть ему в воде нужда. Японцы тотчас взяв бочки на свои суда, поехали с ними к берегу, и привезли оные полны свежей воды. Они показывали нашим лист писанной бумаги, а наши почли оной лист за указ, коим велено им показывать иностранным всякое вспоможение. Казалось, якобы Японцы. давали знать Лейтенанту, чтоб они подошел к земле ближе, что там есть гавань, в которую может заведено быть его судно, а они притом помогать хотят. Но как еще Вальтон к сему намерения не принял, то пришел от берегу вот, которой запретил Японцам иметь дальнее [115] с нашими сообщение. В боту сидел человек военной при шпаге, в руке пистолет держащий. По сему оной Японской вот в репорте Лейтенанта Вальтона назван караульным ботом. Следующего дня стали наши на другом месте близ земли на глубине двух сажен, где дно состояло из крупного песку и из раковин. При великих жарах старались наши всегда запастись больше свежею водою. Сверх того сие подавало повод к получению о земле той больше известий. Для сей причины послал Вальтон Июня 24 дня на елботе Подконстапеля Юрья Александрова с некоторым числом людей на берег, причем находился и ученик лекарской Иван Дягилев. Воды не нашли, но видели Японцев в белых балахонах. Тамошние лошади темнокарие и вороные. С собою привезли они померанцовое дерево, несколько жемчужных раковине, и сук еловой. А лекарской ученик набрал трав, и по большой части сосновых шишек, из коих после для больных варили декокт. Потом Вальтон походя несколько еще времени подле берегов Японских, путь свой предприял на немалое расстояние на восток, дабы проведать, нет ли где другой какой земли или островов близко, но сего не явилось. Того для поехал он обратно на Камчатку, и Июля 23 дня пришед на Большую реку пробыл там по 7 число [116] Августа, дожидался Капитана Шпангберга. Но понеже сей в то время туда еще не бывал, то отправился он в Охотск, куда Августа 21 дня и прибыл. О третьем судне, коим командовал Мичман Шелтинг, объявлять причины нет, потому что оно было во всем пути с Капитаном вместе. Шпангберг и Вальтон сочинили своему пути карты, из коих сложена одна, и напечатана в Российском Атласе.

Шпангберг по возвращении своем получил от Капитана Командора позволение зиму препроводить в Якутске, а на следующую весну ехать в Санктпетербург, дабы ему самому о пути своем как Правительствующему Сенату, так и Государственной Адмиралитейской Коллегии подать репорты. Между тем репортовал и Капитан Командор о том же. Но хотя проведания Шпангберговы и Валтоновы сперва в Санктпетербурге за благо приняты были, и подали причину к подтверждению определения Капитана Командора о возвращения Капитана Шпангберга в Санктпетербург; однако мнения вскоре переменились. Доказательства Шпангберговы, что он был в Японии, за совершенно достоверные почтены еще не были. Кирилова генеральная ландкарта о Российской империи представляла, по примеру Страленберговой, Японию почти под одним меридианом с Камчаткою. Напротив [117] того по Шпангбергову и Вальтонову курсу и по их примечаниям надлежит Японии находиться 11 или 12 градусами далее к западу.

Думали, что может быть они почли берега Корейские за Японию. Того ради рассуждено за благо, чтоб Капитан Шпангберг отправился туда во второй путь, и чтоб с и ним послать двух учеников, которые у приехавших в 1732 году в Санктпетербург Японцев Японскому языку учились. Указ о том получил Шпангберг в Июле месяце 1740 году в Киренском остроге, будучи уже в пути, чтоб возвратиться в Санктпетербург. Он поехал назад в Якутске, а оттуда в Охотск, где едва застал Капитана Командора, потому что к предприемлемому им морскому путешествию тогда уже все в готовности было. Между тем не токмо прошло уже того лета удобное к восприятию в Японию пути время, но не было и судна, потому что и одно из тех, которые употреблены были Шпангбергом в первом пути, отправлено было от Капитана Командора на Камчатку, для некоторых приуготовлений. Сего ради надобно было построить судно новое, и строение сие производилось следующей зимы под смотрением его Шпангберга. Летом 1741 году отправился он опять в море; Но в судне вновь построенном скоро явилась великая течь, так что с великою нуждою можно было дойти на нем до [118] берегов Камчатских. Причиною сему было поспешное оного судна строение, и что не доставало довольного времени к высушению леса. И хотя судно починкою исправляемо было на устье большой реки, и Шпангберг для сего препроводил зиму в Большерецком остроге, однако все сие желаемого успеху не имело. Ибо он отправяся Маия 23 дня 1742 году в морской путь, лишь только проехал первые Курильские острова, то судно опять начало течь сильно, так что всех полых мест законопатить не можно было. При таких обстоятельствах Шпангберг не хотел возвратиться не учиня никаких проведаний. Он отправил Мичмана Шельтингу для разведания мест до устья реки Амура: Но и сие отправление осталось без успеху. Словом все второе Путешествие Капитана Шпангберга соединено было с великими неудобствами. Все три судна возвратились на Камчатку и в Охотск, а нельзя сказать, чтоб ими в сем пути полезное что изобретено было. Такое бесплодное предприятие можно почесть натуральным следствием принуждения, с коим второй сей путь производился. Первое путешествие происходило добровольна. Всяк дело свое исправлял для своей чести. Тогда преодолены были разные трудности, которые малодушному могли бы быть препятствием. Напротив того при сем вторичном отправлении оказалися всякие [119] затруднения во всей своей силе. При таких обстоятельствах ум человеческой переменяется, и теряет свою способность, чтоб во времени сыскать способы к отвращению или к предупреждению препятствий; но как бы то ни было, токмо сим путешествием предприятия до Японии касающиеся окончились. От времени до времени стали умножаться доказательства, что наши мореплаватели и в первом пути в достижении намерения своего не ошиблись; и ныне о том никто уже не сумневается. Ибо славные Французские Географы д’Анвиль, Буаш, и Беллин на картах своих полагают между Камчаткою и Япониею столько же или еще более разности в долготе, нежели Шпангберг и Вальтон.

От воспоследовавшего в 1738 году отправления Капитана Шпангберга в Японию причинился при оставшейся в Охотске главной команде такой в провианте недостаток, что паки прошло два года, пока новою привозкою довольно опять не запаслись. В сие время построенны в Охотске два пакетбота, святый Петр и святый Павел, кои определены были к предприемлемым Американским проведываниям. Капитан Командор отправил наперед себя осенью 1739 году Штурмана Ивана Елагина на одном из бывших с Капитаном Шпангбергом судов на Камчатку, чтоб у восточного берегу проведать Авачинскую чубу, где бы для пристанища были [120] все потребные удобства. и в оной бы поставить магазейны и казармы, дабы там зимовать можно было. Весною 1740 году приехали в Охотск Профессор Делиль дела Кроер и Адъюнкт Штеллер. И в тож время прибыли туда из Санктпетербурга от флота Лейтенант Иван Чихачев да от флота ж Мастер Софрон Хитров, на место других больных и уволенных от службы Офицеров. Понеже тогда уже ни в чем недостатку больше не находилось, то еще того же лета отправились на Камчатку: но отъезд воспоследовал не прежде как Сентября 4 дня. Капитан Командор командовал пакетботом Петром, а Капитан Чириков пакетботом Павлом. Другие два судна ластовые нагружены были провиантом. Дела Кроер и Штеллер получили потому же для себя и для своей провизии особое судно, на коем Сентября 8 дня за прочими судами в путь вступили. По прибытии Пакетботов Сентября 20 дня к устью Большой реки приказал Капитан Командор провиантским судам в оную реку войти. Дела Кроер и Штеллер там же остановились, потому что они вознамерились в Большерецком остроге чинить некоторые наблюдения и испытания. А командиры Пакетботов усмотрев, что устье помянутой реки для их судов довольной глубины не имеет, на другой день пошли далее, и объехав [121] полуденной нос Камчатской, называемой Лопаткою, поехали в Авачинскую гавань.

Проходя пролив, что между Лопаткою и первым Курильским островом, Капитан Командор усмотрел из опасности, которой был он там подвержен, что предосторожность, когда оставил он на Большой реке суда с провиантом, употреблена им была не втуне. Посреди сего пролива, почитаемого нашими в широту на полторы а в длину на полмили немецких, лежит ряд больших камней, чрез которые волны морские переливаются, и можно сим проливом проходить по обеим сторонам оных камней, однако проход по южную сторону северного удобнее, тем что шире. Как способен и силен ветр ни был, при котором Капитан Командор оной пролив пройти надеялся, однако действие не так воспоследовало; потому что в тоже самое время стретился с ним сильной морской пролив, которого наши за незнанием обстоятельстве сего моря предусмотреть не могли. Чрез целой час не можно было приметить, чтоб судно хотя мало вдаль подвинулось. Волны, кои ходили весьма высоко из закормы, плескали чрез все судно, а вот плавающей за пакетботом на канате 40 сажен об оной ударяем был многократно с великою силою, а однажды волнами едва его на пакетбот не взбросило. [122] Глубины было таи от 10 до 12 сажен. А когда пакетбот с волнами в низ опускался, то оставалось глубины едва на три сажени. Ветр был столь силен, что нельзя было поднять более парусов кроме Фоку и большого Марселя. Присем не сыскано иного способу, кроме чтоб судно держать по ветру прямо против прилива. Ибо ежели бы оно поворотить хоть мало в сторону, то бы не безопасно было между волнами, а однако сильной ветре не допустил бы, чтоб назад итти. Сверх сего предъявленной ряд камней лежал весьма близко, коего надлежало опасаться, чтоб об оной не разбиться. А как сила прилива несколько утихла, то начали по малу вперед подвигаться, и на последок по совершенном переходе пролива получили свободу от всех дальних препятствий. Сие затруднение случилось только Капитану Командору, а напротив того Чириков, которой прошел тем проливом полутора часом пожже, не имел никакой остановки. Помянутым проливом проежжали они Сентября 26 дня. На другой день пришли пред Авачинскую губу; но понеже в то самок время поднялся густой туман, которой отнял из виду вход в сию губу, то принуждены были держаться к морю. Тогда претерпели они от сильной бури много беспокойства, тогда и вот, привязаной к судну, утратился, а оной [123] уповательно уже немало поврежден был и прежде, когда волнами его ударяло часто о судна. На конец пощастливилось обоим пакетботам войти в губу и в гавань Авачинскую Октября 6 дня, где они следующую зиму препроводили.

Сия губа названа по имени реки Авачи, или свойственнее по произношению Камчадальскому Суаачу, которая с западной стороны в оную губу впала. Губа почти кругла. Поперег ее верст с 20. Вход в нее шириною около 400 сажен, которой лежит от юговостока к северозападу, и имеет такую глубину, что и самые болящие корабли могут им проходить свободно. Равным образом и в самой губе немалая глубина находится. Она разделена от натуры на три губы меньшие, а именно: Ниакину, Раковую и Тарейную. Все три для гавани способны, а разнятся только величиною. Штурман Елагин выбрал Ниакину губу, яко наименьшую, для гавани, где стоять Пакетботам, построив при ней приказанные ему магазейны, домы и казармы. Во время зимования Капитана Командора поставлена там и церковь, во имя Святых Апостолов Петра и Павла. Для сего, также и потому, что пакетботам наречены те же имена, прозвал Капитан Командор сию гавань Петропавловскою. Некто из Офицеров, которой 40 лет ездил морем во [124] все части света, и тогда находился в Камчатской Экспедиции, засвидетельствовал о сей гавани, что она наилучшая всех, кои ему видать случилось. В ней могут способно уместиться 20 кораблей. Она от всех ветров закрыта, грунт из мягкого песку, а глубина от 14 до 18 футов, так что морские суда и более пакетботов стоять в ней могут. Сверх сего находится в близости весьма изрядная и здоровая пресная вода, а паче в реке Аваче, которая пред водою других тамошних рек и речек, из болот вышедших, гораздо лучше. От устья губы до гавани ходят на норд норд вест, и на норд вест к норду; глубины находится на 8, 9, 10 и 11 сажен, и ход судовой безопасен, потому что дно пещаное, кроме что версты за 3 пред гаванью посредине Форватера лежат подводные камни, коих опасаться надобно, для того, что в том месте глубины усмотрено только на 9 футов. Высокая прибылая вода во время новолуния и полнолуния подымается по учиненным там наблюдениям до 5 футов и 8 дюймов Аглинских.

Во время зимования в Петропавловской гавани старались всеми силами о перевозе туда из Большерецкого острогу провианта. Но не можно было оной перевесть весь на подводах; ибо хотя между сими двумя [125] местами находится расстояния не больше 212 верст: однако понеже тогда еще на Камчатке лошадей не было, и употребляли в их место собаки, то случались в том превеликие затруднения. Собак надлежало иногда пригнать верст за 400 или за 500. Их потребно было в восмеро, или в десятеро, более против лошадей; ибо когда одна лошадь в России по зимнему пути везет 40 пуд, то сия тягость на Камчатке подымается не меньше как 8 или 10 собаками. Камчадалы к поставке таких подвод, и в толь далеком от жилищ их расстоянии, не приобыкли. От того произошли многие препятствия; однако оные наперед предусмотрены, и старание приложено было о закупке в Анадырском остроге довольного числи оленей, и о пригоне их к Авачинской губе, которые там ходили на хорошей траве, и зимою употребляемы были в пищу. Также получено было довольно от Камчадалов и вяленой рыбы, чем сбережена была половина порционов обыкновенного морского провианта. Весною же следующего 1741 году приказал Капитан Командор одному из оставшихся в Большерецком остроге ластовых судов с достальным провиантом быть к себе в Авачинскую гавань, которое еще до вступления его в морской путь там и прибыло благополучно, и съестные припасы выгружены были отчасти на находящиеся [126] в готовности к выходу в море суда, а отчасти в тамошние магазейны.

По последнему зимнему пути приехали туда ж Профессор дела-Кроер и Адъюнкт Штеллер, чтоб быть при производимых Американских проведываниях. Капитан Командор взял к себе Адъюнкта Штельлера, а Профессор Дела Кроер остался при Капитане Чирикове. Дабы наперед утвердить, в которую сторону в предприемлемом пути курс держать, то Капитан Командор созвал к себе Маия 4 дня всех Офицеров, также и Профессора дела Кроера, для совету. Тогда каждому известны были признаки о находящейся в близости от Камчатки земле к востоку. Офицеры во всю зиму рассуждали, что курс должно держать на восток или несколько к северу. Но с тем не согласовала Делилова карта, о которой показано выше, что она предложена была от Академии Правительствующему Сенату, а от Сената дана она Капитану Командору, чтоб ему поступать по ней в своем путешествии. Дела Кроер имел же с нее копию, которую принес с собою в собрание. На сей карте не было означено земли к востоку. Но напротив того показан на ней на юго-востоке от Авачинской губы под 46 и 47 градусами широты берег около 15 градусов от запада к востоку в длину [127] простирающейся с подписию: Terres vues par Dom Iean de Gama. т. e. Земля усмотреная Дон Жаном де Гама. В следствие сего происходило в морском совете такое рассуждение: когда сия земля в оной стране находится действительно, а сочинителю карты верили, что без достоверных оснований ничего не показал: то может быть оная земля, которая усмотрена только с южной стороны, еще и далее под север простирается, и следовательно можно найти оную тем способнее. Того ради положено было во-первых, искать оной земли идучи на юговосток к востоку, а как найдена будет, то следовать по берегам ее на север и на восток. Ежели же под 46 градусом широты не обрящется, то курс переменить, и итти на восток и на восток к северу дотоле, пока земля какая усмотрена будет, и в виду ее итти между севером и востоком, или севером и западом, до 65 градуса широты, и путь учредить так, чтоб в Сентябре месяце в Петропавловскую гавань возвратиться. Понеже сие определение от морских служителей бывших при экспедиции почитается причиною всем происшедшим в том пути злоключениям, то за нужное признаваю о том упомянуть несколько пространнее.

Неизвестно, кто был Жан де Гама, также и когда учинено приписанное ему [128] изобретение. Все, что ведомо, состоит в том, что в Португаллии Королевской Козмограф Тексеира в 1649 году издал карту, на коей в 10 или в 12 градусах на северовосток от Японии под 44 и под 45 градусом широты представил множество островов, и простирающейся на восток берег с подписью: Terre vue par Jean de Gama Indien en allant de la Chine a la Nouvelle Espagne (Considerations Geographiques et Physiques par Mr. Buache, p. 128.). И тако изобретение сие учинено или в одно время с тем, что проведано Голландским кораблем Кастрикомом, или еще прежде, и положение земли обысканной де Гамом, как она на карте Тексеировой описана, кажется, что от изобретенной кораблем Кастрикомом земли Компанейской не разнствует. Когда наши мореплаватели мнят, что Делилова карта их обманула, и подала причину к восприятию со всем бесполезного морского путешествия: то сие правда, в рассуждении производившегося пути в Америку, о котором спорить не можно, что оной от сего происходил весьма медленно: но погрешность состоит токмо в том, что Делиль положил землю де Гамом обретенную далее к востоку, как надлежало, определив ей место между изобретаемыми [129] Американскими землями, вместо того, что надлежало было ее положить между Японскими и Езойскими проведываниями. Есть ли бы сие было, то проведание оной поручено бы было Капитану Шпангбергу: а хотя бы она и не явилась, то бы от того вреда не воспоследовало, равномерно как и земля Езо, — остров Голландских штатов и земля Компанейская не найдены. Может статься, что с землею де Гамом найденною, или и с землею Компанейской, учинилось тоже, что с землею Езо, каковые перемены ныне уже никому удивительны не кажутся (Зри выше в месяце Апреле стран. 311.). Впрочем земля де Гамом изобретенная ныне от Географов либо вовсе не приемлется, либо представляется очень мала, и весьма близко Японии и земли Камчатской полагается, так что едва есть макая разность между ею и землею Компанейскою. Сие можно видеть на новейших картах д’Анвилла, Беллина, Греена, Буаша и самого Делила.

Продолжение сего описания сообщено будет в предбудущем месяце.

Текст воспроизведен по изданию: Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных // Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие, Август 1758 года. СПб. Императорская академия наук. 1758