-

СОЧИНЕНИЯ И ПЕРЕВОДЫ,

К ПОЛЬЗЕ И УВЕСЕЛЕНИЮ СЛУЖАЩИЕ

Февраль, 1758 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ

при Императорской Академии Наук.

МИЛЛЕР Г. Ф.

Продолжение описания морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных.

В 1710 году Февраля 20 дня в Якутской Воеводской канцелярии допрашиваны были разные Якутские служивые люди о вышепомянутом и о других против Камчатки находящихся островах, а в допросах показали следующее:

Никифор Малгин сказал: в бытность де Якутского Воеводы Князь Ивана Петровича Борятинского, которой имел команду в Якутске с 1661 по 1678 год, ходил [100] он с торговым человеком с Лены на Колыму реку морем, и в том пути следовали они до Святого носу по большой части подле берегу, а от того носу отнесло их многим у берегу наносным льдом в море. В то время бывшей с ними Кочевщик Родион Михайлов показал им по сю сторону Колымы реки издали в море остров, которой всяк из них видел. А по приходе их на Колыму сказывал ему Малгину торговой человек Яков Вятка, что он прежде того ходил с Лены на Колыму реку с торговыми людьми на девяти кочах, из коих три кочи отнесло к вышепоказанному острову, на котором посыланные с сих судов люди приметили следы незнаемых зверей, а людей не видали. После чего пришли и сии кочи на Колыму. А о находящемся против Ленского устья острове не слыхал он ничего, и прочая.

Сверх того объявляется в сей сказке о некоем острове, находящемся против земли Камчатки, токмо с такими обстоятельствами, которые едва не во всем прекословят полученным после того известиям, и для того требуют некоторого изъяснения; а именно: Торговой человек Тарас Стадухин сказывал ему Малгину, что за несколько до того лет ходил он с 90 человеками на кочах с Колымы морем для [101] проведывания большого Чукотского носу: но понеже не могли они обойти того носа водою, то перешли чрез оной пешком, и построив на другой стороне новой коч, шли подле берегу до устья реки Пенжины. При сем что касается до переходу чрез Чукотской нос сухим путем, почему небольшая оного в том месте ширина заключается, то такой другой пример приведен будет ниже. А когда потом упоминается о острове, которой будто виден от устья Пенжинского, и якобы по сказке некоторой бабы полонянки живут на том острову люди бородатые, которые платье носят долгое, и руских людей называют братьями, то сие такие обстоятельства, которые так просто приняты быть не могут. Может быть река Камчатка от незнания названа Пенжиною. Ибо как не вероятно, чтоб Стадухин обошел в один путь всю землю Камчатку до реки Пенжины: Так напротив того известно, что против Пенжинского устья никакова острова не находится; и хотя по тому ж и с устья реки Камчатки никакова ж острова не видно, однако Камчадалы уже тогда могли знать о тех островах, которые в наши времена в тамошней стране известны учинились. Под описанием людей бородатых и носящих долгое платье, почему они руским уподоблены быть могли, должно, как кажется, разуметь Курилов, [102] живущих на островах от Камчатки к полудню лежащих, потому что они подлинно не так, как прочие Сибирские и Камчатские народы, бородоголы, но бородатые, так же и по телу волосы имеют. Но чтоб они Руских называли братьями, сие несправедливо. Во время Тараса Стадухина не имоверно, что Курилы уже о Руских слыхали. По видимому Стадухин заключил сие сам по сходству бород и платья, а Малгин ошибся, когда объявил, что сказывала ему о том Камчадалка.

Ивач Шамаев объявил: Посылан де он был в 1700 году с Камчадальским прикащиком Тимофеем Кобелевым на Камчатку, и в том пути ехали они от Анадыря до реки Пенжины на оленях, а там построив кочи выплыли по Пенжине, и шли морем до Пустого острова, которой чаятельно назван по реке Пустой, где взяли оленей, и на оных продолжали путь чрез горы до реки Камчатки. Против Пенжинского устья не видал Шамаев никакого острова, а как он отправлен был с реки Камчатки на Пенжинское море, то видел против устья реки Харьюзовой камень Голец, а на матерой ли земле или на острове оной стоит, того де он не ведает, также и Камчадалы, коих он спрашивал, ничего подлинного о том не сказали. Напоследок возвращался с Камчатки присмотрел он, [103] что против устья реки Караги значится в море остров, на котором был Казак Иван Голыгин с товарищами самтретей. Ходу до оного от берегу греблею на байдарах день. Голыгин там нашел людей, но понеже они в ясаку отказали, то он не осмелился итти вдаль по тому острову, и точного об оном известия получить не мог. На Ледовитом море он Шамаев не бывал, того ради и, никакого острова там не знает, и от людей о том не слыхал.

Михайло Наседкин сказкою показал: Отправлен де он был в 1702 году с прикащиком Михайлом Многогрешным, он же и Зиновьев, на Камчатку, и ехали они, как Шамаев, чрез Анадырской острог до реки Пенжины на оленях, а оттуда водою до реки Лесной, и с Лесной сухим путем на нартах и на лыжах до реки Камчатки. Против устья сей реки значится де остров, токмо не ведомо, естьли на нем люди. Из Руских еще никто на нем не бывал. С полуденного носу Камчатки видел он за переливами землю. Также на возвратном пути своем в Якутск присмотрел он в море остров от Колымского устья до Индигирки, о коем сказывал де ему бывшей тогда с ними кочевщик Данило Монастырской, что тот остров и земля одна с тою, которая видна с Камчатки, и против Колымского и Ленского устья, а [104] живут ли на той земле люди или нет, о том не слыхал он ни от помянутого кочевщика ниже от кого другого.

Алексей Поротов, которой был в 1704 году, на Камчатке, сказал об острове против устья реки Караги тоже, что и Иван Шамаев; и тако сим кончатся допросы вышепомянутых служивых людей; а они подали случай к тем проведываниям, о коих теперь предлагать имею.

В тоже время был в Якутске Стольник и Обер-Комендант Князь Василей Иванович Гагарин, отправленной в Сибирь от дяди своего Губернатора Князя Матвея Петровича Гагарина с полною мочию для произведения всяких следствий и учреждений лучшего порядка. Чего ради послал они Марта 17 дня к Воеводе Траурнихту указ в разных пунктах состоящей, из коих один был следующего содержания: «Стараться всеми мерами о проведывании островов находящимся против устья Колымы реки, и земли Камчатки; какие на оных живут люди; и под чьим владением, чем питаются, и сколь те острова велики, и много ль морем от материка расстояния, и написать о том в наказах посылаемых в те места прикащикам и казакам, которых обнадеживать за их службу особливою Царскою [105] милостию и награждением; а что будет учинено, о том бы посылать репорты с нарочными к Его Царскому Величеству».

По силе сего посланы были из Якуткой Воеводской канцелярии Августа 20 и Сентября 9 чисел, того ж 1710 году к прикащикам в Устьянское зимовье и на Колыму реку наказные памяти, чтоб прилагать о сыскании тех островов всемерное старание. С устья Яны реки прислана сказка Казака Якова Пермякова, в которой объявлено, что он Пермяков ходил некогда от Ленского устья до Колымы реки, и видел по ту сторону Святого носа на море острове; а живут ли на нем люди о том он не ведает. Против Колымского устья также видел остров, и на нем горы, а находятся ли люди, о том ему не известно, разве можно будет о том проведать чрез живущих около тамошних мест Юкагиров.

Письмо от Сибирского Губернатора Князя Матвея Петровича Гагарина, посланное Генваря 28 дня 1711 году, к Воеводе Траурнихту, придало более причины стараться о произведении дальнейших проведываний. Оное письмо гласит тако: «Сказывали мне Казаки и дворяне Якутские, что Ваша Милость изволит нарядить Казакове, також и охотников отпустить на новую [106] землю, что остров на море против устья реки Колымы, и удержалися де мой Государь за тем, что без указу не смели; и ваша милость отнюдь того медлити не изволь. Изволь их ни мало медля посылать на тот остров; буде и иной проведают остров, то вели Государь отпускать, а на этот остров всеконечно б пошли сего 711 году. Сие пишу вашей милости указом Царского Величества. Князь Матвей Гагарин. 1711 году Генваря в 28 день».

По сему письму учинены были от Воеводы Траурнихта два отправления, одно на устье реки Яны, а другое на Колыму, чтоб с обеих мест проведать объявленной остров, и велено продолжать то исследование хоть водою, хоть по льду до тех пор, пока о истинне или несправедливости предъявленных известей получена будет достоверная ведомость.

О первом отправлении, которое производилося под предводительством Казака. Меркурия Вагина, нашел я в Якутской архиве разные известия. Токмо по оным должно рассуждать осторожно, чтоб не почесть всего за истинну, что в них содержится. Помянутой Вагин с другими своими товарищи отправившись из Якутска Осенью в 1711 году, пошел в море из [107] Устьянского зимовья в месяце Маие следующего 1712 года. Казак Яков Пермяков, о котором выше упомянуто, был у него вожом, а путь производился нартами на собаках. До Святого носу ехали они подле берегу, а оттуда пустилися в море прямо на север. В некоторых известиях написано, будто приехали к пустому острову, на котором нет и лесу. А вкруг того острова езды с 9 или с 12 дней, и с сего острова якобы видели далее море другой остров или землю. Но Вагин будто за поздным вешним времянем и за недостатком съестных припасов на оную землю итти не осмелился, но пошел назад к матерой земле, чтоб ему летом довольно запастися рыбою, и потом бы в будущую зиму в оной путь еще отправиться А к матерой земле пристал Вагин между Святым носом и рекою Хромою, при урочище Катаевом кресте, прозванном по Якутском Казаке Катаеве, которой в прежние времена крест там поставил. Оттуда Казаки намерилися было итти для рыбного промыслу на реку Хрому, но на дороге оголодали, так что принуждены были есть собак, на которых ехали, а потом мышей и других гадин. При таком голоде показался им путь до реки Хромой далек, того ради возвратилися они назад к морскому берегу, где все лето прожили, и питалися рыбою, [108] дикими гусями, утками и их яицами . Между тем отправленные с Вагиным из Якутска Казаки памятуя претерпенной голод, и опасаясь при вторичном отправлении притти еще в большую нужду, его и с сыном и Устьянского вожа Якова Пермякова да промышленого человека казацкую службу исправляющего убили. А сие дело открылось чрез одного из убийцов, которые потому приведены в Якутск под караулом. При следствии упоминается в допросах, что вож Яков Пермяков того большого острова, которой якобы от первого был виден, не признавал за землю, но за пар морской. Восьлибо и первой остров обратится в пар. По крайней мере находятся при оном такие сумнительства и которые довольно важны. Когда убийцы возвратилися в Устьянское зимовье, тогда никто не объявил, что они были на острове. По взятой с них в оном зимовье в месяце Октябре 1712 году сказке явствует, что они от Святого носу по морю более не ехали, как до полудня, и в то время за учинившеюся бурею и метелицею не взвидев друг друга разъехалися, и оставшиеся семь человек, то есть убийцы, лежали между стоячим льдом сутки. После чего ходили они по морю не зная дороги двенатцатеры сутки, и вышли на последок на землю к Катаеву кресту. Об острове объявили они уже в [109] Якутске при допросе, надеяся, может быть, за такое объявление получить себе прощение, или по крайней мере свобождение от смертной казни. Еще и при сем объявлении говорили не все согласна. Иные не показали ничего о том острове, а другие хотя в объявили, но разно. Некоторые сказали, что обошли тот остров вкруг в девять, а иные в двенатцать дней; одни, что находятся там только олени, а другие что есть и волки и песцы. О расстоянии же острова от берегу, также и в коликое время дошли до оного, никто ничто не сказал. И коль не вероятно, будто они в такой нужде весь остров обошли вкруг, и величину оного проведали?

Столь же безуспешно было и другое отправление производившееся с реки Колымы. Хотя во оное назначено было 50 человек да 2 судна, однако пошли в путь только 22 человека на одном судне, под ведением казака Василья Стадухина. В отписке его от 28 Июля 1712 году из нижнего Колымского зимовья объявлено, что только видел он по восточную сторону реки Колымы протянувшейся с матерой земли и в море нос, а вкруг оного лед непроходимой, а вдали не значилось никакого острова. Жестокою морскою погодою отнесло их назад; причем они едва спасли живот свой, [110] потому что судно у них по тамошнему обыкновению построено худо: а снастьми снабдено было еще хуже. В то время, уже не ходили по морю Кочами, но вместо оных в употребление вошли такие суда, у которых доски ремнями сшиваются, и потому прозваны Шитиками; они делаются с палубою плоскодонные, длиною по пяти, шириною по две сажени. Вместо конопати употребляется мох, а ходят ими обыкновенно по рекам, и от реки до реки морем, подле берегу. Парусы на них ровдужные, вместо канатов ремни лосинные, якори деревянные с навязанным каменьем. По сему не должно дивиться, что Стадухин с таковым судном не мог исправить ничего в силу данной ему инструкции.

После сего в 1714 году учинены были из Якутска в те же страны еще два отправления, под командою Алексея Маркова да Григорья Кзякова. Первому приказано было итти из устья Яны реки, а другому из Колымского устья. Ежели шитики к морскому ходу будут неудобны: то велено им построить в показанных местах такие суда, на которых бы по морю итти было безопасно. Каждому из них придано по Матросу из тех, которые в то время присланы были от Губернатора Князя Гагарина в Якутск для сыскания из Охотска морем пути на Камчатку. В сем [111] состояло содержание наказных памятей, с коими Марков и Кузяков в Августе месяце помянутого году из Якутска отправились.

Марков вскоре по приезде своем в Устьянское зимовье послал Февраля 2 дня 1715 году в Якутскую воеводскую канцелярию отписку, предъявляя, что по святому морю ходить не возможно; потому что как летом, так и зимою, всегда стоит лед, и в назначенной путь отправиться ему нельзя, кроме на нартах и собаках, чего ради Марта 15 дня сим образом во оной и вступил с 9 человеками. А возвратился он с моря Апреля 3 числа в Устьянское зимовье, и объявил следующее: Ехал де он по морю прямо на севере семеры сутки самою скорою ездою, как на собаках бежать можно, (а способною дорогою при хорошей погоде можно переехать на собаках в сутки около ста верст) токмо ни земли, ни островов не видал, а далее пройти не мог. Льдины стояли как высокие Холмы. Он входил на верх их, токмо и вдали не присмотрел никакой земли. Напоследок не стало для собак корму; многие собаки на возвратном пути с голоду померли, а достальных собак пропащими кормили.

О пути Григория Кузякова не находится письменных известий. Но я уведомился [112] чрез Якутских жителей, что он ездил подобным образом как Марков, и равно как и сей ничего не проведал.

После сего временя не происходило никаких проведываний, пока в 1723 году Якутской сын боярской Федот Амосов не возобновил старого об острове на Ледовитом море слуху к восприятию пути на оной и для приведения в подданство живущих там по его мнению народов. Сей остров, как он объявил, будто простирается от устья Яны до устья Индигирки реки и далее. Будучи отправлен с партиею Казакове на реку Колыму, чтоб из устья ее проведать оной остров, и приехав на устье помянутой реки Апреля 18 дня 1724 году, хотел было он вытти в море, но увидел столько наносного великого льду, что никоим образом нельзя было надеяться свободного проходу. Тамошней промышленой человек Иван Вилегин подтвердил между тем общей об острове слух следующим известием:

Он Вилегин отправяся с другим промышленым человеком Григорьем Санкиным от устья впадающей по Западную сторону Колымы в Ледовитое море реки Чукочьей, ездил в море по льду, и нашел землю, токмо не мог знать, остров ли или матерая земля, и есть ли на ней люди [113] и лес. За беспрестанными сильными ветрами и туманом не возможно было ему ездить вдаль по той земле, только приметил он на ней старые юрты и признаки, где прежде юрты стояли, а какие люди там жили, о том он не ведает. Та земля с устье Чукочьей реки в ясной день будто видна, и Чукочья река находится от Колымы расстоянием трех дней езды. По его мнению протянулась земля оная мимо реки Индигирки и Святого носу до устья реки Яны, а с другой стороны простирается мимо Колымского устья до жилищ Шелагов, которые суть род Чукчей. Сие ему сказал Шелагинской мужик Копай, к которому он ездил в 1723 году, и взял с него ясак. И на помянутую де землю из Колымского, Чукочьяго и из Индигирского устья для многих льдов на судах переправляться нельзя никакими мерами, разве можно свободной проходе иметь туда от жилищ Шелагинских, потому что в бытность его там на море льду было не много.

На сем известии утвердился Амосов, и пошел в судне подле берегу на Восток к жилищу Копаеву, куда он Августа 7 дня и прибыл. Но море в том месте, где от Вилегина объявлен свободной проход, наполнено было многим наносимым льдом, так что едва можно было ему итти подле берегу. За стоящим от [114] большой части противным ветром отложил он надежду о сыскании той земли, и только старался, как бы ему возвратиться скорее на Колыму. Понеже я застал помянутого Амосова в Якутске, то я спрашивал его точном положении бывшего тогда Копаева жилища, и известился, что оное было на морском берегу верст с 200 они Колымского устья. Також он сказал, что против оного места лежит на море близко берега небольшой остров.

Но дабы главное намерение, для которого отправлен был Амосов, не осталось со всем втуне, то пошел он в начале следующей зимы для проведывания частопомянутого большого острова на нартах, и о сем пути Якутской Воеводской канцелярии в отписке объявил нижеследующее: «Отправившись в намеренной путь из Нижнего Колымского зимовья Ноября 3 дня 1724 году, нашел он на море остров или землю, и оттуда 23 числа оного ж месяца возвратился назад на Колыму. На той де земле находятся старые земляные юрты; а какие в них люди жили, и куда сошли, того неизвестно. На конец съестных припасав также и корму для собак не доставало. Для сей причины не возможно ему было более что проведывать. Путь по льду был весьма труден, потому что море замерзло не гладко. Везде [115] стояли великие льдины, и лед от выступающей морской соли был шероховат».

Сюды еще надлежит некоторые от оного Амосова мною полученные словесные изъяснения, которые потому же здесь присообщаю. То место, откуда пошел он с матерой земли до острова, было между Чукочьею и Алазеею реками. Езды до острова один день, и столько же будет обширность оного ежели обходить вкруг. На нем каменные горы нарочитой высоты. Сих с матерой земли видеть можно. Позади сего острова обретаются еще два узкими морскими проливами отделенные такие же гористые острова: только он на них не был, и не знает сколь они велики. Первой остров пуст. Звериной след присмотрен только диких оленей, для которых там ростет мох, как обыкновенная их пища. Старинные юрты деланы из приносного по морю дерева, и землею обсыпаны. Есть ли сие правда, то кажется, что прежние тамошние жители были Юкагиры или Чукчи, которые может быть ушли туда при первом овладение тамошних стран рек Индигирки, Алазеи и Колымы, а потом перешли опять на матерую землю. [116]

Вышеписанного довольно ли или недовольно к подтверждению достоверности о предъявленном на Ледовитом море острове: однако не было больше никаких для сего дела отправлений. По моему мнению не можно утвердиться ни на письменных, ни на словесных объявлениях помянутого Амомова. Ибо сумнительно, побужден ли он был к предприятию сего пути, и к возобновлению для сей причины старого слуха, охотою к учинению новых изобретений, или паче другими причинами до собственной корысти касающимися, а именно, чтоб быть командиром, с которым званием соединены разные прибытки, или бы торговать с тамошними языческими народами? Також можно думать, что он старался всячески, дабы по отпискам его и словесным объявлениям не видно было, яко бы он что проведать упустил своим нерадением. По сему можно и разуметь, для чего не предъявил он в присланной в Якутске своей отписке точного описания, как восприятому на острове пути, так и величине и всем прочим обстоятельствам того острова? Чего ради не в тож время показал он о находящихся двух островах позади первого? И по какой причине рассудилось ему при первом вступлении в намеренной путь предложить свидетельство промышленого человека Ивана Вилегина? Кто знает, сколь промышленые люди в [117] Сибири к баснословию склонны; тот почтет объявление Вилегина таково же маловажным, как и все те слухи, которые о сей материи в прежние времена рассеваемы были. Можно и то сказать, что нельзя бы было обретающемуся, по объявлению Амосова, не далеко от матерой земли острову остаться в безвестии при прежних морских путешествиях, о коих в Якутской архиве толь многие и обстоятельные находятся известия. А ни где не написано, чтоб тот остров кем был примерен. По крайней мере небольшая окружность оного, в сказке Амосова показанная, не служит никаким образом к подтверждению прежних сказок о большей земле, которая будто от Ленского или Янского устья простирается до устья реки Колымы, или еще и далее.

При таких обстоятельствах не можно инако рассуждать, как что господа Делил и Буаше на изданных в Париже новых своих картах о Камчатских изобретениях без довольного основания клали остров против Колымского устья под 73 градусом, а на оным под 75 градусом большую землю, которые будто бы найдены Российскими людьми в 1723 году. Они ссылаются в том на письменные известия полученные господином Делилем в Санктпетербурге, а паче на ландкарту Казачьего [118] головы Афанасья Шестакова, что на первом взят был в полон Шелагинской Князец Копай, которой при проведывании большой земли будто был предводителем: Но сим самим открывается Парижских карт неисправность. Ибо без сумнения всякой больше поверит сообщенным мною выше сего архивным известиям, нежели таким, которые от неизвестных или и подозрительных источников происходят. Копай не жил на острову, но на матерой земле, и он никогда не бывал в полону у Руских. В 1723 году заплатил он ясак в казну впервые промышленому человеку Ивану Вилегину, а в 1724 году Федоту Амосову. После того вскоре изменив, побил несколько людей бывших с Амосовым. Кроме сего об нем ничего не известно. По словесному Амосова объявлению находится не в дальнем расстоянии от Копаева жилища близ матерой земли небольшой остров. Сей то есть не иной какой, но точно тот остров, которой как Шестаковым, так и но нем господами Делилем и Буаше поставлен против Колымского устья.

Что касается до Афанасья Шестакова и до его карты, то был он такой человек, которой ни читать ни писать не умел, но по одной памяти рассказывал о тех странах, коими он ехал, и о [119] реках, кои ему на пути попадались, или о коих слышал от других. Сие при нем изобразили на картах такие люди, которые только писать знали, и по сему явствует сколько на сии карты полагаться можно. В 1726 и в 1727 годах в бытность его в Санктпетербург чинил он многие предложения о усмирении непокоривых Чукчей, причем появилися разные карты его сложения, из коих и одна досталась мне, токмо никогда я не отважился по ней следовать, разве где другими достовернейшими известиями подтверждается. По сей карте лежит остров Копаев, как притом написано, езды двои сутки от земли матерой, и длиною занимает почти столько же места, сколько находится расстояния: берегом между Алазеею и Колымою реками. Притом еще объявлено, что живут на оном непослушные Шелаги. А позади сего острова к северу означен берег под именем Большой земли, между которою и островом расстояние показано, что езды меньше двух суток. Но последнее сие объявление не утверждается ни на словах, ниже на письменных известиях; и того ради можно по справедливости оное почитать за прибавление Шестакова к тому, что он чрез других слухом доведал. Следовательно, и не придает оно к прежним сказкам более твердости, и не можно по оному определить положения той земли, хотя бы она [120] и действительно где находилась. Что же теперь еще сказать о том, когда сия земля по свидетельству Езуита Аврила, которой будто слышал о том в бытность свою в 1686 году в Смоленске, описывается, якобы она и жителями населена, и лесом изобильна? По моему мнению опровергается сие само собою, ежели не прекословит выше сообщенным известиям, да общему по всему ледовитому морю искусству, потому что и на берегах оного, не токмо на островах, нигде стоящего большого лесу не находится, которой в толь Северной стране и росши не может. Впрочем приписанное от Езуита Авриля Смоленскому Воеводе мнение, что Америка населилася людьми из Азии посредством сего острова, к рассуждении тогдашнего времяни должно почитать за достохвальное, хотя бы того острова и не была. Весьма удобно обращается оное к островам и к матерой земле, что против Чукоцкого носу, о коих предъявим мы здесь те известия, которые в прежние времена после Дежнева учинилися ведомы.

Продолжение сего описания следовать будет в предбудущем месяце.

Текст воспроизведен по изданию: Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю с Российской стороны учиненных // Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие, Февраль 1758 года. СПб. Императорская академия наук. 1758