ДЕПЕШИ ПРУССКОГО ПОСЛАННИКА ПРИ РУССКОМ ДВОРЕ БАРОНА АКСЕЛЯ ФОН-МАРДЕФЕЛЬДА, 1740 ГОДА.

(Перевод с подлинников, находящихся в Берлинском государственном тайном архиве).

Предлагаемый здесь перевод донесений прусского посланника при русском дворе, барона Акселя фон-Мардефельда, к королю Фридриху II, с июля по декабрь 1740 г., сделан с оригиналов депеш. Подлинники, до ныне неизданные в свет, хранятся в прусском тайном государственном архиве в Берлине, где и сняты были с них копии, без всяких сокращений, по поручению Г. В. Есипова, обязательно передавшего их в распоряжение редакции сборника «Древней и Новой России». Отрывочный материал этот представляет не мало интереса для исследователя: многие неверные догадки в иностранных сочинениях, относительно истории и политики России в эту эпоху, устраняются, а другие догадки разрешаются; для русской же исторической литературы обнародывание подобных материалов необходимо, так как в них все еще ощущается большой недостаток.

Сообщаемыми нами депешами Мардефельда, между прочим, пополняется пробел, встречающийся в сборнике А. И. Тургенева, где, как известно, не достает депеш маркиза дела-Шетарди за три месяца, от 13 июля до 14 октября 1740 г. (См. П. П. Пекарского. Маркиз дела-Шетарди, Спб. 1862, стр. 105).

Сситаем не лишним привести здесь краткие сведения о двух посланниках при русском дворе, которых часто смешивают и о которых в биографической литературе имеются весьма ограниченные сведения.

Барон Густав фон-Мардефельд, потомок известного шведского фельдмаршала, был прусским посланником при Петре I, Екатерине I и Петре II. Год рождения его не известен; умер же он в 1728 году. Донесения барона Густава фон Мардефельда, двоюродного брата того, депеши которого мы сообщаем, начинаются с 24 декабря 1717 года; но профессор Германн сообщил в редакцию сборника Имп. Русск. Историч. Общества донесения его лишь с января 1721 по 1728 год; донесения эти напечатаны в XV томе сборника Общества. В мае 1728 года, король Фридрих Вильгельм I отозвал из России барона Густава, а на его место был назначен чрезвычайным посланником его двоюродный брат, тайный военный советник и камергер, барон Аксель фон-Мардефельд, который родился в 1691 г. и умер в Берлине 8 декабря 1748 г. Брат же последнего, Карл, вступил в русскую службу. (См. Biographiskt Lexicon oefver Namnkunnige Svenska man. Upsala, 1848. IX Band. p. 39 и Oettinger «Moniteur des Dates». Leipzig, 1869, стр. 173. В последнем издании показаны сведения не верные).

Часть депеш барона Акселя фон-Мардефельда, сообщенных в Историческое Общество тем же проф. Германном, напечатана также в XV томе сборника. Во время своего нахождения на посте посланника при русском дворе, Аксель фон-Мардефельд неоднократно оставлял Россию; так например, в начале 1734 года, выезжая из Петербурга, он поручил на время своего отсутствия блюсти прусские интересы известному секретарю прусского посольства фон-Фокероту. (Ср. Der Genealogische Archivarius auf das Jahr 1734, herausgegeben von Mich. Ranft. Т. III, стр. 685. Этот любопытный сборник находится в библиотеке Имп. Ак. Наук). Заметим, кстати, что депеши барона Акселя фон-Мардефельда за первые годы пребывания его в России представляют мало интереса, так как он не успел еще освоиться с новою для него страною и обществом; но чем долее живет он в России, тем важнее становятся сообщаемый им сведения, хотя, конечно, он не мог отрешиться от прусской точки зрения на совершавшиеся вокруг него события и не впадать, иногда, в ошибки. Для примера укажем на дело Волынского. У пр. Германна, который при изложения этого дела в своей истории России пользовался депешами саксонского поверенного Пецольда, крайне пристрастными и написанными по слухам, оно является освещенным ложным светом. У Мардефельда же дело Волынского представлено правдоподобнее, хотя он тоже обвиняет Волынского в измене отечеству [101] и очень далек от справедливого воззрения на это дело императрицы Екатерины II, высказанного ею в достопамятном «наставлении» сыну и потомкам ее (Сборн. Ист. Общ. Т. X, стр. 56): «Его (Волынского) злодеи, и кому его проекта не понравился, из того сочинения вытянули за волосы так сказать и взвели на Волынского изменнический умысл... чего отнюдь на деле не доказано... Волынский был горд и дерзостен в своих поступках, однако не изменил; но напротив того добрый и усердный патриот, и ревнителен к полезным поправлениям своего отечества».

В заключение, считаем нужным сказать, что, переводя депеши Мардефельда, мы заботились, главным образом, не об отделке слога, а о возможной близости перевода к подлиннику.


1.

Мардефельд — королю.

С.-Петербург, 2-го июля 1740 г.

Всемилостивейший государь! Я получил с глубочайшим почтением рескрипт вашего величества от 18-го июня, касающийся преступлений Волынского. Вчера все генералы, министры и русские сенаторы, за исключением иностранцев, были собраны в покоях сената с 9 часов утра до 6 часов вечера, чтобы обсудить какого рода казни подвергнуть вышесказанного Волынского и его соучастников. Приговор, произнесенный ими, был отослан в Петергоф для получения одобрения и утверждения ее императорского величества, так что вероятно на будущей неделе приговор будет приведен в исполнение. Ни графы Салтыковы 1, ни князь Юсупов 2, не заключены в крепость и пребывают целы и невредимы в Москве. Правда, они были в подозрении, их допрашивали секретно, но не нашли достаточно преступными, чтобы арестовать. Внезапная болезнь графа Дугласа помешала на его счастье привести его сюда 3. Он был ложно обвинен в том, будто бы имел запрещенную переписку со шведами, но он был только недостаточно осторожен в своих речах. Одним словом, ему пришлось бы худо, если бы он не был иностранцем — обстоятельство, по которому ему оказывают снисхождение.

Румянцев 4 продолжает постоянно идти к своей цели, он желает чтобы его сделали кабинет министром, а на его место посланником при Порте был бы назначен Бестужев, 5 что возбудило некоторое подозрение на его счет. Я почтительно надеюсь послать вашему величеству через 8 дней, считая от сегодняшнего, достоверную копию с оборонительного союза, заключенного между Швециею и Оттоманскою Портою.

Полковнике Тресков получил надзор за охотою с прибавкою тысячи рублей в год. Он в то же время удерживает свой полк.

2.

Мардефельд — королю.

Петербург, 5-го июля 1740 г.

Всемилостивейший Государь! Сенат собирался опять сегодня по поводу соучастников Волынского. Последний должно быть открыл еще кое-что новое, что заставило отложить его казнь на несколько дней. Он имел намерение умертвить герцога Курляндского во время пребывания двора в Петергофе, в том случае, если бы ему не удалось раньше этого подвергнуть его немилости. Не знают еще наверно, будет ли он колесован или посажен на кол.

Шесть военных кораблей отправлены в плавание под командою вице-адмирала Обриона 6. Они не удалятся от Кронштадта, хотя и пущен слух будто бы названный вице-адмирал получил тайные инструкции с приказом раскрыть их, только отплыв на определенное расстояние.

Императрица с семейством и великою княжною Елизаветою, включительно, каждый день тешат себя охотою в Петергофе и ее императорское [102] величество убила в один день сорок зайцев. Г-н Финч 7 с изумительным усердием старается угождать им и не пренебрегает ничем, что только может содействовать к снисканию ему милости и дружбы герцога Курляндского. Он еще легче успел бы в этом, если бы мог объясняться с его светлостью иначе как через переводчика.

Маркиз де Ботта 8 и министр Англии видятся часто, но это не означает ничего другого, как только, что маркиз желал бы выведать у него тайны; но старый Рутье слишком хитер, чтобы попасть в сети.

Маркиз Шетарди 9 ездит в Петергоф раз в неделю и вообще не слишком усердствует, потому что убежден, что пока герцог Курляндский и граф Остерман будут стоять во главе правления, императрица никогда не станет действовать согласно с желаниями и видами Франции.

Приложенная при сем копия оборонительного союза, заключенная между Швециею и Оттоманскою Портою, вполне достоверна. Несколько дней тому назад были спущены на воду два недавно отстроенные однопалубные судна каждое в 36 пушек.

3.

Король — Мардефельду.

Берлин, 9-го июля 1740 г.

Барону Мардефельду в С.-Петербург, касательно причин, по которым русский двор, кажется, не слишком торопится заключать новые союзы.

Я нахожу довольно правдоподобным то, что вы доносите мне в своей реляции от 21-го июня, а именно, что русский двор не спешит заключить союзный трактат, предлагаемый ему г. Финчем. Но я не верю в справедливость той причины, которую вы приводите, будто русский двор желает прежде хорошенько вникнуть в положение дел Европы. Если она (т. е. Россия), как вы неоднократно утверждали, действительно имеет намерение содействовать к сохранению спокойствия и равновесия в Европе, то она, ни мало не колеблясь, должна вступить с этою целью в союз с Англиею, потому что превосходство, приобретенное Бурбонским домом по случаю несчастных дел Польши, слишком очевидно. Если же для того, чтобы решиться на что-нибудь, Россия захочет ждать, когда морские державы не будут более в силах сопротивляться могуществу Франции, то эта помощь придет слишком поздно, и для России, как ни отдаленна она, легко может быть настанет час, когда она раскается, что во время не воспротивилась Франции. Мне кажется, что главная и настоящая причина, по которой Россия поступает осторожно в отношении союзов с иностранными державами, есть опасность, которой подвержен двор со стороны своих подданных. Количество и общественное положение соучастников Волынского должны естественно поражать русское министерство и заставить его серьезно подумать о своем положении. Не сомневаясь более в ненависти всего народа и не находя другой опоры как войско, было бы не благоразумно брать на себя обязательства, которые принудили бы уменьшить силу войска, послав часть его на помощь в другое место посторонним.

Впрочем, нет никаких признаков, заставляющих предполагать, что оно (министерство) заключить новые союзы, пока не будет вполне обеспечено с этой стороны; а если бы даже и заключило таковые, то в настоящем его положении было бы весьма сомнительно, чтобы оно озаботилось выполнением обязательств.

Частию по этим причинам, мне чрезвычайно нужно в точности быть уведомленным на счет положения внутренних дел России, чтобы верно знать до какой степени можно надеяться на ее помощь; к этому вы должны теперь приложить все ваше внимание и давать мне от времени до времени самые точные и верные о том сведения.

(Подписано) Фон Борке и Тульмейер.

4.

Мардефельд — королю.

С.-Петербург, 9-го июля 1740 г.

Всемилостивейший Государь! С чувством глубочайшего почтения получил я рескрипт вашего величества, касательно намерений и преступлений Волынского. Вчера утром, между 6 и 7 часами, ему отсекли сначала правую руку, а потом отрубили голову ему, инженер-полковнику Еропкину и советнику в коллегии адмиралтейства Хрущову. Соймонов, вице-президент сказанной коллегии, получил 17 ударов кнута, а кабинет секретарь Ейхлер 25 ударов и оба приговорены на каторожные работы в Сибири на всю остальную жизнь, а переводчик в коллегии иностранных дел Суда наказан плетью. Когда Волынскому читали приговор, произнесенный сенатом и заключающий в себе перечень преступлений в которых его обвиняют, а именно:

1) в измене императрице,

2) в подстрекательстве к бунту,

3) в неверности при исполнении долга и

4) во множестве лихоимств и краж, за что положено было ему вырвать язык и потом [103] колесовать его живым, то он чуть было не упал на землю от ужаса, но когда узнал, что императрица, побуждаемая только своим милосердием и природною добротою, смягчила наказание и переменила его на вышесказанное, то он наклонил голову по направлению генерала Ушакова 10 в знак благодарности; говорить же он не мог, так как в рот ему был положен кляп, и довольно мужественно выступил вперед, чтобы выдержать наказание, предназначенное ему. Всем показалось очень странным, что казнь была исполнена в день годовщины Полтавской битвы, т. е. день праздничный; говорят, будто бы это сделано потому, что Волынский выбрал, этот день для приведения в исполнение своего плана.

Прошу ваше величество милостиво простить мне, что я не распространяюсь более об этом предмете, но я желал бы предварительно узнать, что говорить об этом двор, чтобы сличить это и сообразить с уведомлениями, присланными мне и другим иностранным министрам.

Я уже всепочтительнейше докладывал во многих моих обыкновенных реляциях и в посланных в собственные руки покойного короля донесениях, что граф Миних действовал соумышленно с преступным министром и хотя не заключал с ним других обязательству как только относительно проэктированного свержения графа Остермана, тем не менее герцог Курляндский не преминул заподозрить его в злоумышлении и против себя; но он совершенно оправдался и следствие показало, что этот злой человек задумал погибель Миниха, равно как и всех знатных иностранцев.

Волынский не имел никогда никаких сношений с великою княжною Елизаветою и предполагают, что питал нежность к великой княжне Анне.

Трое, отправленные в Сибирь, были приговорены сенатом к смерти. Приговор Мусина-Пушкина 11 и многих других будет обнародован на будущей недели. Вопреки обыкновению, принятому до настоящего времени, дети преступников сохраняют за собою имения, унаследованные их отцами от предков, а конфискуется только то, что они приобрели от щедрот государя или незаконными путями. Императрица дает даже 40 крестьян каждому ребенку, несчастный отец которого ничего ему не оставил.

Маркиз де-Ботта получил свою отзывную грамату и рассчитывает уехать отсюда недели через две.

5.

Мардефельд — королю.

С.-Петербург, 12-го июля 1740 г.

Всемилостивейший Государь! Я получил с чувством глубочайшего почтения рескрипты и приписки вашего величества от 28 июня, касательно заговора Волынского и прибытия английского министра.

Это уже доказанный факт, что Волынский претендовал на российский престол и все, что я имел честь доложить в моих почтительнейших реляциях об этом предмете, и о родословной этого человека, вполне основательно; средства же, которые он хотел пустить в ход для достижения оного еще не вполне известны; впрочем, я льщу себя надеждою, что получу достоверные о том сведения в скорости. Он намеревался умертвить всех, кто мог бы воспрепятствовать осуществлению и успеху его замыслов. Что касается великой княжны Елизаветы, то она действительно своим ласковым обхождением заслужила любовь всякого, как простого солдата, так и народа, но большинство вельмож и знатных людей не желает иметь ее своею государынею, потому что она рождена ранее освященного церковью брака Петра I с императрицею Екатериною; точно такие же соображения существуют на счет покойной матери герцога Голштинского, и вообще весь русский народ питает ужас к памяти герцога, его покойного отца и его министров, так что вероятно, ни этот принц, ни великая княжна Елизавета не помешали бы главе заговора (Волынскому) достигнуть своей цели. Не смотря на это, не подлежит сомнению, что он потерпел бы неудачу в своем предприятии, потому что большинство его единомышленников приняли в заговоре участие настолько, на сколько он касался герцога Курляндского и некоторых иностранцев и никак не захотели бы иметь его своим повелителем; кроме того, он ненавидим и презираем почти всеми знатными семействами. Умный и достойный человек сказал мне третьего дня, что проэкт Волынского был так глупо задуман и дурно приведен в исполнение, что ему следовало бы дать пощечину еще в то время, когда он был кабинет-министром.

Президент Мусин-Пушкин осужден провести остальные дни своей жизни между четырьмя стенами монастыря; палач отрезал ему кончик языка за оскорбление ее величества.

Английский министр хорошо принят при дворе; впрочем, это обстоятельство не побуждает двор к заключению нового трактата и все мои мысли сходятся к одному, что здешний двор не будет торопиться, но будет действовать осторожно.

Французский посланник ведет себя по прежнему и нисколько не старается восстановить доброе согласие между двумя соседями, которые, не обнажая пока шпаги, не перестают желать друг другу всевозможного зла. [104]

6.

Мардефельд — королю.

С.-Петербург, 16-го июля 1740 г.

Всемилостивейший Государь! Президент коммерц-коллегии Мусин-Пушкин, Ейхлер, увезший с собою только 5 рублей, и другие преступники выехали уже отсюда, чтобы быть отправленными в Сибирь. Волынскому еще в темнице был отрезан язык до половины и не смотря на это ему все-таки положили кляп в рот. Увидев посреди окружающих придворного шута Петрильо, он сделал знак рукою чтобы его удалили. Волынский и его соучастники обязались клятвою, цалуя крест, не открывать ничего, что было задумано между ними; они действительно хранили эту тайну до тех пор, пока вице-президент адмиралтейской коллегии Соймонов, увидев приготовления к наказанию кнутом, не предложил сознаться во всем, ежели его избавят от подобного рода пытки, и, получив согласие на это, в точности и с полною откровенностью исполнил свое обещание и только по этой причине его не лишили жизни.

Двор тщательно скрывает до сих пор настоящие обстоятельства заговора, даже сенату, собранному для суда над виновными, не было сообщено других обвинительных пунктов, как только те 4, которые были публично прочитаны за несколько минут до казни и о которых я уже имел честь докладывать в одной из моих предшествовавших релязий. Французский посланник был прав, когда сказал, что этот процесс имеет общего с процессом Равальяка то, что в нем также никогда не узнаешь в точности всех частностей, между тем я льщу себя надеждою, что узнаю их; если не все, то по крайней мере часть. Верно то, что Волынский хотел прежде всего умертвить герцога Курляндского, если ему не удастся отделаться от него иначе, и выгнать фельдмаршала графа Миниха, его брата тайного советника, графов: Остермана и Левенвольда и вообще всех немцев, после того раздать своим приверженцам первые и значительнейшие должности; наконец отослать обратно герцога Брауншвейгского 12, которого он называет добрым малым, потому что с ним легко справляться и делать из него все, что угодно. Принцессе Анне угрожала та же участь, если бы она отказалась сообразоваться с его намерениями. Великая княжна Елизавета должна была быть удалена или заключена в монастырь, впрочем, с позволением развлекаться как ей угодно, и наконец императрице было предназначено снотворное питье, чтобы погрузить ее в вечный сон, так что ничто не могло помешать ему взойти на престол. Многие того мнения, что двор поступил бы гораздо лучше, если б наказал как можно строже этого негодяя, потому что смягчение приговора возбудило в русских, не знающих тайных обстоятельств дела, то подозрение, что он не имел намерения оскорбить императрицу, а только хотел удалить иностранцев от двора, так что, не смотря на ненависть, которую они к нему питали, теперь они глядят на него, как на мученика за правое дело.

Князю Черкасскому 13 с его клевретами был, как утверждают, известен план Волынского на сколько он касался немцев; но двор заминает это дело и прекращает розыски из боязни, что в нем окажутся замешанными большая часть самых знатных семейств.

Башкиры, живущие в горах, сделали страшные опустошения в степях между Екатеринбургом и Оренбургом, пользуясь отсутствием войск, стоящих там и временно отправленных в другое место.

Маркиз де-Ботта получить после завтра свою прощальною аудиенцию и надеется пуститься в дорогу через неделю.

Граф де-Боже, капитан французской службы, прибыл сюда в прошедшую среду. Он желает поступить на службу императрицы, в чине полковника; я думаю, что это ему удастся, так как он выдает себя за близкого родственника маршала герцога Бирона, который, по свидетельству некоего Гозье, находится в родстве с светлейшим герцогом Курляндским.


Комментарии

1. Генерал-аншеф граф Семен Андреевич Салтыков был в это время московским генерал-губернатором, а старший сын его Петр, в последствии фельдмаршал, имел чин генерал-майора и звание действительного камергера.

2. Действительный камергер и генерал-майор князь Петр Григорьевич Юсупов был в это время московским губернатором.

3. Генерал-аншеф граф Дуглас исполнял тогда должность ревельского генерал-губернатора.

4. Генерал-аншеф Александр Иванович Румянцев, отец Задунайского, в 1740 г. чрезвычайный посол при Оттоманской Порте.

5. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, в последствии граф, в 1740 г. русский посланник в Дании и затем кабинет-министр.

6. Христофор Обрион, или Обриан, из английской службы поступил в русскую в 1737 г. по контракту, на четыре года, причем из капитанов флота был переименован в контр-адмиралы, а в 1740 г. произведен в вице-адмиралы, По окончании контракта, Обрион не пожелал продолжать службу в России и возвратился в отечество.

7. Эдуард Финч, английский посол при русском дворе с июня 1740 по февраль 1742 года.

8. Фельдмаршал-лейтенант маркиз Ботта д'Адорно, австрийский посол при русском дворе с июня 1739 по июль 1740 года.

9. Маркиз де-ла-Шетарди, французский посол при руссом дворе с декабря 1739 по август 1742 года.

10. Генерал-аншеф Андрей Иванович Ушаков, впоследствии граф, начальник тайной канцелярии.

11. Граф Платон Иванович Мусин-Пушкин, сенатор и президент комерц-коллегии.

12. Принц Антон-Ульрих Брауншвейгский, муж племянницы императрицы, Анны Леопольдовны.

13. Князь Алексей Михайлович Черкасский, кабинет-министр.

Текст воспроизведен по изданию: Депеши прусского посланника при русском дворе барона Акселя фон-Мардефельда, 1740 года // Древняя и новая Россия, № 1. 1876

© текст - Шубинский С. Н. 1876
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Древняя и новая Россия. 1876